Читать книгу Пять историй. Сборник рассказов - Вера Стах - Страница 3

Вечерело. Улицы, обычно переполненные детворой, были пусты. После того, что произошло с несчастной Сайлой Форсстен, родители боялись отпускать вечером детей одних на улицу. И как только темнело, загоняли их домой.

Немолодая женщина, пошатываясь, медленно брела по тротуару. Исхудалое лицо, изрезанное глубокими морщинами, впалые щеки, затуманенные алкоголем глаза. Агнес Форсстен выглядела намного старше своих лет.

Украдкой бросая быстрые взгляды на зашторенные окна соседских домов, она молилась о том, чтобы её никто не увидел, не узнал и не окликнул. Она устала от наиграно-сочувственных речей знакомых и незнакомцев, устала от их пустых ничего незначащих слов и ободряющих прикосновений. К ней подходили на улице, в магазине, в парке, на автостоянке. Куда бы она ни пошла, люди слетались к ней словно голодные стервятники. Каждый житель их захолустного городка норовил вторгнуться в её личное пространство, игнорируя её чувства, её боль. Их губы говорили «ах, Агнес, дорогая, прими наши глубочайшие соболезнования», а глаза молчаливо добавляли «слава Богу, что это случилось не с нашим ребёнком». Лицемерные скоты! Миссис Форсстен бросило в дрожь от неприятных воспоминаний. Тяжело вздохнув, она плотнее закуталась в старый поношенный плащ и ускорила шаг.

Вокруг ни души. За ней следовала лишь мёртвая, безликая тишина. В любой другой день Агнес наверняка отправилась бы в какое-нибудь людное место. Место, где жизнь бьёт ключом. Что угодно, лишь бы наполнить голову звуками. Но сегодня она радовалась их отсутствию, радовалась тишине. Она не давила и не угнетала, а наоборот – успокаивала.

Вскоре женщина увидела ЕГО. Дом Хамида Моланда. Небольшая одноэтажная постройка выбивалась из общего пейзажа, беспардонно нарушая идиллию. Дом выглядел покинутым, безжизненным… и устрашающим. Вместо окон зияли черные дыры-глазницы с остатками битого стекла. Вместо аккуратно высаженных роз – истоптанные кусты. В тусклом свете ночного фонаря алые лепестки растерзанных цветов напоминали капли крови хаотично разбрызганные по газону.

Вздрогнув от представшей картины, Агнес Форсстен прислонилась к близ стоящему дереву, закрыла на минуту глаза. И в памяти тут же начали всплывать непрошенные воспоминания прошедшего утра… Соседи во всеоружии столпились около пустующего дома мистера Моланда. Кто-то позвонил в полицию. Правда, приехавшие по вызову полицейские приняли единогласное решение не вмешиваться и не препятствовать обезумевшей от ненависти толпе. Что, впрочем, никого не удивило, ведь и они понимали, что жертвой могла стать их родная кровь и плоть. Их дочери ходили с Сайлой в одну школу, сидели за одной партой, обедали за одним столом… Отцовский долг оказался сильнее профессионального. И, сжав руки в кулаки, сотрудники правоохранительных органов нехотя вернулись в машину, сожалея о том, что не могут присоединиться к вандалам. В то же время, на другой стороне улицы, в тени деревьев стояла неприметная фигура матери погибшей. Сгорбившись под тяжестью страшного горя, она молча наблюдала за разъярёнными людьми.

И вот Агнес снова здесь. На той же улице, рядом с тем же домом-призраком.

Она достала из кармана плаща плоскую фляжку с водкой и сделала несколько жадных глотков. Закашлявшись, вытерла рот рукавом плаща, после чего убрала фляжку обратно. Её взгляд скользнул по крупной надписи, выведенной старательной рукой миссис Салми на некогда белой двери гаража. Всего одно слово. Одно страшное слово. ПЕДОФИЛ.

Женщина, затаив дыхание, смотрела на красные буквы потухшими глазами. Неожиданно она схватила первый попавшийся камень и, бессознательно повинуясь внезапному порыву, замахнулась и бросила его в сторону дома. Камень, едва задев стену, почти бесшумно плюхнулся на землю. Агнес Форсстен нахмурилась и подобрала валяющийся неподалёку булыжник и, подойдя ближе, со всей силы швырнула его в окно. На этот раз бросок оказался более удачным, раздался звон бьющегося стекла, показавшийся Агнес почти оглушающим в царящей вокруг тишине. Её сердце бешено колотилось в груди от волнения, гулким стуком отдаваясь в висках. Она надеялась, что ей станет легче, что содеянное принесёт хоть каплю удовлетворения, но она не чувствовала ничего кроме пустоты и тоскливой безысходности. Агнес, наконец, поняла, что никто и ничто не в силах вернуть Сайлу.

Её обуяла злость, дикая, необузданная. Но злость не на Хамида, а на себя. Ведь это она во всем виновата. Только она, и никто другой! Если бы только она могла повернуть время вспять, если бы только она попыталась выслушать Сайлу, если бы только… А что теперь? У неё не осталось никого и ничего кроме сожалений. Она сожалела о том, что по глупости забеременела в четырнадцать лет. Сожалела о том, что отдала свою первую дочь на усыновление даже не взглянув на неё. Сожалела о том, что по прошествии тридцати лет не захотела встретиться с ней. Сожалела о том, что не ответила ни на одно её письмо. Сожалела о том, что не рассказала обо всём Сайле. Сожалела о том, что не уделяла ей должного внимания. Сожалела о том, что поверила россказням Петера, а не родной дочери. Сожалела о том, что Сайла не слышала от неё ничего кроме упрёков и обвинений. Сожалела о том, что была ужасной матерью. Сожалела о том, что поняла это слишком поздно. Сожалела о том, что никогда больше не увидит и не обнимет Сайлу. Сожалела о том, что не сможет загладить свою вину. Сожалела о том, что не сможет сказать ей «прости».

Обессиленная, Миссис Форсстен упала на колени и завыла. Громко и надрывно, словно загнанный, смертельно раненный дикий зверь. Её жуткий, леденящий душу вой эхом разносился по пустынной улице.