Читать книгу Разведка боем - Василий Звягинцев - Страница 3

Правитель Юга России и Главнокомандующий Русской армией (до недавнего времени она называлась Вооруженными силами Юга России) генерал-лейтенант барон Петр Николаевич Врангель пребывал в несколько противоречивом и даже смятенном состоянии духа. Он сидел на террасе своего Севастопольского дворца, любуясь мрачной, вагнеровской картиной догорающего над морем заката, где солнце садилось в нагромождение синих, серых, розовато-черных туч, радужными переливами набегающих на берег волн и сумеречной зеленью вплотную подступающего к решетчатой балюстраде сада, и время от времени отщипывал крупные виноградины от свисающей с края вазы тяжелой грозди. Врачи после перенесенного тифа рекомендовали есть как можно больше винограда. Липкую сладость черных, подернутых синеватым налетом ягод он запивал терпко-кислым «Ай-Данилем» и мысленно продолжал недавно закончившийся разговор с генералом Шатиловым.

Шатилов, его старый друг и соратник, единственный генерал в белом движении, которому Врангель безоговорочно и полностью доверял, обычно настроенный крайне скептически, сегодня был полон оптимизма.

«Мы сами не отдаем себе отчета в том чуде, которого мы свидетели и участники, – говорил Павел Николаевич, тридцатидевятилетний генерал от кавалерии, начальник штаба армии. – Ведь всего три месяца тому… как мы прибыли сюда. Не знаю, верил ли ты в возможность успеха, принимая командование армией, а что касалось меня, я считал дело проигранным окончательно. С тех пор прошло всего три месяца… А теперь… Что бы ни случилось в дальнейшем, честь национального знамени, поверженного в прах в Новороссийске, восстановлена, и героическая борьба, если ей суждено закончиться, закончится красиво.

Но нет, о конце борьбы речи быть не может. Насколько три месяца назад я был уверен, что она проиграна, настолько теперь уверен в успехе. Армия воскресла, она мала числом, но дух ее никогда не был так силен. В исходе кубанской операции я не сомневаюсь, там, на Кубани и Дону, армия возрастет и численно. Население сейчас с нами, оно верит нашей власти, оно понимает, что мы идем освобождать, а не карать Россию. Поняла и Европа, что мы боремся не только за свое русское, но и за европейское дело. Нет, Петр, о конце борьбы сейчас думать не приходится, надо думать только о победе…»

Врангель не спорил, он тоже хотел бы думать так же. И, казалось, для этого были все основания. Совсем недавно, прижатая к морю на последнем клочке родной земли, армия умирала. Конец казался неизбежен всем, и прежде всего – бывшим союзникам, уже готовым признать большевиков единственной законной властью. А теперь войска победоносно движутся вперед. Воскресшие духом, очистившиеся в страданиях русские полки вновь идут на север, неся с собой порядок и законность. И народ восторженно встречает освободителей. Да и так называемый цивилизованный мир опять начинает видеть в борьбе русских героев решающий фактор европейской политики. Особенно когда красные полчища стоят у стен Варшавы! И откровенно провозглашают своей целью Берлин и Париж!

Однако, веря в победу и страстно ее желая, Врангель здраво оценивал положение. И думал, глядя на карту, как ничтожен маленький клочок свободной от красного ига русской земли по сравнению с необъятными пространствами залитой большевистской нечистью России. Как бедна свободная Россия по сравнению с теми, кто захватил ее несметные богатства. Какое неравенство пространства, сил и средств обеих сторон! Ежедневно редеют ряды Русской армии, раненые заполняют тыл. Лучшие, опытнейшие офицеры выбывают из строя, и заменить их некем. Изнашивается оружие, иссякают огнеприпасы, приходит в негодность техника. Без них армия бессильна. Приобрести все это нет средств. Экономическое положение становится все более тяжелым. Хватит ли сил дождаться помощи, придет ли она вообще и не потребуют ли те, кто ее даст, слишком дорогую плату? А на бескорыстную помощь мы рассчитывать не вправе… В политике Европы тщетно было бы искать высшие моральные побуждения. Этой политикой руководит исключительно нажива…

Возбужденный собственными мыслями, генерал резко поднялся с места, так что упал плетеный камышовый стул. Несколько раз прошелся по веранде, взметывая быстрыми шагами полы черкески.

Доказательств измены «союзников» искать недалеко. Всего четыре дня назад Врангель получил сообщение, что из Одессы под конвоем французского миноносца вышел курсом на Геную советский пароход с пятью тысячами тонн хлеба. И это при том, что Англия и Франция неоднократно заявляли, что никому не позволят нарушить блокаду советских портов. Всюду предательство и обман!

Врангель остановился у заплетенной плющом балюстрады, закурил, сломав несколько скверных, воняющих серой и не желающих загораться спичек. В густеющих сумерках светились редкие огни кораблей на рейде. В полуверсте от берега генерал нашел глазами высокобортный белый пароход, большой даже в сравнении с замершей неподалеку громадой линкора «Генерал Алексеев». Говорят, что американский. Якобы по торговым делам. Пришел два или три дня назад. Узнать точнее было недосуг, Врангель только вчера вернулся с фронта. Да и не дело Главнокомандующего контролировать каждый входящий в гавань корабль. Хотя как сказать. В его-то положении… Англо-французы осуществляют негласный бойкот Крыма, а тут вдруг пришел пароход из ни от кого не зависящей Америки. Надо бы поинтересоваться, не удастся ли через них как-то помочь тысячам семей погибших офицеров, буквально пропадающим без всяких средств к существованию. Решив не медлить, чтобы завтра за суматохою дел не забыть, генерал взял со стола звонок, встряхнул, вызывая адъютанта.

Но не успел еще язычок звонка дважды ударить о серебряные стенки, как на пороге уже возник болезненно-бледный поручик с левой рукой на черной косынке. Словно угадал мысль Главнокомандующего.

– Ваше высокопревосходительство, у вас просит аудиенции господин Эндрью Ньюмен, владелец парохода «Валгалла», прибывшего из Северо-Американских Соединенных Штатов.

Изумившись столь странному совпадению, Врангель немного помедлил, решая для себя – удобно ли вот так, сразу принять заезжего толстосума или стоит назначить встречу хотя бы на завтра, все-таки сказал:

– Просите. И принесите пару бутылок хорошего вина. «Новый свет», если есть…

Поручик чуть слышно звякнул шпорами, четко повернулся и вышел.

Генерал машинально поправил узкий кавказский пояс и постарался придать лицу любезное выражение.

Он ожидал увидеть толстого пожилого господина в визитке и цилиндре, такой образ богатого американца у него отчего-то сложился, хотя лично ни одного из них он до этого не встречал. Однако на веранде появился высокий молодой мужчина в светлом костюме. Мягкую велюровую шляпу он держал в руке. Резко очерченное загорелое лицо украшали короткие, соломенного оттенка усы, светло-голубые глаза смотрели внимательно и словно с любопытством. Мол, каков этот русский Главнокомандующий, пресловутый «черный барон»!

Врангель сделал три шага навстречу, протянул руку:

– Добро пожаловать, господин Ньюмен, рад видеть вас на нашей многострадальной земле. Что привело вас сюда? – старательно выговаривая английские слова, спросил генерал.

– Я также рад видеть столь выдающегося полководца Русской армии, – наклонил голову американец, пожимая поданную ему руку. – Если вы не против, я предпочел бы говорить на вашем языке…

– С удовольствием, – ответил Врангель, скрывая удивление. Иностранец владел языком почти свободно, разве что легкий акцент улавливался. – Присаживайтесь. Курите, если желаете. Ваше знание русского меня восхищает. Приходилось бывать в России? Наверное, по торговым делам?

Сел напротив гостя, тоже взял из палисандровой коробки толстую папиросу «Месаксуди».

– Не поверите, буквально за минуту до вашего появления я смотрел на море и думал о вас, точнее, о вашем пароходе и о целях его прихода. Не правда ли, интересно?

– Пожалуй, – вежливо улыбнулся американец. – Прошу меня извинить, господин генерал, за допущенную бестактность. Мне следовало бы нанести вам визит незамедлительно по приходе в Севастополь, однако задержали обычные в военное время формальности… У вас очень… – он замялся, подбирая выражение повежливее, – строгие портовые власти.

Следующие пять минут занял обмен дежурными любезностями, во время которых Врангель пытался составить представление о госте и догадаться, чего от этой встречи можно ожидать. На первый взгляд американец выглядел человеком открытым и независимым, держался с достоинством, но просто. Как равный с равным. Генерал не заметил в нем высокомерной чопорности англичан и плохо скрываемого французского хамства, которые так бесили Врангеля при встречах с представителями «союзников». Он видел, что и гость изучает его перед тем, как перейти к цели своего визита. На купца (на русского купца) гость походил мало, как и на человека, исключительно из любопытства напросившегося на прием к правителю какого-никакого, но государства, ведущего тяжелую гражданскую войну. Хотя по общеизвестной американской бесцеремонности могло быть и такое. Чтобы потом хвастаться в нью-йоркских или вашингтонских гостиных личным знакомством с «Russian pravitel».

– Прошу прощения, господин генерал, – проронил наконец гость. – Мне кажется, я начинаю злоупотреблять вашим гостеприимством. Понимаю вашу занятость и не хочу показаться праздным болтуном. Обратимся к делу, если вы не против.

– Пожалуй, – согласился Врангель. – У меня действительно не так много свободного времени. Однако я надеюсь, что цели вашего посещения достаточно серьезны, чтобы я мог уделить еще несколько минут столь приятной беседе, не считая это время потерянным зря. Надеюсь, вы знакомы с нашими обстоятельствами?

– Более чем. Потому я и здесь, Петр Николаевич. Вы не против, если я так буду к вам обращаться?

– Пожалуйста, господин Ньюмен, без чинов даже удобнее. Вот, кстати, и угощение подоспело. Откупорьте, поручик, – сказал он внесшему серебряное ведерко с торчащими из льда горлышками бутылок адъютанту и тут же спохватился, вспомнив о его раненой руке:

– Простите, мы сами, можете идти… – И, уже обращаясь к американцу, продолжил: – Отличное шампанское, из погребов князя Голицына. Прошу учесть – намного лучше французского.

– Наслышан, наслышан. Вы тоже называйте меня по имени. Андрей, ну, допустим, Дмитриевич. За победу вашего дела, которому я искренне сочувствую! – Американец поднял бокал с пенящимся брютом.

Отпили по глотку, смакуя действительно великолепное вино. Гость даже прикрыл от удовольствия глаза.

– Изумительно. Не дай бог, если все это достанется… вашим противникам. – Явно имея в виду не только шампанское, Ньюмен сделал рукой широкий жест, охватывая и лежащий внизу сад, и панораму севастопольских бухт.

– Однако действительно перейдем к делу. Я знаю о реальном положении правительства Юга России и возглавляемой вами армии. Оно, безусловно, тяжелое, но пока не безнадежное. И моя цель – оказать вам, Петр Николаевич, всю возможную помощь.

Теперь американец смотрел на Врангеля взглядом прямым и серьезным, не было в нем светской любезности и отстраненного любопытства, и голос его звучал так, словно говорил по меньшей мере посол великой державы.

Генерал тоже подобрался. На шутку слова гостя походили мало. Но, однако, чем же может помочь ему сей странный посетитель? Так он и спросил.

– Думаю, что многим. По моим сведениям, ваша казна пуста, Петр Николаевич. Нечем платить жалованье армии, не на что купить оружие и продовольствие, бумажные деньги дешевеют быстрее, чем вы успеваете их печатать. И так далее. А армия на пределе своих сил. Вы взяли Александровск, Екатеринослав и вышли к Каховке. Пока еще продвигаетесь по Кубани. Но… В строю у вас тысяч сорок штыков и сабель. Красные же, разделавшись с Польшей, могут бросить на вас миллионную армию. И это будет конец. Так?

Врангель затвердел скулами. Пусть этот американец совершенно прав и высказывает то, о чем ему самому приходится думать ежеминутно. Но как он смеет говорить в таком тоне? Словно прибывший для инспекции представитель Ставки с начальником дивизии. Указать ему на дверь? Нет, лучше пока послушать, что он еще скажет.

– Предположим, – сухо уронил генерал. – Однако и положение большевиков далеко не блестяще. Простая арифметика вряд ли уместна при решении задач подобной сложности…

– Как раз это я и имею в виду, – кивнул Ньюмен. – Иначе меня здесь просто не было бы. На пустые шансы я не ставлю. Как уже было сказано, я горячо заинтересован в успехе вашего дела и намерен предоставить вам помощь, необходимую для одоления врага.

– Это, конечно, весьма трогательно, – стараясь, чтобы слова прозвучали в меру язвительно, ответил Врангель. – И в чем, простите, такая помощь может выразиться?

«Черт бы с ним, с этим нахалом, – подумал Врангель, – даже если отстегнет сотню-другую тысяч в валюте, возьму. Хоть снарядов купить для Каховской операции или медикаментов. Но какой апломб! Россию спасать приехал, благодетель!»

Генерал, несомненно, понимал в людях, не зря почти всю жизнь прослужил в армии, от эскадронного командира до Верховного главнокомандующего, однако мимика и манеры гостя ставили Врангеля в тупик. Человек его возраста и положения должен был держать себя иначе.

– Если я что-то понимаю в военной экономике, а я в ней действительно понимаю, – покачивая носком белого шеврового ботинка и улыбаясь несколько двусмысленно, сказал Ньюмен, – для решения ваших первоочередных проблем вам хватило бы что-то около миллиарда…

Генералу показалось, что он ослышался.

– Миллиарда – чего?

– Ну, допустим, долларов. Или же золотых рублей. Как вам будет удобнее. Я располагаю такой суммой и готов предоставить ее в ваше полное распоряжение.

«Сумасшедший, – подумал Врангель с сожалением. – А с виду так похож на нормального человека. Жаль. Надо тактично закончить разговор и выпроводить его. Однако для ненормального он неплохо осведомлен и все-таки владелец огромного парохода. Да так ли это? По-русски говорит чересчур хорошо, и кто проверял его личность? Может, вызвать охрану и отправить его в контрразведку?»

– Я знаю, о чем вы сейчас думаете, Петр Николаевич, – сочувственно кивнул американец. – И не осуждаю. Так сразу поверить трудно. Однако я и в самом деле миллиардер, и деньги у меня с собой. То есть на корабле, а чтобы у нас впредь не возникало недоразумений, готов сегодня же подтвердить свою правоту и искренность намерений. Слова вас не убедят. Сделаем проще. Возьмите охрану, сейчас же поедем в Минную гавань, и прямо там я отгружу вам первый взнос – на три миллиона довоенных рублей золотом. Если это вас убедит – будем беседовать дальше. Нет – можете хоть расстрелять меня, ваше право. А потеряете вы максимум час времени, да заодно и прогуляетесь по свежему воздуху. Ей-богу, ваше высокопревосходительство, я бы рискнул, игра того стоит. – Посетитель расплылся в простодушной улыбке. Врангелю даже показалось, что и подмигнул слегка.

– А документы мои вот, – продолжая демонстрировать проницательность, он протянул большой американский паспорт с орлом на обложке. – Ей-богу, я хоть и люблю пошутить иногда, но не стал бы ради этого пересекать океан и избирать столь неподходящие время и объект для розыгрыша. Вызывайте машину, Петр Николаевич. Это окажется ваша самая удачная в жизни сделка, будь я негром…

…Пока автомобиль Главнокомандующего в сопровождении взвода конного конвоя, скрипя рессорами на выбитом булыжнике окраинных улочек, неторопливо катился к Минной гавани, Врангель, слушая непринужденную болтовню американца, размышлял о том, что поступает более чем опрометчиво, доверившись этому странному человеку. Смешно даже вообразить, чтобы Верховный главнокомандующий воюющей армии, словно начитавшийся Буссенара гимназист, отправился ночью неизвестно куда в чаянии обрести свалившееся с неба сокровище. И в то же время его не оставляла отчаянная надежда, такая же, как минувшей зимой, когда Слащев с полуторами тысяч обессилевших офицеров и юнкеров оборонял перешейки. Тогда бог оказался милостив к нему. Так, может, и сейчас?.. Пристало ли ему, не боявшемуся смерти на фронтах, бояться сейчас показаться смешным, причем всего лишь в собственных глазах? Ведь больше ни одна душа на свете, кроме, конечно, этого самого гостя, не знает и не узнает о его слабости. Ибо, если тот обманет… И плевать на любые международные осложнения, хуже, чем есть, не будет. Да, вот именно…

По мере приближения к морю переулки становились все более узкими и кривыми, домишки по сторонам стояли маленькие, кое-как слепленные из самана, беленого кирпича и старых досок. Уличное освещение здесь совсем отсутствовало, лишь кое-где из не закрытых ставнями окон падал на мостовую слабый свет.

«Подходящее место для покушения», – подумал Врангель и незаметно расстегнул кобуру нагана.

Автомобиль съехал к заброшенному пирсу. Лучи ацетиленовых фар выхватили из мрака ржавые полузатопленные корпуса старых номерных миноносцев и поблескивающий стеклами рубки большой разъездной катер, пришвартованный у стенки. На массивных чугунных кнехтах в какой-то странной неподвижности замерли несколько фигур в белых морских рубахах. Не светились огоньки папирос, не слышно было разговоров и смеха, что составляло обычное времяпрепровождение русских солдат и матросов в отсутствие начальства. Эти же просто сидели каждый сам по себе. Может, просто спят так?

Только когда Ньюмен вышел из автомобиля, его люди оживились, задвигались, построились вдоль пирса, не слишком торопясь.

Американец бросил короткую команду, смысла которой Врангель не уловил, и тут же все пришло в движение. В море, где-то позади катера, вдруг громко затарахтел мотор, раньше его приглушенный стук был не слышен из-за плеска воды о причал и берег. Вспыхнули ходовые огни на мачте, зеленый и красный, и яркий прожектор осветил причал.

Из темноты появилось странное судно, что-то вроде самоходной баржи, с плоским загнутым вверх носом и невысокой надстройкой на корме. Врангелю оно показалось похожим на громадную галошу.

Минуя причал, плашкоут медленно приблизился к берегу, с лязгом цепей его передняя оконечность отвалилась и легла на галечный пляж.

Словно подъемный мост средневековой крепости. И тут же из глубины баржи показался грузовой автомобиль, большой, больше любого, ранее виденного генералом. Осторожно проворачивая огромные колеса, он съехал на берег и остановился.

Ньюмен отдал еще одну команду на английском. Его люди ускорили свой рабочий темп.

– Извольте, Петр Николаевич, – сделал американец приглашающий жест, и генерал наконец отщелкнул дверцу автомобиля, неторопливо спустился на землю с высокой подножки.

Двое матросов сноровисто, с обеих сторон кузова сразу, вскарабкались наверх и подали двум другим деревянный, окованный железом ящик, размером примерно как для винтовочных патронов.

Повозившись с замками, Ньюмен откинул крышку и включил сильный электрический фонарь.

Под деревянной крышкой была еще одна, мягкая, брезентовая или кожаная. А когда поднялась и она, Главнокомандующий увидел отливающие густой и жирной желтизной прямоугольные бруски. Врангель, окончивший в свое время Горный институт, узнал их сразу. Да и любой другой человек не ошибся бы. Ни медь, ни бронза так не блестят.

– Извольте, – снова повторил Ньюмен, протянул генералу один из слитков, и тот, взяв его в руки, едва смог удержать, слишком не соответствовали размер и вес. В бруске было пуда полтора.

– Теперь вы наконец поверили? – В голосе Ньюмена не было торжества, только едва уловимая ирония. – В машине ровно тридцать ящиков, по сто килограммов в каждом. Куда прикажете доставить? В ваш дворец или в другое место? За сохранность можете не опасаться, мои люди хорошо вооружены. Так как?

– Пусть едут за нами, – внезапно охрипшим голосом произнес Врангель.

…В кабинете Главнокомандующего, освещенном только настольной лампой, густо плавал сигарный дым. Американец курил очень длинную и толстую сигару, причем вначале несколько раз звучно пыхал, чтобы получше разгорелась, и лишь потом глубоко затягивался.

Генерал сидел напротив и внимательно слушал, не отводя глаз от лежащего у письменного прибора, словно пресс-папье, драгоценного бруска. На боковой грани глубоко выштампованы буквы: «SOUTH AFRIKA», порядковый номер и вес – 795 унций.

– Таким образом, – говорил Ньюмен, – уже за счет моей первой ссуды вы сможете полностью погасить задолженность по выплате денежного содержания войскам, начать закупки за наличный расчет продовольствия у местных крестьян. Ну и произвести определенное впечатление на «союзников». Англичане и французы очень живо реагируют на наличные деньги в руках партнера. Как говорил один мой приятель: я воспринимаю каждый доллар в руках другого как оскорбление, если не могу воспринять его как добычу…

– Вот именно, – мрачно кивнул Врангель. – Возможно, как раз это и погубило адмирала Колчака. Слишком много золота он возил с собой…

– Надеюсь, здесь мы этого не допустим. А вообще для надежности можно разместить следующую партию «товара» на линкоре «Адмирал Алексеев». Уж там-то он будет в полной безопасности.

У Врангеля, несмотря на давнюю, непроходящую усталость и бессонную ночь, настроение было приподнятое, эйфорическое, и он не хотел поднимать сейчас вопрос, чего это вдруг неизвестно откуда появившийся американец надумал помогать Белому движению да еще в размерах, превышающих всякое разумение. Какая ему в этом выгода и какой личный интерес? Что он есть, не может не быть, генерал не сомневался. Но об этом будет время поговорить и позже, соглашаться или нет на предложенные условия, спорить и торговаться, а сейчас было достаточно и того, что есть – ощущения свалившегося с сердца камня, веры, что и дальше теперь все будет хорошо. Пусть и трудно, но к трудностям не привыкать. В восемнадцатом году было не легче. Исчезло тоскливое чувство бессилия и безысходности, а остальное не страшно. Его состояние можно было сравнить с чувствами человека, уже на эшафоте получившего Высочайшее помилование. Замену повешения на каторгу.

Ньюмен, понимая это, держался раскованно и благодушно, словно сам получил внезапно дорогой подарок. Извлек из крокодилового, с золочеными уголками портфеля квадратную бутылку редкого, якобы пятидесятилетней выдержки, шотландского виски с винокуренного заводика, поставляющего свою продукцию ко двору британских королей не то пятьсот, не то шестьсот лет подряд.

– Одним словом, где-то между их Хартией вольностей и вашей Куликовской битвой начали свой бизнес, – сказал американец, продемонстрировав глубокие познания в мировой и российской истории.

Генерал сделал два мелких глотка, из вежливости почмокал губами и состроил понимающее лицо. Шедевр, мол…

– А вы что, настолько интересуетесь Россией, что и дату Куликовской битвы знаете?

– Отчего же нет? Уж если я чуть не весь словарь Даля наизусть выучил, то сотню-другую дат… Вы же, к примеру, помните, когда сражение на Каталаунских полях состоялось?

– В 451 году, – машинально ответил Врангель. – Так мне по должности положено, а вас что заставило?

– Будем считать, что любопытство. Язык изучил, потому что вообще к лингвистике склонен, а раз язык знаешь, книги начинаешь читать, что с ним еще делать? Начитавшись Лермонтова, Достоевского и Ключевского, не можешь больше относиться к этой стране как к чужой. Тем более что Америка ведь довольно скучная страна, по сравнению с ней Россия – как чужая планета. А итогом всего явилось мое нынешнее путешествие и эта вот беседа. Не правда ли, странно, Петр Николаевич, что желание никому не известного юноши из Сан-Франциско двадцать лет назад изучить русский язык теперь может способствовать спасению великой державы? От каких пустяков зависят подчас судьбы мира, а?

– Да уж, пути господни неисповедимы, – согласился Врангель, отодвигая от себя рюмку.

– Неужели не понравилось? – простодушно изумился американец. – Впрочем, конечно, без содовой и льда… Хотя сами шотландцы содовой не признают, предпочитают разбавлять виски чистой родниковой водой.

– Нет, совсем не плохо. Есть этакое своеобразие, оригинальный вкус, просто я избегаю крепких напитков…

– Ну не бывает же правил без исключений. Сегодня такой повод! А может, прикажете подать водки, и выпьем мы с вами как следует. За успех нашего безнадежного предприятия… – и громко засмеялся своей шутке.

– Рад бы, как во времена гвардейской молодости, но увы… Сердце после тифа беспокоит, и голова нужна постоянно свежая. Разве что шампанским могу компанию поддержать.

Откупорили бутылку, чокнулись, послушали тонкий, долго не стихающий звон. Чтобы отвлечься, Врангель стал вдруг вспоминать свое участие в японской войне, а Ньюмен сказал, что побывал на Англо-бурской и еще кое-где, чем значительно поднял свой авторитет в глазах генерала. Естественным образом перешли к перипетиям войны нынешней.

– Что меня у вас удивляет, Петр Николаевич, так это абсолютная безответственность высшего командования. Русский генерал может отказаться выполнить приказ старшего начальника, может его публично оспаривать, равнодушно наблюдать, как неприятель громит соседа, и не прийти на помощь. Это очень неправильно…

– Зачем же обобщать, – обиделся Врангель, принявший слова гостя и на свой счет тоже. Он ведь резко конфликтовал с Деникиным и по военным, и по политическим вопросам, добивался его смещения, – кроме того, надо же учитывать специфику гражданской войны…

– Не в гражданской войне дело. То же случалось и на германской, и на японской, и на всех прочих. Не обижайтесь, но причина в том, что Россия все-таки держава военно-феодальная. И названные мной особенности суть пережитки феодального устройства, не слишком изменившиеся со времен битвы на Калке. У немцев бы вам поучиться… Ну, бог даст, этот вопрос мы тоже порешаем в свое время…

Часы в углу кабинета, равнодушно махавшие маятником со времен обороны Севастополя, больше полувека подряд, прозвонили три раза.

– О, как поздно уже! – поразился Ньюмен. – Утомил я вас, простите великодушно. Позвольте откланяться. Завтра я, если не возражаете, заеду к вам часиков так в одиннадцать. Тогда и поговорим серьезно, по-деловому. Не возражаете? Других планов у вас нет?

– Если бы даже и были, нетрудно и поменять. У меня к вам тоже найдется несколько вопросов…

Генерал лично проводил гостя вниз по лестнице и вышел с ним в сад. Густо пахло можжевельником, высокие, в два человеческих роста, кусты которого образовывали темную прямую аллею. Трещали цикады, и опускающаяся к горизонту луна освещала зеленоватым светом вытертые мраморные плиты.

С непривычки генерал выпил, по его меркам, многовато, голова слегка кружилась, но приятно, и хотелось говорить еще и еще. Больше-то ему, не роняя достоинства, по душам поговорить не с кем. Разве что с женой, но это совсем другое. Ну и с Шатиловым иногда.

Он положил руку на локоть американца. Сказал как бы в шутку:

– А признайтесь, Эндрю, вы случайно не посланец князя тьмы? Как-то странно у вас получается. Три тонны золота, без расписки, без условий… Так ведь не бывает, согласитесь. Ну и пусть, в конце-то концов. Если речь пойдет о моей душе – пожалуйста! Эту цену за освобождение Родины я заплатить согласен…

Ньюмен весело рассмеялся, хлопнул генерала по мягкому парчовому погону с черным зигзагом и тремя звездочками. Выглядел он куда пьянее Врангеля.

– Ладно, ладно, мон женераль, завтра разберемся. Душу за какие-то три тонны презренного металла? Многовато будет. Да и тем более в таком варианте вы, пожалуй, не слишком бы и рисковали. Я не силен в богословии, но думаю, что господь имел бы все основания признать сделку недействительной и, напротив, даровать вам вечное блаженство… Помнится, в одном из Евангелий сказано: «Больше сея любви никто же не имать, да кто душу свою положит за други своя». Нет, для дьявола это была бы невыгодная сделка… – Он опять рассмеялся и начал прощаться.

– Подождите, я провожу вас до ворот. Там автомобиль, он отвезет вас, куда прикажете.

– Куда ж я прикажу? До катера, конечно, а там на корабль. Слушайте, а может, вместе поедем? Там еще добавим. Я вас с женой познакомлю, с друзьями… Чудесно время проведем.

Еле-еле генерал сумел усадить разгулявшегося гостя в автомобиль. Дождался, когда скроется за поворотом отблеск фар на брусчатке, и медленно, приволакивая ногу, пошел к дому. Остановился на верхней площадке лестницы и долго курил, глядя на море, где вдали сияли огни американского парохода…