Читать книгу Двойники. Серия «Лунный ветер» - Вероника Ткачёва - Страница 4

Алёна сегодня переезжала. Вместо комнаты в коммуналке девушка нашла однокомнатную квартиру. А может, квартира её нашла… Знакомые родителей уезжали из Москвы на три года за границу и хотели сдать квартиру надёжным людям. Они не имели ни времени, ни желания контролировать весь процесс сдачи своей квартиры: искать новых постояльцев, если старые съедут; разбираться с пострадавшими соседями, если жильцы зальют тех водой; менять кран, если он сломается, и так далее. Все эти вопросы было бы проблематично решать из Италии, куда их пригласили на работу. В общем, к несказанной радости обеих сторон, они нашли друг друга: владельцы квартиры – надёжного арендатора в лице Алёны, а Алёна – удобную и приемлемую по цене квартиру.

Девушка уже два года жила отдельно от родителей и успела обрасти кое-каким скарбом: учебниками, одеждой, разнокалиберной посудой… Именно эти вещи Алёна с почти добровольным помощником – другом Славиком пытались сейчас упаковать.

«Откуда столько вещей набралось-то?!» – с удивлением подумала Алёна, когда вывалила всё своё добро на продавленный диван.

В комнате, которую она снимала, и вещи-то класть было особенно некуда, так как обстановка в ней была, прямо скажем, спартанская. Ветеран-диван был уже упомянут. О его возрасте трудно судить – обычно мебель столько не живёт. Он гордо выпирал все свои пружины через потёртую обивку. У дивана, с той стороны, что служила Алёне изголовьем, стояла ножная швейная машинка «Зингер», которая вот-вот собиралась перейти в статус антикварной вещи. Сама машинка, которая напоминала Алёне милую лошадку, была опущена вниз. Сбоку крепилось ажурное кованое колесо, которое служило приводом для машинки. Колесо, на вкус Алёны, очень красило эту конструкцию, придавая ей загадочность готики. Из всей этой швейно-готической композиции получился милый ностальгический столик, на котором иногда располагалась лампа советских времён. Такие лампы были когда-то чуть ли не в каждом доме: два параллелепипеда – металлическое основание лампы и пластиковый абажур – соединены между собой металлической же трубкой так, что вся конструкция напоминала букву Z. Это чудо советской дизайнерской мысли даже имело подвижность – лампа могла экономично сложиться в одну прямую. Поэтому счастливый владелец подобной лампы мог направлять её свет туда, куда ему нужно. Абажур мог быть белым или изумрудно-зелёным, а на основании находилась прямоугольная, шикарная в свой огромности и алости, клавиша, которой включалась и выключалась лампа. Этой конкретной лампе достался изумрудно-зелёный абажур.

Данная лампа не имела постоянного места жительства в комнате. В зависимости от потребностей Алёны, она кочевала с письменного стола на столик из машинки «Зингер» и обратно.

У стены стоял жёлтый двустворчатый платяной шкаф, наверное, первых послевоенных лет выпуска. Его большое, во всю створку, местами помутневшее зеркало отражало комнату. И эта неясность и мутность придавали налёт антикварной патины и благородства той, зазеркальной, комнате. У окна расположился коричневый письменный стол. Он появился на свет в семидесятые. Когда-то стол шикарно сверкал полировкой, но теперь совершенно облез. Деревянный венский стул, тоже неопределённого возраста, но аристократичный в своей старости, довершал обстановку.

Этакий временной и стилистический фьюжн проглядывал в дизайне комнаты. Этот фьюжн не всегда был удобен Алёне. Но квартирная хозяйка Клавдия Васильевна была очень милой и доброй старушкой. Её золотой характер компенсировал всё: и упирающиеся по ночам в самые болезненные места пружины дивана, и колченогость письменного стола, которая очень мешала готовиться к лекциям, и неопределённость отражения девушки в зеркале по утрам.

С одной стороны, вещей у Алёны было не так много, чтобы для переезда требовался грузовик, и в то же время помощь Славика, приехавшего на своей раздолбанной «девятке», была очень и очень кстати.

«Без него точно не справиться», – в который раз за сегодняшний хлопотный день с благодарностью думала девушка.

Славик активно помогал паковать вещи во всевозможные сумки, коробки, тюки… А потом энергично и быстро загрузил всё это в машину. «Девятку» забили до отказа. Приехав в новое жилище, они, как могли быстро, перетаскали все вещи из машины. Таскал в основном Славик, но устала почему-то Алёна. Поэтому она, как только всё было закончено, попыталась побыстрее спровадить Славика восвояси:

– Слав, спасибо тебе. Поздно уже… Потом созвонимся, да?

– Ну вот, – разочарованно протянул Славик, – чуть что – так «Славочка, Славочка», а теперь даже без чая выгоняешь.

– Славик, ну почему выгоняю… Сам понимаешь – поздно, завтра к первой паре в универ…

Славик поворчал, но скорее для видимости, и довольно быстро удалился.

Он был её другом ещё со школы. Где-то класса с четвёртого. До недавнего времени они со Славиком жили в одном подъезде: Алёнина семья – на третьем этаже, а его – на пятом. Потом Алёна переехала, а Славик так и жил со своими родителями в том же доме. В старших классах они одно время вместе сидели за партой. Но Алёна влюбилась в Володю из их же класса и пересела поближе к объекту своей девичьей мечты. Дружба со Славиком на этом не прекратилась, а, казалось, стала даже крепче и доверительней.

Для Алёны Славик всегда был (и оставался до сих пор) лучшим другом, а по совместительству – жилеткой и советчиком в любовных делах. Девушка знала, что нравится Славику. И он ей был по-своему дорог, но переводить их отношения в более близкие она не хотела или не спешила. Кто знает, насколько долго продлится любовный роман? Дружба как-то надёжнее…

Алёна кое-как распаковала часть сумок, кульков и свёртков. Она не планировала сегодня разбираться со всем своим добром, слишком устала для этого. Девушка просто пыталась найти вещи, которые ей потребуются сейчас и завтра утром: постельное бельё, зубную щётку, пижаму и что-то из одежды. Под руки попадалось всё что угодно, но не то, что требовалось в данный момент. Наконец Алёна нашла необходимое и буквально рухнула на кровать.

«А завтра ещё к первой паре…» – это была её последняя внятная мысль.

Всю ночь девушке снился какой-то странный сон. Он был яркий, запоминающийся, совершенно отличный от обычных её снов. Алёне снилось её рождение.

Вот она находится в своем тёплом и уютном доме. Ласковые волны нежно покачивают тело. Но внутри её существа постепенно нарастает ощущение тревоги.

Потом происходит что-то фатальное, и её дом перестаёт быть надёжным и безопасным. Пространство вокруг наполняется неприятной вибрацией, которая постепенно усиливается и переходит в давление. Это давление тотально. Оно идёт на неё со всех сторон. Давление переходит в боль. Начинаются сильные толчки и сжатия. Её родное и, казалось, неотделимое от неё убежище стало враждебным и чужим. Оно буквально выталкивает её из своих недр. От этого горько и страшно. Ей кажется, что её предали, обманули в сокровенном и глубинном. Она начинает с трудом продвигаться в неизвестность. Страшно. Тяжело. Больно.

Потом она чувствует определённый ритм толчков, постепенно интервалы между ними уменьшаются, а сила увеличивается. В этом ей видится смысл и замысел. Она ловит этот ритм и двигается в такт ему. Происходящее кажется ей каким-то странным танцем. Танцем смерти, когда тебя душат объятья… или танцем жизни… Она решила просто подчиниться этому странному ритму. Её манит это движение, затягивает в чёрную, вязкую воронку. Давление на виски всё усиливается, кости черепа сдвигаются; кажется, что мозг плавится под этим давлением. Боль невыносима!..

И вдруг – яркий, ослепляющий свет, новое неведомое пространство, имеющее совершенно другие физические параметры. Оно – безгранично! Вокруг простор и пустота. Но пустота, заполненная невесомой эфирной субстанцией. Её охватывает восторг, эйфория. Этот долгий, тяжёлый путь, это умирание стоило того! Сколько света!! Она чувствует, что серебряная нить, которая связывает её с прошлой жизнью, с прошлым домом, пульсирует всё реже. Кровь перестаёт перетекать из бывшего дома в центр её жизни. И где-то рядом, но уже в стороне, остаётся носитель того животворящего тепла, которое сопровождало её прошлую жизнь. Кто-то белый, почти светящийся в своей белизне, ловко перерезал серебряный шнур, соединяющий её тело с тем любящим теплом. Опять больно, но уже не так всепоглощающе…

Что-то внутри подсказывает ей, что нужно сделать глоток этой невесомой эфирной субстанции. Но ей пока страшно. Это совершенно другая, незнакомая среда. В той своей, уже прошлой, жизни она привыкла покачиваться в тёплых мирных волнах уютного замкнутого мира, а теперь… тут прохладно… но безгранично… и так светло. Свет. Сколько света!

Неожиданно она получает увесистый шлепок по попе… Она заходится в крике-плаче. Но сначала она делает вдох, и поток окружающего эфира с силой наполняет её свёрнутые лёгкие, они, как крылья бабочки, расправляются. Эфир – сладкий, прохладный, освежающий. Чудесный! С первым вздохом что-то иное включается в её теле… Начинается новый отсчёт. Новая жизнь.

И она плачет. Плачет по прошлой жизни, плачет от страха и обиды, от усталости… и от восторга тоже. Сложная гамма чувств сейчас разрывает её существо, и она вкладывает всё своё переживание в громкий крик.

Звонок будильника обрушился на сознание девушки и совпал с плачем-криком во сне. Алёна открыла глаза и почувствовала слёзы на щеках.

«Странный сон», – подумала девушка.

Она лежала в постели и приходила в себя. Ощущения были непривычными. Это была она и не она. Алёне казалось, что за одну эту ночь она сильно изменилась. Она ощущала себя… первозданной, что ли. Чувства удивляли своей свежестью и новизной. Запахи имели непривычную силу и обладали сложной гаммой оттенков, краски поражали небывалой яркостью и интенсивностью, звуки несли в себе чудесную тайну. Весь мир повернулся к Алёне своей волшебной, загадочной стороной. Да и в теле была такая лёгкость, словно девушка накануне хорошо, со вкусом, попарилась в бане. И на душе такая же лёгкость, чистота, незамутнённость.

Алёна с удовольствием потянулась и рывком сбросила с себя одеяло. Энергично и радостно девушка принялась за свой обычный утренний ритуал: душ, кофе, одежда. Алёна быстро собралась, но её не покидало ощущение, что она то ли забыла о чём-то, то ли чего-то не сделала. Но времени на раздумья не было, и девушка поспешила в университет.

Она училась на четвёртом курсе филологического факультета МГУ, собиралась стать журналисткой. Опаздывать не хотелось. Сегодня читал САМ – профессор Лев Николаевич Матвеев. Он будет Алёниным научным руководителем, а это считалось большим везением. Но везение было заслуженно, так как Алёна числилась одной из лучших на курсе. Профессор её привечал и отличал. К тому же к сегодняшнему дню девушка готовила доклад на тему «Актуальные проблемы современной журналистики».

Алёна вбежала в аудиторию буквально за минуту до Льва Николаевича. Лучшая университетская подруга Светка уже сидела на их любимом месте. Алёна ураганом подлетела к парте, поздоровалась со Светкой и стала быстро готовиться к лекции – раскладывать всё необходимое: тетрадь, доклад, ручки. Выключила мобильный телефон. Подруга как-то странно на неё посмотрела, зыркнула, можно сказать, а не посмотрела, но Алёне некогда было задумываться над этим: она хотела ещё раз пробежать глазами свой доклад перед выступлением.

Лев вальяжно вплыл в аудиторию. Красивым, глубоким, хорошо поставленным голосом профессор поздоровался со студентами. Прошёлся по поводу совершенно невыносимых пробок в Москве, обозначил тему лекции.

– Ну-с, коллеги, сегодня у нас по плану два доклада. Алёна должна была подготовить «Актуальные проблемы», и Кристина, если не ошибаюсь, – рассказать нам о стилистике, – произнёс Лев своим завораживающим голосом.

Алёна подняла голову от доклада и с обожанием посмотрела на профессора, но он скользнул взглядом мимо неё, остановился на Кристине, а потом вторично стал искать кого-то глазами.

– А где же наша Алёна?! – удивлённо спросил он.

– Не знаю даже, – ответила рядом сидящая Светка, – может, в пробках где-то застряла.

– Тогда послушаем Кристину, а Алёна подойдёт позже и прочтёт нам доклад.

Девушка просто онемела. Как это она застряла в пробках?! Вот же она! Сидит рядом со Светкой. Тоже мне подруга! Не один час проведён в сплетнях и душевных разговорах, не одна чашка кофе выпита в местной кафешке. И после всего этого Светка её не узнаёт?! А Лев-то тоже, хорош гусь! В упор не видит. Алёне хотелось вопить: «Эй, люди-и-и! Что с вами-и-и-и?! У вас групповое помешательство? Вот же я! Во-о-от!» Но всё это бурлило, и вызывало чуть ли не физическое ощущение неприятной щекотки, где-то за лобной костью. А тело как будто оцепенело. Девушка впала в какой-то ступор. Всё происходящее она видела будто бы сквозь стекло, а звуки доносились приглушённо, словно у неё разболелись уши и ей, как в детстве, наложили на них ватные компрессы.

В такой прострации Алёна просидела всю первую пару. Светка подозрительно косилась на неё, раздражённо сопела и хмыкала. Всем своим видом бывшая подруга показывала, как ей неприятно это соседство. В довершении ко всему, в конце лекции Лев с сожалением констатировал:

– Очень жаль, что Алёна так и не пришла сегодня. Надеюсь, что она почтит нас своим присутствием в следующий раз и мы всё же сможем послушать об актуальных проблемах современной журналистики. До встречи, коллеги!

В перерыве это мучение не закончилось – никто из группы не узнавал Алёну.

«Они что – сговорились?! Что я им такого сделала?!» – в отчаянии думала девушка.

Она старалась ни на кого не смотреть. На глазах закипали слёзы. Усилием воли девушка взяла себя в руки.

«Наверное, Лизка наговорила всем каких-то гадостей про меня. Вот зараза! Всё никак не может успокоиться, что на втором курсе Женька ухаживал за мной, а не за ней» – больше ничего вразумительного в Алёнину голову не приходило.

«Но Светка… как она-то могла так со мной поступить?!» – в отчаянии думала девушка.

Так и прошёл Алёнин учебный день – никто её не узнавал или не хотел узнавать. Было ужасно неприятно каждый раз переживать это состояние, когда знакомый человек смотрит на тебя и не видит, словно ты пустое место, словно ты сделала ему какую-то гадость.

Девушку обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, ощущалась утренняя лёгкость и первозданность. Алёна походила на человека, который долго был одет в громоздкое, тяжёлое пальто. Так долго, что уже почти сросся с ним, привык к нему, стал воспринимать чуть ли не частью себя. А тут вдруг сбросил с себя это пальто и – о боже, лёгкость какая, счастье какое! С другой стороны, её не покидало ощущение потери чего-то значимого. Эта потеря создавала внутренний неуют при общении с людьми. Словно в её одежде теперь не хватало неудобной, но важной детали, отсутствие которой сделало Алёнин костюм неприличным в глазах окружающих.

Чтобы прийти в себя после такого трудного учебного дня, девушка решила поехать к родителям. Без звонка, без предупреждения, просто приятным сюрпризом завалиться к ним… к себе, в свой дом, где она выросла. Алёна знала, что у мамы сегодня свободный день.

Мама работала учителем в школе, преподавала русский язык и литературу. Папа – физик, всю жизнь проработавший в закрытом «ящике». «Ящик» давно развалился, но папа по-прежнему был верен родному институту, вернее тому, что от него осталось. Зарплату ему платили смешную, но папа был настоящим подвижником и бессеребренником от науки. К тому же он был талантливым учёным, что-то там изобрёл… или открыл… какой-то эффект, кажется. За что получил крупную международную премию. Бо́льшая часть премии пошла на помощь нищим коллегам-физикам и на закупку оборудования для дальнейших исследований. Но что-то из этих денег всё же перепало и семье.

На втором курсе девушка твёрдо заявила, что решила начинать самостоятельную жизнь, а посему намерена снимать комнату и жить отдельно от родителей. Мама поплакала, но потом, переступив через себя, согласилась и даже помогала уговаривать отца, который ещё болезненнее отнёсся к такому решению дочери. Часть папиной премии очень пригодилась тогда для оплаты Алёниной комнаты.

Со временем девушка нашла скромный приработок – у неё ещё со школы был прекрасный английский. И теперь она подвизалась в небольшой фирмочке, выполняла для них переводы. В основном приходилось переводить инструкции к бесконечной бытовой технике, которая буквально завалила страну после глобального дефицита, царившего в стране не так уж и давно, особенно если смотреть на происходящее глазами иторика. Через год появились первые небольшие публикации в газете, за которые Алёна получала скромные гонорары. Иногда девушка давала уроки русского языка старшеклассникам, вперемешку с уроками английского для детишек помладше. В общем, потихоньку перебивалась. Да и родители помогали чем могли.

Сейчас Алёне больше всего на свете захотелось ощутить запах родного дома. Посидеть в своей комнате, а потом попить на кухне чай с родителями. Уютно помолчать… или послушать рассказы мамы об этом ужасном Семёнове… или рассказы папы о закостенелом догматизме Петра Владленовича и об интригах Вышегородского.

– Решено, еду! – негромко сказала девушка сама себе.

Чрево метро поглотило Алёну. Вагоны, покачиваясь и стуча колёсами, понесли её по пищеводу этого огромного подземного чудовища, которое выплюнуло её вместе с массой таких же людей на станции «Октябрьское поле».

Родной район встретил её лавиной запахов, звуков, красок. Всё здесь было накрепко связано с её жизнью. Всё было до боли знакомым и родным. И сейчас её обострённые чувства во всём улавливали ностальгические нотки прошлого. Даже эти трещины на асфальте показались девушке близкими друзьями. Она шагала по хоженой тысячи раз дороге от метро к своему дому. Вот магазинчик, где она в детстве покупала хлеб. Вон там, за теми домами, будет её детский садик. А вот и двор школы со стадионом. Тогда стадион казался таким большим! Как тяжело преодолевались эти круги, когда нужно было бежать длинные дистанции на время! Доли секунды играли роль. А вот турник, где они с подружками любили висеть вниз головой или забираться на самые верхние перекладины и болтать о своих важных пустяках.

Вот детская площадка около их дома. Это уже другая, новая, пластиковая, не та, что была когда-то, но находится она на старом месте. Деревянные домики, песочницу и качели с их таким нежным, родным скрипом заменили на красную горку, синие турнички и всевозможные зелёно-жёлтые лазалки. Глянцевитый яркий пластик странно смотрелся среди монохромности зимы. Как-то вульгарно-кричаще. Неживой и застывший на морозе, он громоздко и беспорядочно возвышался во дворе. К нему не хотелось даже прикасаться, не то что играть… Да, это не дерево… Как было интересно прятаться в маленький деревянный домик в детстве… Но теперь везде господствует Его Величество Пластик…

Вот старые деревья тянут свои ветви-руки в небо, будто молятся… или декламируют что-то торжественное… Когда-то они казались загадочными великанами… Сейчас, на морозе, они источают такой пряно-терпкий аромат… Их кора пахнет весной, апрелем, талой водой и солнцем.

«Наверное, они впитали в себя летнее солнце, а теперь согреваются воспоминаниями о нём…», – подумалось Алёне.

Девушка подошла к двери теперь уже родительского подъезда. Этой весной её выкрасили в ядовито-зелёный цвет, а раньше она была коричневой. Алёна хорошо помнила ужасный запах той коричневой нитрокраски – сладковато-тошнотворный. Эта краска ещё почему-то всегда так долго сохла… Сейчас от подъездной двери тоже исходил легкий запах краски и металла.

В подъезде пахло сырым бетоном. И кошками. Это Марья Петровна с первого этажа постоянно подкармливает всех местных помоечных кошек. Алёна быстро поднялась на третий этаж. Ступени тоже были по-родственному знакомы. Вот ступенька с выеденным полукругом. В детстве Алёне казалось, что кто-то большой и голодный просто откусил кусок от ступеньки, и она так и осталась – недоеденно-надкусанной. На площадке между первым и вторым этажами давным-давно вывалилась белая мелкая плитка на полу. Дырку заделали цементом. Получился такой серый домик без крыши, но с большим ступенчатым крыльцом. Всё было на месте: и недоеденная ступенька, и цементный домик.

Вот наконец и её этаж. Алёна позвонила в родную дверь. Каждая жилочка на бордово-красном кожзаме двери, каждая шляпка обивочного гвоздя были так знакомы!

Из-за двери слышатся мамины шаги. Сердце Алёны радостно бьётся.

– Кто там? – спрашивает родной голос.

– Это я, мама, открой!

Знакомо клацает замок, и мама открывает дверь. Алёна радостно улыбается, готовая кинуться маме на шею.

– Вы к кому?! – холодно-удивлённый голос мамы вводит Алёну в оцепенение.

– Кто вам нужен, девушка? Вы, наверное, ошиблись адресом, – мама строго смотрит на дочь и… совершенно не узнаёт её.

Ноги Алёны становятся ватными, картинка перед глазами начинает плыть.

– Из… извини… те, – через силу выдавливает она из себя.

– Всего доброго, – так же холодно-вежливо отвечает мама и закрывает дверь.

Алёна, не помня себя, медленно спускается по лестнице во двор. Садится на скамейку перед домом и чувствует абсолютное опустошение внутри. Ни мыслей, ни эмоций…

Сколько девушка так просидела, трудно сказать. Из ступора её вывел голос Славика:

– Алён, ты, что ли? Ты чего тут на морозе сидишь?

Он наклонился и посмотрел ей в лицо.

– Что у тебя случилось? – встревожено спросил Славик.

Алёна потрясённо молчала. Славик был первый, кто узнал её сегодня!

– Привет, – с трудом произнесла она заледеневшими губами.

Тут зазвонил Алёнин мобильный телефон. Замёрзшими, негнущимися пальцами девушка стала судорожно искать телефон в сумочке. Под руку попадалось всё, что угодно, но не искомая вещь: старые чеки, дисконтные карточки, пара ручек (обе почему-то сломанные), пудреница и упаковка влажных салфеток… В общем, всё как всегда. Наконец девушка с трудом нашла телефон в недрах сумки. И поспешно ответила:

– Да?

– Леночка? Здравствуй, это Клавдия Васильевна, твоя бывшая квартирная хозяйка.

– Здравствуйте, Клавдия Васильевна.

– Я сегодня убирала твою комнату. Ты, Леночка, чемодан свой оставила.

– Какой чемодан?

– Небольшой такой, коричневый. Ты когда сможешь за ним приехать?

– Я… я не знаю… – Алёна беспомощно посмотрела на Славика.

Клавдия Васильевна говорила довольно громко, поэтому Славик всё прекрасно слышал.

– Сейчас и поедем, где-то через час… ну, плюс-минус, – шёпотом сказал он Алёне.

– Я буду где-то через час. Вам это удобно? – спросила девушка.

– Да. Жду тебя, Леночка, – сказала Клавдия Васильевна.

Славик завёл свою «девятку». И повёз Алёну в её бывшее жилище, откуда они уехали только вчера. Но Алёне казалось, что это было целую вечность назад – такой эмоционально насыщенный день она пережила сегодня. Вчера, когда они собирались и уезжали, Клавдии Васильевны не было дома – дочь срочно вызвала её на подмогу, нужно было посидеть с внуками. Клавдия Васильевна наказала Алёне оставить свой комплект ключей у соседей, а сама поехала к дочери. Алёна так и поступила.

Всю дорогу они ехали молча. Славик только изредка тревожно поглядывал на Алёну. После всех пережитых треволнений девушке совершенно не хотелось разговаривать. Мысленно она в сотый раз прокручивала сегодняшний день в голове, пытаясь найти ответы на мучившие её вопросы. Что это? Какая-то злая шутка? Они все сговорились? Или с ней случилось что-то непоправимое? Алёна могла допустить, что её не узнали сокурсники, преподаватели и лучшая подруга, но то, что её не узнала родная мать, никак не укладывалось в сознании девушки. Ещё этот странный сон… Может быть, в нём всё дело?.. Неужели она так сильно изменилась за ночь? И почему тогда её узнал Славик? Теперь этот чемодан. У неё нет никакого такого чемодана. Но и Клавдия Васильевна не будет зря говорить.

«Возможно, я о чём-то забыла…» – эта мысль уже не в первый раз за день посещала Алёну.

«Что или кого я забыла?.. или потеряла?.. и почему мне так легко от потери… Что со мной происходит целый день?!» – думала девушка.

Они добрались до Клавдии Васильевны довольно быстро. Позвонили в дверь.

– Кто там? – спросила бывшая квартирная хозяйка.

– Это мы со Славиком, – ответила Алёна.

Загремела цепочка, залязгал язычком замок, дверь открылась.

– А я только сегодня вернулась от дочки. Зашла посмотреть, прибрать твою комнату, а он там стоит. И как это ты его забыла?! Ведь прямо посреди комнаты оставила, – тараторила старушка.

Клавдия Васильевна была подслеповата и глуховата, возможно, поэтому она не усомнилась в том, что перед ней Алёна.

Все вместе они подошли к двери бывшей Алёниной комнаты, старушка открыла её. Девушка сделала шаг и замерла в дверном проёме.

Посреди комнаты стоял небольшой чемодан. Он был допотопный, кожаный, потёртый и твёрдый. Алёна припомнила, что видела такой чемодан у них на даче, где-то на чердаке. Тот чемодан с чердака принадлежал когда-то её дедушке или даже прадедушке. Внутри того, на крышке, были наклеены старые выцветшие открытки и фотографии давно ушедших и теперь уже никому не известных людей. От них остались только эти изображения, которые пахли прошлым и грустью. В самом чемодане хранились старые пластинки, которые и проигрывать-то уже было не на чем. На пластинках, наверное, пелось про валенки и про то, что отцвели уж давно хризантемы в саду.

Этот чемодан был точной копией того, с чердака.

– Я пойду, поставлю чай, – засуетилась старушка.

Девушка неотрывно смотрела на чемодан. Она одновременно узнавала и не узнавала его. Сердце забилось быстро-быстро, готовое выскочить из груди. Дыхание перехватило. Алёна медленно и неуверенно двинулась к чемодану. Славик вошёл в комнату вслед за ней и невозмутимо сел на диван. Алёна же, словно продираясь через вязкую среду, шла к чемодану. Каждый шаг ей давался с трудом. Как в кошмарном сне, когда нужно бежать, потому что враги вот-вот настигнут, но тело не слушается тебя… потом титаническими усилиями ты преодолеваешь оцепенение и еле-еле переставляешь свинцовые ноги, чтобы убежать… Вот так и она продвигалась к этому странному чемодану. Он манил и отталкивал девушку. В нём было что-то родное и чужое, она хотела и не хотела открывать его.

Алёна, как ей показалось, бесконечно долго преодолевала два метра, которые отделяли её от чемодана. Время изменило свои свойства, и секунда для девушки теперь казалась вечностью.

Вот Алёна наконец-то подходит к чемодану. Чувства обострены до невозможности. Она ощущает терпкий запах, который исходит от чемодана. Этот запах такой знакомый… так пахло в детстве. Предметы видятся отчетливо и ясно, как никогда. Чемодан окутан лёгким, размытым зеленовато-жёлтым свечением. В то же время девушка видит каждую чёрточку, извилинку, потёртость на обивке. Она медленно тянет к нему руку и касается его прохладных металлических, слегка погнутых замков. Дрожащей рукой девушка пытается их открыть. Левый замок заедает, и Алёне приходится с усилием нажимать на него. Верхние половинки замков откидываются и глухо бьют по твёрдому телу чемодана.

Чемодан распадается на две части, и из него карнавальной грудой вываливаются яркие маски. У девушки снова перехватывает дыхание. Алёна начинает перебирать маски, узнавая каждую. Вот белая маска, отделанная лебяжьим пухом, пахнущая молоком и сливочными помадками, от неё исходит ощущение надёжности, тепла и любви – это маска послушной дочери. Вот алая маска с острыми шпильками, иголками, яркой мишурой слов, пахнущая крепким кофе, сигаретами и почему-то пластмассой, она слегка покалывает пальцы, словно через неё проходят слабые разряды тока, – это маска будущего журналиста. Вот маска с нашитыми пёстрыми кусками ткани вперемешку с обрезками кружев, пайетками и стразами. Маска пахнет большим парфюмерным магазином и пончиками – это маска лучшей подруги. Вот маска, увитая гирляндами из тетрадей, ручек, учебников, пахнущая бумагой, чернилами и книжной пылью. Она даже издаёт лёгкий шелест бумаги, словно кто-то задумчиво листает страницы книги, – это маска успешного студента. Были там уже отслужившие своё маски, например, маска школьницы. Она как-то потрепалась и выцвела, казалась замызганной и серой. Маска школьницы ничем уже не пахла и не издавала никаких звуков. Она выглядела старой, ненужной, безжизненной.

В чемодане лежало ещё много масок. Они были разнообразны: от маски жителя Москвы до маски покупателя в магазине. Они лежали в обеих половинках чемодана, одни казались живыми и переливались ультрамариновым спектром, а другие превратились в серое старое потрескавшееся папье-маше.

Голос Славика заставил девушку вздрогнуть, она совершенно забыла о его существовании.

– А что это у тебя за пустой чемодан? – удивлённо спросил Славик. – И откуда он взялся?! Я вроде бы всё вчера проверил, мне кажется, что в комнате его не было.

Алёна медленно закрыла чемодан и посмотрела на Славика.

– Отвези меня домой, – тихо и устало попросила она.

– Мы пойдём, Клавдия Васильевна! – крикнул Славик.

– А как же?! А чай? – засуетилась прибежавшая из кухни старушка.

– Спасибо, Клавдия Васильевна, мы поедем, поздно уже, – ответил Славик.

– Ладно, в следующий раз. Счастливо! Звоните, если что, – сказала старушка, провожая молодых людей.

– Спасибо вам, счастливо, – попрощались они с ней.

Славик положил чемодан в багажник. И они поехали в новое Алёнино жилище.

В машине девушка устало закрыла глаза и провела всю дорогу в полудрёме. Около одиннадцати они были на месте. Славик помог донести чемодан до входной двери и засобирался домой. Алёна открыла дверь и повернулась к Славику. Она взяла его за руку и посмотрела ему в глаза.

– Останься, – тихо прошептала она.

Утром Алёна проснулась сама, до звонка будильника. Солнце заливало комнату. День обещал быть морозным и ясным. Славик спал рядом. Алёнина душа трепетала от любви и нежности к нему. За эту ночь открылись какие-то шлюзы в её душе и выпустили из подсознания или откуда-то ещё все те чувства к Славику, которые она скрывала сама от себя. Такого она ещё ни к кому не испытывала. Чувство вчерашней лёгкости за эту чудесную ночь вернулось к девушке, но к лёгкости добавилась приятная тёплая вибрация где-то в области сердца. «Если бы чувства имели запах, то мои источали бы аромат ночных фиалок, перемешанный с лазоревостью незабудок и запахом солнца… что-то в этом роде…», – романтично-витиевато подумала Алёна.

Взгляд девушки заскользил по комнате. На полу в беспорядке валялась их одежда, по углам лежали кульки и свёртки… а посередине… посередине комнаты стоял он – чемодан. Алёна ещё минут десять полежала, наслаждаясь лёгкостью и чистотой внутри. Взглянула на часы. Через пятнадцать минут зазвонит будильник. Начнётся новый день. Она поедет на метро. Пойдёт в университет на лекции. Вечером, наверное, съездит к родителям. Жизнь должна войти в свою колею. Алёна вздохнула. Выскользнула из кровати, где безмятежно спал теперь такой родной Славик. И подошла к чемодану.

Помедлила, прощаясь с первозданностью внутри своего естества. Потом решительно открыла чемодан (левый замок опять заело) и стала надевать на себя мерцающие, словно живые, маски.

(Москва, зима 2009 г.)