Читать книгу Довод Королей - Вера Камша - Страница 3

2879 год от В.И.

Ночь с 12-го на 13-й день месяца Лебедя.

Арция. Эльтова скала

Александр и сам не знал, зачем пришел сюда в эту ночь. Сейчас ему следовало или молиться, или пытаться уснуть, а его понесло на пользующуюся дурной славой скалу. Юноша улыбнулся одними губами: если ты завтра умрешь, если твой бой безнадежен, не все ли равно, как и где провести последние оры[14]. В конце концов, его жизнь оборвалась бы восемь лет назад, если бы не назвавшийся Романом золотоволосый и синеглазый бродяга, исчезнувший, как сон. Возможно, он и был сном, пригрезившимся измученному ребенку, заснувшему под грохот волн... Ни примятой травинки, ни сломанной ветки, ни следов от костра – не осталось ничего. Ум твердил одно, а сердце стояло на своем. На том, что таинственный красавец приходил на самом деле, и именно он заставил горбатого заморыша любить и ценить жизнь... С той встречи для Александра Эстре началась новая жизнь. Не было ночи, чтобы он сначала тайком от братьев и матери, а потом от родичей ре Фло не пробирался на оружейный двор, где его ждал капитан Дени Гретье, неумолимо вколачивавший в сына покойного сюзерена воинские премудрости.

Это была их тайна. К шестнадцати годам Сандер весьма сносно обращался с самыми разными видами оружия, превосходно ездил верхом и стрелял из арбалета. Наблюдая за учебными поединками молодых нобилей[15], он понимал, что с большинством из них мог схватиться на равных, а то и победить. Пожалуй, какое-то время он продержался бы и против старших братьев, но граф Мулан был слишком сильным противником.

Про бывшего циалианского рыцаря[16] ходило множество слухов, один страшнее другого. Никто не знал, как и почему тот шесть лет назад покинул Фей-Вэйю[17] и стал странствующим рыцарем. Мулан по-прежнему носил цвета ордена, за ним не числилось никаких провинностей, он не женился и не поступил на королевскую службу. Оставался ли он рыцарем Оленя или же расстался с сестринством, не знал никто. У таких не спрашивают.

Белый Граф, как его обычно называли, слыл непобедимым и в бою, и в спорных поединках, в которых бойцы выходили без доспехов, лишь со старинными легкими шпагами и кинжалами. Он был беспощаден. Если большинство рыцарей охотно оставляло побежденным жизнь, Мулан убивал. Спокойно, равнодушно, безжалостно, словно выполняя нужную, но приевшуюся работу. Оттого-то последние четыре года он и не находил себе противников, вынужденно довольствуясь групповыми турнирами с их неизбежными ограничениями.

И все равно Александр не жалел, что вызвал страшного Мулана. Пусть и он, и его покровители знают: Тагэре можно убить, но не оскорбить и не испугать!

Юноша поднял глаза к низкому небу: ни звезд, ни луны... Жаль. Хотелось бы взглянуть на них еще разок. Может, к утру облака разойдутся? Тряхнув головой, словно отгоняя безрадостные мысли, младший сын Шарля Тагэре начал подниматься по узкой неровной тропе, петлявшей среди скал. Дорога кончалась на самой вершине скалы, неожиданно ровной и широкой. В погожие дни оттуда открывался прекрасный вид на Эльтскую бухту, но сегодня все было укутано угольной чернотой. Будь на месте Сандера кто-то другой, он бы уже десять раз сорвался в пропасть, но младший из Тагэре ходил по скалам, как корбутский архар. В этом он обошел даже своего учителя. Дени все же побаивался высоты, а для Александра стоять на краю бездны было верхом наслаждения. Он и в Эльте и во Фло, где провел шесть лучших лет своей жизни, выискивал самые крутые обрывы и самые высокие скалы.

В дом, почитавшийся родным, Александр вернулся без всякой радости, но Филипп поссорился с Раулем и велел младшим братьям покинуть Фло. Жоффруа был откровенно рад вырваться из слишком уж жестких рук Короля Королей и его капитанов, а вот Сандеру разлука далась с трудом. Юноша не мог взять в толк, как после гибели отца и Бетокской битвы брат-король мог рассориться со своим великим кузеном. Жоффруа намекал, что в этом замешана молодая королева, но разве может женщина сломать дружбу, закаленную великой бедой?

Тропа оборвалась, и юный герцог оказался на продуваемой всеми ветрами вершине, впрочем, в эту ночь ветра спали. Сунул руку под нависший камень. Запасенные несколько дней назад сухие ветки были на месте, да и кто мог их унести? Люди сюда не захаживают, боятся невесть чего, не понимая, что повседневная жизнь бывает куда страшнее призраков, по слухам, посещающих Эльтову скалу в новолуние. Нынче как раз новолуние, но даже свети луна в полную силу, ее лучи не пробили бы плотную завесу туч, раздумывавших, пролиться ли дождем здесь или подождать хорошего ветра и унестись вглубь Арции. Александр высек огонь. Костры он разводил хорошо, даже лучше Филиппа, и вскоре рыжее пламя весело плясало, отгоняя бархатную тьму. Тагэре улыбнулся: скорее всего, это его последний костер, а значит, незачем беречь топливо...

– В прежние времена я бы поклялся, что ты указываешь путь контрабандистам, – юноша вздрогнул от неожиданности и рывком поднялся, хватаясь за кинжал.

– Я пришел с миром, – голос из темноты явно принадлежал зрелому сильному мужчине, – любопытно стало, кто это жжет в новолуние костры на проклятой скале... Позволишь разделить твое одиночество?

– Конечно, – сердце Александра сжалось от охватившей его надежды, – восемь лет назад он тоже прощался с жизнью... Может, и на этот раз сюда завернул его таинственный знакомец? Но надежда как вспыхнула, так и погасла – шагнувший в круг света человек на Романа не походил. Ночной гость был сед, как лунь, но лицо его отнюдь не было старым, а гибким, легким движениям позавидовал бы сам граф Мулан. Чужак опустился на камень и протянул руки к огню.

– Наверное, мне стоит представиться. Мое имя Аларик, я не здешний.

– Меня зовут Александр. Я здесь живу.

– Я догадался, – усмехнулся Аларик. А вот глаза у него и вправду напоминали глаза Романа, только были много светлее. – Но я полагаю, ты здесь проводишь далеко не каждую ночь. Ты взволнован, это очевидно. Может быть, тебе нужна помощь?

Великомученик Эрасти! Как же Александр ненавидел эти слова. Ему вечно предлагали помощь слуги, сестры, прочие родичи. Все, кроме не замечающей его матери... Сандеру едва сравнялось четыре, когда он в ответ на очередные причитания железным голосом произнес: «Я сам», потом это стало его негласным девизом. Но предложение ночного гостя отнюдь не казалось оскорбительным. Так же, как семь лет назад расспросы Романа. И Александр, удивляясь самому себе, вежливо ответил:

– Благодарю вас, сигнор[18], но помочь мне нельзя.

– Я не спрашиваю, можно ли тебе помочь, – засмеялся седой, – я спрашиваю, НУЖНА ли тебе помощь?

Александр удивленно замолк, а потом с налету выпалил:

– Завтра я дерусь с графом Муланом... Теперь понимаете?

– Представь себе, нет, – Аларик покачал головой, – я так понимаю, что граф Мулан – это местная знаменитость. Что, он и вправду хороший боец?

– Нет более верного способа умереть, чем скрестить меч с великим Муланом!

– Великий Орел, какие глупости! – ночной гость зло сверкнул глазами. – Лично я знаю с десяток способов куда более надежных. Уж поверь мне! Нет шпаги, на которую не нашлась бы лучшая, а что до вашего Мулана, сдается мне, не так уж он и велик...

– Но... Вы же его не знаете...

– Зато я знаю шпагу, – отмахнулся собеседник, – она не терпит громких слов. Я встречал немало воинов, фехтовавших, как боги, они не распускали слухи о собственной непобедимости и не дрались для их подтверждения с теми, кто слабее.

– Я сам его вызвал, – буркнул Александр, желая быть справедливым даже к недругу.

– Неважно. Будь Мулан настоящим воином, он бы сумел избежать ссоры. Из-за чего все произошло? – вопрос был задан таким тоном, что не ответить было невозможно. И Сандер ответил:

– Он издевался над нашим гербом.

– Не над тобой?

– Нет... Я знаю, что я урод, – юноша отважно взглянул собеседнику в глаза, – упоминанье об этом вряд ли бы заставило меня потерять голову...

– Ты был с этим Муланом один на один?

– Нет. Там был мой средний брат и двоюродный, затем...

– Хватит, – оборвал его Аларик, – вставай!

– Что?

– Вставай, говорю, и доставай шпагу. Я покажу тебе пару приемов, о которые твой «непобедимый» обломает зубы...

2879 год от В.И.

Ночь на 13-й день месяца Лебедя.

Эр-Атэв. Эр-Иссар

Глаза калифа Усмана перебегали с лица старшего сына на лицо младшего и обратно. Красавец Наджед преданно ловил отцовский взгляд, Яфе хмуро молчал. Владыка атэвов усмехнулся в шелковистые усы и слегка шевельнул рукой, подзывая пузатого каддара[19].

– Я хочу знать все.

Каддар тяжело плюхнулся на колени, облобызав синие сапоги повелителя, и проникновенно произнес:

– О Лев Атэва, сколь счастлив ничтожный Камаль, к чьим речам склоняется алмазный слух владыки. Да прольются мои слова водой и оросят зерно его мыслей. Случилось так, что в невольничий квартал вбежала бешеная собака. И по прихоти шестихвостого садана[20] некий торговец туда же привел караван черных рабов. Сам купец при виде огромного пса с хвостом, зажатым между ног, и мордой, покрытой пеной, бежал, оплакивая убытки. Бежали и слуги купца, и воины, и погонщики верблюдов, и охранники, а рабы бежать не могли, так как были в колодках. И бывает так, что путь осла пересекает дорогу благородного скакуна. Испуганный купец повстречал твоих сыновей, о Лев Атэва, покидавших дом мудреца Абуны, коего они посещали по твоему повелению.

Узнав о том, что вблизи рыщет бешеная собака, принц Наджед, да благословит Баадук его дорогу, вернулся в дом, повелев разыскать смотрителя дорог, дабы тот послал стражников с луками истребить опасную тварь и всех рабов, которых она покусала. А принц Яфе, да будут его пути подобны лучшим коврам, выхватил саблю и бросился туда, откуда все бежали. Я, недостойный, хотел его остановить, но принц не склонил свое ухо к моим устам. Мы услышали рычание, а затем вой, подобный вою злобного садана. Мы поспешили и увидели то, что увидели. Собака была рассечена надвое, и над ней стоял принц Яфе с окровавленной саблей.

– Я выслушал, – медленно произнес калиф, – Наджед, приблизься.

Старший принц исполненным изящества движением преклонил колени перед отцом.

– Я доволен, что мой сын вырос мудрым, – калиф снял с пальца перстень с квадратным изумрудом и бросил сыну, почтительно поцеловавшему отцовскую руку. Затем калиф все так же невозмутимо этой же рукой отвесил Наджеду пощечину: – Но я недоволен, что мой сын вырос трусом. Яфе, подойди.

Когда брат Наджеда встал на колени рядом с ним, Усман поднялся и, стремительно сорвав с пояса тяжелую плеть, вытянул сына по плечам. Тонкая материя лопнула, показалась кровь. Глаза Яфе неистово сверкнули, но он сдержался.

– Это за то, что ты сначала делаешь, а потом думаешь, – калиф отцепил роскошную саблю и протянул младшему принцу, – а это за то, что ты знаешь: сын калифа не показывает спину псам. Черные рабы твои – впрочем, купец может их выкупить. Тем, кто не заметил вовремя смертоносную тварь, по десять палок. И да не развяжется завязанное.

Усман поднял бровь, и все, пятясь, покинули покои повелителя. Младший принц уходил последним, и калиф еле слышно окликнул:

– Яфе!

Сын остановился.

Отец выждал, пока закроются тяжелые двери, и лишь после этого заговорил:

– Хорошо, что в твоей груди сердце льва, а не тушканчика, но я хотел бы видеть в нем не только отвагу, но и мудрость. Глуп тот, кто за медную монету отдаст золотой самородок. Голова бешеного пса не стоит головы принца. Когда придет время идти в огонь, тот, кому это предназначено, должен быть жив. То, что предначертано тебе, другому не свершить.

Яфе молчал, упрямо насупив черные брови, и Усман внезапно почувствовал немыслимое облегчение. Сегодня он наконец избрал наследника, но даже его подушка не узнает об этом, пока не придет срок. Пусть будущий калиф научится терпению и мудрости. Время еще есть.

2879 год от В.И.

13-й день месяца Лебедя.

Эльта. Гостиница «Морской конь»

– Десять ауров на парнишку, – стройный голубоглазый человек в темном дорожном плаще небрежно подбросил объемистый кошелек.

– Вы с ума сошли, почтеннейший, – запротестовал худой нобиль в плаще с сигной в виде прыгающей лисицы, – это же сам граф Мулан!

– Ну и что, – пожал плечами незнакомец, – каждый, про кого говорят «сам», рано или поздно зарывается, так почему бы и не сегодня? Удача – дама капризная, ей надоедает, когда с ней обходятся, как с уличной девкой.

– Так-то оно так, – вздохнул толстяк в синем, – только уж больно силы неравны. Я видел Мулана на турнире, чистый кабан, право слово, а Александр... В чем душа держится, да еще калека. Он и меч-то в руках никогда не держал, все больше книжки.

– Я так рассуждаю, – вмешался в разговор человек с луком и с серебряным значком лесничего на зеленой суконной куртке, – что Мулан должен отказаться. Это не поединок. Это убийство, чести оно ему не добавит.

– А ему честь нужна что мне девственность, – хмыкнула чернокудрая красотка в вызывающе обтягивающем ее прелести платье, – капустницы[21] всех Тагэре под корень извести хотят, хоть больных, хоть здоровых... Видела я, как Мулан их задирал, из кожи вон лез. Старший-то сдержался, да и кузен их, уж на что боевой, только желваками играл. А Александр молчал, молчал, да как выплеснет вино тому в морду.

– Жаль его, – согласился толстяк, – хоть горбун, а душа отцовская! Не повезло. Может, оно и к лучшему, калекой жить и герцогу несладко.

– Да не хороните вы его раньше времени, – в голосе завязавшего разговор незнакомца прорезались властные нотки, – поживем – увидим. Я от своих слов не отказываюсь. Десять ауров! Нет, двадцать!

– Согласен, – вздохнул худой, – если тебе своих денег не жалко.

– И я согласен, – кивнул еще один толстяк с добродушным лицом и умными карими глазами, – мы тебя предупредили.

– Ваша совесть может быть чиста, сигноры, – отрезал голубоглазый, – считайте, что и я вас предупредил...

– Твоими бы устами, – лесничий заметно нервничал, – если этот белозадый убьет маленького Тагэре...

– Ты с ним не справишься, Колен, – еще один нобиль лет тридцати покачал головой, – с ним никто не справится, разве что покойный герцог...

– В бою – да, – не стал спорить названный Коленом, – но за убийство заведомо слабейшего в старину отбирали шпагу и шпоры...

– Ну, вспомнила бабка, как девкой была, – нобиль с лисицей зло засмеялся. – Кодекс Розы[22] не для Белых, они отца повесят, а мать утопят.

– Все равно рыцарь, свершивший подобное, не рыцарь, а бешеный пес, и покарать его – долг любого. Если Мулан убьет Александра, говорить с ним нужно не с мечом в руке, а с арбалетом.

– И ты?.. – первый толстяк уставился на Колена с восхищенным недоверием.

– Клянусь святым Эрасти, я сделаю это. Вы все свидетели, – лесничий сжал губы, – малыша я им не прощу. А потом... Лес не выдаст, Циала не съест.

– Да прекратите вы панихиду играть, – взорвалась девица, – хуже нет приметы... Клянусь юбкой святой Циалы, будь он трижды горбун, а я сделаю его мужчиной, пусть только жив останется. И арга не возьму!

– Ты и вправду это сделаешь, голубка? – голубоглазый обнял прелестницу за соблазнительные плечи. – А ты, видать, добрая девушка.

– Злая, – она с вызовом глянула на чужака, – очень злая, но в малыше больше толку, чем в Жоффруа и Эдваре, вместе взятых.

– Луиза тебе скажет, – осклабился нобиль с лисицей.

– Я знаю, что говорю. Могу и про тебя рассказать, хочешь?

– Ну, уж нет!

– Что ж, – улыбнулся голубоглазый, – не забудь про свою клятву, Луиза...

2879 год от В.И.

13-й день месяца Лебедя.

Эльта

Площадь перед гостиницей «Морской конь» была чисто выметена, а обычно расхаживающие по ней свиньи и гуси с позором изгнаны. По краям толпилась чуть ли не половина Эльты, но на середину, отмеченную четырьмя натянутыми веревками с навязанными на них цветными лоскутами, не заходил никто. Граф Мулан появился за четверть оры до назначенного срока. Холодно оглядел толпящийся сброд. Люди под тяжелым взглядом привычно опускали глаза, однако на сей раз нашлись трое, ответивших вызовом. Трактирную девку в красном можно было в расчет не принимать, а вот высокого худого человека в зеленом, даже не потрудившегося скрыть свою ненависть, Мулан запомнил. Этот, наверняка, попытается его убить, так что на обратном пути придется надеть под доспехи атэвскую кольчугу. Рядом с лесничим стоял еще один, среднего роста, стройный, с седыми волосами. В его лице не было ни ненависти, ни вызова, лишь ирония и любопытство.

Белый рыцарь был опытным бойцом и умел с первого взгляда оценить возможного противника. Седой ему не понравился. Мулан никогда его не видел, но спокойствие незнакомца, его непринужденная поза и что-то в небывало голубых глазах под темными бровями заставило рыцаря Оленя поскорее отвернуться. Если этот человек затеет ссору, что вполне возможно, придется держать ухо востро. Конечно, с талисманом Ее Иносенсии[23] он справится и с ним, и все же...

Но сначала – горбун. Смешная добыча, но после смерти щенка его толстый братец и кузен не могут не послать вызов убийце, иначе им никто руки не подаст. Ну а потом останутся только Филипп и его проклятый старший кузен. Но эти и так вот-вот друг другу в глотку вцепятся. Если так и дальше пойдет, с Тагэре вскоре будет покончено.

Граф небрежно сбросил молочно-белый плащ на руки оруженосцу, туда же полетела куртка из светло-серой замши, и Мулан остался в тонкой белоснежной рубашке, заправленной в темно-серые панталоны. Мягкие сапоги без каблуков были почти невесомы, но он мог драться и в полном боевом облачении. Увы. Публичный поединок все еще должен вестись по кодексу Розы – без брони, с ныне вышедшей из употребления легкой шпагой. Детские игрушки!

Мулан любил свои доспехи, тяжелое копье, двуручный меч и секиру, хоть и шпагой владел изрядно. В любом случае достаточно для того, чтобы прикончить горбатого хлюпика.

2879 год от В.И.

13-й день месяца Лебедя.

Эльта

– Жаль мне твоих денег, и парня жаль, – вздохнул кто-то в толпе.

– Если ставить, то на волчонка, а не на кабана. Эта белая скотина не так сильна, как ей кажется.

Сердце Александра забилось, он узнал голос.

Аларик! Он тут. Тагэре обвел глазами толпу и сразу же столкнулся со спокойным, уверенным взглядом. Ночной гость словно бы говорил: «Ничего страшного. Твой враг нагл и удачлив, но он не всемогущ!»

Отсалютовав шпагой зрителям, Александр бросил куртку на ограждающую импровизированное ристалище веревку и, глядя прямо перед собой, пошел к центру площади. Он не чувствовал ни страха, ни волнения, словно его седой знакомец забрал их с собой. Душу заполняли решимость и уверенность в том, что он может победить. Если не ошибется, не запаникует, не даст себя обмануть, он победит. Обязательно победит. Нужно только смотреть в эти холодные глаза, а не на кончик шпаги графа. Дени учил угадывать движения противника по взгляду, и у него это получалось. Получится и сейчас. Пусть Мулан удивится стойкости своего несерьезного соперника и начнет пробовать разные приемы, а он, Александр, будет лишь защищаться. Да. Именно так. Сначала защита, а потом – атака. Первая должна стать и последней.

Юноша прекрасно помнил, что ему показал Аларик. Приемы кажутся до смешного простыми, но противопоставить им практически нечего. Однако Александр отныне умел не только наносить такие удары, но и парировать. На тот случай, – сказал гость, – если кто-то, глядя на тебя, научится делать то же, хотя такое вряд ли возможно... «На тот случай», значит, Аларик полагает, что его жизнь не закончится на этой маленькой площади. И она не закончится, Проклятый побери!

Сандер, как затеявший ссору, первым поднял шпагу в освященном веками приветствии, и Мулан ответил тем же жестом. Противники шагнули друг к другу, раздался скрежет стали о сталь. Первый выпад графа был силен, но прост, чтобы не сказать примитивен, и Александр отбил его без труда.

2879 год от В.И.

13-й день месяца Лебедя.

Эльта

Мулан начинал закипать – горбатый щенок оказался отнюдь не так прост, как казалось вначале. Он знал, что делать со шпагой, и к тому же дрался левой, что создавало кучу неудобств. Белый Граф фехтовал обеими руками примерно одинаково и нередко брал основное оружие в левую, зная, как тяжело отражать такие удары, теперь же ему пришлось переложить шпагу, чтобы уравнять шансы, и это было унизительно. Впрочем, неприятности начались раньше, когда первый удар – сильный и безотказный, горбун отбил, причем так, что Мулан с трудом удержал оружие. Проклятье! Он же знает, что уроды обладают медвежьей силой, а слухи о том, что младший Тагэре ничем не интересуется, кроме книг, оказались лишь слухами. Чертов урод обвел вокруг пальца даже прознатчиков Ее Иносенсии.

Бой длился уже вторую десятинку[24], а Мулан ни на шаг не приблизился к победе. Он постепенно усложнял приемы, но нарывался на глухую оборону. Тагэре не пытался атаковать, но замыслы противника читал, как книгу. Взгляд горбуна не отрывался от лица Мулана, и серые внимательные глаза в очень темных ресницах, глаза покойного Шарля Тагэре, начинали действовать рыцарю Оленя на нервы. Пора было кончать! Как бы неприятно это ни было, но непобедимый боец, великий Мулан, Белый Граф потянулся мыслями к талисману. Теперь Анастазия узнает, что он не смог совладать с уродцем без помощи магии, и это весьма неприятно, но тянуть и дальше нельзя. Нужно убить паршивца одним ударом и немедленно, иначе репутация Мулана пострадает, вон сколько народа собралось поглазеть! Большинство пока считает, что он играет с мальчишкой, как кошка с мышкой, благо тот и не пытается нападать, но в толпе найдется и парочка опытных бойцов, которые поймут, если уже не поняли, в чем дело.

Мулан сосредоточился и мысленно произнес Слово. Оправленный в белый металл опал начал слабо пульсировать в такт биению сердца графа. Сейчас Тагэре подчинится. Не успеет Граф просчитать до шестидесяти, и щенок сам бросится на его шпагу. Стоит крови попасть на клинок, действие магии прекратится, а Ее Иносенсия узнает об очередной победе и о том, что одержана она с ее помощью. Жаль, конечно, но лучше не рисковать.

Камень пульсировал все сильнее. Двадцать... двадцать два... Тридцать...

2879 год от В.И.

13-й день месяца Лебедя.

Эльта

Александр почувствовал, что у него не хватает сил и дальше смотреть в страшные чужие глаза. Сердце сбилось с ритма и начало стучать с перебоями, хотя раньше ничего подобного не случалось. Младший Тагэре мог подолгу танцевать с клинком в два раза тяжелее этого, а сейчас вряд ли прошло больше двух десятинок. А ведь сначала все шло так хорошо. Александр сжал зубы и, старательно отгоняя подступающее отчаянье, попытался поднять глаза.

«Ты свободен, Сандер. Нет ничего, кроме свободы и чести. Все в твоих руках», – странным образом эти слова возникли в его мозгу, давление начало стремительно слабеть и исчезло. Сердце вновь застучало ровно, да и в глазах противника не было ничего ужасного. Напротив! В них бился страх! Что-то у Великого Мулана пошло не так! А на Александра снизошли спокойствие и уверенность. Он должен победить, и он победит. Для начала слегка отступим. Пусть атакует. Отлично! Такой выпад нам и нужен...

Многочисленные зрители так и не поняли, что произошло у них на глазах. Только Аларик заметил, как клинок юноши стремительно отвел оружие графа вправо. Эфес шпаги Александра оказался рядом с его правой рукой, заведенной назад. Следующим ходом бойца-левши было бы ударить наотмашь, целясь противнику, скажем, в шею. Сандер так и поступил. Предвидевший это Мулан, вывернув кисть, увел шпагу влево, легко парируя удар, которого не было. Оружия в руке Сандера не оказалось, сам же он, продолжая разворачивать корпус вправо, вынес ногу вперед и нанес резкий колющий удар правой в подставленный противником левый бок.

2879 год от В.И.

13-й день месяца Лебедя.

Эльта

Оруженосец и еще какой-то человек в фиолетовом унесли то, что только что было Великим Муланом, а Александр все еще стоял с окровавленной шпагой в руках, глядя перед собой. Он сделал это! Мулан мертв, а он жив. Теперь никто не посмеет назвать его заморышем и ничтожеством. Может быть, даже мать посмотрит на него другими глазами, так, как она смотрит на Филиппа, как она смотрела на Эдмона...

Чьи-то руки обхватили его за шею, и Сандер вздрогнул от неожиданности, а чернокудрая красотка в алом, низко вырезанном платье властно и весело поцеловала победителя в губы. Александр растерялся, а Луиза, прижавшись к нему, заговорщически прошептала:

– Пойдем поговорим.

– Поговорим? А почему не тут? – он непонимающе уставился на собеседницу.

– Дурачок, – засмеялась она, – хоть и герой. Я тебе ТАМ все объясню! Пойдешь?

– Сейчас, – рассеянно пробормотал он, обводя глазами окруживших его улыбающихся людей, – ты не видела здесь такого... Он седой с голубыми глазами...

– Как же, видела, – кивнула Луиза, завладев рукой Александра, – он поставил на тебя двадцать ауров... Никто не верил, а он сказал, что ты побьешь этого кабана. Знаешь, я никогда не видела таких, как этот нобиль. Он, как... как дождь в жару!

2879 год от В.И.

Утро 14-го дня месяца Лебедя.

Тагэре

Слуги и воины старательно отводили глаза. Королевский гнев – штука обоюдоострая, особенно если он обрушен на головы родичей. То, что с молодым Филиппом Тагэре шутить не стоит, в Арции уже поняли. Теперь же король был вне себя. И было от чего! По крайней мере, пришедшие с Его Величеством воины полагали, что герцог Ларрэн заслуживает куда большего, чем оплеуха, даже столь увесистая. Впрочем, Филипп довольно быстро овладел собой, восемь лет на троне научили его гасить свои чувства.

Появление короля стало для обитателей замка Тагэре полной неожиданностью. Когда дозорные увидели кавалькаду, никому и в голову не пришло, что это Его Величество Филипп Четвертый решил навестить родной дом. Вдовствующая герцогиня никоим образом не ожидала сына и приняла приглашение баронессы Герар, у которой родился долгожданный внук. Встречать Филиппа вышли лишь брат Жоффруа и кузен Эдвар. Малыш Сандер и тот куда-то подевался.

Когда Филипп, предвкушая отдых после дальней дороги и в глубине души радуясь, что разговор с матерью можно отложить, спросил про Александра, он не предполагал никаких неожиданностей, но сбежавший с круглой физиономии Жоффруа румянец заставил заподозрить неладное. Ларрэн не принадлежал к тем, кто скорее умрет, чем выдаст секрет. Сначала братец пробовал изображать неведение, заявив, что Сандер достаточно взрослый, чтобы его требовалось сторожить, но это не помогло. Король вытряс из Жоффруа правду, но было поздно. Ну почему он не приехал днем раньше?!

– Если его убили, я не знаю, что с тобой сделаю, трус капустный! – Филипп скрипнул зубами, с отвращением отвернувшись от родичей. Он и так погорячился, залепив Жоффруа прилюдно по физиономии. Тот, конечно, заслужил, но не дело, чтоб один Тагэре лупил другого.

– А что я мог сделать? – вновь заныл Ларрэн. – Матушка нам настрого запретила затевать ссоры, и потом это же Мулан!

– Да хоть сам калиф Усман! Ты должен был или сразу уйти и увести младших, или принять вызов. Чертов осел! Ты даже не соизволил поехать с ним.

– Он сам не хотел...

– Сам! Кто из вас старше? Мне кажется, Александр. Ему не наплевать ни на нашу честь, ни на наше дело. А ты еще ко всему и молчал... Хоть бы подумал, что будет, когда матери привезут еще один труп, словно ей тогда мало было.

Нельзя сказать, что Филипп так уж часто вспоминал про брата-калеку, но бросить мальчишку на растерзание Мулану и преспокойно вернуться домой! Король не надеялся, что Сандер жив, но он принял смерть лицом к лицу, как настоящий Тагэре! Странно, что эркард до сих пор не сообщил в замок. Наверняка боится, хотя во всем виноват этот заяц, по недоразумению являющийся их братом. Филиппа аж передернуло от отвращения. Он и раньше догадывался, что Жоффруа – ничтожество, но чтоб до такой степени!

Сандера он похоронит со всеми почестями, а потом займется Муланом. С этой бродячей смертью давно пора кончать, он и так слишком затянул и вот потерял брата. Жаль, что он уделял Сандеру так мало времени, ну да сделанного не исправишь! Король, даже не взглянув на Жоффруа и Эдвара, послал коня к воротам; следом за ним рванулся Гастон Койла, а потом и остальные. Кони, уже воображавшие себе уютные замковые конюшни и полные кормушки, немного поартачились, но смирились и пошли легким галопом. Филипп узнавал родные места. Он не был в Эльте три года и вернулся на очередные похороны! Проклятый! Ну почему?!

Высокая фигура в зеленом вышагивала им навстречу, и король резко осадил белого иноходца.

– Постой! Колен, это ты?

– Ваше Величество!

– Ты из Эльты? Ты знаешь...

– Знаю! – лесничий прямо-таки сиял. – И все знают. Ваш брат убил Мулана. Он настоящий Тагэре.

– Как убил?!

– Ловко убил, покойный герцог позавидовал бы. Четверть оры – и нет Великого Мулана!

– А Александр?

– Ни царапинки!

– Где он?

– В «Морском коне», его не отпустили, там такой праздник был, а потом Луиза его к себе утащила. Помните Луизу?

– Еще бы, – прыснул Филипп, – видать, у нее судьба такая – просвещать мужчин нашего рода. Теперь и малыш туда же! Он там еще?

– Надо думать...

– Вперед!

2879 год от В.И.

Утро 14-го дня месяца Лебедя.

Эльта

Сквозь щели в занавесках жизнерадостно пробивались солнечные лучи, где-то заржала лошадь, перекликались что-то разгружавшие работники, по всему, было не рано, уж во всяком случае, много позднее, чем он привык вставать. Александр кончил одеваться и слегка смущенно посмотрел на растрепанную Луизу.

– Я, наверное, что-то тебе должен?

– Ты? – женщина звонко рассмеялась. – Побойся бога! Ты побил Мулана, а твой седой приятель оставил мне весь свой выигрыш. Я теперь могу стать достойной уважения женщиной, – она надула щеки и живот и опустила глаза вниз, – а потом... Потом, ты мне просто нравишься.

– Я? – Тагэре уставился на нее с неподдельным изумлением. – Луиза, но я же – горбун.

– Чем меньше ты будешь думать об этом, а тем более говорить, тем лучше, – отрезала женщина, неожиданно став серьезной. – У тебя сильные руки, красивые глаза, и ты... ты умеешь быть благодарным. Можешь мне поверить, любая, когда тебя узнает поближе, не захочет никого другого...

– Когда узнает, – Сандер кривовато ухмыльнулся. – Как же она меня узнает, если у нее будут глаза?

– Если у нее будут не только глаза, но и сердце, узнает. И, – Луиза нарочито громко захохотала, – когда будешь счастлив и знаменит, не забывай, кто научил тебя кой-чему важному.

– Что ты, Лу. Я тебя никогда не забуду.

– Верю, – красотка, ничуть не стесняясь своей наготы, встала и, подойдя к висящему у двери овальному зеркалу, принялась распутывать свалявшиеся кудри. – Мой тебе совет, поменьше слушай дураков, которые суют тебе в нос твою внешность. В тебе есть то, чего у них никогда не было и не будет!

– Ты о чем?

– Не знаю, как и сказать, – Луиза задумчиво склонила голову к плечу. – Вот тот седой, на площади. В нем тоже это есть, врать не буду, и куда больше, чем у тебя. Рядом постоишь – все другим кажется. Но он и постарше будет. А еще... Я многих здесь перевидала, кто лучше, кто хуже, но ни в ком такого и близко не было... – Луиза могла бы добавить, что была знакома, и весьма близко, и с братьями Сандера, и с кузенами и ни в ком не почуяла ничего подобного.

Александр хотел было уточнить, что она имела в виду, но не успел – на дверь обрушился град ударов, и голос, от которого сердце младшего Тагэре сначала подскочило к горлу, потом провалилось куда-то вниз и, вернувшись на положенное место, бешено затрепыхалось, проорал:

– Сандер, Проклятый тебя побери, а ну живо одевайся и выходи!

– Филипп!

– Нет, святой Эрасти!

Луиза звонко захохотала и ничтоже сумняшеся распахнула дверь, в которую не преминул ворваться Его Величество, для начала сжавший брата в объятиях, а потом залепивший ему здоровенный подзатыльник.

– Тебя убить мало! Как ты мог, тебе же было сказано!

– Мне? – возмутился Александр. – МНЕ ничего не говорили, а Жоффруа и Эдвар послушались.

– Выкрутился, мерзавец, – король хлопнул брата по плечу, – а если бы тебя убили?

– Значит, так было бы надо. – Александр посмотрел брату в глаза: – Неужели стать монахом или домашним шутом лучше, чем умереть?

– Вот оно что, – взгляд Филиппа смягчился, – каким же я был дураком. Я думал, что тебе хорошо с твоими книжками... Я виноват перед тобой.

– Ты?!

– Да, я, Проклятый меня возьми! Я должен был понять, что тебе нужно, должен был сам научить тебя всему, с матерью поговорить, в конце концов... А я невесть чем занимался. Юбки девкам задирал... Хорошо, ты сам догадался. Кто тебя учил?

– Дени.

– Так я и подумал... Ну, надо же, – король неожиданно расхохотался, – наш Сандер свалил Мулана! Непобедимого Мулана! Великого Мулана! Бери шпагу и пошли во двор!

– Шпагу?

– Именно! Мне нужен настоящий соперник. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Я давно понял, что от Жоффруа толку как от жабы шерсти, большой кузен думает только о себе, а тут – такой подарок!

– Подарок? – Александр широко открыл глаза.

– Не понимаешь? Ты мне нужен, брат. Очень нужен. Я могу на тебя рассчитывать?

– До смерти!

2879 год от В.И.

19-й день месяца Лебедя.

Мирия. Гвайларда

Было темно, страшно и больно, но Даро сдерживала слезы. Если матушка увидит, что она плакала, ее оставят здесь еще на ору. Нужно быть благодарной бланкиссиме[26] за науку, а плакать – это роптать на Бога. Это грех. Девочка слегка пошевелилась, и острые каменные крошки сразу же вцепились в голые коленки. Сколько времени прошло? Может, про нее забыли? Может, постучать в дверь? Нет, лучше не надо! Прошлый раз она решила, что срок наказания давно прошел, а до него оставалась еще десятинка. Вместо того чтобы смиренно ждать, когда ее отпустят, она проявила нетерпение, то есть согрешила даже больше, чем когда запуталась, отвечая урок. И ее оставили здесь еще на две оры. Ой, скорей бы! Коленки болят, но это не самое страшное.

Маурита рассказывала, что в замке живет призрак Кровавого Педро. Когда его зря казнили, он стал привидением и ненавидит мирийских герцогов. Значит, и ее тоже, хотя она ему ничего плохого не сделала. Но все люди отвечают и за грехи своих родителей, и за все остальные грехи. Как только ты родился, ты уже во всем виноват. Мама это всегда говорит. Нужно молиться и просить прощения, и тогда, когда ты умрешь, тебя не накажут за то, что первый человек сорвал розы в саду у Бога, и за то, что Рене Сгинувший совратил избранницу святой Циалы и навлек проклятие на все Благодатные земли. Если короли и герцоги ведут себя плохо, небо наказывает всех, кто живет в их странах. Если она не будет слушаться, накажут всю Мирию. Мама так ей и сказала.

Когда она вырастет, она пойдет в монастырь к бланкиссиме и будет молиться, чтобы искупить грехи родителей и братьев. Особенно Рито. Мама им очень недовольна, он не хочет молиться, а бланкиссиму просто ненавидит. Рито очень смелый и добрый. Он ничего не боится, но он грешник. Она не хочет, чтобы после смерти его закопали по шею в горячий песок в шаге от ручья, или чтоб его тысячу тысяч лет жалили пчелы, а только молитва безгрешной родной крови может искупить его грехи.

Ой! Что это там, в углу? Даро вскочила, забыв, что должна стоять на коленях и повторять молитву святой Циале. Там, в дальнем углу, кто-то был. Педро! Но ведь она ему ничего плохого не сделала!

– Даро! Тише ты! – Раздавшийся шепот показался ей прекрасней голосов божьих вестников, про которых так много говорила мама.

– Рито!

– Нет, дохлый Педро! Проклятая капустница! И чего она к тебе привязалась, ты всю эту дребедень талдычишь не хуже других.

– Я должна знать лучше, иначе из-за меня грех падет на всю Мирию.

– Бред какой! Убить эту камбалу мало. Я тебе тут кое-что принес. Ну и темнота тут, их бы сюда! Погоди!

Вспыхнувший огонек свечи выхватил из темноты толстенные балки, заколоченное круглое окно, пол, на котором поблескивала рассыпанная каменная крошка.

– Проклятый! – Державший свечу высокий юноша лет шестнадцати, чем-то похожий на изображение святого Эрасти, скрипнул зубами. – Они что, совсем сбесились!

– Рито! – Девочка, в которой уже угадывалась будущая красавица, с ужасом уставилась на брата: – Не говори так! Это грех!

– Грех – это то, что с тобой творят. Я скажу отцу!

– Нет, – она вцепилась ему в руку, – обещай, что не будешь! Ну, Рито! Пожалуйста! Уходи! Они сейчас придут... Они...

– Никуда они не придут, – юноша опустился на корточки и притянул сестренку к себе. – Прошло пол-оры, а тебя заперли на две. Так что кончай трястись, крольчонок. Поешь лучше. Они тебя еще и без ужина оставят.

– Оставят, – грустно подтвердила девочка. – Это мне наказание за нерадение.

– Если тебя за что и нужно наказать, – прошипел Рито, – то это за глупость. А ну ешь давай!

– Но ты отцу не расскажешь? Не расскажешь?

– Слово Кэрна, хотя следовало бы. Жуй!

– Шпашибо! Ой! Мои любимые! Откуда? И, – Даро в ужасе воззрилась на Рито, – как ты сюда залез? Тебя не видели?

– Ты молчи и ешь. Меня если кто и видел, то голуби или кошки. Залез я через крышу. Ужин тебе собрала Кончита. Она эту бледную немочь любит не больше меня.

– Рито!

– Дарита! Я не буду ничего говорить отцу, но если бланкиссима с матерью не уймутся, я за себя не отвечаю.

2879 год от В.И.

24-й день месяца Лебедя.

Тагэре

Олень склонил к неестественно голубой воде увенчанную золотыми рогами голову, по водной глади скользила чета лебедей с изогнутыми шеями, а с высокой башни дама в розовом смотрела вслед рыцарю на белом коне...

– Матушка!

Эстела подняла голову от вышивания:

– Да, Филипп.

– Я беру с собой Александра.

– Что ж, я не возражаю...

– Мы едем завтра.

– Хорошо. Завтра, так завтра.

– С тобой остается Жоффруа.

– Мне было бы спокойнее, если б он был с тобой.

– Александр мне будет лучшим помощником, матушка. Да и боец он отличный. Даже мне с ним трудно.

– Сын, – голос Эстелы был абсолютно безмятежным, – а с Муланом ты бы справился?

– Не знаю, – Филипп на мгновенье задумался, – может быть, и нет. Мулан мне цену знал, со мной он не стал бы играть. Александра он в расчет не принял, за что и поплатился. А братишка хорош! Они же с Дени каждую ночь до седьмого пота тренировались, и никому ни словечка! Вот характерец! Мы все виноваты перед ним...

– Виноваты? – Эстела посмотрела в ясные глаза старшего сына. – Возможно, и виноваты. Как Элеонора?

– Она с матерью и сестрами...

– Да, у нее много родственников, я бы даже сказала, слишком много.

– Мы уже говорили об этом, матушка. Ну, ничего, я ее догоню. Со мной будет Сандер, а к осени я заберу в Мунт Жоффруа. Надеюсь, вы тоже приедете.

– Я бы этого не хотела. Общество Вилльо приятным мне не кажется. Кстати, Рауль со мной согласен.

– Да, кузен все еще злится. Он рассчитывал на меня, а я вот взял и влюбился, – Филипп улыбнулся своей знаменитой, чарующей улыбкой, перед которой ни одна женщина от десяти до восьмидесяти лет не могла устоять.

– Короли дорого платят за любовь, – Эстела отложила шитье, – но дороже всех за королевскую любовь платят их подданные.

– Я не Пьер Лумэн, матушка, – засмеялся Филипп, – и мне вовсе не нравилась моя кузина, к тому же Изо еще совсем ребенок.

– Зато Элеонора старше тебя на пять лет. Ты на троне без году неделя, а сделал то, на что не отважился бы сам Анхель!

– Матушка, мы же договорились...

– Я не оспариваю достоинств твоей жены. Если единственным способом затащить ее в постель оказалась женитьба, то Элеонора Гризье, без сомнения, самая добродетельная дама из тех, которых я знаю. Но жениться на вдове сторонника Лумэнов, без гроша в кармане, но с двумя детьми и ордой родственников, нарушить негласные обязательства перед Раулем... – герцогиня поколебалась и добавила: – мой старший племянник совсем из другого теста, чем мой покойный брат. Тому были нужны Шарль и Справедливость, а этот живет для себя. Если ты перестанешь его устраивать, он подыщет другого короля, для него невозможного мало...

– Я уже взрослый.

– Я знаю, Филипп, – вдовствующая герцогиня вновь склонилась к пяльцам.

2879 год от В.И.

24-й день месяца Лебедя.

Фей-Вэйа

Изящная женская рука дернула за витой серебристый шнур, и дверь распахнулась. Тоненькая фигурка в белом склонилась в поклоне.

– Ваша Иносенсия!

– Человек из Эльты прибыл?

– Только что, Ваша Иносенсия.

– Пусть войдет.

Вошедший, толстяк с добродушным, незапоминающимся лицом, кряхтя, преклонил колено.

– Встань, Гуго, эти упражнения не для твоего живота.

– Благодарю Ее Иносенсию.

– Рассказывай. То, что Мулан мертв, я знаю. Как он погиб?

– Я был при этом. Все было очень просто. Он затеял ссору с младшими Тагэре. Жоффруа и Эдвар смолчали, Александр – нет.

– Горбун? Очень интересно. Что он сделал?

– С позволения Ее Иносенсии, он выплеснул в лицо Мулану стакан красного вина.

– Дальше.

– Мулан чуть было не прибил его на месте, но было слишком людно. Граф сам хотел, чтобы были свидетели, он знал, что Ларрэн не очень смел, но на глазах горожан не сможет не вступиться за честь Тагэре. Мулану пришлось удовольствоваться младшим. Он не очень огорчился, надо вам сказать. Убить уродца казалось нетрудным, а потом Ларрэн, хочешь – не хочешь, должен продолжить бой, иначе он стал бы конченым человеком. Поединок назначили на утро, все, как положено. Мулан боялся, что горбуна запрут в замке и дело сорвется, но Жоффруа и Эдвар никому не сказали. Короче, бой состоялся, и Александр прикончил нашего славного графа.

– Что?!

– Я бы и сам не поверил, но все случилось у меня на глазах. Я не шибко разбираюсь во всех этих фехтовальных штучках, но горбун вовсе не книжный червь, о нет. Думаю, он тайком учился.

– Тайком? Странно...

– Младший Тагэре горд, как Проклятый, он не хотел, чтоб над ним смеялись. Кто-то во Фло наверняка взялся учить сынка покойного герцога и преуспел в этом. Мулан не ожидал, что нарвется на сопротивление. Я слушал, что говорили зрители. Александр дерется левой рукой, это делает его серьезным соперником для любого, и он, как многие горбуны, очень силен. Тагэре держал удары и не отступал, Мулана это взбесило, он ошибся и сам насадил себя на шпагу мальчишки.

– Граф не пытался применить Силу?

– Думаю, нет. Его разозлило, что соперник, которого он собрался прихлопнуть, как муху, оказался крепким орешком. Думаю, граф не хотел, чтобы Ее Иносенсия узнала, что сам он не в состоянии справиться.

– Похоже на него. Больше ничего необычного не произошло?

– Ничего, кроме того, что я проиграл двадцать ауров...

– Тебе их возместят... Погоди, а кому ты их проиграл?

– А кто его знает. Странный какой-то человек. По виду нобиль, но одет просто, консигны не видно. Лет что-то около сорока, может – больше, может – меньше, сразу не разберешь. Волосы седые, а лицо молодое. Я его никогда не видел.

– Ты уверен?

– Как в том, что вижу вас. Такого не забудешь.

– Тебе не показалось, что он как-то вмешался?

– Нет, он не маг. Он, по-моему, из тех, кто всегда ставит на темную лошадку...

– Хорошо, иди.

2879 год от В.И.

1-й день месяца Дракона.

Арция. Эльта

В последний момент Филипп все же взял с собой Жоффруа, и теперь братья Тагэре с эскортом в полторы сотни всадников, не очень спеша, но и не задерживаясь, ехали по Морскому тракту. Море осталось позади, местность повышалась, рябины и березы уступили место дубам и кленам, кое-где поднимались пока еще невысокие холмы, некоторые из них венчали замки из светло-серого камня. Александр никогда не забирался на юг дальше Фло, и ему все было внове. Мысли метались между оставленной Эльтой и столицей, в которой ему отныне предстоит жить. Случилось то, на что он никогда не надеялся, – он едет рука об руку с братом-королем, он нужен, впереди настоящая жизнь, полная важных и неотложных дел. И все же сердце щемило. Младший из Тагэре и не думал, что так привязан к Эльте, к одинокой скале на берегу, где ему дважды встречались... Кто? Александр не был суеверным, но и золотоволосый Роман, и седой Аларик чем-то неуловимо отличались от людей. Даже таких, как его покойный отец или Рауль ре Фло. Причем, если Роман еще мог быть сном, то Аларика видело множество людей.

Лесничий Колен принял его за странствующего авантюриста, одного из тех, кто с юности до старости скитается по миру в поисках приключений. Воины от бога, они не спешат продавать свои мечи сильным мира сего, свобода и дорога – вот их кредо. А Луиза заметила в седом нобиле нечто непонятное, но отличающее его от остальных. И еще она сказала, что и на нем самом лежит та же печать. Александр вздохнул: и ящерица может напоминать дракона, но лучше прожить свою жизнь хотя бы тигром. Младшего из Тагэре немного мучила совесть, он так и не простился со своей первой женщиной, было не до того, и, кроме того, он немножко боялся новой встречи.

Со спины высокого серого коня, подаренного братом, Александр заметил в толпе красное платье. Проводить братьев Тагэре вышла вся Эльта, люди смеялись, махали руками и шляпами, девушки бросали под копыта королевскому коню цветы, но среди здравиц в адрес Филиппа Александр с удивлением уловил и свое имя. Осознание того, что Эльта его любит, поразило юношу, как громом, и одновременно он понял, что и ему небезразличны все эти ремесленники и купцы. Посмеявшись над собственными мыслями: не успел занять место в кавалькаде брата, и уже ощущает себя Проклятый знает кем, Александр постарался припомнить все, что знал о государственных делах.

Увы, в Эльте питались в основном слухами. Матушка, без сомнения, знала больше, но она с младшим сыном говорила лишь по обязанности, а Филипп полагал, что в Мунте братишка во всем разберется сам. Может, и так, но в первый же день попасть впросак не хотелось. Покинув Фло, Сандер лишился не только друзей, но и новостей. Впрочем, слабоумный Пьер Шестой, кажется, по-прежнему сидит в Речном Замке[27] и призывает кузена Шарло. Зато его честолюбивую супругу вместе с объявленным бастардом сыном за двадцать тысяч ауров передали ифранскому королю Жозефу, который совершил эту покупку явно не из родственных чувств.

Теперь Агнеса со своим отпрыском обитает при дворе известного своей скупостью Паука[28]. Сумятица в Арции для хитрого южанина что море для кэргоры[29] – чем глубже, тем лучше. Когда продавали низложенную королеву, все были уверены, что ее преемницей станет дочь Рауля. Но пухленькой белокурой Изабелле придется искать другого мужа, королевой же стала Элеонора Гризье-Вилльо. Говорят, она чудо как хороша.

Александр не сомневался, что избранница Филиппа – самая прекрасная женщина в мире, но то, что говорил про родичей королевы Рауль, настораживало. Кузен сетовал, что сыновья красавицы от первого брака, отец, превратившийся из заштатного барона Вилльо в графа Реви, мать, трое братьев, пять или шесть сестер и невесть сколько кузенов и кузин обходятся Арции дороже, чем армия и флот. И все равно Сандер заранее прощал незнакомой невестке все за счастье, которое та подарила брату. Если Филипп ради этой женщины пошел против матери и Рауля, значит, она того достойна.

Юноша тайком взглянул на короля, чей белый иноходец горделиво выступал позади пажа, вздымавшего знамя с тремя белыми нарциссами. Герцог Эстре не завидовал ни красоте Филиппа, ни его короне, но при виде брата не мог не вспоминать о собственном уродстве. В Эльте к нему привыкли, да и во Фло сначала солдаты, а потом и все остальные стали относиться к горбуну с теплотой, а вот в Мунте...

Да, он брат короля, но он – горбун, а значит, будут льстивые улыбки в глаза и шепоток в спину, будет ложное сочувствие или нарочитая бодрость при разговорах с мужчинами и невольное отвращение в глазах женщин.

Что бы там ни говорила Луиза, вряд ли кто-то решится бескорыстно связать с ним свою жизнь. Что ж, против судьбы можно бороться лишь до известного предела. Люди, даже самые сильные, не могут летать или ходить по воде, так зачем об этом мечтать? Ему никогда не испытать то, что испытал Филипп, сражавшийся за свою любовь и победивший, ну так что же! Герцог Эстре будет верен своему брату, и эта верность поможет перенести все, что выпадет на его долю.

2879 год от В.И.

11-й день месяца Дракона.

Мирия. Кер-Эрасти

Бык гневно взревел и бросился на врага, но гибкий байланте[30] в последний момент грациозно отскочил в сторону, и черная туша пролетела мимо. Зверь с трудом остановился, подняв тучу пыли и песка, и развернулся в поисках обидчика, который не заставил себя ждать. Высокий темноволосый юноша, пританцовывая, шел к быку, вызывающе размахивая ярко-алым полотнищем. Животное тупо уставилось на ненавистный предмет, роя землю огромными копытами, а затем кинулось вперед. На сей раз человек отступил совсем немного, алая ткань лихо проползла по спине взбешенного быка, который вновь не смог ничего поделать со своим вертким противником. Неудачной оказалось и следующая атака, во время которой юноша умудрился перескочить через зверя, использовав могучую спину как точку опоры. Он откровенно забавлялся, играя со смертью. Темные волосы взмокли, белая рубашка прилипла к спине. Не считая ножа на поясе, он был безоружен, но его ловкость могла поспорить с ловкостью мангуста, танцующего со змеей.

Бык устал первым, бока заблестели от пота, а пена на губах стала розовой от крови. Напоследок человек заставил зверя дважды обернуться вокруг своей оси, упираясь мордой в наброшенный на палку алый плащ. Затем парень отскочил в сторону, с усмешкой дернул рогача за хвост и, в несколько прыжков достигнув ограды загона, скрылся за распахнувшейся перед ним дверцей, лязгнувшей перед носом противника, измученного, но все еще грозного.

– Ну, Лючо, – веселое лицо обернулось к смуглому поджарому человеку, – как я сегодня?

– Очень неплохо! Жаль, тебя не увидят в Кер-Эрасти.

– И мне жаль, – засмеялся юноша, стаскивая промокшую рубашку. – Только в танце и можно жить.

Старик нежно любил своего ученика, несмотря на то, что тот был сыном и наследником мирийского герцога. В глазах любого байланте это было страшным недостатком, но Рито Кэрна сломал предубеждение Лючо, так же как и сопротивление собственной семьи, воспринявшей его увлечение как оскорбление родовой чести. Хосе Рафаэль Николас Мартинес Кэрна ре Вальдец маркиз Гаэтано был упрям, как стадо быков, и смел, как свой легендарный родич Эрасти. Он решил стать байланте и стал им вопреки всему и всем.

– Ты стал бы великим байланте, Рито, – проворчал Лючо, – догадайся родиться в другой семье.

– Да я б душу Проклятому заложил, чтоб так и было, знал бы ты, как меня тошнит от того, что творится в Гвайларде. Если б не отец и не Даро, только б меня здесь и видели.

– Байла забыта по обе стороны Пролива, – покачал головой старик.

– Но со смертью можно играть и там. – Рито задумался, нахмурив темные брови. – Лючо, друг мой, моя жизнь – это моя жизнь, и я ее потрачу так, как хочу. Берег Бивней не худшее место в мире, а братец Тието сможет ползать на пузе перед капустницами куда лучше, чем я.

2879 год от В.И.

27-й день месяца Дракона.

Арция. Мунт

Александр изо всех сил скрывал волнение: он был в Мунте, и он ехал вместе с братом, хоть и не рядом. У городских ворот к ним присоединился кортеж королевы, выехавшей навстречу мужу. Блестящие сигноры окружили Филиппа, и если Жоффруа умудрился остаться рядом с братом, то Александр, хоть и был куда лучшим наездником, чем большинство присоединившихся, а может быть, именно поэтому, не стал оттирать конем придворных дам и кавалеров, стремившихся пробиться поближе к Его Величеству. Сам же Филипп, похоже, видел только Элеонору, и она была именно такой, какой ее Александр и представлял.

Воистину, Элеонора Гризье была рождена для трона. Другое дело, что далеко не всем женщинам, отмеченным печатью небывалой красоты, удается взлететь так высоко, многие оканчивают свою жизнь женами купцов или мелких баронов, а то и становятся куртизанками... Красота это не все, нужен и соответствующий норов, и удача. Элеоноре повезло встретить Филиппа, но как же она была прекрасна!

Большие фиалковые глаза мельком скользнули по лицу Александра, и королева уже улыбалась супругу, а сзади и с боков напирало десятка полтора всадников. Александр придержал коня, толкаться среди чужаков ему не хотелось, пусть Филипп сначала расскажет своей королеве о братьях...

Между Александром и Его Величеством набивалось все больше народа, но младшего Тагэре это не огорчало. Более того, ему хотелось как можно дольше оттянуть знакомство с двором и неизбежные сочувственно-ироничные взгляды. Пока это ему удавалось: когда он был верхом и в плотном темном плаще, его уродство почти не бросалось в глаза.

– Сигнор в первый раз в столице?

Александр удивленно поднял глаза. С ним заговорил высокий молодой человек на пару лет старше его самого. У незнакомца было правильное лицо, которое могло показаться высокомерным и холодным, если б не открытая улыбка и живые темно-синие глаза. Сандер поймал себя на мысли, что слишком пристально разглядывает незнакомца, а это неприлично, и торопливо пробормотал:

– Да, я здесь впервые. Я из Эльты...

– И почему же вы не отстаивали права на место рядом с королем?

– Не знаю, – Александр пожал изуродованным плечом и по взгляду собеседника понял, что тот заметил его горб, – не хотелось толкаться...

– Вот и мне не хочется. Меня зовут Сезар. Сезар Малве.

– А я Александр.

– Вы надолго в Мунт?

– Не знаю, как получится...

– Это зависит от вас, – Сезар улыбнулся с неприкрытой теплотой, и Александр расплылся в ответной улыбке, – главное, не давайте тем «пуделям», которые топчутся впереди, поднимать на вас хвост. Уверяю вас, они весьма далеки от совершенства, хотя придерживаются о себе чрезвычайно высокого мнения.

– Это я уже понял, – кивнул Александр.

– Вы уже знаете, где будете жить?

– И да, и нет... Я приехал к брату, но где он меня устроит, не знаю...

– Я сейчас покину сию блистательную процессию, – улыбнулся Сезар, – у меня есть более важные дела, чем подсчитывать, сколько драгоценных камней нашили себе на воротники милейшие Вилльо, но мне хотелось бы продолжить наше знакомство. По вечерам я тренируюсь на Охотничьем дворе, это не так далеко от королевской резиденции. Вам каждый покажет, я там бываю с седьмой по девятую ору.

– Я обязательно приду, – кивнул Александр.

2879 год от В.И.

27-й день месяца Дракона.

Арция. Мунт

– Филипп, зачем ты притащил сюда этого несчастного? – на прелестном личике королевы застыло самое искреннее недоумение.

– Элла, я же не спрашиваю, почему вокруг тебя столько родни.

– Это и твоя родня, и самые преданные твои слуги, но уверяю, если бы мой брат или сестра родились такими, как бедный Александр, я бы скрыла этот позор.

– Человек, победивший Мулана, не может быть позором, душа моя, – в голосе Филиппа послышалось раздражение, и Элеонора это поняла.

– Ну, что ж, ты поступил, как хороший брат, но вряд ли Александру здесь лучше, чем дома, где к его уродству привыкли. Если он такой замечательный воин, отправь его на эскотскую границу.

– Почему ты хочешь, чтобы я отослал Александра?

– Я боюсь...

– Чего?!

– Когда я на него смотрю, мне страшно, что наш сын родится таким же.

– Глупости. Всем известно, что матушка, когда была беременной, упала с лошади. Ей советовали избавиться от ребенка, но отец запретил... Александр родился таким из-за несчастного случая, но ты ведь не станешь скакать на лошади в грозу?

– Не стану. Но герцогиня Тагэре не любит младшего сына и стыдится его. Это знают все.

– Ты ошибаешься. Ей тяжело смотреть на Сандера, это правда, но только потому, что она винит в его несчастье себя и не может ему помочь.

– А, теперь я понимаю, почему ты забрал его. Но мой тебе совет: чем раньше он окажется при деле и среди воинов, тем будет лучше для всех.

– Я так и так собирался взять его с собой, в Эстре опять беспорядки, а он все же эстрийский герцог. Когда Сандер наберется опыта, я наверняка поручу ему какой-нибудь гарнизон, у него получится.

– Я вовсе не имела в виду давать ему армию, – королева раздраженно отбросила за спину роскошную золотую косу, – у тебя достаточно преданных слуг. Фернан хоть сейчас готов привести в покорность любого мятежника. Уверена, он не откажется приглядеть и за твоим братом.

– Нет, дорогая, – Филипп ласково коснулся щеки жены, но голос его не допускал возражений, – пока Сандер останется со мной, а потом... Проклятый! Ставлю коня против дохлой кошки, что лет через пять малыш сам за кем хочешь приглядит!

2879 год от В.И.

27-й день месяца Дракона.

Арция. Мунт

Им с Жоффруа отвели комнаты в восточном крыле. Апартаменты были большими и пышными, но Сандеру они показались чужими и ужасно неуютными. Вышколенные слуги предоставили королевским братьям все, что нужно, и исчезли. Жоффруа старательно приоделся и куда-то ушел, даже не взглянув на младшего брата. Александр остался один. Он просидел у окна несколько ор, но, за исключением лакеев, подававших обед, о нем никто не вспомнил. Разумеется, у Филиппа было множество важных дел.

Александр и не надеялся, что брат все бросит и будет с ним нянчиться, но отчего-то было грустно. Когда перевалило за шестую ору, Сандер решился. Одевшись как можно более неприметно – привлекать к себе внимание он никогда не любил, – младший из Тагэре вышел из своих комнат и спросил слугу, как пройти к Охотничьему двору. Это действительно оказалось рядом. Лакей предложил проводить монсигнора[31], но Александр, чувствовавший себя рядом с рослым красавцем, одетым в роскошную расшитую золотом ливрею, уродливым заморышем, отказался. Слуга принял отказ с королевской невозмутимостью и сообщил пароли и отзывы для выхода и входа во дворец. Александр, мысленно себя обругав (мог бы догадаться и сам, но в Эльте и Фло все знают всех в лицо), выскользнул на лестницу.

Вокруг толпились разряженные люди, никто из них даже не взглянул на молоденького горбуна, и младший из Тагэре, так никем и не узнанный, покинул дворец своего брата. В глубине души Сандер боялся, что Сезара не будет или он постарается побыстрее отделаться от гостя из провинции. Брат короля догадывался, что Мунт жесток и равнодушен, но увидеть брезгливую жалость в глазах так понравившегося ему молодого нобиля было бы особенно больно.

Сезар оказался на месте. Он о чем-то разговаривал с четырьмя рослыми красавцами, трое из которых были белокурыми, а один – темно-русым. Больше на утоптанной площадке никого не было. Александр хотел было незаметно уйти, так как знакомство со столь блистательными кавалерами отнюдь не входило в его планы, но Сезар увидел его и приветственно замахал рукой. Отступать было поздно, пришлось подойти.

Когда Сандер под насмешливыми взглядами четырех незнакомцев пересекал площадь, он готов был провалиться сквозь землю, но дрессировка, которой подвергал его Дени, взяла свое. Юноша шел спокойно, слегка приподняв подбородок, и лицо его оставалось совершенно невозмутимым. Того, что над ним сейчас будут подтрунивать, он не боялся, но думать, что Сезар найдет эту травлю забавной и с легкостью к ней присоединится, было очень больно. Александр лихорадочно придумывал фразы, которые должны показать, что он относится к себе не более серьезно, чем его веселые собеседники, но этого не понадобилось.

– Рад тебя видеть, Александр, – улыбка Сезара была такой же теплой, как и утром, – а я уж начал бояться, что ты не придешь...

– Кажется, виконт Малве наконец-то нашел себе друга, – лениво заметил белокурый красавец в синем, богато украшенном платье.

– Надеюсь, что так, – улыбнулся в ответ Сезар, но что-то в его тоне заставило Александра насторожиться. – Вы же знаете, как трудно нынче встретить благородного человека.

– Да, Мальвани слишком значительные персоны, чтобы искать общества при дворе. Им нужно нечто совершенно особенное, – вступил в разговор темно-русый. – И откуда же прибыл твой новый знакомый?

– Насколько мне известно, из Эльты, – невозмутимо ответил Сезар, сдувая пушинку с рукава своей темно-серой куртки.

– Значит, наш молодой и красивый гость – земляк короля? Уж не означает ли это, что Сезар Малве сменил наконец гнев на милость и решил добиваться расположения Его Величества?

– Отнюдь нет, Мальвани никогда не нуждались ни в чьем расположении, а вот королям расположение Мальвани бывало весьма полезным. Особенно в военное время...

– Да, но теперь войны не предвидится, – заверил еще один блондин, одетый в зеленое с черным и оранжевым.

– Действительно, – задумчиво согласился Сезар, – судя по тому, какими воинами окружает себя король, воевать он в ближайшие сто лет не намерен. Другое дело, если кто-то вздумает воевать с ним... При взгляде на таких молодцов, как вы, у Жозефа или Джакомо вполне может возникнуть такое желание.

– Жозеф – трус, – усмехнулся первый из вступивших в разговор.

– Да ведь и я о том же, – не стал спорить Мальвани.

Александр уже понял, что Сезар и четверка разряженных красавцев отнюдь не были друзьями, скорее наоборот. Он слушал малопонятный разговор, не имея возможности вмешаться и досадуя на свою провинциальность. Евтихий недаром ел свой хлеб, вколачивая в ученика азы риторики и диалектики, но Сандер слишком мало знал придворную жизнь, чтобы оценить всю иронию и уловить все намеки. Однако было очевидно, что разряженная четверка Сезара Мальвани ненавидела, а он их презирал и не скрывал этого. Во дворе по-прежнему не было ни души, и Эстре понял, что исход у этого дикого разговора может быть только один.

– Все знают, что Мальвани горды, как Проклятый, – ввернул русый, – но и на Проклятого нашлась управа.

– Из того, что вы сказали, видимо, следует, что найти управу на меня вы можете лишь с помощью женщины? – невинно осведомился Сезар.

– Это переходит уже всякие границы, – взорвался зелено-черно-оранжевый.

– Какие именно? – изысканно улыбнулся Мальвани. – Есть ли в этом королевстве границы, которые я мог бы переступить и которые еще не переступило ваше многочисленное семейство?

– Это оскорбление, – тут уже загомонили все трое, а четвертый, в черно-розовом, старательно сделал вид, что его тут нет.

– Разве? – поднял бровь Сезар. – А мне кажется, дорогие виконты и бароны, что оскорбить вас невозможно.

– Хватит! – отрезал сине-серебряный. – Мы долго терпели, и наше терпение лопнуло. Сейчас нам никто не помешает.

– Да, ваше терпение лопнуло в удивительно подходящий момент, – засмеялся Сезар, – четверо против одного. Своей храбростью вы явно перещеголяли милейшего Паука...

– С тобой твой несравненный приятель, – буркнул русый, – всего-то два жалких виконта на одного Сезара Малве, разве это много?

– Да мне и четверых таких маловато, – отрезал Сезар, – но Александра не трогать. Он мой гость, а не секундант, и я приглашал его не для драки.

– Что ж, – подвел итог синий, бывший, видимо, за главного, – горбун может и не драться, но он останется здесь. Нам совсем не нужно, чтоб он притащил сюда твоего дядюшку с дюжиной гвардейцев.

– Я буду драться, – услышал собственный голос Александр, – ваше предложение, уж не знаю, барон вы или виконт, весьма любезно, но, как вы тонко подметили, двое на одного лучше, чем четверо, к тому же вы назвали меня другом Сезара, не хотелось бы вас разочаровывать.

– Браво, красавчик, – хохотнул зеленый, – так уж и быть, мы тебя не убьем.

– Александр, – впервые лицо Сезара утратило свою безмятежность, – предоставь мне самому уладить это дело.

– Нет, – на сердце младшего Тагэре внезапно стало легко и весело, и он сам не заметил, как тоже перешел на «ты», – я привык отвечать за себя перед Богом и людьми сам. Надеюсь, я тебя не подведу.

– Тогда, – ввернул темно-русый, – за дело.

2879 год от В.И.

Вечер 27-го дня месяца Дракона.

Мирия. Гвайларда

В дверь постучали настойчиво и резко, и настроение владыки Мирии сразу же испортилось. Так стучала лишь его супруга, и ее визит означал очередной неприятный разговор. Женщина, которую он когда-то любил, не только изгнала радость из собственного сердца, но и старательно портила жизнь другим, полагая себя при этом всеобщей спасительницей. Энрике давно устал проклинать себя за опрометчивую женитьбу, но отступать было некуда, и он приготовился выслушать очередное назидательное сетование, перемежающееся доносами. На сей раз гнев Эвфразии вызвал воистину святотатственный поступок. Кто-то запер бланкиссиму Дафну на всю ночь в комнате для наказаний.

– Я не сомневаюсь, что это сделал ваш сын, монсигнор, – герцогиня обличающе смотрела на супруга, и Энрике не выдержал:

– Если я не ошибаюсь, Рафаэль вышел из вашего чрева!

– Но он был зачат во грехе, – отпарировала Эвфразия, – в страшном грехе, ибо я легла на ваше ложе вопреки родительской воле и без благословения божьего. Наш сын – это небесная кара, вы должны это понять. Только покаянием и молитвой мы можем искупить наш грех. – Эвфразия, – герцог чувствовал, что закипает, – ваша последующая жизнь столь безупречна и богоугодна, что я могу с чистой совестью заниматься делами герцогства, а Рафаэль – плясать с быками.

– Ни у кого, зачатого и рожденного в грехе, не может быть чистой совести, – поджала губы супруга. – Лишь осознание собственной скверны, пост и молитва открывают перед людскими душами райские врата. Я молюсь за себя и за вас, вы же ежечасно отягощаете себя все новыми прегрешениями.

От необходимости отвечать Энрике избавило появление Рафаэля. Юноша вбежал в комнату, задорно блестя глазами.

– Вы звали меня, отец?

– Да, Рафаэль, у меня к тебя дело, но сначала ответь. Это ты запер бланкиссиму Дафну?

– Я? – Огромные черные глаза непонимающе уставились на герцога. Слишком непонимающе. – Первый раз об этом слышу.

– Вы лжете, сын мой, – вступила герцогиня, – только вы могли совершить столь неподобающий поступок.

– Я? – Глаза Рафаэля стали еще больше и безмятежнее. – Да, я не люблю и не уважаю бланкиссиму Дафну, считаю ее лгуньей и ханжой, но я никуда ее не запирал. Весь вечер и всю ночь я провел с байланте, при необходимости они это подтвердят.

– Эти грешники, оскверняющие собой вверенное вашему попечению герцогство, – Эвфразия предпочла говорить не с сыном, а с мужем, – подтвердят любое слово, направленное против истины и во вред бланкиссиме.

– Рафаэль, – в голосе герцога слышалось раздражение, хотя было не ясно, против кого оно направлено, – кто-нибудь может подтвердить ваши слова, кроме байланте, которые действительно не являются подходящим обществом для наследника короны?

– Меня видели слуги, и когда я уходил, и когда возвращался, – пожал плечами ничуть не смущенный наследник, – а по дороге в Кер-Эрасти я встретил кортеж графини Ллуэва и помог Ее Светлости сорвать приглянувшуюся ей горную розу.

– Что ж, – вздохнул Энрике, поняв, что его наследник вступил в сговор с его возлюбленной, и Рената не моргнув глазом засвидетельствует, что Рафаэль пребывал в ее обществе, – человек не может находиться в двух местах одновременно. Видимо, вы, сигнора, и ваша наперсница ошиблись в своих выводах. Бланкиссиму не любят многие.

– Но ни у кого, кроме вашего сына, не хватит наглости нанести святой сестре такое неслыханное оскорбление.

Энрике собрался сказать что-то примиряющее и отпустить жену и сына, но Рафаэль его опередил.

– Матушка, – голос паршивца удивительно верно передал интонации самой герцогини, – вы учили меня, что нет кары, которая бы не была заслуженной. Видимо, бланкиссима была наказана за свое злонравие.

– Рафаэль! Вы забываетесь.

– Отнюдь нет, матушка, – Рито был сама кротость, – нет сомнения, что святая равноапостольная Циала покарала бланкиссиму за жестокое обращение с Дариоло, заставив ее пережить то же, что по ее милости почти каждый день переживает невинное дитя. То, что никто не видел и не знает, как сие произошло, равно как и то, что волею небес, – Рафаэль старательно закатил глаза, – я имею свидетелей своей невиновности, доказывает, что ночь в комнате наказаний есть кара Господня и предупреждение.

2879 год от В.И.

Вечер 27-го дня месяца Дракона.

Арция. Мунт

Александру достались местный трус и зелено-черно-оранжевый – видимо, эта пара в компании красавцев почиталась более слабой, но юноша не обиделся. В конце концов, он в Мунте первый день, а по его внешнему виду не подумаешь, что он путный боец. Ну да репутация дело наживное! Александр улыбнулся и, выхватив шпагу, принял стойку, сделав упор на левую ногу. Так, понятно, левша для нашей парочки в диковинку. С гонором-то у них все в порядке, но вот об уме этого не скажешь! Красавцы ударили одновременно, целясь чуть ли не в одну и ту же точку. Эк их!

Усмехнувшись, Сандер перенес центр тяжести с левой ноги на правую и небрежным поворотом клинка отвел оба выпада. Шпаги красавцев позорно ушли вниз и влево. Ну и удары у вас, господа! За такое во Фло уши дерут! Вновь сменив опорную ногу, Эстре бросился вперед, демонстративно целясь в шею оказавшемуся справа зелено-черному. При другом раскладе песенка красавчика была бы спета, но Сандер не был уверен, что противников нужно убить, да и пикировка перед дуэлью вызвала острое желание подурачиться. Атака была показной, как говаривал Дени – «петушиной», но зелено-черный этого не знал и, не рискнув парировать якобы смертельный удар, отшатнулся, сбив труса, который грохнулся на землю.

Надо отдать ему справедливость, вскочил он быстро, но желание продолжать схватку у него стало еще меньше. Добить обоих казалось легче легкого, но стоит ли?

– Александр, – голос Сезара долетел словно бы издалека, – «пуделей» нужно пинать, но не убивать.

Ага! Значит, он правильно промедлил. На всякий случай Сандер сделал в сторону вставшего косой выпад, «поймав солнце на клинок», как учил его Гретье. Солнечный зайчик попал трусу в глаз, что его окончательно сломало. Бедняга как-то по-рачьи отступил и исчез с глаз долой. Теперь можно было спокойно заняться вторым, на лице которого читалось искреннее недоумение.

Краем глаза Сандер заметил, как Сезар со злой улыбкой на лице теснит своих соперников. Юноша даже уловил обрывки разговора. Что-то про собак... «Пудели»? Ладно, потом спросим.

Весело подмигнув зелено-черному, Сандер провел несколько стремительных атак на разных уровнях, словно бы перетекая из одной позиции в другую. «Это как музыка, – сказал ему Аларик, – ты становишься туго натянутой струной, и вокруг тебя такие же струны. Важно одно – чтобы твоя струна звучала дольше».

Красавец за ним не успевал. Не успевал до такой степени, что, возьмись Сандер за дело всерьез, по зелено-черному можно было бы заказывать панихиду. Опять говорят... Эстре прислушался, не забывая дразнить соперника.

– Ну, что, «пудель»? Будешь еще на тигров тявкать?

Опять собаки... И тигры... Тагэре переместился так, чтобы видеть Малве. Ага! Тот уже разобрался с одним из противников, потерявшим шпагу и получившим изрядную царапину на щеке, но второй, в синем, держится неплохо.

Отчего-то ужасно захотелось закончить бой первым. Хотя бы потому, что противники у виконта куда приличнее, чем у него. Стыдно будет провозиться со своим одним дольше, чем Сезару с обоими. Выждав, когда черно-зеленый попытался перейти в атаку, Сандер, сощурившись, обвел его шпагу своей, и рывком увел в сторону. Виконт, или барон, невольно шагнул вперед, и сам загнал себя в ловушку. Правая рука Александра Эстре, ничуть не более слабая, чем левая, сомкнулась на правом предплечье оторопевшего черно-зеленого, а Сандер резким движением высвободил свою шпагу из сплетения и приставил к горлу соперника.

Счастливо улыбнувшись, он обернулся к Сезару.

– Не вздумай мне помогать, – крикнул виконт, – я быстро! Ну что, уроды, хорошего друга нашел себе Сезар Мальвани? Жаль, убивать вас нельзя... Ну, хоть выпорем...

2879 год от В.И.

Вечер 27-го дня месяца Дракона.

Мирия. Гвайларда

Разгневанная герцогиня ушла, шурша тяжелыми благочестивыми юбками. Сын и отец молчали. Герцог по-прежнему сидел за своим рабочим столом, Рито пристроился на ручке кресла. Шестнадцать лет – самое время делать глупости, большие и маленькие. Энрике смотрел на наследника, словно видел его впервые. Рафаэль вырос необузданным, добрым и веселым, качества, подходящие для байланте, но не для герцога. Нужно ему как-то втолковать, что на свете есть вещи, на которые не стоит замахиваться, и что злить циалианок опаснее, чем быков. Антонио это понимает, а вот Рито и Рената нет, и вряд ли поймут, за что он их и любит. Сегодня им все сошло с рук, потому что их школярская каверза оказалась полной неожиданностью, но Дафна злопамятна, как десять элефантов, и она владеет магией.

– А теперь, когда мы одни, может быть, ты скажешь мне правду? Это сделал ты или, может, наш святой родственник?[32]

– Я, – вздохнул Рафаэль, – не могу смотреть, как эта дохлая рыбина издевается над Даро! Отец, – юноша одним движением оказался на полу у отцовского кресла, как когда-то в раннем детстве, когда хотел спросить о чем-то важном, – отец, почему в замке всем заправляет Дафна? Почему Даро обещали циалианкам? Мать сошла с ума, я это понимаю, но малявка в этом не виновата. Она боится и не хочет. Да и какая из нее капустница при ее-то красоте? Давай ее просватаем...

– Нет, – вздохнул Энрике и сказал сыну то же, что и задавшей те же вопросы Ренате, – государи не должны нарушать слово, тем более данное тому, кто сильнее.

– Эта бледная тварь сильнее тебя? – Рафаэль схватил отца за руку. – Капустница сильнее герцога?!

– Да, – уронил тот тяжело и безнадежно, – однажды я попытался отобрать у них Даро. Избави тебя Боже испытать то, что пережил тогда я. Дафна очень сильна в магии, она не часто показывает зубы, но, можешь мне поверить, я не пойду против нее. Даро не столь уж высокая цена, она могла попросить и больше.

– Отец, но ведь магия не может преступать некий предел?! Есть кардинал, есть Архипастырь, у капустниц тоже есть самая главная. В конце концов, напиши антонианцам.

– Ты хочешь сменить волка на медведя? – махнул рукой герцог. – Рафаэль, я надеюсь, что это наш первый и последний разговор на эту тему. Не смей трогать Дафну. Не смей вмешиваться в воспитание Даро. Если бы бланкиссима не была наперсницей твоей матери, девочка уже была бы в обители на правах воспитанницы. Пока она с нами, радуйся хотя бы этому.

2879 год от В.И.

Вечер 27-го дня месяца Дракона.

Арция. Мунт

– Матушка, – Сезар радостно приветствовал немолодую, но все еще изумительно красивую женщину, – знакомься, это Александр, он только сегодня утром приехал из Эльты.

– Это замечательно, сын мой, – светловолосая сигнора с тонкой иронией посмотрела на обоих, – но, похоже, твой друг проделал этот путь бегом, а ты его сопровождал.

– Да нет же, – Сезар рассмеялся, – просто мы немножко поговорили на Охотничьем дворе со всякими братьями и кузенами.

– И что? – Смех исчез из глаз женщины.

– Их было четверо, нас двое. В прихожей лежат четыре шпаги и три кинжала. Да не волнуйся же, – Сезар улыбался, но немного виновато. – Никто из «пуделей» не пострадал, Жорес немножко ранен, но ничего страшного.

– То есть как это немножко?

– Ну, я немножко не рассчитал удар, а это скот, как назло, дернулся не туда, куда нужно... Ерунда, за неделю заживет.

– Что я слышу? – высокий седеющий мужчина в зеленом епископском облачении, дающий полное представление, каким будет Сезар через двадцать с лишним лет, вошел в комнату. – Мой племянник опять дрался с этими...

– Ну, дрался, – вздохнул тот, – но они первые начали.

– Не сомневаюсь, – заметил клирик, – но ты с восторгом продолжил. Стало быть, они полагали, что вчетвером с тобой справятся?

– Даже втроем, – признал Сезар. – Люсьен, как всегда, делал вид, что его тут не было. Но с Александром у них промашка вышла. Дядя, ты не представляешь, как он дерется! Как-то по-диковинному, вот уж с кем бы я не хотел шпагу скрестить, разве что на тренировках... Слушай, где ты учился? – Сезар положил руку на плечо Сандеру. – Я ведь тебя даже не спросил.

– Сначала в Эльте, – честно ответил Александр, – а потом во Фло, меня учил капитан Дени Гретье. А что не так, как все, – Александр с вызовом посмотрел в глаза Мальвани, – так это потому, что я драться, как все, не могу.

– Мне кажется, наши герои должны умыться и переодеться, – сигнора Мальвани решительно положила конец разговору, и вышеупомянутые герои безропотно последовали за худым носатым слугой.

– Бедный мальчик, – мать Сезара задумчиво проводила взглядом новоявленных приятелей. – Такая беда... А сердце, похоже, золотое, да и глаза чудесные... Кого-то он мне напоминает.

– Тебе бы только молодых людей разглядывать, – засмеялся ее деверь, – неужели ты не поняла, какого друга откопал твой неподражаемый сын?

– Сезар говорит, что Александр из Эльты и что он приехал сегодня утром в свите короля...

– Похоже, он и сам пока не знает. А можно было и догадаться, по крайней мере, тебе. Ты ж его и раньше видела. Очаровавший нашу семейку горбун – это Александр Тагэре, младший сын убитого герцога. Похоже, он в Шарля не только глазами удался. Мальчишка сегодня дрался второй раз в жизни и добыл две шпаги из двух. Неплохо.

– «Похоже», – передразнила епископа сигнора, пытаясь скрыть замешательство. – И как я могла забыть?! А с кем и когда он дрался в первый раз?

– Три недели назад. С Великим Муланом, которого и убил. Похоже, то была отнюдь не случайность.

2879 год от В.И.

28-й день месяца Дракона.

Арция. Мунт

Король с видимым удовольствием бросил на ковер несколько шпаг и кинжалов.

– Наш спор, дорогая, разрешился сам собой. Пока я здоровался с тобой и узнавал новости, мой маленький братец успел подружиться с Сезаром Малве и подраться с твоими братьями и кузеном. Обормотов извиняет только то, что они не догадались друг другу представиться. И я намерен немедленно исправить сие упущение.

– То есть? – Элеонора закусила губку.

– Я позвал всех на ужин.

– Всех – это кого?

– Твоих родичей, моих братьев и сына Анри.

– Хорошо, – вздохнула Элеонора, – но, надеюсь, ты уже объяснил Александру, что ему с Мальвани лучше дел не иметь.

– Нет, и не собираюсь. Тигры[33] всегда были верны Арции, а из-за того, что твой отец не ладит с маршалом, я не стану ссориться с одной из самых сильных фамилий, тем паче я Анри по уши обязан. Если б не он, нас бы тут не было.

– И все равно Сезар чересчур заносчив, ему нужно указать его место.

– Он-то как раз свое место знает... Нет, право слово, я рад, что они спелись с Сандером. Тагэре всегда были сильны дружбой с Мальвани. Ну, идем?

Однако прошло больше оры, прежде чем королева была готова. Не то чтобы красота Элеоноры нуждалась в исправлении, просто та любила смотреться в зеркало, к тому же ей нравилось, когда ее ждут. Король уже начинал закипать, но, увидев жену в нежно-лиловом расшитом жемчугом платье и аметистовой диадеме, подчеркивающей золото волос и белизну кожи, расцвел и нежно поцеловал ей руку.

– Клянусь, Элла, ты самая прекрасная женщина в мире...

– Я предпочла бы, чтоб ты помнил об этом и в мое отсутствие, – лукаво улыбнулась Элеонора, и супруги рука об руку вышли в ярко освещенную «атэвскую» столовую. Приглашенные чинно сидели вдоль обтянутых шелком стен, и Филипп усмехнулся, заметив, что братья Эллы постарались устроиться подальше от Александра и Сезара, а отец королевы – граф Реви то ли действительно не знает, что произошло, то ли делает вид, что не знает.

– Дорогая Элла, – Филипп подвел жену к братьям, – позволь тебе еще раз представить Жоффруа и Александра.

Королева томно протянула руку сначала среднему, потом – младшему. Стоявший рядом Филипп не мог видеть глаз своей супруги, а вот Александр, взглянув в лицо красавице-невестке, понял, что в жене брата, которой он так мечтал понравиться, обрел смертельного врага.

2879 год от В.И.

16-й день месяца Собаки.

Восточный берег Ганы

Огромный вороной конь возник из дождевых струй у самого крыльца небольшого изящного здания, по самую крышу увитого диким виноградом и жимолостью. Стройный седой человек легко спрыгнул наземь и, не заботясь о своем скакуне, взбежал на крыльцо, где его уже ждали. Странное дело, неуютный осенний ливень хлестал как из ведра, но гость, одетый по-летнему легко, не казался ни вымокшим, ни замерзшим.

– Ты звал меня, – улыбнулся он хозяину, – и вот я здесь, но у меня не так уж много времени.

– Входи, Рене. Я жду тебя второй день. Прости, что вызвал тебя, я знаю, что...

– Переживу, – перебил Рене, – перейти Явеллу не самое страшное, а вот твое отсутствие у Вархи может обернуться большой бедой. Эмзар, что случилось?

– Ты войди хотя бы... Сколько я тебя знаю, ты вечно торопишься.

– И все равно опаздываю. – Рене усмехнулся, но все же прошел вперед пропустившего его хозяина в затянутую белым комнату и с удовольствием огляделся. – Хорошо все же иметь свой дом.

– Когда ты волен его покинуть, – в тон ему откликнулся Эмзар. – Выпьешь что-нибудь?

– Пожалуй. Ваши уже вернулись?

– Да, кварту назад. У башни Адены зреют рябины и порхают птичьи выводки. Земля залечила рану, но оттуда никто не выходил.

– Ты думаешь, Геро не нашла Эрасти и покинула Тарру?

– Может, и так. Но скорее они оба там и ждут своего часа. Это любимое занятие всех, над кем не властно время... Мы все ждем, хоть и не всегда знаем, чего.

– Смертные тоже умеют ждать и помнить.

– Ты о своих эландцах?

– Не только, хотя Берег Бивней готов. Роман говорит, гоблины тоже.

– И таянцы. Гардани держат слово.

– Кровь Шандера оказалась лучше моей, – взгляд Рене столкнулся со взглядом Эмзара, – хотя и в моем роду есть достойные. Я хотел бы избавить этого мальчика, сына Шарля Тагэре, от всех бед, но что я могу ему дать? Разве что показать несколько ударов... А ему, похоже, придется взвалить на плечи не только свое увечье, но и всю Тарру.

– Нэо тоже говорил о нем... Я смотрел его гороскоп. Многое сходится, но дважды мы уже ошиблись. Кричали «дракон», а это была лишь тень от облака. Может быть, полюбившийся вам с Нэо горбун так и останется братом короля. Будет его правой рукой, а, вернее, и головой, и сердцем, поднимет Арцию из руин и тихо отойдет в мир иной... Подобное уже бывало, и не раз. Хотя за горами сейчас неспокойно.

– Да, Роман рассказывал, да и сам я видел достаточно. Но Арция пока ждет. А что не может ждать?

– Варха. Я готов поклясться, что внутри что-то произошло. Нет, пламя горит и будет гореть, пока я жив! – Эмзар внезапно стукнул кулаком по изящной столешнице, и этот жест человеческой ярости и отчаянья со стороны короля эльфов сказал Рене больше, чем самый долгий разговор. – Огонь горит, Рене, – повторил Эмзар уже спокойнее, – и, клянусь Звездным Лебедем, сквозь него никто не проходил, но за ним что-то происходит. Я хочу, чтобы ты увидел сам.

– Пожалуйста, – пожал плечами Рене, – но я никогда не видел Кольца, мне не с чем сравнить...

– Дело не в Кольце, оно как раз осталось прежним, дело в чем-то, чему я не могу подобрать названия.

Они вышли под немилосердный дождь, не замечая его, миновали сначала ряд изысканных построек, затем насквозь промокшую рощу, упрямо сопротивлявшуюся приходу осени, и оказались перед Стеной. Синее, как небо в месяце Иноходца, как глаза погибшего Астена, пламя тянулось к низким темным тучам, словно земля и небо сошли с ума и поменялись местами. Ни порывы ветра, ни ливень не были властны над Лебединым Огнем. Он горел ясно и светло, как горит надежда и упрямство в сильных сердцах, какая бы вокруг них ни сгустилась мгла.

– Так вот оно какое, Кольцо Вархи, – прошептал Рене, – я знал про него, кажется, все и все равно потрясен.

– Кольцо Вархи – это память, честь и боль нашего народа, но мы пришли не за этим. Сейчас я придержу огонь, а ты заглянешь внутрь. Я уже делал это. Трижды. Два раза мы видели то, что должно, но последний раз... Это было в первое новолуние после дня Летнего Солнцестояния. Я не сразу решился зазвать тебя так далеко от моря, но ты должен увидеть, что там творится. Хотя бы за прошедшие месяцы ничего не изменилось. Здесь любые перемены могут быть лишь к худшему. Нэо говорил тебе про башню Адены, ты знаешь, ЧТО мы сдерживаем все эти годы.

– Эмзар, – Рене коснулся руки эльфа, – почему ты решил заглянуть за Стену именно сейчас?

– Сам не знаю... Возникло ощущение чего-то непонятного, а потом все эти мелочи, которые встречал Рамиэрль в последние годы. Каждая по отдельности ничего не стоит, но все вместе... И я решился, а Норгэрель мне помог.

– Ты не думаешь, что оттуда что-то вырвется, едва ты уберешь пламя? Может, твои предчувствия – умело расставленная ловушка?

– Нет, в этом я уверен. Мое желание не было навеяно из-вне, и кто бы там ни был, ему не угадать, как и когда я ослаблю защиту. Смотри, только внимательно.

Рене кивнул и больше не отводил глаз от синей поверхности, по которой бежали узкие сияющие полосы, чей свет отражался в глазах эльфийского повелителя и его странного гостя. Эмзар сосредоточенно прищурился, как будто целясь из лука, и в пламени на самом верху, как раз напротив собеседников образовались и поползли вниз две щели, отрывая огромный лепесток, начавший плавно и стремительно отходить вовнутрь.

Перед Рене предстала бесконечная равнина, словно бы засыпанная только что выпавшим снегом. Он знал, что не далее чем в весе[34] полыхает такая же пламенная стена, однако небо над снежной гладью оставалось молочно-белым. По небу то и дело пробегали чудовищно яркие сполохи, сменявшие друг друга не в строгом порядке, присущем радуге, но словно бы по желанию обезумевшего художника, захотевшего поместить ядовито-лиловый рядом с нестерпимо-малиновым, а сверкающую желтизну, способную ослепить даже атэва, смешать с безумной зеленью. Игра красок, повторяемая мириадами снежных или не снежных кристаллов, сводила с ума, и тем не менее Рене сумел разглядеть вдали что-то вроде то ли столба, то ли башни, в центре которой, казалось, поместили яркую звезду.

И так сверкавшая сильнее любой из ведомых Рене, она стала наливаться еще более нестерпимым светом, но длилось это не дольше мгновения – небесно-голубой лепесток, стремительно распрямившись, встал на место. После внутреннего безумия свет Кольца Вархи казался нежным и ласкающим, он снимал усталость и боль, как прикосновение женских рук, любящих и любимых.

Рене поднял глаза на едва стоявшего на ногах Эмзара.

– Ты был прав, что показал мне это. Я видел подобное. В Сером море. Похоже, наш «друг» решил перебраться поближе к своим марионеткам.

– Я так и думал, – кивнул Эмзар, с благодарностью опираясь на плечо друга, – не знаю, как он прошел и что может здесь натворить, но он владеет магией Света. Рене, я не представляю, что нам с этим делать....

Рене Аларик Аррой, император Арции, сгинувший в Сером море много веков назад, не ответил, да и что тут ответишь. Иногда вопросы задают просто потому, что нет сил и дальше молчать и нести в себе неподъемный груз. Так они и стояли в струях дождя, осиянные светом Кольца Вархи. Эмзар Снежное Крыло, король последних эльфов Тарры, и тот, кто родился человеком. Они и раньше были похожи, но теперь, когда бесконечная война смела с лица Эмзара эльфийскую безмятежность, а вечность осенила своим крылом Рене из рода Арроев, это сходство стало пугающим.

2879 год от В.И.

17-й день месяца Собаки.

Арция. Мунт

По этикету к епископу следовало бы обращаться «Ваше Преосвященство», но Александр при всем желании не мог видеть в дядюшке Сезара клирика. Резкий, властный, острый на язык, Жорж Мальвани никогда не говорил ни о Книге Книг, ни о грехах и прочих церковных вещах. Возможно, находясь среди собратьев, он вел себя подобающе, но в кругу семьи брат маршала был нобилем со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сандер его любил, впрочем, он любил всех Мальвани, начиная от загостившегося в Оргонде Анри, которого он видел два раза в своей жизни, и кончая совсем юной Анриэттой. Чем неуютнее было во дворце, тем больше его тянуло в старинный особняк на площади Ратуши, где можно быть самим собой, не опасаясь насмешки или подвоха. Сегодня они с Сезаром собрались послушать знаменитого менестреля, вернувшегося в Мунт после очередной отлучки, но у Жоржа были свои планы, по крайней мере, насчет Сандера.

– С тобой хочет говорить Его Высокопреосвященство. Сезар, если желаешь, можешь поехать с нами, но нам нужно заехать в Духов Замок.

– Туда-то еще зачем? – удивился Мальвани-младший.

– Затем, – многозначительно ответил епископ. – Кстати, Сезар, ты уже второй месяц таскаешь Сандера по Мунту, почему ты не показал ему одну из главных достопримечательностей?

– Да потому, что меня от нее тошнит, – хмыкнул виконт.

– Тошнит?

– Наполовину тошнит, наполовину жуть берет. Ума не приложу, чего это все на колени валятся. По мне, так оттуда бежать хочется.

– Ты мне об этом не говорил, – в голосе епископа зазвучали странные нотки.

– А ты не спрашивал, – резонно возразил племянник.

– Но Сандеру туда сходить нужно. Хотя бы для того, чтобы составить собственное мнение. Впрочем, ты его уже настроил...

– Ничего страшного, – улыбнулся Александр, – я постараюсь быть честным. Я не очень хороший знаток живописи. Может, мне и понравится. Это тот самый храм, что восстановил епископ Илларион?

– Восстанавливает, – откликнулся Жорж, – ну, хватит болтать. Поехали, негоже заставлять старика ждать.

Замок Святого Духа находился на противоположном конце длинной улицы Святого Мишеля. Именно этой дорогой почти тридцать лет тому назад везли его отца. Александр пытался представить себе, как это было, и не мог. Все выглядело таким мирным и спокойным. Днем улица превращалась в рынок. Горожанки и служанки из богатых домов с корзинами, кричащие продавцы, гогочущие гуси, безмятежные оборванцы, высматривающие ротозеев с полными кошельками, – все это как-то не вязалось с мрачной процессией, синяками[35], эшафотом... Зато сам замок Сандеру не понравился. Мрачный, тяжеловесный, он казался зловещим и неуместным, как старый шлем в муравейнике.

– Здесь теперь только храм или дюз[36] тоже?

– Замок перестроили, – объяснил епископ и уточнил: – Разделили на две части, в большей по-прежнему заправляют антонианцы[37], а меньшая открыта для всех. Там храм, две часовни, больница для бедных и королевский приют для сирот. Сезар, как я понимаю, ты не горишь желанием преклонить колени перед святыней?

– Не горю.

– Тогда подержи лошадей. Пошли, Сандер.

Александр спешился и с бьющимся сердцем ступил под своды увенчанных часовней ворот. Он сам не знал, чего ожидал от Замка Святого Духа, но на душе было неспокойно, хотя никаких причин, кроме оброненных Сезаром слов, для этого не было.

Внутренний двор был замощен сероватым булыжником. С одной стороны его ограничивало унылое серое здание, про которое только и можно было сказать, что это богоугодное заведение, приютившее под своей крышей тех, за кого платит Его Величество. Несколько мальчиков и девочек в грубой суконной одежде таращились с крыльца на снующих по двору богомольцев, на крыше здания сидело множество голубей, чье присутствие печальным образом сказывалось на статуях святых, украшавших высокую мощную стену, явно построенную совсем недавно. За ней скрывалось гнездо антонианцев, потеснившееся ради того, чтобы все добрые люди могли посещать открытую Илларионом святыню. Жорж решительно направился к пологой лестнице из серебристого камня, и Александр последовал за ним. Они миновали массивные стены и оказались внутри.

День был солнечный, и льющийся через высокие окна свет позволял рассмотреть внутреннее убранство во всех деталях. Александр огляделся, разыскивая знаменитые фрески, и... испытал полнейшее разочарование. Небесный Портал[38] был богат, его иконы явно вышли из-под кисти лучших иконописцев Арции, но не более того. То же относилось и к росписям на левой части потолка и стен. В храме не было ничего примечательного, если не считать облупленной, грубо оштукатуренной стены, по которой змеились мелкие трещинки. Кое-где пласты штукатурки обвалились, явив взору неопрятную кладку. Александр лихорадочно оглядывался, пытаясь понять, из-за чего загорелся сыр-бор, что здесь могло напугать Сезара и почему людей пускают в здание, отремонтированное не более чем наполовину. Напоследок младший из Тагэре оглянулся и понял, что был несправедлив. Чудо в храме все-таки было, но не такое и не там, где он ожидал. Он думал о фресках в алтарной части, а они оказались над входом.

Сандер смотрел и не мог отвести взгляд от пепельноволосой девушки, держащей на раскрытой ладони алую бабочку. Нежное лицо с печальными глазами казалось воплощением чистоты и обреченности. Святая Рената[39], помилованная царем язычников, могла быть только такой.

– Нам пора. – Голос Жоржа вырвал Александра из сказочного мира. Они молча вышли и сели на коней. Только когда Духов Замок остался позади, епископ осведомился:

– Что ты скажешь о Триедином?

– Триедином? – Брови Александра непроизвольно взмыли вверх. – Каком Триедином?

– Фрески над Небесным Порталом, – епископ не мог скрыть изумления.

– Большинство прихожан при виде их валятся на колени, – вставил Сезар, – а меня от них тошнит.

– Но я их не видел, – прошептал Александр, – над Небесным Порталом только старая стена с трещинами...

2879 год от В.И.

17-й день месяца Собаки.

Арция. Мунт

Его Высокопреосвященство воровато оглянулся и, вытащив с полки переплетенный в потертую кожу фолиант, сунул руку в образовавшееся отверстие. Царка была на месте, и Евгений с наслаждением опрокинул стопочку, мысленно подсмеиваясь над негодными медикусами, запретившими ему все, что только можно запретить. Хорошо хоть не сказали, что вредно дышать, а он себя чувствует ничуть не хуже, чем десять лет назад! Староват, конечно, но для клирика это не предел. Святые отцы живут долго, то ли потому, что угодны Творцу, то ли, наоборот, успевают надоесть небожителям еще при жизни, и те стараются елико возможно оттянуть личное знакомство.

Евгений хихикнул и спрятал царку в тайник. По правде говоря, ему бы давно следовало передать бразды правления Жоржу Мальвани, лучшего преемника по таким временам не придумать, но если ты надел кардинальскую шапку, носи ее до смерти. А ему нужно протянуть еще лет десять, кантисское воронье вряд ли утвердит Жоржа его преемником, уж больно тот для них чужой, а без поддержки Его Высокопреосвященства Тагэре придется несладко. Филипп правильно делает, что не таскается в Духов Замок. Евгению Илларионово детище не по душе, и пока он кардинал Арции, главным храмом останется эрастианский собор. Впрочем, и капустницы с их Предстоятельницей (кто же знал, что малышка Анастазия вырастет в такую, прости господи, пантеру), и Илларион с его постной рожей беспокоили старого клирика куда меньше, чем дела мирские, в которых король себя вел, по меньшей мере, глупо.

Опыт подсказывал старому клирику, что десять лет относительного мира по нынешним поганым временам предел, а еще эти Вилльо... Евгений искренне любил Филиппа, но в по-следнее время от него сплошное расстройство. И где только он раскопал эту красотку с ее родственничками?! Вот уж жруны, почище Фарбье, те за полсотни лет насосались, а Вилльо из грязи да в князи! Евгений никогда не любил ныть о том, «что было бы, если бы», но чем больше он смотрел на нынешний двор, тем чаще ему приходило в голову, что Филипп Тагэре далеко не так похож на отца, как хотелось бы и как думалось вначале. Девять лет назад Арция была готова за нового короля огонь глотать, а сейчас даже Мальвани уехал.

Конечно, в Оргонде он нужнее, без помощи маршала Жозеф проглотит герцогство с потрохами, а каждая победа Паука – поражение Арции. То, что Филипп выдал сестру за Марка Оргондского, хотя тому до Тагэре, что мопсу до гончей, правильно. Чем больше у Ифраны врагов, тем лучше. Но лиарская свадьба стала последним умным шагом Филиппа. Потом он встретил Элеонору Гризье, и все полетело в тартарары. Он рассорился с ре Фло, пригрел свору новых родичей, от которых тошнит не только нобилей, но и простолюдинов.

Евгений на своем веку повидал немало, цветы зла расцветали и на менее благодатной почве, а Филипп словно ослеп. Анри пытался с ним поговорить. О чем – никому не известно, но на следующий день маршал собрался и уехал помогать Марку, и отъезд этот был слишком уж скоропалительным...

Во дворе зацокали копыта, и Его Высокопреосвященство из-за портьеры выглянул в окно. Так и есть. Жорж, а с ним племянник и младший Тагэре. Еще один сын Шарло. Горбун, о котором никто не вспоминал, пока тот не свернул голову окаянному Мулану. Евгений приглядывался к юноше два месяца, но откладывать разговор и дальше нельзя.

2879 год от В.И.

17-й день месяца Собаки.

Арция. Мунт

Кардинал обитал в особняке рядом с большим эрастианским храмом. Александр не без волнения рассматривал облицованное белым мирийским мрамором трехэтажное здание, украшенное барельефами, живописующими житие святого Эрасти. Сейчас он увидит человека, в семьдесят с лишним лет проскакавшего восемь диа[40], чтобы миропомазать на царство его брата. Евгений был добрым другом всех Тагэре, но Сандер его ни разу не видел. Освоившись в столице, он начал подумывать о том, чтобы через Жоржа Мальвани испросить аудиенции у Его Высокопреосвященства, но кардинал первым сделал шаг навстречу. Почему? Простое любопытство или память об отце? А вдруг нечто большее?

Жорж Мальвани с улыбкой наблюдал за своим протеже.

– Сандер, наверное, я зря это говорю, но веди себя со стариком так же, как со мной. То есть никак не веди. Будь тем, кем ты есть, и вы поладите. А теперь ступай.

– А вы?

– Еще не хватало тебя за ручку водить. Мы с Сезаром подождем в моем кабинете, – и епископ с племянником немедленно удалились. Сандеру ничего не оставалось, как последовать за дебелым клириком с источавшими мед и масло глазами. Перед тяжелой дверью с бронзовыми накладками провожатый остановился, сделав приглашающий жест, и Эстре порадовался, что встреча пройдет без участия приторного толстяка. Юноша толкнул дверь и оказался в просторной светлой комнате, заполоненной книгами: внушительные тома громоздились на столе, креслах и даже на полу. Окна были распахнуты, на подоконнике стоял глиняный кувшин с поздними полевыми цветами, а по одной из стен карабкался невиданной красоты плющ[41]. Комната казалась пустой. Тагэре недоуменно огляделся, и тут за его спиной раздался голос:

– Проходи и садись.

Повернувшись, Александр увидел кардинала, утонувшего в кресле, стоящем у низкого столика, заваленного свитками и книгами.

Сухощавый, невысокий, с белыми волнистыми волосами и темным, словно бы вырезанным из мореного дуба лицом, Евгений мог показаться желчным и даже злым, если бы не живая лукавинка в глазах.

– А ты мне нравишься, – без обиняков заявил Его Высокопреосвященство. – Лицом не поймешь в кого, но глаза отцовские. Даже страшно. Сдается мне, ты куда больший Тагэре, чем все остальные, вместе взятые.

– Ваше Высокопреосвященство!

– А ты не перебивай. Молод еще. Знаю, не нравится тебе, когда про семью вашу плохо говорят, но я не со зла. Если мы друг другу врать начнем, нас скоро со всеми потрохами съедят. Понимаешь, о чем я?

– О Вилльо? – предположил Александр.

– Если бы, – махнул рукой Евгений, – выпьешь чего или не начал пока?

– Начинаю, – улыбнулся юноша.

– Оно и хорошо, – кивнул клирик, – ни от чего не отказывайся, не испробовав, а в вине беды нет, вся беда в людских мозгах да слабоволии. Вот, – старик хлопнул рукой по толстенному тому, – в Книге Книг про одиннадцать грехов толкуют, а я так полагаю, что главный грех – это слабость душевная, все остальные грехи – поросята от этой свиньи. И сдается мне, свинья эта изрядно твоего брата придавила. И не блести на меня глазами, а думай. Думай, герцог.

Сандер честно попытался исполнить требование кардинала, но мысли метались, как перепуганные кошки. То ему казалось, что он понимает все, то он переставал понимать хоть что-то. Внезапно старик велел:

– Расскажи мне о Мулане.

Александр рассказал, умолчав лишь про Аларика и накатившую на него и столь же стремительно схлынувшую беспомощность. В конце концов, к делу это не относилось. Евгений надолго замолчал, а потом спросил:

– Ты был в новом храме?

– Да.

– И что?

– Я увидел обычные иконы, фреску со святой Ренатой и обшарпанную стену, где должен быть Триединый.

– Так, – сплел пальцы Его Высокопреосвященство, – об этом забудь. Вредно не видеть то, что видят все, хотя, похоже, прав именно ты. Держи это знание при себе и держись от Духова Замка подальше, если сможешь. Ничего хорошего оттуда не выползет. Интересно, что бы твой отец сказал. Сезара от этих картинок мутит, мне все одно, есть они или нет, хотя на Кастигатора[42] смотреть не люблю, страшный больно. А народ с ума сходит. И тут приходит последний из Тагэре и заявляет, что там, кроме обшарпанных стен, и нет ничего.

– Ваше Высокопреосвященство, как вы меня назвали?

– Как? Последний из Тагэре... Проклятый, – кардинал решительно пододвинул к себе графин с предназначенной для гостей настойкой, – вот так сорвется с языка, не сразу сам поймешь, что сказал...

– Ваше Высокопреосвященство!

– Заладил «Высокопреосвященство, Высокопреосвященство». Прямо птица папагалло[43]. Может, мне что в голову и пришло, но тебе пока знать это незачем. Ты другое запомни, и накрепко. О фресках молчи. Дело это темное, лучше о нем не знать. Я Шарло говорил и тебе скажу: волшба, которой в орденах балуются, уж не знаю от кого, но добра в ней, что в кошке жалости. На отца твоего она не действовала, на тебя, похоже, тоже, и пусть об этом до поры до времени никто не знает. Заодно имей в виду, что в святых книгах вранья не меньше, чем правды, если не больше. Твой отец своему сердцу верил, и ты верь. А теперь о братце твоем.

Про слабость человеческую я тебе не просто так говорил. А теперь о гордости скажу. Гордому человеку с помойки уйти просто, а остаться тяжело. Если так и дальше пойдет, скоро возле Филиппа одна шелупонь останется. Мальвани сами по себе, но хоть не предадут, а Рауль из гордости своей, того и гляди, врагом станет. Гартажи с Крэсси тоже вот-вот зарычат. Их понять можно, они не моськи, чтобы королю и его, прости, святой Эрасти, королеве пятки лизать. Про Жоффруа молчу, не знаю, откуда такой в вашей семье взялся. Только ты и остаешься. Если ты брата бросишь, новые родичи его совсем подомнут, а с ним и Арцию.

– Но... Филипп сильный человек! Он... Когда отец и Эдмон погибли... И потом. Даже женитьба его... Он же против Рауля пошел!

– Пошел? – зло усмехнулся кардинал. – А может, повели его? Вот что, Александр, – старик встал, давая понять, что разговор окончен, – если захочешь меня видеть – приходи. Тебя всегда приму, хоть днем, хоть ночью. И запомни: твое место рядом с братом, что бы тот ни натворил. Сейчас Филипп – это Арция, а от нее и так немного осталось.

– Я люблю Филиппа, – просто ответил Александр и неожиданно улыбнулся, – мне будет легко следовать вашему совету.

2879 год от В.И.

11-й день месяца Зеркала.

Варха

Осень раскрасила высокие клены в алое и золотое. Вообще-то севернее Гелани клены, буки и каштаны росли неохотно, но эльфы, пришедшие остановить расползающееся от зачарованной Вархи безумие, больше других любили именно эти деревья. Дети Звезд без сожалений покинули изысканные особняки Убежища и обосновались в простеньких домах, более приличествующих смертным, но отказать себе в возможности взглянуть на осенний закат сквозь пурпур кленовой листвы эльфы не могли. За шесть сотен лет на берегу Ганы вместо хмурого, сырого чернолесья поднялись столь любимые Лебедями светлые рощи, в которых журчали родники, а над цветущими до самого снега дикими розами порхали сиреневые и серебристые бабочки. Увы, безмятежную красоту этих мест то и дело нарушали кровавые стычки между не оставлявшими надежд прорваться к Кольцу северными гоблинами с их балланскими[44] союзниками и сторожевыми отрядами из Таяны и Южного Корбута.

Эмзар не сомневался, что, до того как сначала дожди, а потом и снег сделают нижнюю Таяну непроходимой, их ждет самое малое один бой, ну да не привыкать... Конечно, Лебеди могли сделать окрестности Вархи неприступными в любое время года, но поддержание магического огня требовало полной отдачи и приходилось надеяться на клинки смертных, многие из которых остались навсегда в ганской земле. Это было справедливо, потому что эльфы в Вархе защищали всю предгорную Тарру, и это было несправедливо, потому что жизнь людей и гоблинов слишком коротка, чтобы они могли от нее устать...

Снежное Крыло невольно улыбнулся. В последнее время его все сильнее тянет на философию, впору приглашать сюда для многомудрых бесед Жана-Флорентина... Король Лебедей задумчиво провел ладонью по темным волосам, глядя на пламенеющие деревья. Сколько раз за свою жизнь он видел осень, но так и не привык к ее неистовой, обреченной красоте...

– Эмзар, – Норгэрель вышел из расступившихся зарослей все еще цветущего шиповника и со смущенной улыбкой смотрел на старшего брата. Сын Залиэли и Ларэна так походил на Астена, каким тот был до своего первого ухода из Убежища, что Эмзару порой казалось, что время вопреки основам мироздания все же повернуло вспять...

– Да?

– Я тебя искал... Мне нужно с тобой поговорить.

– Что-то случилось?

– Не знаю... То есть случилось. Со мной.

– И что же? – Эмзару удалось сохранить спокойное лицо, но не спокойное сердце.

– Не знаю, – синие глаза Норгэреля смотрели тревожно, – меня все время тянет к Стене, даже не к Стене, а за нее... Нет, это не то, что ты подумал. Меня никто не пытается туда заманить, я не взнуздан, просто я не могу ни о чем другом думать... Особенно на рассвете. И потом еще эта боль...

– Какая боль?

– Я здоров, я знаю, что здоров. Ты можешь меня считать несмышленышем, я и вправду не видел ничего, кроме своих островов и этих мест, ну разве что совсем немного, когда мы шли от Гверганды к Гане, но меня все же учила... мама. Я не знаю, откуда пришла эта боль. Обычно ее можно терпеть, но порой она становится невыносимой.

– Что именно ты чувствуешь?

– Все, кроме радости и покоя. Отчаянье, безысходность, невозможность что-то исправить, желание броситься сквозь Стену, какой-то холод, который не берет ничто: ни вино, ни магия, ни огонь... Что бы это ни было, оно рождается внутри меня. Я уверен, что никто в этом не виноват.

– Уверен? – поднял бровь Эмзар. – Это хорошо, что ты уверен, но, если ты мне доверяешь, я хотел бы убедиться в этом сам.

– Конечно.

Они молча прошли к Эмзару, дом которого был надежно защищен не только от врагов, но и от друзей, которые могли прийти не вовремя. Дело было не в том, что король Лебедей опасался за свою жизнь. После ухода последних недовольных на Острова удара в спину он не ждал, но многое из того, что он делал, было слишком тайным и слишком опасным, чтобы впутывать в это других, не столь сильных и стойких. Есть бремя, которое Правитель должен нести один. Эмзару еще повезло, у него были Клэр, Нэо, Рене... А вот Норгэрелю знать все необязательно. По крайней мере, так казалось до сегодняшнего дня.

– Садись у камина, – коротко велел Снежное Крыло, – и смотри в пламя.

Король Лебедей подошел сзади к брату и положил руки ему на плечи, сливая свою память и чувства с памятью и чувствами Норгэреля. У племянника такие вещи получались лучше, но копыта седьмого по счету Топаза топтали арцийские тракты, а ждать было нельзя.

2879 год от В.И.

11-й день месяца Зеркала.

Арция. Мунт

Мунт оказался отнюдь не так жесток и равнодушен, как Сандер опасался. Напротив. Город и его жители оказались на удивление дружелюбными и снисходительными к горбатому северянину. Возможно, дело было в Сезаре. Виконта Малве столица обожала, равно как и его уехавшего в Оргонду отца, и дядюшку-епископа, в котором видела преемника Евгения. Сандер часто ловил себя на мысли, как ему повезло, что судьба в первый же день послала ему Сезара. Тот был старше на три года, но в их отношениях не было ничего от сигнора и аюданта. Виконт с удовольствием показывал Сандеру Мунт, они обсуждали лошадей и оружие, часами оттачивали свое мастерство на Охотничьем дворе или спорили над минувшими битвами и философскими трактатами.

Странное дело, до приезда Александра близкого друга у Сезара не было, хотя приятелей хватало. Большинство из них с готовностью протянули руку и младшему Тагэре. Резкий на словах, но невероятно добрый сын графа Гартажа Одуэн, вечно в кого-то влюбленный Этьен Ландей со своими стихами, молчаливый Никола Герар, кузены Крэсси, взбалмошный Поль Матей, братцы Трюэли, веселые и непонятные, как и их знаменитый дед, – все они отличались удалью и неприкрытой ненавистью к выскочкам Вилльо.

Сандер понимал, что дружба с врагами королевы вряд ли радует Филиппа, но это была дружба, а вот с новоявленными родственниками отношения не складывались. После пресловутой дуэли и примирения на глазах у короля Сандер обращался со свежеиспеченными виконтами и баронами осторожно, как с тухлыми яйцами – не дай бог разбить. Вилльо платили герцогу Эстре настороженной вежливостью. Неудивительно, что, оказываясь в одно и то же время в одном и том же месте, они старались держаться друг от друга подальше. Родня Эллы крутилась вокруг царственной четы, а Александр, сам того не замечая, оказался центром другого лагеря. Это его огорчало, но иначе не получалось. Чем больше он узнавал Вилльо и Гризье, тем отвратительнее они ему казались, причем каждый был мерзок по-своему.

Отец Эллы, на старости лет ставший графом Реви, удручал удушающей смесью подобострастия и высокомерия. Старший из братьев королевы Фернан получал удовольствие от власти над кем бы то ни было, Жорес, видимо, судил о других по себе, во всем и во всех видя лишь самое грязное, а Винцент был непроходимо глуп, нагл и тщеславен. Кузен Люсьен оказался мелочным, трусливым и лживым, а подрастающие в Аганне сыновья Элеоноры от первого брака, по словам Луи Трюэля, обещали вскоре затмить пакостностью своих многочисленных дядьев. При этом все родственники Ее Величества отличались удивительной жадностью и редкостной красотой, которую сами же сводили на нет полным отсутствием вкуса и чувства меры. Неудивительно, что Вилльо стали притчей во языцех, а когда весельчак Луи обзавелся четверкой ученых пуделей, откликавшихся на клички Жор, Фер, Вин и Люс, Мунт прямо-таки взорвался куплетами и песенками, повествующими о собачонках, возомнивших себя львами.

Это было бы смешно, если б «пуделя» не сжирали чуть ли не треть казны, и если бы они не стали ближайшими приятелями Филиппа. Александр чувствовал зреющее в городе раздражение и не мог ничего поделать. Говорить с братом-королем после матери, кардинала, маршала, графа Обена было бессмысленно, не говорить было нельзя. Сандер чуть ли не каждый вечер давал себе слово завтра же выложить все, что думает, но каждый раз что-то мешало. Когда чего-то не хочешь и боишься, всегда найдешь предлог потянуть еще немного... Дени наверняка бы счел это трусостью, да и Рауль тоже. Хотя бы ради них Сандер должен был попытаться. Завтра же! Больше он не станет откладывать.

Александр подошел к окну. Полнолуние... Что же все-таки за фигуры проступают на серебряном диске? Атэвы видят там своего пророка, а в Эльте говорят, что на Луне свил гнездо огромный Орел и смотрит оттуда на землю... Младший из Тагэре распахнул рамы и уселся на подоконнике, подставив лицо холодному ночному воздуху. Когда-то на этот двор с фонтаном и аккуратными клумбами, правда, из других окон, смотрел его отец. О чем он думал?

Сандер был слишком мал, чтобы заслужить отцовскую откровенность, но герцог был с ним неизменно ласков, хотя по-настоящему говорил с младшим сыном лишь трижды. Два раза, застав его одного на своей любимой угловой башне, и перед своим последним отъездом, когда, вопреки дурным приметам, поворотил коня. Мать так и не простила, что последние слова и последний поцелуй достались ему, уроду и выродку... Ну, почему, почему он всегда чувствует себя перед ней виноватым? Что он сделал не так? Или все дело в его увечье, о котором добрые люди столь настойчиво уговаривают забыть, что еще хуже насмешек и издевательств...

Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре – это завещание отца и его благословение. Решено! Он выскажет Филиппу все, и будь что будет, пусть даже его отошлют назад в Эльту.

Странно, почему ему в последнее время кажется, что его красивый и сильный отец был несчастен? Что на самом деле произошло между ним и матерью? Сандер, конечно, слышал историю про Делию ре Фло, но не верил ни одному слову. За годы, проведенные в замке Рауля, он достаточно узнал свою вдовую тетку, чтобы понять: между ней и Шарлем Тагэре ничего не было и быть не могло. Делия была глуповатой, но доброй и искренней, она бы не смогла ничего скрыть. А вот он может... Никто ничего не знает ни о Романе, ни об Аларике, открывшем ему заветные приемы, ни о странных вещах, случившихся во время дуэли. Теперь Сандер почти не сомневался, что Мулан пытался колдовать, но у него сорвалось. Почему? Ошибся, передумал или вмешался Аларик? Сын Шарля Тагэре дорого бы дал за еще одну встречу с седым воином, но ищи ветра в поле!

Что-то ощутимо ткнуло под локоть, и Александр вздрогнул от неожиданности. Кошка! Большая, черная, с узкой хищной мордой. В лунном свете короткая шерсть зверька блестела, словно полированный гематит.

– Ты чего? – Сандер не очень уверенно коснулся лоснящейся спинки. – Ты здесь живешь?

Кошка, видимо, сочла вопрос приглашением. Коротко мявкнув, она перебралась Сандеру на колени. Юноша почесал ночную гостью за ушами, и та, милостиво прищурив глаза, замурлыкала. Александр Тагэре сидел на окне и смотрел, как редкие облака пересекают лунный диск. Кошка уютно урчала, снизу доносилось журчание фонтана, пахло сожженной листвой и какими-то поздними цветами, не известными на Севере. Ночь приближалась к середине, но спать совершенно не хотелось, напротив. Впрочем, в полнолуние не спится многим, а завтра к тому же был день его рождения. Лучшего времени, чтобы поговорить с Филиппом, не найти. А вдруг брат тоже не спит и сейчас один?

Сандер бережно, но непреклонно снял с колен разнежившуюся кошку, натянул поверх рубашки куртку и выскользнул из покоев, правда, его ночная гостья его опередила, тенью скользнув вперед. Странное дело, почему-то нигде не было видно стражников. Неужели Филипп так уверен в себе, что снял внутренние караулы, никому ничего не сказав? Это выглядело по крайней мере странным. На всякий случай Сандер решил проверить и по узкой лестнице поднялся на внутреннюю галерею, опоясывавшую двор. Так и есть, никого! Возвращаться герцог Эстре не стал. К королевским покоям можно пройти и через Малую Тронную. Надо же, а кошка все еще идет с ним. Ну и пусть... А может, она голодная? Проклятый, почему у него нет привычки Жоффруа брать на ночь еду? Дворец большой, поваров чуть ли не армия, а накормить приблудившуюся животину нечем...

– Нет у меня ничего, – покаянно сообщил Александр негаданной спутнице, но та и ухом не повела, продолжая трусить рядом, – ну, хочешь идти, иди.

Говорят, Пьер Шестой сошел с ума от страха перед кошками, а причиной наверняка была такая же оголодавшая мурлыка, забравшаяся в открытое окно. А дверь в Малую Тронную распахнута... Обычно ею пользуется прислуга, но ночью ей здесь нечего делать. Сандер заглянул внутрь. Зал, который назвать Малым можно было, лишь сравнив его с Большим, был пуст, но свечи в свисавших с потолка огромных люстрах ярко горели, освещая черно-золотые ковры, пустующий трон, оружие и портреты на стенах. Оружие... Оно-то откуда здесь взялось? Вчера не было, да и картины поменяли. Очередная прихоть Эллы? Она может людей заставить и ночью работать. А это что?! Заглядевшись на картину весьма вольного содержания (надо же такое вывесить в тронном зале), Сандер обо что-то споткнулся и с удивлением обнаружил, что это корона.

Корона, которая невесть сколько лет по ночам лежит у королевского изголовья, валялась на полу, как какая-то негодная железка. Сандер поднял тяжелый золотой обруч, усыпанный нестерпимо блестящими самоцветами. Придумать сколь-нибудь приемлемое объяснение такому безобразию юный герцог не успел, так как в зал ввалились какие-то люди. Несомненно, их целью была королевская опочивальня, примыкающая к Малой Тронной. Сандер изо всей силы закричал, чтобы предупредить брата и, сорвав со стены кстати оказавшуюся там шпагу, опрометью кинулся к двери Филиппа. Корона мешала, но отдавать ее неизвестным, которые (Александр это понял сразу) пришли не только убить короля, но и завладеть венцом Волингов, было нельзя. Юноша изо всей силы заколотил кулаками в дверь. Внутри было тихо, как в могиле. Замирая от ужаса – вдруг он опоздал, Филипп уже мертв, а убийцы вернулись за оброненной ими короной, – Александр изо всей силы ударил в дверь ногой, и тонкая, слишком тонкая для королевской опочивальни дверь распахнулась.

Филипп и Элла мирно спали в объятиях друг друга. Именно спали. Сандер видел, как мерно вздымается грудь брата и трепещут ресницы королевы. От крика и грохота проснулся бы и мертвый, но спящие даже не шевельнулись. Опоили! Опоили, убрали стражу, во всем крыле сейчас вряд ли найдешь бодрствующего человека... А может, это магия? Но ведь епископ Илларион вроде бы извел всех арцийских колдунов. Впрочем, чего гадать, сейчас главное выжить! Сандер поудобнее встал в дверном проеме, поджидая убийц. Их было четверо, в лицо он никого не знал, хотя по повадкам угадывались опытные, уверенные в себе бойцы. Но на сопротивление они не рассчитывали, иначе бы оделись для настоящего боя, а так ни доспехов, ни мечей. Только шпаги. Придворное оружие, годящееся разве что для дуэлей. Но ему это дает шанс!

Корона мешала, и Сандер не придумал ничего лучше, чем надеть ее на голову. Она легла, как влитая, сразу стало тяжело и неудобно, но хоть не придется о ней беспокоиться, да и от рубящего удара сверху прикроет. Сзади спал брат, впереди была смерть, и между ними оказался лишь он, Александр Тагэре. Что ж, Сандер, этот бой пострашнее стычки с «пуделями» и драки с Муланом. Тогда смерть была твоей личной неудачей, сейчас ставка неизмеримо выше. Жизнь брата и судьба Арции – вот цена твоей шпаги нынче ночью. Усилием воли Сандер унял колотившееся сердце и в последние мгновенья постарался припомнить все, чему его научили Дени и Аларик.

Защищать двери удобнее, чем метаться по залу – и спина прикрыта, и те, кто за спиной, но Сандер решил рискнуть. «Пудели» уже научились принимать его всерьез, но по ухмылкам нынешних противников юноша понял – его держат за нахального, бестолкового щенка. Отчего б не подыграть? Александр резко отступил влево, освобождая проход и вдобавок открывая правый бок. Клюнут? Есть! Один устремился в незащищенную дверь, двое других явно собирались прикончить подставившегося дурачка, а четвертый, чтобы не толкаться и не мешать товарищам, сделал пару шагов назад. Они не были знакомы с Алариком!

Поняв, что уловка удалась, Сандер не мешкал. Переложив шпагу в правую, он развернулся стремительно и изящно, словно в бешеном мирийском танце, только этот пируэт был исполнен особого смысла. Полукруг слева направо с одновременным переносом веса тела на правую ногу и резкий выпад снизу вверх. Он не только отбил нацеленное на него оружие (это можно было сделать и проще), но и полоснул по шее того, кто проскочил в дверной проем.

Удар вышел даже удачнее, чем Сандер задумал. Кровь хлынула фонтаном прямо в глаза обоим бросившимся на него разбойникам, и Александр не преминул этим воспользоваться, двумя четкими ударами добив ослепленных. Не ожидавший такого поворота четвертый замешкался и тут же получил сильнейший укол в неосторожно выставленное вперед предплечье. Резкая боль в руке притупила реакцию, а следующий выпад в сердце стал смертельным.

Про знаменитый сдвоенный удар Счастливчика Рене некогда знали все забияки Благодатных земель. Но повторить его не мог никто. До сегодняшнего дня. Откуда он это знает? Неважно...

Прислонившись к стене, Сандер перевел дух и поднял глаза. Проклятый! Все, оказывается, только начиналось. На смену убитым пришли другие. Эстре так и не понял, откуда они взялись.

– Отдай корону и можешь уходить, – пожилой воитель с императорскими нарциссами на тунике глянул на него с таким презрением, что Сандер как никогда осознал свое убожество.

– Уходи, – подтвердил высокий благообразный старец в архипастырском облачении, ступавший вслед за воином, – ты нам не нужен. Утром, если хочешь, можешь вернуться и подобрать, что останется.

– А останется не так уж и мало, – заверил еще один, тучный, с короткой бородой, разодетый в черное и красное.

– Уходи, пока позволяют, – жалкий человечек с помятым женоподобным лицом выглянул из-за спины воина с нарциссами, – они возьмут все, что хотят. Они всегда берут.

– Они рождены брать, – печально кивнул еще один, совсем молодой, со смутно знакомым лицом. – Беги, спасайся, лучше жить, чем не жить.

Александр быстро оглянулся. Брат по-прежнему спал, а вот Элла проснулась и в ужасе забилась в глубь постели. Он крикнул ей, чтобы она постаралась разбудить Филиппа, но та, похоже, вовсе обезумела от ужаса. Приводить ее в порядок было некогда, и младший из Тагэре повернулся к врагам. Клирик, если только он не колдун, не в счет, так же как и те двое, что отговаривали от драки. Самый опасный – тот, с нарциссами. Но и черно-красного сбрасывать со счетов нельзя. Нападут одновременно или по очереди, и знают ли они прием со сменой рук?

Однако те не нападали, только первый свистнул лихим охотничьим свистом, и в Тронную вбежала свора собак. Это были не медвежьи гончие, не волкодавы, а всего лишь «пудели», левретки и болонки, но их было много. Черно-красный вскинул руки и что-то пробормотал, и из неосвещенных углов полезли полчища крыс. Сандер поудобнее перехватил шпагу. Этого еще не хватало! Мерзкие твари приближались сплошным шевелящимся ковром. Неустанно тявкающие собачонки и молчаливые крысы, большие, жирные, с мутными, словно слепыми глазами... Они шли на собачий визг, как идет слепец на голос поводыря. Сандеру стало страшно, но отступать было некуда. За спиной истошно завизжала Элла, этот звук вкупе с собачьим лаем разбудил бы и мертвого, но не спящего короля. Неужели никто ничего не слышит? Хотя кому слышать, он один и рассчитывать может лишь на себя.

Но помощь все-таки пришла, хоть и не та, которую он ждал. Собачонки и крысы остановились, не решаясь идти навстречу своим извечным врагам. Сандер не заметил, откуда выбрались кошки, родные братья и сестры той, что пришла к нему вечером, но черные хищницы, хоть их едва ли было больше полудюжины, были настроены весьма решительно. Но и это было не все. Что-то тяжелое и мягкое коснулось его бедра, и Сандеру показалось, что он сходит с ума. Рядом с ним стояли два черных льва. Огромные гривастые коты скалили зубы, давая понять, что нападающим придется иметь дело с ними.

Вперед двинулся воин с нарциссами на груди, львы сделали шаг ему навстречу...

– Погодите, – мелодичный женский голос произнес всего одно словно, но странные животные тут же исчезли, лишь одна из кошек продолжала путаться в ногах юноши, с ненавистью глядя на прекрасную женщину в белом. – Мальчик, я хочу поговорить с тобой, – красавица обворожительно улыбнулась, нетерпеливым жестом велев всем прочим отойти, и те отошли.

– Мальчик, – как же она была хороша, – не мешай воинам делать свое дело. Ты их не остановишь, только погибнешь зря. Те, кого ты хочешь защитить, тебя не стоят. Твои братья тебя предадут, не задумавшись. Твоя невестка тебя ненавидит, ты слишком благороден, чтобы избавиться от них, но если судьба идет тебе навстречу, зачем ей мешать? Корона идет тебе, очень идет. Посмотри в зеркало, сам увидишь... Неужели ты захочешь ее отдать и стать таким, каким ты был до этой ночи? Я знаю, что за желания ты загадал, когда выезжал из дома. Они могут сбыться.

Ты хотел блага Арции? Но от кого это зависит, как не от короля? Ты хотел, чтобы тебя любили? Тебя будут любить, мудрых и сильных всегда любят. Ты хотел избавиться от горба, королевская мантия скроет его. Ты будешь лучшим королем, чем Филипп. И ты это знаешь. Смерть твоих братьев и королевы с ее сворой – благо для Арции. Вы с Раулем вернете ей былое величие. Мы хотим помочь Арции. Арции и тебе. Ну же, мальчик, уйди. Филипп спит, он ничего не почувствует, обещаю, его смерть будет легкой.

Нежный голос завораживал, а из зеркала на ставшей вдруг такой близкой противоположной стене на него глядел стройный человек в королевской мантии с искрящейся короной на темных волосах. Когда он с усилием оторвал глаза от отраженья, воин с нарциссами стоял совсем рядом. Высокий, уже в летах, с жестким, словно выкованным из стали, но удивительно притягательным лицом, он спокойно и властно ожидал, когда ничтожный мальчишка отдаст почести истинному величию и уберется с дороги, но Александр с криком «защищайтесь!» бросился вперед. Незнакомец небрежно взмахнул шпагой. Клинки со звоном сшиблись. Он был невероятно, немыслимо силен, но Сандер выдержал. Оба одновременно отпрянули назад. Стальной сделал выпад, один из выпадов Аларика! Александр отбил.

Вновь звон металла, стальной блеск в глазах противника... Сейчас он попробует сменить руку... Так и есть! Угадал! Что ж, у него остался последний прием. Аларик сказал, что его не знает никто, но сейчас еще не время.

Странно. Во взгляде соперника мелькнуло нечто похожее на одобрение. Видно, в отличие от Мулана, этому воину убийство желторотого претило, но бой оказался честным. Да, бой будет честным и смертельным... Сандер бросился вперед в низком выпаде, но его шпага встретила пустоту. Противник исчез. Исчезло все – залитый кровью пол под ногами, зеркало на дальней стене, картины, убийцы, люстры с горящими свечами...

Александр словно бы стоял в пустоте, осиянной жемчужным светом, но неудобства это не доставляло. Наоборот, никогда в жизни ему не было так хорошо и покойно, а потом он увидел Его. Легкая фигура в светло-серых одеяниях словно бы возникла из сияющих глубин, и раздался голос, негромкий, глубокий, преисполненный величайшей любви и понимания. Пришелец звал его с собой, он любил его, он знал о нем все. И детские обиды, и смешные мечты, и скрытые от всех остальных слезы.

Все существо Сандера ответило на этот зов, рванувшись навстречу человеку в сером, и тут сзади раздался надсадный кошачий вопль, отвратительный в своей неуместности в этом месте, исполненном отрешенного покоя. Крик повторился. Ах, да... Тронная зала... Что так давит ему виски? Корона... Корона Волингов на голове, а на руках кровь... Он убил человека... Он и раньше убивал, как же это ужасно... Кошка опять завопила. Где она? Ах да, Филипп! Пока он тут, убьют Филиппа. Он должен вернуться...

Из жемчужного сиянья проступили смутные силуэты с обнаженными клинками. Александр стиснул эфес, гадая, куда лучше нанести удар.

– Опомнись, сын мой, – незнакомец встал между ним и его противниками, бездонные, исполненные величайшего сострадания глаза смотрели прямо в душу. – Забудь о том, что ты оставляешь. Это лишь прах и тлен. Оставь корону и меч и иди за мной следом. Твои помыслы чисты, на твоих руках не столь много крови, чтобы ты не мог ее отмыть. За тобой пустота, перед тобой же люди из плоти и крови. Они грешны, но если ты остановишь их мечом, их кровь падет на тебя, и я уже не смогу ввести тебя в царствие свое. Оставь же их, сын мой, я жду тебя.

...Сын мой... Так с ним еще никто не говорил. С такой добротой и любовью. И вправду, зачем ему чужая корона и этот меч? И что ему эти люди? Филипп! Но брата там нет, человек в сером не может солгать. Сандер лихорадочно обернулся. Опочивальни не было, сзади была лишь пустота, как и говорил незнакомец! Нет, не пустота! Он словно бы стоял на вершине горы и смотрел на раскинувшийся внизу Мунт. Вот изогнувшаяся, как атэвский клинок, Льюфера, вот купол собора святого Эрасти, вот нестерпимым сияньем горят шпили замка Святого Духа... По ниточкам улиц ползут похожие на букашек люди и лошади, на площади кипит ярмарка. Разве это прах и тлен?!

– Они грешны, их не спасти. Им не нужна твоя жертва, они отринули небо, и небо отринуло их. Иди за мной и не оборачивайся...

Уйти. Навсегда. Туда, где нет ничего, кроме Света и Любви, где никто не оскорбит, не унизит, где он будет любить всех и все будут любить его, но...

Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре! Он не может уйти, и он не уйдет.

Огромные скорбные глаза человека в сером. Он его любит, он ждет его. Он хочет его спасти... Но спасение ценой предательства всех этих людей, не подозревающих о том, что их ждет гибель? Он – Тагэре. На нем корона Волингов. В руках у него меч. Только перешагнув через его труп, эти, из мглы, пройдут.

Странник говорил что-то еще, но Сандер заставил себя не слышать, сосредоточив свое внимание на противниках. Вряд ли они навалятся все, неудобно. Значит, будем сражаться по очереди. Жаль, что он не надел кольчуги, ну да что жалеть о том, что не сделано...

2879 год от В.И.

11-й день месяца Зеркала.

Варха

Равнодушные лунные лучи серебрили темные воды Ганы, в студеном черном небе не было ни облачка, даже ветер и тот уснул в покрытых инеем умирающих травах. Дни стояли солнечные и теплые, но по ночам подступающая зима брала свое. Было ясно и тихо; лишь за поредевшими кленами и буками прорезали тьму синие сполохи, да из орочьего лагеря тянуло дымом – «Зубры» коротали ночь у костра, готовые к любым неожиданностям. Для горцев все в этой жизни было понятно. Союзники-эльфы с помощью магии сдерживают страшное зло, приспешники этого зла норовят ударить Хранителей Огня в спину, а дело орков и таянцев принять удар на себя. Пятисотлетняя война, раздиравшая нынешнее Междугорье[45], выковала железное племя, не знавшее, что значит спокойствие... Да, эти смертные не знают мира. А он сам и его соплеменники? Разве они не забыли о покое, как раньше забыли о былом величии?

Эмзару вдруг захотелось подойти к орочьему костру, пошутить с высокими узкоглазыми воинами, попробовать испеченного на угольях кабаньего мяса, угостить в ответ старым вином, которое гоблины наверняка не оценят, но все равно будут искренне благодарны. Рядом с ними все просто и понятно, рядом с ними перестаешь искать ответы на проклятые вопросы, которых становится все больше. Вот и сегодняшний разговор с Норгэрелем прибавил к бесчисленным тревогам и сомнениям еще одну.

Снежное Крыло, хоть и рискнул объединить свою память с памятью брата, так и не понял, что же с тем происходит, разве что ощутил страх и боль, которую тот носил в себе. Удивительно еще, как бедняга дотерпел до сегодняшнего дня. Эмзар поднял глаза к луне, пытаясь поймать что-то зыбкое, ускользающее... Он был уверен, что Норгэрель не стал жертвой сущности из тонкого мира. Случалось, заклятья мага падали на него самого, причем выражалось это в весьма причудливой форме, но это явно был не тот случай. Враги? Эмзар верил всем, кто остался у Кольца, да и не было в Тарре эльфа, умевшего то, чего не умел король Лебедей.

Ройгианцы, Преступившие из числа людей, орочьи жрецы, немногочисленные слуги Первых богов Тарры, все они владели магией, оставлявшей характерные, только ей присущие следы, но здесь не было ничего подобного. Только смертный ужас, холод и безнадежность, сжигающие даже не жизнь, но волю к жизни... Конечно, был еще Рене, о судьбе которого даже Эмзар думал с содроганием, но тот сам выбрал свою нынешнюю дорогу и взнуздал свою боль, как атэвы взнуздывают диких коней. Но муки Рене, равно как и его схватка с небытием, это совсем иное.

Бедный Норгэрель. Он терпел, сколько мог, а потом пришел к нему, как старшему, надеясь на помощь, но не получил ее. И у него еще хватило силы улыбнуться перед уходом и его же успокаивать! Говорят, его отец был таким же... Если так, мать можно понять. Но что же это за напасть?! Не узнав причины, нельзя лечить следствие. Будь причиной несчастья Варха, брат не был бы единственной жертвой. Внутрь Кольца заглядывали четверо, а беда случилась лишь с одним.

Четверо, нет, трое. Он все время забывает, что Рене самой смертью защищен от опасностей, грозящих живым. Но ведь с ним самим ничего не случилось, а он видел сверкающее безумие дважды, да и Нэо как ни в чем не бывало отправился посмотреть, что творится за Лисьими Горами, и заодно проведать своего «приемыша», как он называет младшего сына погибшего Шарля Тагэре. Александр – живой вызов року, звезды четырежды приговорили его к смерти, а он все еще жив. Так в свое время вопреки судьбе выходил из всех передряг Счастливчик Рене. Неужели кольцо все-таки замкнулось или вот-вот замкнется? Первый из императоров, последний из королей... Нет, пока еще рано делать выводы...

Король Лебедей решительно набросил плащ, бросил в сумку пару фляжек старинного вина и вышел в осеннюю ночь. У него больше нет сил думать, и он ни за что не уснет.

Холодный рассвет Снежное Крыло встретил вместе с гоблинами.

2879 год от В.И.

12-й день месяца Зеркала.

Арция. Мунт

Александр проснулся сразу, но долго лежал, вглядываясь в светлеющее небо за окном и пытаясь догнать ускользающий сон. Он совершенно точно помнил, что видел что-то очень и очень неприятное, пожалуй, даже страшное, но отчего-то злился на память, милосердно избавившую его от дополнительного груза. Дворец Анхеля понемногу просыпался. Под распахнутым настежь окном звенели оружием и топали стражники, и это непонятно почему вызвало у Сандера немыслимое облегчение. Пробило семь с четвертью. Пожалуй, пора вставать.

Вообще-то в день рождения можно поспать и подольше, но Сандер еще летом решил никому ничего об этом не говорить. Филипп и Жоффруа наверняка забудут, а другие и вовсе не знают, ну и прекрасно! Свои именины и дни рождения Сандер ненавидел с раннего детства. Ненавидел, потому что оказывался в центре внимания и был вынужден выносить сначала слезливое сюсюканье женщин, потом стеснительное панибратство мужчин. Ему говорили обычные в таком случае глупости, и от неисполнимости пожеланий и оттого, что приходилось целый день благодарить, улыбаться и делать вид, как он рад и счастлив, хотелось выть и кусаться. Тянуло надерзить и убежать туда, где его никто не найдет, хотя бы на ту же Эльтову скалу, но приходилось терпеть. Хорошо, что сегодня этого не будет. А ведь через четыре часа ему исполнится семнадцать. В этом возрасте герои старинных легенд отправляются совершать подвиги, спасать красавиц, убивать чудовищ, находить сокровища...

Филиппу не было девятнадцати, когда Евгений помазал его на царствование. А Эдмон так и не дождался ни своего семнадцатилетия, ни посвящения в рыцари... Посвящение... Сандер хотел и боялся заговорить об этом с братом, рыцарская цепь куда дороже короны северного герцогства, которого он никогда не видел и не увидит. Но сначала он выскажет все, что думает о Вилльо, даже если это выведет Филиппа из себя.

Александр Тагэре вздохнул, встал с кровати и подошел к висящему в простенке небольшому зеркалу. Из серебристой глубины на него смотрело худое сероглазое лицо, обрамленное темными, слегка вьющимися волосами. Не красавец, конечно, но с таким лицом жить вполне можно. Если бы не плечо... Рука привычно потянулась к гребню и коснулась чего-то влажного и прохладного. Сандер взглянул и не поверил собственным глазам: на темном дереве лежали три совершенно неуместных в осеннюю пору нарцисса. Три живые белые звездочки с дурманящим запахом казались только что сорванными. Сандер поднес цветы к лицу. Откуда они? Почему сегодня? Как попали в запертую изнутри комнату? Через окно? Слишком высоко, и он ничего не слышал, а он всегда спал очень чутко.

Странное дело, но три весенних цветка в росе наполнили душу неведомым, летящим счастьем. Кто бы их ни принес, это был друг, и он любил его. Александр улыбнулся своему отражению, бережно поставил цветы в хрустальный кувшин, натянул куртку и, насвистывая – небывалое дело, – помчался на Охотничий двор. Сезар с Одуэном, единственные из их компании, кто был способен вставать раньше десятой оры, уже ждали. Они профехтовали до полудня, отрабатывая новый прием, а выходя с Охотничьего, налетели на братцев Трю-элей в полном составе. Эжен, как всегда, что-то жевал, Луи нарочито громко учил приличным манером своих пуделей, разумеется, спутавших поводки, а красавец Ювер довольно подхихикивал, не забывая подмигивать хорошеньким горожанкам.

– Вот они, – радостно сообщил человечеству младший внук графа Обена, – мокрые, как лягушки. Вот что значит вставать ни свет ни заря...

– Зато вы пыльные, как мыши, – беззлобно отругнулся Одуэн Гартаж, – и куда это вы наладились?

– Вас ждем, – сообщил Эжен, проглотив очередной кусок посыпанной пряностями плетеной булочки, – дед хочет вас видеть.

Про знаменитого Обена Трюэля Сандер был наслышан еще во Фло, но удалившийся от дел командор городской стражи почти не выходил из своего особняка и очень редко кого-то приглашал к себе. Сандеру давно хотелось увидеть толстого графа, оказавшего Арции и Тагэре немало услуг, но он боялся показаться навязчивым, а тут такая удача! Правда, они с Сезаром и вправду мокрые, как вытащенные из воды котята. Сандер вопросительно взглянул на друга.

– Ничего страшного, – заметил тот, – старый кабан судит не по одежке, раз зовет, значит, нужно.

И они пошли. У ворот резиденции Трюэлей Александр, к своему удивлению, обнаружил Этьена Ландея, как всегда препирающегося с Никола Гераром, неодобрительно отозвавшимся об очередной великой любви приятеля. Рядом кузены Крэсси сосредоточенно наблюдали, как Поль Матей дразнит левретку, возлежавшую в окне кареты, принадлежавшей какой-то даме, приехавшей в иглеций святого Кирилла. В итоге к дверям Обена подошла внушительная процессия. Их ждали и немедленно препроводили к столу.

Граф Обен, огромный и величественный в своем костюме коричневого бархата с золотым шитьем, приветливо кивал большой головой, указывая гостям места за столом, заставленным золотой и серебряной посудой. Жарко пылал камин, пахло специями, дорогим вином и поздними цветами. Сандер, немного стесняясь короткой эльтской куртки, уместной на Охотничьем дворе, но не за этим столом, занял было мес-то между Сезаром и Никола, но хозяин усадил его рядом с собой. Обед был более чем королевским, но Александр не мог как следует им насладиться. Дени учил его владеть мечом и секирой, а не отличить мясо барашка, выкормленного на солончаковых пастбищах, от ягненка, вспоенного молоком, и тем более каплуна, питавшегося мирийскими земляными орехами, от пулярки, кушавшей лишь замоченную в парном молоке пшеницу. Не имея возможности поддерживать беседу, Александр старательно жевал, слушая рассуждения Обена о сходстве и различии атэвской и мирийской кухонь. Наконец обед был закончен и слуги вынесли все, кроме вин, которых у старого греховодника было более чем достаточно.

С Трюэлями могли сравниться разве что Мальвани, в доме которых знали толк и в красном атэвском, и в белом ифранском, и в темном мирийском. Кубки были наполнены, и тут хозяин властно поднял руку. Шум, неизбежный, когда за столом собирается дюжина крепких молодых людей, смолк, и старый граф тяжело поднялся.

– Я рад приветствовать в своем доме вас всех. И еще больше рад, что вы и без моей помощи сбились в стаю. Так и держитесь. Разные вы, ох какие разные, – Обен покачал седой головой, – но общего в вас тоже немало. Вы – люди благородные, подлецам руки не подадите и проходу не дадите, друг друга, если что, прикроете. Если вы при этом еще и об Арции думать приучитесь, вам и вовсе цены не будет. «Пуделей» дразнить каждый драный кот сможет, а вы выросли уже. Пора и о большем подумать, ваши отцы в ваши годы армиями командовали.

Скажете, войны нет? Ерунда! Есть сейчас война, только не всем видная. И мы эту войну проигрываем, и позорно... Ну да это долгий разговор, вы сначала подумать попробуйте. Меж собой поговорите. А потом, глядишь, я вас опять обедать позову. А сегодня у нас другое дело.

Александр, твой отец говорил, что я знаю все и даже больше. Увы, не сподобил святой Эрасти... Слишком поздно догадался, никогда себе не прощу, – глазки графа подозрительно блеснули. – Отсюда мораль. У умного десять дорог в голове, а у подлеца – одиннадцать. Ну да я опять не про то. Не все я знал, не все предвидел, а сейчас и вовсе выстарился, едва брюхо таскаю, – граф с нежностью глянул на свое объемистое чрево, – но кое-что все же помню. Сегодня, – Обен возвысил голос, – сыну моего друга и сюзерена исполняется семнадцать лет. Великий Воль в эти годы корону надел. Ему легко было: что голова, что корона, что меч, что сердце, все одно к одному подходило, да одно другое дополняло. А вот тебе, боюсь, всю жизнь чужую голову в короне стеречь доведется. И не только от врагов, но и от глупостей, а это потруднее будет. Я про тебя все, что можно и нельзя, разузнал. И не сомневаюсь, что правильно делаю.

Девять лет назад, когда Шарло Тагэре наконец решился править Арцией, хотел я ему подарок сделать. Все продумал, калифу написал, да только судьбу не всегда обгонишь. Хотя пытаться нужно... Короче, Сандер, ковали этот меч для твоего отца, а носить его тебе. Арман!!!

Седой слуга, видимо, стоял под дверью, потому что появился тотчас, неся на вытянутых руках меч в простых серых ножнах.

– Возьми, – потребовал Обен, и Сандер выхватил клинок. Такого он еще не видел. На почти черной стали, словно водяная зыбь, дрожали и переливались бесчисленные струйки от неведомой арцийским кузнецам закалки. Черную рукоять украшали изображения трех серебряных нарциссов и единственный камень, зеленый и тревожный, как кошачьи глаза в ночи, а вдоль хищного лезвия шла надпись «Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре». Александр почувствовал, что ноги его не держат, сердце колотилось где-то у самого горла, руки дрожали. Он с трудом оторвал взгляд от черного клинка. И увидел взволнованные лица стремительно вскочивших друзей. Никола Герар опрокинул стул, темно-синие глаза Сезара стали остры и серьезны, как во время поединка, на лице Луи Трюэля застыло столь не свойственное ему благоговение, Этьен Ландей смотрел на меч с неприкрытым восторгом, Одуэн Гартаж судорожно сглотнул, Сандер видел, как побелели сжимавшие кубок костяшки пальцев... Его друзья... А он держит в руках меч, предназначенный отцу и девять лет пролежавший в доме легендарного Обена. Но почему он не отдал его Филиппу? Или Раулю?

– Читай!

– «Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре», – повторил побелевшими губами Сандер, глядя в глаза графу, – отец говорил мне это... Когда уезжал...

– Он знал, кому ЭТО сказать, – наклонил голову Обен Трюэль.

2879 год от В.И.

12-й день месяца Зеркала.

Арция. Мунт

Филипп и вправду забыл поздравить брата, тем паче утро выдалось скверным. Многозначительные намеки Эллы о ее возможной беременности вновь оказались пустым звуком, а с эскотской границы пришло письмо от Рауля ре Фло, очередной раз напоминавшего, что крепости надо чинить, а солдатам платить. Денег не было. Граф Реви, который должен был собрать в провинции Ларрэн налоги, вернулся ни с чем, ссылаясь на недород и нерадение. Филипп понимал, что к рукам тестя прилипло немало, но доказать это было довольно сложно и означало ссору.

Элла, как всегда, когда у нее что-то шло не так, как она хотела, смотрела на мир обвиняюще, словно виноваты были все, кроме нее, а Рауль... Сквозь скупые строки письма отчетливо проглядывал будущий неприятный разговор, к которому Филипп не был готов. Стараясь скрыть раздражение, король просидел до обеда в кабинете, якобы разбирая бумаги, а на деле глядя в стену и думая обо всем понемногу и ни о чем. К обеду королева не вышла, зато заявились ее отец и два старших брата и завели разговор о том, что южные провинции будут давать доход лишь после того, как обретут настоящих сигноров. Подразумевалось, что владения бывших лумэновских нобилей, отошедшие в казну, следует немедля раздать новым родственникам. Заодно Морис Реви намекнул, что и земли Жоффруа и Александра (особенно плодородный Ларрэн) нуждаются в более умелой и опытной руке, чем у юных братьев Его Величества, и что он, Морис Реви, готов до двадцатипятилетия Жоффруа взвалить на себя и эту ношу.

Филипп стал подсчитывать, на какой же срок отец Эллы намерен подмять под себя провинцию, и вспомнил, что младшему брату сегодня исполнилось семнадцать. Это был прекрасный повод прервать никчемный разговор, да и к Сандеру Филипп был искренне привязан, другое дело, что тот старался держаться незаметно, ничем не подчеркивая свое высокое положение. Надо бы мальчишке что-то подарить, но что? Его Величество никогда не отличался умением делать подарки. Те из родичей и уцелевших друзей, кто был понаглее, рано или поздно выклянчивали у короля то, что хотели; те же, кто гордо молчал, как правило, не получали ничего. Филипп не был жадным, просто ему было не до того. Но семнадцать лет – это семнадцать лет! Можно было бы устроить бал, но поздно, да и Сандер с его увечьем и привычкой держаться в тени вряд ли был бы рад танцам. Лошадь ему, что ли, подарить? Или шпагу? Оружие он любит...

Король отослал за Александром слугу, но тот вернулся один, доложив, что монсигнор Эстре как ушел утром, видимо, на Охотничий двор для ежедневной тренировки, так и не возвращался. Филипп почувствовал себя последней свиньей. Он собирался позаботиться о младшем брате, а вспомнил о его празднике лишь на шестой оре пополудни. Да, Александр ничего не просит и не лезет на глаза в отличие от всех этих Гризье и Вилльо, но сам-то он должен был поддержать мальчишку-калеку в чужом городе.

– Монсигнор Александр сейчас находится в особняке Трюэлей, – многозначительно сообщил Морис Реви, – вместе со своими друзьями, к каковым, как известно Его Величеству, относятся молодой Мальвани, Одуэн Гартаж, Трюэли и еще несколько отпрысков известных фамилий. Ваш брат умеет выбирать себе друзей. Насколько мне известно, они отмечают день рождения монсигнора Александра.

Король не любил на себя сердиться и уцепился за возможность перенести свой гнев на других. Трюэль! Жирный лис! Этот-то уж точно ничего не забывает. При дворе толстяка не видели добрых два года. С тех самых пор, как Филипп женился на Элле и окружил себя новыми родичами, граф отошел от дел, занимаясь, по слухам, усовершенствованием подлив к блюдам мирийской кухни и ведя на сей счет обстоятельную переписку с главным поваром мирийского герцога. Но так ли это?

Настроение, и без того плохое, стало вовсе отвратительным. Для чего граф собрал у себя весь этот выводок?! Старый плут никогда ничего не делал зря. Приручает Сандера? А почему бы и нет. Элла отчего-то беднягу не переносит, а Миранда Мальвани в память об отце сдувает с мальчишки пылинки, вот он и болтается целыми днями вместе с Сезаром. Тот вроде бы и не делает ничего, а между братьями Эллы и приятелями Мальвани идет настоящая война...

Король угрюмо приказал, как только герцог Эстре вернется, провести его к нему, и вновь обернулся к Реви, который не преминул рассказать о вызывающем поведении мелких нобилей. Мелких? Да еще два года назад барон Вилльо почел бы за великую честь сидеть за столом любого из них...

Александр появился, когда смутное недовольство коро-ля дошло до предела, превратившись в требовавшую выхода ярость. Юноша неожиданной для горбуна легкой походкой вошел в кабинет и остановился у двери, выжидательно глядя на брата и его гостей. На фоне роскошных одеяний фаворитов простенькая темная куртка Александра казалась чуть ли не вызовом. Серые глаза молодого герцога блестели, на высоких скулах проступил румянец, таким его Филипп еще не видел. Сначала ему показалось, что брат пьян, но нет, это было нечто иное. А потом взгляд притянула зеленая вспышка. На усыпанных драгоценностями и золотым шитьем роскошных туалетах одинокий камень на рукояти меча можно было и проглядеть, но на фоне темного сукна он прямо-таки бил в глаза.

– Я не видел у тебя этого меча, Сандер. – Что же ему подарить, Проклятый его побери, и чего это он так сияет?

– Это подарок.

– Чей? А ну покажи.

– Графа Обена, – Александр вынул меч из ножен и протянул королю. Сверкнула черная сталь, по которой побежали серебряные буквы. «Не Арция для Тагэре, а Тагэре для Арции»... Святая Циала, какой клинок! Воистину королевский. Филипп сорвал с шеи тончайший шелковый платок, подбросил вверх и подставил меч. Две половинки упали к ногам. Даже для атэвского клинка это было слишком!

– Это... – Александр запнулся, но все же закончил: – Граф хотел подарить это отцу...

– А подарил тебе, – король, нахмурившись, вернул меч, – что ж, меч его, кому хочет, тому и дарит. Думаю, после ТАКОГО подарка я тебя вряд ли чем-то порадую. Твои друзья щедры и внимательны, с их стороны было бы весьма любезно думать о короле и Арции не меньше, чем об одном из королевских братьев. Что-то я не замечал за Сезаром Малве или молодыми Трюэлями желания послужить короне... Да и старый кабан, похоже, не так болен, как хочет показать.

Сандер удивленно взглянул на брата, а потом внезапно тряхнул головой, отбрасывая со лба темную прядь, и очень тихо сказал:

– Мои друзья верны Арции и чести. Я ручаюсь за них. А этот меч должен принадлежать королю Тагэре. Никто другой его не вправе носить. Граф боялся вызвать у тебя тяжелые воспоминания, я же, когда погиб отец, был слишком мал. Обен Трюэль решил, что мне его подарок доставит радость, а тебе – боль. Но я отказываюсь от этого меча. Он должен служить или королю, или никому.

Александр стремительно отцепил ножны и вновь протянул брату меч. Вспыхнули геральдические нарциссы на рукояти, а зеленый прозрачный камень показался глазом какого-то странного существа, вечного и все понимающего. Филипп невольно протянул руку:

– Хорошо. Я буду его носить... В память об отце... Тебе сегодня исполнилось семнадцать, я помню.

Король лихорадочно оглянулся по сторонам в поисках достойного подарка. Граф Реви понял его затруднение и, сняв богато изукрашенный кинжал, с поклоном протянул Александру.

– Вы расстались с одним клинком, разрешите преподнести вам в этот знаменательный день другой. Он сделан лучшими оружейниками калифата.

– Благодарю вас, граф, – голос юноши звучал спокойно и ровно, – это щедрый дар.

– Ну что вы, монсигнор, – еще раз поклонился Реви, – мы же родичи. Надеюсь, я буду вам полезен.

Король усмехнулся и, взяв кувшин, сам налил в драгоценные кубки вина себе, брату и Реви с сыновьями.

– Твое здоровье, Сандер. Ты уже почти взрослый, не забывай ни о том, что ты Тагэре, ни о том, что ты брат короля. Завтра я в твою честь дам большую охоту.

– Спасибо, – Александр пригубил вино и поставил кубок.

– Я же сказал, что ты уже почти взрослый, – засмеялся Филипп, – можешь выпить до дна. До дна, я сказал.

Сандер улыбнулся одними губами и быстро допил.

– Я еще нужен?

– Ты мне всегда нужен, – хлопнул его по плечу король, – но сейчас можешь идти. Завтра рано вставать, а ты вряд ли успел научиться ночью пить, а днем охотиться. Ступай и выспись хорошенько... До завтра.

Александр поклонился и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Король посмотрел ему вслед, а потом перевел глаза на меч, который все еще сжимал в руках.

– Роскошное оружие, – заметил граф Реви, – Обену пришлось потратиться.

– Он заказывал его для Шарля Тагэре, этим все сказано. Вы знаток, Морис. Что это за камень?

– Простите, Ваше Величество, но я такого никогда не видел. Сначала я принял его за звездчатый богомольник, но это не так...

2879 год от В.И.

12-й день месяца Зеркала.

Арция. Мунт

Сандер не жалел о сделанном. Дружба брата и мир в Арции дороже меча, даже такого. Но вот поверят ли ему друзья, поймут ли, что он и вправду не расстроен и не обижен? Сезар, может быть, и поймет, а Одуэн и Никола нет. Те не могут простить королю родичей королевы... Проклятый, но что Филипп нашел в Вилльо? Ведь из-за этой своры рядом с ним почти не осталось старых друзей, разве что Гастон, но он глуп...

На башне отзвонили полночь, сменился караул. Что ж, вот и кончился его семнадцатый день рождения... Сандер искоса глянул на подаренный кинжал. Куда б его деть, чтобы и Реви не задеть, и от ненужной вещи избавиться... Младший из Тагэре задумчиво тронул богато украшенные ножны. Хорошая сталь, но не с его горбом таскать на себе такую вещь. Другое дело черный меч, хотя чего о нем думать, нет и нет, Филиппу он больше пристал. Этот клинок должен принадлежать королю Тагэре, а не его младшему брату. Интересно все же, как называется тот камень, который вделан в рукоятку. Эстре не так уж и хорошо разбирается в самоцветах, но такие он видел. На цепи, украшавшей грудь Аларика, когда тот сбросил плащ, чтобы обучить его своим ударам... Может быть, Аларик бывал в Атэве, ведь такой клинок мог родиться лишь в Армских горах...

Хватит! Он не будет больше думать об этом мече, он поступил совершенно правильно... Но и кинжал Мориса ни за что не наденет. Сандер решительно отвернулся к окну. А нарциссы стали как будто еще свежее, а роса на них так и не высохла. Все же один подарок у него остался. Сезар говорит, что если каким-то особенным образом обходиться с цветочными луковицами, можно заставить растения цвести не в срок. Но кто озаботился сделать это ради него?

В дверь требовательно постучали. Смешно, он провел в Мунте меньше полугода, а приучился запираться. Ни во Фло, ни в Эльте он этого не делал...

Сандер одернул куртку, можно подумать, что так он станет красивее, и рывком распахнул дверь, столкнувшись взглядом с королем.

– Не спишь?

– Нет, – Александр посторонился, пропуская брата и с удивлением глядя на меч в его руках.

– Возьми. Он твой.

– Но...

– Никаких «но». Это не семейная реликвия. Обен был волен подарить его тому, кому хочет. Не знаю, что на меня нашло... Думаю, ты будешь носить его с честью. Прости, что забыл тебя поздравить.

– Ничего, я и не хотел...

– Сандер, прекрати это.

– Что? – он и вправду не понимал, что должен прекратить.

– Прекрати стесняться сам себя. Ты – Тагэре, ты – мой брат и герцог Эстре. А через четыре года[46] на именины Эллы станешь рыцарем...

– Филипп!

– Уж если ты недостоин, я не знаю, кто достоин. Считай это моим подарком, а этот глупый кинжал я с твоего разрешения верну графу Реви. Не возражаешь? – король рассмеялся. – Я ведь боялся, что ты его в окно выкинул.

– И выкинул бы, – кивнул Сандер, – но его могли узнать. А я не могу... Я не могу и не хочу быть с тобой несогласным, но они – мерзавцы! Неужели ты не видишь?!

– Кто «они»? – голос Филиппа сразу стал чужим и холодным, но Александр решил идти до конца.

– Вилльо, Гризье, вся их родня. Филипп, неужели ты не видишь, что они за люди? Жадные, мелочные, злобные... Раньше тебя любили все, а теперь?! Ты женился на Элле, а не на ее семье, они же тебя позорят.

– Сандер! Замолчи!

– Я могу замолчать, но петь на улицах от этого не перестанут. Рауль....

– Теперь Рауль в ход пошел. Незачем мне было отпускать тебя во Фло.

– Хорошо, я только от себя скажу. Почему рядом с тобой нет никого из друзей отца? Из тех, кто воевал с ифранкой, остался только Гастон, да и тот вот-вот дверью хлопнет. А Обен и Евгений? Если бы не они, нас бы тут не было, а...

– А Обен в присутствии целого выводка отдает тебе предназначенный отцу меч, а Евгений приглашает для тайной беседы. Я не слепой, Сандер, и вижу, кто чем дышит. Нет, – король положил руку на плечо брата, – в тебе я не сомневаюсь, да и их по большому счету можно понять, но я не отошлю Вилльо и не окружу себя старой аристократией, как бы они тебе, да и мне, ни нравились. Не понимаешь? Ты еще мальчишка, Сандер, хоть и дерешься, как демон. Поваришься в мунтской мерзости лет десять и поймешь, что лучше собака на цепи, чем волк в лесу. Мне нужны Вилльо, потому что им нужен я.

– Филипп!

– Надеюсь, ты никому не передашь наш разговор. А хоть бы и передал... Сандер, я не отец. И никогда не буду таким. Внешне мы похожи, но я помню герцога Шарля Тагэре. Это был гигант, и друзей и соратников он выбирал под себя: Рауль, покойный дед, дядья, Обен, Евгений, маршал Мальвани, они все, ВСЕ признавали его первенство. Они могли злиться на него, спорить, не понимать, но они подчинялись и шли за ним. Отец был их настоящим королем. Даже проиграй он войну, окажись в изгнании, заболей, он бы остался их вождем, а я?!

Я тень Шарля Тагэре на троне Арции, я уж не говорю о том, что я младше их всех, это-то как раз не беда. Я как пони среди боевых жеребцов, Сандер, но я король. И я хочу быть настоящим королем! Хочу и буду. А Рауля называют Королем Королей, и, останься я с ним в дружбе, так бы и было. Он бы правил Арцией от моего имени, как хотел, разве что по делам военным советовался с Анри, а интриги плел вместе с Обеном. И это бы вошло у них в привычку.

Александр, пойми. Король должен быть выше всех. Если его головы не видно за теми, кто окружает трон, нужно сменить окружение, пока окружение не сменит короля. Я не сразу к этому пришел, но другого выхода нет. Или я и Вилльо. Или друзья отца... но без меня!

– Но почему Вилльо?!

– Проклятый, да потому что они подлецы, выскочки и ничтожества! Они без меня ничего не значат, их ненавидит простонародье и презирают нобили, значит, они будут мне верны. Я могу им приказывать, могу делать с ними и их руками все, что хочу. Я с их помощью сломаю старую знать. В государстве никто не может быть равным королю, только тогда не будет войн и усобиц. Если бы Этьен Аррой это понял, если бы окружил себя новыми дворянами и оттеснил бы, а то и убрал своих дядьев, у нас не было бы ни Лумэнов, ни Войны Нарциссов. Я не собираюсь повторять его ошибок. У меня есть жена, скоро будут наследники, и я намерен оставить им прочный трон.

– А Ифрана?

– Что Ифрана?

– Жозеф боится Мальвани, а Джакомо – Рауля, а из Реви полководец как из кошачьего хвоста меч.

– Жозеф не нападет. Ему нужно, чтобы мы оставили мысли о возвращении Ифраны, а сам к нам он не полезет, да и Анри в Оргонде ему спать спокойно не даст. А Джакомо... Что ж, какое-то время придется потерпеть... В Тагэре эскотцев сдерживает Рауль, ну а Эстре... Там привыкли жить от набега к набегу. Лучше война на окраинах, чем крамола в столице. Я знаю, что тебе не нравятся родичи Эллы, что ж, а я не в восторге от твоих друзей... Рано или поздно тебе предстоит выбирать между ними и мной, а им между тобой и своими фамилиями. Я был бы рад увидеть лет через пятнадцать Сезара Мальвани маршалом Арции, но если он будет думать только о войне и исполнять мои приказы.

– Мальвани могут быть друзьями, но не слугами.

– Значит, главное ты понял. Мне нужны подданные, Сандер, подданные, а не указчики и приятели, которые захотят – помогут, а захотят – нет. Я не хочу крови, но, если потребуется, я ее пролью. Можешь так и сказать Обену.

– Я не буду ничего говорить.

– Да, неприятные вещи говорить трудно...

– Дело не в этом. Я не верю, что ты и вправду так думаешь, а если думаешь, то... – серые глаза Александра вызывающе сверкнули, – если ты так думаешь, я с тобой не согласен. Филипп, нельзя жить среди подлецов. Вспомни Батара! Ты заговорил об эскотцах. У них есть пословица: на свинье дальше хлева не уедешь. Тагэре не должны опираться на мерзавцев, да и опора из Вилльо как из жабы лошадь. Ты вот о крови заговорил... А ты уверен, что сможешь подавить восстание, если его поднимет Рауль и поддержат другие нобили?

– Хватит, Сандер. Мы с тобой начинаем переливать из пустого в порожнее. Скажи лучше, откуда эти нарциссы?

– Не знаю... Принес кто-то, я не слышал.

– «Принес кто-то»... Странные подарки ты получаешь. Королевские цветы, королевский меч...

– Я помню, кто я, Филипп. Я младший брат короля, и я верен брату и королю.

– Да я и не сомневаюсь, забудь о том, что я тебе тут наболтал, ты еще слишком молод для всей этой пакости. Скажи лучше, ты уже выбрал консигну[47]?

Консигну? Разумеется, он об этом думал, думал с тех пор, как Дени начал вколачивать в него азы рыцарской науки. Сначала воображение рисовало что-то сложное и многозначительное со звездами, драконами, мечами и молниями. Но чем старше он становился, тем более пошлыми казались ему и изрыгающие пламя драконы, и попирающие оных рыцари. Да и положение младшего брата вкупе с уродством взывало к скромности и лаконичности... Личная консигна? Аларик в день приснопамятного поединка сказал: «Если ставить, так на волчонка, а не на кабана». На волчонка... Одинокий волчонок, задравший морду к невидимой луне... Да, именно так. А цвета обычные для Тагэре. Синий и серебряный.

– Ты что, заснул что ли, – поинтересовался Филипп, – неужели ничего не придумал? Я уже в двенадцать лет знал, что будет на моих знаменах.

– Я тоже знаю, – твердо сказал Александр.