Читать книгу Следы войны… Рассказы - Верона Шумилова - Страница 5

Крепко вцепившись за мамину руку, Оксанка боязливо шагнула в серые ворота концлагеря. Она впервые видела землю, опутанную в несколько рядов колючей проволокой, за которой, как ей рассказывала мама, когда-то жили и умирали люди, страдая от ран, пыток, голода и холода.

Сейчас сторожевые вышки уже никому не грозили пулеметным огнём, на территории лагеря не блуждали тысячи теней, одетых в полосатую форму, и не рвались, удерживаемые мучителями, откормленные немецкие овчарки.

Все же ей было страшно.

Справа, у самой дороги, выстроились в ряд виселицы. Их было много. Эти страшные деревянные чудища когда-то убивали невинных людей, затягивая на их шеях тугие веревочные петли. Эти петли висели и сейчас, покачиваясь на лёгком ветру, и нагоняли на неё ужас. Возле виселиц – цветы. Кто-то привязал красные гвоздики к перекладинам, столбам и даже к петлям, и они, словно капли свежей крови, алели вверху печально и безмолвно.

В болезненный комочек сжалось сердце девочки, но она не промолвила ни одного слова, лишь крепче вцепилась в мамину руку, холодея всем худеньким неокрепшим тельцем.

«Мамочка… Родненькая… Пойдём домой… Мне страшно…» – хочет она сказать, чувствуя, что слабеет, но не смеет: вокруг гнетущая тишина и снующие, словно призраки, безмолвные люди. В её маленькой горячей ладошке часто подергивается мамин холодный палец.

Вот и блоки, где когда-то ютились изможденные от голода и непосильного труда пленные. Блоков было много: французский, английский, польский, русский.

Вошли в русский блок. Поведя вокруг глазами, Оксана затаилась, лишь гулко билось её маленькое испуганное сердечко. Здесь, в этих бараках, с цементным выбитым полом и нарами в несколько ярусов, страдали и умирали советские люди, её земляки. Среди них были и дети. Их тоже фашисты не щадили. Не щадили детей, таких же, как она, Оксана Ивкина, добрых, нежных, хрупких и чистых, никому ничего плохого не сделавших за свою короткую жизнь! За что казнили? За какую их вину?

Оксана по-детски страдала: остро, глубоко, не умея ещё самостоятельно прогнать эти тяжкие мысли. И к маме и папе не могла обратиться за помощью: здесь говорить было не принято.

Девочка расширенными глазами рассматривала всё вокруг. Чуть дальше, под стеклом, куча ребячьей обуви: туфельки синие, черные, белые, коричневые; такие же ботиночки и сандалии. Вон туфелька с бантиком, почти новенькая, а чуть дальше – ботиночек с красным шнурком, рядышком – крохотный башмачок с мягкой подошвой. Тут же были и куклы в разноцветных платьицах и сарафанах с широко открытыми удивлёнными глазами.

Оксана, еле удерживаясь на ногах, глотнула подступивший к горлу комок, но он снова подкатывался и мешал дышать. Ей уже хотелось плакать, хотелось тут же покинуть этот печальный кусочек земли, на которой когда-то творились такие страшные преступления, но она шла за мамой дальше, к следующей витрине, где толпились, как и везде, молчаливые люди. Не будь маминой руки, тут же свалилась бы под ноги уставших и обессиленных от увиденного посетителей.

Через нескольких минут она стояла возле кучи очков и, подавляя все усиливающийся страх, рассматривала их: большие, средние, маленькие; коричневые, жёлтые, светлые. Как их много! Круглые и вытянутые, с выдавленными стеклами, с треснутой оправой… А вот старые-престарые, с толстой засаленной верёвочкой сбоку. И рядышком – маленькие, словно игрушечные…

Прижавшись к маме, Оксанка протяжно всхлипнула, но крик в себе задержала. И он, этот детский крик, бился в её груди и всеми силами рвался наружу, чтобы в один миг разорвать непонятную тишину. Еле различала впереди идущих людей. Многие толпились, вытирая слёзы, у следующей витрины. Девочке показалось, что она очень долго идёт к ней, тянет своё тельце, тянет из самых последних сил. Вот они с мамой протиснулись вперёд, и Оксанка подняла отяжелевшие веки: под большим чистым стеклом лежали женские волосы. Огромная куча! Целая гора! Чёрные, каштановые, седые, прямые и кудрявые, короткие и длинные, а на самом верху, поперёк, вытянулась во всю свою красу и длину толстая коса яркого золотистого цвета.

Оксана вскрикнула, обеими ручками схватилась за маму и спрятала лицо в её платье. А через несколько секунд уже кричала, захлёбываясь обильной слюной и кашлем.

Подполковник Ивкин схватил дочь на руки и, прижимая к груди, просил её успокоиться. Но она кричала, дёргаясь худеньким тельцем. Наконец, притихла и безвольно обвисла на сильных отцовских руках.

Девочку привезли домой и уложили в постель. Ночью она бредила, стонала и просила маму побыть с ней рядом. Мама садилась на кровать, гладила её горячую головку и тихо плакала, проклиная все войны и все концлагеря, куда они так опрометчиво привезли свою впечатлительную дочь. Оксана изредка открывала затуманенные глаза, смотрела в потолок и бессвязно твердила что-то о детских туфельках, о красивой косе. Мама целовала её худые ручки, покрытый испариной лоб, просила успокоиться и уснуть. Девочка послушно закрывала глаза и снова что-то шептала спекшимися от жары, сухими губами. Затем засыпала.

Ей снились качающиеся в красных гвоздиках петли виселиц у дороги, детские туфельки. Ей снилась роскошная коса цвета спелых пшеничных колосьев.

На следующий день её увезли в военный госпиталь. Врачи, осмотрев девочку, поставили диагноз: тяжелое нервное потрясение.

Все окружили Оксанку заботой и вниманием, и она медленно поправлялась. Через неделю её уже посещали ученики и учителя, помогая в учёбе. Вскоре она бегала по госпитальному саду и кормила рыжего пушистого котёнка Тимошку.

День сменялся ночью, а зима – весной. Оксанка давно поправилась и, казалось, забыла навсегда о концлагере. Она увлеклась музыкой, и часто из распахнутых окон квартиры Ивкиных звучали мелодии Шостаковича, Баха, Шопена.

– Как играет, а? – Виктор Петрович восхищенно смотрел на дочь. – Жажда жизни и здоровья заложена в человеке, и он должен сам побороть в себе страх. Смотри на Саночку. Молодчина и только!

– Да-а-а, наша дочь способная. С болезнью справилась, пусть даже с трудом. Учится хорошо, увлечена музыкой.– Наталья Ивановна подошла к мужу, обняла его за плечи. – Молодому всё просто.

– Существует одна хворь, против которой нет никаких лекарств, – это старость. А у неё всё пройдет бесследно. Я на это надеюсь. И о концлагере забыла.

– Тс-с-с-с! – приложила к губам палец Наталья Ивановна, испуганно взглянув на дочь. – Ни-ни! Никогда!

Виктор Петрович кивнул головой:

– Понял. Об этом никогда. И о войне тоже…

– Тс-с-с-с…

Оксана играла с упоением. Ее тонкие пальчики бегали по клавишам, извлекая изумительной красоты звуки. Вальс Шопена заполнял всю комнату и через открытое настежь окно вырывался во двор, собирая вокруг восхищенных слушателей.

Она играла, забыв о прошлой трагедии, исцеляясь душой и телом. А возвращение через два года на Родину помогло ей окончательно избавиться от страшных воспоминаний о концлагере.