Читать книгу Веста - Вероника Мелан - Страница 3

– Вы установили слежку за объектом?

Глава моей новой службы безопасности кивнул. Эти ребята из отдела «Четтер» – лучшие из лучших, и таких можно нанять только за очень большие деньги. Я поручила им дополнительную миссию – отслеживать Кей Джея, доложить мне, если он попадет в «трудную ситуацию».

Зачем? В качестве благодарности. С момента «погони» прошла неделя – я завершила практически все, что хотела, я выполнила все задачи, которые запланировала на этот год. У меня в Пайнтоне всего две недели и лишних полмиллиона долларов, которые я не смогу забрать с собой.

А благодаря кому я все еще живая? Верно, благодаря тому, кто мокнул меня лицом в грязь и не пожал напоследок ладошку.

Могу я сделать для него доброе дело?

До тридцатого сентября – дня, когда я должна буду покинуть это место, – ровно четырнадцать дней. Я здесь – на Уровнях – почти год. Все, как говорила старая бабка Варви.

И всякий раз, когда я думала об этом, всплывал в воображении наш с ней последний диалог.

* * *

Терран – родной мир Весты. Село Катлан.

Позади горелые избы. Черная копоть домов, запах жженой плоти, дерущий горло дым, все еще тлеющие угли.

Все погибли – всех сожгли. Кого не сожгли, резали живьем, спасающихся от нападения. Поганые Туры, выродское племя…

Обугленные руины, просевшие крыши и лежащие на земле тела. Я не могла на них смотреть, я вообще перестала что-либо видеть и соображать. Горе. В то утро, вернувшись из леса, куда сбежала после ссоры с Гринем накануне, я сполна познала вкус этого слова. Горе. Я стала его живым, ходящим на двух ногах воплощением.

Все отмучились. Моя семья: мать, отец, два брата – старший и младший. Остальные селяне.

И я орала, как сумасшедшая, как свинья перед бойней, я выла так страшно, потому что боялась остатков расколотой изнутри себя.

Там, среди домов, я провела в беспамятстве сколько-то часов – кажется, мой разум временно покинул меня.

Помню только, как, шатаясь, уже под вечер, я отправилась в лес.

До сих пор не знаю, зачем. Но именно там я встретила сумасшедшую отшельницу Варви.

Как оказалось – совсем не сумасшедшую.

– Ты пройдешь через эту Дверь, – причитала она, качаясь, – ты пройдешь. Я уже не смогу, старая…

– Какую Дверь?

Оказывается, Проход в иной мир они с дедом Агапом нашли почти десять лет назад. И с тех пор исследовали его. Колдовали над «парящими в воздухе» символами ввода, подолгу корпели над расшифровкой, поняли лишь некоторые. А потом пришли люди в серой одежде с белой полосой на боку. Пришли и сказали, что, если Варви или Агап поделятся местонахождением Двери с кем-либо еще, то долго не проживут.

И они не делились. Однако попытки понять устройство таинственного коридора не оставили, и, оказывается, Агап ходил туда не раз.

– Всякий раз он проводил там год. И возвращался, как говорил сам, за сутки до того, как ушел. Мы так и не поняли, почему год – не научились вводить дат, но поняли, что в чужом мире, чтобы вернуться нормальным, нужно умирать, иначе временной круг. Он сам один раз попался, мучился сильно… Ты пойдешь туда, слышишь, ты пойдешь… А потом спасешь всех… И моего Агапа…

Ее деда убили в селе этим утром. Он ушел за свежим молоком, а назад не вернулся.

До Варви Туры не добрались – слишком далеко в чащу. Я же дошла до нее случайно – наверное, хотела повеситься на ближайшем суку или, чтобы меня разодрали волки. А, может, вела вдогонку Турам ярость – теперь не распознать.

– Если пройду, вернусь за сутки до того, как все случилось?

– Да! Но проживешь там год…

– А умереть надо какого числа?

– Да, ты слушай, у меня мало времени… я все расскажу…

Последние слова Варви договоривала сипящим голосом. Успела отыскать карту, куда идти, нарисовала делью[1] на коже несмываемый странный знак – сказала, после смерти он приведет обратно, иначе затеряюсь.

И испустила дух. Прямо на месте, где сидела, – остановилось сердце.

В ту ночь я впервые осталась в целом мире одна и больше не была уверена, что явь, а что сон.

Помню, неспособная оставаться рядом с телом старухи, я вышла на крыльцо и побрела прочь от дома. Но подкосились колени – сколько-то я ползла по хвойному ковру на карачках, потом лежала, чувствуя, как остывает земля.

И только после этого уже под луной развернула карту.

Так я попала в Мир Уровней. Почти год назад.

* * *

Пайнтон.

Теперь у меня большой дом. Не мой – Фредерика. Того самого извращенца, который составил пресловутое завещание и который любил, чтобы его звали «пупсиком». Фредерик был здесь моим «мужем» – нелюбимым (этот факт я от него тщательно скрывала), но оказавшим мне огромную помощь и поддержку в те времена, когда, впервые оказавшись в незнакомом городе и мире, я вынуждена была воровать еду. Чтобы выжить. Но вспоминать об этом сейчас не хотелось.

Вечерело.

Я заперла на замок спальню почившего мужа и больше в нее не заходила – незачем. Что случится с его вещами? С этим домом после того, как я уйду? Я не знала. Кто-нибудь когда-нибудь заметит, что хозяева отсутствуют, заявят об этом в агентство недвижимости, то запросит документы у землевладельцев – то есть у Комиссии.

Поразительно, как много терминов и понятий я не знала, когда только явилась с Террана. Все стало для меня вновьё: гладкие дороги, транспорт, местная одежда, электричество, высокие дома из камня и стекла. Я – Веста Керини, обычная девчонка, всю жизнь прожившая в селе другого мира, понятия не имела даже о стеклянной посуде. Потому что в нашем доме имелась только деревянная.

А сейчас тянула из бокала вино.

Я изменилась. Сильно.

Сколько всего мне пришлось изучить, чтобы понять местный уклад, распознать, что здесь опасно, а что нет, разобраться с функционалом незнакомых вещей? Миллион часов? Каждую секунду суток, проведенных здесь, я впитывала, запоминала, сравнивала, трогала, анализировала. У тех, кто прибыл сюда «нормально», то есть по приглашению, как мне потом рассказали, было неоспоримое преимущество – время. Годы, чтобы переходить с Уровня на Уровень.

У меня же времени было очень мало. Приходилось использовать его с пользой.

Зачем я попросила отыскать мне фото Кей Джея? Еще и заплатила за это много.

Мои спецы нашли только одно, сделанное будто на документ – в анфас. И теперь я смотрела на лицо того, с кем неделю назад провела «славную ночь» как будто впервые – тогда было не до того.

Красивый мужик, жесткий. Битый не то войной, не то жизнью. Однако зрелость и шрамы добавляют таким лишь привлекательности, как присыпка из свежей пакши черному хлебу. А глаза спокойные, умные, холодные. Очень похожие на мои нынешние.

Кажется, жизнь била нас схожим образом.

Вина не бывает слишком много, если много вины. У меня вины море – через край. Но благодаря Варви остался призрачный шанс все исправить.

Через две недели.

Что остается тому, кому предстоит долгое ожидание? Правильно – нырять в воспоминания. В большинство из них нырять не хотелось, но в некоторые – да.

* * *

Терран. Катлан.

(Abel Korzeniowski – First Kiss)

Мама звала меня Вестушкой, отец – Вестой, младший брат Висой, старший – Вархушкой. Дразнил именем болотной жабы с темными полосками. Незло, впрочем, просто любил посмеяться.

Мать говорила, что я такая – темноволосая – дана им для познания любви ко всему сущему. Отец ворчал, что над семьей пошутила туманная дева – подменила младенца. Потому что у Киреев не рождаются темные дети, только светлые или, на крайний случай, русые. Я же – с волосами черными, как крыло Диптра, – явилась словно от Туров.

И сразу стало ясно, что замуж меня в родном селе не пристроить. Никто не возьмет в жены чернявку.

Но объясните это ребенку. Как любой ребенок, я верила в хорошее, даже когда подросла. Ведь мужал рядом статный и могучий Гринь – соседский сын, старший из трех. И я млела от его широких плеч, серьезного лица, позже светлой щетины, покрывшей подбородок. Он казался мне деревом, под которым можно укрыться от непогоды – такое не сломить ни грозе, ни урагану.

А что до моих волос? Ну и что, что темная?

Я училась покорять его другим: умом, остротой языка, ловкостью. Рыбачить научилась вперед мальчишек, охотиться тоже, семью вместе с отцом начала кормить в десять. И Гринь на меня смотрел – с удивлением, с любопытством, – пусть не так, как хотелось, но смотрел. Я верила – любит. Просто молчит. Кому хочется делиться тайной, что влюбился в чернявку? Он все всем признает, когда придет свататься; жители поймут. Самая ловкая девчонка на селе и самый красивый парень – ладная пара.

Я ждала.

Ждала, когда мне было двенадцать, четырнадцать, затем семнадцать.

Как-то мы бегали всем кагалом наперегонки до леса, и я пришла первой. Потная, возбужденная, жаркая, стояла прислонившись к стволу дерева, дышала. А Гринь – вторым. Догнал, ступил близко-близко – так не подходят к чужим. В тот редкий момент я уловила запах его кожи, напиталась им до затменья в голове, видела, что сейчас поцелует… Но пригнал запыхавшийся Кожан и испортил нам идиллию. Поцелуй не случился.

Однако в тот день я уверилась: наша любовь – правда.

И неважно, что Гринь молчит, а местные девки, с детства меня презирающие за «мальчишество», сплетничают про него и Эльну. Какая еще Эльна? Я! Это у меня грудь стоит лучше, у меня задница крепче, у меня ноги резвые, как у кобылицы…

Я ждала. Да.

Ждала.

А накануне пожара Гринь посватался к Эльне – пришел к ее родителям, попросил руки дочери.

Мои мечты раскололись тихо. Без слез, без внешних проявлений, без звуков.

Вечером я ушла в лес, чтобы спать под любимой сосной, сквозь ветви которой проглядывали звезды. И мысленно бушевала, ссорилась и вздорила с тем, кто предпочел меня другой. Обзывала его дурным ишаком и слепым Тху. Плакала.

Мне было двадцать. И все двадцать лет я хранила для него свою целостность.

* * *

Она не пригодилась Гриню.

И не пригодилась Фредерику, который ее, кажется, даже не заметил, навалившись на меня впервые. Кстати, его первый раз «сверху» стал последним. Нет, секса он желал часто, но ввиду его старческой немощности и прогрессирующей болезни суставов, быть «скакуном» весь оставшийся год приходилось мне.

Вот как все повернулось.

Я так и не познала ни настоящей любви, ни ласки. Ни трепета от мужских прикосновений, ни нежности, ни бережного обращения. Одни извращенные фантазии старика, чья крыша поехала, как сказали бы у нас в селе, «еще лет двадцать назад».

Что толку себя жалеть? Я получила от Фредерика главное: еду, питье и крышу над головой. Учитывая, что навыками местных профессий я не обладала, а на полноценное обучение не имела времени, мой супруг стал для меня тем самым «деревом», которым не стал Гринь. Гниловатым, правда, деревом, трухлявым. А я под ним распутной девой – только мне все равно.

Моя семья будет жить. Снова. Будет сверкать чумазыми пятками по пыльным дорожкам маленький Крошка и старший Атон. Будет опять дразнить меня жабой и болотной девой – пусть. Будут тлеть костры у полей; будет растекаться и мешаться с вечерним туманом дым. Еще встанет над Катланом другая заря – не кровавая.

Кажется, я прикончила всю бутылку и опьянела так, как никогда раньше.

И все смотрела на лицо Кей Джея – его открытое на экране фото.

«Лучше бы такой, как ты, стал моим «деревом»». Человек, с которым не страшно, спокойно, надежно.

С ним было бы надежно – я откуда-то это знала. Не случись в его прошлом некая темная история, выбившая из глаз всякое тепло.

Только пустое – мне больше не до мужчин, не в этой жизни точно. Если получится спасти родных, я проживу эту жизнь незамужней, выберу ремесло по душе. Обязательно схожу на поклон к бабке Варви, расскажу ей про мир за дверью, поделюсь тем, что узнала. Глядишь, попрошусь в ученицы. Будем с ней вместе и Агапом изучать Коридоры…

На этом месте я прервала себя – нельзя рассказывать, что она отправила меня туда. Если расскажу, она поймет, что поделилась про Дверь, и снова умрет – ей ведь обещали люди в серебристой одежде. Теперь я знала, кто это был, – Комиссионеры. Колдуны, заправляющие тут всем.

Ладно, обойдусь.

Тайны хранить я умею.

Лишь бы все жили.