Читать книгу Человек под маской дьявола - Вера Юдина - Страница 5

Однажды я узнала, что в доме, напротив, в подвале, обитает целая еврейская семья. Меня поразила их отвага – жить прямо под носом у врага, в то время как их собратьев отлавливали словно животных и сгоняли за колючую проволоку. Долгое время, неизвестной семье удавалось оставаться незаметной. Видимо немцам просто не приходило в голову, что кто-то может пойти на такой рискованный шаг. Несколько раз, я видела как мальчишка, один из сыновей пожилой еврейской пары, осторожно оглядываясь выбегает из своего укрытия и отправляется в город на поиск пропитания. Часто он возвращался домой в побоях, и без еды, но в большинстве случаев, его вылазки приносили успех. Я решила помочь ему. Я незаметно ускользнула с кухни и перешла через дорогу. Остановилась в нескольких метрах от тайного входа и стала ждать. Вскоре, в узком лазе появилась маленькая черная головка. Мальчик бегло осмотрелся и выскочил из своего укрытия. Отряхнулся и смело заправив руки в карманы своих потрепанных брюк, пошел по направлению главной улицы. Я последовала за ним.

Отойдя на приличное расстояние от дома генерала, я догнала мальчика и тронула за плечо. Он испуганно сжался, но все же обернулся.

– Чего тебе? – смело спросил он, смиряя меня любопытным взглядом, и видимо он узнал меня, так как лицо его вдруг натянулось, а руки в карманах напряглись. – А, это ты…

Я услышала презрение и ненависть в его голосе. Он знал, что я работаю в доме врага, пусть и не по своей воле. Я протянула ему ломоть хлеба и кусок сыра. Мальчик смерил меня хмурым взглядом, в нем боролось чувство долга перед умирающей от голода семьей и ненависть ко всему что связано с гонителями его народа. После недолгих раздумий, он все же принял решение. Протянул руку, и схватил скудный паек. Быстро пихнул его в карман и собирался уйти. Я остановила его.

– Я могу оставлять для вас еду. В доме генерала много продуктов, думаю, он не заметит. – Я говорила ласково, боясь спугнуть ребенка.

Он нахмурился, недовольно поморщился, но понимая, что получая еду от меня, сможет избежать множества проблем, согласно кивнул.

Я просияла от радости, что хоть как-то смогу помочь этим несчастным людям.

– Каждое утро, я буду выносить вам корзину с провизией, и оставлять в разрушенном доме, справа от вашего убежища. Корзинку буду забирать вечером. Если вдруг вам понадобится что-то еще, просто оставь в корзинке записку.

Мальчишка кивнул и мы разошлись. С того дня, я стала пособницей евреев. Каждое утро, я собирала скудный паек для неизвестной мне еврейской семьи. В него входило: несколько отварных яиц, бутылка молока, хлеб, и глиняный горшок, с оставшимся после ужина жаркого или супа, когда появлялась возможность, я докладывала в корзину сыр, творог или масло, но часто делать этого не могла, так как в нашем доме кисло-молочные продукты были такой же редкостью.

Утром, вынося мусор, я относила корзину с едой в уговоренное место, а вечером, отправляясь за молоком, корзину забирала. Делала я все это настолько незаметно, что ни разу не привлекла внимания Рихарда или охраны.

Однажды в корзине я нашла золотое украшение. Кулон на золотой цепочке, в виде розы, с инициалами «О.Ф.». Я вернула украшение с утренней посылкой, в записке написала, что благодарностью будет здоровье неизвестной мне семьи. Больше подарков они не присылали.

Так продолжалось почти месяц. Тогда я еще не знала, обо всех ужасах, что творились в гетто, и не могла понять истинной угрозы, нависшей над неизвестной мне семьей. Я слышала, что немцы сгоняют евреев, но не могла поверить, что положение несчастных настолько ужасно.

В один из дней, когда я по привычке пришла в уговоренное место, для того чтобы забрать пустую корзинку, я обнаружила ее нетронутой. Сердце мое кольнуло дурное предчувствие и я решительно направилась прямо к тайному входу в убежище. Стоило мне проскользнуть в узкий проход, скрытый руинами едва не развалившегося здания, как я сразу почувствовала дурной запах. Я не смогла опередить его природу, он не был мне знаком. Но едва я спустилась по узкой лестнице вниз, в самую глубину подвала, как этот запах мгновенно обрел свои черты – это был запах смерти, смесь крови и пороха. Вся семья лежала грудой сваленная в темном углу, в луже крови. Женщина, мужчина, три девочки и грудной малыш. Все вместе они напоминали одну бесформенную кровавую массу. Зажав рот рукой, сдерживая рвотные позывы, я выбежала из этого ужасного места. Оказавшись на воздухе, я глубоко задышала и почувствовала, как слезы обожгли щеки.

Вернувшись в дом, я спряталась в своей комнате и проплакала несколько часов подряд, до наступления сумерек.

Когда стемнело, я привела себя в порядок, несколько раз умывшись холодной водой, надеясь снять припухлость глаз, и вышла на кухню.

Ужин был готов вовремя, но находясь в состоянии апатии, я сожгла отменный кусок свинины, и не доварила картофель. Наспех сервировала поднос и позвала Рихарда. Когда Рихард унес поднос с едой в столовую, я занялась приготовлением чая, Генрих был любителем чайных церемоний, которыми заболел в путешествии по восточным странам, и я должна была четко следовать записанным на листок бумаги инструкциям, чтобы не разочаровать его.

Все уже было готово, когда дверь на кухню распахнулась и на пороге появился разъяренный Генрих. В руке он держал блюдо со своим ужином. Я мало знала этого человека, и тем более никогда не видела его в ярости. Поэтому замерла на месте, не понимая чего от него можно ожидать.

Не долго думая, он замахнулся и тяжелая тарелка, с нетронутой едой, полетела в мою сторону. Я успела поднять руку, тарелка с треском врезалась в локоть, обжигая резкой болью и с грохотом упала на пол.

– Картошка сырая! – грозно проревел Генрих, сверкая глазами.

Я почувствовала, как земля уходит у меня из-под ног, и мир вдруг перестал вращаться. Я поняла – вот он мой час. Хозяин не доволен, и меня ждет наказание. Вся жизнь промелькнула у меня перед глазами, детство, семья, друзья, Соня… Я вдруг вспомнила о сестре, которую никогда больше не увижу.

За спиной Генриха, я заметила Рихарда. Он стоял в шаге от него, и злобно усмехался. Словно преданный пес, он предвкушая расправу, ждал команды хозяина, готовый в любую минуту сорваться, подлететь ко мне и разорвать на мелкие кусочки. Но вопреки моим самым страшным ожиданиям, Генрих лишь недовольно нахмурился.

– Ты можешь успеть исправить свою ошибку, пока я еще не сильно голоден, – бросил он, и вышел.

На лице Рихарда отразилось недоумение, хозяин сменил гнев на милость. Рихард едва язык не прогладил от разочарования, вновь смерил меня взглядом: означающим – просто еще не время. И покорно поспешил за Генрихом.

Через час я вновь сервировала поднос, предварительно проверив все на вкус, и позвала Рихарда. Вторая попытка увенчалась успехом, я приготовила чай, и прибравшись на кухне ушла в свою комнату. Только там, я заметила, что моя одежда, насквозь промокла от липкой крови. Я стянула платье, оставив его болтаться на поясе и подошла к зеркалу. Кровь уже остановилась, но на коже виднелся глубокий порез, вокруг которого корочками торчала засохшая кровь. Я оторвала кусок от висевшего на гвозде полотенца, и попыталась смыть кровь холодной водой. Было невыносимо больно, но собрав все силы, я закусила губу, едва сдерживая слезы.

Скрипнула дверь, я обернулась. На пороге стоял Генрих. Я машинально закрылась руками, надеясь скрыть от него свою наготу, но он не обратил на это внимания. Взгляд его был направлен на рану – последствия его ярости. Генрих подошел, осторожно взял за руку, поднес к губам и поцеловал мой локоть. Я вздрогнула. Он посмотрел мне в глаза, и я не могла отвести от него взгляда. Я не могла понять, боюсь ли этого страшного человека, или мне все равно, что он со мной сделает.

Генрих забрал у меня тряпку, осторожно окунул в воду, и начал старательно смывать следы крови. А я продолжала неподвижно стоять, не отрываясь глядя на его склоненную голову. Когда он закончил, я быстро натянула платье, и застегнула пуговицы до самого ворота.

– Анни, – тихо назвал он мое имя. Он впервые назвал меня по имени. – Я не хотел сделать тебе больно… Прости… С завтрашнего дня, ты можешь спокойно передвигаться по городу.

Он протянул мне какую-то бумагу, увенчанную пафосным гербом и чужими печатями, и вышел. Что это было? Жест проявления милосердия? Нет! Таким образом он просил у меня прощения, намекая на незаслуженно оказанное доверие. Он ушел, а я долго стояла перед дверью, не зная как его понимать…