Читать книгу Праздник Дрейка - Вероника Мелан - Страница 7
Досрочный Переход
ОглавлениеОт автора: этот рассказ – мой эмоциональный ответ на роман Шеррилин Кеньон «Танец с Дьяволом». Одной из двух книг в моей жизни, заставивших меня плакать.
Она выглядела обычной, на первый взгляд «ничего особенного». Робкая девчонка, как и все, кто входил в это крыло, потерянная, что нормально для людей, попавших на закрытую территорию Комиссии.
До того, как она вошла, Стейн Реннер-Эст – начальник Отдела Переходов – скучал. Читал сводки новостей в плывущей по воздуху ленте, скроллил графики энергетических всполохов – его любопытство привычно искало, за что бы зацепиться. Отдел тихий, почти стерильный – Право на досрочный Переход люди запрашивали крайне редко, не тянули сложный процесс. Боялись его.
И правильно делали.
Шутка ли, проверить себя на соответствие фону следующего Уровня, когда недонабрал опыт? Проверка болезненная, для физических тел людей жесткая; нужна веская причина, чтобы сунуться сюда.
Эта сунулась.
И чем больше сокращалась от ее неуверенных шагов между ними дистанция, тем больше он о ней знал: имя, рост, вес, место проживания, регистрации, заработки, штрафы – последние два пункта, кстати, отсутствовали. И если со штрафами все было понятно, то почему за последние три месяца у Эбби Кэндис – обладательницы странного и несуразного имени – отсутствовали доходы? Любопытство Стейна лениво колыхнулось.
«Эбби». Ладно, с именем он был согласен – худая, волосы светлые, кожа белая, тонкая. Но «Кэндис»? «Конфетного» в ней не было ничего (*игра слов при переводе с англ. – здесь и далее прим. автора) – ни цвета, ни запаха, ни яркости, ни вкуса. Скорее, Эбби Кэндис напоминала ему мятый лист бумаги, очень тонкий, похожий на копирку.
Навстречу он вышел, привычно сложив руки на груди.
Его вид пугал. Любой Комиссионер пугал человека фоном, способностями, умением видеть насквозь и воздействовать на расстоянии. Эта тоже смотрела на него со страхом, но вперед двигаться продолжала. Он знал, что она видела – крепкого мужчину в серебристой одежде, не перекачанного, но жилистого (это чувствовалось и под одеждой), выше ее на голову, с внимательным взглядом-сверлом. Обманчиво-мягкого внешне, но жесткого, если копнуть внутрь на сантиметр. Они все были такими, Стейн не исключение. Русые волосы, приятное лицо, если приятным вообще могло быть лицо с глазами, которые светят потроха насквозь. Жестковатый рот, прямой нос, мужественная линия челюсти. И, если бы не вежливая улыбка, застывшая на его губах, она, возможно, вообще до него не дошла бы.
– Чем могу помочь? – спросил он, намеренно упустив приветствие. Быть может, девчонка заблудилась (маловероятно, но всякое бывает), быть может, свернула не туда – мало ли.
– Здравствуйте. – Ее голос тихий, как и вид. – Я хочу попросить… о праве… на Переход. Это здесь?
Значит, все-таки к нему.
– Здесь.
Он иногда любил гадать, зачем люди совались в этот отдел, что двигало ими, знающими, что будет больно? Безответная любовь? Навалившаяся после раннего Перехода близкого человека разлука? Скука на текущем Уровне?
На скучающую Эбби не походила. На влюбленную, как ни странно, тоже. Потеряла ценные бумаги, деньги, которые вор унес «наверх»? Бросила подруга, просто проснулось любопытство «а как оно там, дальше»?
Глаза темно-серые, большие, но Кэндис казалась ему выщербленной, странно-выскобленной изнутри. Выгоревшей, но без пепла, побелевшей после того, как этот пепел смело в сторону ветром – странная ассоциация. Эст – именно этим именем его чаще всего называли коллеги – считывал ауру напрямую. И она ему неуловимо не нравилась. Ненормальная, слишком ровная. Обычно люди более эмоциональны.
– Что вы знаете о процессе досрочного Перехода?
Молчание.
– Только то, что он возможен.
«Кто ей об этом сказал?»
– Возможен. Но он чреват смертью.
«Если вы не прошли ситуации, которые должны были пройти, если не набрали необходимый опыт, формирующийся на основе сделанных вами выводов и принятых решений, вы не претерпели энергетические трансформации в нужном объеме. И значит, не будете соответствовать вибрации следующего Уровня» – он мог бы все это ей объяснить, рассыпаться, как соловей, или же прочитать нудным голосом наизусть из устава.
Но она просто кивнула.
– Мне подойдет.
Сказала это так, будто на сдачу в супермаркете он предложил ей жвачку.
Подойдет…
«Знаешь ли ты, как будешь болеть и корчиться от каждой волны, которую я буду вливать в тебя? Мужики не выдерживают…» Соответствие вибраций – необходимое условие для перехода. Приглашение «наверх» не просто бумажка. Оно не приходит абы кому угодно, но люди едва ли догадывались, насколько математически точно все должно соответствовать.
– У тебя еще есть шанс уйти. Иначе будет больно.
Он был разговорчив. Ему было скучно.
– Я… буду пробовать.
Какое-то время они смотрели друг на друга; Эст удивился тому, что нутро у нее больше не дрожит – зачах вырабатывающий энергию мотор.
– Ты обедала?
В ее взгляде мелькнуло удивление, почему-то растерянность.
– Н-нет.
– Вода?
– Один стакан.
– Пей еще.
Он указал ей на кулер и снова удивился тому, что Эбби на него не смотрела – как будто на него, но как будто мимо. Как будто вообще мимо этого мира.
Что ж, если она хочет собой рискнуть, ему нет до этого дела. Выживет – выживет. Перегорит – перегорит.
Когда она двинулась туда, где на тумбе-подставке стоял бутыль с водой, приготовилась пить, он пояснил:
– Сядь на кушетку после. Я подготовлю оборудование. Позову.
Что ж, хоть какое-то развлечение на сегодня. Смотреть, как корчатся человеческие составляющие под прессом Комиссионерского фона, интереснее, чем читать статистические данные других отделов.
Стейн принялся бегать пальцами по клавишам широкого пульта; загорелся экран. Зажужжал, набирая обороты, встроенный в стены поглотитель D-лучей, ему тихо завторил излучатель-стабилизатор фонов.
«Мошка, насаженная на электрическую сетку» – именно эта ассоциация пришла ему на ум. Именно это он увидит в следующие пять минут.
* * *
Спустя несколько минут она сидела напротив, разделенная с ним узким столом и прозрачным экраном, который видел только Стейн.
– Готова?
К этому нельзя стать готовым – не к подобному объему боли, – но он должен был вопросом ознаменовать для нее «старт».
– Да.
Не ответ, шепот губ.
– Тогда начинаем.
И он собой – Эсту не требовалось оборудование – начал нагнетать для нее измененное вибрационное состояние, соответствующее фону следующего Уровня.
Девчонка вздрогнула. Сжалась. Ее нервные окончания моментально наэлектризовались – «первая волна дошла». Самая мягкая, пробная. Коснулась человеческой кожи, мышц, клеток, влилась в чужое тело и там расплылась.
Стейн же читал данные с экрана: пульс учащенный, но в пределах нормы, сердце функционирует нормально, легкие тоже. Не то, чтобы ему требовалось это знать – реанимационная помощь в случае отказа систем при Досрочном Переходе не предусматривалась, – но он любил понимать, чувствовать течение процесса. Сосуды головного мозга чуть расширены – скоро они начнут спазмировать, когда первая волна сменится третьей.
– Просто дыши, – посоветовал он сквозь невидимую перегородку.
Эбби втянула воздух, вытолкнула его назад.
Пошла вторая волна.
Он знал, как это ощущается – клетки начинают гореть. Внутри расплывается болезненная клякса, занимает собой все пространство, на пике, длящемся пару секунд, лишает способности двигаться, мыслить – остаются только рефлексы. Нервные окончания, не привыкшие проводить иной вибрационный фон, плавятся, как провода старой проводки.
«Зря ты пришла».
«Наполнение 10 %, – сигнализировал экран, – 11 %, 12 %…»
Ей все больнее – Стейн, содержащий излучения всех уровней сразу, наполнял ее собой. Старался мягко, без ударов. Все ждал, что сейчас начнутся стоны (у иных с первой секунды визги, ор, слезы, судороги), но белокурая Кэндис стойко молчала, только бледнела, плотнее сжимала губы.
«Она привыкла к боли», – подумал он невпопад и зачем-то запросил скан ее эмоционального состояния. Удивился, получив ответ: агрессия почти нулевая, неадекватность минимальная, риск психологического срыва низкий. Вроде бы все хорошо. Но что-то ему не нравилось.
Следующая волна – Эбби накрыло плотнее. Он проникал в нее, как и во всё в этой изолированной комнате, подобно радиации – от Эста ни спрятаться, ни скрыться. «Голый» фонящий Комиссионер – это галогенная лампа, льющая вовне поток измененных по структуре протонов. Это куда хуже радия, хуже полония. Если бы он сбросил сейчас с себя всю защиту, она бы спеклась очень быстро. И потому дозирование до микрона, чтобы не сбить чужую систему, чтобы максимально не нарушить ее.
Ни звука по ту сторону стола, лишь сбоит чужое дыхание, лишь сжаты в кулаки ладони и вид, как будто подушка кресла теперь покрыта гвоздями.
«Больно, я предупреждал», – сообщил он глазами. Эбби привычно смотрела не на него, насквозь, и Эсту опять подумалось, что глаза у нее выцветшие – не радужки, но взгляд. Ей все хуже, все больнее. А он никак не мог найти то, что скребло его по затылку невидимой лапкой.
«Кислородное насыщение в норме, электрическая проводимость соответствует текущему моменту» – куда он не посмотрел?
Когда она в первый раз зажмурилась от агонии – очередное «вливание» обожгло ее на пике лавой, – Стейн спросил:
– Ты его любишь?
«Это все стоит того?»
Открыть глаза стоило ей усилий. Понять его вопрос еще больше.
– Кого?
– Того, к кому идешь?
– Я…
Он специально придержал накат, чуть усмирил собственный фон – хотел услышать ее ответ.
Эбби выдохнула. Почувствовала, что ей позволили дышать, что ее отпустило.
– Нет, – отозвалась, когда поняла, что вопрос Комиссионера без внимания оставить не получится. – Я никого… не люблю. А хочу увидеть этого человека…
И она трясущейся рукой достала помятый посередине прямоугольник картонной визитки.
Ему не нужно было приближаться, чтобы считать данные.
«Арчер Делавер». Физический возраст около тридцати четырех земных лет, внешний вид, телосложение… – все крайне обычное, даже заурядное. И да, действительно, он находился сейчас там, куда она столь упорно стремилась попасть, на следующем Уровне.
– Зачем?
Ему необязательно было спрашивать, но вперед вела интуиция.
– Он… как-то помог мне. Сказал, что, если нужна будет помощь…
– Тебе нужна помощь?
– Нет… Я просто… хотела сказать ему «спасибо».
– За что?
– За то, что он… накормил меня однажды.
Ответ на несколько секунд погрузил Эста в вакуум. «Спасибо» за еду? И нужно переживать полный сбой системы, чтобы передать одно слово? И ведь «неадекватность» отсутствовала – система не ошибалась.
Он вдруг понял кое-что. Почему-то понял это только сейчас – Эбби дрожала в кресле мелко, так, словно ее подмораживало. И тут же сделал новый мысленный запрос: «Общее состояние сил».
И получил ответ-цифру, от которой выдохнул сам – крайне низкое. Энергетический запас слабый, истощение. О каком Переходе может идти речь?
– Когда ты в последний раз ела?
Придавил «волны» совсем, совершил откат процесса – невозможно его завершить благополучно, если человек истощен. Не нарушил инструкцию, но подошел к этому близко – ему следовало просканировать этот фактор сразу, кто же знал, что в крыло пожалует голодающий.
В ответ тишина.
– Я спросил…
– Можно мы просто будем продолжать? – перебили его тихо.
– Ты в игры играть задумала? С Комиссионером? – В его голосе звякнула сталь. Она звякнула в воздухе, во всем кабинете – Эбби внутренне сжалась. – Когда?
– Я… не помню.
Он бы выругался. Только не имело смысла.
– Выходи из-за стола, – приказал коротко, – садись на диван.
Указал взглядом на узкую кушетку вдоль стены, сам пошел к холодильнику. Вот о чем бы он сегодня никогда не подумал, так это о том, что человека, пришедшего совершать Переход, придется кормить.
– Я смогу… так.
Она не хотела его брать – упакованный в полиэтилен сэндвич, который он для нее нашел.
– Не сможешь. – Мог бы передать ей в голове статистику и цифры, как коллеге, просто передал бы. – Сдохнешь если не на пятой волне, то на пятнадцатой.
«Может, прогнать ее взашей?»
Право на это он имел тоже.
Сидящая на диване девчонка смотрела на еду странно, как на пустое место. Без неприязни, но и безо всякого желания. Нормальный, между прочим, сэндвич – брал для себя. Их отлично кормили в Реакторе и без дополнительных «докупок», но этим утром он зачем-то завернул в магазин, выбрал свежую булку с прослойкой из помидора, майонеза, огурца и ветчины. Захотелось.
– Я не буду повторять приказ дважды.
«Ешь».
Ее руки до самых запястий укрыты рукавами светлой блузы – несвежей и откровенно мятой.
– Я не смогу…
– Значит, мы закончили.
– Нет, подождите, вы не поняли… – У нее не было никаких внутренних сил с ним бороться, да и не вышло бы, даже если бы система выдала наполненность ее ядра в сто процентов. – Я не смогу, он большой…
«Она давно не ела».
И нет, сэндвич не был большим, скорее, меньше среднего. Для мужчины так и вовсе «скромным».
– Тогда процесс прерываем.
– Нет, пожалуйста, я… съем. Сколько смогу, ладно?
Он не ответил.
Эбби ела, как человек, который не видел еды очень давно. Который забыл ее вкус и запах, как тот, кто успел разлюбить ее, потерять в ней смысл. Равно как и во всем другом. Просто откусить, потому что так нужно, просто прожевать, просто проглотить. Калории не важны, силы не важны, важно только передать этому Арчеру «спасибо».
Стейну вспоминались солдаты, вернувшиеся с войны, из плена вражеских лагерей.
– Тебя мучили? – спросил он вдруг без всякого смысла и увидел – успел заметить, – как в серых глазах мелькнула паника. Та самая, побелевшая от ужаса, неконтролируемая, которая случается у долго страдающих людей. – Били?
Она жевала теперь быстрее, по крайней мере, старалась. Это позволяло ей не отвечать, это вселяло надежду, что вскоре они просто снова перейдут к процессу. В какой-то момент закашлялась – он налил ей воды.
И принялся сканировать другое – ее кожные покровы под одеждой. Не стал бы, если бы не закрались подозрения, но теперь стальное любопытство вело его вперед цепкими когтями. И да – Эст втянул воздух, когда увидел то, что увидел, – шрамы у Эбби имелись по всему телу. На руках, бедрах, спине, животе, даже в подмышечных впадинах. Некоторые относительно старые – месяца по три от роду, – некоторые недельной давности, «свежак». А еще следы от многочисленных побоев. И пусть от некоторых из них остались только энергетические синяки, давность никак не влияла на его способность видеть.
И теперь Стейн внутри заиндевел.
– Откуда шрамы?
Она отвернулась. Она молчала, конечно же. Она съела почти все, смогла. Понимала, что от ответа уйти не удастся, поэтому попросила тихо, бесцветно:
– Пожалуйста, не давите. Я не хочу… об этом говорить.
У Эста по позвоночнику ползли стальные нити.
– Я могу вывернуть твою память наизнанку.
«Можете». Она знала об этом, была заранее согласна с объемом его способностей. Но вместо этого спросила:
– Они ведь не мешают нам продолжать? Теперь… можем?
«Какого черта!» – усмехнулся Стейн мысленно. Не его жизнь, не его дело. Его – Переход.
– Теперь можем, – обронил он сухо.
И взглядом указал ей на стул.
Он стал чрезмерно любопытен. Десятки лет одних и тех же действий, выученных наизусть, одних и тех же «пейзажей» и активностей заставили его разум пожелать расширить границы опыта. Неважно как. И вот явилась она. Пусть всего лишь очередной гость крыла, номерок из списка людей, пожелавший досрочно покинуть Уровень – для Эста Эбби Кэндис явилась разнообразием, позволившим ему покинуть знакомые берега рутины. Всего лишь на один день. На час.
Запас ее сил прибавился незначительно, но нижнюю границу допустимого значения перешел, и теперь Стейн «жарил», как положено, нагнетал чужеродные помехи; Кэндис плавилась.
Она дышала, как на родах, если бы помнила, что это такое, находясь на «Уровнях» – Эст в своем многомерном восприятии помнил. И наблюдал за прерывистыми вдохами, задержками дыхания, «пиками», судорожными выдохами. Теперь он «пёк» не останавливаясь. Подлавливал моменты передышек, закидывал вопросами, и для Эбби, находясь на полном взводе всех систем, отвечать было крайне трудно.
– Кем ты работала последние три месяца?
– Никем.
Ей бы не удалось сейчас врать, даже если бы захотелось. К тому же ложь он бы распознал.
– На что ты жила?
Молчание. Сжатые от боли зубы, сжатые челюсти – воздух по ту сторону экрана мерцал.
– Ни на что.
– Чем питалась?
Он сознательно на нее давил, и момент для этого был выбран крайне неудачный для нее и удачный для него.
– Разным…
Она не собиралась ему открываться, она тщательно оберегала некую мрачную тайну, и Эст никак не мог понять, нравится ли ему играть в обычного детектива. Он мог бы поиграть и в обычного «бога» – нырнуть в ее голову, вычислить подробности быстро, но не торопился с этим. Его любопытство давно спало, теперь же проснулось и жадно утоляло голод.
Очередной накат волны; у Эбби в глазах начали лопаться капилляры.
Как в отсеке рядом с ядерным стержнем – вот как она сейчас выглядела.
– Откуда шрамы?
Молчание. Упорное. Собственно, теперь отвечать ей банально не хватало сил.
Пятьдесят два процента наполненности чужеродной энергией. Пятьдесят три.
Он вдруг сделал еще один запрос в систему: «Ее желание жить».
И получил ответ, после которого моментально поставил на паузу процесс слияния фонов. А через секунду отключил его вовсе.
«1.26 %».
Желание жить всего 1.26 % – эта цифра, стремящаяся к нулю.
– Все. Мы закончили.
Эбби, выглядящая так, будто находится на все еще жгущем задницу электрическом стуле, смотрела без понимания.
– Почему?
Ее голос хрипел – повредилась ткань связок. У нее повредились все ткани.
– Потому что ты не выживешь.
– Я…
«все равно хочу попробовать…» – он знал, что она скажет в следующую секунду.
– Ты пришла сюда умирать?
– Н…нет.
– А выжить ты не сможешь. Это статистика. Ты не перейдешь – это мой вердикт.
«Не готова».
Она действительно не была готовой. Какой бы опыт Кэндис ни приобрела на текущем этапе своей жизни, его не было достаточно для полноценного Перехода.
К тому же Стейну только что пришел сигнал о том, что его ждут на собрании в четвертом корпусе – общие вопросы, повестки, задания. Явка обязательна.
Эбби, помятая настолько, насколько можно было быть помятой после встречи с катком, который проехал по твоим внутренностям, продолжала сидеть на стуле.
– Свободна, – отрезал Эст. – Иди домой.
Она снова на него не смотрела. В ее глазах не упрек, но отчаяние – настоящее, глухое. Свое «спасибо» она не передаст. В ней надламывался некий последний смысл.
Может, он и разобрался бы в этом всем, если бы было время, но времени не было.
– Поднимайся, – приказал он. – Мне нужно уходить.
– Мы… попробуем… завтра?
Странное упорство. Пусть для начала попробует выжить сегодня.
– Через месяц, – соврал он, не моргнув глазом. Пусть многократно поест, выспится, а там, глядишь, проснется в ее голове и адекватность.
Ей было больно идти. Очень. У нее не слушались ноги, на нее накатывала тошнотворная слабость, но Кэндис – эта странная девчонка, до сих пор вызывавшая в нем смешанные чувства, – поднялась и пошла.
Дважды она чуть не упала, тормозила, держалась за стену. Помощи не просила и не ждала ее. Ей потребовалась почти минута, чтобы преодолеть коридор длиной в десять метров. Минута, во время которой Эст сверлил ей взглядом спину.
На улице было свежо; пятый час вечера.
Лето, даже в моменты похолодания, оставалось летом, и, толкнув дверь наружу, Стейн какое-то время просто дышал. Наверное, втягивать ноздрями мокрую влажность листьев можно бесконечно. Эту сырость асфальта, этот идущий на убыль городской день. До четвертого корпуса можно было добраться через Портал, но Эсту хотелось пройтись пешком до стоянки, завести автомобиль, вырулить на дорогу. Постоять на светофоре, посмотреть, как бороздят по лобовому стеклу дворники. Он слишком много времени проводил внутри, и ему нравилось снаружи.
Он бы дошел до автомобиля, да.
Но он ощутил след Эбби, уводящий не прочь от Реактора, как должен был, а в сторону.
Стейн двинулся по нему, как пес.
Она сидела, привалившись спиной к стене там, где у здания образовывался вогнутый внутрь прямой угол, «карман». Никем невидимая за кустами, еще более бледная при дневном свете, нежели в лучах софитов его кабинета. Сидела прямо на бетоне, ноги поджаты – «нашла себе убежище».
Он остановился напротив.
– Эбби…
Она посмотрела так, будто травля была привычным для нее делом. Да, ей снова нельзя, ей снова не место, она снова все делает не так. И более всего от нее разило желанием «оставьте меня в покое».
– Здесь нельзя сидеть.
Если ее увидит кто-то другой – не Эст, – разговор будет жестче. Комиссия не орган правосудия, нет. Но он становится органом справедливости или «не» справедливости, если кто-то нарушает заведенный порядок, пусть даже последний для людей не прописан.
– Я уйду, – ответила она тихо. – Пока… плохо.
– Иди домой. Поешь. Отоспись. Вернешься через неделю.
Снова вранье.
Ей тоже нравился запах травы, влажной земли. И этот мелкий дождь – Стейн чувствовал ее флюиды. Ей нравился, насколько мог, этот день и даже этот тихий угол.
– У меня нет следующей недели.
Ему было некогда. Но она достала из кармана сложенный вчетверо белый лист бумаги, и Эст с удивлением почувствовал на расстоянии голографическую печать Комиссии. Постановление? О чем?
Он протянул руку, и лист коснулся его пальцев.
Уведомление.
«Деструкто 1906…»
Ему хватило заголовка, чтобы временно забыть о собрании, до которого осталось двенадцать минут.
«Деструкто 1906» – код, говорящий о том, что человек подлежит аннигиляции. По-простому – стиранию с Уровней ввиду того, что закрылся для получения любого нового опыта и потому стал «бесполезен».
Завтра в десять вечера Эбби Кэндис сотрут. Да, верно, при ее желании жить в один процент система не могла принять иного решения.
Так вот почему она желала попробовать совершить еще один Переход с утра, вот почему «не через месяц». У нее даже двадцати четырех часов нет.
Стейн просто стоял на месте. До собрания одиннадцать минут, десять; Кэндис сидела с закрытыми глазами. Ей было чуть легче на свежем воздухе, но все равно плохо. Она не ждала слов от стоящего напротив, она желала тишины и напоминала ему собаку, получившую слишком много побоев. Стала «несовместимой с жизнью».
В нем колыхнулось желание во всем разобраться, копнуть глубже. Но если он сейчас не двинется с места, то опоздает в отдел.
– Тебе нужно отсюда уйти.
– Я уйду. Обещаю.
У Стейна не клеилось в голове – как можно сидеть на асфальте? Он может регулировать температуру своего тела. Она – нет.
Часы тик-так. Ему пора. Он собирался развернуться, когда она прошептала:
– Спасибо… за всё.
За что? За то, что усугубил последние сутки ее жизни, добавив в них тонну боли?
– Пожалуйста, – сухо обронил он и направился к автомобилю.
Она умрет. Он думал об этом, пока его руки лежали на руле, пока автомобиль стоял на светофоре. Что-то в ее прошлом слишком сильно покалечило внутренний стержень, и его остатки держались на желании сделать нечто напоследок – передать Арчеру Делаверу «спасибо».
Стейн даже вызвал его образ в воображении, осмотрел воочию – плотный мужик, рыхлый, с небольшим пузиком. Рост сто семьдесят; здесь работал рядовым клерком, на новом месте еще не устроился – тратил положенные за Переход бонусы. Не слишком сильный характером, но и не трус. С усами, но без бороды. А также пока без личных отношений, почти без болезней и друзей – в общем, пустое для Стейна место. Но не для нее.
О том, что Эбби отморозит себе зад (хотя при проценте в 1.26 ее это вряд ли волнует), он думал уже на собрании, пока вещал с помоста заведующий корпусом. Рассказывал про скорую смену обязанностей, перетасовке кадров в отделах – Эст его почти не слушал.
Если… «Когда» – поправил он себя. Когда Эбби сотрут здесь, когда она попадет в свой родной мир, она умрет в нем тоже. Сработает тот же процент – 1.26, – слишком низкий для выживания. Все вселенные, все миры устроены одинаково – игровые площадки отторгают игрока, который не желает продолжать игру. Она попадет под машину, окажется убитой шальной пулей, неудачно поскользнется на льду и расшибет себе голову – неважно как…
Она просто болтик в ладном ходе колеса его будней, маленькая помеха. Он перекрутит ее, как пыль, как несущественную помеху. Завтра уже забудет.
Но думалось о другом – в нем клубилось желание разобраться, что-то понять. Комиссия не структура возмездия, она наблюдает лишь за тем, чтобы каждый человек, попавший на Уровни, имел возможность получить здесь опыт. Любой опыт, в том числе и неприятный. Ни за кем не следят двадцать четыре часа в сутки, никому не запрещают криминал до тех пор, пока «око богов» не падет на «мошку, слишком сильно загрязняющую окно». По-иному: «Гадь, но до тех пор, пока тебя не заметили». А уж если заметили…
И она сидела возле здания не потому, что ей было плохо. Не только поэтому. Но потому что ей некуда было идти – Стейн втихаря и прямо на собрании, что запрещалось, дал системе еще один запрос по поводу адреса регистрации Эбби. И получил развернутый ответ:
«По улице Вацеко, строение двадцать четыре, квартира шесть проживает некая пара – Ванесса Льеж и Дуглас Кеннар». Когда-то подруга прописала Эбби к себе по просьбе последней – сложные, замороченные людские отношения Эст вытянул из облака данных, – но Кэндис никогда не проживала по указанному адресу. Тогда где?
Одно он знал наверняка – он должен получить ответы на свои вопросы. Их стало слишком много, и они разбудили в нем зуд, желание знать.
Отсидев на мягком стуле еще минуту, Стейн сделал то, чего не делал ранее никогда – дал системе оповещение «0249». Сообщил код «непредвиденных обстоятельств», после чего, прямо посреди речи оратора и под его же внимательным взглядом, поднялся со своего места и покинул зал.
Да, ему за это назначат проверку.
Будет еще одно разнообразие в скучных буднях.
Она сидела там же, и она замерзла. Впала практически в анабиоз, не укуталась даже в собственные руки, как должна была, просто «спала», привалившись к стене. «Замерзала изнутри».
– Вставай, – приказал он, когда приблизился к ней, приказал привычно жестко.
Глаза Эбби распахнулись, и в них мелькнула паника: «Ее предупреждали. Она не ушла».
– Простите, я уже… – Все еще слабая, как вывалившийся из гнезда птенец, она пыталась опереться на руки, но не могла – не держали ни локти, ни колени. – Я сейчас… Уйду…
– Дай мне руку.
Прежде чем протянуть ей ладонь, Стейн позаботился о том, чтобы его кожу укрыли тонкие, но плотные серебристые перчатки. Защита.
Сам помог ей подняться, сам повел к выходу, как она думала с территории Реактора. И вздрогнула, когда ее подвели к машине.
– Садись внутрь.
– Я… не…
– Садись, я сказал.
Он не знал, что именно она желала возразить. Быть может, она не желала его злить неподчинением, или же хотела напомнить, что у нее в запасе есть еще несколько часов до деактивации, и ей совсем не хочется садиться в автомобиль, раньше времени везущий ее на казнь.
Эст просто захлопнул пассажирскую дверцу, просто сел на водительское место и завел мотор.
* * *
– Расскажешь сама?
Она сидела там, куда он ее усадил – на кушетке в его гостиной. И ответа он, конечно же, не дождался.
Приложил руку в перчатке к ее груди, не спрашивая разрешения, и Эбби вздрогнула, хотя никакого сексуального подтекста в касании не было. Просто ладонь, лежащая вертикально на уровне сердца, пальцы касаются шеи – в нее потекла мягкая энергия.
– Что… вы…
– Просто посиди.
Он давал ей «успокоительное». Принудительно расслаблял, одновременно вливал спокойствие, силы, залечивал нервные окончания. Потому что сейчас ей снова придется несладко, потому что он должен посмотреть.
Дождь за окном так и не разошелся, но продолжал моросить. Серо. Его дом большой, красивый – ей в нем было неуютно, она чувствовала здесь себя куском неприглядной штукатурки на фоне белоснежного мрамора. Стейну хотелось выяснить почему.
– Эбби.
Она посмотрела на него – все такая же усталая, как прежде.
– Сейчас я «вскрою» твою память. Увижу то, что хочу увидеть – не сопротивляйся. – Он минимизирует боль, насколько сможет. Всю нет, частично. – Будет неприятно.
– Я привыкла. – Он удивился тому, что она вообще ответила. И нет, привыкнуть к неприятному невозможно, возможно попробовать приучить себя к мысли об этом. – Зачем… вам это?
Ей было страшно, что, пошевелив болезненные пласты, он заставит ее еще раз прожить их, и Эст пояснил:
– Ты «там» снова не окажешься. Только я. – Момент «зачем» он сознательно упустил. Потому что он так хотел, потому что так надо. – Смотри на меня.
Комиссионерский вход в человеческую память ощущается людям вторжением плавленого скальпеля в черепную коробку. Белокурая и измятая Кэндис дернулась и всхлипнула, когда он это сделал, когда положил руки на ее щеки, сжал их.
– Терпи.
И он вошел, погрузился. Видел одновременно расширенный от страха зрачок ее глаза, живую серую радужку, а также чужое прошлое. Максимально быстро переместил себя по временной ветке вглубь на три месяца назад, принялся выхватывать лишь необходимое, чтобы не усугублять повреждения. Чем дольше он внутри ее головы, тем Эбби больнее, тем дольше после придется восстанавливаться.
Эст искал прицельно.
И нашел.
Эбигейл Кэндис, ассистент в обувном магазине в прошлом. Все как у всех – друзья, подруги, походы в кино, в гости, редкие вечеринки. Нормальное состояние души; всегда преимущественно хорошее настроение. Встречи с парнем по имени Гил, поцелуи после ресторанов, надежды на совместное будущее.
Цепь неприятностей началась тогда, когда Кэндис и Гил съехались. Это произошло четыре месяца назад.
А через месяц он «отжал» у Эбби жилье. Жилье, положенное ей после перехода Комиссией. Просто привел друзей, просто сказал подруге «выметайся». И Эбби не нашла того, к кому обратиться за помощью. Кантовалась по знакомым, чтобы не спать на улице, из-за нервного срыва была уволена с работы, плакала по ночам. А после посетила злополучный бар «Розмари».
Нет, сам бар оказался нормальным, и тот факт, что она в нем перебрала, не был обусловлен неприятными происшествиями или неадекватными новыми знакомыми. Просто нервы, просто горе нужно было «запить».
Позже взятое на последние деньги такси до подруги.
Такси…
Вот с него и начиналась «точка ноль» – фатальный разворот во тьму.
Эбби под ладонями Стейна вздрогнула еще раз – ей было больно, ей жгло глаза, в них рвались капилляры.
– Терпи.
Он залечит их после.
Таксист, относительно молодой парень по имени Бо Харкинс, оказался маньяком. Начинающим «талантливым» новичком. Он давно искал себе жертву, присматривался, принюхивался, и уснувшая на заднем сиденье Кэндис оказалась идеальной кандидатурой – пьяной и беспомощной.
Он увез ее в загородный дом. Держал взаперти. Не насиловал, но унижал морально, словесно, заставлял перед ним пресмыкаться, а когда Эбби сопротивлялась, подвешивал ее в подвале на цепи, на крюки, где она проводила по несколько суток кряду. Не ела, почти не пила, даже спала с руками, задранными вверх…
Эст шумно втянул воздух – девчонка под его ладонями дрожала. Наверное, он сжал ее щеки слишком сильно.
– Еще минута, – сухие слова, как в кабинете хирурга, оперирующего без наркоза.
Спать в подвешенном состоянии? Когда уже не в силах стоять, когда подкашиваются ноги? Ее крики и слезы провоцировали в Бо желание бить. Он получал от этого удовольствие. После начал резать ее ножом – вот откуда шрамы…
Три месяца надругательств – моральных и физических. За три месяца прожившая в доме у северного моста Эбби превратилась из солнечного человека в сломанную куклу. На свободе она оказалась по случайности – когда затопило подвал, когда Харкинсу пришлось снять ее с цепей и переодеть, чтобы ничего не заподозрили коммунальные службы.
Вот тогда она и сбежала, попросилась в туалет. Все на последних силах…
Эст торопился. Его взгляд внутри ее головы ощущался Эбби сверлом.
– Я почти закончил.
Дальше урывками.
Канавы, лесополоса, дикий холод – Бо ее искал, шел следом. Но Кэндис удалось ускользнуть лишь потому, что она свалилась вместе с грязевым потоком в обрыв. А Делавер – тот самый Делавер, которому ей хотелось сказать спасибо, – наткнулся во время утренней пробежки на Кэндис в лесу возле парка. Хоть и порядочно напугался «встрять в дурное», накормил незнакомку, отвез ее в центр помощи бездомным, оставил свою визитку.
А после Эбби – убитой изнутри и снаружи – пришла бумага о «деактивации». Потому что истощились моральные силы, потому что за три месяца – девяносто дней агонии – можно убить почти любого. Если знать как, если очень этого хотеть. И у Бо получилось.
– Все, – прошептал Стейн и стер подушечками больших пальцев, затянутых в перчатки, текущие по щекам слезы. – Все. Сейчас станет легче. Закрывай глаза.
Он вынул из чужой головы бур. Он выяснил все, что хотел.
Прежде чем покинуть дом, Эст потратил несколько минут на то, чтобы восстановить лопнувшие в ее глазах сосуды, максимально купировал боль.
После уложил Кэндис на кровать и сказал: «Спи».
Ей пришлось подчиниться.
Комиссионерам невозможно не подчиниться.
* * *
Обратно Стейн вернулся через час.
Хорошо, когда твоя машина работает Порталом, хорошо, когда километры для нее не существуют, а любые дальние расстояния – миллиметровые клеточки на виртуальной карте. Прежде чем разбудить Кэндис, налил себе воды. Какое-то время стоял у окна.
Темнело.
Она проснулась через двадцать минут, почти сразу сползла с дивана – привыкла к тому, что в последнее время спать на мягких поверхностях ей не позволяли. Что смешивали с грязью, приучали к мысли о том, что она «никто».
Стейн жестом указал ей обратно – Эбби подчинилась.
Она сидела тихо и молчала – Бо запрещал ей говорить, – на Эста не смотрела, но Эст смотрел на нее. Прямо, не моргая. В комнате сгущались сумерки, он включил торшер, после чего произнес:
– Я убил его.
В ее глазах та же паника, что и когда-то – любое упоминание о прошлом пока вызывало в ней шок. После осознание его слов, иное выражение – впервые не пустое, что-то осмысленное.
– Кого?
– Того, кто тебя мучил.
Стейн все ждал, что на него посмотрят с испугом, но глаза Кэндис расширились, а вопрос последовал неожиданный.
– Как?
Не праздный вопрос, со смыслом. Она хотела знать, как именно он это сделал.
– Страшно. – Эст пожал плечами. Он мог бы не страшно, но не захотел.
Впервые Эбби впилась в лицо Стейна взглядом, и в нем читались жадность и прошение.
– Вы можете… показать мне?
Наверное, она понимала, что он может многое. Или надеялась на это.
– Могу. Но это не то, что тебе стоит…
– Я хочу… это увидеть.
Он вдруг понял – ей надо. Это исцелит ее, это лучше любого бальзама затянет раны на ее душе, это оборотный эликсир.
Тишина. Впервые на ее щеках выступили розовые пятна.
– Держи меня за руку.
И он протянул ей ладонь.
Теперь она видела то же, что и он – Бо Харкинса в своем подвале. Да, пришлось снять его с «линии», бросить его желтую тачку в подворотне, увезти в дом у моста на своей. А дальше те же мрачные стены, которые Эбби созерцала сутками напролет, на которые смотрела глазами сквозь заплывшие от побоев веки.
Харкинс на коленях. Ладонь Стейна без перчатки на его голове и, похоже, будто Бо собираются благословить. Только все наоборот. Человек что-то бормочет, подвывает от боли, Комиссионер спокоен, лишь марево вокруг Бо все заметнее. Жаркое, как в пекле вулкана. А после бормотание все отчаяннее, все безнадежнее, просьбы отпустить, крики… А после просто крики – настоящие, те, которые случаются в агонии.
– Что вы с ним… сделали?
Эбби глаз от зловещей картины не отрывала.
– Я поднял температуру его тела. Тридцать восемь градусов, сорок, сорок шесть. Дальше – выше. Я поджарил его изнутри. – Он знал, что это страшно. – Я также лишил его права на воплощение в любом из миров.
«Если это важно».
Ей было важно.
Стейн аккуратно высвободил свою руку из хватки Эбби.
– Видишь, Комиссионеры – монстры.
Попытался пошутить, но она вдруг сделала неожиданное – подалась навстречу и прижалась к нему. Щекой к груди. Эст резко поднял подбородок, чтобы ненароком не коснуться ее макушки, просто чувствовал, как к нему льнет девчонка, как дрожит все сильнее, как сотрясается от рыданий.
«Наконец-то, – думал он, когда эмоции начали выходить из нее наружу. – Это правильно».
А через минуту она заорала. Надрывно, отчаянно, от ярости, от жалости к себе, от всей боли, которую пережила.
– Тсс, – он гладил Эбби по спине, – всё, уже всё.
Для нее всё. Для него не всё, остался Гил.
С ним он разберется ночью.
* * *
Ночевала она в гостиной, он в спальне.
И до утра не сомкнул глаз.
По пути на работу удивительно ярким виделся ему мир – удивительно красивым серое пасмурное небо и блестящие капли на перилах кафе. Стейн никогда не замечал, сколько оттенков стального цвета присутствует в стенах Реактора, в его коридорах, в коврах. Каким удивительным выглядит экран в отделе; Эст впервые прочитал надпись на кулере – «Arion».
Гостей не было.
Желание жить скакнуло в Эбби с одного процента до девяти – хорошо, но мало. Недостаточно.
Он пытался читать новости и статистику, просматривал то, что пропустил вчера на совещании; время от времени ему вспоминался последний крик Гила…
А к двум дня Стейн вдруг попросил себе замену, вновь выдал код «непредвиденных обстоятельств».
Собрался и пошел домой.
Он ехал и понимал – ему нравится, что она там. В его доме.
Да, всего лишь воля случая, но ведь он просил о переменах. Те, что случились, делали его иным – чувствующим глубже, воспринимающим мир в ином спектре цветов. Хотелось это продлить. Его идея странна, она почти сумасшедшая, и шанс на то, что она сработает, минимален. И все же…
* * *
Кэндис. Девчонка со светлыми волосами и удивительными серыми глазами. У нее очень тонкая талия и красивые запястья. Длинные изящные пальцы, очень женственные плечи. Все, что испорчено, можно вернуть обратно, особенно если это не физиология, а всего лишь психология. Да, потребуется время – возможно, не один день или месяц, возможно, год, но Стейн терпелив. Ему интересно, как она смеется, как блестят в свете солнца ее волосы – осталось вернуть им блеск…
Возможно, это простая помощь. Ничего более.
Она сидела на диване, когда он пришел, она ждала вечера – своего конца. Пыталась быть сильной, пыталась скрывать свою печаль – на него, когда вошел, взглянула с тревогой, быстро отвела глаза. Для нее Эст в первую очередь Комиссионер. В последнюю тоже.
Она не готовила на кухне, хотя в холодильнике были продукты, не читала, не смотрела телевизор. Люди, стоящие на краю, теряют интерес к бытовым вещам.
– Как ты?
Даже в его вопросе она пока видела приказ отвечать – тень Бо еще висела на задворках сознания. Эст вытравит ее оттуда, если она позволит. Ему нравилось думать об этом, о процессе «восстановления», о долгих днях, проведенных вместе, даже если прогресс будет скромным и постепенным. И он отпустит ее, как только она излечится.
– Нормально.
Что еще она могла ответить?
И нет, она не завтракала, даже к воде не притрагивалась – нервы.
– Ты ведь не хочешь уходить, так?
Он стоял, опершись спиной на раму высокого окна – от потолка до пола. Наверное, он кажется ей жестким, отдаленным, иным. Особенно с этим давящим взглядом.
– Н-н-не хочу… – Молчала долго, прежде чем спросить: – Разве у меня есть выбор?
– Есть, – ответил Эст и впервые почувствовал, что ему стало душно. – Я хочу предложить тебе кое-что.
– Что?
Теперь паузу до последнего держал он.
– Ты можешь остаться… со мной.
«Как… это?»
Она не вымолвила этого вслух, лишь распахнулись от удивления глаза.
– Остаться… с вами? – почему-то хриплым сделался ее голос. – Как… ваша… женщина?
«Женщина». Ему хотелось усмехнуться. Женщина – это громко сказано. Это в случае, если простая помощь случайно перерастет в чувства, если вдруг созреет в ней желание стать частью его семьи, если придет осознанность, что именно все это означает. Не факт, что у Дрейка Дамиен-Ферно осталась трансформирующая сыворотка, однако все они начали присматриваться к девушкам после того, как у Начальника, а после и у заместителя, появились вторые половины. Человеческие женщины.
Нет, Стейн не загадывал так далеко. Не потому, что не хотел, но потому, что рационально оценивал шансы, однако Эбби вдруг спросила:
– А… вы можете… меня защитить?
Эст усмехнулся. Спросил:
– Кто я?
Спросил тяжело даже для самого себя; Кэндис съежилась от невидимого пресса.
– Вы представитель Комиссии, – отозвалась тихо, как на уроке.
«Отличница. Садись».
– Смогу ли я защитить? Наверное, даже слишком.
Если она понимает, о чем речь. Но она, как ни странно, понимала. И нет, он не успел ей ничего пояснить в ответ на вопрос «Как ваша женщина?», а Эбби взглянула на него иначе, как прозрела. И ответила:
– Да. Я хочу.
Стейн на секунду опешил.
– Хочешь…
Она перебила:
– Да, хочу остаться с вами, как ваша женщина.
Он чувствовал странное. Нечто жаркое, непривычное, и еще то, что выходит из берегов. Начинает переставать вмещаться в себя самого – пробила вдруг брешь эмоциональность.
Конечно, у нее стресс, просто синдром благодарности спасителю. Хотя по глазам и не скажешь.
– Возможно, ты никогда не сможешь меня коснуться. Или переспать со мной, пусть тебе пока это неважно.
«Но когда-нибудь».
Для чего он это поясняет? Ведь, по сути, он для нее просто перевалочная база, пункт неотложной помощи, потому что решил стать им сам. И думал, что она откажется. Чего он не ожидал совсем, так это удивительной решимости в ее глазах.
– Неважно.
– А если сможешь, то навсегда этим закроешь себе путь к другим мужчинам.
– Я согласна.
Его вело. У него впервые куда-то исчезла логика – ее будто стерли. Осталось ровное пространство внутри, идеально гладкое, как море.
А Эбби подошла снова. Близко. Уткнулась лбом в его грудь, как доверчивый котенок. И еще… как женщина, ищущая поддержку в своем мужчине. Стейн расширялся, ему казалось, он стал шире этого дома, шире целого района.
«Процент ее желания жить?» – запросил он систему.
И с закрытыми глазами наблюдал то, чего быть не могло – цифры менялись на ходу.
«Двенадцать… Пятнадцать… Двадцать один…»
Граница выше двадцати – и «Деструкто» можно отменять.
– Дай мне свою бумагу…
Эбби отстранилась от него, и то место, куда только что упирался ее лоб, накрыло холодом.
– Эту? – На свет появился мятый лист с печатью.
– Да.
Он порвал его на части.
– Что… вы…
– «Ты».
– Что?
– «Ты». Кажется, мы обсуждаем такие вопросы, когда на «вы» уже не положено.
У нее красивые глаза – жизнь в них вливалась не только на цифрах.
– Ты… порвал ее. Бумагу.
– Да, потому что она больше не действует.
Они смотрели друг на друга долго. Человек и представитель Комиссии.
Если у Дрейка получилось, у Джона… Да, еще не любовь, перед ним появилась первая ступень лестницы возможностей, ведущая к чувствам. В будущем. Если получится.
– Стейн, – представился он девчонке в мятой блузке.
Вечером он затянет шрамы на ее коже – будет не больно.
– Эбби, – ему шепнули в ответ.
– Будем знакомы, Эбби.
Пока рано говорить «добро пожаловать домой», пока рано говорить, что угодно, поэтому он промолчал. Добавил спустя несколько секунд:
– Я должен съездить на работу. Будь здесь, когда я вернусь.
Она, не отрывая от него взгляда – взгляда, который смотрел ему в самую душу, – кивнула.
* * *
Ему требовался отдел Исполнения Наказаний. Требовалось удостовериться, что предписание не будет исполнено, что статус «объекта» изменился. И сделать это Эст желал лично. Он объяснит им, почему изменились условия, объяснит то, во что пока мало верит сам.
Пришлось заехать сначала к себе, поговорить с заместителем.
– Сегодня не приду, – он был краток.
– Хорошо. – Его кресло пока занимал Эвери Кантон-Дес. – Я прочитал, что вчера к нам заходила девушка?
Ну да, уведомления хранились на экране после посещения двое суток.
– Заходила.
– Перешла?
«Или умерла»? После визита к ним человек был либо «1», либо «0», где «1», соответственно, «жив».
– Передумала.
– Передумала Переходить?
– Да.
– Каким образом?
– Я переубедил.
– Ты?
Стейн не стал ничего пояснять. Пусть Эвери домысливает.
Очень яркие серые стены, глубинное объемное восприятие – Эст шагал по знакомому коридору и видел его впервые. Все видел иначе – оборудование, перегородки, мебель; из него впервые изливалось наружу вполне ощутимое тепло, почти жар.
Конец
