Читать книгу Путь к своему королевству - Вера Гривина - Страница 7

После первой победы Мануил двинулся вглубь Венгерского королевства, разоряя все на своем пути. Это очень не нравились Борису, так как он понимал, что Гёза постарается взвалить именно на него, своего соперника, всю ответственность за творящиеся бесчинства. Но не в том положении находился сын короля Кальмана, чтобы помешать императору отдавать повеления жечь города и села, а ратникам грабить мирных жителей.

Боевые действия проходили на территории Далмации18, где основным население были хорваты, к которым сербы испытывали неприязнь, поэтому воины Стефана Немани менее всех церемонились с местным населением. Борис как-то поинтересовался у жупана, чем вызвана эта вражда между двумя народами, живущими много лет рядом и говорящими на одном языке.

– Хорваты нас издревле пытались со свету сжить, – мрачно ответил Неманя. – Они и под угров пошли, чтобы те помогли им с нами бороться.

Борис так и не понял, откуда взялась вражда между сербами и хорватами.

А тем временем армия короля Гёзы, опомнившись после первых поражений, принялась оказывать ожесточенное сопротивление захватчикам, что, впрочем, не мешало императорскому войску пусть медленно, но все-таки продвигаться вперед. Мануил дошел до реки Дравы, где остановился в расположенном на берегу замке. Именно там и были получены отнюдь не обнадеживающие вести из Галича.

Осажденного в Перемышле Владимирко Володарьевича спасло только то, что Гёза спешил закончить войну с ним, чтобы сосредоточиться на боевых действиях против византийского императора. Под Перемышлем был заключен мирный договор, по которому галицкий князь обязывался не чинить больше зла, как венгерскому королю, так и киевскому князю.

Во время осады галицкий князь захворал, но, как только враг отступил за рубежи, сразу же чудесным образом выздоровел. Послы византийского императора застали Владимирко Володарьевича уже полным энергии и решимости не исполнять те пункты недавно подписанного договора, которые имели отношение к киевскому князю. Однако воевать с венгерским королем галицкий князь отказался наотрез.

– А ну, как война не заладится, – сказал он послам. – Тогда царь Мануил к себе уберется, а угорский король совсем разорит мои земли.

Писцами галицкому князю служили греки – от них-то послы и узнали о его дальнейших планах. Владимирко Володарьевич задумал отнять у Изяслава Мстиславовича ряд городов. Он старательно готовился к этому, занимаясь в том числе подкупом венгерских вельмож и церковных иерархов, дабы те помешали Гёзе оказывать помощь киевскому князю. В общем, войну с венгерским королем Владимирко Володарьевич не считал сейчас для себя выгодной, поэтому послам императора пришлось убраться из Галича ни с чем.

Когда Мануил узнал о том, что у него нет союзника, он скрепя сердце согласился на предложенное венгерским королем перемирие и созвал совет. Военачальники собрались в зале с почти почерневшими от времени стенами, из которых выступали частично разрушившиеся арки и пилястры. Было видно, что это строение, помнившее еще времена владычества древних римлян, приводилось в последний раз в порядок очень давно.

Император сидел на троне (этот атрибут власти возили за императором), а военачальники выстроились перед ним в ряд. Разговор зашел о необходимости заключить мир, пока еще есть возможность вытребовать у противника выгодные для себя условия. Все понимали, что в создавшемся положении мирный договор – самый лучший выход. Еще немного, и боевая удача могла перейти на сторону венгерского короля.

– Quidquid agis, prudenter agas et respice finem19, – изрек Мануил.

– Да, лучше вовремя уйти победителями, чем быть разгромленными, – согласился с ним Федор Ватац.

Андроник Комнин, Андроник Ангел, Михаил Палеолог и Иоанн Кантакузин дружно закивали. Один Стефан Неманя досадливо поморщился, поскольку рассчитывал окончательно избавиться от досаждавшего сербам Гёзы. Что касается Бориса, то его на удивление мало огорчило известие о готовящемся мире. Поймав на себе торжествующий взгляд Андроника Комнина, он подумал:

«Мне давно привычно ждать своего часа. Андроник больше радуется, чем я печалюсь».

Когда совет закончился, военачальники потянулись к выходу. Борис последовал было за ними, но император остановил его:

– Погоди! Я хочу с тобой потолковать.

Помолчав немного, он произнес с досадой:

– А ты был прав: архонт Галича – ненадежный союзник.

– Мне ли об этом не знать, – грустно усмехнулся Борис. – Я за то время, пока гостил у Владимирко Володарьевича понял, что на него нельзя положиться. Если он князю Юрию Суздальскому ни разу не изменял, то лишь из опасения остаться совсем одному, ибо прочие князья ему давно не доверяют.

– На сей раз тебе не стать королем, – продолжил Мануил. – Vae! Non omnia possumus omnes.20 Придется подождать.

– Мне не привыкать – ждать, – буркнул Борис.

Он приготовился слушать слова утешения, но император вдруг поинтересовался:

– А правда, что Андроник Комнин пытается с тобой помириться?

– Он заговаривал со мной, а чего ему от меня было надо, я так и не понял.

Император поморщился.

– Андроник ничего не делает и не говорит просто так, но порой только бес может понять, чего он хочет. Признаться, у меня нет желания терпеть его при дворе, и я решил оставить нашего беспокойного родича на границе с Угорским королевством. Пусть Андроник командует лиметанеями21. А чтобы он опять не начал плести интриги, я приставлю к нему надежных людей.

Борис про себя позлорадствовал. Мало того, что Андроника Комнина вновь отрывают от милой его сердцу придворной жизни и упекают в приграничную глушь, так еще и за каждым его шагом будут следить.

«По заслугам и честь».

А император задал следующий вопрос:

– Ты, говорят, с жупаном Стефаном сдружился?

– Не то, чтобы сдружился, а толкуем иногда.

– О чем же вы толкуете?

– Все больше о вере христианской. Стефан очень благочестив.

Мануил с сомнением покачал головой.

– Стефан-то благочестив, а вот в тебе я прежде не замечал такого благочестия, чтобы часами о вере говорить.

– Не я со Стефаном говорю, а он со мной, – уточнил Борис.

– И чего же ему от тебя надо? – настойчиво осведомился император.

Борис не знал, как он отнесется к притязаниям Немани на власть в Сербии, и, дабы не подвести жупана, сказал неопределенно:

– Да вроде бы ничего, а просто я ему кажусь подходящим собеседником. Между прочим, он уверял меня в том, что никогда не изменит василевсу.

Мануил нахмурился.

– А ты спрашивал его, хочет ли он мне изменить?

Борис мысленно обругал себя за неосторожность. Ведь он знал, каким подозрительным становится император, при любом упоминании об измене.

«Дурак я! Вот уж воистину: поспешишь обронить слово, а после каешься».

Надо было выходить из неприятного положения:

– Нет, я его об этом, конечно же, не спрашивал, да и вообще ничего у Стефана не выпытывал. Он по своей воле ругает угров, а греков называет защитником сербов.

Мануил удовлетворенно кивнул.

– Значит, жупан обещает быть нам верным? Надеюсь, он нарушит своего слова. Ладно, ступай!

Выйдя от императора, Борис подумал:

«Уф! Выкрутился я, слава Богу! Впредь мне наука – при Мануиле надобно следить за каждым своим словом».

Он спустился во двор замка, где его ждал Лупо.

– Возвращаемся в Константинополь, мессир?

– Возвращаемся, Лупошка, – грустно усмехнулся Борис. – Я не буду королем, а тебе не станешь королевским слугой.

– Я слуга своего господина, кем бы он ни был, – отрезал Лупо.

Они немного прошлись по узкому не вымощенному двору, где пахло сыростью и во многих местах рос мох.

– Последние ночи я вижу один и тот же сон, – медленно заговорил Борис. – Снится мне широкий Днепр, и я стою на его берегу. Знаю, что на той стороне мое счастье, а добраться к нему не могу: лодки нет ни одной. Стою, гляжу с тоской, и вдруг другой берег сам начинает ко мне приближаться.

– И что на том берегу? – полюбопытствовал Лупо.

– Храмы русские, люди русские и… Агнесса.

– Снится то, по чему мессир тоскует.

– И что навсегда потеряно, – сказал Борис со вздохом.