Читать книгу Спасти нельзя оставить. Сбежавшая невеста - Вера Чиркова, Вера Андреевна Чиркова - Страница 2

Прист почувствовал неладное, когда вынул из духовки гуся и поставил на разделочный стол немного остыть. Берта обычно к этому времени уже являлась и молча подвигала ему свою тарелку, требуя сложить туда ее любимые части гусиной тушки. Затем он выбирал куски для себя и лишь после этого резал ломтиками оставшееся мясо и красиво раскладывал по блюду, перемежая маринованными овощами и посыпая зеленью. Но и из этого большую часть доедали они с Бертой на ужин, молоденькая хозяйка ела очень мало.

Подождав несколько минут, временно исполняющий обязанности повара и дворецкого соглядатай снял фартук и накинул куртку, скрупулезно проверив, все ли на месте в карманах. Пока неясно, доведется ли сюда вернуться, но всегда лучше быть готовым к самому плохому – не будешь после жалеть о собственной недальновидности.

Шагнув за порог, шпион оглянулся на румяную тушку, приготовленные овощи и накрытый полотенцем свежий хлеб, усмехнулся и крепко прикрыл дверь. Пусть все остается так, если ничего не произошло, этот гусь никуда от него не денется. Зато в случае беды никто не сможет даже заподозрить, будто шпион готовился к побегу.

Дверь в усыпальницу была плотно закрыта, и, едва приотворив ее, Прист убедился в правильности своих действий. Сразу за порогом лежало тело, накрытое черным траурным плащом хозяйки. «Неужели Берта ее убила и сбежала?» – мелькнула первая, безумная мысль, но тут же растаяла, едва шпион рассмотрел видневшиеся из-под плаща башмаки напарницы, слишком хорошо ему знакомые, чтобы ошибиться. Он сам время от времени пришивал к их подошвам куски плотного фетра, для бесшумности.

Выходит, это графиня убила напарницу.

И это не казалось бы особой бедой, если бы герцогская невеста тоже лежала рядом в обмороке. Но ее не было, значит, девчонка оказалась хитрее, чем он думал. И скорый на расправу Кайор не будет выяснять, чем занимался в тот момент Прист. Мгновенно отправит к палачу и сам придет туда же, опробовать какую-нибудь новую игрушку, после которой узник сам будет молить богов о смерти. Следовательно, нужно бежать, и немедленно, и, стало быть, верно он сделал, присмотрев заранее незаметную лазейку на волю.

Прист развернулся, закрыл дверь и, опасливо озираясь по сторонам, помчался к пустой конюшне, откуда наружу вело небольшое оконце для навоза. Как раз впору, чтобы ускользнуть незаметно. Жалеть о прибыльной работе шпион и не думал, давно зная, что однажды придется бежать, бросив все. Потому и не держал своих ценностей ни в банке, ни в бумагах, а прятал очень далеко и надежно.

Леаттия о судьбе шпионов не думала, ей хватало волнений о своей собственной. Едва спаситель спустился со стены, жизнь графини вмиг стала похожа на охоту, причем зверем была она сама. И одновременно на байку о проделках разбойников, и жертвой тоже была Леа.

Незнакомец безапелляционно отобрал у спасенной – или жертвы, решить, что точнее, графиня пока не могла, – тюк с вещами и оттягивающие ее пояс кошели с золотом и драгоценностями. Забрал отцовское оружие, шарф Берты и шляпку Леаттии и сложил все в мешок вместе с веревкой.

А потом задумчиво уставился на графиню и хмуро спросил:

– У тебя под платьем есть еще одежда?

– Да, – бледнея, выдавила графиня.

– Тогда его лучше снять, с длинными юбками здесь замучаешься. А носить тебя я не буду.

Леа с тоской оглядела непроходимые заросли прошлогодних репьев и молодой крапивы, тайком потерла уже обожженную руку и обреченно вздохнула. Она теперь больше не графиня и не наследница знатного рода, а безымянная сирота, и выбирать не приходится.

– Отвернись.

– Нет, – подступил ближе незнакомец. – Сама ты будешь копаться полчаса, а время сейчас дороже бриллиантов. Я помогу, и не смотри так возмущенно. Ты ведь сама приняла решение, и назад хода все равно нет.

Решительно ухватил подол платья и потянул его вверх.

Графиня в отчаянии стиснула зубы. Умом она понимала, как он прав, но принять эту правоту сердцем не могла. А сопротивляться или спорить не имела достаточно смелости.

Спаситель же ловко снял с нее одно платье, одобрительно хмыкнул и почти мгновенно стащил и юбку.

Едва сдерживая слезы, Леаттия с вызовом уставилась на бородача… и растерялась, рассмотрев, с каким изумлением он изучает надетый на нее мужской жилет.

– Это тоже придется снять, – буркнул бородач, заметив ее взгляд, и словно ненароком пощупал рукав блузы. – Ты натянула всю одежду, какая была в доме?

– В записке было…

– Я знаю, сам писал, – умело и стремительно расстегивая на ней жилет, сообщил он. – Надеюсь, ты ее сожгла?

– И вексель тоже, – отрешенно кивнула беглянка. – А еще все документы, которые не вошли в тайник и не могла взять с собой.

Говорить о том, что тайник запирала еще матушка и она же три дня, роняя горькие слезы, жгла свои дневники, письма отца и записки всех предков, которые имели пристрастие к сочинительству мемуаров, Леаттия не собиралась.

– Понятно, – нахмурился спаситель, заглянул во внутренние карманы жилета, но доставать ничего не стал.

Туго свернул все вещи и отправил в свой почти не раздувшийся серый мешок. Взамен достал выцветший синий платок в мелкий горошек и сам накрыл им голову девушки, низко надвинув на лоб и завязав узлом под подбородком. Затем закинул мешок за спину, велел не отставать и торопливо направился вдоль стены в ту сторону, где раньше был пролом.

Леа всхлипнула и крепко стиснула губы, стараясь сдержать готовые брызнуть слезы. Хотя не могла не понимать, насколько незначительна по сравнению с остальными утратами ее последняя потеря – длинная юбка, обязательная только для самых знатных дам. Богатым горожанкам разрешались наряды покороче, едва прикрывавшие щиколотки, а прислуге во дворцах и замках предписывалось шить платья на палец выше края ботиночек. Селянки и бедные служанки и вовсе носили короче на ладонь, и это было правильно, ведь им приходилось частенько нагибаться. И только женщинам, вынужденным путешествовать с обозами, позволялось носить мужские костюмы, но надевать к ним короткую, чуть ниже колена, юбку.

Юная графиня иногда тайком завидовала им всем, когда со всевозможными уловками выбиралась после прогулки из-под испачканного подола. А вот теперь ей, последней наследнице славного рода основателей и властителей Брафорта, вообще никакой юбки не досталось. Больно сжималось сердце и перехватывало непрошеными рыданиями горло от осознания того, как сурово расправилась с ней судьба. Но вовсе не сейчас, когда Леа сама выбрала безвестность и бедность, предпочтя их участи жертвы собственного мужа и понимающим взглядам всезнающих слуг и приближенных Манреха. А много раньше, год назад, когда так страшно и непонятно погиб отец, оставив их с матерью без последней защиты и поддержки.

Некоторое время, постепенно успокаиваясь, Леа покорно брела следом за незнакомцем, раздвигая руками сорняки и ветви. И с каждым шагом все яснее понимала, как не права была несколько минут назад, так огорчаясь из-за потери привычных юбок. Сейчас ей пришлось бы тащить длинный подол амазонки, по моде обязанный подметать позади пол, вместо того чтобы следить, как бы не оцарапаться о сухие стебли сорняков и не обжечься о вымахавшую выше пояса злую, как стая ос, крапиву.

– Скоро придем, – мельком оглянувшись, буркнул провожатый, резко свернул вниз, в сторону медленной, но довольно широкой Терсны, и пошел еще быстрее.

Леа промокнула платочком мокрое лицо и тут же рассердилась на себя за эти несвоевременные слезы. Плакать нужно было раньше, когда она еще не была уверена, что хранящие род Брафортов духи однажды услышат ее мольбы и пошлют способ избежать проклятого союза. Леа с детства не выносила боли и до дрожи боялась и ненавидела тех, кто способен ее причинить. Особенно палачей. И хотя, повзрослев, неохотно приняла неизбежность телесных наказаний, но лишь заслуженных, в ответ на боль и горе, причиненные разными негодяями своим жертвам.

И тем не менее никогда не ходила на площадь, когда там кого-нибудь пороли, и настрого запретила слугам обсуждать жуткие зрелища, справедливо считая это смакование признаком дурного вкуса и воспитания.

Графиня задела рукой пышную ветку крапивы, зашипела, получив ее обжигающий дар, и потерла влажным платочком пострадавшее место, обещая себе перестать раскисать и плакать в самом начале ведущего в неизвестность пути. Наверняка на новой жизненной тропе поводов для слез у нее будет предостаточно.

– Сюда, – приподняв низко склонившуюся ветку ивы, скомандовал спаситель, и Леа послушно шагнула на узкую полоску сырого прибрежного песка. – Стой там и не шевелись.

Девушка пожала плечами и замерла, глядя на Терсну, спокойно несущую мимо нее свои воды. Глупо спорить с единственным отважившимся прийти ей на помощь жителем герцогства, а тем более начинать проверять правильность его действий. Ведь до сих пор все, что делал незнакомец, было вполне благоразумно, и указания ей он прислал четкие и логичные. Непонятно пока, почему не велел брать с собой никаких запасных вещей и еды, Леа уже не против перекусить. Как выясняется, такие прогулки весьма полезны для аппетита.

Девушка осторожно покосилась через плечо назад, туда, где минуту назад находился ее спаситель, и обмерла от ужаса. Поблизости никого не было. Леа даже головой мотнула, отгоняя страшную догадку, казавшуюся самой верной из всех возможных и идеально подходящую случаю. Ее обманули пронырливые воры, добывшие где-то для образца письмо матери, что особого труда не составляло, – матушка до последнего переписывалась с просителями и знатными горожанами.

А она поверила и своими руками отдала все – и украшения, и деньги до последней монетки, оставив на пальце лишь фамильную печатку, а на шее – родовой амулет. И теперь ей не на что купить даже кусок хлеба и какую-нибудь одежду. А в таком виде выйти на улицы города невозможно, особенно днем. Да и не найдет она дороги назад, а если и найдет, то лишь до той же стены, от которой недавно ушла.

От отчаяния и горя девушке хотелось взвыть во весь голос, но горло перехватил спазм, позволивший лишь горько всхлипнуть.

– Тише, – шикнуло откуда-то сверху, и Леа мгновенно перевела взгляд туда.

По склонившемуся к воде стволу осторожно полз к реке ее спаситель, толкая перед собой мешок с вещами. С этого момента девушка не сводила с него взора, пытаясь понять, ради чего он туда залез и почему не мог выйти на берег вместе с ней. А бородач постепенно добрался почти до конца ветви и вдруг, перегнувшись, опустил мешок вниз. Леа замерла, ожидая всплеска, но его почему-то не было.

Наверное, мешок не сразу ушел в воду, а поплыл, подумалось графине, но утверждать категорично она не стала бы. Из-за уже выпустивших листочки густых ветвей и прибрежных камышей рассмотреть ничего не удавалось, и девушка обреченно вздохнула, начиная догадываться, что следовало распрощаться со своими ценностями заранее, тогда обида жгла бы душу не так остро.

А мужчина соскользнул с ветви, повисел на вытянутых руках несколько секунд и исчез столь же бесшумно, как и ее вещи. Сердце Леаттии снова сжалось от страшного предчувствия, но она даже не пошевелилась. Крепко стиснув в пальцах измятый и сырой платочек, упрямо смотрела туда, куда упал ее загадочный спутник, и терпеливо ждала сама не зная чего. Секунды текли неторопливо, как загустевший мед с ложечки, и казалось, вместе с ними замерло все вокруг: медлительная река, утомленный полуденный ветерок и притихшие птицы.

Камыши раздвинулись внезапно, выпуская что-то темное, облезлое и неприятное, и графиня невольно отшатнулась назад, почувствовав неодолимое желание бежать отсюда как можно дальше. Но не побежала, помешало какое-то чувство, то ли врожденная гордость, то ли надежда, а скорее всего, фамильная сдержанность, с какой все отпрыски ее рода обязаны встречать неожиданности и неприятности и какой Леа до сих пор в себе не находила.

Темное старое дерево выплывало из камышей неспешно и неотвратимо, и графиня наконец догадалась, что это такое. Лодка, но и близко не такая, какие она видела до этого дня. С другой стороны холма, на котором стоит их небольшой замок Гардез, построена надежная каменная пристань. Берег Терсны там расчищен, и с набережной к пристани ведет широкая гранитная лестница. Леа с детства обожала там гулять и кататься на лодке, но после смерти отца не ходила на набережную ни разу. И все равно хорошо помнит, как выглядели снующие по реке крутобокие ялы, низкие плоскодонки и белокрылые яхты. Все они сияли свежей краской, стеклами иллюминаторов, полированным деревом кают и жарко начищенной медью всевозможных ручек и болтов.

А эта словно пролежала на берегу лет двадцать, и странно, что еще не развалилась от дряхлости.

– Быстро сюда, – сердитым шепотом приказал стоящий на корме бородач и изогнулся, упираясь шестом и подгоняя лодку ближе. – Ну!

Низкий борт плоскодонки оказался в паре локтей от графини, и она вполне могла бы их преодолеть, если бы кто-то подал руку. Но никого, кроме строгого незнакомца, в лодке не было, и Леа не могла представить, как ей туда попасть без посторонней помощи. Стояла и смотрела, как двигается мимо ее надежда на спасение, не в силах решиться на отчаянный шаг и чувствуя, как от безысходности начинают дрожать губы.

– Ну! – грозно рыкнул спаситель, чуть повел шестом, и лодка послушно вильнула к берегу.

Леа нерешительно наступила ботинком на зыбкую границу суши и почувствовала, как подался под ногой мокрый песок. Отпрянула было назад, но не успела. Бородач стремительно нагнулся, схватил ее за предплечье и одним рывком втащил в лодку, бросив к своим ногам, как котенка.

И тут же отпихнул подальше, перехватывая поудобнее шест. Леа приподнялась, потирая ушибленное колено, и, едва сдерживая слезы, с горечью поздравила себя с удачным выбором. Раньше ее бил бы только собственный муж, а теперь, похоже, будут все кому не лень. Да еще и в ботинке хлюпает, непонятно как, но она умудрилась зачерпнуть воды.

– Давай сюда башмаки, – еле слышно приказал бородач, удерживая шестом лодку. – Да побыстрее!

Леа села на черную доску, заменяющую здесь привычные ей скамейки с резными спинками, покорно стянула единственную обувь и сунула в протянутую ладонь незнакомца. И едва не охнула, увидав, как ловко он зашвырнул ботинки на берег, туда, где она стояла несколько секунд назад.

– У меня запасных нет, – обреченно проговорила девушка, стеснительно поджимая босые ступни.

– Знаю, – прошипел спаситель, в пять взмахов отогнал лодку от берега, закрепил в петлях шест и перебрался на середину развалины, держащейся на воде лишь по недоразумению. – Иди туда, придется немного посидеть в ящике.

– В каком еще ящике? – не поняла Леаттия, оглянулась и не поверила своим глазам.

Одна из досок, накрывавшая кормовую часть лодки, была приподнята, и под ней темнело отверстие, ведущее в крошечный, размером с собачью будку, трюм.

– Тебя будут искать. – Покопавшись в снастях, незнакомец достал фляжку, открутил крышку и сделал несколько глотков. – Пить хочешь?

– Нет, – качнула головой Леаттия, понимая, как мало сейчас ее жизнь зависит от каких-либо желаний. – Я там не помещусь.

– Поместишься, – уверенно заявил он, – калачиком. Там лежит плед, ноги прикрой, чтобы не простыть. Но сначала сними печатку и амулет, на тебе где-то маячок.

И уставился ожидающе, не оставляя девушке никакого выбора.

Леа горько усмехнулась – смешное объяснение, но спорить снова не стала, сняла последние родовые драгоценности и сунула ему в руку.

Через пять минут она уже лежала, подтянув колени к груди, в темном тесном ящике и с тоской поглядывала на маленькую дырку от сучка, единственный источник света и свежего воздуха. И лишь одно обстоятельство давало слабую веру в правильность сделанного выбора. Засунутый Леаттии под голову серый мешок с ее одеждой и драгоценностями.