Читать книгу Оболганный император. Книга 2 - Вера Ильинична Тумасова - Страница 2

По образному выражению В. О. Ключевского⁸: «Екатерина II… была последней случайностью на русском престоле и провела продолжительное и необычайное царствование, создала целую эпоху в нашей истории». 19).

В эпоху Екатерины II стало главным полное развитие и господство крепостного права. Современное отношение к Екатерине II неоднозначно. Новая философия, которой она была заражена, и которая была её главным недостатком, обволакивает как бы густой вуалью её великие качества. Двор Елизаветы¹² представлял полную картину разврата. Граф Миних⁷⁶, умный человек, первый разгадал Екатерину и предложил ей учиться. Он дал ей для начала словарь Бейля, с точки зрения Головиной¹⁴³, произведение вредное, опасное и соблазнительное, в особенности для того, «…у кого нет ни малейшего представления о Божественной истине, поражающей ложь. Оно воспламенило ее воображение и потом привело ее к общению со всеми софистами». 8).

Будучи лицедейкой Екатерина легко обольщала окружающих своим «обхождением». Умная, расчетливая и талантливая она обманывала не только современников, но и потомков. Екатерина II в совершенстве владела мастерством перевоплощения и была воистину великой актрисой.

Она не только примирилась с положением молодой брошенной жены, но и сумела извлечь свои выгоды.

Карамзин¹⁴¹, в своей Записке отметил, что Екатерина II была истинною преемницей величия Петрова и второй образовательницей новой России. Главным её делом стало смягчение самодержавия. Карамзин здесь имел ввиду упразднение Тайной канцелярии, забыв, что это была заслуга Петра III, а отнюдь, не Екатерины, поклонником которой он был. Но историки «не заметили», что именно в её царствование крепостное право достигло своего апогея, хотя каждый из династии Романовых, внёс свой вклад в это дело. Карамзин считал, что благодаря ей «… исчез у нас и дух рабства, по крайней мере, в высших гражданских состояниях… Екатерина очистила самодержавие от примесов тиранства. Следствием были спокойствие сердец, успехи приятностей светских, знаний, разума». 15).

Карамзин также считал её реформатором и не без основания, которая «… пересмотрела все внутренние части нашего здания государственного и не оставила ни единой без поправления: Уставы Сената, губерний, судебные, хозяйственные, военные, торговые …, не говоря о внешней политике сего царствования… Её победы утвердили внешнюю безопасность государства. Пусть иноземцы осуждают раздел Польши: мы взяли свое. Правилом монархини было не мешаться в войны, чуждые и бесполезные для России, но питать дух ратный в империи, рожденной победами». 15).

Но тот же Карамзин критиковал правление Екатерины за развращение общества, идущее ещё от Анны и Елизаветы Он написал: «… правосудие не цвело в сие время», что «… чужеземцы овладели у нас воспитанием, двор забыл язык русский; от излишних успехов европейской роскоши дворянство одолжало; дела бесчестные, внушаемые корыстолюбием для удовлетворения прихотям, стали обыкновеннее; сыновья бояр наших рассыпались по чужим землям тратить деньги и время для приобретения французской или английской наружности. У нас были академии, высшие училища, народные школы, умные министры, приятные светские люди, герои, прекрасное войско, знаменитый флот и великая монархиня, – не было хорошего воспитания, твердых правил и нравственности в гражданской жизни. Любимец вельможи, рожденный бедным, не стыдился жить пышно; вельможа не стыдился быть развратным. Торговали правдою и чинами. Екатерина – Великий Муж в главных собраниях государственных – являлась женщиною в подробностях монаршей деятельности: дремала на розах, была обманываема или себя обманывала; не видала, или не хотела видеть многих злоупотреблений, считая их, может быть, неизбежными и довольствуясь общим, успешным, славным течением ее царствования». 15).

Ключевский⁸, как никто другой, последовательно описал эпоху Екатерины от рождения до её кончины. Он, пожалуй, первый открыл секрет успеха Екатерины. «Она открывала или развивала в себе такие качества, как свойства высокой житейской ценности, отчетливое знание своего духовного мироощущения, самообладания, живости, гибкости и решительности без излишеств». 19). Своим умением открывать достоинства в людях и дать им открыть в себе лучшее Екатерина пользовалась с большим успехом. Она хотела нравиться всем и всегда и считала это своим ремеслом. Она облагородила русский двор, где не требовались строгие нравы, но были обязательны приличные манеры и пристойное поведение, правда с возрастом она «стала слабеть, капризничать и прикрикивать, впрочем, всегда извиняясь перед обиженным с признанием, что становится нетерпеливой». 19). Екатерина была «свободна от предрассудков, и от природы ума философского», что позволило ей легко быть космополитом. Она смогла «… среди чужих и противных людей жить по-ихнему, но думать по-своему». 19). Возможно, сегодня Екатерину можно было бы назвать гением пиара.

Екатерина была духовно закалённой с детства, очень умной и понимала, что ей самой нужно бороться за место под солнцем. «Я хотела быть русской, чтобы русские меня любили» 19). – писала Екатерина позднее. В первое время она, по её словам, “ «с головой окунулась» во все дрязги двора, где игра и туалет наполняли день, стала много заботиться о нарядах, вникать в придворные сплетни, азартно играть и сильно проигрываться, наконец, заметив, что при дворе все любят подарки от последнего лакея до великого князя – наследника, принялась сорить деньги направо и налево; стоило кому похвалить при ней что-нибудь, ей казалось уже стыдно этого не подарить. Назначенных ей на личные расходы 30 тыс. руб. не хватало, и она входила в долги, за что получала обидные выговоры от императрицы. Она занимала десятки тысяч даже с помощью английского посла, что уже было близко к политическому подкупу, и к концу жизни Елизаветы довела свой кредит до такого истощения, что не на что стало сшить платья к рождеству. К тому времени по ее смете, не считая принятых ею на себя долгов матери, она задолжала свыше полумиллиона – не менее 31,2 млн руб. на наши деньги – «страшная сумма, которую я выплатила по частям лишь по восшествии своем на престол»». 19). Не отличаясь религиозностью, но осознавая особенности елизаветинского двора, где церковные повинности исполнялись за страх или из приличия, Екатерина прилежно изучила и соблюдала все церковные обряды. По восшествии на престол, она не слишком хорошо разбиралась в положении дел в империи, и, тем более, совсем не знала положение народа, которым собиралась управлять.

Она совершила двойной захват: отняла власть у мужа и не передала её сыну, естественному наследнику отца. Её беспокоили тревожные толки в гвардии о возведении на престол Ивана VI⁸¹ или цесаревича Павла. В обществе говорили даже о том, что для Екатерины было бы не плохо выйти замуж за бывшего императора. Особенно угнетала Екатерину и зависимость от гвардейцев, приведших её к власти. Им было недостаточно полученных наград, до 18 тыс. душ крестьян и до 200 тыс. руб. единовременных выплат, не считая пожизненных пенсий. Они считали себя вправе учавствовать в управлении страной. Не избежала она и народного роптания, поскольку многим крестьянам, был известен факт свержения императора Петр III, которого жена посадила в тюрьму, где он скоро умер.

Екатерине удалось добиться популярности в народе, действуя в национальном духе и исправляя то, что было сделано Петром III, максимально потрафить гвардейско-дворянскому сословию, которому было недостаточно вольностей, дарованных её предшественником законом от 18 февраля. Дворянам предоставлялось право уйти со службы, несмотря на то, что их интересы противоречили не только народным интересам, но и преобразовательным потребностям государства. Была предпринята широкая реформа управления и суда с целью занять «праздное дворянство и укрепить его положение в государстве и обществе». 18.) Для внедрения либеральных идей века проектировалась новая система законодательства c прежней сутью. Таким образом, получили широкий размах национальные интересы и чувства. Строилась «строго национальная, смело патриотическая внешняя политика, благодушно-либеральные, возможно гуманные приемы управления, сложные и стройные областные учреждения с участием трех сословий, салонная, литературная и педагогическая пропаганда просветительных идей времени и осторожно, но последовательно консервативное законодательство с особенным вниманием к интересам одного сословия». 18.)

С первых дней царствования Екатерина работала до двенадцати часов в сутки, подбирая знающих и надежных помощников, быстро вникая в суть проблем. На первое место она поставила интересы России. Узнав на одном из заседаний Сената о недостатке средств в казне, она пожертвовала собственные средства, заявив, что «принадлежа сама государству, она считает и все принадлежащее ей собственностью государства, и на будущее время не будет никакого различия между интересом государственным и ее собственным». 33). Позднее Екатерина сформулировала важнейшие принципы своей политики, названные ею «Пятью предметами»:

«1. Нужно просвещать нацию, которой должен управлять.

2. Нужно ввести добрый порядок в государстве, поддерживать общество и заставить его соблюдать законы.

3. Нужно учредить в государстве хорошую и точную полицию.

4. Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильным.

5. Нужно сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение соседям. Каждый гражданин должен быть воспитан в сознании долга своего перед Высшим Существом, перед собой, перед обществом, и нужно ему преподать некоторые искусства, без которых он почти не может обойтись в повседневной жизни». 33).

Екатерина произвела некоторую перемену в управлении. До 1775 года главным органом управления в губерниях, провинциях и уездах были губернаторы и воеводы со своими малочисленными и слабыми канцеляриями. После Пугачёвского бунта в 1775 году Екатерина создала «Учреждения для управления губерний», в которых увеличила силы администрации, разграничила ведомства и привлекла к участию в управлении земские элементы.

В каждом губернском городе были установлены: «1) Губернское правление – главное губернское учреждение с губернатором во главе. Оно имело административный характер, являлось ревизором всего управления, представляло собой правительственную власть в губернии. 2) Палаты уголовная и гражданская – высшие органы суда в губернии. 3) Палата казенная – орган финансового управления. Все эти учреждения имели коллегиальный характер (губернское правление – лишь по форме, ибо вся власть принадлежала губернатору) и бюрократический состав и ведали все сословия губернии. Затем в губернском городе были:

4) Верхний земский суд – судебное место для дворянских тяжб и для суда над дворянами.

5) Губернский магистрат – судебное место для лиц городского сословия по искам и тяжбам на них.

6) Верхняя расправа – судебное место для однодворцев и государственных крестьян. Эти суды имели коллегиальный характер, состояли из председателей – коронных судей и заседателей – выборных того сословия, делами которого занималось учреждение. По кругу дел и по составу эти учреждения были, стало быть, сословными, но действовали под руководством коронных чиновников. Наконец, в губернском городе были: 7) Совестный суд – для полюбовного решения тяжб и для суда над невменяемыми преступниками и непреднамеренными преступлениями, и,

8) Приказ общественного призрения – для устройства школ, богаделен, приютов и т. п. В обоих этих местах председательствовали коронные чиновники, заседали представители всех сословий и ведались лица всех сословий. Так, не будучи сословными, эти учреждения не были и бюрократическими». 33).

В каждом уездном городе находились: «1) Нижний земский суд – ведавший уездную полицию и администрацию, состоявший из исправника (капитана-исправника) и заседателей; и тот, и другие избирались из дворян уезда. Исправник считался начальником уезда и был исполнительным органом губернского управления. 2) Уездный суд – для дворян, подчиненный Верхнему земскому суду. 3) Городской магистрат – судебное место для горожан, подчиненное губернскому магистрату (городская полиция была вверена коронному чиновнику – городничему). 4) Нижняя расправа – суд для государственных крестьян, подчиненный верхней расправе. Все эти учреждения по своему составу были коллегиальными и сословными местами (из лиц того сословия, дела которого ведали); только председатель нижней расправы был назначаем от правительства». 33).

Кроме перечисленных учреждений Платонов⁹¹ отметил ещё два: «для попечения о вдовах и детях дворян была установлена Дворянская Опека (при каждом Верхнем земском суде), а для призрения вдов и сирот горожан – сиротский суд (при каждом городовом магистрате). И в том, и в другом учреждении членами были сословные представители. В Дворянской Опеке председательствовал предводитель дворянства (они стали существовать со времени Екатерининской комиссии), а в сиротском суде – городской голова». 33).

Историк Платонов очень подробно описал государственное устройство Екатерининской России. Он считал, что новая система местных учреждений Екатерины II значительно усложнила простые формы управления прежнего времени, но зато был внедрён «принцип разделения ведомств и властей: администрация в них отделена от суда, суд – от финансового управления» 33). а «местные общества получили на сословном принципе широкое участие в делах местного управления: и дворянство, и горожане, и даже люди низших классов наполняли своими представителями большинство новых учреждений. Местная администрация приняла вид земского самоуправления, действовавшего, в зависимости и под контролем немногих правительственных лиц и бюрократических органов». 33).

Однако, местные учреждения 1775 г. не привели в систему всего государственного управления, поскольку не затронули центрального управления. Самоуправление получило строго сословный характер: оно не было новостью для горожан, но стало громадной новостью для дворянства.

Дворянство, не имея сословной организации, с уничтожением обязательной службы могло легко потерять служебную функцию. Дворянское самоуправление, введённое с 1775 года, давало дворянству возможность получить первенствующее административное значение в стране, при которой дворяне съезжались в уезды каждые три года и выбирали себе уездного предводителя, капитана-исправника и заседателей в различные учреждения, становясь тем самым сплоченным обществом управляя всеми делами уезда, включая дела нижнего земского суда. Реформы 1775 года дали ему сословную организацию. Позднее Екатерина изложила эти принципы в особой Жалованной грамоте дворянству 1785 года, где начала сословного самоуправления рассматривались как сословные привилегии. Жалованная грамота 1785 года явилась, таким образом, не новым законом о дворянстве, а систематическим изложением ранее существовавших прав и преимуществ дворян с некоторыми добавлениям, составлявшие дальнейшее развитие уже существующего. Таким бразом, Екатерина завершила процесс возвышения дворянского сословия. Платонов отмечает ступени развития дворянства.» При Петре Великом дворянин определялся обязанностью бессрочной службы и правом личного землевладения, причем это право принадлежало ему не исключительно и не вполне. При императрице Анне дворянин облегчил свою государственную службу и увеличил землевладельческие права. При Елизавете он достиг первых сословных привилегий в сфере имущественных прав и положил начало сословной замкнутости. При Петре III снял с себя служебную повинность и получил некоторые исключительные личные права. Наконец, при Екатерине II дворянин стал членом губернской дворянской корпорации, привилегированной и державшей в своих руках местное самоуправление». 33). После 1785 года дворянин мог лишиться своего звания не иначе, как по суду (оно стало наследственным), судился только с равными, был свободен от податей, телесных наказаний и от государственной службы, владел на праве собственности всем имуществом, находящимся в его имении, но без «офицерского чина» 33). не мог быть выбранным на дворянские должности. «В результате» – пишет Платонов, – «дворянство к концу XVIII века получило исключительные личные права, широкое право сословного самоуправления и сильное влияние на местное управление». 33).

Кроме того, политика императрицы привела к закреплению крепостного права. Положение крестьян непрерывно ухудшалось. «Столкновение интересов помещика, строившего все свое хозяйство на даровом труде крестьянина, с интересами крестьянина, сознававшего себя не рабом, а гражданином, было непримиримо и разрешалось, законом и жизнью, в пользу помещика». 33).

«Екатерина мечтала о крестьянском освобождении, строила его проекты, но она взошла на престол и правила с помощью дворянства и не могла нарушить свой союз с господствующим сословием. Поэтому, не отступаясь от своих воззрений, она в то же время поступала вопреки им. При Екатерине крепостное право росло и в смысле его силы, и.… широты его распространения. Но вместе с тем росли и думы о его уничтожении и в самой императрице, и в людях, шедших за течением века. И чем дальше, тем больше становилось таких людей». 33).

Платонов сообщает, что во время крестьянских волнений в 1765—1766 годов помещики получили право ссылать своих крестьян не только на поселение в Сибирь (это уже было ранее), но и на каторгу, за «дерзости» помещику. Помещик всегда мог отдать крестьянина в солдаты, даже помимо рекрутского набора. Когда же эти меры не привели к подавлению крестьянских волнений и крестьяне продолжали волноваться и жаловаться на помещиков, то указом 1767 года крестьянам было запрещено подавать какие бы то ни было жалобы на помещиков. В Комиссии 1767-1768 годов были собраны представители всех классов общества, но не было ни одного владельческого крестьянина. Владельческие крестьяне не имели права самоуправления, поскольку являлись помещичьей собственностью.

Но тем не менее, они имели право быть истцами и «свидетелями на суде, могли вступать в гражданские обязательства и даже записываться в купцы с согласия помещика» 33)., «допускались к откупам» 33). по поручительству помещика. По закону крестьянин одновременно был и рабом, и гражданином. Закон ограничивал право владельца распоряжения крестьянином – запрещал торговлю крестьянами во время рекрутских наборов, торг отдельными людьми с молотка и «отпуск на волю таких крепостных, которые не могли прокормить себя по болезни или старости». 33).

Такая двойственность законодательства в отношении крестьян указывала на отсутствие твердого взгляда на них у правительства, поскольку императрица хотела их освобождения, а окружающие – дальнейшего развития помещичьих прав. Например, «свободным людям и вольноотпущенным запрещалось вновь вступать в крепостную зависимость». 33). При учреждении новых поселений правительство выкупало живших в них крепостных крестьян, и они становились свободными. Вся масса, около миллиона крестьян, принадлежащих духовенству, была окончательно изъята из частного владения и превращена в особый разряд государственных крестьян под именем экономических (1763 год). Но при раздаче Екатериной приближенным людям имений, в них возникало большое число новых крепостных. Кроме того, Екатерина формально водворила в Малороссии крепостное право через запрет свободного перехода малорусских крестьян. В результате, произошло не ограничение крепостного права, а еще большее его усиление.

После Жалованной грамоты и у крестьян, и у дворян явилась мысль о том, что с уничтожением повинности дворян естественным стало уничтожение и крестьянской зависимости.

В петербургском Вольном Экономическом Обществе, устроенном в 1765 году для поощрения полезных знаний в области сельского хозяйства, с первых же минут его деятельности был возбужден вопрос о быте крестьян. В 1766 году Орлов⁴⁸ предложил Обществу поставить на публичное обсуждение вопрос о крепостной зависимости и о правах крестьян. Крестьянский вопрос вызвал дебаты как в России, так и за границей. Обществом даже была присуждена Премия ахенскому ученому Беарде-Делабею за сочинение в освободительном духе.

В противоположность Петру Великому Екатерина выступила с широким преобразовательным планом на основе отвлеченных принципов, но была не последовательной и не успела выполнить своего плана целиком. Положения Наказа⁹⁰ остались нереализованными, законодательство не было перестроено согласно Наказу и сословные отношения остались неизменными. Фактическое развитие крепостного права и сословность самоуправления прямо противоречили теориям императрицы, но зато соответствовали желаниям самого влиятельного дворянского сословия. Екатерина оказалась бессильной изменить общий ход событий и осталась верна направлению деятельности своих предшественников.

Самой блестящей стороной государственной деятельности Екатерины, стала внешняя политика, наиболее впечатлившая современников и потомство. Здесь и победоносные войны с Турцией, польские разделы, громадное влияние Екатерины в международных отношениях Европы. Во внешней политике Екатерина смогла завоевать народное расположение: здесь разрешались вопросы, понятные и сочувственные всему народу. «После Ништадтского мира (https://ru.wikipedia.org/wiki/Ништадтский_мирный_договор – мирный договор между Русским царством и Шведским королевством, завершивший Северную войну 1700—1721 годов. Подписан 30 августа (10 сентября) 1721 год в городе Ништадте (сейчас в составе Финляндии; шведское название – Нюстад, финское – Уусикаупунки)), когда Россия твердой ногой стала на Балтийском море, на очереди оставались два вопроса внешней политики, один территориальный, другой национальный. Первый состоял в том, чтобы продвинуть южную границу государства до его естественных пределов, до северной береговой линии Черного моря с Крымом и Азовским морем и до Кавказского хребта. … Потом предстояло довершить политическое объединение русской народности, воссоединив с Россией оторванную от нее западную часть. … оба вопроса имели местное значение, возникли исторически из взаимных отношений соседних государств, притом не имели никакой исторической связи между собою». 18).

Практически все историки считают, что Екатерина видела смысл в независимости России и её внешней политики, преследовавшая только свои «резоны и выгоды, свой авантаж и профит», в соблюдении собственных интересов. Ни от кого не зависимая Россия, приобрела гораздо большее значение в мировой политике и добилась наивысших успехов. Без борьбы с рутиной, политическими противниками и угрозой переворотов и заговоров ей не удалось бы достичь этих успехов. Она начинала с таких, казалось бы, мелочей, как с наличия в Сенате реестров городов и географического атласа тридцатилетней давности И. К. Кириллова, который приказала купить за пять собственных рублей.

В первое время по воцарении Екатерина не хотела каких-либо осложнений в Европе. Семилетняя война1 заканчивалась вместе с ресурсами участников. Не отказалась она и от мира с Пруссией, заключенного Петром III, отозвала свои войска, (которые восьмой месяц не получали жалованья) из завоеванных ими прусских областей, прекратила приготовления к войне с Данией. На штатс-конторе числилось 17 миллионов долга, что было больше на один миллион годового государственного дохода, при семимиллионном ежегодном дефиците в Семилетнюю войну. В 1765 году флот и армия были в расстройстве, крепости развалились.

Извечный польский вопрос вынудил Екатерину заняться международными делами. Когда в 1763 году умер польский король Август III, посаженного на престол тридцать лет назад с помощью России, Екатерина очень помогла своему бывшему возлюбленному Станиславу Понятовскому¹⁵⁸ стать первым среди польской шляхты. Понятовского избрали на сейме королем. (Благодаря чему впоследствии она смогла аннексировать Польшу. К концу XVIII века больше всего в польских территориях были заинтересованы Пруссия, Австрия и Россия. Императрица Екатерина II стремилась сохранить независимую Польшу, поскольку это позволяло ей единолично контролировать Польшу государство через своих ставленников. Для этого пришлось пойти на крупные траты для подкупа польских магнатов и содержание до 80 тысяч русского войска на польской границе, и развернуть весь курс внешней политики.).

Понятовский был послушным королем. Он обещал уравнять в правах с польскими католиками православных обитателей королевства – белоруссов, украинцев, казаков и прочих, как их тогда называли, диссидентов. Сейму было предложено дать свободу православному вероисповеданию, вернуть отнятые церкви и монастыри и дать диссидентам равные с католиками права, на что шляхта не согласилась. Князь Репнин¹²⁸ пригрозил оставить наши войска, стоявшие на польских квартирах со времен Семилетней войны, навсегда. Результатом конфликта стало созвание конфедерации за изгнание Станислава и победа над Барским конфедератами2.

Наша армия разбила поляков при Бродах, взяла штурмом Бар, Бердичев и Краков. Летом 1768 года бунтовские казаки (гайдамаки (https://ru.wikipedia.org/wiki/Гайдамаки – участники вооружённых отрядов народно-освободительного движения в XVIII веке на территории Правобережной Украины, отошедшей к Речи Посполитой)), в погоне за конфедератами, заехали к крымскому хану – в Балту и Дубоссары, перебили там до двух тысяч татар, турок и молдаван. Они решали диссидентский вопрос согласно своей пословице: «Лях, жид, собака – вера однака». 31).

В Семилетнюю войну вместе с Францией Россия была союзницей Австрии, за что стояли советники Екатерины и, возвращенный ею из ссылки, А. П. Бестужев-Рюмин³². Они не признали мира с Пруссией, заключенного Петром III, который был полезен для России и высказывались за возобновление союза с Австрией. Противник системы Бестужева граф Н. И. Панин³⁸ доказывал, что без союза с Фридрихом³⁷ ничего нельзя добиться в Польше. Екатерина, которая в июльском манифесте всенародно обозвала Фридриха злодеем России не хотела продолжать ненавистную политику своего предшественника. Однако, Панин взял верх и надолго стал ближайшим сотрудником Екатерины во внешней политике. Он настоял на подписании крайне невыгодного для России Союзного договора с Пруссией, который был подписан 31 марта 1764 года после смерти короля Августа III во время избирательной компании в Польше.

Договор обуславливал взаимное обеспечение владений и не допускал никаких перемен в польской конституции, но в нём предписывалось содействовавать возвращению диссидентам их прежних прав с предоставлением свободы от притеснений. После окончания Семилетней войны Фридрих был бесполезен интересам России. «Россия опиралась там на патриотическую партию князей Чарторыйских (Руководителем группировки был канцлер великий литовский Михаил Фридрих Чарторыйский), стремившихся вместе с новым королем вывести свое отечество из анархии путем реформ. Эти реформы не были опасны для России; ей было даже выгодно, чтобы Польша несколько окрепла и стала полезной союзницей в борьбе с общим врагом, Турцией. Но Фридрих и слышать не хотел о пробуждении Польши от политической летаргии, по его выражению, и толкнул Екатерину на договор с Польшей (13 февраля 1768 года), по которому Россия гарантировала неприкосновенность польской конституции, обязалась не допускать в ней никаких перемен. Так прусский союз заставил Екатерину оттолкнуть от себя преобразовательную партию Чарторыйских, важную опору русской политики в Польше и вооружал против России давнюю союзницу Австрию, а Австрия, с одной стороны, вместе с Францией подстрекнула против России Турцию (1768 год), а с другой – забила европейскую тревогу: односторонняя русская гарантия грозит-де независимости и существованию Польши, интересам соседних с нею держав и всей политической системе Европы». 18).

За шесть лет императрица успела утвердить свой авторитет в Европе делами в Польше, а дома – созывом представительной комиссии⁸⁸ 1767 года. Ей было просто необходимо подтвердить своё величие.

С конца 1768 года, когда уже началась борьба с польскими конфедератами, императрица Екатерина была озабочена целым рядом внешних и внутренних проблем, продолжавшихся семь лет. 18 ноября 1768 года была объявлена война Оттоманской Порте, а в 1770 году в Москве началась моровая язва, вызвавшая впоследствии открытый мятеж.

Императрице исполнилось сорок лет. Шёл седьмой год её власти – возраст расцвета начинающего политика. Она не была готова к ведению войны с Турцией¹²⁴, тем более, что в то время продвижение территории государства на юге до Черного и Азовского морей было несколько преждевременным. Цель – завоевать пустынные степи и крымских татар слишком скромна, но шутливое предположение Вольтера, что её война с Турцией легко может кончиться превращением Константинополя в столицу Российской империи, совпало с серьезными помыслами в Петербурге и прозвучало как бы пророчеством. Екатерина «… работала, как настоящий начальник генерального штаба, входила в подробности военных приготовлений, составляла планы и инструкции, изо всех сил спешила построить азовскую флотилию и фрегаты для Черного моря… На одном из первых заседаний совета, собиравшегося по делам войны под председательством императрицы, Григорий Орлов⁴⁸, предложил отправить экспедицию в Средиземное море». 18). А Алексей¹¹⁶ – «ехать до Константинополя и освободить всех православных от ига тяжкого, а их неверных магометан. … Он сам напросился быть и руководителем восстания турецких христиан. Нужно было иметь много веры в провидение, чтобы послать на такое дело в обход чуть не всей Европы флот, который сама Екатерина четыре года назад признала никуда негодным. … Едва эскадра, отплывшая из Кронштадта (июль 1769 года) под командой Спиридова, вступила в открытое море, один корабль новейшей постройки оказался негодным к дальнейшему плаванию. Русские послы в Дании и Англии, осматривавшие проходившую эскадру, были поражены невежеством офицеров, недостатком хороших матросов, множеством больных, унынием всего экипажа. … „Если богу угодно, увидишь чудеса“. И чудеса уже начались… в Архипелаге нашелся флот хуже русского… Соединившись с подошедшей между тем другой эскадрой Эльфингстона, Орлов¹¹⁶погнался за турецким флотом и в Хиосском проливе близ крепостцы Чесме настиг армаду по числу кораблей больше чем вдвое сильнее русского флота. … После четырехчасового боя, когда вслед за русским „Евстафием“ взлетел на воздух и подожженный им турецкий адмиральский корабль, турки укрылись в Чесменскую бухту (24 июня 1770 г.). Через день в лунную ночь русские пустили брандеры и к утру скученный в бухте турецкий флот был сожжен (26 июня)». 18).

7 июля командующий Румянцев¹²³ с двадцатью тысячами на суше в Бессарабии разбил восьмидесятитысячного врага с речки Ларги при ее впадении в Прут, а 21 июля – разбил сто пятьдесят тысяч на реке Кагул. Осенью 1770 года сдались Бендеры, Аккерман, Килия, Измаил. Заняты Молдавия и Валахия. В 1771 году овладели нижним Дунаем от Журжи.

С января 1769 года прекратились татарские набеги на наши южные области (последний был хан Крым-Гирея, когда из Елисаветградской губернии полонили до тысячи человек). Императрицей, в лице Петра Ивановича Панина⁷³ крымским татарам было предложено освободиться от Порты, за что предлагалось предоставить прежние татарские вольности. Поскольку татары не согласились, весной 1771 года одна из наших армий двинулась на Крым. 14 июня отогнали татарское войско от Перекопа, 22 были на Салгире, к концу месяца взяли Кафу. Крым стал независим. 31).

Остался нерешённым c XV века польский вопрос, суть которого была в воссоединении Западной Руси с Русским государством. Православные Речи Посполитой ждали от России возвращения к вере православных отцов, свободы вероисповедания, отнятых католиками и униатами епархий, монастырей и храмов. В Речи Посполитой только шляхта пользовалась политическими правами. Верхние слои православного русского дворянства ополячились и окатоличились.

Кончилось тем, что, христиан в 1771 году на европейских окраинах Турецкой империи не освободили, а завоеванный Крым, причинявший России много хлопот, на то время оказался не нужным.

Решение присоединить Крым к России привело ко второй войне (Русско-турецкая война 1787—1791 годов началась в результате интриг Англии, пытающейся ослабить Российскую Империю и вовлечь её в две войны одновременно – русско-турецкую и русско-шведскую 1788—1790) с Турцией. В связи с этим Россия вернулась к прежней системе австрийского союза. Сменились и сотрудники Екатерины по внешней политике – вместо Панина³⁸ стали Потёмкин ⁴⁷и Безбородко¹⁵⁵.

В 1782 году Австрии было предложено образовать независимое государство между тремя империями – Россией, Австрией и Турцией, состоящее из Молдавии, Валахии и Бессарабии с древним именем Дакии под управлением государя греческого исповедания. В случае удачного исхода войны планировалось восстановить Греческую империю, на престол которой Екатерина прочила своего второго внука Константина³⁰. Победоносная вторая война с Турцией, дорого стоившая людьми и деньгами, кончилась тем, чем должна была кончиться первая: удержанием Крыма и завоеванием Очакова со степью до Днестра. К России отошёл северный берег Черного моря, без Дакии и без второго внука на Константинопольском престоле.

Екатерина была вынуждена отказаться от допущения диссидентов в Сенат и министерство, и только в 1775 году, после первого раздела Польши¹⁰², за ними было утверждено право быть избираемыми на сейм вместе с доступом ко всем должностям. Диссиденты обострили давнюю непрерывную борьбу православных с униатами и католиками на Украине. Православные гайдамаки, русские беглецы, ушедшие в степи, запорожцы с Железняком во главе, оседлые казаки и крепостные крестьяне с сотником Гонтой поднялись против Барских конфедератов¹⁸¹ (гайдамацкий бунт 1768 года). Появилась и подложная грамота «императрицы Екатерины» с призывом подниматься против ляхов за веру. Бунтари перебили евреев и шляхту, вырезали Умань. Русский бунт был погашен войсками. Часть наиболее активных повстанцев посадили на кол и повесили, а остальные успокоились.

Мысль о разделе Польши была запущена Фридрихом³⁷, в результате которого Австрия и Пруссия получили земельное вознаграждение от Польши. Молдавия и Валахия, христианские княжества, отвоеванные у турок русскими войсками, вернулись по настоянию Фридриха, под турецкое иго. 25 июля 1772 года было заключено соглашение трех держав-дольщиц. Австрия получила, захваченные ещё до раздела, всю Галицию с округами, Пруссия – западную Пруссию с некоторыми другими землями, а Россия – Белоруссию (Витебскую и Могилевскую губернии). Россия, понёсшая на себе всю тяжесть турецкой войны и борьбы с поляками, получила, как это часто бывало, не самую крупную долю (по прикидкам Панина, она по населенности занимала среднее место, а по доходности – последнее). Самую населенную долю получила Австрия, а самую доходную – Пруссия.

То же случилось и при дальнейших двух разделах Польши,3 Россия снова оплатила своими землями издержки Австрии и Пруссии на войну с революционной Францией. После второго раздела (1793 г.) в Россию вошла Западная Русь, без Галиции, которая осталась за Австрией, а граница на Немане лишилась буфера и не стала безопаснее от соседства с Пруссией. Россия не присоединила ничего исконно польского, а лишь вернула свои старинные земли с частью Литвы, некогда прицепившей их к Польше. Противостояние поляков России продолжается более четырёх столетий со времени Гришки Отрепьева¹²¹ до настоящего времени. После разделов Польши Россия воевала с поляками в 1812, 1831 и 1863 годах. Возможно, чтобы избегнуть вражды с народом, следовало сохранить его государство.

В конечном итоге, результатом внешней политики Екатерины стало закрепление северного берега Черного моря от Днестра до Кубани, а население южнорусских степей, вошедших в Россию, стало оседлым и впитало в себя русскую культуру. Возникли новые города: Екатеринослав, Херсон, Николаев, Севастополь и др. Кроме экономических выгод благодаря присоединению Крыма прибавилась политическая. Возникший военный флот в Севастополе обеспечивал приморские владения и служил опорой русского протектората над восточными христианами. Екатерина понимала, что успех внешней политики создается силой. Вместо дружбы с соседями «… она в 34 года своего правления перессорила Россию почти со всеми крупными государствами Западной Европы и внесла в нашу историю одно из самых кровопролитных царствований, вела в Европе шесть войн и перед смертью готовилась к седьмой – с революционной Францией». 18).

Безбородко¹⁵⁵, самый видный дипломат после Панина³⁸, говорил молодым дипломатам: «Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела». 18).

Князь Потемкин⁴⁷ значительно ослабил суровую дисциплину, к какой армия привыкла со времен Петра Первого.

Трудно вообразить насколько беспорядочную и распущенную жизнь вели придворные в Екатерининскую эпоху, когда сама императрица подавала им пример. Кобеко³⁴ находил, что добрые качества Екатерины были преувеличены, а недостатки её умаляемы. Он считал, что наличие сотни тысяч закрепощённых крестьян и миллионы рублей, розданных фаворитам деньгами и подарками, не были единственным злом. Екатерина была невообразимо тщеславна и падка на лесть, к которой она не знала излишеств, что подтверждалось всеми её современниками. Граф П. А. Зубов¹⁷¹ – «последняя любовь» Императрицы сумел до такой степени убедить стареющую, обрюзгшую женщину, что она всё так же молода, красива и желанна, что остался с ней до конца её жизни. Екатерина подарила своему любимцу огромные земельные владения и более тридцати тысяч крепостных крестьян. Он отличался надменным и самодовольным видом. Современники считали его умственно ограниченным, вралём и фанфароном. Не отличаясь способностями государственного деятеля, в конце жизни Екатерины он был вынужден заниматься всеми делами, поскольку её они уже мало занимали. П. А. Зубов практически полностью заменил Екатерину, и фактически был самым влиятельным лицом в государстве. По мнению историков, он уже чувствовал себя царём, позволяя себе оскорблять презрением всех, кто ему не нравился, не стесняясь за трапезами и на вечерах у Императрицы говорил глупости.

Боханов³¹ полагает, что опьянённая похотью, старая Екатерина настолько вознеслась над миром и предполагает наличие у неё психического расстройства, именуемого «манией величия».

Потеря единственного союзника в Европе Императора Иосифа II¹⁵⁴ в связи с его смертью 20 февраля 1790 года не смутила Екатерину II, поскольку она считала, отметил Боханов, что «её Империи» никакие «друзья-карлики» из Европы не нужны. В Европе возникло множество проблем, которые требовали коллективных решений, но последние тринадцать лет жизни Екатерины постепенно приводили Россию к упадку.

Жизнь петербургского двора в 1783 году описал в своих Л. Н. Энгельгардт:4 «Въ каждое воскресенье и большой праздникъ былъ выходъ Ея Величества въ придворную церковь; все, какъ должностные, такъ и праздные, собирались въ те дни во дворецъ; те, которые имели входъ въ тронную залу, ожидали Ея Величество тамъ; имеющея входъ въ кавалергардскую залу, въ сей залъ и тутъ более всехъ толпились; а прочее собирались въ залъ, где стояли на часахъ уборные гвардии сержанты. Военные должны были быть въ мундирахъ и шарфахъ; статские во французскихъ кафтанахъ или губернскихъ мундирахъ и башмакахъ; все должны были быть причесаны съ буклями и съ пудрою; оберъ-гофмаршалъ и гофмаршалы заранее до выхода Императрицы, ходили по кавалергардской зале и, ежели усматривали кого неприлично одетымъ, то просили таковаго вежливо выйти. За нисколько времени Наследника съ великою княгинею, изъ своей половины, проходили во внутренняя комнаты государыни, которая въ половине одиннадцатаго часа выходила въ тронную, где чужестранные министры, знатные чиновники и придворные ее ожидали. Тамъ представлялись прежде, или по инымъ какимъ причинамъ имеющие входъ за кавалергардовъ; тамъ она удостоивала со многими разговаривать. Въ одиннадцать часовъ отворялись двери; первый выходилъ оберъ-гофмаршалъ съ жезломъ, за нимъ пажи, камеръ-пажи, камеръ-юнкеры, камергеры и кавалеры, по два въ рядъ, передъ самою Императрицею князь Потемкинъ. Государыня всегда имела милый, привлекательный и веселый, небесный ввглядъ. Ежели были приезжие или отъезжающие, или благодарить за какую милость, но не имеющие входа въ тронную, то представляемы были тутъ оберъ-камергеромъ.

За Императрицею шелъ великий князь, рядомъ съ великою княгинею; за ними статсъ-дамы, камеръ-фрейлины и фрейлины, по две въ рядъ. Темъ же порядкомъ Государыня возвращалась во внутренняя комнаты. Императрица кушала въ часъ. Ежели кто хотелъ быть представленъ великому князю и великой княгине, то представлялся на ихъ половине въ день, когда Ихъ Высочества сами назначатъ».

«Каждое воскресенье былъ при дворе балъ или куртагъ. На балъ Императрица выходила въ такомъ же порядке, какъ и въ церковь; передъ залою представлялись дамы и целовали ея руку. Балъ всегда открывалъ великий князь съ великою княгинею менуетомъ; после ихъ танцовали придворные и гвардии офицеры; изъ армейскихъ ниже полковниковъ не имели позволеняя; танцы продолжались: менуеты, польские и контрдансы. Дамы должны были быть въ русскихъ платьяхъ, то-есть особливаго покроя парадныхъ платьяхъ, а для уменьшеняя роскоши былъ родъ женскихъ мундировъ по цветамъ, назначенныхъ для губерний. Кавалеры все должны быть въ башмакахъ. Все дворянство имело право быть на оныхъ балахъ, не исключая унтеръ-офицеровъ гвардии, только въ дворянскихъ мундирахъ».

«Императрица игрывала въ карты съ чужестранными министрами или кому прикажетъ; для чего карты подавали темъ по назначеняю камеръ-пажи; великий князь тоже игралъ за особливымъ столикомъ; часа череэъ два муэыка переставала играть; государыня откланивалась и темъ же порядкомъ отходила во внутренние комнаты. После нея спешили все разъезжаться».

«Въ новый годъ и еще до великаго поста бывало несколько придворныхъ маскарадовъ. Всякяй имелъ право получить билетъ для входа въ придворной конторе. Купечество имело Свою залу, но обе залы имели между собою сообщение и не запрещалось переходить изъ одной въ другую. По желанию моогли быть въ маскахъ, но все должны были быть въ маскарадныхъ платьяхъ: домино, венец и проч.

Въ буфетахъ было всякаго рода прохладительное питье и чай; ужинъ былъ только по приглашению оберъ-гофмаршала, человекъ на сорокъ въ кавалерской зале. Гвардии офицеръ наряжался для принятия билетовъ; ежели кто проезжалъ въ маске, долженъ былъ передъ офицеромъ маску снимать. Кто первый приезжалъ и кто последшй уезжалъ, подавали Государыне записку; она была любопытна знать весельчаковъ. Какъ балы, такъ и маскарады начинались въ шесть часовъ, а маскарадъ оканчивался за полночь».

«Одинъ разъ въ неделю было собрание въ эрмитаже, где иногда бывалъ и спектакль; туда приглашаемы были люди только известные; всякая церемония была изгнана; Императрица, забывъ, такъ сказать, свое величество, обходилась со всеми просто. Были сделаны правила противъ этикета; кто забывалъ ихъ, то долженъ былъ въ наказание прочесть нисколько стиховъ изъ Телемахиды». (http://mikv1.narod.ru/text/Engelgardt1997.htm Энгельгардт Л. Н. Записки. – М.: Новое литературное обозрение, 1997.)

«У великаго князя по понедельникамъ были балы, а по субботамъ на Каменномъ островъ, по особому его приглашению, лично каждаго, чрезъ придворнаго его половины лакея; а сверхъ того, наряжались по два офицера отъ каждаго полка гвардии. На балы великаго князя и на Каменный островъ князь Потемкинъ въ это время ни одного раза не миновалъ». 21).

Охлаждение между императрицей и великим князем всё больше увеличивалось. Павел связывал свою популярность в народе с разногласиями, разделяющими его с матерью. «Павел – кумир своего народа», – докладывал в 1775 году австрийский посол Лобковиц. Андрей Разумовский⁶⁷, наблюдая популярность наследника будто бы шепнул: «Ах! Если бы Вы только захотели». Павел не остановил его, понимая намёк на арест и низложении Екатерины. Екатерине, однако, ничего не грозило, поскольку её сын и не помышлял о каком бы то ни было перевороте, несмотря на то, что его разъедала мысль о несбывающемся предназначении. Зато её беспокоило мнение внука Александра⁶, которое он высказал в письме к Корфу (Барон Андре́й Фёдорович Корф (1765 – 1823) – государственный деятель из курляндского рода Корфов, сенатор, тайный советник. Отец графа М. А. Корфа) в 1796 году, когда Екатерина уже окончательно определила его наследником вместо Павла». 31).

Буцинский¹⁶⁸ внёс свою лепту в описание жизни о Павле I, приведя в своей книге отзывы его современников: «Фавориты, вельможи, – писал де-Санглен, – чтобъ нравиться Екатерине, или изъ подлости, боясь гнева ея, не оказывали ему должнаго уважения, а когда царедворцы узнали, что императрица намерена переменить и назначить преемникомъ престола Александра, тогда сколько нанесено ему оскорблений!» 5).

Особенно нагло и дерзко обращались с наследником Русского престола фавориты, Потёмкин⁴⁷ и Зубов¹⁷¹. Однажды на семейном обеде по поводу некоторого спора Императрица обратилась к Павлу Петровичу с вопросом – с чьим мнением он согласен. «Съ мнениемъ Платона Александровича» – ответил Павел. «Разве я сказалъ какую нибудь глупость?» 5). – нагло отозвался фаворит Зубов. Такие не нормальные отношения между Павлом Петровичем и матерью и её царедворцами не могли не влиять губительно на его характер. Недоверчивость и подозрительность к людям в нём всё более усиливались. Императрица и её царедворцы при каждом удобном случае старались представить Павла в самом ужасном виде. Находили ограниченным его ум, а характер – дерзким и жестоким. Они считали Павла совершенно неспособным к управлению Государством и использовали все средства, чтобы унизить его в общественном мнении. Причины такого отношения Екатерины и её сторонников к наследнику Русской короны очевидны, поскольку для его устранения от престола им было необходимо подготовить к этому народ, но при этом оправдать себя.

Только смерть Екатерины Алексеевны спасла Павла Петровича от грозившей ему жестокой участи, и он занял престол предков.

Все двадцать последних лет царствования Екатерины, доносил своему правительству прусский посланник в Петербурге, генерал Гребен – «всевозможные части управления приходят в упадок». 5).

Императрица Екатерина готовилась к своему таврическому путешествию. Кроме многочисленной свиты, которая должна была её сопровождать, она была намерена взять с собой и своих внуков, Александра и Константина Павловичей. Воспитатель их, Н. И. Салтыков¹²², готовился к их поездке, и только по этим приготовлениям родители узнали о предполагаемом отъезде сыновей. Однако, болезнь великих князей принудила их остаться в Петербурге, что чрезвычайно огорчило Екатерину.

Не доверяя заботливости Павла Петровича и Марии Фёдоровны об их сыновьях, Императрица, накануне своего отъезда, 6 января 1787 года письменно одтвердила Н. И. Салтыкову, чтобы он, во время её отсутствия, выполнял данный ему наказ о воспитании Александра и Константина Павловичей. В Петербурге наступила тишина.

Павел Петровичу и Мария Фёдоровна на некоторое время получили независимость и переехали в Петербург. До начала поста по два раза в неделю они давали бал в городе и на Каменном острове, а в последнее воскресенье перед масляницей состоялась свадьба князя Долгорукого со Смирновой в Каменноостровском дворце.

Во второй половине апреля Цесаревич и его супруга переехали в Царское Село с сыновьями и двумя старшими дочерьми. Младшая дочь, Мария, была оставлена, на время в Петербурге на попечении её наставницы, полковницы Нейдгардт и лейб-хирурга Блока, дабы она не могла общаться с сестрами, которым была привита, с разрешения Екатерины, оспа. Екатерины осталась недовольна тем, что родители выбрали для привития дочерям оспы гофмаршальский дом, поскольку, по её мнению, он не просох после надстройки. Недовольна была Екатерина и тем, что её внучки писали бабушке, конечно, рукой Марии Фёдоровны, так как они сами ещё ничего не умели, и пеняют, что она не отвечает. Екатерина не хотела отвечать им, потому что оне не умели читать, но написала несколько записочек великой княжне Александре Павловне¹⁴⁶. Мария Фёдоровна еженедельно писала Екатерине о своих детях, а с внуками, Александром и Константином, Екатерина вела переписку сама. Обо всём, что происходило в Петербурге, ей доносил Н. И. Салтыков¹²², который свою переписку с Императрицею держал в секрете от всех. О делах Павла Петровича Екатерина узнавала из его писем к графу И. Г. Чернышеву⁷² из её свиты, с которым Цесаревич состоялъ в переписке. Письма Цесаревича к нему постоянно перлюстрировались и представлялись Екатерине.

Павлу Петровичу и Марии Фёдоровне таить было нечего. Они продолжали свою семейную жизнь на виду у всех в Гатчине, куда переехали в июне 1787 года. 29 июня отпраздновали в Павловске маскарадом, на котором было великое множество разного звания людей. Весь Павловский сад под вечер был иллюминован, а в 11 часу сожжен небольшой фейерверк. Во время иллюминации видны в огняхъ разные, нарочно для праздника сооруженные предметы, главнейшим из которых был тот, на котором стояла надпись: «храмъ супружеской любви».

Екатерина не оставила мысли о путешествии своих внуков. 22 мая они отправились к ней на встречу и после месячного путешествия встретили её в селе Коломенском и вместе с ней приехали в Москву. Вполне довольные тем, что провели почти полгода со своими сыновьями, их родители легче перенесли эту разлуку. 11 июля 1787 года Екатерина возвратилась в Царское Село и была встречена у дворцового крыльца Павлом Петровичем, Марией Фёдоровной и высшими чинами двора. На третий день по приезде Екатерины, они переехали в свой Павловск, где 22 июля было отпраздновано тезоименитство великой княгини маскарадом. Императрица не присутствовала на этом празднике и Павел Петрович был очень не весел.

По возвращении из таврического путешествия, Императрица вновь обратилась к обсуждению вопроса о престолонаследии в России. 25 августа 1787 года Храповицкий5отметил в своём дневнике: «Спрошены указы о наследникахъ, къ престолу назначенпыхъ, со временъ ЕкатериныI и въ изъяснениях оказанъ родъ неудовольствия». 21).

Было бы большой ошибкой думать, писал Кобеко34, что в описываемое время (1783—1787) Павел Петрович исключительно наслаждался супружеским счастьем и предавался общественным удоводьствиям. В тишине своей жизни в Павловске и в Гатчине, Цесаревич не переставал вдумываться в положение России и обдумывать меры к её благоустройству. Он обладал разносторонними знаниями, путешествие по Европе ещё более расширило его кругозор, а общение с такими государственными деятелями, как графы Никита и Петр Панины, граф И. Г. Чернышёв72,граф Румянцев123 и князь Репнин127 дало ему возможность пользоваться их знаниями и опытом. 21).

После возвращения Екатерины II из крымского турне в 1787 году, Турция не могла смириться с потерей Крыма, что обуславливало возможность новой войны с Турцией, второй в её царствование. В августе 1787 года России был предъявлен ультиматум правительством султана. Турки требовали не только вернуть Крым, но и признать Грузию вассальной территорией султана. Кроме того, Россия должна была согласиться на досмотр русских судов, идущих через проливы Босфор и Дарданеллы. В результате отказа русского правительства 13 (24) августа 1787 года Турция объявила войну России (первая – завершилась в 1774 году).

Благодаря внушениям враждебных России держав, в особенности Англии и Пруссии, русский посол Булгаков был заключен в Семибашенный замок. В ответ на это неслыханное насилие, 9 сентября 1787 года Екатерина появился Высочайший Манифест, о войне с Оттоманской Портой. 44).

На другой день после появления Манифеста Цесаревич письмом просил Екатерину отправить его на войну волонтёром – в качестве рядового добровольца. Императрица, признававшая пребывание великого князя в армии несвоевременным и вообще нежелательным, отказала ему в удовлетворении его просьбы. Павел Петрович не согласился с доводами своей матери и 11 сентября повторил свою просьбу.

Императрица предписала Павлу находиться при ней, обрушившись на него за то, что «дорогие дети» ничего не собщили ей о беременности Марии, отметил Боханов. «Полагаю, что имею множество прав нато, чтобы узнавать о беременности Великой княгини не из расспросов, не из городских слухов и не после всех». 4). Павел и Мария не говорили Екатерине, боясь, что ребёнка заберут от них сразу после его рождения.

Несмотря на решительный отказ Екатерины, Павел настаивал на отъезде в армию, и к новому 1788 году Екатерина махнула рукой. Послали экипажи и квартирмейстеров, и Павел стал готовиться к отъезду. Песков9 приводит семь памятных документов – три на тот случай, если он погибнет, четыре, если вовремя его отсутствия умрёт Екатерина, которые он оставил Марии Фёдоровне 4 января 1788 года. Он был осторожным человеком и не исключал случайной пули или смерть от шального ядра. Оставленные им семь завещаний были составлены в здравом уме и «твёрдой памяти, в том числе акт о престолонаследии, наказ об управлении государством и письмо детям». 31).

1. НА СЛУЧАЙ ТОТ, ЕСЛИ БОГУ УГОДНО БУДЕТ ВЕК МОЙ ПРЕКРАТИТЬ: «Любезная жена моя! – Богу угодно было на свет меня произвесть для того состояния, которого хотя и не достиг, но не менее во всю жизнь свою тщился сделаться достойным. О, великие обязательства возложены на нас! Тебе самой известно, сколь я тебя любил. Ты мне была первою отрадою и подавала лутчие советы. Старайся о благе всех и каждого. Детей воспитай в страхе Божии. Старайся о учении их наукам, потребным к их званию. Прости, мой друг, помни меня, но не плачь обо мне. Твой всегда верный муж и друг ПАВЕЛ. Санкт-Петербург. Генваря 4 дня, 1788».

2. НА ТОТ ЖЕ СЛУЧАЙ. Письмо детям Александру⁶ и Константину³⁰: «Любезные дети мои! Достиг я того часа, в который угодно Всевышнему положить предел моей жизни. Иду отдать отчет всех дел своих строгому судии, но праведному и милосердному. Вы теперь обязаны пред Престолом Всевышнего посвящением жизни вашей Отечеству заслуживать и за меня и за себя. Помните оба, что вы посланы от Всевышнего к народу и для его блага. Вы получите сию мою волю, когда вы возмужаете. Когда Бог окончит жизнь Бабки вашей, тогда тебе, старшему, вступить по ней. Будьте счастливы счастием земли вашей и спокойствием души вашей. Ваш навсегда благосклонный ПАВЕЛ. Санкт-Петербург. Генваря 4 дня 1788 года».

3. НА ТОТ ЖЕ СЛУЧАЙ. ЗАВЕЩАНИЕ: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Отъезжая в армию на случай тот, что там Всемогущему Богу угодно будет век мой прекратить, почитаю долгом моим о распоряжении движимого и недвижимого имения: Гатчину отдаю я жене моей. Каменной Остров старшему моему сыну. Протчие волости Гатчинского ведомства отдаю сыну моему Константину. Каменной дом мой, что в Луговой Миллионной. Библиотеку мою. Кабинет моих эстампов. Гардероб мой. ПАВЕЛ. Санкт-Петербург».

4. НА СЛУЧАЙ ПРОИСШЕСТВИЙ, МОГУЩИХ СЛУЧИТЬСЯ В МОЕ ОТСУТСТВИЕ: «Любезная жена моя! Отъезжая в поход, необходимым нашел, по долгу закона и обстоятельствам звания своего, равномерно и союза нашего, оставить тебе сие письмо, как той особе, которая всю мою доверенность преимущественно имеешь, как по положению своему, так и качествам души и разума, мне столь известным и драгоценным. Ты знаешь мое сердце и душу, что я ни в чем другом не полагаю истинного моего удовольствия и верховной должности бытия моего, как в общем благе и его целости. Воображая возможность происшествий, могущих случиться в мое отсутствие, ничего для меня горестнее, а для Отечества чувствительнее себе представить не могу, как если бы Вышним Провидением суждено было в самое сие время лишиться мне матери, а ему – Государыни. Я скажу тебе только те меры, которые признаю надобными на сей несчастный случай. Во-первых, поручаю тебе немедленно объявить Сенату, Синоду и первым трем коллегиям сие мое письмо к тебе. Прикажи от имени моего о принятии от всех должностей присяги мне и сыну моему Александру как наследнику. Тебе, любезная жена, препоручаю особенно в самой момент предполагаемого несчастия, от которого упаси нас Боже, весь собственный Кабинет и бумаги государынины, собрав при себе в одно место, запечатать государственною печатью, приставить к ним надежную стражу и чтоб наложенные печати оставались в целости до моего возвращения. Со всяким же тем, кто отважится нарушить сию волю мою, имеешь поступить по обстоятельствам, как с сущим или как с подозреваемым государственным злодеем, предоставляя конечное судьбы его решение самому мне по моем возвращении; затем пребываю твоим верным твой верный ПАВЕЛ. Санкт-Петербург. Генваря 4 дня. 1788 года».

5. НА ТОТ ЖЕ СЛУЧАЙ: «Любезная жена моя! Совесть моя, долг пред Богом и Государством и обязательства звания моего побудили меня оставить тебе сию волю мою. Ты знаешь мое сердце и душу и что я ни в чем другом не полагаю истинного моего удовольствия и верховной должности бытия моего, как в общем благе. Воображая возможность происшествий, могущих случиться, ничего горестнее и чувствительнее себе и для Отечества представить не могу, как если бы Вышним Провидением суждено было лишиться матери моей Государыни Императрицы. Таковое происшествие может последовать равномерно и после моей смерти. Поручаю тебе тогда немедленно объявить императором сына нашего большего Александра. Если сын мой большой останется малолетним, то поручаю тебе правительство как правительнице и со оным опеку детей наших до совершеннолетия. Сего требует порядок и безопасность государства. Совершеннолетие начинается в шестнадцать лет. Пребываю твоим верным ПАВЕЛ. Санкт-Петербург. Генваря 4 дня 1788 года».

6. НА ТОТ ЖЕ СЛУЧАЙ. АКТ О ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИИ: «Мы, Павел, Наследник, Цесаревич и Великий Князь, и Мы, супруга Его, Мария, Великая Княгиня. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Общим Нашим добровольным и взаимным согласием, по зрелом рассуждении и с спокойным духом постановили сей акт Наш Общий, которым, по любви к Отечеству избираем Наследником, по праву естественному, после смерти Моей, Павла, Сына нашего большего Александра, а по нем все Его мужеское поколение.

7. ГОСУДАРСТВЕННАЯ РЕФОРМА. НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ:

1. Введение. «Предмет каждого общества – блаженство каждого и всех. Общество не может существовать, если воля каждого не будет направлена к общей цели». Обширность России требует сосредоточения исполнительной власти у одного лица: «чем больше земля, тем способы исполнения труднее; следственно, первое попечение – препоручение исполнения одному».

2. Об исполнительной власти: «нет лутчего образа, как самодержавный, ибо соединяет в себе силу законов и скорость власти одного».

3. О престолонаследии: «положить закон, кому именно быть государем».

4. О законодательстве: «законы у нас есть; новых не делать, но сообразить старые с государственным внутренним положением».

5. О правительстве: «государь, будучи человек, за всем усмотреть не может. Надобны правительства. Таковы Сенат, прочие судебные места».

6—7. Об императорском Совете: государю иметь «Совет, составленный из особ, которым поручено смотреть за разными частьми и родами дел государства»: канцлер и вице-канцлер иностранных дел, военный и морской министры, министры финансов и коммерции, государственный казначей.

8—11. О законах, утверждающих блаженство сословий: дворянства («не допуская в него лишних членов, должно его на службу обращать»);

духовенства («дабы понятию о Боге учили в прямой силе, а не суеверию»);

«среднего состояния», чьи занятия – «промыслы, торговля и рукоделие» («чтоб промыслы свободно текли для государства и тем самым распространят в нем изобилие»);

крестьянства («особого уважения достойно, чтоб тем лутче трудились, и государство имело тем вернее снабжение»).

12—13. О народном воспитании – для того, чтобы каждый член каждого сословия знал свои обязанности, исполнял бы их и приводил бы общество к блаженству: «для сего школы и училища».

14—15. О поощрении торговли, мануфактур, фабрик и ремесел.

16. О исправлении злоупотреблений в соляном и винном промыслах.

17—18. О способах к блаженству горно-рудных, государственных и дворцовых крестьян.

19—24. О государственном бюджете и финансах: «доходы государственные – государства, а не государя».

«Изображение всякого товара и вещи торговой – деньги, а торг или промысел основан на труде, итак, деньги представляют промысел и труд; чем больше сего, тем больше оного. Когда сия пропорция прямо сыскана, тогда имеет государство прямой кредит, ибо вещь всякая торговая в прямой цене, и для того монета должна, вышед однажды в свою пропорцию, никогда не переменяться».

«Расходы размерять по приходам и согласовать с надобностями государственно, и для того верно однажды расписать».

25. О государственной внутренней безопасности: «учредить земскую и городовую полицию».

26—32. О государственной международной безопасности: «Нам большей нужды нет в чьей-либо помощи. Мы довольно сильны сами собою. Пространство нашей земли требует большую оборонительную силу, а тем паче и наступательную. Должно государство иметь военную силу свою расположенною по четырем главным границам и внутри. Государство, будучи окружено со многих сторон морями, необходимо надобен ему флот на каждом из сих морей. Притом войски и флоты учить, и государю смотреть».

33. О будущем: «Когда все части государства будут приведены порядком до равновесия, в котором должны быть, чтоб оное могло неразрушимо и невредимо стоять, тогда можно будет сказать, что прямо направлено общество на прямой путь блаженства каждого и всех, что согласно с законом Божиим и, следственно, не может не иметь благословения во всем Его Вышней Десницы. ПАВЕЛ». 31).

Песков⁹ совершенно справедливо полагает, что документ №7 – самый значительный и не уступает «Наказу» Екатерины и что, если бы было сделано так, как расписано в 33-х Павловых пунктах, страна уже к 1801 году перегнала Европу по всем экономическим показателям, а к 1802 – стала бы такой цветущей, что наследники других держав ездили бы к нам перенимать передовой опыт. Это программа могла бы преодолеть существующий в то время страшный кризис и стагнацию. Многие уже тогда считали его идиотом, поскольку низким душам не постичь душу высокую – толпа не способна понять благородную идею.

На турецкую войну он так и не попал по причине беременности жены. Вполне возможно, что запреты Екатерины, хотя многие историки придерживаются иного мнения, являлись не столько выражением её нелюбви к сыну, сколько желанием предотвратить его радикальные решения, поскольку она понимала, что общество к ним не готово. Лишь только 10 мая 1788 года после рождения четвёртой дочери Екатерины Павловны¹⁴⁹, Екатерина сказала: «Теперь можешь ехать, когда хочешь». 4). Она, когда Павел все-таки вырвался на войну, провожая его, от чистой души всплакнула, – отметил Храповицкий¹⁸⁴ в своих записках.

Для ведения военных действий против Турции, предпринятых нами в союзе с Австрий, первоначально были образованы две армии: украинская, под началом графа Румянцева¹²³, которая должна была вступить в Польшу и приблизиться к Днестру, и екатеринославская, под руководством князя Потемкина, для обороны Крыма и действий около Кинбурна и Очакова. Кроме того, предполагалось направить русский флот в Средиземное море и начальство над войсками, на судах, поручить Г. П. Заборовскому.

Уже в начале кампании, осенью 1787 года, Потемкин, чувствуя себя нездоровым, хотел вернуться в Петербург, сдать команду Румянцеву и даже думал оставить Крым, выведя оттуда наши войска. Императрица отговаривала его от этих намерений и интересовалась его болезнью, расспрашивая о подробностях и давая ему советы, несмотря на то, что эта война начала тяготить Екатерину.

Кампанию 1788 года, было положено начать осадой Очакова с которой медлил Потёмкин⁴⁷, а до того времени действием армии графа Румянцева¹²³ в Бендерах стараться разбить турецкие силы, и только потом в стороне Хотина соединить стоявший там наш корпус с силами австрийского генерала принца Кобургского, которая должна была начать осаду Белграда, а генерал Фабрис из Трансильвании должен был занять Банат румынский6. Но австрийцы воевали и неудачно, а в июне 1788 года началась наша война со Швецией.

Шведский Король Густав III¹³⁸ (1746—1792), вступивший на Престол в 1771 году, на следующий год распустил парламент и возродил авторитарное правление. По сути это был государственный переворот. Он провёл широкие преобразования по образцу прусских государственных порядков, ибо для него, как и для Павла Петровича, Фридрих II являлся кумиром. Реформы Густава вызвали широкое общественное недовольство, которое и стало причиной войны. Ему казалось, что война с Россией, связавшая основные русские силы на войне с Турцией, погасит внутреннее брожение, повысит его престиж и приведёт к скорой и триумфальной победе.

Не успел Павел начать сборы на другую войну, как шведский король Густав Третий, воспользовавшись войной с турками, прислал в Петербург пожелания присоединить к Швеции русскую часть Финляндии, прекратить нашу войну с Портой и отдать туркам все завоевания, включая Крым. 30 июня 1788 года Екатерина подписала манифест о шведской войне, прибавив, что «императрица Анна Иоанновна¹⁴ в подобном случае велела сказать, „чтоб в самом Стокгольме камня на камне не оставить“» 4). Все лучшие генералы воевали на юге, и командующим против шведов был назначен граф Валентин Платонович Мусин-Пушкин¹⁶⁷. Густав мечтал реабилитировать Карла XII, разгромленного под Полтавой в 1709 году. «Новый Карл» уже видел себя победителем и приём Петергофе.

После подписания манифеста в Царском Селе императрица переехала в Петербург, «чтобъ людей ободрить, хотя и духи не упали» 44)., – писала Екатерина Потемкину. В Зимнем дворце она простилась с цесаревичем, которого сопровождали испытанный друг его и великой княгини 0. 0. Вадковский, барон Штейнвер, капитан Кушелев и лейб-медик Блок. Камердинером при цесаревиче находился, столь известный впоследствии, Иван Павлович Кутайсов¹⁷⁵. 44).

Старик граф П. И. Панин⁷³ тогда же снарядил в поход с разрешения императрицы и отправил волонтёром к Цесаревичу своего единственного сына, гр. Никиту Петровича¹⁷⁹, которому едва исполнилось восемнадцать лет.

Отсутствие войск на севере империи побудило даже привлечь к войне против шведов гатчинские войска цесаревича, состоявшие в то время из одного батальона (в пятиротном составе), под началом барона Штейнвера. Это злосчастное войско послужило поводом к новому неудовольствию цесаревича против императрицы. По свидетельству Гарновского: «Баталионъ морской, находившийся въ Павловске, велено отдать во флотъ. Просили, чтобъ оной употребленъ былъ въ дело на сухомъ пути, и чтобъ позволено было представить его государыне въ Царскомъ Селе, но отказано. Какая досада! Стараниями графа Александра Матвеевича (Мамонова) велено, однако же, людей сего баталюна такъ употребить, чтобъ его опять, со временемъ, собрать можно было». 44).

Вполне понятно, что Екатерине не могло доставить особого удовольствия видеть перед собой «павлушкину армию» 44)., и потому она не исполнила просьбы цесаревича, но к кирасирскому полку наследника она отнеслась с величайшим вниманием. 25 июня 1788 года полк во главе цесаревича, прошёл церемонимальным маршем мимо Царскосельского дворца, на балконе которого находилась императрица с великой княгиней и молодыми князьями. После смотра полку было передано тысяча рублей, офицеры были жалованы к руке, а штаб-офицеры приглашены к обеденному столу. «Тутъ прослезилась великая княгиня, и приметное смущение сокрывала ея императорское величество» 44)., – писал Храповицкий¹⁸⁴.

Цесаревич огорчился нежеланием императрицы видеть его гатчинские войска, чем воспользовался Штейнвер. Он выставил перед великим князем виновником графа Мусина-Пушкина¹⁶⁷, и своими внушениями с самого начала кампании стал расстраивать добрые между ними отношения. 44).

Императрица оставалась в Петербурге, изнемогая от необычайной жары, достигавшей летом 1788 года до 39 градусов на солнце, и терпя, по её выражению, «духоту еще по шведскимъ деламъ». 4). 6 июля дела приняли наконец благоприятный оборот: произошло Гогландское сражение, в котором адмирал Грейг разбил шведский флот, который отошел к Свеаборгу. Искусство и храбрость Грейга спасли в этот день Петербурга и расстроили весь план кампании Густава III, основанный на уверенности в полном превосходстве своего положения. Вскоре самонадеянный потомок Карла XII испытал на суше не меньшее разочарование. Готовясь овладеть Фридрихсгамом, он был остановлен неповиновеним собственных войск. 25 июля шведы исчезли из-под крепости, к немалому удивлению и радости осаждённых. Образовалась Аньяльская конфедерация.

Павел Петрович получил разрешение следовать на борьбу со шведами и 31 июня прощался с Екатериной в Зимнем Дворце, причём, как записал статс-секретарь Императрицы A.B. Храповицкий, «оба плакали». На следующий день, 1 июля 1788 года, Павел Петрович находился уже в Выборге. Покидая Петербург, он отправил прощальную записку Марии Фёдоровне. «Моё дорогое сердце, мой друг, я ничего не могу сказать Вам, Вы видели моё горе, мои слёзы, всю мою жизнь… и будет к Вашему утешению, вашим защитником во всём. Прощайте!» 4).

Екатерина приказала Мусину-Пушкину не посвящать его в план операций. Уже в конце июля Павел разошёлся из-за несогласия «в рассуждении принимаемых к поражению шведов мер» с Мусиным-Пушкиным, а потом и перестал с ним разговаривать.

Густав Третий обещал сжечь Кронштадт, провести зиму в Петербурге и, даже, по слухам собирался снести памятник Петру Первому. Однако, шведскую эскадру разбили в первом же морском бою. Военные действия против шведов происходили, в основном, на море, покрыв славой русский флот и адмиралов Чичагова и Грейга, но сухопутные войска наши из-за нерешительности графа Мусина-Пушкина, ограничивались рекогносцировками и аванпостными стычками. Тем не менее, к середине августа стало понятно, что зимовать шведский король будет в родном Стокгольме.

1 июля 1788 года, на рассвете, Павел выехал из своего Каменноостровского дворца в Выборг, и 20 августа переехал оттуда в Фридрихсгам, дабы быть ближе к театру военных действий и 22 августа участвовал в рекогносцировке шведских укреплений Гевфорса. 21).

Павел Петрович, как только прибыл в расположение штаба графа Мусина-Пушкина, сразу нашёл массу недостатков и немедленно сделал замечание главнокомандующему, что сразу же обострило отношения между ними. Цесаревич даже отказался размещаться на ночлег в предусмотренном помещении и переехал на жительство в какую-то избушку. Негоже ведь было во время войны ублажать свою плоть! Сон его там охранял верный «Иван»¹⁷⁵ (Кутайсов), который, чтобы предохранить своего хозяина от ночных напастей и нежеланных визитеров, спал на пороге той самой избушки. После отступления шведов от Фридрихсгама Павел Петрович настаивал на преследовании и уничтожении неприятеля, но Мусин-Пушкин отказался следовать такой позиции и придерживался тактики выжидания, правда, неизвестно чего. (Екатерина в одном из писем Потёмкину назвала Мусина-Пушкина «мешком нерешимым». )

Неожиданно Густав¹³⁸ вынужден был обороняться, но граф Мусин-Пушкин не сумел воспользоваться благоприятными обстоятельствами и потому поход 1788 года на суше, кончился только тем, что шведы очистили всю занятую ими территорию русской Финляндии. Неудивительно, что цесаревич, находясь в распоряжении полководца, названного Екатериной мешком нерешительным, не нашел случая отличиться в бою.

С середины осени военная кампания затихала, и ясно было, что армии предстоит перебраться на тёплые квартиры. Но прежде чем вернуться в Петербург, куда он прибыл 18 сентября, к нему дважды письменно обращался брат Короля герцог Зюдерманландский Карл, прося о личной встрече. Павел Петрович отказался встречаться с врагом во время войны и переслал эти эпистолы Екатерине II. 21).

Обе стороны вяло и нерешительно вели военную кампанию 1788 года. Тем не менее русские добились заметных успехов. Русская эскадра в центре Финского залива у острова Гогланд, под командованием адмирала С. К. Грейга 6 июля разгромила шведский флот. Шведский замысел по захвату Кронштадта и высадке десанта в Петербург был сорван. Попытка завладеть крепостью Фридрихсгам шведам не удалась, и потомок Карла вместе со своим воинством бесславно ретировались. Больше на суше существенных баталий не было: военные столкновения в разных местах не принесли шведам ни одного клочка территории, хотя они и имели значительное численное преимущество: численность шведской армии достигала почти 40 тысяч человек.

Павел оказался лишь свидетелем, а не участником побед. Т Шведы, заметив приближение русских разведчиков, открыли огонь, и великий князь, единственный раз услышав свист пуль, с удовлетворением проговорил: «теперь я окрещенъ». 21). Но этим «крещением» и ограничилось участие его в военных действиях. Павел не догадывался, что и генералу Кноррингу, состоявшему в его свите, и самому Мусину-Пушкину даны были Екатериной тайные предписания ничего не сообщать цесаревичу о плане военных действий и ходе военных операций. Кобеко³⁴ отметил, что скорее всего, она опасалась утечки через Павла о положении дел пруссакам, которые угрожали в то время войной России. У Павла остались дурные впечатления об организации русских войск и о Мусине-Пушкине, с которым он постоянно спорил в силу различных мнений о мерах, принимаемых к поражению шведов. Командир гатчинских войск, капитан Штейнвер, постоянно подогревал эти разногласия часто неосновательными указаниями и сравнением гатчинского отряда с финляндской армией. Друзья Павла вынуждены были писать полковнику Вадковскому, пользовавшемуся расположением Павла и находившемуся в его свите, успокоить Павла и примирить его с Мусиным-Пушкиным¹⁶⁷. Мария Фёдоровна¹³⁰ сама даже собиралась ехать в Выборг для свидания с Павлом и просила у Екатерины разрешения на это путешествие. Но Екатерина решила отозвать сына из армии. Шведы, знавшие об отношении Павла к политике матери, предлагали ему о личную встречу с Карлом, герцогом Зюдерманландским, на что Павел Петрович не согласился. 18 сентября 1788 года Павел Петрович возвратился в Петербург, жестоко разочарованный итогами своей «службы отечеству». Императрица выразила свое неодобрение этой службой и приняла меры к тому, чтобы пребывание цесаревича в армии не получило огласки: не было даже публиковано о выезде и возвращении великого князя из Петербурга.

Весной 1789 года, военные действия против Швеции возобновились с переменным успехом на суше и на море, но Цесаревичу было отказано в праве отправиться на войну. Екатерина прислала в апреле письмо, из которого следовало, что ему лучше остаться «с дорогой семьей», 21). т.е. с Марией Фёдоровной. Это было оскорбительно и унизительно, и Павлу, казалось бы, следовало давно привыкнуть к подобной манере поведения. Однако привыкнуть он так и не смог. Война со Швецией 1788 года покрыла новыми лаврами русский флот, бывший под начальством славного участника архипелагской экспедиции, адмирала Грейга. Но, военные действия на земле велись медленно и вяло. Причиною тому были малочисленность войск с той и с другой сторон, неблагоприятное положение шведской армии въ Финляндии, жители которой не сочувствовали войне, и, наконец, нерешительность русского главнокомандующего графа Мусина-Пушкина. 21).

Граф Мусин-Пушкин сохранил за собой командование финляндской армией. Когда в апреле 1789 года, при возобновлении военных действий против шведов, Павел Петрович вновь испрашивал у матери приказаний относительно себя, императрица выразила мнение, что война будет оборонительная и ещё скучнее кампании 1788 года. 44).

Екатерина осталась недовольной руководством графа Мусина-Пушкина и в начале 1790 года назначила вместо него главнокомандующим барона Игельстрома.

Война продолжалась два года и 14 августа 1790 года закончилась Верельским мирным договором. Она стоила больших жертв, но Россия и Швеция остались в прежних границах. Война 1788—1790 годов была выгоднее Швеции, чем России и отсрочила уступку остальной части Финляндии России. Густав Третий, преобразовав шведскую конституцию, обеспечил на время устойчивость шведской монархии и самостоятельность её политической жизни и избежал участи, постигшей Польшу. Только при Императоре Александре I⁶ вся Финляндия была присоединена к России чем закончился балтийский вопрос. Король не успокоился и вынашивал план европейской военной коалиции против республиканской Франции.

В 1792 году Густав III был смертельно ранен на маскараде выстрелом Алкарстрема (по Шильдеру, а по Боханову – был был убит кинжалом шведским дворянином на придворном маскараде).

В том же году скончался император Леопольд II, а в следующем 1793 году Людовик XVI7 закончил жизнь на эшафоте.

Любовь Павла Петровича к Пруссии была унаследована им от родителя – Петра III. Образ его действий и мысли напоминали поведение великого князя Петра Фёдоровича в бытность его наследником, во время Семилетней войны¹⁸⁰. Но отношения между Пруссией и Россией ухудшились к 1788 году, когда Пруссия предложила свое посредничество в шведской войне. В 1789 году ожидалась третья война – с Пруссией: оттуда стали угрожать нашей союзнице – Дании. Если Дания будет помогать нам в войне с Швецией, то Пруссия введёт войска в датскую Голштинию, а руководила эти шабашом – английская дипломатия.

Вмешательство Пруссии в 1790 году едва не привело к разрыву с Россией. От этого Павел Петрович заболел, но его состояние усугубилось нравственными страданиями от угрозы начала прусской войны. По словам современника «здоровье его разстроилъ не одинъ физический припадокъ, происшедший отъ простуды, но къ оному присовокупился и нравственный, навлеченный угрожениемъ прусской войны». 21).

Понятно, что образ действий Павла Петровича влиял на русскую политику, и многие русские дипломаты были убеждены, что король прусский имел у нас шпионов, сообщающих ему всё о происходящем в России. Пристрастие Цесаревича к Пруссии заставляло некоторые иностранные дворы воздерживаться от излишних комментарий.

Великий Фридрих³⁷ уже три года как умер, и на прусском престоле сидел Фридрих Вильгельм¹³⁷ – старый друг Павла. Они по-прежнему через посредников вели секретную переписку, как Петр Третий⁴ общался со своим кумиром во время Семилетней войны. Павлу повезло, что Екатерина не знала об этой переписке. На прусские притязания Екатерина отвечала, что «нападение на Данию есть объявление войны России». 21).

До мира с турками, который позволил бы развязать нам руки против шведов и прусского короля, было еще далеко. По мнению Екатерины, взятие Очакова должно было привести к генеральной развязке, но крепость была взята только 6 декабря 1788 года после кровопролитного штурма со значительными потерями. После взятия Очакова, Потёмкин отправился в Петербург, куда и прибыл 4 февраля 1789 года с главной целью – удалить Румянцева¹²³. В конечном итоге обе армии екатеринославская и украинская были объединены под началом Потёмкина. В это же время Потёмкин стал свидетелем размолвки Екатерины с её фаворитом Мамоновым¹⁶⁶. Хотя Потёмкин и миротворствовал между Екатериной и Мамоновым, но мир установился ненадолго. 6 мая 1789 года Потёмкин уехал из Петербурга, но лишь только вернулся в армию, как получил известие, что Мамонов испросил разрешение на вступление в брак с фрейлиной княжной Д. Ф. Щербатовой, и после свадьбы, состоявшейся 1 июля, уехал в Москву. Он был немедленно замещён фаворитом П. А. Зубовым¹⁷¹.

Успехи, одержанные нами над турками в 1789—1790 годах принадлежат главным образом, Суворову. Потёмкин принимал в них лишь малое участие, проводя время в пирах и забавах.

Главная его квартира отличалась пышностью от квариры графа Румянцева. Приехало множество жён русских генералов и полковников. Из числа знатнейших были: П. А. Потёмкина (урождённая Закревская) которой его светлость великое оказывалъ внимание, графиня Самойлова (урождённая княжна Трубецкая), княгиня С. О. Долгорукова (урождённая княжна Барятинская) графиня Головина¹⁴³, княгиня Гагарина, де Витт, жена польского генерала, славившаяся красотой, бывшая потом замужем за графом Потоцким. Постоянно устраивались праздники, балы, спектакли, балеты. Хор музыки инструментальной, роговой и вокальной состоял до 300 человек известный сочинитель музыки, Сарти, находился всегда при князе. Он положил на музыку победную песню: «Тебе Бога хвалим» в сопровождении батареи из десяти пушек, которые по знакам стреляли в такт; когда же пели «свят! свят!», тогда производилась скорострельная пальба. Его светлость нередко одевался в гетманское платье, которое сшито было щегольски по выдуманному им фасону, когда был пожалован гетманом екатеринославских и черноморских казаков. Дерзость князя Потемкина не имела предела. Окружение Потёмкина, имеющие подряды на поставки в армию, беспредельно задирали цены на все товары обирая казну.

Екатерины не желала видеть Потёмкина в Петербурге, но он прибыл туда 28 марта 1791 года с тем, чтобы победить влияние Зубова на Императрицу, но с первой минуты понял, что проиграл и время безвозвратно ушло. 24 июля 1791 года он навсегда покинул столицу, удивив последний раз Петербург богатством и роскошью своего знаменитого таврического праздника. Главные турецкие силы были разгромлены под Мачиным командовавшим армией в его отсутствие Потёмкина, князем Репниным¹²⁷, а 31 июля Репнин подписал предварительные условия мира с Турцией. Умер Потёмкин 5 октября 1791 года.

На протяжении жизни Потёмкина между ним и Павлом Петровичем отношения были довольно неоднозначны. При первоначальном возвышении Потёмкина до конца 1784 года они были натянуты, а когда положение Потёмкина достигло своего апогея, они несколько сгладились. В 1786 году Павел Петрович даже питал некоторое расположение к Потёмкину, который действительно старался угодить Павлу Петровичу, согласно донесениям английского посла Фицгерберта. Смерть Потёмкина не только не улучшила, но скорее ухудшила отношение Павла Петровича к Екатерине.

Предсмертная болезнь Потёмкина была отягощена неудовольствием на чрезмерное возвышение последнего её фаворита П. А. Зубова¹⁷¹, сменившего в июле 1789 года графа Мамонова¹⁶⁶.

Наступило трудное, насыщенное событиями, время не только для России.

3 июля 1789 года был вполне знаменательным днём в Зимнем дворце, поскольку закончились последние приготовления трёх просторных комнатах, находившихся через один тайный лестничный пролет от покоев императрицы, для секунд-ротмистра Платона Александровича Зубова¹⁷¹.

4 июля 1789 года он был произведен сразу в полковники и флигель-адъютанты, а через два месяца – в генерал-майоры. Никто и не мог предположить, что скоро этот красавчик оттеснит от трона всех первозванных вельмож и до самой смерти своей метрессы станет фактическим хозяином не только петербургского двора, но и страны.

За время, прошедшее после революции 1762 года, Зубов становился десятым и последним публично возвышенным фаворитом императрицы. Предыдущий – Мамонов¹⁶⁶, двумя неделями раньше был обвенчан с девицей Щербатовой и вышел от двора с почестями. Мамонов обманул императрицу, как её обманывали и другие фавориты, что не было удивительным, особенно если принять разницу в возрасте, увеличивающуюся с каждым новым. Более года у Мамонова продолжался роман с Щербатовой, а Екатерина, узнав об этом последней: поплакала, выслушала оправдания, усмехнулась и велела их обвенчать. Она сама готовила молодую к подвенечному выходу и, хоть и ткнула её булавкой до крови, на свадьбе казалась веселой, была с естественно-непринужденным выражением лица и величавой осанкой. Богато одарив бывшего «молодых» Екатерина, однако, сослала их в Москву, закрыв перед ними дорогу в столицу.

В 1789 году Екатерине II исполнилось шестьдесят лет – она начала дряхлеть на глазах. Сорок пять из них она жила в России. Сегюр¹⁷² – иностранный дипломат, сравнивая пожилую дородность Екатерины с крепкой молодой полнотой Марии Федоровны, замечал, что, возможно из-за климата, в России женщины быстро толстеют: «Чтобы скрыть свою полноту, которою наделило ее все истребляющее время, она носила широкие платья с пышными рукавами». 31).

Чрезмерная тучность явилась причиной сердечной болезни и физической немощи Царицы. В последние годы Ей было трудно стоять даже непродолжительное время. Её всё меньше занимала страна и постепенно по факту управление переходило в руки близких ей лиц, но особенно последнего фаворита старой женщины – Платона Зубова. Двадцатидвухлетний стройный гвардейский красавчик, конногвардеец секунд-ротмистр П. А. Зубов, «утешил одинокое сердце» 4). и получил такое влияние, которого не имел даже когда-то всесильный фаворит Г. А. Потёмкин⁴⁷.

Будучи шестидесятилетней, в письмах к Потёмкину она не стеснялась описывать свою пылкую, юношескую страсть к девятнадцатилетнему Зубову. После смерти Потемкина и отъезда графа Безбородко¹⁵⁵ из Петербурга в Яссы, для переговоров о турецком мире, Зубов достиг при ней небывалого, даже для фаворитов, значения и менее чем за два года стал полновластным решителем судеб России.

Безбородко по возвращении в Петербург из Ясс получил голубую ленту, но ему сразу же дали почувствовать кто в доме хозяин. С тех пор Зубов управлял всеми внутренними и внешними делами страны. Весьма посредственный молодой человек без опыта и большого ума, несмотря на прилежность боялся защищать правду и не хотел заниматься неприятными, но полезными вещами и не хотел прислушиваться ни к каким советам.

Ближайшее окружение Екатерины ошиблось в своих предсказания о недолговечности Зубова. Он остался фаворитом до самой смерти Екатерины и достиг при ней такого значения, что превзошёл во власти Потёмкина. Избалованный и заносчивый юноша – Зубов причинил Павлу Петровичу много огорчений.

Вопрос о законности брачных отношений Императрицы Екатерины с Потемкиным до настоящего времени остаётся открытым, поскольку отсутствуют достоверные свидетельства.

Песков отмечает, что 7 августа 1789 года в Царском Селе получили новость о победе русско-австрийской армии под командованием генерал-аншефа Суворова и генерала принца Кобургского над турками при Фокшанах «Государыня от радости плакала». 31).

13 августа 1789 года наш флот четырнадцать часов сражался со шведским – повергнутые шведы бежали. «Победа похожа на чесменскую», 31). – писала Екатерина Храповицкому¹⁸⁴.

9 (21) октября в Париже вышел Закон о военном положении: «В случае угрозы общественному спокойствию члены муниципалитета должны объявить о том, что для восстановления спокойствия немедленно необходима военная сила. Это извещение совершается таким способом, что из главного окна ратуши и на улицах вывешивается красное знамя. Когда красное знамя вывешено, всякие скопления народа, вооруженные или невооруженные, признаются преступными и разгоняются военной силой. Все командиры, офицеры и солдаты национальной гвардии войсковых и конно-полицейских частей, принимающие участие в таких скопищах и мятежах, объявляются бунтовщиками против нации, короля и закона и подлежат смертной казни». 31).

10 декабря 1789 года в Петербург писали из Константинополя, что «султан бесится за разбитие визиря, но готовится еще к войне». 31).

20 (31) января 1790 года Екатерина писала Храповицкому: «Пруссия заключает союз с Портою. Теперь мы в кризисе: или мир, или тройная война». 31).

8 февраля 1790 года Потемкин умолял Екатерину из Ясс: «Матушка Всемилостивейшая Государыня! Не можно ли всячески отвести прусского короля от его намерений. Пусть он берет Померанию и что хочет, а то все верх дном пойдет. Где набрать войск и начальников столько и достанет ли внимания? Разбившись повсюду, везде будем слабы и нигде не успеем». 31).

Император Иосиф II умер. Еще за несколько дней до его смерти (9 февраля 1790 года) Екатерина писала Потемкину: «… о союзнике моёмъ я много жалею, и странно, какъ, имея ума и знания довольно, онъ не имелъ ни единаго вернаго человека, который бы ему говорилъ: пустяками не раздражать подданныхъ: теперь онъ умираетъ, ненавидимъ всеми». 21). «Иосифъ II», – говорила Екатерина в другой раз, – «отъ того занемогъ, что любилъ много говорить, и обо всемъ говоря, не зналъ о бунте въ Нидерландахъ». 21).

Даже более чем через два года после его смерти, Екатерина утверждала, что она не может еще прийти в себя от удивления: соответственный, рожденный и воспитанный для своего почетного положения, полный ума, талантов и познаний, как мог он сделать, чтобы царствовать дурно и не только безуспешно, но и быть приведенным к несчастию, в котором умер.

15 апреля 1790 года Екатерина из Петербурга писала Храповицкому: «Известно уже о согласии короля прусского с турками, он готовится. Нам надобно успеть подвинуть войска к Риге. Пространство России делает ее силу и бессилие. При первом разрыве вступят войска наши в Польшу». 31). А в это время Карамзин¹⁴¹ с удовольствием живёт в Париже.

23 мая канонада шведов слышна с зари во весь день в Петербурге и в Царском Селе в 80 верстах от Кронштадта.

3 августа 1790 года был заключен мир с Швецией в довоенных границах, а 6 августа в Петербурге получили письмо от шведского короля к её величеству, в котором он просит «забыть сию войну, как миновавшую грозу». 31).

30 июня 1790 года в Петропавловскую крепость Петербурга был доставлен коллежский советник Радищев ((1749 – 1802) – российский прозаик, поэт, философ, де-факто руководитель Петербургской таможни, участник Комиссии по составлению законов при Александре I. Стал наиболее известен благодаря своему основному произведению «Путешествие из Петербурга в Москву», которое издал анонимно в июне 1790 года). По поводу его книги Екатерина писала Храповицкому: «Тут рассевание французской заразы: отвращение от начальства; автор – мартинист, он бунтовщик хуже Пугачева». 31).

4 сентября 1790 года завершился процесс над Радищевым Указом Екатерины Сенату: «Коллежский советник и ордена святаго Владимира кавалер Александр Радищев оказался в преступлении противу присяги его и должности подданного изданием книги „Путешествие из Петербурга в Москву“». 31). Он был осужден на смертную казнь, но Екатерина, отобрав чины, знаки ордена святаго Владимира и дворянское достоинство, сослала его в Сибирь в Илимский острог «на десятилетнее безысходное пребывание». 31).

11 декабря 1790 года под главным начальством графа Суворова8 был взят штурмом Измаил, о чём сообщил Валериан Александрович Зубов9 по приезде в Петербург 29 декабря. При штурме было убито около 33 тысяч турок и 9000 взяты в плен. Русские потери составили до 5000 человек. Екатерина поручила Потемкину письмом от 3 января 1791 года скорее заключить мир с турками.

По возвращении, Потёмкин перенёс военные действия в Бессарабию и Молдавию для соединения с действующей австрийской армией. Этот второй период войны был ознаменован победами при Рымнике (одно из главных сражений Русско-турецкой войны 1787—1791 годов, окончившееся разгромом турецкой армии) 11 сентября, сдачей Бендер 4 ноября 1789 г. и взятием Измаила 11 декабря 1790 г. Несмотря на эти успехи и на примирение со Швецией, турецкая война экономически была крайне невыгодна для нас. Положение осложнилось со смертью Иосифа II¹⁵⁴, покольку его преемник Леопольд стал склоняться к заключению отдельного мира с Турцией.

Не успели завершить турецкую войну, как с января 1791 года Пруссия начала угрожать нападением на Курляндию, в чём открылось недоброжелательство в лице английского министра Питта10, который заявил о необходимости ограничения власти и влияния России в интересах Англии и Пруссии. Заступаясь за Швецию Пруссия препятствовала усилению влияния России и в Польше. Питт, стараясь уменьшить перевес сил Австрии и России, принимал меры для спасения Турции.

29 июня 1791 года на входе в канал, в 60 верстах от Константинополя, вице-адмирал Ушаков одержал морскую победу над турками, чем открыл дорогу на Константинополь. Был взят тайм-аут для передышки, поскольку не были решены вопросы с Польшей и Пруссией.

3 октября 1791 года в Петербурге два курьера сообщили об опасной болезни князя Потёмкина⁴⁷. Он был вывезен из Ясс, но 12 октября умер до полудня в дороге, проехав сорок верст.

16 октября Екатерина поделилась своим горем с Храповицким¹⁸⁴: «Как можно мне Потемкина заменить: он был настоящий дворянин, умный человек, его нельзя было купить. Все будет не то. Кто мог подумать, что его переживет Чернышёв и другие старики? Да и все теперь, как улитки, станут высовывать головы. Да, я стара. Он был настоящий дворянин, умный человек, меня не продавал». 31).

29 октября 1791 года подписан Ясский мирный договор11, в результате которого был удержан Очаков с областью между Бугом и Днестром, приобретён Крым и Тамань и получено свободное судоходство на Черном море через Босфор. Турция признала военное и стратегическое поражение в войне, продолжавшейся более четырех лет. К России отошли земли между Южным Бугом и Днепром, на Кавказе установилась граница по реке Кубань, и Турция обязывалась не нападать на грузинские и кубанские земли.

Борьба с Турцией ещё не закончилась миром, когда провозглашение польской конституции 3 мая 1791 года вызвало со стороны Екатерины новое вооруженное вмешательство в дела Речи Посполитой, в которой события менялись как в калейдоскопе. В 1793 году совершился второй раздел Польши, 4 ноября 1794 года Суворов¹⁸⁷ штурмовал Прагу и занял Варшаву, а затем 5 января 1795 года был подписан договор о третьем разделе – Польша перестала существовать. 15 апреля 1795 года последовало ещё присоединение к империи Курляндии, чем завершились екатерининские завоевания.

Непримиримый противник Потёмкина и персональный оскорбитель Екатерины, граф Пётр Иванович Панин⁷³ умер ранее светлейшего—10 апреля 1789 года. Храповицкий¹⁸⁴ записал 23 апреля: «принято равнодушно». 44).

Исчезновение с карты Европы целого королевства, осталось почти незамеченным благодаря другому событию всемирно-исторической важности, взволновавшему весь Запад – французская революция, оставившея глубокий след в мысляхъ и в будущих начинаниях цесаревича Павла Петровича. Князь 0. Н. Голицын писал, что в России всё было спокойно: «хотя большая часть Европы отъ французскаго переворота всколебалась, у насъ неприметно было никакой наклонности к переменамъ. Государыня спокойно царствовала, не страшилась якобинцевъ и их пагубоносныхъ правилъ». 44).

Обмундирование и обучение гатчинцев значительно отличались от порядков, существующих в правительственных войсках. Это было молчаливым протестом против военной системы, установившейся в царствование Екатерины. Среди российской армии появились обособленные войска цесаревича, устроенные по прусскому образцу и походившие на живую карикатуру уже отживших своё время Фридриховских порядков. В Гатчине возродились «обряды неудобоносимые» 44)., которые, будучи введённые Петром III, «не токмо храбрости военной не умножали, но паче растравляли сердца болезненные всьхъ верноподданныхъ его войскъ». 44). Цесаревич помнил совет графа Петра Ивановича Панина, что «ничего ньтъ свойственнее, какъ хозяину мужеского пола распоряжать собственно самому и управлять всьмъ темь, что защищаетъ, подкрепляетъ и сохраняетъ целость какъ его собственной особы, такъ и государства», создавая гатчинские войска, обратившиеся со временем в грозный бич для всей русской армии. Князь Потёмкин⁴⁷ действовал иначе. Пожалованный 2 февраля 1784 года председателем военной коллегии, екатеринославским и таврическим генерал-губернатором, достигнув зенита своего могущества, он занялся улучшением одежды русского войска: велел отрезать «косы, бросить пудру, одел солдата в куртку, шаровары, полусапожки и удобную красивую каску». 44). Все его начинания впоследствии были вырваны с корнем гатчинским преобразователем, отметил Шильдер¹⁹.

Не смотря на все постигающие его невзгоды, Павел Петрович продолжал наслаждаться тихим супружеским счастьем, и Мария Фёдоровна служила ему опорой. Счастливый их брак отличался многочадием. К 1790 году они были родителями двух сыновей и четырех дочерей. «Право, сударыня, ты мастерица детей на светъ производить» 21)., – писала однажды Екатерина Марии Фёдоровне.

Соглаcие и любовь Павла Петровича и Марии Фёдоровны заслужили приверженность петербургской публики, но возбудили некоторую зависть у большого двора и привели к возникновению интриг.

Старший сын Павла Петровича, великий князь Александр Павлович был любимым внуком Екатерины Великой.

Екатерина чрезвычайно рано задумала его женить. Александру не было ещё и 15 лет, когда в октябре 1792 года прибыли в Петербург баденские принцессы, Луиза Августа и Фридерика Доротея. Луиза – племянница великой княгини Натальи Алексеевны¹¹², первой супруги Павла Петровича по матери, стала супругой Александра Павловича. 21).

Главной причиной раздора между Екатериной и великокняжеской четой были дети, особенно великий князь Александр Павлович, которого Екатерина предполагала объявить наследником престола после его женитьбы, чем объясняется ранний брак Александра на принцессе Баденской Луизе, в православии Елизавете Алексеевне12, устроенный Екатериной при содействии воспитателя графа Салтыкова¹²² и наставника Лагарпа, помимо воли родителей и совершённый 28 сентября 1793 года.

Лагарп¹²⁶, наставник Александра Павловича вспоминал: «С конца 1793 года шла речь о лишении престолонаследия великого князя Павла Петровича. Главная трудность состояла в том, чтобы приготовить к катастрофе великого князя Александра. Я один мог иметь на него желаемое влияние, и потому необходимо было или заручиться мною, или удалить меня. Екатерина, зная доверие и любовь ко мне своего внука, желала меня испытать. Она неожиданно потребовала меня к себе 18 октября 1793 года. Разговор мой с императрицею продолжался два часа; говорили о разных разностях и от времени до времени, как бы мимоходом, государыня касалась будущности России и не упустила ничего, чтобы дать мне понять, не высказывая прямо, настоящую цель свидания. Догадавшись, в чем дело, я употребил все усилия, чтобы воспрепятствовать государыне открыть мне задуманный план и вместе с тем отклонить от нее всякое подозрение в том, что я проник в ее тайну. К счастью, мне удалось и то и другое. Но два часа, проведенные в этой нравственной пытке, принадлежат к числу самых тяжелых в моей жизни, и воспоминание о них отравляло все остальное пребывание мое в России». 31).

Ещё в 1783 году ходили слухи, что Екатерина будто бы имела намерение устранить Павла Петровича от престолонаследия в пользу её старшего внука, и возобновились с особой силой в 1793 году, когда, с приездом в Петербург баденских принцесс, сделалось очевидным скорое вступление Александра Павловича в брак. По свидетельству одного из наставников Александра Павловича – Лагарпа¹²⁶, с конца 1793 года шла речь о лишении Павла Петровича, возбудившего всеобщую ненависть, и о во возвведении на престол, по кончине Екатерины, – Александра Павловича⁶. Злые советники овладели умом Павла Петровича и наполнили душу его подозрениями. Советники Екатерины обратили внимание Екатерины на «неблагонамеренность» Лагарпа. Его считали тогда ярым республиканцем, проникнутым самыми опасными началами, и составители заговора надеялись, ловко взявшись за дело, вовлечь Лагарпа в предприятие, имевшее целью избавить Россию от нового Тиберия. По их мнению, цель оправдывала средства. В случае провала (с воцарением) Павла Петровича, они надеялись, что Лагарп будет изгнан за участие в заговоре, а они останутся ни при чём. Они полагали, что только Лагарп сможет оказать влияние на своего воспитанника и подготовить его к трону. Лагарп отверг их предложение. Екатерина, зная доверие и любовь к Лагарпу своего внука, желала его испытать. Она неожиданно потребовала его к себе 18 октября 1793 года, где они проговорили два часа как бы ни о чём, но время от времени мимоходом, Екатерина касалась будущности России, не высказывая прямо настоящую цель свидания. Догадавшись в чём дело, Лагарп употребил все усилия, чтобы воспрепятствовать Государыне открыть ему задуманный план и вместе с тем разуверить её в том, что он знает об её тайне. Воспоминание об этом отравляло всё остальное пребывание его в России. Он стал осторожен и вёл уединённую жизнь, являясь ко двору только для занятий с учениками. Екатерина убедилась, что он вовсе не расположен к той роли, которую ему предназначали. Лагарп же изо всех сил старался сохранить добрые отношения между Павлом Петровичем и его сыновьями. Ему стоило большого труда истолковать поведение отца при недовольстве сыновей с выгодной стороны и сохранить в них сыновнюю привязанность. Лагарп был возмущён до глубины души затеянной интригой и ломал себе голову, как можно предостеречь Павла Петровича, постоянно окружённого шпионами и злонамеренными друзьями. С трудом он добился свидания с Павлом Петровичем, который был сильно вооружен против Лагарпа, около трех лет не говорил с ним ни слова и даже отворачивался от него при встрече. Не открывая Павлу Петровичу своих предположений, Лагарп сумел его убедить в необходимости изменить обращение с детьми, развеял сомнения относительно привязанности к нему сыновей, стать их другом и непосредственно общаться с ними лично, а не через третьих лиц. Павел Петрович понял Лагарпа и поблагодарил за добрые советы, которым обещал следовать. На Лагарпа стали смотреть как на препятствие, от которого надо было во что бы то ни стало избавиться. Лагарпу неожиданным для него образом было объявлено, что занятия его с великими князьями прекращаются в конце 1794 года, а в мае следующего года он уехал из России.

Возможность изменения порядка престолонаследия в пользу великого князя Александра Павловича волновала цесаревича более всего. Мысль утратить престол окончательно лишала Павла Петровича всякой способности спокойно обсуждать какое бы то ни было дело. Проклятие злого события 1762 года (убийство Петра III) снова давало себя чувствовать. Оно порождало новое беззаконие, и для спасения империи от неизбежных пагубных (с точки зрения Екатерины) последствий, сопряжённых с воцарением Павла Петровича, оставался один выход – назначение нового наследника. Наличие многочисленного потомства Павла Петровича облегчало её задачу. Она решила воспользоваться тем, что в то время не существовало закона, который в точности устанавливал бы порядок престолонаследия. Закон Петра Великого 1722 года сохранял ещё полную силу, по которому российский государь имел право назначать своим преемником кого ему будет угодно, не взирая на старинное право первородства, а в случае, если назначенный уже наследником окажется неспособным, его можно было отрешить от престола. После второй турецкой войны намерения Екатерины относительно устранения от престола цесаревича Павла Петровича не составляли уже тайны для её окружения. Через год после бракосочетания великого князя Александра Павловича, в 1794 году императрица объявила Совету намерение устранить сына своего Павла от престола, ссылаясь на его нрав и неспособность. Совет уже готов был покориться желанию Екатерины, но их остановил граф Валентин Платонович Мусин-Пушкин¹⁶⁷, сказав, что нрав и инстинкты наследника, когда он сделается императором, могут перемениться, что остановило намерение Екатерины объявить наследником своего внука Александра.

Год бракосочетания Александра Павловича (1793) стал годом решительного перелома в характере Павла Петровича. Всё более уединяясь в Павловске и Гатчине, удаляясь от лиц, сохранявших к нему любовь, он становился мрачным, подозрительным и раздражительным. Повсюду он видел революционный дух и во всех стал подозревать недостаток уважения к себе.

Боханов³¹ со ссылкой на заметки польского князя Адама Чарторыйского13 описывает нравы, царившие при Дворе в последние годы царствования Екатерины.

«Приёмы у князя Платона происходили ежедневно в 11 часов утра… Вся улица была полна каретами и экипажами самого разнообразного вида… В начале 12-го часа двери кабинета широко растворялись, Зубов входил в комнату небрежной походкой и, сделав общее приветствие легким кивком головы, садился к туалетному столу. Он был в лёгком халате, из-под которого видно было бельё. Парикмахер и лакеи приносили парик и пудру, а все присутствующие старалась уловить его взгляд и обратить на себя внимание всесильного фаворита. Все почтительно стояли, и никто не смел проронить ни слова, пока князь сам не заговорит. Нередко он всё время молчал, и я не припомню, чтобы он когда-нибудь предложил кому-либо стул… В то время пока причёсывали князя, а его секретарь Грибовский приносил бумаги для подписи. Окончив причёску и подписав несколько бумаг, Зубов одевал мундир или камзол и удалялся во внутренние комнаты, давая знать лёгким поклоном, что аудиенция окончена. Все кланялись и спешили к своим каретам». 4). «Так делались дела и вершились судьбы на излете Екатерининского царствования. Столичный молодой щёголь (в 1795 году ему исполнилось двадцать восемь лет) восседал на вершине властной пирамиды и принимал решения, почти все из которых его коронованная обожательница одобряла! Князь Адам зафиксировал одну отличительную черту настроений столичного общества, где господствовали весьма раскрепощенные нравы; всё и все подвергались обсуждению и осмеиванию». 4). «В обществе этом, – констатировал Чарторыйский, – никого не щадили, не исключая и Цесаревича Павла; но едва произносилось имя Императрицы – все лица делались серьезными, шутки и двусмысленности тотчас смолкали». Все прекрасно знали, что Екатерина не забывает и не прощает никакой критики или даже острот по своему адресу. А Цесаревич? Он – далеко, он – безвластен, а мать его терпеть не может. Поэтому он – желанная мишень…» 4).

У Чарторыйских в Петербурге были достаточно высокопоставленные покровители, которые посоветовали обратиться к Платону Зубову и добиться его благорасположения; без чего дождаться нужного решения невозможно. Князь Адам неоднократно ездил на поклон к фавориту. При этих визитах присутствовал почти весь сановный Петербург.

Павел Петрович был осведомлен о настроениях столичного света, о нравах, утвердившихся в управлении. По его мнению, везде был непорядок, нераспорядительность, лень, безделье, воровство и разврат. «Дошло то того, что офицеры гвардейских полков являлись на полковые смотры в шубах и даже в муфтах! А разговоры какие в салонах велись: оторопь брала. Когда в 1793 году пришло известие, сначала о казни Людовика XVI, а в конце года, о казни Марии-Антуанетты, то находились в Петербурге разгорячённые головы, которые, не стесняясь, ёрничали на сей счёт. Обсуждали, чуть ли не смехом, как выглядела и в какую корзину скатилась из-под гильотины голова Короля, в каком „неопрятном“ туалете взошла на эшафот несчастная Королева!» 4).

Возросло влияние якобинцев, а Лагарп¹²⁶ – воспитатель и наставник сына Александра, был его ближайшим другом! Однажды Павел даже спросил сына: «Этот грязный якобинец всё ещё при Вас?», 4). что для Александра было очень неожиданным. Нарастало и безбожие в высшем круге.

В своём кругу Екатерина не поощряла злословия и острословия по адресу коронованных особ и не дозволяла говорить судьбах Королей и Королев. В других домах Императрица не препятствовала «свободе мнений». Её очень занимала история Дома Романовых, и в первую очередь проблема престолонаследия. Екатерина до самой смерти не отказывалась от своей идеи – отрешить сына от Престола. Она не обсуждала с ним государственные вопросы, не допускала к государственным делам и как будто Павла не существовало вообще.

Всеевропейской проблемой стала революция, начавшаяся 4 июля 1789 года во Франции, свергшая монархию и утвердившая республиканский строй. Через три недели от курьера из Парижа в Петербурге узнали о взятии Бастилии. Екатерина прекратила торговлю и разорвала дипломатические отношения с Францией. Она поручила русским посланникам в Париже добыть паспорта для Короля и королевы для их эмиграции, но попытка побега не удалась. Беженцы-аристократы бежали в Россию. Она помогала деньгами восстановлению королевской власти и заболела, узнав о казни Людовика XVI, но она не собиралась воевать против Франции.

Франция стала источником постоянной угрозы всем монархическим домам Европы, которые пытались выработать единый коллективный ответ. Однако Екатерина II, хоть и была возмущена революцией, не собиралась принимать прямого участия в совместных действиях. Она довольствовалась моральным осуждением и помощью французским эмигрантам-роялистам, поскольку не считала революцию угрозой для России.

Хотя Екатерина искренно ненавидела французскую революцию со всеми её последствиями, она не впадала в крайности и никогда не теряла из виду интересов России. В сущности, Екатерину меньше интересовала французская революция, чем турецкие, шведские и польские дела. Выгоды России, но не Европы, для неё всегда и везде стояли на первом месте. Этим отличалась политическая система её царствования от установившейся позднее политики, в которой романтика заступила место екатерининского государственного эгоизма. Она нисколько не опасалась, что революционая болезнь, охватившая Западную Европу, заразит Россию. Пользуясь обстоятельствами, сопровождавшими переворот во Франции, Екатерина старалась втравить Австрию и Пруссию в войну с республикой, чтобы предписывать обеим державам свою волю. В результате её политики оказалось, что к 1790 году пределы империи были отодвинуты до Днестра и Черного моря. Заявляя свое сочувствие коалиции, она выступила против Польши. Всё это не мешало Екатерине вести переговоры о субсидиях, о союзе и о поддержке коалиции русскими войсками, но ни один русский солдат не перешёл границу для спасения Европы и защиты чуждых нам интересов, отметил Боханов. Павел Петрович думал иначе. Он был уверен в существовании угрозы революции для всех и в необходимости кардинальных мер. Однако, с его мнением не считались и сам он ничего не решал. Последние годы царствования своей матери он превратился почти в изгоя, общения с которым избегали кто как мог. На закате дней Екатерины её воинственные помыслы направлялись не в сторону Рейна или Италии, а на Восток. Началась война с Персией, что подвергалось со стороны цесаревича самой безпощадной критике.

9 (20) июня 1791 года французский король с королевой и всей фамилией выехал из Парижа. 29 июня Алопеус из Берлина уведомлял Петербург, что он выехал в сопровождении 8 тысяч дворян, а на деле оказалось, что такого сопровождения не было, что он ехал переодетый под чужим именем, и на пути их опознал станционный смотритель. Он был пойман, у королевы нашли паспорт de M-me Korf, урожденной Stegelman, дочери бывшего банкира. Гвардейцы их вернули в Париж.

23 августа (3 сентября) 1791 года в Париже была принята конституция Франции, которую король подписал в Национальном собрании. «Конституция обеспечивает следующие естественные и гражданские права: свободу каждого передвигаться, оставаться на месте или покидать его без опасения подвергнуться задержанию или заключению; свободу каждого выражать словесно или письменно, печатать и предавать гласности свои мысли, не подвергаясь никакой предварительной цензуре; свободу граждан собираться в общественных местах, сохраняя спокойствие и без оружия. Законодательная власть вверяется Национальному собранию, в состав которого входят представители, свободно избранные народом на определенный срок. Форма правления – монархическая. Власть исполнительная вверена королю». Люди рождаются свободными и должны оставаться равными в правах. Свобода – это возможность делать все, что не вредит другим. Равенство – это одинаковые права всех граждан перед законом. Закон – это выражение коллективной воли». 31).

Павел одним из первых увидел трагедию и очень негодовал на бездействие Людовика XVI: «Что они все там толкуют! Я тотчас все бы прекратил пушками». 31). Говорили, что Екатерина отвечала сыну: «Пушки не могут воевать с идеями. Если ты так будешь царствовать, то не долго продлится твое царствование». 31). В этом диалоге Песков⁹ усмотрел проницательность наследника и ограниченный патриотизм императрицы. Павел увидел «в разрушении Бастилии символ будущего разрушения мироздания и, выставляя пушки в защиту одного замка – пусть и тюремного…» 31)., встал «на стражу всего построенного человечеством в течение веков. А Екатерина, констатируя неизбежность победы идей над пушками, тем самым попустительствует всеобщему разрушению, легкомысленно полагая, что до России французская беда не докатится». 31). Мало того, она после известия о начале революции, стала думать о возможных выгодах от ослабления Франции, если удастся втянуть венский и берлинский дворы во французские дела.

Людовика XVI¹⁸⁶ казнят через 1 год и 4 месяца – 10 (21) января 1793 года на площади Согласия в Париже. Ему было 38 лет. По этому поводу в Петербурге был объявлен траур на шесть недель.

8 февраля Екатерина подписала указ Сенату о разрыве политической связи с Францией и о высылке из России всех французов, которые не присягнут по изданному при указе образцу.

Павлу трудно было понять парадоксы новейшей истории, которые разрушали простоту и стройный порядок классического стиля, были неупорядочены и непредсказуемы.

Песков приводит напечатанную в России «Декларацию прав человека и гражданина»: «Принятые доселе Народным Собранием положения о Правах Человека состоят в следующем: Все люди рождаются вольными. Всякое Общество обязано иметь главным предметом бытия своего соблюдение естественных и забвению не подлежащих Прав Человека. Права сии суть: Вольность, Собственность, Безопасность и Противуборство угнетению. Вольность состоит в том, чтобы самопроизвольно делать все то, что другому вреда не наносит. Законы должны воспрещать те только деяния, кои Обществу вредны; не запрещенное же воспрещено быть не может». 31).

Декларация перекликалась с «Наказом»⁹⁰ Екатерины с тем отличием, что «вольность есть право все то делати, что законы дозволяют», а по «Декларации» – вольность – это то, что «законы делати не запрещают». 31).

Великий князь и великая княгиня жили в Гатчине, императрица – в Царском Селе.

Её пушки стреляли в Варшаве, а не в Париже. Екатерина продолжала надеяться на завоевание Константинополя. В Европе очень неспокойно. Во Франции бушевала революция вплоть до начала 1795 года, а в Польше продолжались мятежи.

«Посол наш в Варшаве Сиверс объявил сейму, вслед за сим генерал Кречетников присланным к нему из Петербурга манифестом от 27 марта обнародовал, что императрица с общего согласия с королем прусским и императором австрийским для предохранения владений своих от распространения мятежнических правил и потушения возникающих от того смятений повелела отделить от Польши некоторые области к империи своей на вечные времена». 31). В прежних польских провинциях были учреждены российские губернии: Минская, Изяславская, Брацлавская. Почти столько же получила Пруссия в Великой Польше.

13 (24) июня 1793 В Париже опубликована новая конституция Франции: «Целью общества является общее счастье. Правительство установило, чтобы обеспечить человеку пользование его естественными и неотъемлемыми правами. Эти права суть: равенство, свобода, безопасность, собственность». 31)., а 6 (17) сентября 1793 – вышел Декрет о подозрительных: «Немедленно по опубликовании настоящего декрета все подозрительные лица, находящиеся на территории Республики и пользующиеся еще свободой, должны быть арестованы» 31). с уточнением о подозрительных от 10 октября: «Подозрительными являются: те, кто во время собраний народа охлаждают его порыв, готовы с мнимо печальным видом распространять плохие известия, сожалеют об участи жадных фермеров и торговцев, коих закон вынужден преследовать; кто не принимал активного участия в событиях революции, с равнодушием принял издание республиканской конституции, кто, ничего не сделав против свободы, равным образом ничего и не сделал в ее пользу». 31).

5 (16) октября 1793 года в Париже обезглавили на гильотине Марию Антуанетту. В декрете Национального конвента обозначили, что революционные законы должны исполняться быстро, а нарушение сроков карается как преступление против свободы. С марта 1793 по август 1794 общее число преступников против свободы составило 160 тысяч человек. Большая часть была казнена по приговорам парижского революционного трибунала и чрезвычайных судов в департаментах, многие были расстреляны без суда и следствия в районах восстаний (Вандея, Лион, Тулон и др.), часть умерла в тюрьмах.

Особым декретом 31 октября (10 ноября) 1793 года Собор Парижской Богоматери в Париже провозглашён Храмом Разума.

3 мая 1791 года польский сейм принял конституцию, которую сравнивали с государственным правом Англии и Соединенных Штатов. Екатерина лишь ждала окончания турецкой войны для принятия энергичных мер против Польши. Она уже составила проект второго раздела Польши.

В апреле 1794 года в Польше произошло восстание против наших войск. Поляки, по примеру французской революции перевешали многих знатных поляков, где роль Робеспьера играл Коллонтай. Костюшко – главный начальник с неограниченною властью, не дал ему перерезать всех русских. Он наскоро формировал войска, увеличив регулярные полки вольницей. Паны снабдили кавалерию лошадьми, отдали всех своих охотников, которые были искусные стрелки, войска усилили «посполитым рушением“31)., то есть все шляхтичи должны были вооружиться.

Граф Суворов¹⁸⁷ принял команду над нашими войсками, расположенными в Польше, и 24 октября 1794 года выступил со своим отрядом. Почти в ежедневных стычках с поляками через 40 дней достиг Вислы и взял штурмом Прагу. Варшава ему покорилась сама. Генерал Ферзен разбил польские войска Костюшки и взял его в плен. Польские войска рассеялись сами собой. За взятие Варшавы граф Суворов пожалован фельдмаршалом, и прислан был ему повелительный жезл.

Польша доставляла много хлопот соседям: Германии, Австрии и России. Присоединение Польши после последнего ее раздела раздуло алчные стремления – все раскрывали рты и карманы. Зубов желал получить староство, предназначенное принцу де Конде, но ему было отказано, на что он обиделся. Власть, поддержанная справедливостью и силой, заставила его покориться и скрыть свою досаду.

В январе 1795 года Манифестом об окончании усмирения Польши был завершён её окончательный раздел, по которому России досталось великое княжество Литовское с Самогицией, Волынией и частью воеводств Хельмского и Бржетского до Буга. Пруссии досталась Варшава, а Австрии – Краков с областями.

В феврале в Петербург прибыл герцог Курляндский с депутатами и «… с просьбой о подвержении Курляндии под державу Российскую. В герцогстве Курляндском по переписи оказалось 404266 человек; из оного составлена губерния». 31).

В 1795 году с самостоятельной Польшей было покончено; её территория была разделена на три части и интегрирована в состав трёх сопредельных государств.

Кровавые успехи революции во Франции и страшная смерть Людовика XVI и Марии Антуанеты, которые не так ещё давно торжественно и весело принимали в Париже Павла Петровича, оставили в нём неизгладимое впечатление. Толпа французских эмигрантов, хлынувшая в Россию искать покровительства и средств к жизни, громко вопила против революции и проповедывала реакцию и абсолютизм во главе с графом Эстергази, приехавшим в Петербург в сентябре 1791 года и сумевшим отлично устроиться в Петербурге. Он проповедывал деспотизм и необходимость управлять железом, что принял Павел Петрович и начал соответственно вести себя. Ему везде мерещились якобинцы и однажды приказал посадить под арест четырех офицеров своего батальона за то, что у них были несколько короткие косички, – причина, признанная достаточной чтобы заподозрить в них сочувствие к революции.

Однажды Павел Петрович, читая газеты в кабинете императрицы, вышел из себя: «Что они все тамъ толкуютъ! – воскликнул он. – Я тотчасъ все бы прекратилъ пушками». На что Екатерина ответила сыну: «… или ты не понимаешь, что пушки не могутъ воевать съ идеями? Если ты такъ будешь царствовать, то не долго продлится твое царствование». 44).

Но дело не ограничивалось одними вспышками гнева. Со времени начала французской революции он и не замечал причи, вызвавших революцию, и всё относил к слабости правления французского короля, в чём его убеждали нахлынувшие в Россию эмигранты. В конечном итоге он всюду видел якобинцев.

Сыновьям Павел Петрович говорил, при получении известий о каких-либо новых ужасах, совершившихся во Франции: «Вы видите, мои дети, что съ людьми следуетъ обращаться, какъ съ собаками». 44).

Лица пользующиеся благоволением Екатерины, позволяли себе нарушать относительно Павла Петровича уважение, должное наследнику престола, что вызывало постоянные столкновения с лицами, окружавшими Императрицу, в том числе с адмиралом Рибасом14, явившимся к нему в новой морской форме, введенной в черноморском флоте без ведома Павла Петровича, носившего звание генерал-адмирала, с вице-канцлером графом Остерманом (1725 – 1811), за то, что в подписи грамоты к римскому императору он не желал употребить выражение «великий», с Н. И. Салтыковым¹²², с обер – гофмаршалом князем Барятинским (1742 —1814), с Зиновьевым, с церемониймейстером Гурьевым и многими другими. Это не нельзя объяснить лишь вспыльчивостью и раздражительностью Павла Петровича, его оппоненты не видели в нём наследника русского престола, беря пример с заносчивого фаворита Екатерины – Зубова, с которым Павел Петрович был в очень дурных отношениях.

Даже духовник Екатерины и Павла Петровича в последние годы её царствования, отец Савва не постеснялся спросить Павла на исповеди: «не имеетъ ли чего на душе противъ Государыни- матери». 44). Суворов также позволял себе вольности с Цесаревичем.

Наконец и сама Екатерина была недовольна Павлом Петровичем, считая, что он сам наживает себе врагов. Около Павла Петровича почти не было никого, способного поддержать его. Старый его воспитатель и друг, граф Н. И. Панин³⁸ и его брат, граф Петр Иванович⁷³, давно сошли в могилу, князь Н. В. Репнин¹²⁷ находился в Вильно, где был генерал-губернатором, граф И. Г. Чернышёв⁷² больной, лечился за границею, а фельдмаршал граф Румянцев¹²³ доживал свой век в своём малороссийском имении. Павел Петрович изредка, но с большими предосторожностями писал графу Румянцеву, отправляя письма нарочным.

С сочувствующими ему лицами, Павел Петрович был вынужден обходиться намеренно холодно, дабы выражение его благоволения не могло им повредить. Так он поступил с адмиралом Н. С. Мордвиновым, знакомым с детства и бывший главнокомандующим черноморским флотом и портами с 1792 года, когда тот приехал в Петербург и особенно ласково принят Императрицей, а Павел Петрович в обращении с ним был заметно очень холоден. Только в Гатчине, будучи принятым Павлом без доклада, Мордвинов понял причины такой перемены. В кабинете великий князь обнял его и сказал: «Друга мой, никогда не суди меня по наружности. Я удалялся от тебя и казался съ тобою холоденъ не безъ причины: видя, какъ милостиво ты былъ принятъ у Государыни, я не хотелъ помешать тебе почести при большом дворе». 44).

От Павла Петровича, один за другим удалялись последние преданные ему лица. В 1793 году его двор оставил камергер Александр Львович Нарышкин¹³⁴, слывший за его любимца. Когда он удалился, Екатерина выразила надежду, что «… теперь прекратятся все глупости с техъ поръ, какъ отослали этого толстаго барина». 44). Нарышкин был отличным человеком, душой и сердцем преданный Цесаревичу. В следующем 1794 году оставил его двор генерал-адмирал С. И. Плещеев¹⁰⁴, бывший во всех отношениях достойным человеком. Возможно, причиной его удаления было его участие в массонских ложах, хотя Ростопчин утверждал, что причиной его немилости была его преданность великой княгине. Наконец, в июле того же года был выслан, на жительство в деревню и Ростопчин¹⁷³, приблизившийся к Павлу Петровичу только в 1792 году. Будучи ещё молодым человеком, он, в чине поручика, отправился в заграничное путешествие. В Берлине пристрастился к картам и обыграл одного старого прусского майора, которому нечем было заплатить долг и который пригласил его домой. Ростопчин получил в уплату долга механизированное игрушечное войско, правильно перестраивающийся и передвигающийся на столе от движения пружины. Он подарил эту игрушку Его Высочеству. С этого времени Ростопчин считался у Павла Петровича за знатока в военном деле, а причиной его удаления послужило письмо, написанное им обер-камергеру И. И. Шувалову³⁹, в котором Ростопчин жаловался на своих товарищей камер-юнкеров, не желающих дежурить в гатчинском дворце. Ростопчин в этом письме употребил относительно двух из них не совсем лестные выражения. «Что касается до меня, – писал он, – то такъ какъ у меня нетъ секретной болезни, чтобы лечиться, ни итальянской певицы на содержаньи, чтобы заниматься ею, то я съ удовольствиемъ буду продолжать нести за нихъ службу при особе великаго князя». 44). Дело могло окончиться дуэлью, но кончилось высылкой Ростопчина из Петербурга. Императрицу пытались даже уверить, что письмо своё к Шувалову Ростопчин написал по приказанию великого князя. Павел Петрович, очень расположенный к Ростопчину, ответил на его высылку тем, что перестал допускать к себе на дежурство камер-юнкеров, а тех из них, которые являлись для сего в Гатчину, отсылал обратно. Через год он возвратился в Петербург.

Наконец и Нелидова¹³³, остававшаяся ещё при дворе Павла Петровича, в ноябре 1793 года, после переезда великого князя в Петербург, поселилась в Смольном монастыре. Склонная, подобно Павлу Петровичу, к мистицизму, она думала, что Бог ставил её в положение, приближенное к Цесаревичу, не смотря на все её решения провести остаток дней вдали от него. Павел Петрович находил, что история этих отношений и все обстоятельства, при которых они с Нелидовой провели свою жизнь, имело нечто особенное. Таким образом, потеряв близких людей из своего окружения, Павел остался с главными доверенными лицами: камердинером – брадобреем Иваном Павловичем Кутайсовым¹⁷⁵, доктором Фрейгангом, который, наблюдая за физическим состоянием Павла Петровича, вмешивался и в духовную сторону его жизни и отравлял её, подполковник Линденер15, пошлый человек, пропитанный самолюбием, и наконец, Аракчеев¹⁷⁴.

Из всех этих лиц наиболее прославился, своим быстрым возвышением в царствование Павла, Иван Павлович Кутайсов. Павел отправил его в Берлин и в Париж, для изучения фельдшерского искусства, а потом поручил ему должность камердинера. Имея ловкий, оборотливый ум, проворство и искусство угождать, Кутайсов быстро приобрёл любовь и доверие великого князя, и к чести его, был один из тех немногих, которые не злоупотребляли ими. 19 августа 1794 году камердинеру Кутайсову был пожалован участок земли в Павловске.

Те люди, которым доверял Павел Петрович обманывали его. Статский советник барон Борх, поступивший к нему управляющим гатчинскими волостями, вкрался в его расположение и сделался главным распорядителем строительных работ. Через два с небольшим года он в 1795 году растратил до 300 тысяч рублей и ещё более расстроил дела Цесаревича, так как Павел Петрович в то время уже имел долгов до 600 тысяч.

К управлению страной был привлечён брат Зубова – Валерьян¹⁸⁸.

Естественно, что окружавшая Екатерину молодежь требовала и юношеских развлечений и забав. Башилов16, определенный в пажи ко двору в 1793 году, рассказывал в своих воспоминаниях, что ежедневный стол накрывали на не более, чем на 12 персон. В эти дни обедали фрейлины, дежурные камергеры, камер-юнкеры, форшнейдер и камергер. В воскресенье всегда был церемонный обед за столом в 20 или 25 персон, на котором присутствовали Павел Петрович и Мария Фёдоровна¹³⁰. На любительских концертах великий князь Александр⁶ и граф Платон Зубов¹⁷¹ играли на скрипке, Елизавета¹⁹¹, великие княжны Александра¹⁴⁶ и Елена¹⁴⁷ пели, а Мария¹⁴⁸, которой было девять лет, но которая уже кончила с Сарти изучение генерал – баса, аккомпанировала на фортепьяно.

Башилов в своих записках восторженно описывает царскую семью, которую благотворил до такой степени, что даже молодому мальчику шестидесятилетняя императрица казалась очень привлекательной, возможно, и за счёт её очаровательной улыбки и важной осанки. Описывает он и остальных членов семьи, которых он мог наблюдать за обеденным столом и вряд ли был объективен в описании личностей, которых наблюдал во время обеда, где всё было подчинено определённому протоколу. В великом князе Александре Павловиче он отметил: кротость, красоту, доброту, ласковость. В великом князе Константине Павловиче³⁰ – резвость, предприимчивость, стройность, а также то, что он не был красавцем и очень походил на некрасивого Павла Петровича. Также восторженно отзывался о великих княжнах: Александре, похожей на Александра I, очаровательной и прекрасной Елене и Марии, не бывшей красавицей, но привлекательной и доброй. Он мог наблюдать и Павла Петровича с супругой, когда двор Екатерины жил в Царском Селе. Их высочества приезжали раз в неделю, в назначенные дни из Павловска. Далее Башилов отмечает тот страх, который испытывал не только он, но и другие пажи, что естественно, если принять во внимание, что при большом дворе они слышали о нём только плохое. Башилов говорил, впрочем, без удивления о строгом и недовольном виде Павла Петровича. “ Естественно, что Павел Петрович избегал этихъ шумных, юношескихъ удовольствий. Стараясь сколь можно реже покидать Павловскъ и Гатчину, онъ жилъ какъ бы въ удалении отъ двора». 1).

Разница в возрасте великого князя Константина Павловича со старшим братом составлявшая один год и семь месяцев, более или менее незаметная в юношеских годах, была очень чувствительна в том детском возрасте, когда их воспитание было поручено Салтыкову¹²². На эту разницу не обратили особого внимания, но с педагогической точки зрения совместное обучение неблагоприятно отражалось на младшем, даже при совершенном равенстве их врождённых способностей. Константин Павлович учился слабо и постоянно отставал от старшего брата, хотя Екатерина готовила ему блестящую будущность. Его учили греческому языку – мысль о восстановлении для него византийского престола серьезно занимала Екатерину. С ранних лет Константин Павлович стал готовиться к военной службе. Когда однажды Салтыков, делая ему замечание, поставил ему в пример старшего брата, Константин ответил: «Онъ царь, а я солдатъ; что мне перенимать у него?» 21).

Кобеко³⁴ предположил, что это было вызвано распоряжением Екатерины о том, чтобы дети не занимались солдатством. Князь Долгорукий, который выступал на гатчинских театральных подмостках, обучал нескольких солдатских детей военной экзерциции для забавы малолетних Александра и Константина Павловичей. С ними он являлся к великому князю не только в Петербурге, но неоднократно возил их летом в Царское Село и жил там по неделе, занимаясь толпою этих ребят, для развлечения порфирородных детей. Константину Павловичу всегда доставляло большое удовольствие быть поставленным с солдатскими ребятишками в одну шеренгу и учиться маршировать. Из него хотели сделать воина к чему он имел большую склонность, и когда ему дали, в 1794 году, пятнадцать человек гренадёров, он их поместил в своём доме в Царском Селе и занимался ими целый день. Военное ремесло вскружило ему голову, и он стал даже иногда жестоко обращаться с солдатами своей роты. К таким занятиям его направлял отец, хваливший его вкусы и выражавший ему своё расположение, будучи недовольным отличием в воспитании Екатерины его старшего сына. Понимая в военной службе только повиновение, молодой Константин Павлович утверждал, что офицер есть не иное как машина и что всё, что приказывает начальник своему подчинённому, должно быть исполнено, хотя бы то было и жестоко.

Живость его характера, достигавшая, по выражению Екатерины, дерзости, часто ставила его воспитателей в трудное положение. Им случалось страдать от его выходок, иногда переходивших пределы приличия. Заочное его обращение с родителями было далеко от почтительности. Ростопчин рассказывал, что Екатерина в обществе Зубова, заставляла Константина Павловича передразнивать отца и что он чудесно исполнял это возмутительное поручение.

Спустя годы Константин Павлович, вспоминая детство однажды, воздал справедливость отцу и бабушке: «Не смею обвинять отца и не могу, однако, не сказать, что Императрица Екатерина, обративъ все свое внимание на брата Александра Павловича, вовсе не занималась мною». 31).

Не довольствуясь ранней женитьбой своего старшего внука, Екатерина поспешила приискать невесту и великому князю Константину Павловичу. С этою целью, осенью 1795 года, по приглашению императрицы, прибыла в Петербург Саксен-Кобургская принцесса Августа с тремя дочерьми, а 15 (26) февраля 1796 года, не имея ещё 17 лет, Константин вступил в супружество с пятнадцатилетней принцессой саксен-кобургской, княжой Генриеттой Ульрикой, нареченной Анной Фёдоровной¹⁷⁷.

Известный ценитель красоты, Безбородко¹⁵⁵, так описал трёх принцесс: «Все три очень изрядны и притомъ очень хорошъ тонъ. Большая черноволосая была бы весьма хороша, если бы ея ротъ ответствовалъ верхней части лица; средняя весьма видная внешне, но в физиономии имеетъ много германизма, а третьей только наступил 15 год, довольно видна и приятнее других. Я думаю только, что она скоро толстеть станет». 31). (Родилась 23 сентября 1781 года). Уже тогда предсказывали, что супруга Константина Павловича не будет с ним счастлива. Через четыре года великая княгиня Анна Фёдоровна¹⁷⁷ рассталась с мужем и уехала в Германию.

Павел Петрович и Мария Фёдоровна почти не принимали участия в устройстве брака Константина Павловича. Мать его супруги, герцогиня саксен-кобургская, описывая пребывание своё в Петербурге, лишь вскользь упоминает о Павле Петровиче и Марии Фёдоровне. На обратном пути из Петербурга, 8 ноября 1795 года, герцогиня заезжала к ним в Гатчину, где была принята очень любезно, но где очутилась в атмосфере, совсем не похожей на петербургскую. Вместо непринужденности, царствовавшей при императорском дворе, она писала мужу: «Здесь всё связано, формально и безмолвно. Великий князь уменъ и когда захочетъ можетъ быть приятенъ, но у него много непонятныхъ странностей, и между прочимъ та, что около него все устроено на прусский ладъ и еще по стариннымъ образцамъ прусскимъ; какъ только въезжаешь въ его владения, такъ появляются трехцветные (черные, красные и белые) шлагбаумы, съ часовыми, которые на прусский манеръ останавливаютъ проезжающихъ. Всего хуже то, что эти солдаты – русские, обращенные въ пруссаковъ и одеты по старинной форме Фридриха Вильгельма III». 31).

Нет ничего удивительного в дурном настроении Павла, возвратившегося 23 ноября 1793 года в Петербург. Удивительно, однако то, что Ростопчин¹⁷³, будучи довольно близок к Павлу, не хочет видеть причин его поведения. «Великий князь отец возвратился в Петербург; я был у него на службе в Гатчине и вернулся вместе со свитой. Невозможно смотреть без сожаления и ужаса на его деяния; он словно нарочно ищет способы распространить к себе ненависть и отвращение; он цепляется ко всем и наказывает правых и виноватых. У него 4 морских баталиона (1600 человек), 3 кавалерийских эскадрона, с этой командой он желает повторить собой покойного Фридриха прусского. Каждую среду у него маневры, каждый день он лично проводит вахт-парад и присутствует при экзекуциях. Ничтожные упущения по службе, малейшее опоздание или противоречие влекут за собой его гнев. Он делает выговоры каждому и всем». 31).

Не хотела понимать мужа и Мария Федоровна, обращаясь к С. И. Плещееву в письме в начале 1793 года: «Скажите, мой добрый Плещеев, что такое происходит? Я вижу только печальные лица. Нелидова имеет скорбный вид и в дурном настроении духа; супруг мой также сумрачен и таким он является даже по отношению ко мне. Я замечаю, что есть нечто, что волнует его внутренно. Он часто спорит с Нелидовой». 31). Вот уж воистину остаётся только посетовать: «Бедный Павел!» Ему самому не просто, но перед ним путь Людовика XVI, который «… был снисходителен, и в конце концов его самого низвели». 31).

В мае – октябре 1794 года Великий князь всюду слышит отголоски революции. Везде ему мерещатся якобинцы. Четыре офицера из его батальонов попали под арест за слишком короткие косички, они были заподозрены в наклонности к мятежу. Он находится в неизменном дурном настроении.

Говорили, что Екатерина в 1794 году прямо объявила в своем императорском Совете, состоявшем из нескольких избранных вельмож (Зубов, Безбородко, Мусин-Пушкин и проч.), что намерена устранить сына своего Павла от престола. «Говорили также, что Совет склонился было к её намерению, но что кто-то между избранных – то ли Безбородко, то ли Мусин-Пушкин – заметил, что, несмотря на справедливость намерения, оно может дать повод к народной ферментации, ибо слишком давно все привыкли почитать в Павле законного наследника. Екатерина, видя отсутствие единогласия, отложила дело до другого времени. Но «напрасно некоторые, может быть, думали, что противодействие, встреченное Екатериной в Совете, остановило ее в дальнейшем преследовании намеченной цели». 31).

П. П. Лопухин17 писал со слов князя Лопухина18 после смерти Павла: «Государь вовсе не был тем сумрачным и подозрительным тираном, каким его умышленно представляют. Напротив того, природные его качества были откровенность, благородство чувств, необыкновенная доброта, любезность и весьма острый и меткий ум. Когда он был в хорошем расположении духа, нельзя было найти более приятного и блестящего собеседника; никто в этом отношении не мог сравниться с ним. Павел любил шутить, понимал шутку и не сердился, когда сам иногда делался предметом невинной забавы. Как же, – спросил я князя Лопухина, – согласить то, что вы говорите о доброте и добродушии императора Павла, с другими сведениями, коими, однако, пренебрегать нельзя? – На это он ответил мне, что, действительно, государь был чрезвычайно раздражителен и не мог иногда сдерживать себя, но что эта раздражительность происходила не от природного его характера, а была последствием одной попытки отравить его. Князь Лопухин уверял меня с некоторою торжественностью, что этот факт известен ему из самого достоверного источника. (Из последующих же моих разговоров с ним я понял, что это сообщено было самим императором Павлом княгине Гагариной девичестве Анне Петровне Лопухиной). Когда Павел был еще великим князем, он однажды внезапно заболел; по некоторым признакам, доктор, который состоял при нем, угадал, что великому князю дали какого-то яду, и, не теряя времени, тотчас принялся лечить его против отравы. Больной выздоровел, но никогда не оправился совершенно; с этого времени на всю жизнь нервная его система осталась крайне расстроенною: его неукротимые порывы гнева были не что иное, как болезненные припадки, которые могли быть возбуждаемы самым ничтожным обстоятельством. Князь Лопухин был несколько раз свидетелем подобных явлений: император бледнел, черты лица его до того изменялись, что трудно было его узнать, ему давило грудь, он выпрямлялся, закидывал голову назад, задыхался и пыхтел. Продолжительность этих припадков была не всегда одинакова. Когда он приходил в себя и вспоминал, что говорил и делал в эти минуты, или когда из его приближенных какое-нибудь благонамеренное лицо напоминало ему об этом, то не было примера, чтобы он не отменял своего приказания и не старался всячески загладить последствия своего гнева». (Светлейший князь П. П. Лопухин. 1788—1873/ Некролог // Русская старина, 1873. – Т. 7. – №5)

Женив Александра, бабушка решила женить и недоросля Константина³⁰, проводившего досуг в нелепейших забавах: «то он ловил крысу и, почти удавив ее, забивал полудохлую в ствол небольшой пушки, а потом стрелял в кого угодно; то ловил в окрестностях Царского Села молодых баб или девок и приставал к ним, а если не получал желаемого, кусал или щипал их». (http://www.nnre.ru/istorija/tainy_doma_romanovyh/p85.php Балязин Вольдемар Николаевич. Тайны дома Романовых)

Екатерина решила женить его, чтобы закончить безобразия Константина. Было отказано десяти невестам. Они приезжали в Петербург, но ни одна не понравилась Екатерине. Несостоявшиеся невесты уезжали, получив богатые подарки.

Остановились на дочери принцессы Саксен-Кобургской приехавшей с тремя дочерями, одна из которых стала супругой великого князя Константина. Придворные острили насчёт старомодности и безвкусицы платьев принцесс. Их представили после того, как был обновлён их гардероб. Великого князя Константина заставили выбрать младшую из трех принцесс, пятнадцатилетнюю Юлиану-Генриетту-Ульрику¹⁷⁷ – маленькая брюнетка, находчивая и умная, с чувством собственного достоинства и покладистым характером.

Женитьба великого князя Константина прошла гораздо незаметнее, но, тем не менее, во время пребывания принцесс Кобургских в Петербурге было много праздников и балов, в том числе, большой маскированный бал при дворе, памятный для Великой Княгини Елизаветы¹⁹¹ тем, что он вызвал единственный случай, когда Государыня выразила ей свое неудовольствие, не дав ей руку для поцелуя. Дворы Великих Князей и двор Государыни отправлялись на подобные балы отдельно, так что Великий Князь Александр⁶ с супругой давно уже были на балу, когда они встретили в одной из зал Императрицу. На следующий день Императрица сказала графу Салтыкову, что она была недовольна туалетом Великой Княгини, и обходилась с ней холодно в продолжение нескольких дней, Герцогиня Кобургская не сумела снискать любовь Государыни. Её Величество редко виделась с ней в интимном кругу, и по истечении трех недель стала торопить Великого Князя Константина сделать выбор. Он вовсе не хотел жениться. Но наконец он решился и остановился на принцессе Юлии¹⁷⁷. Молодая принцесса не была в восторге от его выбора. Ещё до свадьбы он был груб, а его нежности, очень походили на дурное обращение.

«24 октября 1795 года Константин сделал предложение матери невесты, а на следующий день состоялась помолвка». (http://www.nnre.ru/istorija/tainy_doma_romanovyh/p85.php Балязин Вольдемар Николаевич. Тайны дома Романовых)

7 ноября герцогиня и две ее дочери, награждённые бриллиантами и 160 000 рублей, уехали из Петербурга.

После отъезда родственников Юлиана¹⁷⁷была оставлена под надзором остзейской баронессы Шарлотты Карловны Ливен¹¹⁸, гувернантки Великих Княжон. Она стала жить вместе с сёстрами Александра и Константина учила русский язык и основы православия. Вместе с ними она учила некоторые уроки и обедала. Она так и не привыкла к строгому обращению. После принятия православия 2 февраля 1795 года принцессу стали называть Анной Федоровной. В свои четырнадцать лет Великая Княгиня Анна не получила должного воспитания и образования, но была романтична. При красивом лице она не была грациозной, но имела природный ум, была добра, но не умела, по мнению Балязина преодолевать слабости. (Вряд ли это можно назвать недостатком.) 3 февраля 1796 года молодых обручили, а 15 февраля – обвенчали. На Дворцовой площади и улицах выстроили до 9000 солдат и офицеров. Над головой жениха венец держал Иван Иванович Шувалов³⁹, а над невестой – Платон Зубов¹⁷¹.

В штате нового молодого двора состояло шестнадцать придворных во главе с гофмаршалом князем Борисом Голицыным19

Зимой, ежедневно приходя завтракать к своей невесте в десять часов утра, Великий Князь Константин приносил с собой барабан и трубы, а она должна была аккомпанировать ему на клавесине военные марши. Он считал это проявлением любви. Анна заслуживала большего счастья, чем сулил ей буйный нрав её супруга. Он мог даже ломать ей руки и кусать, что было лишь прелюдией их семейной жизни. Анна Фёдоровна утешалась общением с Великим Князем Александром⁶ и Великой Княгиней Елизаветой¹⁹¹, которая отдавала ей всё время, которое она могла уделить, и между ними завязалась дружба.

В день свадьбы был большой бал и иллюминация в городе. Их отвезли в Мраморный дворец, находившийся недалеко от Государыни, на берегу Невы, который был подарен Императрицаей Великому Князю Константину, и вокруг которого две недели продолжалось народное гулянье. Сначала им хотели отвести Шепелевский дворец, примыкавший к Зимнему, но из-за его поведения Государыня поняла, что за ним был нужен строгий надзор и разместила их в боковых апартаментах Эрмитажа.

«После венчания Великий князь требовал присутствия жены на „учениях“ в манеже, где любимым „аттракционом“ для супруга была стрельба из пушек живыми крысами! Анна Фёдоровна¹⁷⁷ от этого зрелища падала в обморок, что необычайно веселило Великого князя». 8).

Несчастная Великая княгиня проводила дни и ночи в рыданиях. Он оставался балбесом-фельдфебелем и в личной жизни. Не чураясь связей со шлюхами, он, в конце концов, наградил жену венерической болезнью.

Княгине было стыдно за своего мужа-садиста, она его ненавидела, но была запугана, сломленна и боялась пожаловаться Павлу Петровичу. Александр Павлович и его жена знали об её семейных прблемах, сочувствовали, но помочь не сумели. За восемь дней до убийства Павла I Анна Фёдоровна родила мертвого ребенка в Михайловском замке, за что (по слухам) Император Павел хотел посадить сына под арест.

Боханов пишет, что в 1801 году она навсегда покинула Россию. Александр I обеспечил её материально, и она не испытывала нужды в дальнейшем. Свою оставшуюся жизнь «она провела в Швейцарии, на вилле „Буассьер“, около Женевы». 4). Анна хотела развода только 12 мая 1820 года он был оформлен Царским манифестом.

Когда на Престол взошел Александр Павлович, то очень быстро Константин Павлович пустился «во все тяжкие». Хотя он числился Наследником Престола и носил титул «Цесаревича», но совершенно не интересовался такой перспективой. Он, занимая пост командующего польской армией, находился большую часть времени в Польше, где чувствовал себя вполне спокойно. Там Великий князь увлёкся молодой польской красавицей Иоанной (Жаннет) Грудзинской (1795—1831), дочерью польского графа Антона Грудзинского, на которой и женился через некоторое время после развода.

Летом 1796 года в Царском Селе появились новые лица: граф Эстергази, агент французских принцев, был очень хорошо принят Императрицей и стал слугой Зубова, который его поддерживал, его жена, любившая своих прежних государей, граф Штакельберг, наш бывший посланник в Варшаве, который обладал умением занимать общество – был ловким придворным и предан Зубову, граф Федор Головкин¹⁵⁷, хотя и незаметная личность, некоторое время играл известную роль, писала Головина в своих Записках. Будучи бесстыдным лжецом, он недолго пользовался милостью и был изгнан из кружка Императрицы. Граф Головкин стал чтецом и ценил Зубова¹⁷¹, который достал для него место посланника в Неаполь. Его дурное поведение заставило его отозвать. Он даже был на некоторое время изгнан из России. (Это мнение Головиной, но некоторые историки полагают его не совсем объективным)

Елизавета Алексеевна ¹⁹¹ выросла и похорошела. Она приковывала к себе все взгляды. Зубов с помощью графа Салтыкова¹²² участвовал в играх и увлёкся грацией и красотой, что заметил Великий Князь Александр Павлович⁶. Великая Княгиня была смущена, поскольку Великий Князь не любил свою жену так же, как она любила его поначалу и не сумел её понять, а она чувствовала потребность быть любимой.

Мария Фёдоровна¹³⁰ завидовала дружбе Императрицы и своей невестки, хотя их отношения были довольно принуждёнными со стороны Великой Княгини.

Екатерина в конце 1796 года сама поставила Зубова на место по поводу его непристойного поведения по отношению к Великой Княгине и заставила его измениться. В дальнейшем Зубов не рисковал.

В Великой Княгине не было ни мелочности, ни обыкновенных чувств, «более или менее составляющих жизненный роман, известный всем и который можно предугадать заранее». 8). Много добродетелей и чудных качеств было в ней, – писала Головина¹⁴³: – «Но никогда не понятая, не признанная, всегда отталкиваемая, она была предназначена к самым жестоким жертвам, обладая благородной душой, самым чувствительным сердцем и самым живым возвышенным воображением». 44).

Князь Адам Чарторыйский¹⁹² вместе с братом Константином (1773—1860, где в дальнейшем стали играть заметную роль, 12 мая 1795 года прибыли «в Петербург в мае 1795 года, чтобы уладить семейные имущественные дела. Их отец, Адам-Казимир Чарторыйский (1734—1823), как участник противороссийского движения, потерял все свои имения, а попытка вернуть их и привела его детей в Петербург». 4).

Старший – Адам – изящный с лицом страстного человека и выразительным взглядом отличался сдержанностью и молчаливостью. Младший – с французскими манерами, напротив, был очень оживлен и горяч. Великий Князь Александр сразу довольно тесно сблизился с ними и молодым графом Строгановым – другом старшего брата. Он полюбил их и испросил для них у Императрицы должностей камергеров, что она и сделала спустя несколько месяцев после их приезда. Она отличила Чарторыйских ради их отца, одного из замечательнейших людей Польши. Ей было важно привлечь его на свою сторону. Великие Княгини все более сближались друг с другом, несмотря на противодействие Великого Князя Константина³⁰, не допускавшего никакого сближения с его женой¹⁷⁷, бывшей полной противоположностью Великой Княгине Елизавете¹⁹¹. Князь Адам Чарторижский, ободренный особой дружбой Великого Князя, увлёкся Елизаветой. В свою очередь, его брат Константин влюбился в Великую Княгиню – Анну, почувствовавшую также склонность к нему. 12 июня 1796 года Аександр и его двор переехали в Царское село в новый очень красивый Александровский дворец20, построенный Екатериной для своего внука. И без того не слишком пуританское Екатерининское общество на природе вело себя более раскованно. Великий Князь⁶, будучи сам вовлечённым в предосудительные связи, не мог не видеть довольно предосудительного поведения своих друзей, но приводил каждый вечер к себе ужинать князя Чарторижского. Находясь вблизи от Великой Княгини Елизаветы, вольно или не вольно Адам не подавил свои чувства, хотя бы из уважения, принципов и благодарности к другу. Чувства князя Адама занимали всех. Эта смесь кокетства, интриги и заблуждений ставила Великую Княгиню Елизавету в тяжелое и затруднительное положение.

Двадцать пятого июня 1796 года прогремели пушечные выстрелы, возвещавшие о рождении сына – Николая¹⁴⁵. Мария Фёдоровна¹³⁰ лежала в Царском Селе. Екатерина была возле нее всю ночь, не спала и радовалась, что у неё стало одним внуком больше.

Новорожденного великого князя окрестили 6 июля в церкви Царскосельского дворца. Крёстными родителями были Александр Павлович и великая княжна Александра Павловна, которая заменила приболевшую Императрицу, некоторое время наблюдавшую за обрядом с хоров. Бабушка и отец принимали поздравления от всего двора. В тот же день были даны парадный обед, а вечером – бал.

Через некоторое время на одном из воскресных балов госпожа Ливен¹¹⁸, сообщила Государыне о проступке Великого Князя Константина³⁰, который жестоко обошелся с одним из гусаров. Доверенный камердинер подтвердил сообщение Ливен. Головина написала, что этот поступок был совершенной новостью для Государыни (конечно же она слукавила, ибо Екатерина прекрасно знала на что был способен её внук). Тем не менее, у Екатерины случился нечто вроде удара. Государыня распорядилась посадить его под арест и написалала о случившемся Великому Князю Павлу с просьбой наказать своего сына, что он и сделал. «На следующее воскресенье Государыня, хотя и не совсем хорошо себя чувствовала, приказала Великому Князю Александру⁶ дать у себя бал. Позвали Великую Княгиню Анну¹⁷⁷, которую Великий Князь Константин не хотел отпускать от себя; едва она пробыла на балу полчаса, как он послал за ней, и она уехала почти со слезами». 8).

Цесаревич после крещения тотчас уехал в Павловск. Великая княгиня Мария Фёдоровна оставалась в Царском Селе до 3 (14) августа, а затем также переселилась в Павловск. Новорожденный великий князь Николай Павлович остался, по заведённому обычаю, на попечении бабушки, которая почти каждый день его навещала.

Пользуясь отсутствием Павла Петровича, императрица передала великой княгине бумагу, в которой предлагала ей потребовать от цесаревича отречения от своих прав на престол, в пользу великого князя Александра Павловича, настаивая на собственноручной подписи Марии Фёдоровны. Великая княгиня отказалась, но решила скрыть от мужа требование его матери, что в дальнейшем открылось после кончины императрицы и повлияло на добрые отношения к ней Павла.

Вскоре императрица лично объяснилась по этому вопросу с великим князем Александром Павловичем. Она объяснила внуку государственную необходимость задуманного. Александр Павлович ответил письмом к императрице от 24 сентября, уцелевшее в бумагах князя Зубова¹⁷¹:” Ваше императорское величество, я никогда не буду въ состоянии достаточно выразить свою благодарность за то доверие, которымъ ваше величество соблаговолили почтить меня, и за ту доброту, съ которой изволили дать собственноручное пояснение къ остальным бумагам. Я надеюсь, что ваше величество, судя по усердию моему заслужить неоцененное благоволение ваше, убедитесь, что я вполне чувствую все значение оказанной милости. Действительно, даже своею кровью я не въ состоянии отплатить за все то, что вы соблаговолили уже и еще желаете сделать для меня. Эти бумаги съ полною очевидностью подтверждают, все соображения, который вашему величеству благоугодно было недавно сообщить мне, и который, если мне позволено будетъ высказать это, какъ нельзя более справедливы. Еще разъ повергая къ стонамъ вашего императорскаго величества чувства моей живейшей благодарности, осмеливаюсь быть съ глубочайшим благоговениемъ и самою неизменною преданностью.

Вашего императорскаго величества всенижайший, всепокорнейший подданный и внукъ Александръ». 44).

Шильдер¹⁹ сомневался в искренности Александра, который согласился с императрицей по поводу заявленных ей предположений, чтобы не огорчать её и не ухудшить её здоровье. В переговорах по делу о престолонаследии Александр проявил обычную свою «уклончивость, которую Екатерина подметила в нём ещё с детства». 44). Александр твердо решил сохранить за отцом право наследования, поскольку желал только мира и спокойствия, стремился к уединённой жизни и избавления от предназначенного ему высокого положения, одна мысль о котором, как он выражался, приводила его в содрогание. Шильдер привёл слова Александра, переданного ему каким-то лицом:” Если верно, что хотят, посягнуть на права отца моего, то я сумею уклониться отъ, такой несправедливости. Мы съ женою спасемся въ Америку, будемъ тамъ свободны и счастливы, и про насъ больше не услышатъ». Однако, Екатерина, была уверена в согласии внука на новый порядок престолонаследия и готовилась всенародно объявить свое решение, о чём было известно в обществе. В Петербурге поползли слухи, что 24 ноября, в день тезоименитства императрицы, а по другим известиям – 1 января 1797 года, последует манифест о назначении великого князя Александра Павловича наследником престола. Сохранилось предание, что бумаги по этому предмету были подписаны важнейшими государственными сановниками; называли: Безбородко¹⁵⁵, Суворовым¹⁸⁷, Румянцевым- Задунайским¹²³, Зубовым, митрополитом Гаврилой и другими. О Павле Петровиче говорили, что он будет удалён в замок Лоде21 44).

Пришла пора выдать замуж Александру Павловну¹⁴⁶. После мира в Вереле Екатерина и король Густав¹³⁸ стали обмениваться любезностями и оказывать друг другу внимание, противоречившее прежней ненависти, ожесточению и взаимным поношениям. В Швецию был отправлен граф Штакельберг, бывший послом в Польше. Екатерина стала изыскивать новые способы восстановления в Швеции свое влияние.

Её мечтой стало бракосочетание одной из великих княжон с наследным принцем шведским. Ходили разговоры, что этот брак был тайным пунктом мирного договора. Выбор пал на брак Великой княжны Александры¹⁴⁶ и Густава Адольфа¹⁷⁸ происхождение которого было очень хорошо известно Императрице. Было известно, что наследник Густава III был сыном графа Монка.

Шведские король и королева были детьми своего века и платили дань духу времени, относясь к супружеской верности с обычной тогда легкостью. Густав III¹³⁸ был ветренен, непостоянен и супруга его платила ему тем же. Однако, её сына Густав III признал за своего родного, оказывая ему знаки отеческой нежности, восхищаясь сам и заставляя других восхищаться его, будто бы, блистательными способностями.

Таинственная и внезапная смерть короля Густава¹³⁸ привела к власти герцога Зюдерманландского22, поскольку его племянник не достиг совершеннолетия. Герцог вполне определённо высказывался против русской политики. Он и Екатерина ненавидели друг друга со времени войны, когда грохот шведской канонады доносился до внутренних покоев царского дворца. Неудачи морской компании ещё больше озлобили герцога против русских. Он был осведомлён о брани и насмешках при петербургском дворе. Знал он и то, что в Эрмитаже ставились даже комедии, в которых он осмеивался. Тем не менее, Екатерина решила добиться своего.

Александра¹⁴⁶ воспитывалась и росла в надежде стать со временем королевой Швеции. Ей внушали это, говоря о симпатичности молодого Густава и его достоинствах. Известно, что некоторые лица, близкие к молодому Густаву, старались и в нём пробудить те же чувства.

С известием о смерти Густава III в Петеребург прибыл шведский генерал Блингспор. Он вновь повторил Екатерине желание короля породниться с русским царственным домом, и она начала настойчиво стремиться к осуществлению этой мысли.

Посредником был выбран Будберг, который недавно объехал Германию в поисках невесты для великого князя Константина. Он привёз принцессу Кобургскую с тремя дочерьми и был способен найти мужа для юной великой княжны.

У Густава Адольфа¹⁷⁸ были некоторые обязательства к принцессе Мекленбургской и Будберг поехал сначала в Мекленбург, чтобы добиться там отказа, а оттуда его отправили послом в Стокгольм. Деньгами, угрозами и обещаниями Екатерина добилась того, (пусть и на условии женитьбы короля только по достижении совершеннолетия), что регент, согласился на поездку в Петербург. Вопрос о браке, был затронут только слегка. Присутствие короля при своём дворе она считала почти выигранным делом. Екатерина рассчитывала на достоинства принцессы и на свои любезности королю, регенту и их свите. Она не сомневалась в том, что юный Густав¹⁷⁸, увидав Александру, отдаст за обладание ею и царство, и всю славу Карла XII23.

Наследник Густава III, Густав Адольф IV¹⁷⁸ родился 1 ноября 1778 года и за несовершеннолетием его регентом был объявлен его дядя, герцог Карл Зюдерманландский, о котором уже упоминалось. Переговоры о предполагаемом браке продолжались более четырёх лет и не привели ни к какому результату, кроме того, что русскому посланнику барону А. Я. Будбергу, который перед этим вёл переговоры о браке Константина Павловича, удалось уговорить шведского короля посетить Петербург, где Екатерина надеялась довести это дело до конца. Был затронут и вопрос о вероисповедании будущей королевы и супруги шведского короля, который послужил камнем преткновения к заключению брака между Александрой Павловной¹⁴⁶ и Густавом Адольфом¹⁷⁸, об отце которого ходило много слухов. Во время переговоров шведское правительство и его уполномоченные не выражали на этот счёт ничего определённого. Таким образом Екатерина и Густав IV должны были встретиться, не связанные никакими предварительными условиями.

Великую княжну Александру Павловну воспитывали в надежде видеть её со временем королевой Швеции и заговорили о браке Великой Княгини Александры со шведским королём. Головина¹⁴³, однако, упоминает о желании Екатерины выдать её замуж за графа Шереметева с чем не согласились его родные.

В июле 1796 года окончательно было решёно о приезде Густава Адольфа¹⁷⁸ в Петербург. Шведский король прибыл под именем графа Гага, в сопровождении своего дяди-регента (графа Ваза) и довольно многочисленной свиты (14/25) августа 1796 года вскоре после того, как двор возвратился в город из Царского села и остановился у своего посланника барона Штеддинга (Стединга).

Весь город стремился увидеть молодого монарха. Императрица, жившая в Таврическом дворце, переехала в Зимний дворец для приёма и празднеств в его честь. С первой встречи она старалась казаться очарованной и сама почти влюбленной. Она не позволила ему поцеловать свою руку, поскольку граф Гагский был королём, но он попросил поцеловать руку, как даме, которую он уважает и которой восторгается.

Екатерина нашла Густава таким, каким желала его видеть. Держась за руки их Величества вышли в гостиную. «Достоинство и благородный вид Императрицы нисколько не уменьшали красивой осанки, которую умел сохранить молодой король. Его чёрное шведское платье, волосы, падающие на плечи, прибавляли к его благородству рыцарский вид». 8). Все были поражены этим зрелищем. Государыня была приветлива с королём, сохраняя известную меру и достоинство. «Их Величества присматривались друг к другу, пытаясь проникнуть в душу. Прошло несколько дней, и Король завёл разговор о своем желании вступить в брак. Государыня, не высказав согласия, пожелала сначала договориться относительно главных пунктов. Переговоры и обсуждения следовали одно за другим; разъезды министров и договаривающихся сторон возбуждали любопытство при дворе и в городе. В большой галерее Зимнего дворца был дан бал. В этот вечер Король ещё не был осведомлен об отношении к нему Великой Княжны Александры». 8). Это очень беспокоило его. На большом празднестве в Таврическом дворце, княгиня Радзивил принесла её Величеству медальон с портретом Короля, сделанным из воска художником Тонса. Он сделал портрет по памяти, видев Короля всего только один раз на балу в галерее. Благоприятный ответ Великой Княжны был ему объявлен только утром.

Свидание короля с великой княжной было ещё занимательнее. Они оба были в замешательстве, а взоры окружающих, устремлённые на них, ещё больше увеличивали их смущение. Никто не имел столько прав на счастье, как Александра Павловна, писал Кобеко³⁴. В четырнадцать лет она уже совсем казалась взрослой с благородной и величественной осанкой, которую её годы делали еще привлекательнее. У неё были правильные черты и ослепительный цвет лица с отпечатком чистоты, непорочности и невинности. Пепельного цвета волосы (по другим данным волосы были тёмно-каштановыми) украшали её прелестную головку. Её ум, дарования и сердце вполне соответствовали её обаятельной наружности. Её воспитательницы – Ливен и Вилламова развили в Александре самые возвышенные и чистые чувства. С детства она отличалась благоразумием, здравомыслием и тонкой чувствительностью, что приводило к обожанию всех окружающих.

Шведскому королю было 17 лет. По словам Екатерины он был высок, строен, имел благородный, умный, приятный и в то же время важный вид, что заставляло его уважать, не смотря на молодые годы. Густав обладал юношеской прелестью, но без обычной юношеской неловкости. Его учтивость была проста и предупредительна. Всё, что он ни говорил, было обдуманно. К серьезным вещам он относился с полным вниманием, которого трудно было ожидать от его молодости. Он показывал знания, свидетельствовавшие о его основательном образовании, некоторая серьезность, соответствующая его сану, никогда не покидала его. При этом блестящем и многочисленном дворе он казался более развязным, чем молодые великие князья. Сама Екатерина с горестью заметила всю разницу между королём и её вторым внуком, которого она принуждена была посадить под домашний арест во время пребывания короля в Петербурге.

При свидании оба страшно смутились, и жадно устремлённые на них взоры всего двора увеличили это смущение. Оба решили, что они достойны друг друга, что чувства, питаемые ими с детства, сохранились. Александра думала, что станет самой несчастной, если государственные интересы Швеции или своенравие регента помешают заключению этого брака.

В четырнадцать лет она уже выросла и сформировалась: благородная, величественная осанка смягчалась присущей её возрасту и полу грацией, черты лица были правильны, а его цвет ослепителен. Её красивую голову покрывали светлые, пепельные волосы, а ясный, чистый и невинный лоб, казалось, носил божественную печать. Её ум, таланты и доброта вполне соответствовали обольстительной наружности. Её гувернантка мадемаузель Виламова способствовала развитию самых благородных и чистых чувств в её душе. С детства она пленяла и восхищала всех близких здравыми суждениями и особою чуткостью.

Редко можно было встретить молодого человека, не говоря о короле, более интересного, лучше воспитанного и так много обещающего, как шведский король. Ему минуло семнадцать лет. Он был высокого роста, строен, с благородным, умным и мягким выражением лица, в его внешности было что-то значительное, гордое, внушавшее уважение, несмотря на молодость. В юношеской грации не было присущей этому возрасту неуклюжести. Он был просто и учтиво вежлив. Всё, что он говорил, было продумано: к серьезным вещам он относился с несвойственным юности вниманием, его познания указывали на очень тщательное образование, и его никогда не покидала гордость, напоминавшая о его сане. Казалось, его не ослепила вся та роскошь российской империи, выставленная на показ. Густав не чувствовал себя стеснённым и легко освоился с блеском и многолюдством двора. Великие князья, которые ни с кем не умели разговаривать, хуже выглядели на его фоне.

«Готовились к празднествам и удовольствиям, обратившимся в скорбь и плач». 21). Вельможи империи старались разделить радость Императрицы, и в очередь, ею установленную, устраивали у себя праздники в честь молодого гостя. Первый был у генерал-прокурора графа Самойлова. «Многие из гостей, русских и шведов, ждали приезда Императрицы на балконе». 8). В момент появления её кареты, на небе увидели, как поднялась падающая звезда (comete) и исчезла за крепостью. Это явление природы вызвало много суеверных толков, – отметила Головина.

Графы Строганов, Остерман, Безбородко¹⁵⁵ поразили всех огромными расходами и роскошью празднеств. Придворные щеголяли друг перед другом богатой одеждой, а генералы – военными зрелищами, проводимыми в честь короля. Старик-генерал Мелиссино отличился манёврами и фейерверком. Такие же великолепные праздники и фейерверки были и во время свадьбы Александра I⁶. Густав был в постоянном восторге, с удовольствием каждое утро с регентом осматривал город, отмечая всё интересное и поучительное. Окружающие восхищались его умом, непринужденными и вежливыми манерами, хорошим воспитанием и образованием, а регент наслаждался впечатлением, которое производил его воспитанник. Сам Он был вдумчивым и наблюдательным, с острым умом и пристальным взором. Во время непрерывных празднеств молодые влюбленные часто виделись, танцевали и разговаривали. Они привыкали и очаровывались друг другом. Екатерина помолодела, много хлопотала и веселилась. О предстоящей свадьбе стали говорить открыто, а императрица обращалась с ними как с женихом и невестой, поощряя их любовь. Она даже заставила их однажды при себе обменяться первым поцелуем, что в последствии, усилило её горе.

Екатерина решила, что шведская королева будет православной и намеревалась отправить с молодой королевой попов, духовников и других надежных лиц, которые должны были оказывать ей поддержку в интересах России. Она хотела этого не столько из уважения к греческой вере, a скорее из желания польстить национальной гордости, не думая об унижении шведского народа и правительства. Ей казалось, что вопрос решён, поскольку король был влюблён и ослеплён, а регент, как ей казалось, совершенно покорён. В частных разговорах только слегка касались этого деликатного пункта, а король намекал, что из уважения к предрассудкам русских принцессу освободят от формального отречения. Считая дело решённым, императрица поручила своим министрам-фаворитам Зубову и Моркову выработать договор согласно её намерениям. С другой стороны, шведский посланник формально просил руки великой княжны на данной ему для этого аудиенци.

Король и регент посетили Павла Петровича и Марию Фёдоровну в Павловске и в Гатчине, где для них были проведены манёвры гатчинских войск. Сначала Павел Петрович не одобрял предположенный брачный союз своей дочери, но потом он казался им доволен.

Вся русская знать спешила разделить радость Екатерины. Нарышкин, графы Остерман, Самойлов, Строганов и Безбородко старались превзойти друг друга богатством своих праздников. Во время празднеств, следовавших одно за другим, королю и великой княжне часто представлялся случай видеться, танцевать и говорить друг с другом. Они освоились между собою и, казалось, были в восхищении друг от друга. Екатерина как бы помолодела: её давно уже ничего так не занимало и не оживляло. Предстоящий брак уже ни для кого не был тайной и стал предметом ежедневных разговоров.

23 августа 1796 года, через 10 дней после приезда короля, был назначен бал у Л. А. Нарышкина²³. Екатерина нашла нужным» …чтобы этотъ день былъ совершенно свободенъ, въ которомъ бы атенция никакъ не разделялась отъ главнаго объекта между двумя чрезвычайно молодыхъ особъ». 21). Поэтому она предложила Павлу Петровичу и Марии Фёдоровне сказаться больными и на бал не приезжать, сама же в это время планировала занимать регента.

Головина¹⁴³ в своих воспоминаниях приводит рассказ Екатерины: «Двадцать четвертого августа шведский король, сидя со мной на скамейке в Таврическом саду, попросил у меня руки Александры. Я сказала ему, что он не может ни просить у меня этого, ни я его слушать, потому что у него есть обязательства к принцессе Мекленбургской. Он уверял меня, что они порваны. Я сказала ему, что я подумаю. Он попросил меня выведать, не имеет ли моя внучка отвращения к нему, что я и обещалась сделать и сказала, что через три дня дам ему ответ. Действительно, по истечении трех дней, переговорив с отцом, с матерью и с девушкой, я сказала графу Гага на балу у графа Строганова, что я соглашусь на брак при двух условиях: первое, что мекленбургские переговоры будут совершенно закончены; второе, что Александра¹⁴⁶ останется в религии, в которой она рождена и воспитана. На первое он сказал, что это не подвержено никакому сомнению; относительно второго он сделал все, чтобы убедить меня, что это невозможно, и мы разошлись, оставаясь каждый при своем мнении». 8).

Между тем переговоры об окончательном заключении брачного союза продолжались. Единственное препятствие заключалось в вопросе о вероисповедании будущей королевы. Личное объяснение об этом Екатерины с Густавом¹⁷⁸ произошло на бале у генерал-прокурора Самойлова (26 августа), когда король заявил Екатерине, что основные законы Швеции требуют, чтобы королева исповедывала одну религию с королем.

Головина в своих записках отметила, что её Величество вошла в зал, когда Король был уже там. «После первых танцев Государыня удалилась в кабинет вместе с Королем. Туда были допущены некоторые лица из её близкого общества. Другие играли в бостон. В это время у их Величеств произошло совещание по поводу брака. Государыня передала Королю бумагу и попросила его прочесть её потом у себя. Вскоре Государыня возвратилась вместе с Королем в залу. Был подан очень хороший ужин, но Государыня не села за стол и рано уехала с бала. Король был очень занят Великой Княжной Александрой. Они не переставая разговаривали». 8).

6 сентября 1796 года Екатерина благословила любезную внучку убежденная, что дело сладится.

9 сентября 1796 года Синод по повелению Императрицы, разрешил вопрос, о возможности совершать заочно через поверенных обручение и бракосочетание особ Императорского дома с особами, в другой религии состоящими, если в брачном контракте будет обозначена доверенность, избранным от них другим лицам присутствовать, вместо их, при обрядах обручения и бракосочетании.

Головина¹⁴³ в своих записках привела копии некоторых бумаг, писанных собственноручно Государыней и Шведским королём, которые она получила спустя некоторое время после смерти Екатерины II.

«Это первое упорство продолжалось десять дней, но все шведские вельможи (excellences) не разделяли мнения короля. Наконец, я не знаю как, им удалось убедить его. На балу у посланника он сказал, что устранили все сомнения, которые возникли в его душе относительно вопроса о религии. И вот, всё казалось улаженным. Ожидая, я составила записку №1, и, так как она была у меня с собою в кармане, я передала ее ему, говоря: „Я вас прошу прочесть внимательно эту записку; она вас утвердит в добрых намерениях, которые я у вас нахожу сегодня“. На следующий день, на фейерверке, он поблагодарил меня за записку и сказал мне, что его огорчает только одно, что я не знаю его сердца. На балу в Таврическом дворце шведский король сам предложил матери обменяться кольцами и устроить обручение. Она сказала мне это: „Я говорила с регентом, и мы назначили для этого четверг. Условились, что оно будет совершено при закрытых дверях, по обряду греческой церкви“. Пока же договор обсуждался между министрами. В него входила статья о свободном отправлении религии, и она вместе с остальным текстом договора должна была быть подписана в четверг. Когда же прочли его уполномоченным министрам, оказалось, что этой отдельной статьи там не было. Наши спросили у шведов, что они с ней сделали. Они ответили, что король оставил её у себя, чтобы переговорить со мной об ней. Мне сделали донесение об этом случае. Было пять часов вечера, а в шесть часов было назначено обручение. Я сейчас же послала к шведскому королю узнать, что хочет он мне сказать по этому поводу, потому что перед обручением я его не увижу, а после будет слишком поздно отступать. Он послал мне устный ответ, что будет говорить со мной об этом». 8).

«Нисколько не удовлетворенная этим ответом, я, чтобы сократить, продиктовала графу, Маркову записку №2, для того чтобы, если король подписал бы этот проект удостоверения, я могла бы вечером сделать обручение. Было семь часов вечера, когда посланный был отправлен; в девять часов граф Марков возвратился с запиской №3, писанной рукою короля и подписанной, где вместо ясных и определенных выражений, предложенных мною, находились смутные и неопределенные. Тогда я приказала сказать, что я больна. Остальное время, проведенное ими здесь, прошло в ходьбе туда и обратно. Регент подписал и утвердил договор таким, каким он должен быть. Король должен был утвердить его через два месяца когда он будет совершеннолетним. Он послал его на обсуждение своей консистории». 8).

№1 – копия с записки Ее Императорского Величества, переданной из рук в руки королю Шведскому: «Согласитесь ли вы со мной, дорогой брат, что не только в интересах вашего королевства, но и в ваших личных интересах заключить брак, о желании вступить в который вы мне говорили?» «Если Ваше Величество согласна с этим и убеждено в этом, почему же тогда религия является препятствием его желаниям?» 8).

«Пусть Ваше Величество позволит мне заметить что даже епископы не находят ничего сказать против его желаний и изъявляют усердие в устранении сомнений по этому поводу». «Дядя Вашего Величества, его министры и все, кто благодаря долгой службе, привязанности и верности имеют право на доверие, сходятся в мнении, что в этой статье нет ничего противного ни совести, ни спокойствию его царствования». 8).

«Наши подданные, далекие от порицания этого выбора, будут восторженно приветствовать его, благословлять и обожать вас, потому что вам они будут обязаны верным залогом их благополучия и общественного и частного спокойствия». 8).

«Этот же выбор, осмелюсь сказать это, докажет доброту вашего суждения и рассудка и вызовет одобрение вашей нации». 8).

«Предоставляя вам руку моей внучки, я испытываю глубокое убеждение, что я делаю вам самый драгоценный подарок, который я могу сделать и который может лучше всего убедить вас в правдивости и силе моей нежности и дружбы к вам. Но, ради Бога, не смущайте ни ее счастья, ни вашего, примешивая к нему совершенно посторонние предметы, о которых было бы самое умное, если бы вы предписали глубокое молчание себе и другим, иначе вы откроете доступ неприятностям, интригам и шуму без конца». 8).

«По моей, известной вам, материнской нежности к внучке вы можете судить о моей заботливости об ее счастии. Я не могу не чувствовать, что тотчас же, как она будет соединена с вами узами брака, ее счастье будет неотделимо от вашего. Могла ли бы я согласиться на брак, если бы видела в нем малейшую опасность и неудобство для Вашего Величества и если бы, наоборот, я не находила в нем все, что может обеспечить ваше счастье и счастье моей внучки?» 8).

«К стольким доказательствам, собранным вместе и которые должны повлиять на решение Вашего Величества, я прибавлю еще одно, заслуживающее наибольшего внимания Вашего Величества. Проект этого брака был задуман и взлелеян блаженной памяти покойным Королем, вашим отцом. Я не буду приводить свидетелей относительно этого признанного факта ни из числа ваших подданных, ни из моих, хотя их очень много, но я назову только французских принцев и дворян их свиты, свидетельство которых, тем нe менее, подозрительно, что они совершенно нейтральны в этом деле. Находясь в Спа вместе с покойным королем, они слышали, как он часто говорил об этом проекте, как об одном из наиболее близких его сердцу, и исполнение которого самым лучшим образом могло закрепить доброе согласие и дружеские отношения между двумя домами и государствами». 8).

«Итак, если этот проект является мыслью покойного короля – вашего отца, как мог этот просвещенный и полный нежности к своему сыну государь задумать то, что повредило бы Вашему Величеству в глазах его народа или уменьшило бы к нему любовь его подданных? Что этот проект был результатом долгого и глубокого размышления, слишком доказывается всеми его поступками. Едва укрепив власть в своих руках, он внес в сейм торжественный закон о терпимости ко всякой религии, чтобы навсегда рассеять в этом отношении весь мрак, порожденный веками фанатизма и невежества, и который было бы неразумно и недостойно похвалы воскрешать в настоящее время. На сейме он еще более открыл свои намерения, обсуждая и решая с наиболее верными из своих подданных, что в случае брака его сына и наследника соображения о блеске дома, с которым он может породниться, должны брать верх над всем остальным и что различие религий не внесет никакого препятствия». 8).

«Я приведу здесь один случай, бывший на том же сейме; дошедший до меня и который все подтвердят Вашему Величеству: когда разбирался вопрос об определении налога на подданных во время его брака, в акте, составленном по этому поводу, стояло: Во время брака наследного принца с принцессой лютеранского вероисповедания. Епископы, читая проект этого акта, по собственному побуждению зачеркнули слова: с принцессой лютеранского вероисповедания». 8).

«Соблаговолите, наконец, довериться опыту тридцатилетнего царствования, в течение которого я большею частью достигала успеха в моих предприятиях. Именно этот опыт в соединении с самой искренней дружбой осмеливается дать вам правдивый и прямой совет, без всякой другой цели, кроме желания видеть вас счастливым в будущем». 8).

«Вот мое последнее слово: Не подобает русской княжне менять религию. Дочь Императора Петра I вышла замуж за герцога Карла Фридриха Голштинского, сына старшей сестры Карла II. Для этого она не меняла религию». 8).

«Права его сына на наследование престола королевства были, тем не менее, признаны сеймом, который отправил к нему торжественное посольство в Россию, чтобы предложить ему корону. Но Императрица Елизавета уже объявила сына своей сестры русским Великим Князем и своим предполагаемым наследником. Условились тогда в предварительных статьях договора в Або, что дедушка Вашего Высочества будет избран наследником шведского трона, что и было исполнено. Таким образом, две русские государыни возвели на трон линию, потомком которой являетесь вы, Ваше Величество, и блестящие качества которой предвещают царствование, которое никогда не будет слишком благополучным и слишком прекрасным в моих глазах». 8).

«Пусть Ваше Величество позволит мне откровенно прибавить, что ему необходимо встать выше препятствия и сомнений, устраняемых всякого рода доводами, и которые могут только повредить его личному счастью и счастью его королевства». 8).

«Я скажу больше: моя личная дружба к вам, со дня вашего рождения ничем не опровергнутая, позволит заметить Вашему Величеству, что время торопит, и, если вы не решитесь в эти дни, когда вы находитесь здесь, дело может совершенно не удаться благодаря тысячам препятствий, которые вновь представятся, как только вы уедете, и если, с другой стороны, несмотря на прочные и неопровержимые основания, которые были приведены как мною, так и людьми, наиболее заслуживающими доверия, все-таки религия оказывается непреодолимым препятствием для обязательств, которые, как казалось неделю тому назад, Ваше Величество желали заключить, то вы можете быть уверены, что с этого момента больше не будет подниматься вопроса о браке, как бы он дорог ни был для моих нежных чувств к вам и к моей внучке». 8).

«Я приглашаю Ваше Величество внимательно подумать над всем мною сказанным, прося Бога, направляющего сердца королей, просветить вас и внушить вам решение, согласное с благом вашего народа и вашим личным счастьем». 8).

№2. Проект. «Я торжественно обещаюсь предоставить Ее Императорскому Высочеству Великой Княгине Александре Павловне, моей будущей супруге и королеве Швеции, полную свободу совести и отправления религии, в которой она рождена и воспитывалась, и я прошу Ваше Императорское Величество смотреть на это обещание как на акт наиболее обязательный, какой я мог дать».

№3. «Дав уже свое честное слово Ее Императорскому Величеству, что Великая Княжна Александра никогда не будет стеснена в том, что касается религии, и, так как мне показалось, что Ее Величество осталась довольна, я уверен, что Ее Величество нисколько не сомневается, что я достаточно знаю священные законы, налагаемые на меня этим обязательством, так что всякая другая записка была бы совершенно излишней». ПОДПИСАНО: Густав-Адольф. Сего 11/22 сентября, 1796 г. 8).

Молодой шведский король стал причиной горя императрицы, поскольку в конечном итоге отказался жениться на великой княжне Александре Павловне¹⁴⁶.

Обручение было назначено на вечер 10 (21) сентября 1796 года, который стал самым печальным и прискорбным днём Императрицы. Двору было назначено собраться на торжество в тронную залу. Весь двор явился в тронный зал при полном параде. Юная великая княжна, одетая невестой, явилась в сопровождении родителей, приехавших из Гатчины на обручение дочери, сестёр и братьев с их супругами. Духовенство, дипломатический корпус и двор были на лицо в семь часов вечера, кроме короля, отсутствие которого всех удивляло. Сама императрица появилась во всем своём великолепии. Князь Зубов¹¹⁴ много раз появлялся и исчезал, испытывая терпение императрицы, что возбудило любопытство и перешёптывание окружающих. Придворные стали перешептываться между собою: «Что же случилось? Не заболел ли король? Как можно заставлять ожидать Императрицу, посреди всего двора?» 8). Но король не появлялся.

Причиной задержки стала непростительная небрежность или самонадеянность Зубова и Моркова, отложивших подписание договора до дня обручения, который должен был отправиться ко двору в семь часов вечера, стало появление дипломата Моркова в шесть часов с брачным контрактом, составленным им вместе с Зубовым. Густав¹⁷⁸, прочтя контракт, увидел там пункты, о которых не было условлено с императрицей, очень изумился и спросил, от её ли имени дают ему его на подпись. По прочтении проекта, Густав Адольф не согласился принять отдельной статьи договора, касающейся религии. В ней было постановлено, что королева сохраняет своё вероисповедание и будет пользоваться правом свободного отправления богослужения по обрядам церкви, в которой родилась. Густав заметил, что не хочет стеснять совесть принцессы, но что «он не согласен ни на часовню, ни на духовенство» 16). в королевском дворце, что наедине она может исповедывать свою религию, и что на людях и во всех публичных церемониях она должна исповедывать религию страны. Моркову пришлось забрать свои бумаги и доложить Зубову об отказе короля подписать их. Он не мог доложить об этом императрице, откружённой двором в тронном зале и ожидавшей короля. Стараясь не допустить скандала, Безбородко¹⁵⁵ и некоторые приближённые являлись к королю, умоляя его уступить к чему склонялось и его окружение. Тогда ему было предложено, вместо подписания отдельной статьи договора, дать, от своего имени, обязательство в том, что он разрешит своей супруге полную свободу совести и отправление религии, в которой она родилась. Однако, король отказался подписать акт, утверждая, что он уже дал Екатерине честное слово в том, что совесть великой княжны никогда не будет стесняема, что касается религии, то всякое письменное в этом обещание уже излишне. Напрасно русские уполномоченные докладывали королю, что Императрица ожидает его, что двор уже собрался, что теперь не время вести переговоры и что все льстят себя надеждой, что король не захочет нанести оскорбления ни Государыне, ни великой княжне, ни России. Большинство шведов из свиты Густава были подкуплены. Молодые придворные, очень рассчитывали на свадебные подарки и теперь были сильно раздосадованы, что свадьба не состоится. Некоторые из шведов, привлечённые обещаниями Екатерины и надеждой на щедрость государыни постарались внушить молодому королю такое решение и возбудить в сердце его чувство, которое уже вселили в сердце великой княжны Александры. Шверинг, Штейнбок и лица, близко стоявшие к великим княжнам постоянно, переписывались между собой, о чём было известно императрице через госпожу Ливен, главную воспитательницу принцесс. Даже регент несколько смягчился и, казалось уступил, не то испугавшись, не то передумав, но ограничился словами, что дело зависит от короля, а потом, отведя его в сторону, начал ходить с ним по комнате и, как казалось, увещевал его согласиться. Скорее всего, прилюдные советы регента были притворны, который хотел всё свалить на упрямство короля, чтобы не навлечь на себя месть Екатерины. В большой тайне держались имевшиеся обязательства Швеции против Франции, но этому препятствовали еще более секретные обязательства регента относительно директории. За этим обязательством в нежелании действовать против Франции стояли обещанные и частью уже полученные четыре миллиона. («У него была привычка протягивать рукой шляпу, дававшая придворным повод к самым злым насмешкам» 21).)

Регент сослался на решение короля. Посол Стединг и Флемминг открыто заявили, что они никогда не посоветовали бы королю идти против законов королевства.

Король громко ответил регенту: «Нетъ, я не хочу, я не могу, я ни за что не подпишу». 21). Он воспротивился всем убеждениям и просьбам, наконец, раздраженный, еще раз повторил свой отказ и торжественно объявив, что не подпишет ничего противного законам своей страны, удалился в свою комнату.

Переговоры между русскими уполномоченными и королем длились с двенадцати часов дня почти до десяти часов вечера. Екатерина и её двор всё ещё ждали: наконец пришлось доложить Государыне, что все кончено. Зубов таинственно подошёл к ней и стал говорить ей что-то на ухо; Екатерина встала, произнесла несколько невнятных слов и почувствовала себя дурно, у неё даже случился легкий удар – » предшественник того, который несколько недель спустя свел её в могилу. Императрица удалилась, и двор был распущен под предлогом внезапного нездоровья короля, но весть об истинных причинах быстро распространилась». 8). Обер-гофмаршал князь Барятинский вышел в зал, где был собран двор, и смущённый объявил, что бал отлагается по случаю внезапного нездоровья Императрицы. Однако, вскоре всем стала известна истинная причина. Одни возмущались дерзостью маленького шведского короля, другие – неосторожностью мудрой Екатерины, которая допустила этот скандал, но больше всего возмущались самонадеянностью и высокомерием Зубова и Моркова, которые вообразили, что обойдут шведов и врасплох добьются подписи брачнаго контракта. Их подвергли критике за то, что они довели свою Государыню до такого скандала.

Жертвой этого неумелого ведения дела, вызывающего общее сочуствие, была великая княжна Александра Павловна. Она едва имела силы добрести до своей комнаты, где, заливаясь слезами в присутствии гувернанток и камеристок, впала в отчаяние. тронувшее всех близких и повлекшее за собой серьезную болезнь.

Массон24 в своих воспоминаниях отметил, что через день после этой непредвиденной развязки было тезоименитство великой княгини Анны Федоровны177. По этикету, полагался придворный бал, на котором Мария Фёдоровна130 не желала быть, но покорилась приказанию Екатерины. Шведский король появился в белой галерее печальный и смущенный. Всем присутствующим было неловко, и никто не желал танцевать. Даже Зубов дулся на шведского короля. Государыня Екатерина появилась на одну минуту, была очень сдержанна и говорила с ним со всем возможным благородством и непринужденностью. Великий Князь Павел был взбешён и бросал уничтожающие взгляды на короля. Заболевшая Александра Павловна вовсе не появилась на балу. Король протанцевал с другими принцессами, минутку побеседовал с великим князем Александром6 и скоро удалился, раскланявшись со всеми ещё вежливее, чем обычно. Это было его последним появлением при русском дворе. Праздники закончились. Одни притворялись, другие были действительно больны. Все сочувствовали Густаву178 и Александре146, возбудившими всеобщую симпатию. Ее жалели, как жертву надменности и глупости, его же за то, что ему приходилось принести столь тяжелую для сердца жертву. Зубова и Моркова громко проклинали, поведения императрицы никто не понимал, сама она была в величайшей досаде. Почти совсем одна она удалилась на целый день в Таврический дворец под предлогом празднования закладки часовни.

Всеми мерами старались поправить дело. Король вместе с регентом ещё раз увиделись с Екатериной наедине, а уполномоченные не раз собирались на совещания. В конце – концов, Густав уклонился от прямого ответа, заявив, что, будучи не в праве, по шведским законам, исполнить желание императрицы, он посоветуется об этом с сеймом, который соберётся при его совершеннолетии через два месяца. Если сейм согласится на то, чтобы королева была православной, он будет вновь просить руки великой княжны. 17 сентября, благодаря усилиям Безбородко, был подписан предварительный договор, с условием его ратификации королем, по достижении им совершеннолетия. Густав IV покинул Петербург 20 сентября, в день празднования рождения великого князя Павла Петровича.

Граф Морков говорил Головиной¹⁴³, что Государыня была в такой степени огорчена поведением короля, что у неё после второй записки появились все признаки апоплексического удара.

Массон, не отличающийся хорошим отношением к России, объяснил произошедшее в своих записках: «Чтобы съ корнемъ уничтожить всь надежды Екатерины, регентъ сдьлалъ весьма чувствительный выпадъ. Отъ лица своего юнаго питомца онъ сдьлалъ предложение принцессь Мекленбургской, съ которой и состоялось торжественное обручение, о чемъ онъ приказалъ оповьстить всь дворы. Въ Петербургъ съ этой миссией былъ отправленъ гр. Шверингъ, уже бывавший въ Россиии, благодаря своей наружности, имьвший тамъ много приятельницъ; но въ Выборгь его ожидало распоряжение императрицы, запрещавшее ему явиться къ ней: поступокъ весьма странный, въ немъ сказалась не несдержанность государыни, а досада обиженной женщины. Какъ! она не желаетъ принимать установленнаго обычаемъ оповьщения только изъ-за того, что шведскій король женится на другой, вмѣсто ея внучки! Вѣдь это попросту поступокъ обманутой любовницы, лишенной скромности и истинной гордости. Этотъ унизительный взрывъ досады она должна бы была подавить изъ уважения къ себь, къ своему полу и, главнымъ образомъ, къ своей очаровательной внучкѣ. Въ этотъ моментъ она забыла свою роль Екатерины Великой.

Она вельла своему стокгольмскому повьренному въ дьлахъ, вьрнье въ интригахъ, передать регенту въ объясненiе столь обиднаго и неделикатнаго поступка удивительную ноту, которую читали въ нѣкоторыхъ газетахъ. Въ ней она не только возводитъ нагерцога Зюдерманландскаго обвиненіе въ оскорбленіи царскаго величества изъ-за егосношеній съ Франціей, но и намекаетъ на его соучастіе въ убійствѣ короля-брата, возмездіе за котораго она беретъ на себя. Но досада Екатерины и безразсудство ея министровъ завели ихъ еще дальше. Заговорили отомъ, что съ королемъ шведскимъ собираются поступить, какъ съ Сганарелемъ и пушками принудить его расторгнуть помолвку, съ принцессой Мекленбургской и жениться на великой кн. Александрь. Милая великая княжна вполнь заслуживала, чтобы молодой принцъ сражался за обладание ею, а не отбивался отъ нея. Къ тому же говорили, что король уже влюбленъ въ нее; что дядя насилуетъ его волю, а онъ только и думаетъ, какъ бы избьгнуть брака съ принцессой Мекленбургской и, дождавшись совершеннольтия, заявить о своей склонности къ другой претенденткь». (Массон К. Мемуары Массона о России. / Извлечения /Пер. П. Степановой // Голос минувшего, 1916. – №4. Электронная версия. URL: https://memoirs.ru/texts/Masson_GM16_4P.htm)

До несчастного дня несостоявшегося обручения, Павел Петрович принимал участие почти во всех праздниках, приезжая для этого из Павловска и Гатчины, но на следующей день вечером уехал и более не виделся с Густавом IV. Единственным хорошим результатом пребывания Густава IV¹⁷⁸ в Петербурге было то, что оно произвело некоторое сближение Павла Петровича с Екатериной. Почти ежедневные переезды из загородных дворцов в Петербург и обратно чрезвычайно утомляли Марию Фёдоровну. Великая княгиня говорила: «… если все мои дочери при ихъ замужестве будутъ мне также дорого стоить, какъ Александра, я умру на дороге». 21).

В газетах почти ничего не писали об этом —не осмеливались.

Позднее он женился на молодой принцессе Фредерике Баденской – сестре великой княгине Елизаветы, но был с ней не счастлив. Александра, которую выдали за австрийского эрцгерцога, палатина Венгерского тоже была несчастна и умерла при родах.

Король уехал через восемь дней после разрыва, 20 сентября 1796 года в день празднования рождения великого князя Павла, оставив после себя много горечи и досады в императрице, много страданий и любви в заболевшей молодой великой княжне, и всеобщее сожаление, и уважение. Несмотря на неожиданный разрыв, согласно обычаю, стороны обменялись подарками.

О великом князе Павле почти не говорили, поскольку с ним мало считались во всех вопросах даже касающихся его детей, не говоря о государственных. Он жил в своём Гатчинском дворце, и за все, почти шестинедельное, пребывание короля, только раз или два появился в Петербурге. Великая княгиня – его супруга была вынуждена ездить в Петербург три или четыре раза в неделю, чтобы присутствовать на празднествах и проявлять хотя бы внешним образом свои материнские права и обязанности. Король для проформы был раз в Гатчине и в Павловске. Павел и регент были слишком разными и не смогли понравиться друг другу. Павел впервые оказался солидарным со своей матерью и даже превзошел её строгостью и преданностью православию. Даже костюмы шведов, их короткое платье, плащи, ленты, и круглые шляпы внушали ему непреодолимое отвращение.

Отсутствие профессионализма в управлении Кобеко³⁴, ссылаясь на мнение А. П. Ермолова¹⁶⁵, оправдывал недостатком образования, отсутствием школ, быстрым возвышением, неспособностью и нежеланием вникнуть в свои обязанности и изучить подноготную своей службы.

Лучшие люди того времени скорбели о том, что дела государства шли вкривь и вкось и в особенности о том, что причинами этого были небрежность и личные виды, а содействовать исправлению зла, не имел возможности и средств. Они хорошо понимали положение Цесаревича Павла Петровича и сочувствовали ему.

В последние полгода жизни императрицы, несмотря на то, что она практически отошла от дел, которыми руководил Платон Зубов¹⁷¹, жизнь страны продолжалась так, как было заведено при длительном правлении Екатерины. «В апреле 1796 года после окончания польских дел и добровольном присоединении Курляндии к Российской Империи, прибыл в Петербург персидский хан Муртаза Кулихан, лишенный своих владений Агою Магмет Ханом, захватившим Персидское государство и истребившим династию Софиев. Несмотря на неприязнь к России Муртазы Кулихана, его поданные убедили императрицу в том, что без военных мер невозможно было освободить Персию от турок, водворить там спокойствие, восстановить нашу торговлю» 38). и оградить от оскорблений находившихся там российских подданных. Генералу графу Валериану Зубову¹⁸⁸ – брату последнего фаворита Екатерины, было дано повеление с вверенною ему армией вступить в Персидские пределы. 17 апреля город Дербент капитулировал, наши войска двинулись дальше, не встречая почти нигде сопротивления.

21 апреля 1796 года наступил последний день рождения императрицы Екатерины. Ей исполнилось 67 лет.

29 июля, когда Екатерине осталось жить 100 дней, она предложила Марии Фёдоровне¹³⁰ подписать акт об отстранении Павла от престола и назначении наследником Александра6.Мария Федоровна отказалась, но не посмела сказать об этом мужу и впоследствии жестоко поплатилась за своё молчание. Однако, она просила сына: «Дитя мое, держись, ради Бога. Будь мужествен и тверд. Бог не оставляет невинных и добродетельных». 38).

20 сентября 1796 года Великому князю Павлу исполнилось 42 года, и он вычитал в Астрологическом календаре: «Родившийся между 15 дня сентября до 13 октября, если благополучно проживет 42-й год, то будет жить до 99-ти лет». 38).

Петербург в октябре 1796 года все ожидали, что 1 января 1797 года будет обнародован весьма важный манифест. Саблуков¹⁰⁸ писал по этому поводу: «Носившаяся до того молва, якобы не намерена она была оставить престол свой своему сыну, а в наследники по себе назначала своего внука, подавала повод многим опасаться, чтоб чего-нибудь тому подобного при кончине государыни не последовало». 38).

Первый министр Англии Питт¹⁸⁹ начал составлять новую коалицию европейских монархий против Франции с присоединением к её Турции, а в Константинополе Султан размышлял о том, следует ли ему воевать против Франции. Активизировался генерал Бонапарт⁵, который повёл французскую армию и освободил Италийский полуостров от власти местных тиранов и протекции Австрийской империи. 4 (15) ноября 1796 после того, как Арколе устоял против ряда атак, Наполеон решил лично схватил знамя, бросился на мост и водрузил его там.

Великий князь отец остался в Гатчине до нового 1797 года, где занимался своими обычными военными упражнениями, не зная, что очень скоро всё переменится и начнётся новый последний этап его жизни.

До настоящего времени история правления Екатерины Великой далека от объективности. Не умаляя её достижений, особенно касающихся «приращения земли Российской», следует знать и реальное состояние страны в эпоху Екатерины II.

Генрих фон Реймерс 25в своём сочинении, оконченном за месяц до гибели императора Павла, конечно же, своей резкой характеристикой слабых сторон учреждений предшествовавшего царствования Екатерины II, хотел противопоставить достоинства нововведений и преобразований Павла. Тем не менее, нельзя сбрасывать со счетов мнения других современников и историков.

В последние годы царствования Екатерины Россия обладала особенно великими военными силами, но едва ли половина их достигала цели. Вследствие страшных злоупотреблений, когда некоторые лица считали в праве присваивать себе большую часть того содержания, которое выдавалось на войско, беспорядков и пристрастие произвели такой хаос, что нужен был энергичный монарх, который ввел бы порядок и благоустройство в армии. Твердый и непоколебимый характер Павла I, привёл наконец к этой цели, и личный интерес, укоренившийся на военной службе был уничтожен. Его заменили деятельность и усердие к службе царю.

В то время каждый мушкетёрный полк состоял из 1726 человек, а каждый гренадёрский полк из 4000 человек фронтовых, но редко случалось выставить на плацпараде 800 человек мушкетёрного полка, потому что командир полка, являющийся его безграничным хозяином, отбирал по 20 и 25 человек с каждой роты для своих личных надобностей, в своих поместьях; или же отдавал их в услужение частным лицам, а заработки их, точно по праву, удерживал за собою. Эти несчастные, спустя некоторое время, заменялись другими солдатами из тех же рот, но они уже не годились для армейской службы, будучи оборваны и огрубев, как мужики. В сформированных в 1795 г. средних ротах, обычно находились только 20 или 30 человек, а все прочие располагались в так называемом казначействе, то есть в большой мастерской, находившейся в ведении полковника.

При штабе каждого полка имелось большое помещение для полковых повозок, лошадей и возчиков. Тут же находились квартиры для 24 мастеров, записанных в полковой штат и обязанных ремонтировать повозки, ружья и солдатскую амуницию. В мастерскую, в которой постоянно работали иногда более ста человек, отбирались рекруты, владеющие каким-либо ремеслом и военной службой они уже никогда не занимались. Изделия такой мастерской полковник продавал в свою пользу, не оставляя мастерам ни гроша. Для ротных командиров эти казначейства были истинным пугалом, поскольку, если,», например, один из хорошо выученных солдат вздумает на досуге» 35). что ни будь мастерить, то полковник или его приятель, успев пронюхать о том, тотчас-же забирают его в мастерскую, откуда он уже не возвращается в строй, поскольку уже не годится для воинской службы, ослаб от тяжелой работы, лишился прежнего проворства и служил бы только помехой в роте. Кроме того, полковники держали у себя для удовольствия до сотни человек музыкантов и певцов, состоявшие большей частью из молодых солдатских детей и зачисленных в роты. Эта молодежь постоянно окружала полковника, и часто случалось, что он производил своих любимчиков в унтер-офицеры, которые занимали вакансии. В следствие чего, роты, и без того лишенные хороших офицеров, теряли возможность получить хороших унтер-офицеров. Эти люди уже никогда не появлялись во фронте. Они оставались при полковнике для развлечения его гостей. Отставники, как правило, оставались в услужении у полковника. Чтобы ротные командиры не вздумали повредить полковнику или при инспекторском смотре, или при других каких-либо неожиданных случаях, им предоставлялась возможность распоряжаться бесплатно таким числом мастеровых из роты какое было ему нужно. Многие из капитанов были не прочь нажиться за счёт солдат и их, конечно, не жалели. «Деньги и провиант, назначенные для солдат от казны, офицеры брали себе, а солдат употребляли как хотели». 35). Хотя главная забота командира полка состояла в наживе, но были и такие командиры, которые, сверх этой главной заботы, старались прославить свой полк отличным его обучением, что доводило фронтовых солдат до изнеможения. Небольшое число фронтовых солдат обязаны были не только содержать все рассчитанные на весь полк караулы, но и находиться на учении зимой и летом. «Тиранство часто принимали за усердие к службе, обращение с рекрутами было самое дурное. Старшие из этих несчастных были сильно притесняемы офицерами, независимо от обычных формальностей приема». 35).

Офицеры, откомандированные для принятия рекрутов, присваивали себе как казенные деньги, так и рекрутские, оставленные их родителями; а по приходе в полк, с несчастными до того жестоко обращались на ученье, что одни бежали, другие заболевали, не то от перемены климата, не то от побоев. Из ста рекрутов едва-ли оставалось годных пять-десять человек солдат, и из этих очень немногим удавалось выслужить двадцатипятилетний срок. Лазареты представляли тоже весьма печальное зрелище. «Отпускаемые туда ежегодно лекарства обыкновенно никуда не годились; а приемщик никогда не осмеливался отказываться от них, или заявлять о негодности медикаментов». 35). Так пришлось очень худо одному честному и человеколюбивому медику, который в сентябре месяце, то есть до истечения годового срока, сделал представление в медицинскую коллегию о том, что по причине свирепствующей в полку эпидемии всё лекарство закончилось, и необходимо приобрести его дополнительно на последние три месяца, хотя бы в счёт будущего года. На это требование последовал отказ, с угрозой получить отставку. Больные должны были поплатиться жизнью за эту экономию. Фактически только треть молодых людей, высланных штабом, достигали цели, остальные же были потеряны. Отданные на службу солдаты не в состоянии были исполнять свои обязанности и блюсти дисциплину.

Командир полка, считая солдат за свою собственность, с тем большим правом удерживал за собою большую часть того, что отпускалось на содержание и обмундирование солдат. Рядовой иногда вовсе не получал своего жалованья, или же с большим вычетом, чему поводом служила страсть полковников менять мундир. Чаще всего выдача жалованья проходила с опозданием на несколько месяцев, поскольку полковники выжидали, смерти личного состава полку, долю которых они и присваивали. Бессовестные ротные командиры и фельдфебели обделяли солдат провиантом, так что в походе и на постое солдат считал себя в праве брать с обывателей всё, что попадется под руку, и следствием этого были насилие и грабёж. В Финляндии, где к концу царствования Екатерины II проходило много солдат, поселяне обычно убегали в лес, когда подходила к их деревне команда, оставляя двор и дом на произвол судьбы. А несчастье крестьян, деревня которых выходила на большую дорогу, было еще значительнее. Как у них, так и по всей окрестности отбирали лошадей иногда до сотни, чем не только лишали их возможности производить работы, но и отнимали у них их главное богатство без вознаграждения. Причиной грабежей была та, что казенные лошади и фураж составляли значительнейшую часть доходов полковника. Вместо положенных на каждый полк до 250 лошадей, держали только 50 или 60, а кормили их зимой тем сеном, которое было скошено солдатами в течение лета бесплатно. Отпускаемый фураж и ремонтные деньги составляли годовой доход полковника порядка десяти тысяч рублей.

Кавалерийские полковники, за исключением немногих, поступали так же, а при выдаче фуража натурой, за исключением самого ничтожного количества, достаточного только для предохранения животных от голодной смерти, фураж продавался, а деньги, присваивали полковые командиры. Если кавалерийский полк получал приказ немедленно выступить в поход, а отощавшие лошади грозили порой свалиться с ног под тяжестью своих седоков, то тогда их начинали откармливать ячменем от чего их вспучивало, но придавало им здоровый вид. В конечном итоге они заболевали и дохли.

Большая часть офицеров екатерининского времени была невежественна и не многие понимали свои служебные обязанности. Офицер для своих солдат должен был быть на войне предводителем, на ученье в мирное время наставником, а на квартирах отцом, но господа офицеры тратили своё время на пустяки, и им уже некогда было заботиться о долге и чести своей. Бывшие немногие честные люди терялись и падали духом в этой толпе тунеядцев и глупцов, которым, благодаря протекции, отдавалось предпочтение. Над ними посмеивались, как над педантами, заботившемся о деле, в то время ничего не стоившему. Чины и ордена давались тем, которые ничего не делали, кроме ежедневных посещений своих сильных покровителей для осведомления об их здоровье. «Иные лезли в гору ещё более подлыми путями». 35). Одним из таких способов доставления себе всего, что только может дать счастье своим любимцам, было поступление в адъютанты к какому-нибудь знатному генералу в столице. Выпросив себе такую должность, офицер мог надеяться на повышение и прочие блага. При некоторых генералах состояло иногда более ста офицеров, а в полках ротами командовали прапорщики. В результате чего полки были лишены офицеров, за то тем большее число тунеядцев населяло столицу, прокармливаясь часто нечестным способом и увеличивало своим не похвальным поведением и так уже известную распущенность нравов.

Императорская гвардия также не мало содействовала унижению достоинства офицерского звания. Сюда с малых лет записывались дворянские дети. До шестнадцатилетнего возраста они воспитывались дома, порой не получая никакого систематического образования. Наконец, когда матерям уже не под силу было справиться с ними, их отправляли в гвардию, где за деньги они заставляли небогатых офицеров ходить за себя в караул, а сами тратили свое состояние на роскошную жизнь в столице, и, вместо служебной науки, знакомились с дурачествами и пороками большого города и возвращались потом восвояси. Прожив дома в праздности некоторое времея, если выходила им очередь к выпуску в линейные полки (а иногда и без очереди: за деньги можно было добыть себе право старшинства), молодые сержанты возвращались в столицу в гвардию, и отсюда выпускались в армию в чине капитана или поручика. Бедные военные и такие офицеры, которые начали службу с нижних чинов, оставались позади, и иногда по пятнадцати лет служили в одном и том же чине. Впрочем, подчиненные не уважали таких выскочек за совершенное незнание службы; начальники презирали; им оставалось только, для придания себе важности, проматывать родительское достояние самым безумным образом. Но здесь, как всюду, встречались исключения. В иностранных землях о русских офицерах тянулась дурная слава, как о неучах, ничего не понимавших в военной тактике людях. Но как эти офицеры быстро возникали, так они быстро и исчезали со службы. Редко кто из них, имея состояние, оставался в службе по собственной охоте, особенно когда обстоятельства принуждали его быть подеятельнее. Большая часть этих из гвардейских сержантов произведенных офицеров оставались в армии капитанами едва ли один год, затем выходили в отставку с чином майора. Этим заключалась блестящая военная карьера офицера. Гордясь чином штаб-офицера, он возвращался на свою родину, где имел право выезжать в карете четвернёй, с форейтором, привилегия, которая наполняла его презрением к упряжке парой. Оставались в службе только бедные офицеры, да такие, которые считали, что для военного человека наука не нужна. Кроме того, многие офицеры, особенно из высшего сословия, ходили в гражданском платье, презирая форму, поскольку она не поддавалась прихотям моды.

При производстве в офицеры и повышении их в чинах, учитывались не заслуги, а покровительство и протекция. Офицеры не гнушались и помощи знатных дам, не стесняясь озвучивать в своём кругу имена своих покровителей и покровительниц. «Армия наполнилась иностранцами, людьми без рода и племени, казаками, которым Потемкин раздавал лучшие полки. Люди, бывшие сержантами гвардии, в два года и меньше достигали по армии чина подполковника». 32). Даже купцы, чтобы получить право на приобретение деревень, записывались в гвардию, назначались к генералам адъютантами и выходили в отставку с чином. «У Потемкина находилось во дворе до 200 человек, служивших конюхами, лакеями, гусарами, и он производил их в офицеры, когда кто-нибудь понравится или за кого, попросят. Не ограничиваясь этим, он давал офицерские чины разным ремесленникам. Под Хотином он произвел одного булочника в подпоручики; в Бендерах пожаловал в поручики портного за прекрасно сшитое платье княгине Долгорукой». 32). Все были заражены и всякий делал тоже самое, только в меньшем масштабе. Даже Суворов¹⁸⁷, не последний честный человек современного общества тоже был не безгрешен. Он смотрел на протекцию, как на компромисс с существующими порядками. На просьбу одного сановника – перевести сына из гвардии под его, Суворова, начальство, он изъявил полную готовность и «ручается, что Бог поможет молодому человеку попасть в штаб-офицеры в самое короткое время». 32). Многие служили только номинально, находясь постоянно в отсутствии; в иных полках по факту офицеров была лишь одна треть, а остальные: кто исполнял роль курьера по частным делам начальства, кто «находился в негласном отпуску» 32)., уступив полковому командиру часть своего содержания. Суворов тоже использовал своих офицеров на свои частные дела по имениям. Курьеры возили к Суворову людей из деревни, разные вещи в столицу и из столицы и иногда ездили без служебной надобности, по его частным делам. Больше всех злоупотреблял Потёмкин, у которого курьеры делали тысячи верст из-за какой-нибудь икры или дамской шляпки. Остающимся в полку беднякам приходилось служить и за других. Вернуть офицера в полк из незаконной отлучки было не легко. Перед последней Польской войной были разосланы отсутствовавшим генералам и офицерам самые строгие приказания, которые они не спешили выполнять, а потом с трудом отыскивали свои полки, которые переменили свои квартиры во время их отсутствия.

«Эти и другие беспорядки, и злоупотребления вытекали не из буквы устава 1763 года, а вследствие недостаточного надзора и контроля со стороны высших военных властей. В начале семидесятых годов, такое фактическое преобладание полковых командиров во всех частях полкового управления уже окрепло, а затем развивалось из прецедентов. Участие офицеров в контроле хозяйственной части, свидетельствование расходов, получаемых предметов снаряжения и довольствия, выбор лиц, командируемых для покупок» 32). и прочее – стало чисто номинальным, поскольку злоупотребления не удостоверялись, а только прикрывались. «Офицеры свидетельствовали своею подписью законность цифр, под которыми скрывались „наглое похищение полковых денег и подделка расходных статей в книгах“» 32)., по выражению современника-генерала, «делая это под страхом лишения полковничьей милости и потери места в полку. Честным и заслуженным офицерам, навлекшим на себя неудовольствие полкового командира, приходилось выносить от него обиды и несправедливости, при представлении к производству в чины и в других многочисленных случаях.» 32). «Под тиранским полковничьим правленьем», 32). «говорит тот же современник, подтверждая своими словами многочисленные свидетельства других: „офицеры находятся в рабстве, полковник в гордости и славолюбии, а все вместе в совершенном невежестве и в незнании существа службы“.» 32).

«Своеволие полковников было главной, но не единственной причиной незавидного положения офицеров на службе». 32). Из сохранившейся анонимной жалобы офицеров одного полка, без подписей, без числа, года и без обозначения полка или места его расположения следует, что офицеры часто стыдятся своих хозяев, где квартируют, скрывая «от них свое состояние; во время обеда собираются там, где не было бы посторонних, и насыщаются хлебом и водою. Приложен расчет расходам: поручик получает 120 рублей, из них вычитается на парадные вещи 41 рубль, на одежду и белье нельзя издержать меньше 62 рублей, из остатка приходится кормить 2 лошадей, а самим таким образом „питаться манною“. 32). Просители говорят, что недостаток средств для самой скромной жизни заставляет их входить в долги и что они не могут съездить домой, к родителям, так что иные по 12 лет дома не бывали». 32). Но главное зло заключается в том, что: «Бедные, благородные дворяне преданы в подданство полковникам, должны им не по службе и законам повиноваться, а во всяком случае раболепствовать, все его движения усматривать и угождать. Если кто не желает быть скверно руган и всеминутно сидеть за профосом, принужден от него в подлые партикулярные должности употребляться». 32). Оговариваясь, что упоминают в своей жалобе только про часть испытываемых гонений, просители продолжают: «не хотим именоваться донощиками, пишем от недостающих сил и терпения; отчего по малу в сердцах наших ревность к службе и расторопность в должностях исчезает, а врождает нерадение к отечеству, пренебрежение присяги и совести. это имеет кусок хлеба, уходит, да и остальные ушли бы, если бы не надежда на перемену обстоятельств». 32).

Не все полковники были одинаковы, о чём можно судить со слов Румянцева¹²³ по его донесению Императрице: «один употребляет остаток казны на украшение полка, а другой на себя; между ними разницы мало». 32). В том же донесении он говорит: «у нас иной счет на бумаге, а иной на деле, – и служивым, и всему им подобному». 32). Жалованье и все довольствие получалось по списочному составу, а расходовалось по факту, что было гораздо меньше, а остаток удерживался полковником. «Тысячи солдат, особенно знавших ремесла, жили в поместьях начальствующих лиц (лично у Суворова никогда) и были очень этим довольны, избавляясь от тягостей тогдашней суровой службы. Другие отпускались прислугою к партикулярным лицам: при вступлении Павла I на престол, таких обнаружено не мало. По словам Безбородко¹⁵⁵, „растасканных“ разными способами из полков людей было в 1795 году до 50000, при 400000 армии. И все это делалось почти открыто, не особенно стесняясь, так что однажды в 1784 году Императрица, в своей резиденции, „усмотрела гренадера, едущего за каретой в воинском мундире“». 32). По этому поводу издан был строжайший указ в подтверждение многим прежним, чтобы нижних чинов ни в какие несоответственные должности и партикулярные услуги не употреблять, но он остался на бумаге.

В коннице злоупотребления были ещё крупнее, чем в пехоте. Зачастую конные полки не имели и половины лошадей, положенных штатом, и командиры старались употреблять наличных как можно реже, чтобы экономнее их содержать. От этого страдало обучение кавалерии, и она в боевых качествах уступала пехоте. По словам Австрийского императора, командир русского кавалерийского полка «считал естественным и законным ежегодный доход в 20—25000 руб.» 32)., а младшие офицеры, послушные во всем воле полковника, разорялись от безмерного и вынужденного щегольства, солдаты же «обираемые и лишаемые предметов насущной потребности, озирались, как бы выискать случай бежать». 32). Из южных пограничных мест бегали к туркам капральствами, переплывали Днестр толпами, в том числе и во время командования там Суворова, Один из наших государственных людей видел их тысячами на службе у Пруссаков и Австрийцев. В небольшой шведской армии ИХ насчитывалось более 2000 человек. По воцарении Павла, вследствие наступивших строгостей, в одной Екатеринославской губернии разыскано беглых до 400 человек.

Дезертирство поддерживалось ещё плохим обращением с нижними чинами. «Взыскания были суровые; двести палок считались дисциплинарною мерою заурядною. Еще при Императрице Елизавете была замечена излишняя строгость обращения начальников с солдатами, выражавшаяся нередко в серьезных увечьях, не дозволявших людям продолжать службу, почему и был издан запретительный указ. Сравнительная мягкость правительственных принципов Екатерины не улучшила положения, благодаря безнаказанному своеволию ближайших начальников и недостаточным за ними надзором.

Своеволие полковников выказывалось и во внешнем виде войск. Одни полки были одеты в темно-зеленое сукно, другие в светло-зеленое, смотря по вкусу и прихоти полкового командира. Прихоть эта в особенности выражалась на предмете соперничества полков, – музыкантских хорах, которые, в ущерб строевому составу небольших двух – батальонных полков, состояли из 50, 60 и более человек, одетых в тонкое сукно, под управлением нанятых за большую плату капельмейстеров. Щегольство этим не ограничивалось, поскольку солдаты выводились на смотры в самом блестящем виде, что удостоверяют иностранцы. Но за то рукоять тесака горела как огонь, а полоса, закрытая ножнами, не была отчищена от ржавчины; ружье блестело как зеркало, а прикладу дана была удобная форма не для цельной стрельбы, а для прямого держания ружья в плече; огнива не закалены, и тому подобное. Обучение войск тоже подгоняли к наружному эффекту и вели его очень разнообразно, но беспрестанные войны Екатерининского времени, при 25 сроке службы солдат, исправляли недостатки подготовки. В конце концов, полки русской армии не походили один на другой, хотя подобное разнообразие было запрещено законом». 32).

Интендатская служба на верхних ступенях и в учреждениях, не принадлежавших частям войск, работала ещё хуже. «Жалованье и прочее довольствие поступало в полки неисправно, запаздывая иногда на полгода и больше, что поощряло солдат к распущенности и насилиям, особенно в военное время. Комиссариат ещё кое-как вел свое дело, но провиантский департамент был, по выражению Безбородко¹⁵⁵, «самый пакостный». Злоупотребления по провиантской части были феноменальные, подряды отличались страшною дороговизной, и от них сторонились люди честные, дорожившие своей репутацией». 32). В особенности знамениты были подряды госпитальные. Несмотря на многочисленные недостатки, армия служила отечеству блистательно, и её боевым качествам завидовала любая армия в Европе. Но привилегированный корпус, существовавший на особых правах – гвардия не имела таких злоупотреблений, но она и совсем не несла боевой службы в продолжительную эпоху Екатерининских войн (да и раньше), и являлась учреждением дорогостоящим и выродившимся. Один иностранный писатель в 1771 году писал: «не гвардией может блестеть Россия; с 1742 года ни один человек из гвардии в кампании не бывал». 32). Участие некоторых гвардейских частей в Финляндской войне и на других театрах войн ничего не меняли, поскольку подобные волонтеры ездили туда за наградами, черной боевой работы не касались, и были там «совсем не нужны – от них только увеличивались размеры штабов и свит. В последнюю Польскую войну, при графе Валериане Зубове, командовавшем небольшим авангардом небольшого корпуса Дерфельдена, состояло таких штаб-офицеров человек сорок, из коих старшему было 27 лет.

Гвардия, ядром которой послужили «потешные» Петра Великого, была в его время учреждением в высшей степени полезным, даже необходимым. Она много служила и работала и благодаря ей, формировалась и вырастала русская армия. Гвардейцы были не одними учителями, а мастерами на все руки, доверенными лицами Государя в его нескончаемой и разнообразной деятельности». 32). В Екатерининское время первоначальное Петровское значение гвардии утратилось, но её численность и привилегии росли, увеличивалась льготная обособленность. Одной из главных причин было участие гвардии или гвардейцев в переворотах престолонаследия и дворовых интригах государственного значения. «Гвардия сделалась баловнем царствующих особ и особенно Екатерины; ряды её пополнялись из лучших фамилий, людьми образованными или по крайней мере светскими». 32). Между гвардией и двором образовалась тесная связь: праздная жизнь, любовь к роскоши, погоня за удовольствиями – делались насущными потребностями. «Гвардейцы, не исключая нижних чинов, щеголяли в богатых гражданских нарядах, строевая служба пришла в небрежение, а дисциплина упала». 32).

А между тем гвардейцы получали армейские полки, становившись их начальниками, закалившихся в боевой службе и во всяческих лишениях, и оттирали людей, заслуживших повышения кровью. Такая несправедливость порождала недовольных, на гвардию в армии стали смотреть косо и с завистью, образовалась и укоренилась в войсках антипатия к привилегированному петербургскому корпусу. Это было замечено, но зло слишком укоренилось, и реформа не состоялась. «Ещё указом Елисаветы в 1748 году было повелено, без высочайшего разрешения не принимать в гвардейские полки солдатами детей моложе 15 лет, и в 1762 году это запрещение подтверждено указом Екатерины, но осталось без исполнения. Так дожила гвардия до царствования Павла, имея в себе очень мало военного и ровно ничего боевого.

Ненормальное положение гвардии бросалось в глаза всем, даже людям необразованным, из низших слоев. Возникали слухи, что гвардии не будет, проносилась молва о каких-то преобразованиях. Высказывались мнения не в пользу гвардии и из высших слоев общества. В 1786 году, генерал-аншеф князь Н. Репнин обратился к Государыне с предложением о передаче гвардии из военного в придворное ведомство чем привёл её в великое негодование». 32).

После неудачи с замужеством внучки шведским королем Екатерина стала появляться только в воскресенье на церковной службе и очень редко приглашала лиц из своего общества в бриллиантовую комнату или в Эрмитаж. Почти все вечера проводила она в спальне, куда допускался лишь самый узкий круг. Даже Великий Князь Александр и его супруга, обычно каждый вечер проводившие с Императрицей, теперь видели её только раз или два в неделю, кроме воскресений. Они часто получали распоряжение остаться у себя дома, или же она предлагала им поехать в городской театр послушать новую итальянскую оперу, где в то время только что приехавшая певица Марджолетти, пела в течение нескольких недель в специально для неё поставленной опере «Дидон».

«В воскресенье, второго ноября, Государыня в последний раз появилась на публике. Говорили, что она простилась со своими подданными. После того как печальное событие совершилось, все были поражены тем впечатлением, какое она произвела в тот день». 8). Екатерина отправилась к обедне через зал кавалергардов. Она была в трауре по португальской королеве и выглядела так хорошо, как ее уже давно не видели. После обедни мадам Лебрен представила Государыне только что законченный портрет во весь рост Великой Княгини Елизаветы, который её Величество приказала повесить в тронном зале. Она подробно рассмотрела портрет, обсуждая его с лицами приглашенными к обеду, которых, как всегда по воскресеньям, было много. Великие Князья Александр и Константин обедали у нее в этот день со своими супругами. Это был последний раз, когда она их видела. Они получили приказание не приезжать к ней вечером. В понедельник, третьего ноября, и во вторник, четвертого, Великий Князь Александр и Великая Княгиня Елизавета были в Опере. 8).

«За три дня до кончины, сделалась колика, но чрез сутки прошла: сию болезнь Императрица совсем не признавала важною. Накануне удара, т. е. с 4-го числа на 5-е, она, по обыкновению, принимала свое общество в спальной комнате, разговаривала очень много о кончине Сардинскаго короля и стращала смертью Льва Александровича Нарышкина. 5-го числа Мария Савишна Перекусихина, вошедши по обыкновению, в 7 часов утра, к Императрице, для пробуждения ея, спросила, каково она почивала, и получила в ответ, что давно такой приятной ночи не проводила, и за сим Государыня, встав с постели, оделась, пила кофе и, побыв несколько минут в кабинете, пошла в гардероб, где она никогда более 10-ти минут не оставалась, по выходе же оттуда обыкновенно призывала камердинеров для приказания, кого принять из приходивших ежедневно с делами. В сей день она слишком полчаса не выходила из гардероба, и камердинер Тюльпин, вообразив, что она пошла гулять в Эрмитаж, сказал о сем Зотову, но этот, посмотря в шкаф, где лежали шубы и муфты Императрицы (кои она всегда сама вынимала и надевала, не призывая никого из служащих) и видя, что все было в шкафе, пришел в безпокойство и, пообождав еще несколько минут, решился идти в гардероб, что и исполнил. Отворя дверь, он нашел Императрицу лежащую на полу, но не целым телом, потому что место было узко и дверь затворена, а от этого она не могла упасть на землю. Приподняв ей голову, он нашел глаза закрытыми, цвет лица багровый, и была хрипота в горле. Он призвал к себе на помощь камердинеров, но они долго не могли поднять тела по причине тягости и от того, что одна нога подвернулась. Наконец, употребя еще несколько человек из комнатных, они с великим трудом перенесли Императрицу в спальную комнату, но, не в состоянии будучи поднять тело на кровать, положили на полу, на сафьянном матрасе. Тотчас послали за докторами.

Князь Зубов¹⁷⁴, быв извещен первый, первый потерял и разсудок: он не дозволил дежурному лекарю пустить Императрице кровь, хотя о сем убедительно просили его и Марья Савишна Перекусахина, и камердинер Зотов. Между тем прошло с час времени. Первый из докторов приехал Рожерсон. Он пустил в туже минуту кровь, которая пошла хорошо; приложил к ногам Шпанския мухи, но был однакоже с прочими докторами одного мнения, что удар последовал в голову и был смертельный. Не смотря на cие, прилагаемы были до последней минуты ея жизни все старания; искусство и усердие не преставали действовать. Великий князь Александр Павлович вышел около того времени гулять пешком. К Великому Князю-наследнику от князя Зубова и от прочих знаменитых особ послан был с извещением граф Николай Александрович Зубов²⁰⁸; а первый, который предложил и нашел сие нужным, был граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский¹¹⁷.

В тот самый день Наследник кушал на Гатчинской мельнице, в 5 верстах от дворца его. Пред обедом, когда собрались дежурные и прочия особы, общество Гатчинское составлявшия, великий князь и великая княгиня разсказывали Плещееву, Кушелеву, графу Виельгорскому и камергеру Бибикову случившееся с ними тою ночью. Наследник чувствовал во сне, что некая невидимая и сверхъестественная сила возносила его к небу. Он часто от этого просыпался, потом засыпал и опять был разбужаем повторением того же самаго сновидения; наконец, приметив, что великая княгиня не почивала, сообщил ей о своем сновидении и узнал, к взаимному их удивлению, что и она тоже самое видела во сне и тем же самым несколько раз была разбужена.

По окончании обеденнаго стола, когда Наследник со свитою возвращался в Гатчино, а именно в начале 3-го часа, прискакал к нему на встречу один из его гусаров, с донесением, что приехал в Гатчино шталмейстер граф Зубов26 с каким-то весьма важным известием. Наследник приказал скорее ехать и не мог никак вообразить себе истинной причины появления графа Зубова в Гатчине. Останавливался более он на той мысли, что, может быть, король Шведский решился требовать в замужество великую княжну Александру Павловну¹⁴⁸, и что Государыня о сем его извещает.

По приезде Наследника в Гатчинской дворец, граф Зубов был позван к нему в кабинет и объявил о случившемся с императрицею, разсказав все подробности. После сего Наследник приказал наискорее запрячь лошадей в карету и, сев в оную с супругою, отправился в Петербург, а граф Зубов поскакал наперед в Софию для заготовления лошадей.

Пока все это происходило, Петербург не знал еще о приближающейся кончине императрицы Екатерины… великий князь Александр Павлович был в слезах, и черты лица его представляли великое душевное волнение. Обняв меня нисколько раз, он спросил, знаю ли я о происшедшем с Императрицею? На ответ мой, что я слышал об этом от Парланта, он подтвердил мне, что надежды ко спасению не было никакой, и убедительно просил ехать к Наследнику для скорейшаго извещения, прибавив, что хотя граф Николай Зубов и поехал в Гатчино… Когда граф Зубов, по старой привычке обходиться с гражданскими властями, как с свиньями, кричал (заседателю): «Лошадей, лошадей! Я тебя запрягу под Императора,» тогда заседатель весьма манерно, пополам учтиво и грубо, отвечал: «Ваше сиятельство, запрячь меня не диковинка, но какая польза? Ведь я не повезу, хоть до смерти изволите убить. Да что такое Император? Если есть Император в России, то дай Бог ему здравствовать; буде Матери нашей не стало, то ему виват!» Пока граф Зубов шумел с заседателем, прискакал верхом конюшенный офицер, маиор Бычков, и едва он остановил свою лошадь, показались фонари экипажа в восемь лошадей, в котором ехал Наследник. Когда карета остановилась, и я, подошед к ней, стал говорить… За сим словом он вышел из кареты и стал разговаривать со мною, распрашивая подробно о происшедшем… От Гатчины до Софии встретили Наследника 5 или 6 курьеров, все с одним известием от великих князей, от графа Салтыкова и прочих… Попались еще в встречу около 20 человек разных посланных, но их мы ворочали назад, и таким образом составили предлинную свиту саней. Не было ни одной души из тех, кои, действительно или мнительно имея какия либо сношения с окружавшими Наследника, не отправили бы нарочнаго в Гатчино с известием: между прочим, один из придворных поваров и рыбный подрядчик наняли курьера и послали.

Проехав Чесменский дворец, Наследник вышел из кареты… ночь была самая тихая и светлая; холода было не более 3°; луна то показывалась из – за облаков, то опять за оныя скрывалась. Стихии, как бы в ожидании важной перемены в свете, пребывали в молчании, и царствовала глубокая тишина… В след за сим, он (Павел) тотчас сел в карету, и в 8 1/2 часов вечера въехал в С.-Петербург, в котором еще весьма мало людей знали о происшедшем…» 8).

«Аракчеев¹⁷⁴ по приказу Павла примчался в Зимний Дворец вместе с отрядом гатчинцев в ночь с 5 на 6 ноября 1796 года и предстал перед будущим Императором в дорожной грязи. Павел Петрович понимал, что переход власти может сопровождаться любыми неожиданностями. Павел напутствовал Аракчеева, которое тот помнил всю жизнь: «Смотри, Алексей Андреевич, служи мне верно, как и прежде», призвал Великого князя Александра Павловича и, сложив их руки, произнёс: «Будьте друзьями и помогайте мне». 4). «Уже 7 ноября 1796 года Аракчеев был назначен Петербургским комендантом, а 8 ноября произведён в генерал-майоры. В ту ночь Павел подарил Аракчееву чистую рубашку с тем, чтобы он сменил свою грязную. Аракчеев много лет хранил её в особом сафьяновом футляре в своём имении «Грузино». «В ней граф и генерал, согласно предсмертной его воле, был и похоронен через тридцать восемь лет». 4). До настоящего времени было принято считать Аракчеева примитивным и жестоким офицером. Сейчас мнение о нём пересматривается. Боханов говорит о нём, как о беспредельно преданном Императорам – сначала Павлу, а затем Александру. «У него не было никаких дружеских и родственных привязанностей, влиявших на его общественное поведение и служебное рвение. Потому его и «не любили» и в офицерской среде, и в столичном обществе. Он не признавал никаких приоритетов, кроме воли Монарха». 4). Это был «фанатик» из тех, кто выигрывает сражения и охраняет устои Империи.

Павел увидел в нём качества, особо ценимые у военных: самоотречённую исполнительность, абсолютную аккуратность, точное знание норматива и его неукоснительное исполнение, невзирая ни какие желания и настроения. Ему не нужно было ничего повторять и контролировать. Он уточнял неясные вопросы и в дальнейшем выполнял всё, как нужно. Аракчеев¹⁷⁴ стал комендантом Гатчины и возглавил «гатчинское войско».

До пяти часов вечера граф Салтыков¹²² не допускал Великого Князя Александра в апартаменты Государыни (Головина¹⁴³ полагала, что распространившийся ещё при жизни Императрицы слух о лишении своего сына престолонаследия и назначения наследником Великого Князя Александра.) «Великий Князь Александр и Великая Княгиня Елизавета отправились к Государыне между пятью и шестью часами вечера. Во внешних апартаментах не было никого, кроме дежурных с мрачными лицами. Уборная комната, находившаяся перед спальней, была наполнена лицами, представлявшими зрелище сильного отчаяния. Наконец они увидали Государыню, лежавшую на полу на матрасе за ширмами. Она находилась в спальне, тускло освещенной; у ног ее были фрейлина м-ль Протасова и камер-фрау м-ль Алексеева, рыдания которых смешивались со страшным хрипом Государыни. Это были единственные звуки, нарушавшие глубокую тишину… Cпустя некоторое время, Великий Князь Александр и его супруга прошли через апартаменты Государыни. Великий Князь направился к князю Зубову¹⁷¹, а Великая Княгиня Елизавета прошла к своей невестке¹⁷⁷. Великий Князь-отец приехал к семи часам вечера и, не проходя к себе, остался вместе с Великой Княгиней, в апартаментах Государыни. Он виделся только с сыновьями, а его невестки получили распоряжение оставаться у себя.

Апартаменты Государыни тотчас наполнились преданными слугами Великого Князя-отца, большей частью неизвестные большому двору. Гатчинцы (так называли этих людей) суетились, толкали придворных, с удивлением спрашивавших себя, откуда взялись эти Остготы». 8).

Песков⁹ приводит в своей книге воспоминания Ростопчина¹⁷³: «Дворец был наполнен людьми всякаго звания, кои, собраны будучи вместе столько же по званиям их, сколько из любопытства или страха, все с трепетом ожидали окончания одного долговременнаго царствования для вступления в другое, совсем новое. По приезде Наследника, всякой, кто хотел, подвигнутый жалостию или любопытством, входил в ту комнату, где лежало едва дышущее тело Императрицы. Повторялись вопросы то о часе кончины, то о действии лекарств, то о мнении докторов. Всякой разсказывал разное, однакоже общее было желание иметь хоть слабую надежду к ея выздоровлению.

Вдруг пронесся слух (и все обрадовались), будто Государыня, при отнятии Шпанских мух, открыла глаза и спросила пить; но потом, чрез минуту, возвратились все к прежнему мнению, что не осталось ожидать ничего кроме часа ея смерти.

Наследник, зашед на минуту в свою комнату в Зимнем дворце, пошел на половину Императрицы. Проходя сквозь комнаты, наполненныя людьми, ожидающими восшествия его на престол, он оказывал всем вид ласковый и учтивый. Прием, ему сделанный, был уже в лице Государя, а не Наследника. Поговоря несколько с медиками и распрося о всех подробностях происшедшаго, он пошел с супругою в угольный кабинет и туда призывал тех, с коими хотел разговаривать, или коим что либо приказывал.

На разсвете, чрез 24 часа после удара, пошел Наследник в ту комнату, где лежало тело Императрицы. Сделав вопрос докторам, имеют ли они надежду и получа в ответ, что никакой, он приказал позвать преосвященнаго Гавриила с духовенством читать глухую исповедь и причастить Императрицу Святых Таин, что и было исполнено. Потом он позвал меня в кабинет и изволил сказать: «Я тебя совершенно знаю таковым, каков ты есть и хочу, чтобы ты откровенно мне сказал, чем ты при мне быть желаешь?» Имея всегда в виду истребление неправосудия, я, не останавливаясь нимало, отвечал: «Секретарем для принятия просьб.» Наследник, позадумавшись, сказал мне: «Тут я не найду своего счета; знай, что я назначаю тебя генерал-адъютантом, но не таким, чтобы гулять только по дворцу с тростью, а для того, чтобы ты правил военною частию.» Молчание было моим ответом. Хотя мне и не хотелось быть опять в военной службе, но непристойно было отказаться от первой милости, которую восходящий на престол Государь собственным движением мне оказывал. Потом с четверть часа он разговаривал с камер-пажем Нелидовым, вероятно о тетке его Катерине Ивановне, которая столь важную роль играла до восшествия и после восшествия императора Павла на престол; она уже восемь месяцев жила в Смольном монастыре, поссорившись с великою княгинею в Гатчине.

Между тем все ежеминутно ожидали конца жизни Императрицы, и дворец более и более наполнялся людьми всякаго звания. Граф Безбородко¹⁵⁵ более 30-ти часов не выезжал из дворца. Он был в отчаянии: невзвестность судьбы, страх, что он под гневом новаго Государя и живое воспоминание благотворений умирающей Императрицы наполняли глаза его слезами, а сердце горестью и ужасом. Раза два он говорил, мне умилительным голосом, что он надеется на мою дружбу, что он стар, болен, имеет, 250 тысяч рублей дохода и единой просит милости: быть отставленным от службы без посрамления. Вместе с тем, соболезнуя, просил он о Трощинском, который был его творение, и объяснил мне, что уже восьмой день, как подписан указ о пожаловании его в действительные статские советники, но не отослан Грибовским в Сенат.

Вошедши к Наследнику и отвечая, на вопрос, его: «что делается во дворце?» я нашел удобным, описать отчаяние графа Безбородка и положение Трощинскаго. Тут, я получил, повеление уверить графа Безбородка, что Наследник, не имея никакого особеннаго против него неудовольствия, просит его забыть все прошедшее и что считает на его усердие, зная дарования его и способность к делам; указ же о пожаловании Трощинскаго приказал мне взять и отослать в Сенат, что и было мною исполнено. Грибовский, в виде человека, желающаго исчезнуть, принес, и отдал, мне указ, сказав, что не он виноват, а князь Зубов, который приказал, не отсылать указа в Сенат.

Наследник, позвав графа Безбородко, приказал ему заготовить указ, о восшествии на престол, а мне поручил написать к князю Александру Борисовичу Куракину, бывшему тогда в Москве, чтобы он поспешил своим приездом в С.-Петербург. Я, в моем, письме, дав, знать князю Куракину об отчаянной болезни Императрицы, отправил оное с курьером.

В час по полудни, в коридоре, за спальною комнатой, накрыли стол, за которым Наследник, и его супруга кушали двое.

В три часа по полудни приказано было вице-канцлеру, графу Остерману, ехать к графу Маркову, забрать все его бумаги, запечатать и привезти; но не знаю, из чего граф Остерман вздумал, что препоручение привезти бумаги налагало на него обязанность, чтобы он сам внес их во дворец; а как оне была завязаны в две скатерти, то Остерман сквозь все комнаты дворца тащил, эти две кипы бумаг, точно так, как дети, играя, таскают маленькия салазки, нагруженныя не по силам их.

Наследник, отдав мне свою печать, которую навешивал на часах, приказал запечатать, вместе с графом Александром Николаевичем Самойловым, кабинет Государыни. Тут, я имел еще два доказательства глупости и подлости Александра Николаевича. Быв с ним сперва знаком и им любим, я подпал у него после под гнев за то, что о свадьбе моей сказал, графу Безбородку прежде, чем ему. Увидев теперь мой новый доступ и ход, он вздумал сделать из меня опять друга себе и стряпчаго: начал уверять в своей преданности и разсказывать о гонениях, кои он претерпел от Императрицы (которую называл, уже покойною) за то, что представил, к награждению какого-то Гатчинскаго лекаря. Но ничто меня так, не удивило, как предложение его, чтобы, для лучшаго и точнаго исполнения повеления Наследника касательно запечатания вещей и бумаг в кабинете, сделать прежде им всем опись. Согласясь однакоже со мною, что на cие потребно несколько недель и писцов, мы завязали в салфетки все, что было на столах, положили в большой сундук, а к дверям, приложили вверенную мне печать.

Наследник, приказал, обер-гофмаршалу князю Барятинскому ехать домой; должность его поручил, графу Шереметеву, а гофмаршалами назначил графов Тизенгаузена и Виельгорскаго.

С трех часов по полудни слабость пульса у Императрицы стала гораздо приметнее; раза три или четыре думали доктора, что последует конец; но крепость сложения и множество сил, борясь со смертию, удерживали и отдаляли последний удар.

Тело лежало в том же положении, на сафьянном матрасе, недвижно, с закрытыми глазами. Сильное хрипение в горле слышно было и в другой комнате; вся кровь поднималась в голову, и цвет лица был иногда багровый, а иногда походил на самый живой румянец. У тела находились попеременно придворные лекаря и, стоя на коленах, отирали ежеминутно материю, текшую изо рта, сперва желтаго, а под конец черноватаго цвета». 31).

«Несмотря на чувство неприязни, часто несправедливое, бывшее у него (Павла) по отношению к матери, он проявил глубокую чувствительность, когда увидал ее лежащей без движения». 8). «Великий Князь Павел расположился в кабинете за спальней своей матери, так что все, кому он давал распоряжения, проходили мимо Государыни, еще не умершей, как будто ее уже не существовало» 8)., – писала Головина¹⁴³ в своих воспоминаниях. Она была возмущена этим кощунством, что шокировало всех. По прошествии ночи был момент, когда блеснула надежда и присутствующим показалось, что подействовали лекарства.

«Великая Княгиня провела всю ночь не раздеваясь, с минуты на минуту дожидаясь, что за ней пришлют. Графиня Шувалова приходила и уходила опять; каждую минуту получалось известие о состоянии здоровья Государыни. Великий Князь Александр с того момента, как приехал его отец, больше не возвращался к своей супруге. Он вошел к ней вместе со своим отцом около трех часов утра. Они были в форме батальонов Великого Князя-отца, которые во время царствования Павла послужили моделью дела переорганизации всей армии. Когда раньше Великий Князь Александр надевал его потихоньку от Государыни, не любившей, чтобы ее внуки брали уроки прусской солдатчины, Великая Княгиня часто смеялась. В этот момент её душа пришла в уныние, и она залилась слезами. Посещение Великих Князей продолжалось недолго. Под утро был получен приказ надеть русские платья. Это означало, что Государыня скончалась. Однако весь день прошел в ожидании. Агония была долгой и мучительной, без одной минуты сознания. Шестого, в одиннадцать часов вечера, прислали за Великой Княгиней Елизаветой и ее золовкой, находившейся у нее. Императрицы Екатерины более не существовало. Великие Княгини прошли через толпу, почти не видя, кто их окружает. Великий Князь Александр подошел к ним и сказал, чтобы они встали на колени, целуя руку у нового Императора. Они нашли его, так же как и Императрицу Марию, у входа в спальню. Поздоровавшись с ним, они должны были пройти через спальню мимо останков Государыни, не останавливаясь, в прилегавший к этой комнате кабинет, где были Великие Княжны, все в слезах. В это время Императрица Мария с большой энергией и ловкостью распоряжалась одеванием покойной Государыни и устройством, ее комнаты.

Государыня была положена на постель в утреннем платье. Императорский Дом присутствовал на панихиде, отслуженной в том же помещении, и после целования руки покойной отправились в церковь, где была принесена присяга Императору. Эти печальные церемонии продолжались до двух часов ночи». 8).

Песков снова возвращается к воспоминаниям Ростопчина: «Часов в пять по полудни, Наследник велел мне спросить у графа Безбородка¹⁵⁵, нет ли каких нибудь дел, времени не терпящих, и хотя обыкновенныя донесения, по почте приходящия, и не требовали поспешнаго доклада, но граф Безбородко разсудил войти с ними в кабинет, где и мне приказал Наследник остаться. Он был чрезвычайно удивлен памятью графа Безбородка, который не только по подписям узнавал, откуда пакеты, но и писавших называл по именам. Сие не так покажется чрезвычайным, когда отличим бумаги одне от других: все были или от генерал-губернаторов, или от начальников разных частей, кои еженедельно, для формы, присылали Государыне свои донесения, а важныя и интересныя дела предоставляли переписке с князем Зубовым¹⁷¹, графом Салтыковым¹²² и генерал-прокурором. При входе графа Безбородка с бумагами, Наследник сказал ему, показывая на меня: «Вот человек, от котораго у меня нет ничего скрытнaro!» Когда же граф Безбородко, окончив, вышел из кабинета, то Наследник, быв еще в удивлении, объяснился весьма лестно на его счет, примолвив: «Этот человек для меня дар Божий; спасибо тебе, что ты меня с ним примирил». – В течение дня, Наследник раз пять или шесть призывал к себе князя Зубова, разговаривал с ним милостиво и уверял в своем благорасположении. Отчаяние сего временщика ни с чем сравняться не может. Не знаю, какия чувства сильнее действовали на сердце его; но уверенность в падении и ничтожестве изображалась не только на лице, но и во всех его движениях. Проходя сквозь спальную комнату Императрицы, он останавливался по нескольку раз пред телом Государыни и выходил рыдая. Помещу здесь одно из моих примечаний: войдя в комнату, называемую дежурной, я нашел князя Зубова сидящаго в углу; толпа придворных удалялась от него, как от зараженнаго, и он, терзаемый жаждою и жаром, не мог выпросить себе стакана воды. Я послал лакея и подал сам питье, в коем отказывали ему те самые, кои, сутки тому назад, на одной улыбке его основывали здание своего счастия; и та комната, в коей давили друг друга, чтоб стать к нему ближе, обратилась для него в необитаемую степь.

В 9-ть часов по полудни, Рожерсон, войдя в кабинет, в коем сидели Наследник и супруга его, объявил, что Императрица кончается. Тотчас приказано было войти в спальную комнату великим князьям, княгиням и княжнам, Александре¹⁴⁶ и Елене¹⁴⁷, с коими вошла и статс-дама Ливен¹¹⁸, а за нею князь Зубов, граф Остерман27, Безбородко и Самойлов. Сия минута до сих пор и до конца жизни моей пребудет в моей памяти незабвенною. По правую сторону тела Императрицы стояли Наследник, супруга его и их дети; у головы призванные в комнату Плещеев и я; по левую сторону доктора, лекаря и вся услуга Екатерины. Дыхание ея сделалось трудно и редко; кровь то бросалась в голову и переменяла совсем черты лица, то, опускаясь вниз, возвращала ему естественный вид. Молчание всех присутствующих, взгляды всех, устремленные на единый важный предмет, отдаление на сию минуту от всего земнаго, слабый свет в комнате, – все сие обнимало ужасом, возвещало скорое пришествие смерти. Ударила первая четверть одинадцатаго часа. Великая Екатерина вздохнула в последний раз и, наряду с прочими, предстала пред суд Всевышняго.

Казалось, что смерть, пресекши жизнь сей великой Государыни и нанеся своим ударом конец и великим делам ея, оставила тело в объятиях сладкаго сна. Приятность и величество возвратились опять в черты лица ея и представили еще Царицу, которая славою своего царствования наполнила всю вселенную. Сын ея и Наследник, наклоня голову пред телом, вышел, заливаясь слезами, в другую комнату; спальная комната в мгновение ока наполнилась воплем женщин, служивших Екатерине.

Сколь почтенна была тут любимица ея, Марья Савишна Перекусихина! Находившись при ней долгое время безотлучно, будучи достойно уважена всеми, пользуясь неограниченною доверенностию Екатерины и не употребляя оной никогда во зло, довольствуясь во все время двумя, а иногда одною комнатою во дворцах, убегая лести и единственно нанятая услугою и особою своей Государыни и благодетельницы, она с жизнью ея теряла счастие и покой, оставалась сама в живых токмо для того, чтоб ее оплакивать. Твердость духа сей почтенной женщины привлекала многократно внимание бывших в спальной комнате; занятая единственно Императрицей, она служила ей точно так, как будто бы ожидала ея пробуждения: сама поминутно приносила платки, коими лекаря обтирали текущую изо рта материю, поправляла ей то руки, то голову, то ноги; не смотря на то, что Императрица уже не существовала, она безпрестанно оставалась у тела усопшей, и дух ея стремился в след за безсмертною душою императрицы Екатерины.

Слезы и рыдания не простирались далее той комнаты, в которой лежало тело Государыни. Прочия наполнены были людьми знатными и чиновными, которые во всех происшествиях, и счастливых и несчастных, заняты единственно сами собой, а сия минута для них всех была тем что страшный суд для грешных. Граф Самойлов, вышедши в дежурную комнату, натурально с глупым и важным лицом, которое он тщетно принуждал изъявлять сожаление, сказал: «Милостивые государи! Императрица Екатерина скончалась, а государь Павел Петрович изволил взойти на Bcepoccсийский npeстол». Кончился последний день жизни императрицы Екатерины». 31).

Головина¹⁴³ в своих записках описала свои первые впечатления о смерти любимой государыни: «Рядом с тронным залом находилась зала кавалергардов (тяжелая кавалерия в гвардии, почетная императорская охрана во время торжеств). Потолок, пол и стены были обтянуты черным, единственным освещением этой траурной комнаты был яркий огонь камина. Кавалергарды в своих красных куртках и серебряных касках расположились группами, одни опираясь на карабины, другие – лежа на стульях. Мрачное молчание царило в этом зале, прерываемое только вздохами и рыданиями. Я постояла несколько времени у двери, это зрелище было в согласии с моей душой. … Я вернулась на свое кресло. Через минуту обе половины двери раскрылись. Появились придворные в самом глубоком трауре и прошли через зал в спальню, где лежало тело Государыни. Я была извлечена из уныния, в которое повергло меня зрелище смерти, приближавшимся похоронным пением. В дверях показалось духовенство, священники, певчие и Императорская семья, а за нею несли тело на великолепных носилках, покрытых Императорской мантией, концы которой неслись первыми чинами двора. Едва я увидала мою Государыню, как все содрогнулось во мне, слезы высохли и рыдания перешли в невольные крики. Члены Императорской семьи поместились передо мной, и, несмотря на торжественность момента, Аракчеев¹⁷⁴, личность, извлеченная Государем из ничтожества и ставшая фактотумом его чрезмерных строгостей, сильно толкнул меня, говоря мне замолчать. … Началась служба, она подняла мое мужество, смягчая сердце. Когда церемония кончилась, вся Императорская фамилия (семья), один за другим, преклонялись перед телом и целовали руку покойной. Потом все разошлись. Остался один священник против трона, чтобы читать Евангелие. Шесть кавалергардов были поставлены вокруг гроба. После двадцати четырех часов дежурства я вернулась домой, измученная телом и душой» 8).

Был составлен манифест, в котором оповещалось для всеобщего сведения о кончине императрицы Екатерины и о вступлении на престол императора Павла I. Сенат и Синод были в сборе.

После полуночи были собраны все гвардейские полки на своих полковых дворах для присяги вступившему на престол императору Павлу I.

Император Павел, призвал к себе митрополита Гавриила, объявил ему о кончине императрицы Екатерины и повелел всё приготовить в церкви к принесению присяги. В это время императрица Мария Фёдоровна деятельно и с полным присутствием духа, как писала графиня Головина, занялась одеванием усопшей государыни и уборкой её комнаты. Тело было положено на кровать, поставленную посереди комнаты, и покрыто золотым глазетом, затем началось чтетение Святого Евангелия.

В четверть двенадцатого часа близкие вышли в помещение, где находились все придворные, которые принесли всеподданническое поздравление их величествам, после чего все прошествовали в придворную церковь. Здесь, по повелению государя, генерал-прокурор граф Самойлов прочёл манифест о кончине императрицы Екатерины и о вступлении на наследственный прародительский престол императора Павла Петровича. В нём, подобно тому, как в манифесте при воцарении Петра III, ничего, но упомянуто о наследнике, но в клятвенном обещании было сказано, записал Шильдер¹⁹: «Обьщаюсь и клянусь Всомогущимъ Богомъ передъ Святымъ Его Евагелиемъ въ томъ, что хощу и долженъ его императорскому величеству… и его императорского величества любезнейшему сыну государю цесаревичу и великому князю Александру Павловичу⁶, законному всероссийского престола наследнику, верно служить». 44).