Читать книгу Наташа Славина - Вера Новицкая - Страница 6

Не всегда, однако, так тихо и уединенно проходили вечера в доме Сольских. Иногда заглядывал кто-нибудь из товарищей Димы или подруг Кати. Чаще других навещал их искренний приятель Дмитрия Андреевича Павел Николаевич Страхов и сестра его, Анна Николаевна, Анюта.

Страхов был преподаватель русского языка в местной мужской гимназии, большой идеалист, пожалуй, даже мечтатель, страстный поклонник поэзии, сам прекраснейший декламатор. Сестра его – недурненькая, приветливая, славная девушка, отзывчивая и живая, без всякой тени рисовки или жеманства.

И брат, и сестра пользовались искренним расположением Дмитрия Андреевича. В числе других частых посетителей был бесцветный и невзрачный юноша Колосов, застенчивый, молчаливый, вечно красневший, тайно и безнадежно вздыхающий по Кате.

Наконец, третий – Петр Афанасьевич Жлобин, еще совсем молодой, но, как выражалась про него Анисья, «молью поеденный», – действительно, на макушке виднелась порядочная лысина, и спереди ему тоже, что называется, «Бог чела прибавил». «Пожалуйте, – ворчливо докладывала Анисья Кате, с величайшим презрением кивая головой в сторону передней. – Пришла эта… ну как его?.. фитюлька-то ваша».

Он был маленький, юркий, какой-то весь лоснящийся и красный. Его воротники вечно подпирали подбородок, непомерно длинные ступни в кричащих желтых сапогах, казалось, появлялись в комнате прежде владельца, а пиджаки, смокинги и жилетки странного кроя придавали ему карикатурный вид. Яркий галстук украшала огромная булавка, многочисленные брелоки звенели на нем, словно бубенчики, и постоянно менялись перстни на мизинце. Ко всему прочему он с неизвестной целью всегда носил на носу монокль, хотя обладал превосходным зрением – субъекты, подобные Жлобину, считают эту деталь признаком высшего шика.

Увидав где-то Катю и пленившись ее красотой, он нанес визит Дмитрию Андреевичу, сумел войти в их дом, как входил во все дома, где были хорошенькие девушки, и открыто записался в ее поклонники. Впрочем, с появлением Наташи симпатии его раздвоились, и, несомненно, бо льшая их часть перешла на долю последней.

– Очаровательна, обворожительна ваша протеже, любезнейший Дмитрий Андреевич. Ундина, то есть положительно Ундина… или нет, Лорелея! Это мягкое золото на голове! Оча-ро-ва-тель-но!.. Вы, mon cher[8], не в претензии, что я так откровенно выражаю свой восторг?

– Пожалуйста, – холодно отозвался Дмитрий Андреевич.

– А только знаете, что я нахожу, друг мой? – разошелся Жлобин, довольно нахально рассматривая Наташу в свой монокль. – Как ни прекрасны эти волоса, но, мне думается, к типу вашей кузины несравненно больше подошла бы стриженая головка, это было бы так пикантно. Не правда ли? А ведь пикантность – это главное.

– Не согласен, – уже раздраженно и несколько возвысив голос, возразил Дмитрий Андреевич. – Самое прелестное в женщине – это женственность, а следовательно, и самым лучшим ее украшением, как присущим только женщине, являются длинные волосы. Женщина стриженая – это нечто противоестественное, оскорбляющее глаз. Но, мне кажется, не довольно ли вообще на эту тему?

– Отсталость, страшная отсталость, mon cher! – не обратив внимания на последнюю фразу, заболтал снова Жлобин и, сделав шаг по направлению к девушке, сидевшей невдалеке от них и повернувшей голову в их сторону при возражении Димы, очаровательно засеменил перед ней ножками. – Ваш покровитель – страшно отсталый, ужаснейший ретроград, не правда ли, мадемуазель Наташа?

– Ее зовут Наталья Владимировна, – значительно отчеканил Дмитрий Андреевич.

– Pardon![9] Да, так вот, я хотел сказать, что ваш покровитель – страшно отсталый: в наш прогрессивный век он совершенно отвергает равноправие женщин, протестует даже против стриженых головок. Ха-ха-ха!.. – очень довольный собственной остротой, сам жезасмеялся он. – Но не верьте ему, мадемуазель Наташа – pardon! – Наталья Владимировна, он совершеннейший профан в этом отношении, как, впрочем, и подобает ученому. Положитесь на мою опытность: когда вы захотите увидеть у своих ножек всю мужскую половину рода человеческого, вы пожертвуете вашими косами. При вашем типе стриженая, вьющаяся головка – это мечта, это греза поэта, это…

– Что будет с мужской половиной человечества, когда Наташа острижется, не знаю, но пока что отдельные представители этой половины и так не прочь рыцарски склонить перед ней колени, – иронически проговорила Катя, несколько раздраженная вниманием, оказанным Наташе.

– Помилуйте, вы знаете, ведь я такой поклонник всего прекрасного…

– Тем лучше, – перебил его Дмитрий Андреевич, видимо, крайне недовольный происходящим. – Раз вы так преклоняетесь перед всем прекрасным, то, конечно, любите и поэзию, а мы вот как раз собираемся заняться ею.

– С удовольствием! Avec plaisir[10]! Поэзия – это так возвышает, точно, знаете… э… э… э… возносишься туда э… э… э… в лазурную высь… – залепетал Жлобин.

– Вот и вознесемся, – холодно проговорил Дмитрий Андреевич, взяв Наташу за руку. – Что ж, может, сегодня и ты наконец прочтешь нам что-нибудь? Пойдем поближе к лампе.

Чтение и декламация стихов служили любимым времяпрепровождением, когда собирался этот маленький кружок. Анюта Страхова читала просто и искренне, как просто и естественно было вообще каждое ее слово, вся ее манера держать себя. Дмитрий Андреевич читал тепло и задушевно, драматические нотки дрожали в его глубоком грудном голосе. Особенно хорошо удавались ему стихотворения Апухтина. Первой вещью, которую в присутствии Наташи декламировал он, было: