Читать книгу Донор - Вера Петрук, Вера Александровна Петрук - Страница 2

Пробуждение было неприятным. Прежде всего, от осознания того, что он, увы, не убился, а выжил. Энки ожидал привкуса крови во рту и нестерпимой боли в переломанных конечностях, но ничего подобного не было. По телу расползалась легкая дрожь, которая временами превращалась в озноб. Подобный тремор был верным признаком того, что он побывал в медблоке, а значит, его залатали. Оставалось лежать и дергаться, как наркоман при ломке.

«Откуда ты знаешь, как там наркоманам?» – спросил он себя, но память загадочно молчала. Мол, я-то все знаю, но тебе не скажу. А он, дурак, надеялся, что если не разобьется насмерть, то хотя бы что-нибудь вспомнит. Энки отлично помнил побег от полицейских и его позорный конец. Но все, что было раньше, утонуло в болоте прошлого.

Самое время открыть глаза и взглянуть на настоящее. Поморгав, он уставился на низкий потолок, до которого мог дотянуться рукой. Потолок сильно прогибался. Повернул голову в сторону, Энки, наконец, понял, куда угодил. Белеющий в темноте толчок и стальные прутья решетки не оставляли сомнений. Смертную казнь заменили на несвободу. Оставалось разобраться, в чем заключалось преимущество.

Окинув помещение взглядом, он машинально отметил, что в камере отсутствовал датчик визора, а дверь запиралась только на замок – никаких силовых полей, лазерных решеток или контролирующих ошейников. Шаги охраны снаружи тоже не слышались. Из всего этого следовал вывод о скромном бюджете тюремного заведения. Значит, его преступления не выходили за рамки обычной криминальщины, иначе сидеть бы ему в «Звездном отеле», тюрьме особого режима на Хартуме, где заключенных подключали к центральному источнику энергоснабжения города, или париться в эфталитовой капсуле знаменитой джунгарийской колонии смертников. Информация полилась, словно потоки воды из прорвавшейся плотины, но сквозь муть и взвесь разглядеть что-либо было трудно. Хартум и Джунгария были колониями Маурконда, необъятного города-государства, по улицам которого он убегал от полиции всего… час назад? Внутренний хронограф подсказывал, что прошло именно столько времени – ни минуты больше. Его «отремонтировали» в медблоке, но вряд ли успели доставить до портала, чтобы перекинуть в одну из пяти колоний Пятиречья – неофициальное название Маурконда он тоже помнил. Его память была похожа на топливный бак, пробитый зарядом. Одного выстрела не хватило, чтобы взорвать все к чертям, и теперь из него по каплям сочились несвязные воспоминания, которые только путали и сбивали с толку. Нужно было или срочно заделать брешь или, наконец, взорвать себе голову, чтобы обрывки прошлого не сводили с ума.

С верхней полки свесилась нога с длинными, грибковыми ногтями на скрюченных пальцах. Энки мгновенно обсыпало сухой кожей, и он брезгливо стряхнул омертвевшую шелуху с колен. Скверно получалось – для драки было не лучшее время. Он уже понял, что не отличался большим ростом и крупным телосложением. Скорее, напоминал того, кто всю жизнь провел в сетевых играх с подключенным внутривенным питанием. Или выжившего после многодневного голодания. Вот только геймеры не гоняют на байках в реальной жизни, а в сытом Маурконде нельзя умереть с голода.

– Сынок, тебя что, не кормили?

У него отлегло от сердца. Голова, свесившаяся с верхней кровати, была слишком старой для тюремного быка. Впрочем, выводы делать было рано – старики бывают разными, особенно в тюрьмах.

– Здорово, отец, – кивнул он. – Давно я здесь?

– И часа не прошло, – охотно отозвался старик, спуская с полки вторую ногу и снова обсыпая камеру сухой кожей. Из закатанных до колен штанов торчали тощие палки ног, похожие на ветки давно умершего дерева. Кора отслаивалась и отлетала при малейшем движении. В тюремных лазаретах лечили те повреждения и болезни, которые напрямую угрожали жизни. Псориаз, или что там было у старика, к этим категориям не относился. Вспомнив, что недавно побывал в медблоке, Энки задрал рубашку и внимательно осмотрел впалый живот, выступающие ребра и три кольца, опоясывающие грудную клетку. Полоски проходили под кожей и едва выделялись слабым свечением. Такие же кольца были на шее, правом запястье и голенях обеих ног. Прилично так он поломался. Память услужливо подсказала – через пару часов от вживленных «бинтов» не останется и следа, но если рассасывание начнется без анестетика, процесс пройдет болезненно. Энки сомневался, что местных врачей это сколько-нибудь беспокоит.

– Не знаешь, за что меня посадили? – без особой надежды спросил он старика, который принялся расчесывать ноги, оставляя на тощих икрах кровавые полосы. – По голове стукнули, ничего не помню.

– Наверное, ты плохой парень, а с плохими парнями случаются плохие вещи, – усмехнулся старик. – Говорят, облава была. Сегодня ночью многих привели. У меня заключение без подселения, но видишь, ты появился. Значит, больше мест на этаже нет, все заняли.

– А на кого облава? – поинтересовался Энки, осматривая камеру. Убедившись, что следящего визора нет и над верхней полкой, он подошел к решетке и с любопытством оглядел глухую стену напротив и узкий коридор с потертым пластиком на полу.

– Полукровок гоняли, – охотно отозвался старик, продолжая расчесывать ноги. – Кого поубивали, кого сюда привезли. Лучше бы их всех пожгли, дряни бы меньше стало.

– Полукровки – это те, которые от людей и…

– Ага, эмпатов, – кивнул старик. – Ты что, совсем ничего не помнишь? Хорошо же тебя по голове приложили. Хоть эмпатов не люблю и не уважаю, но их политику к полукровкам считаю правильной. Так их, чертей! Выжигать надо дезинтеграторами все кварталы, и чем чаще, тем лучше. А эти проведут рейд и успокоятся на полгода. Тьфу!

Старик сплюнул и на пол шлепнулся тугой белесый комок. Энки сделал шаг в сторону и осторожно присел на край толчка, внимательно разглядывая замок на решетке.

– Я полукровка?

– Тоже мне рассмешил, – фыркнул старик. – Был бы ты этим чертом, тебя бы в карцер посадили. Они ж свои щупы не контролируют, опаснее черных. Тебя, наверное, за компанию загребли. Если адвоката хорошего нет, плохи твои дела. Полиции ведь за каждого полукровку деньги хорошие платят. Кто откажется от лишней пары сотен? Готов поспорить, что на тебя уже все документы оформили, поэтому можешь смело называть себя полукровкой.

«Полукровки – незаконные дети эмпатов и людей, – с запозданием подсказала память. – Не контролируют эмоциональный вампиризм, опасность третьего уровня».

Интересно, а рейтинг опасности он сам сочинял или воспользовался общеизвестными источниками?

– Отец, – снова обратился он к соседу по камере. – А эмпаты – это политическая партия левых или радикалы какие-нибудь?

Старик даже чесаться перестал.

– Ну ты даешь, – протянул он с присвистом. – Сколько лет живу, но о том, кто такие эмпаты, меня еще ни разу не спрашивали. Надо будет этот момент запомнить. Ты какую версию хочешь – официальную или народную?

– Давай официальную.

– Так сразу и не объяснишь, – старик задумчиво отодрал кровавую корочку с колена. – Если официально, то они – защитники человечества, герои времени, мудрые правители и храбрые воины. Хотя говорят, в Альянсе сейчас половина наших, половина эмпатов, но что там на самом деле творится, никто не знает. Когда Маурконд потерял связь с Землей, дикость в колонии началась страшная. Своих ресурсов мало, без поставок из центра – сразу голод и анархия. Ты не смотри, что я старый, а ладно рассказываю. В школе с мое поработаешь, и не так заговоришь. Я двадцать лет историю преподавал. Если бы эмпаты на Маурконде не появились, к этому времени здесь было бы тихо и спокойно. Одно большое кладбище с загадочными руинами для будущих археологов. Энергоресурс заканчивался, вода тоже, станции работали с перерывами, кислорода не хватало. А тут пришли они – боги во плоти. Эфталит вот нам подарили. На нем в Маурконде все работает – от заводов до фонариков. Эфталитовые реки тоже они провели, на них порталы открыли, колонии основали. Пока их пять – Асбруй, Хартум, Мегидда, Джунгария и Порог. Но последний под вопросом, конечно. Не было бы войны, может, и дальше пошли бы. Неужели ничего не помнишь?

– А почему их эмпатами называют? – спросил Энки, пытаясь откопать в голове хоть какие-то обрывки. Память молчала, как воин под пытками. – Это другая раса какая-то?

– За чудеса надо платить, – вздохнул старик. – И за жизнь в раю тоже. За свои услуги эмпаты берут с человечества солидную плату. По официальной версии – вполне справедливую. Они на вампиров чем-то похожи, только не кровь пьют, а эмоции, отсюда – эмпаты. Сложная эта штука, в двух словах не объяснишь. Все граждане Маурконда платят общий донорский налог, ОДН называется. Откуда, по-твоему, эмпаты эфталит берут? Из нас выкачивают. Когда граждане хорошо налог платят, все в городе исправно работает. Как только задержки какие, сразу перебои начинаются. Да ты, наверняка, тоже платил. Посмотри на сгибе локтя. Там точки такие синие должны быть. Видишь, у меня целая поляна.

Энки взглянул на свою руку. На бледной коже виднелись засохшие царапины и голубые жилки вен, но никаких точек не было.

– Ага, есть, – соврал он. – Ты сказал, они защитники. А с кем война?

– С «магами», будь они неладны, – снова сплюнул старик.

– С кем? – не понял Энки.

– С маниохами, – нетерпеливо пояснил сосед. – В народе их «магами» называют. Солдаты наши их так прозвали. Уже десять лет с ними в Пороге воюем. За это время все там уничтожили, а ведь какая земля была! У меня там сестра жила, когда «маги» свой портал открыли. Уроды страшные – морда красная, глаза, как угли, рога, четыре руки-щупальца, а еще крылья. Сущие черти! И ладно, если бы они просто образинами были. Некоторые их с эмпатами сравнивают, да только нашим бледнолицым до них далеко. Маниохи все губят, природа у них такая. От земли остается прах, от деревьев обожженные стволы, от живности, включая людей, – трупы. Если бы они агрессорами были, тогда, может, хоть договориться бы с ними удалось, но для них война – это вопрос выживания. Они ради еды к нам полезли. Им плевать, из кого энергию сосать. Люди, звери, растения – для них все одно. «Маги» свой мир уничтожили, теперь им деваться некуда. Только эмпаты их и сдерживают. Один «маг» щупом своим может тысячу солдат разом уничтожить. Щупа, на самом деле, никакого нет, это для нашего человеческого понимания придумано. Поэтому их и называют «магами». Глянут своими глазищами красными – и нет тебя.

– А на эмпатов их щуп не действует?

– Нет, – вздохнул старик. – Не действует. Даже не знаю, плохо это или хорошо. Хотя для нас, людей, наверное, все-таки хорошо. Крепко же ты, сынок, все забыл. Эмпаты ведь тоже не все одинаковые, у них жесткая кастовая система. Есть черные, есть белые, есть военные. Эти последние засранцы когда-то Маурконд завоевали. Это я тебе уже народную версию излагаю. Все ведь как обычное инопланетное вторжение начиналось. Пришельцы с людьми сначала не цацкались, «пили» всех подряд, хозяйничали, как могли. Это потом уже, когда людей мало стало, забеспокоились, как бы мы все сразу не сдохли. Навели у себя в верхах порядок, придумали Кодекс и стали нас разводить. Кодекс – штука хорошая, но если бы он еще работал, как следует. По этому Кодексу, по закону то есть, эмпаты не имеют право «пить» любого, когда им приспичит. Так только черные поступают. Нормальные эмпаты, белые, обязательно донорами пользуются. Может, видел рекламу в городе – «Стань донором»? Вот, это про них. Донорство – дело сугубо добровольное, только и тут подводных камней полно. Я бы лично предпочел в пехоту Порога записаться, чем эмпатовским донором стать.

– А в чем разница? Везде, наверное, умрешь?

– Ага, – хрюкнул старик. – Только у «магов» ты сдохнешь быстро и даже этого не заметишь, а вот у эмпатов будешь лет десять мучиться. Дольше доноры обычно не живут. Ты меня спрашивал, почему маниохи эмпатов боятся? Да потому что не дураки. Военных эмпатов не так уж и много, их на роту по два-три приходится. Белый эмпат, чтобы вытащить из донора нужную эмоцию, в дример человека сажает, кресло такое. А уже машина внушает донору все, что душе эмпатовской заблагорассудится – страх, похоть, отчаяние, да что угодно. Ты на кресле корчишься, а эмпат рядом сидит и блаженствует, «питается», одним словом. Так вот, а военным эмпатам такие кресла не нужны. Они тебя сами заставят все, что надо почувствовать. Маниохи от нас ничем не отличаются. Чаще всего, их страхом гоняют, хотя, говорят, эмпаты в Пороге по-разному развлекаются. Недавно вот застали врасплох большой рой «магов» и заставили их совокупляться до беспамятства, пока наши боевики их всех до последнего не вырезали. Пресса об этом громко трубила, патриотический дух, так сказать, поддерживала. Но обычно маниохи ведут себя осторожно, застигнуть врасплох их трудно.

Старик помолчал, а Энки обхватил голову руками, пытаясь вызвать в памяти хоть обрывок воспоминаний, связанных с эмпатами. Почему-то одно упоминание их расы вызывало в нем странное волнение и… чувство опасности. Но ни их облика, ни славных или позорных деяний, связанных с захватом и защитой Маурконда, он не помнил.

– Облавы на полукровок эмпаты устраивают? – спросил он. – Ради чистоты расы?

– Ага, – кивнул старик. – Чтобы полукровки нас всех не перекосили. Они ведь бестолочи, наполовину люди, наполовину эмпаты. Обычно таких при рождении убивают, но некоторые родители их прячут, пока сами от детишек своих не умирают. Те не умеют «пить» человека грамотно, как эмпат, вот и страдают, а учить их бесполезно. У них с мозгами не все в порядке.

– Но те, кто за мной гнался, вроде на людей похожи были.

– А эмпаты на нас и похожи, – ответил старик. – Только бледные очень, пигмента у них какого-то в коже не хватает. Да ты не переживай, как увидишь их, сразу вспомнишь. Они тюрьмы часто навещают. Откуда, думаешь, доноры берутся? Среди гражданских дураков нет. В основном, наша братия отдувается. Особенно те, у кого пожизненное или вышка. Им терять нечего. Доноры, в принципе, неплохо живут. Их кормят, одевают, развлекают, даже зарплату дают. Только живут они мало, да и нервная эта работа. Мы ОДН раз в полгода сдаем, так потом месяц отойти не можем, а им приходится эмпата «кормить» раза по два на день. Нет, уж извольте, я лучше здесь поживу.

Старик помолчал, а потом закинул ноги на койку и натянул на себя одеяло.

– Как-то неправильно мы с тобой общаемся, – буркнул он. – Ты тоже мне что-нибудь расскажи, а то нечестно выходит. Я вон тебе сколько наговорил. Как тебя взяли? Это ты помнишь?

– Отец, – перебил Энки, прислушиваясь к нарастающему внутри него чувству опасности. – Сейчас ночь, решетки закрыты. А днем камеры отпирают?

– Все так, – закивал старик. – Минут через двадцать откроют. Поэтому я тебя и тороплю. Скоро Медведь придет, он всех новеньких обычно смотрит. А ты в его вкусе – худой и смазливый. Потом либо в медблок угодишь, либо здесь будешь отлеживаться. Не до разговоров будет.

«Спасибо, дедуля, а то я без тебя не знал, что в тюрьмах со свежим мясом делают», – сердито подумал Энки и принялся мерить шагами камеру, в сотый раз осматривая каждую трещину на стенах. Из этой тюрьмы можно было сбежать, но для подготовки требовалось время, которого у него не было.

Энки подошел к замку и присел, оказавшись глазами на одном уровне с тонкой панелью, мигающей красными индикаторами. «Примитивное устройство, – прошептала память. – Но для рабочего материала сойдет». Отвернувшись от решетки, он еще раз оглядел камеру. Старик беспокойно возился на верхней полке, стараясь плотнее завернуться в одеяло. Наверное, не хотел привлечь внимание утренних гостей. И тут взгляд Энки упал на черный приборчик, выглядывающий из-под тощей подушки соседа.

– Отдай! – возмущенно завопил дед, когда Энки выдернул коробочку и принялся вертеть ее в пальцах, чувствуя, как мысли в голове крутятся быстрее и веселее.

– Разве здесь можно слушать радио? – спросил он, отламывая крышку.

– Негодяй! – проскрипел старик, но Энки уже вытряхивал на ладонь мелкие детали. – Это мой приемник! Мне за хорошее поведение положено. Имею право слушать радио и сидеть без соседей. Что ты творишь?

– Да ты, отец, не волнуйся, – улыбнулся Энки и, усевшись на толчок, откуда коридор просматривался лучше, чем с кровати, стал ковырять в приемнике. – Я тебе потом новый соберу. Лучше прежнего будет. Ты мне про карцер расскажи. Жарко там или холодно?

– А про Медведя спросить не хочешь? – съязвил старик. – До карцера тебе еще, может, и далеко, а вот Медведь близко. Дам совет. Когда он тебя нагнет, ты ему лучше подыграй, не кричи. И острить не вздумай. Таким он сначала зубы выбивает, а в медблоке новых тебе не вставят. Можешь, у Шепелявого спросить. Он сюда месяц назад попал, а ведь на воле инструктором по самообороне был. Ну, стукнул он Медведя пару раз, а толку-то? Теперь ходит без зубов и голоса. Глотку ему порвали, и все остальное тоже. Поэтому ты в героя не играй. Таких как Медведь здесь много, а чтобы не стать общей дыркой, постарайся ему понравится. Если тебя на крючок авторитет посадит, то больше никто трогать не станет. У него и камера просторнее – весь гарем с ним живет. Там нормальные пацаны, толковые, и про эмпатов тебе расскажут, и про доноров. В тюрьме, брат, знаешь, каждый как может, приспосабливается.

– О себе заботишься? – усмехнулся Энки, поглядывая в сторону коридора, откуда раздавались гулкие звуки. Кажется, тюрьма начинала пробуждаться.

– А как же, – отозвался старик. – Думаешь, приятно будет твои вопли слушать. Все вы кричите, как резаные. Да и одиночное у меня. А из тебя сосед беспокойный, сразу видно.

Дед фыркнул и обиженно отвернулся к стене, накрывшись с головой одеялом.

Оно и к лучшему. Пусть прикидывается ветошью и не мешает.

Когда по коридору послышались шаги, у Энки задергался глаз. Озноб после медблока почти прошел, но это означало лишь то, что скоро начнется рассасывание имплантированных бинтов – и случиться это может в любую секунду. А еще ему дико хотелось есть, прямо до безумия. Он принялся грызть ноготь, но при мысли, что на руки могла попасть стариковская кожа, его чуть не стошнило.

«Все будет хорошо», – успокоил он себя.

«Все будет хорошо, – эхом откликнулись в его голове и цинично добавили. – Пока не станет совсем плохо».

Медведь оказался крупным, мордастым парнем. Лысый, неровный череп в шишках жирах, маленькие, черные глазки и массивное туловище с толстым слоем сала, покрывающего мышцы, действительно, делали его похожим на лесного хищника. Молния на тюремном комбинезоне была небрежно расстегнута, оголяя обвисшие, как у женщины, груди. Грубая ткань робы туго натягивалась на животе, облепляя выступающий пупок и складки жира. Его голова едва не доставала потолка, а в ботинок могло уместиться две ноги обычного человека. Однако при всей своей массе он не казался толстым, а двигался и вовсе проворно. Громилу сопровождали пять здоровяков в серых тюремных робах, но никого колоритнее вожака не было.

– Привет, малыш, – кивнул Медведь, останавливаясь у решетки, двери которой автоматически распахнулись минут десять назад. Все это время Энки просидел на толчке, настороженно вглядываясь в стену коридора.

Машинально отметив, что комбинезон облепляет «быка» слишком плотно, а молния заканчивается на животе, он некстати подумал о том, что здоровяку, наверное, не просто освободиться от робы, чтобы отлить или, как в данном случае, кого-нибудь опустить. Наверное, для этого громила и привел братву – чтобы помогли стянуть тряпье, если что застрянет. Губы растянулись в незапланированную улыбку, но Энки ничего не мог с собой поделать. В груди давно жгло, в пальцах кололо, а по телу бурлил адреналин.

– Да ты, я смотрю, веселый малый, – усмехнулся Медведь, нагибаясь, чтобы лучше рассмотреть Энки в проеме двери. – Думаю, мы поладим. Как зовут?

Энки сглотнул, но решил, что лучше представиться.

– Меня зовут Шок и Трепет, – сказал он, стараясь сидеть небрежно и расслабленно. – Это моя территория. Я тебя не звал. Зачем явился?

– Зачем? – переспросил верзила, обнажая желтые зубы в нехорошей улыбке. – Хочу твою задницу порвать.

– Жестоко.

– А мир вообще не ласков, – хмыкнул Медведь и ввалился в камеру. Вернее, попытался это сделать, потому что Энки был наготове.

Едва голова верзилы показалась в проеме двери, как он активировал пульт, собранный из приемника. О том, как работает эта машинка и откуда у него возникла такая идея, Энки предпочел не думать. Главное, что она сделала свое дело – включила автоматические двери, которые захлопнулись в ту секунду, когда тело Медведя проходило ворота.

Сдвигающиеся решетки сдавили верзилу с боков, пытаясь закрыться, но препятствие было им не по силам. Медведь задергался, его мордастое лицо с отвислыми щеками покраснело, а глаза выпучились, став похожими на спелые маслины. Понимая, что громила может выскользнуть из дверей в любой момент, Энки не стал терять времени. По коридору вовсю гремела сигнализация, друзья несчастного кричали и суетились, пытаясь протолкнуть главаря в камеру, но охрана вмешиваться не спешила.

«Сейчас я их заинтересую», – подумал Энки, чувствуя себя, как никогда, спокойным и собранным. Сначала к Медведю нужно было приблизиться. Это удалось не сразу, так как одна рука верзилы оказалась в камере, и он молотил ей по воздуху, словно кузнечным молотом.

– Ты сдохнешь, сдохнешь! – гремел Медведь, но Энки не было дела, что там говорила голова. Его интересовали ноги. Присев, он быстро стащил с захваченного в тиски великана здоровый ботинок. Он сам и большинство заключенных из «бычьей» компании были босыми. Неизвестно, за какие заслуги Медведь получил право носить обувь, но крепкий тюремный башмак отлично подходил под замыслы Энки.

Прежде всего, он сломал им пальцы загребающей воздух ручищи. Из глотки Медведя вырвался такой рев, что любой бы зверь позавидовал. Бить по животу и груди было бесполезно – туловище великана покрывал слой жира. Энки задумался только на секунду, переводя взгляд со штанов Медведя на его рот, но, в конце концов, выбрал ту цель, что повыше. Бить по гениталиям «быка» было противно, да и крови было бы меньше, а ему нужно было что-нибудь зрелищное. Приподнявшись на носках, он с трудом дотянулся до лысой башки Медведя, и, положив руку на потный, скользкий лоб, толкнул голову жертвы назад, одновременно вбивая каблук ботинка в разинутый рот. Вместе с осколками передних зубов обильно хлынула кровь, заливая грудь верзилы и усеивая кровавыми точками лицо Энки. По ушам резанул истошный вопль Медведя, который заглушил крики сбежавшихся заключенных.

«Может, хватит?» – поинтересовался голос прошлого, после того как он методично выбил Медведю все зубы его же ботинком. Энки бросил взгляд на озверевшую толпу «быков», которая пыталась выломать решетки, и пустил в ход кулак, так как от последнего удара каблук отвалился. «Нет, не хватит», – решительно подумал он. План должен быть доведен до конца, а между истерзанных губ великана еще белели осколки.

Он не знал, как часто в тюрьме устраивались подобные разбирательства, но интуитивно догадывался, что охрана специально выдерживала паузу. Ждала, когда подопечные выпустят пар. Если бы на месте Медведя был Энки, она вообще вряд ли бы появилась. Все закончилось, когда он перешел к нижней цели и, размахнувшись, всадил носок ботинка жертве между ног. Верзила издал странный звук и обмяк, повиснув между створок решетки, словно насаженный на кол зверь.

К тому времени, когда тюремщики прогнали толпу, разблокировали замок и сняли Медведя, Энки сидел на толчке и бездумно смотрел на залитый кровью пол. Несмотря на обещание собрать приемник обратно, пришлось смыть приборчик в унитаз. Его колотила крупная дрожь, а от былой уверенности не осталось и следа. «Ты сволочь!» – прошептал голос из прошлого, и в этот момент в камеру ворвались тюремщики. С их появлением все снова пошло по плану.

– Этого в карцер, – скомандовал старший охранник, хватая Энки и швыряя его к открытой двери решетки. Энки поскользнулся и, не удержавшись, упал на пол, угодив в кровавую лужу, усеянную белыми осколками. Они впивались в ладони, словно тысячи игл. Его передернуло и согнуло в рвотном спазме, но в желудке было пусто.

«Ударьте меня кто-нибудь по голове», – подумал он, и его просьбу услышали.