Читать книгу Не шей ты мне, матушка, красный сарафан - Вера Евгеньевна Мосова - Страница 9

Маруся насилу дождалась, когда Нюра вернётся от портнихи. Что-то её прогулка с женихом сильно затянулась. Они с отцом уже покатались по городу, полюбовались его красотами, подивились изяществу некоторых зданий, зашли в Вознесенскую церковь, поставили свечи за здравие всей своей семьи. Отец даже попросил кучера остановиться на Сенной площади, где крестьяне из ближайших деревень торгуют сеном, поговорил с ними, приценился, полюбопытствовал видами на урожай, земельными наделами, травами на покосах. Возвращаясь обратно, проехали по деревянному Царскому мосту через реку Исеть. Кучер сказал, что сам государь Александр I проезжал тут полвека назад. Ну, надо же! Маруся едет по мосту, который когда-то построили специально для царя! Вот Санко-то удивится, когда она ему расскажет об этом! А она ему обязательно расскажет про всё: и про то, как долго они сюда ехали, и про богатый дом Нюриного жениха, и про большой красивый город. Он-то ничего подобного в своей жизни не видывал.

Наконец появилась Нюра. Она вошла, держа в руках букет каких-то диковинных красных цветов. Маруся никогда таких не видывала.

– Что это? – спросила она у сестры.

– Тю… тюль…, – Нюра смущённо оглянулась на жениха.

– Тюльпаны, – подсказал он.

– Какая красота! – восхищённо воскликнула Маруся.

Павел Иванович стоял, довольный произведённым эффектом. Маруся схватила Нюру за руку и потянула наверх. Ей не терпелось узнать, как они с женихом поладили меж собой. Войдя в комнату, она первым делом сорвала с головы сестры новую шляпку и тут же примерила её на себя.

– Тоже подарок жениха?

– Да, это мы купили ещё по дороге к портнихе. А когда шли обратно, он завёл меня в цветочную лавку, – начала рассказывать Нюра. – А там столько цветов! А как пахнет! Хозяин лавки, старичок, ну, может, чуток моложе нашего деда Степана, сам выращивает цветы! Он сказывал, что вот эти тюльпаны растут из луковиц.

– Их можно есть? Это лук? – удивилась Маруся.

– Нет, это другие луковицы, цветочные, сказывал, что очень редкие. Его дед когда-то привёз одну такую из самой Москвы, из ботанического сада Прокофия Демидова, сына того самого Акинфия, который башню наклонную построил. Помнишь, вчера мы видели?

– Помню. Чудят богатеи! Отец башню диковинную строит, сынок – цветы выращивает!

– Ну, такое пристрастие было у человека. Он эти луковки прямо из-за границы выписывал! Запамятовала я, как страна называется, на слово «голый» очень похоже. Этот старичок из лавки ещё сказывал мне, что его дед всю жизнь цветы разводил, потом отец, и вот он теперь. В городе больше никто не разводит тюльпаны, только он! Они эти луковицы никому не дают, не продают. В лавке и другие цветы есть. Но торговец сказал, что сейчас время тюльпанов. И Павел Иванович подарил мне этот букет. А он там самый дорогой был!

– Хорошо живёт твой жених, коли ему денег на цветы не жалко. Чего их покупать-то? Вышел в поле и нарвал! – недоумевала Маруся.

– Но такие-то в поле не растут! Это садовые цветы! Жаль, тебя не было со мной в той лавке! Там такая красота! Мне Павел Иванович потом до самого дома про сады барские рассказывал, как там всякие цветы да деревья ростят.

– Да я гляжу, вы поладили!

Нюра не знала, что ответить на это. Да, она уже не так сильно боится своего жениха, как прежде, иногда ей даже было с ним интересно. Но он всё равно для неё чужой!

Тут в дверь постучали. Пришла горничная. Она принесла вазу для цветов и пригласила барышень к обеду. Обед опять был хорош, тем более, что гости нагуляли зверский аппетит. После обеда хозяин предложил всем вместе пойти погулять по набережной и покататься в лодке по пруду. Прохор решил, что молодёжи лучше погулять без него, он хотел бы пройтись до Хлебной площади, где он заприметил скобяные лавки, когда проезжали мимо. Это недалеко, он доберётся сам. Надо бы кое-что для хозяйства приглядеть. Маруся попросила разрешения остаться дома, она уже накаталась сегодня по городу и желает отдохнуть. Нюра вопросительно посмотрела на сестру. Опять ей быть с женихом наедине. Но деваться некуда – придётся идти на прогулку.

– Ой, а сегодня же Троицкая суббота! – вспомнила вдруг Маруся. – Вода – именинница! Нельзя мыть, стирать, баню топить! А плавать по воде разве можно?

Все переглянулись – и впрямь, можно ли? Оказалось, что никто не знает ответа на этот вопрос.

– Ну, хорошо, – улыбнулся жених, – тогда мы просто погуляем вдоль пруда.

И они опять пошли вдоль по Уктусской улице, только на этот раз не стали сворачивать на Покровский проспект, а перешли его, потом миновали Главный проспект и по Малой Съезжей спустились к пруду. Нюре уже не было так страшно, как утром, и она даже задавала жениху вопросы о том, что встречалось на пути. Он обстоятельно отвечал. Панорама открывшегося перед ними пруда была завораживающей. Солнце, уже начавшее понемногу клониться к западу, играло в мелкой ряби воды, тут и там по водной глади скользили лодки, и мальчишки-перевозчики громко зазывали желающих переправиться на другой берег или просто прокатиться. Нюра невольно залюбовалась всей этой картиной. Чудо, как хороши были дома на другом берегу пруда, особенно один, стоявший у самой плотины и весь словно наряженный в кружево. Павел Иванович стал рассказывать Нюре, в каком особняке какой проживает чиновник, купец или золотопромышленник, всё люди знатные, имеющие вес в городе. Вдруг они услыхали громкие крики и увидели недалеко от берега перевёрнутую лодку и рядом с ней детскую головку, которая то скрывалась под водой, то появлялась вновь. Разом собрались зеваки. Павел Иванович, растолкав людей, вдруг бросился в воду. Нюра даже ахнуть не успела, а он уже плыл к перевёрнутой лодке. Сердце её замерло: а ну, как и с ним чего случится?! Но вскоре он уже выходил из воды с мальчонкой на руках. Толпа восторженно загудела, а он передал мальчика и повернулся к Нюре. Учащённо дыша, он улыбнулся ей и, пожав плечами, развёл руки, словно говоря: ну, вот, так уж получилось. Вода стекала с него ручьями. Нюра растерялась, надо бы ему срочно раздеться, отжать одежду. Но как? Она осмотрелась по сторонам, словно ища удобное местечко. В это время около них остановился извозчик, не воспользоваться этим они не могли, и быстро добрались до дома.

Нюра поднялась в свои покои, вошла тихонько, думая, что Маруся отдыхает, но её в комнате не оказалось. Странно, она ведь говорила, что устала. Вскоре сестра появилась.

– Куда же ты пропала? – удивилась Нюра.

– С прислугой беседовала, – отвечала та с улыбкой, – надо же всё про жениха твоего повыведать!

– Так ты из-за этого от прогулки отказалась?

– Конечно! Жаль, вы быстро вернулись, слуги тут же забегали, засуетились, но кое-что я всё-таки успела разузнать! – таинственно произнесла Маруся.

Нюра уселась, вся во внимании, и сестра начала делиться услышанным:

– В общем, жених твой не из местных, хотя приехал сюда давно, сказывают, по причине большой любви. Годов, вроде как десять тому назад, а то и поболе будет. Жил он до этого то ли в Москве, то ли в Петербурге, в общем, по столицам обретался. Там и познакомился с дочкой тутошнего золотопромышленника. Они, богатеи-то везде домов понакупили-понастроили, и живут то тут, то там. А дочка-то эта, говорят, красавица была, и от кавалеров отбою не знала. А тут у папеньки ёйного дела плохо пошли, с золотом оно завсегда так. Он и продал свой столичный дом, и пришлось дочери сюда воротиться. А Павел Иванович – следом за ней. Он человек образованный, устроился работать в контору эту Главную, а дома у него тогда еще не было, где-то угол снимал. Попытался, было, посвататься за неё, а ему было отказано. Но он не сдавался, продолжал ухаживать, любил, видать, сильно. По служебной лестнице вверх пошёл, почёт и уважение заработал. А тут беда у него приключилась: родители оба померли то ли от холеры, то ли еще от какой чумы. Остался он единственным наследником. Поехал туда, продал отцово имение, да и купил вот этот дом, а то, что осталось, под хорошие проценты положил. Тут уж папенька-золотопромышленник сам на него виды заимел, свои-то дела всё хуже и хуже, да ещё, поговаривают, в картишки сильно продулся. В общем, оженили нашего Павла Ивановича. А он и радёшенек-веселёшенек! И жена красавица, и дела идут хорошо. А жена-то его, сказывают, очень по балам любила разъезжать да по всяким вечеринкам. Да ещё дома приёмы устраивала. Поговаривают даже, что она до чужих мужиков была охоча. Муж на работу отправится, а она гостей принимает. Прислуга-то ведь всё видит, слышит, какие она с ними беседы ведёт, как кокетничает да весёлым смехом заливается. И то ли донесли хозяину, то ли что, только однажды он возьми да и вернись домой в неурочный час! Сказывают, шумел сильно, потому как картину застал неприглядную. А потом её Бог и наказал, померла в родах. А муж-то и не знает, его ли это был ребёночек. Вот такой расклад, сестрица!

Нюра сидела, совершенно потрясённая всей этой историей. Почему-то ей стало очень обидно за Павла Ивановича. После всего, что сегодня произошло, она невольно прониклась уважением к своему жениху. Не заслуживает он такого обращения. Теперь стало понятно, почему он выбрал себе невесту из глубинки, не избалованную деньгами и положением. Денег-то у него и своих хватает, а вот тепла и участия, увы, нет.

А вечером гостей ждал сюрприз. После ужина все были приглашены в залу, где уже находился седовласый человек в чёрном фраке. В одной руке он держал что-то навроде балалайки, только совсем другой формы, немного вытянутой и витиеватой. В другой была какая-то палочка. Девушки никогда не видели подобного инструмента. Павел Иванович сказал, что специально для своих гостей пригласил сегодня Отто Францевича, который сейчас сыграет им на своей скрипке. Никогда ещё Нюра не слышала ничего подобного. Музыкант ловко водил по струнам своей дивной палочкой, а скрипка плакала и пела. И вместе с ней плакала и пела Нюрина душа. Девушке виделись то Алёшины глаза, полные любви, то мелькающие вдоль дороги берёзки, то тюльпаны в цветочной лавке, а потом снова Алёша с его тёплой улыбкой. Вместе с мелодией уносилась Нюра куда-то в поднебесье, парила там, а потом стремительно падала вниз. Почему-то по щекам катились слёзы, и она ничего не могла с этим поделать. Она чувствовала на себе пристальный взгляд жениха, но боялась посмотреть на него. Ей было неловко, что она так расчувствовалась. Даже потом, засыпая, она снова слышала эти звуки, которые так взволновали её.

Проснулась Нюра с лёгкою душой. Сегодня великий праздник – Троица. Маменька, наверное, уже напекла пирогов, и все они там сидят за столом. Вдруг безумно захотелось домой. Вроде, и уехали недавно, а она уже скучает. Она поделилась этим с Марусей. Сестра только фыркнула:

– Ну, вот ещё! Нашла, по чему скучать! Домой-то мы всё равно воротимся, а вот эта жизнь может больше и не повториться. А потому, наслаждайся, сестрица! Хотя, что тебе! Ты ведь всё равно сюда приедешь, да ещё хозяйкой!

Нюре не хотелось говорить на эту тему, она молча взяла гребень и стала расчёсывать косу.

После завтрака все вместе отправились на службу в Свято-Троицкую церковь. Нюра мысленно обращалась к Богу с просьбой наставить её на правильный путь, помочь найти верное решение. Как ей поступить: пойти вослед за своей любовью или остаться послушной дочерью и выполнить волю отца? Но ничего не услышала она в ответ.

После службы вернулись домой и в зелёном садике, расположенном позади дома, пили чай. Под цветущей яблоней уже был накрыт круглый стол, на котором дымился самовар, а на большом блюде горкой лежали румяные шаньги. Щебет птичек, зелень мягкой травы, аромат усыпанных цветом яблонь – всё это так умиротворяющее подействовало на Нюру, что она на время забыла о своей беде. А вечером уже стали укладывать вещи в дорогу, чтобы утром пораньше выехать. Путь опять предстоял долгий и непростой.