Читать книгу Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант - Василий Звягинцев - Страница 2

Другой Шульгин обалдело покрутил головой. Все-таки слишком много непонятного свалилось на него сразу, и связности в происходящем гораздо меньше половины. Он был совершенно уверен, что только что беседовал с Лихаревым и Дайяной на достаточно важные темы. Потом решил, что нужно дать им возможность перемолвиться наедине, обменяться мнениями, вдруг да и выболтать нечто интересное и важное. Встал и вышел, оставив вместо себя заблаговременно спрятанный в шкафу и включенный магнитофон. Самый обыкновенный кассетник «Сони», на батарейках, жуткий дефицит в начале восьмидесятых, в комиссионке можно было приобрести только по большому блату. Или, как Левашов, за границей купить. Встроенный микрофон там весьма чувствительный, в пределах комнаты любой звук берет. По мнению «того» Шульгина, устройство слишком примитивное, чтобы его можно было обнаружить какими-то аггрианскими детекторами, если они у них вообще при себе имелись.

А сейчас вот снова ощущал себя как внезапно разбуженный человек, не успевающий зафиксировать только что виденный сон. Только обрывки, да и то стремительно теряющие хоть какую-то осмысленность и последовательность. Еще помнилось, что несколько мгновений назад он ощущал себя тем Сашкой, который прожил годы и годы, участвовал в событиях, вкратце обрисованных Антоном, говорил с агграми именно с его позиций. И вот, кроме смутного ощущения однажды уже прожитой жизни, – ничего конкретного. Он снова – только «первый», с личными воспоминаниями, обрывающимися сначала на ночи в доме Сильвии, а потом – прощальном разговоре с Антоном и провале в состояние, похожее на скоропостижную смерть.

Вот он сидит на перилах галереи, в пальцах дымится почти сгоревшая сигарета. Полная тишина, никакого шевеления вокруг, и в доме тоже тихо. Даже собаки успокоились, разлеглись по двору, кто где вздумал, иные подремывают, иные занимаются нормальными в «мирной обстановке» делами – почесываются, ищут блох и тому подобное. Значит, действительно в ближних окрестностях чужих не чуют.

Ну-ну. Очередное перемыкание матриц и реальностей? Случайное или целенаправленное? Не нам судить. А все же…

Про включенный магнитофон он удивительным образом помнил вполне отчетливо. И о том, что довольно скоро придется возвращаться в Москву тридцать восьмого. Как он сюда попал – тоже. Он явно не использовал оставленную Сильвией формулу перехода на Валгаллу, да и с Антоном они так не договаривались. Форзейль в принципе согласился, что вариант с имитацией ухода Шульгина может открыть совершенно новые горизонты игры, но, кажется, подразумевалось, что предварительно он подумает, просчитает варианты, наметит стратегию и тактику прикрытия, и лишь потом…

Сам Сашка тоже никуда не торопился, имел кое-какие предварительные соображения, которые следовало обмозговать не торопясь, в более спокойном расположении духа. Буквально несколько минут назад, стоя с чашкой кофе в руках у подоконника, он любовался картиной вновь обрушившегося на Москву рождественского снегопада. И думал о том, что запасной выход у него всегда остается. Как бы ни сложилась судьба у них с Шестаковым, позволит Сталин реализовать далеко идущие планы или решит проблему привычным способом, уйти на Валгаллу он успеет, если, конечно, не получит, вроде Кирова, пулю в затылок в самый неожиданный момент. Тогда никакой гомеостат не поможет, даже если бы он и был. Но это такой вариант, от которого никто не застрахован. Можно не принимать во внимание…

В памяти отпечаталась последняя сформулированная мысль: «Главное, господа, война продолжается, и очень я вам не завидую, если вы меня по-прежнему держите за аборигена Кокосовых островов».

Кому эта угроза адресовалась, Антону, Лихареву с Дайяной и Сильвией или непосредственно Держателям, он и сам не успел понять.

Головокружение, вспышка тьмы – и он уже снова был самим собой, тем самым, что отправился по просьбе Антона на встречу с леди Спенсер в Лондон восемьдесят четвертого (или уже восемьдесят пятого?), и одновременно пережившим события двадцатого – двадцать четвертого, побывавшим в Австралии и Москве две тысячи пятьдесят шестого… Шел по дорожке навстречу возникшему на поляне Лихареву.

Ощущение было странное, но не очень. Ничуть не более удивительное, чем при пробуждении в каморке Нерубаевских катакомб.

Он только начал осваиваться, известным уже способом пытаясь совместить наличную матрицу (а что это была именно матрица – очевидно) со своей же, но более опытной, а значит, и более мощной.

И очередной срыв.

Доминирующий Сашка исчез, более того, исчез, прихватив с собой и общее тело, а он – остался, теперь уже в физическом облике наркома. Насколько он, конечно, физический – большой вопрос. Тут уж ничего не угадаешь наверняка. Находясь внутри фантомата (по Лему), или Ловушки Сознания (по собственному опыту), судить о степени реальности окружающего невозможно. Остается поступать в соответствии с тем, как ты сам ко всему этому относишься.

Шульгин вернулся в зал. Следы недавнего пребывания здесь трех человек – вот они. Посуда на столе, бокалы, бутылки. А отражение в зеркале – не то. Память сохранила его собственный облик, только в стильном «спортивном» костюме середины двадцатых, сейчас же он снова видел ставший привычным фенотип Шестакова. Его лицо, костюм, сапоги. Для сна – вполне нормально, там подобные метаморфозы происходят постоянно, хорошо еще, что женского тела ему не всучили. В этом случае сложностей бы значительно прибавилось.

Но дело совсем не в этом. Сашка с удивлением отметил, что аберрация памяти у него распространяется и на события, никаким образом не связанные с нынешним сюжетом разыгрываемой драмы или трагикомедии… Он ведь совершенно отчетливо помнил последний бой на остатках Форта. Аггры, прилетевшие на гравибронеходах, носили белые «времязащитные» скафандры и гравитационные ружья. Он до последнего отстреливался из «ПК» и нескольких успел поразить, а они начали в ответ гвоздить по терему так, что бревна и крыша порхали по небу, все вокруг рушилось, Левашов буквально в последнюю секунду протолкнул их с Ларисой в межвременной тоннель, и тут же обвалились бетонные перекрытия подвала.

Пробившись в Замок, они, все трое, единодушно утверждали, что Форт разрушен практически дотла. Ни малейших сомнений в этом ни у него самого (хотя как раз ему в горячке последнего боя могло примерещиться всякое, особенно когда доской по голове ударило), ни у Олега с Ларисой не было. Все видели и ощутили одно и то же.

Потом, когда уже вытащили с Базы и из сорок первого года Новикова с Берестиным, часто горевали, что нет больше их любимого Форта, отчего и возвращаться некуда и незачем. Другие причины тоже были, конечно, но главная все же – никому не хотелось пытаться еще раз входить в ту же реку…

А вот, оказывается, повреждения на самом деле оказались отнюдь не катастрофическими, пусть следы ремонта и заметны, но почти косметического. Было снесено несколько секций ограды, часть крыши над южной стороной окружающей второй этаж галереи, несколько резных опорных столбов. Перебита пополам открытая мансардная лестница, вылетели стекла витражей. И все, пожалуй. Но и эти повреждения уже были устранены, пусть и наскоро. Как если бы вместо столяров – золотые руки здесь потрудились армейские саперы. Без попытки сделать «так, как было», но достаточно прочно и надежно. Зиму перезимовать можно.

Значит, приходили сюда ребята, с ним или без него. Когда и как – он не помнил, но верил словам Антона и «другой» Сильвии, что за четыре, кажется, года, которые «альтер эго» прожил самостоятельно, они здесь бывали, встречались с Дайяной и вроде бы доставили ей серьезные неприятности.

Это, конечно, здорово, только вот какая чепуха получается…

Шульгин наскоро осмотрел жилые помещения терема. Со свойственной ему наблюдательностью и почти абсолютной зрительной памятью установил, что по внутреннему времени планеты здесь прошло никак не больше месяца. Россыпи гильз его пулемета, тут и там поблескивающие в траве от ворот и до самой веранды, почти совсем не потускнели. Там, где производился ремонт, интерьер, конечно, нарушен капитально, но в спальнях, кабинетах, малой гостиной все сохранилось в первозданном виде. Слой пыли на предметах тоже соответствует именно этому сроку. Похоже, некоторое время в доме проживали два или три человека. И можно угадать – кто именно. Андрей наверняка, в его комнатах следы пребывания наиболее очевидны, и ясно, что был здесь именно хозяин, никто другой. Случайный постоялец обращался бы с имуществом и предметами обстановки совсем по-другому.

В спальне Ларисы кто-то рылся в ее платяных шкафах, причем вряд ли она сама, вид был такой, будто в вещах ковырялись наугад. Ища «то, не знаю что». Если учесть, что в комнатах Андрея использовались обе кровати и остались забытыми кое-какие дамские вещички да от простыней и подушки исходил едва уловимый, но безусловный запах духов, значит… Явно это была не Ирина, не Лариса, тем более не Наталья… Простейшая дедукция – женщина с пропорциями Ларисы, которой потребовалась одежда соответствующего размера, ему известна только одна. Уж он-то имел возможность наблюдать ее во всех видах, вплоть до полной обнаженности. Интересно, что же Новиков делал здесь с леди Спенсер? Выполнял свою часть задания? Допустим, узнав, что у Шульгина не вышло, Антон подключил к интриге Андрея? Трудно так сразу поверить, но что они здесь были вдвоем, и не один день, – факт. Ну да ведь она сама писала, что перешла на сторону бывших врагов…

Черт, неужели друг-приятель не оставил ему хоть записочки, хоть какого-нибудь намека?

Он приступил к повторному осмотру, точнее, теперь уже настоящему обыску. И кое-что обнаружил. В его кабинете клинком наградного эсэсовского кинжала с надписью «Аллес фюр Дейчланд» был вскрыт запертый верхний ящик письменного стола. Здесь он в предвидении самых неожиданных жизненных коллизий хранил позаимствованную из своего института богатую коллекцию всевозможных психотропных веществ, транквилизаторов, наркотиков и ядов. Мало ли чью психику потребуется подкорректировать или кардинально изменить в грядущих тайных и явных войнах с людьми и пришельцами. Среди его препаратов были такие, что не имели в мире аналогов по силе и избирательности действия. И Новиков об этом знал. Моментами, еще в «нормальной» жизни, прибегал к Сашкиным услугам. Когда, например, требовалось добиться благосклонности особо неприступной подруги. Или замужней дамы, отягощенной неуместными моральными принципами.

Но были там вещества и совершенно противоположного действия, полезные для подводников, антарктических зимовщиков и неуверенных в своей выдержке разведчиков и дипломатов. Даже цивилизованные шейхи, не желающие использовать для присмотра за своими гаремами настоящих евнухов, могли бы с Сашкиной помощью доверить жен попечению хоть самого Казановы.

Именно такой препарат Андрею и понадобился, причем в дозировке примерно на неделю ежесуточных приемов. Вот тебе и знак – вольно или невольно Новиков сообщил, что выполняемая им здесь работа требовала полной невосприимчивости к чарам аггрианки и, одновременно, что никакой иной угрозы он для себя не видел, в качестве личного оружия ограничился «узи», тем самым, с которым они впервые шагнули на почву планеты.

Что касается чар – Шульгин имел достаточное представление, сколь непреодолимыми, увлекательными и опасными они у Сильвии могут быть. Соответственно, Андрей, памятуя о печальном Сашкином опыте, решил себя обезопасить. Как говорил один из персонажей византийской истории, евнух-полководец Нарзес: «Ум евнуха неизмеримо превосходит по остроте отягощенный низостями ум мужчины».

Интересно бы узнать, какие вопросы они здесь решали? Проводили на местности рекогносцировку последствий взрыва информационной бомбы? Или Новиков на завершающем этапе перевербовки демонстрировал аггрианке бессмысленность дальнейшей конфронтации?

Жаль, что так быстро улетучилась память Шульгина-второго! Или все-таки вторым следует считать себя, поскольку «тот» в гораздо большей мере сохранил непрерывность их общей личности?

Ладно, пока подождем, именно что пока. Подкорка – она свое дело знает, глядишь, всплывет нечто непредусмотренное…

Сашка рассовал по карманам коробочки с порошками, таблетками и капсулами. Если он явился здесь в физическом облике и одежде Шестакова, велики шансы на то, что так же и вернется обратно. А в новой жизни эта психофармакология будет далеко не лишней. Сталинскую Москву смело можно сравнить с той же Византией или Италией эпохи Борджиа и их партнеров. Кто знает, на кого и как потребуется повлиять, особенно в ситуации, когда никаких других достижений цивилизации конца ХХ века в его распоряжении не будет. Ирина, Сильвия и прочие имели к моменту инфильтрации в качестве непременной экипировки гомеостат, портсигар, Шар. Он же – ничего, кроме собственных мозгов и приличной физподготовки.

Разумеется, тот же гомеостат он, в случае нужды, сможет позаимствовать у Лихарева, да и прочими устройствами воспользоваться, но вряд ли всегда и с гарантией. Может выйти совсем наоборот.

Из имевшихся в кабинете стволов личного арсенала выбрал «томпсон». В предложенных условиях оптимальное (на его вкус) оружие самообороны по сочетанию компактности, мощности и боезапасу. В случае внезапного встречного боя в пределах внутренней территории Форта ничего лучше не придумаешь. А мало ли кто или что здесь может появиться? Проверил, гладко ли ходит затвор, не загустела ли смазка в улитке диска. Бывает такое, тогда автомат клинит в самый неподходящий момент. Капнул, куда нужно, веретенки, протер чистой ветошью. Прихватил сумку с двумя дисковыми и двумя коробчатыми магазинами. На поясной ремень повесил кобуру с пятнадцатизарядной девятимиллиметровой «береттой».

На душе стало спокойнее. Надежное оружие и против аггров, и против людей, для местных хищников сгодится, что же касается существ сверхъестественных, так в них он верил мало. Если же появятся порожденные Ловушкой – в любом случае схарчат, имея соответствующее задание. С оружием ты или без оного…

Он решил, перед тем как заняться собственными делами, покормить собак. Как они тут сами обходились, брошенные хозяевами?

Однако выглядела свора отнюдь не оголодавшей, собаки, как тут же и выяснилось, нашли лаз в продовольственный склад и питались по преимуществу рационами армейского «НЗ», раздирая картонные коробки и съедая подчистую все, за исключением салфеток и туалетной бумаги. По количеству разбросанных внутри склада и в его окрестностях упаковок было видно, что друзья человека себя не ограничивали. Только вот консервные банки с тушенкой вскрывать не научились, и Сашка щедро вывалил перед каждым псом по паре килограммов отличного мяса, какое в советское время доставалось только полярникам да лицам, «имевшим доступ».

Удивило его то, что чуткие животные, наделенные собственной модификацией разума, не воспринимали Шестакова за чужого. Отнеслись ровно так, как к настоящему Шульгину или любому из их команды. Неужели биотоки мозга воспринимают и считают их более квалифицирующим признаком, чем запах и внешний вид? По всему выходит, что так.

Он потрепал каждого пса по мощному загривку, дал команду: «Охранять», – и удалился в дом. Теперь можно не беспокоиться, извне никто не подберется внезапно.

А если изнутри… Ну, об этом уже сказано.

Заставив себя вообразить, что ничего из уже случившегося еще не произошло, что все идет, как шло, просто друзья отлучились по собственным надобностям, кто в леса, а кто в Москву, Сашка, не представляя, сколько времени ему отведено, делал то, что привык. Что диктовала обстановка.

Если его вздумают так же внезапно выдернуть отсюда – не возразишь. Но, видимо, до тех пор, пока не случится нечто, ради чего и разыгрывается очередная мизансцена, ему будет позволено остаться. Более того, вздумай он уйти по собственной воле – вряд ли отпустят.

Он давно понял, что не следует преувеличивать степеней собственной свободы. Да, он и его друзья поступали так, как считали нужным, и действия их почти всегда были успешными, но в то же время сами обстоятельства формировались кем-то таким образом, что выйти за пределы очерченного круга не удавалось. Якобы случайно, но число «случайностей» значительно превышало допустимый уровень. Лабиринт, все они в лабиринте, разве что он так обширен, что создает иллюзию безграничности и, следовательно, почти безграничной свободы. А разве и в обычной жизни все обстоит сколько-нибудь иначе?

Он спустился в «машинное отделение». Здесь картинка оказалась более печальной, чем наверху, хотя, казалось бы – бревенчатый терем и защищенный бетонными перекрытиями подвал несравнимы по прочности. Но направленный под непонятным углом, скорее всего – с воздуха, удар гравитационной пушки сорвал с ригелей и обрушил вниз многотонную плиту, которая легла как раз на дизели. На оба сразу. Каким-то чудом не повредив систему подачи топлива. Иначе б, конечно, взрыв и пожар оставили от терема только золу.

Очевидно, этот именно удар, едва не накрывший Олега, до последнего управлявшего пультом СПВ, они и восприняли за смертельный для Форта. На самом же деле – ничего страшного. На три дня работы. Бригаде из шести человек с необходимой техникой. А в одиночку ничего не сделаешь, без вопросов. Но мы тоже не дураки. Это Андрей, интеллигент-гуманитарий, посмотрел, матернулся и предпочел перейти на керосиновое освещение, а технарю-любителю, который сам из ржавых железок восстановил в первоначальном виде трофейный немецкий «Цундап», отступать негоже. А с ним еще и настоящий инженер-механик Шестаков.

Всего и делов – имелся в боксе для боевой техники пармовский[11] дизельгенератор на колесном шасси. Мощности хватит на что хочешь – на сварку, на освещение, на зарядку аккумуляторов. Для энергоснабжения Форта тем более достаточно. Шульгин снова порадовался, что когда-то вел себя подобно Робинзону на затонувшем корабле. Тащил в нору все, что в голову приходило и под руку подворачивалось. Тот же генератор.

Повозился полчаса, разогнал движок, из двухтонной цистерны наполнил бак, бросил временный кабель к распределительному щиту – и пожалуйста. При необходимости можно и зимовать, если придется. Вода есть, свет есть, не только на внутреннее освещение, но и на прожектор, на электрозабор хватит. А то и на дубликатор, и чтобы запустить установку СПВ. Правда, обращаться с ними Сашка не умел, но видел неоднократно, как это делает Левашов, и надеялся, что с помощью Григория Петровича разберется, возникни настоящая нужда.

Здешнее солнце едва коснулось верхушек леса, а он уже закончил ремонтно-восстановительные работы, затопил камин в малой гостиной, собрал непритязательный ужин. Что нам, солдатам? Большая банка свиной тушенки с гречневой кашей, соленые огурчики-помидорчики, абсолютно не зачерствевший в вакуумной упаковке хлеб. Остуженная во вновь заработавшем холодильнике водка, из спеццеха, снабжавшего исключительно Кремль и ЦК. Тут он усмехнулся: Григорий Петрович должен быть доволен, этим продуктом его тоже ублаготворяли регулярно, не понять только разницы во вкусе. Лучше в те годы была «Столичная», чем нынешняя «Посольская», или же нет? Вряд ли угадаешь, нормальный хлебный спирт, родниковая вода и разведение по Менделееву – если по уму сделано, от этикетки не зависит.

Хорошо-то как, подумалось Шульгину. Для чего все – чины, должности, заботы о судьбах державы и Вселенной? Всю жизнь, подобно Робинзону, в одиночку, может, и скучно провести, а несколько недель – с нашим удовольствием. Чтобы никто не мешал и не приставал с дурацкими идеями. Как бы хорошо утром на берег спуститься, катер наладить, застоялся, наверное, «Ермак Тимофеевич», да и отправиться, подобно Уильяму Уиллису или Фрэнку Чичестеру, в одиночное кругосветное плавание. Круговалгалльское, точнее. Наверняка ведь Большая река впадает в какие-то моря, те – в океаны, и так далее. А может быть, и нет здесь никаких океанов. Не удосужились друзья изучить планетку, не успели просто. Может, вся она – единый континент, прорезанный исключительно большими и малыми реками. Не появись тогдашним утром в небе дирижабль Сехмета, так, может, и жили бы здесь спокойно, изучая валгаллографию, составляя карты и атласы, не спеша продвигаясь до краев Ойкумены.

Приятно было размышлять на столь возвышенные темы, глядя на пляшущее в закопченном жерле камина пламя, на книжные полки от пола до потолка, на кожаные корешки, таящие за собой спрессованную мудрость тысячелетий… Хорошо бы дождь сейчас пошел, ровный, сплошной, гремящий по крыше и козырькам подоконников, чтобы на двадцать шагов ничего не увидеть и грунтовые дороги немедленно развезло так, чтобы не пройти, не проехать даже и на гусеничной технике.

И, словно повинуясь этому желанию, дождь немедленно посыпался с неба. Сначала робко бросил первые капли на стекла, потом быстро разгулялся до нужной кондиции. Ничего, честно сказать, удивительного в этом не было. Дожди на Валгалле и в прежние времена начинались внезапно, шли часто, не хуже, чем в Батуми и Ленинграде, а все-таки… То ли намек, то ли исполнение заказа.

Точно так же внезапно начался дождь, когда они устроили первый банкет после завершения строительства, когда появились здесь Лариса с Натальей.

Галерею прикрывала широкая наклонная крыша, под ней не страшны были ставшие жесткими ливневые струи, брызги и те не доставали. Бесконечная ночная мгла простиралась вокруг, окружала Форт, сжимала гигантское дикое пространство до нескольких сот обжитых квадратных метров. Только ограда отделяла цивилизацию от вечности, не знающей календаря. Сколько там миллионов лет насчитывал на Земле кайнозой, шестьдесят, кажется? И все несчетное количество дней родная планета была точно такая, как эта, со всеми своими пейзажами, морями, реками, только без людей. Вот и сейчас…

Жутковато, в общем-то, если всерьез задуматься.

Один на целой планете. Это вам не островок Хуан-Фернандес.

Шульгин, попыхивая сигарой, обошел галерею по периметру, вглядываясь и вслушиваясь в шелестящее безмолвие, вернулся на прежнее место. За время неторопливой прогулки успел сообразить, что именно ему следует сделать. Не тратя времени на сон. А то ведь и вправду можно не успеть. Если ему подброшена задачка на сообразительность, надо ее решить нетривиально и с блеском. Иначе сочтут, что не годен, и выбросят обратно.

Минуту назад опасался, что придется здесь зазимовать, а теперь испугался совсем противоположного.

Как правильно он сделал, что запустил генератор. Дизелек на постоянном газе рокотал, почти уже и неслышный, только ветром иногда накидывало горький запах выхлопа. Солярки в цистернах на полгода хватит, дальше видно будет. Освещение – бог с ним, на самом деле можно было и свечами обойтись, а вот компьютер сейчас необходим. Левашов и Новиков по известным им сетям и каналам давным-давно скачали десятки тысяч страниц недоступных в советской стране исторических книг и документов, хранившихся в библиотеках и спецфондах Лондона, Вашингтона, Парижа, касавшихся в том числе интересующего Сашку периода.

Тут, кстати, следовало сказать спасибо и Ларисе. Она ведь, кроме всего прочего, была еще и аспирантом историко-архивного института, занималась (по закрытой теме) вопросами антирусской дипломатии конца ХIХ – начала ХХ века. Когда узнала о реальных возможностях своих новых друзей, немедленно потребовала извлечь и предоставить ей все, о чем могла только догадываться или слышать от надежных людей. Профессоров, доцентов, «выездных» или каким-то образом прикосновенных к поступавшим прямиком в спецхраны заграничным журналам. Все же прочие были обречены создавать свои диссертации, бесконечно переписывая и перефразируя десяток-другой «высочайше одобренных» монографий и трудов «основоположников», да и то не в полном объеме. Маркса с Энгельсом, например, дозволялось цитировать только по изданиям ИМЭЛ.[12] Что не переведено при советской власти или просто не «залитовано»[13] – крамола.

Однако Маркс с Энгельсом, при всей их оголтелой русофобии, Шульгина сейчас не интересовали. Ему достаточно было прочитанной в юности энгельсовской «Истории винтовки». И тех трудов, что требовались по программе кандидатского минимума. А сейчас нужно было все, что имелось по сталинскому периоду, с тридцатого до сорок первого. Его-то теоретическая база, кроме разговоров с Андреем после возвращения, состояла лишь из опубликованного после ХХ съезда. Прозы, публицистики и кое-каких партийных постановлений, практического значения не имеющих. Примерно то же самое, что готовиться к оперативной работе против (и в окружении) кардинала Ришелье, опираясь на романы Дюма. Забавно, но бессмысленно.

Шестаков тоже мог помочь мало. С его позиции картина периода, в котором предстояло вести смертельную игру, выглядела столь же примитивно и заданно. Нарком знал только то, что касалось лично его и что писалось в документах партии и правительства, пусть и предназначенных «для служебного пользования». Еще конфиденциальные беседы с коллегами, отфильтрованные до крайности, слухи, анекдоты. И вся его информация, достоверная и не очень, заканчивалась январем тридцать восьмого. А дальше?

Хитросплетения внутренней и внешней политики, события столь близко касавшейся Шестакова гражданской войны в Испании, взаимоотношения литвиновской дипломатии со странами Запада, Хасан, Халхин-Гол, предыстория пакта Риббентроп – Молотов, смысл и цели третьей, уже бериевской волны репрессий против тех, кто благополучно проскочил первые две… Все это будет потом.

А уж о том, что творилось (на самом деле) в означенное время в кулуарах правительств и руководящей элиты противостоящих сторон («Антанта» и «ось Берлин – Рим – Токио»), он вообще понятия не имел. Не учили у нас этому.

Не зная всего этого, затевать большую игру с Иосифом Виссарионовичем было бессмысленно. В лучшем случае будешь пешкой в руках того же Антона, который в пику Дайяне и Лихареву мечтает использовать Шульгина в собственных целях.

– А вот хрен что у вас получится, господин «тайный посол», – вслух произнес Сашка в некоторой надежде, что Антон его услышит. – Мы и сами как-нибудь…

Хорошо, что Антон подарил ему перед визитом к Сильвии блестящее знание английского, немецкого и еще нескольких необходимых в его положении языков. Теперь он мог читать в оригинале справки и отчеты разведок и посольств, изданные по горячим следам событий в СССР монографии и статьи. Пусть не всегда достоверные и беспристрастные, но содержащие ценный фактический (и – что еще важнее – психологический материал).

Далеко за полночь он закончил отбирать и компоновать интересующие его сведения и мнения, не все, конечно, но наиболее важные, постоянно подкрепляя себя густым шестидесятиградусным ликером «Селект», запиваемым глотком столь же густого кофе. Вдруг понял, что все – хватит, включил лазерный принтер и отправился подышать свежим воздухом. Ощущал он себя крайне усталым. Успеет машина отпечатать все, что нужно, или нет, а в память себе он и так загнал жуткий объем информации. Хорошо, если сохранится, тогда у него будет база для дальнейшей, изысканной работы.

Сел на крыльце под навесом, прямо на влажные ступеньки. Совсем, кажется, недавно сидели они здесь, отмечали окончание постройки. Веселые, довольные, гордые собой. И никому в голову не приходило, к какому водовороту все ближе и ближе подносит их «утлый челн», выражаясь высоким штилем. Все еще было впереди, включая прекрасную вечеринку по случаю основания Форта Росс, где впервые встретились все основоположники «Братства».

Какого братства? Вроде так они себя не называли. И тут же краем сознания промелькнуло, что да, появился этот термин – «Андреевское братство», но гораздо позже, не в его жизни. Опять эта проклятая раздвоенность. Лучше бы уж не помнить вообще ничего, чем так, как сейчас. Теперь он хорошо понимал своих пациентов, страдавших разными формами амнезий, конфабуляций и иных поражений сознания.

Ну ничего, ничего, потерпим. Рано или поздно это кончится, просто исходя из предполагаемых правил игры. Может быть, так даже нужно, излишние знания, особенно знание будущего, могут только повредить исполнению миссии. Вон, Сильвий сейчас, по самым грубым подсчетам, не менее трех, и они основательно запутались даже в собственных взаимоотношениях.

Да, кстати, спохватился он, а невредно бы послушать, о чем беседовали Дайяна, Лихарев и он сам до его же здесь появления. Память оживится, или вообще нечто новенькое для себя узнает.

Вытащил наружу магнитофон, перемотал ленту назад.

Так, сначала обыкновенная, в привычном стиле болтовня с Дайяной, не несущая фактического смысла, но направленная на то, чтобы заставить партнера хоть что-нибудь отвечать. А дальше уже дело техники.

Длинная пауза, это он вышел из комнаты. Судя по звукам, аггрианка встала из-за стола, сделала несколько шагов по залу, снова пауза. У окна стояла или книжные полки рассматривала. Опять шаги, звук передвигаемой посуды.

Затем шаги за дверью, голоса. Это вошли они с Лихаревым. Обрывок сказанной его голосом фразы о том, что в восемьдесят четвертом году потерянное тело прибыло сюда, чтобы забрать владельца домой.

Получается, «тот» Шульгин продолжает придуманную с Антоном схему дезинформации. Но отсюда следует – очередное соединение и наложение матриц уже случилось, хотя и одностороннее. Его двойник, оказавшись здесь, уже знал и помнил все, и за себя и за него. Как это было сделано? В тот краткий миг, когда он почувствовал себя дурно, с его мозга сняли очередную копию, перебросили ее туда, где находился Шульгин-второй, совместили, после чего физическое тело доставили сюда. Всего на десяток-другой минут. И вернули обратно. Зачем? Исключительно для того, чтобы убедить аггров, что Шульгина в Шестакове больше нет, и заодно привести их в изумление своими безграничными возможностями? Допустим. Противник убежден и одновременно деморализован.

Заодно можно допустить, что никакого «другого» Шульгина здесь не было, а был фантом, наведенная галлюцинация, в натуральном же виде в Форт доставлен, только и единственно, он сам.

Не очень сходится, кто-то же включил магнитофон?

Впрочем, это как раз не вопрос. Тот, кто все устроил, тот и включил. Небось попроще, чем все остальное. Но вообще удобнее исходить из допущения, что все было именно так, как выглядело.

…Почти получасовой разговор его, Дайяны и Лихарева, из которого он узнал много интересного как о противниках, так и о себе самом – неизвестно какой реинкарнации.

А пленка продолжала разматываться.

Вот последние его слова, обращенные к Валентину: «…встретил ты главнейшую из главных, докладывай, что собирался, а я и выйти могу, мне ваши секреты вон где… Мне бы домой поскорее вернуться…»

Стук каблуков по деревянному полу, хлопок двери, короткая пауза.

Еще несколько минут прощального, одинаково бессмысленного для бывшей начальницы и ее подчиненного разговора. Вроде дежурной речи от имени месткома на похоронах сослуживца.

Пауза, звук шагов. Судя по времени, Лихарев дошел до входной двери и вернулся. Жалко, что Левашов не удосужился видеокамерами их терем оснастить.

– Что бы это значило? – слегка растерянно спросил Валентин.

– Да ничего. Фантом, призрак или та самая «пересадка». Его земное тело было прислано, чтобы встретить информационный сгусток матрицы. Мы успели, случайно или нет, стать очевидцами…

– Тогда я совсем ничего не понимаю. Зачем мы сейчас втроем сошлись здесь? Должен ведь быть какой-то смысл, цель, сверхзадача?

– Вполне возможно. Только нам об этом не сказали. Так что прощайте, Лихарев…

В этот момент оба собеседника, наверное, просто растворились в воздухе, в мировом эфире, ушли в астрал или межвременной переход. Как хочешь, так и назови. Но пленка домоталась почти до самого конца в полной тишине, пока на ней не зазвучали другие, чем у Шульгина и у Лихарева, шаги. Размеренные, тяжелые, шестаковские, громкий звук отодвигаемых книг, за которыми стоял магнитофон. Щелчок переключателя, и теперь уже окончательно все.

Ничего особенно нового и неожиданного Сашка не почерпнул из этой записи. Да, конечно, память оживилась, Дайяна подтвердила, что после их акции на Базе все для аггров, как организованной военно-политической силы, кончилось. И главная метресса на самом деле ощущает себя подобно оставшемуся в джунглях Филиппин или Суматры самураю, через много-много лет после капитуляции достреливающему свои последние патроны из ржавой «арисаки» по случайным автомобилям на горной дороге.

Тоже убеждена, что ныне происходящее определяется не ею, не форзейлями, а пресловутой «третьей силой».

Ему-то сейчас какая личная польза от такого знания?

Вообще-то кое-какая есть.

Например, он услышал, что эта Дайяна посоветовала Лихареву держаться подальше от него, Шульгина. В принципе понятный совет. Но она же оговорилась, что у Валентина в тридцать восьмом есть своя Дайяна и своя Сильвия, которых ему по-прежнему предписано считать начальницами. Трудновато парню придется, если память об этой встрече у него сохранится. Знать, что пусть через целых пятьдесят лет, но твое существование непременно потеряет смысл, не намного лучше, чем получить информацию о дате собственной смерти.

Либо он сорвется с катушек прямо сейчас, либо продолжит работу, но наверняка через силу, и скорее всего вольно или невольно двинется по Иркиному пути. Значит, вернувшись обратно, с Лихаревым придется быть поосторожнее, кто знает, что ему может прийти в голову.

Шульгин рассмеялся. Увлекательно все же жизнь складывается.

Спать сейчас ложиться было бессмысленно, если сказать честнее – и страшновато тоже. Когда бодрствуешь – оно как-то проще. Опасность можно встретить в здравом уме и полной боеготовности. Пусть она ничего не решает и не значит, когда имеешь дело с «высшими силами».

Да какие они, на хрен, высшие, вдруг взъярился Сашка, если ни одни, ни другие, ни третьи ничего без нас решить и сделать не могут? Как английские колонизаторы в Индии без тамошних махараджей, племенных вождей, духовных авторитетов и сипаев с сикхами и гурками. Пока те соглашались им помогать, исходя из собственных интересов, «жемчужина Британской короны» прочно держалась на месте, а появился некий Махатма Ганди – и амбец!

Кроме того, здравый смысл подсказывал, что, если он и его друзья успешно существуют и функционируют после восемьдесят четвертого в двадцатых, а он, соответственно, здесь, и Сильвия пишет ему письма в тридцать восьмой, и по-прежнему Дайяна мечется между мирами, опасаться ему фактически нечего. Иначе б давно все реальности схлопнулись, вообще ничего не осталось, кроме, скажем, того вечера, когда они с Андреем и Олегом сели играть в преферанс под пиво и раков.

Принтер закончил печатать, жалобно помаргивал лампочкой. Солидная груда горячих листов громоздилась на лотке. Сашка просмотрел. Нормально. Две с лишним сотни. Кроме сжатого, но достаточного для практической работы конспекта сталинской политической биографии на три ближайших года (дальше – ни к чему), там содержалась и хронологическая роспись внутренней, европейской и общемировой истории на тот же период, реальные (насколько возможно) данные по экономике и военно-стратегическим потенциалам СССР, прочих влиятельных игроков на мировой шахматной доске. На первый случай хватит. Подобной информацией не располагают ни Черчилль, ни Рузвельт, ни Гитлер, а тем более – Иосиф Виссарионович. Дотащить бы эти бумаги и собственные воспоминания до Москвы, а там посмотрим, господа. Неплохо бы, конечно, выйти сейчас на связь с Антоном, уточнить диспозицию, так ведь тот эстет появляется только тогда, когда ему самому позарез что-то нужно, причем обставляет так, будто оказывает бескорыстную помощь.

Ничего, и с ним разберемся при случае.

Можно, конечно, попытаться, сделать очередное ментальное усилие. Да и капсулка его, удобный инструмент связи, при нас. Раз она есть, то рано или поздно заработает. Вопрос только – когда мне будет нужно или ему?

Но это не самый срочный вопрос.

Сильно захотелось спать, но наперекор себе или еще кому-то Сашка в третий уже раз вышел на улицу. Дождь не утихал. Сесть бы сейчас за рычаги привычной МТЛБшки да погонять часик-другой по знакомым окрестностям. Спугнуть с лежек прайд суперкотов, не стрелять даже, пусть живут, просто заставить размяться зверьков в свете фар.

Прислушался к себе – а вправду этого хочется? Погонять по прерии мохнатых хищников, каждый из которых видом домашний котенок, размером – гризли. Вроде как и нет. Или ему лень, или Шестакову, у которого совсем другие глубинные стереотипы.

Ну, нет так нет. Тогда и вправду спать пойдем, товарищ нарком.

Он сложил бесценную распечатку, можно сказать – «Книгу жизни», в офицерскую полевую сумку, перебросил через плечо ее ремешок, еще раз проверил содержимое карманов, сдвинул подальше к спине пистолетную кобуру и лег на кровать, как начальник караула, не раздеваясь. Уставом допускается отдыхать, ослабив ремень, расстегнув крючки и верхнюю пуговицу кителя, до середины голенища сдвинув сапоги. Не более.

Вот и он решил так же, на случай чего. И не ошибся. Выдернули его.

Вернулся он обратно на Столешников так же неощутимо, как до этого попал на Валгаллу.

Прежде всего осознал сам факт перехода, тут же проверил, удалось ли сохранить при себе бесценные документы и прочее имущество. Все было при нем. Значит, он правильно понял смысл случившегося и свою миссию. Примерно за этим его и посылали, а не для того, чтобы подогреть ностальгические чувства.

В квартире было пусто и гулко. Валентин еще не вернулся. Да по здешнему времени прошло едва ли полчаса. Нормально, старые принципы сохраняются. Раз так – хорошо, будем отдыхать как ни в чем не бывало. Утром разыграем задуманную интермедию и посмотрим, как поведет себя навязанный в партнеры товарищ.