Читать книгу Перекрёсток Ангела. Серия «Лунный ветер» - Вероника Ткачёва - Страница 2

1

Бронированный BMW Павла Андреевича с трудом маневрировал, пробираясь сквозь узкие дворы, застроенные пятиэтажными хрущёвками. Дома таращились пустыми глазницами окон. Этот маленький московский микрорайончик был готов к сносу. Все жильцы давно разъехались по новым квартирам. И теперь пятиэтажки выглядели заброшенно и зловеще. Осенний слякотный дождь моросил и моросил.

Охрана недоумевала: зачем шеф приехал в это место? Что могло ему понадобиться здесь? Тут не было ни модных ресторанов, ни офисов – никаких объектов, входивших в обычный график Павла Андреевича.

– Останови здесь, Семён, – сказал он, указывая водителю на один из домов.

Бронированная машина тяжело затормозила.

Охранник Володя – новенький – лихо выпрыгнул в осеннюю московскую грязь и открыл шефу дверь. Тяжёлая неуклюжая толстая дверь легко подалась под тренированной рукой.

– Ждите меня здесь, – отрывисто сказал Павел Андреевич. Его тон не допускал возражений, и охранник с сожалением понял, что придётся отпустить шефа одного.

Володя открыл дверь подъезда перед Павлом Андреевичем, предварительно заглянув внутрь. Дальше он идти не посмел, остановился под холодным и строгим взглядом хозяина. Володя остался стоять у подъездной двери, слегка расставив ноги, заложив руки за спину. Он зорко следил за обстановкой вне дома и чутко прислушивался к звукам в подъезде. Володя был недоволен неосмотрительным поведением шефа, но ничего не мог поделать.

Тем временем Павел Андреевич поднимался на пятый этаж. В доме никогда не было лифта. На ступенях валялся всякий хлам: обрывки газет, полиэтиленовые пакеты, обломки какой-то мебели. Двери в квартиры были открыты. Через них виднелись неряшливые прихожие с лохмотьями обоев на стенах, пустыми проводами, свисающими с потолков. В одной из квартир на четвертом этаже валялась забытая или специально оставленная за ненадобностью потрёпанная кукла. Наконец Павел Андреевич добрался до пятого этажа и остановился перед дверью квартиры, на которой роскошно и немного неуместно-странно посреди разрухи готового к сносу дома красовалась латунная табличка с чёрными витиеватыми цифрами: 37. Дверь тоже была приоткрыта. Павел Андреевич помедлил, а потом решительно вошёл внутрь.

Пятилетний Павлик увлечённо возил новый красный грузовичок по полу. Эту машинку вчера ему купила бабушка. Павлик давно хотел такой грузовичок, и бабушка почему-то раздобрилась и сама повела его в магазин игрушек, чтобы Павлик выбрал себе автомобиль по вкусу.

Павлик был обычным московским мальчиком. Как и большинство детей, он ходил в детский садик, расположенный по соседству. У него были папа и мама, бабушки и дедушки. Он очень хотел маленького братика или, на крайний случай, сестричку. Но мама сказала, что ей хватает забот с двумя детьми – Павликовым папой и самим Павликом, поэтому ни о какой маленькой сестричке, а тем более братике, в обозримом будущем и речи быть не может. Павлик вместе со своими папой и мамой жил в обычной московской хрущёвке на пятом этаже.

Наступил субботний день, поэтому не надо было идти в садик, а можно было всласть наиграться новой игрушкой. Павлик ползал по полу и усиленно тарахтел, изображая шум работающего мотора.

Вдруг он увидел маленькую, почти незаметную дверцу у самого пола. Она находилась между шкафом и его кроваткой. Дверца была приоткрыта – наверное поэтому она и стала видна. Павлик и раньше возился с игрушками где-то в районе шкафа, но никогда не видел этой загадочной маленькой дверцы. Затаив дыхание, Павлик подполз к ней и осторожно открыл. Внутри был какой-то глубокий ход. Он слабо освещался маленькой, но совершенно настоящей лампой под потолком.

В следующую секунду Павлик увидел около себя маленького испуганного человечка. Ростом он был чуть больше солдатика, целый взвод таких лежал у мальчика в яркой жестяной коробке из-под печенья. Там у Павлика располагался военный штаб. Но человечек был совсем не похож на солдатика. Он был живой! Такой же, как Павлик, только маленький. На нём была зелёная курточка и коричневые сапожки, а на голове маленькая черная шляпа с миниатюрным ярким пёрышком какой-то невиданной птицы. Человечек замер и не мог двинуться с места. Видимо, он был сильно напуган.

Павлик первым пришёл в себя. Может быть, потому, что он всегда верил в сказочных существ. Только на прошлой неделе Павлик подрался с Олегом из старшей группы, который утверждал, что Деда Мороза не существует. Олег был выше и сильнее, и Павлику порядком досталось: сначала от Олега, потом от воспитателей, а потом уже от Павликова папы. Только мама не стала его ругать, когда узнала причину драки.

И вот сейчас перед Павликом стояло настоящее сказочное существо.

«Это, наверное, гномик или эльф. А может быть, и домовой, – думал Павлик. – Нет, эльфом он быть не может, из цветов у нас два никогда не цветущих кактуса и какое-то чахлое растение с тремя пониклыми листами. И оно тоже, наверное, из рода никогда не цветущих. А эльфы ведь живут в цветах. А может быть, это Мальчик-с-пальчик? Вчера мама читала мне про него сказку».

– Ты кто? – спросил Павлик маленького человечка.

Тот в ответ только судорожно сглотнул и стал ещё бледнее и испуганнее.

– Меня зовут Павлик. Мне пять лет. Я хожу в детский сад в среднюю группу. А как тебя зовут?

Человечек заморгал, но по-прежнему ничего не отвечал.

– Не бойся меня. Я тебя не обижу. Я всегда верил, что сказочные существа есть. Ты ведь самый-самый настоящий сказочный человечек. Тебя зовут Мальчик-с-пальчик?

– Меня зовут Олф, – ответил наконец человечек.

– Так ты гномик?!

– Нет. Гномы наша дальняя родня. Они живут в горах. А мы – городские жители.

– Значит, ты и не домовой?

– Нет. Хотя я хорошо знаком с вашим домовым. Он живёт на кухне, за холодильником. Днём он спит, а ночью хозяйствует по дому.

Речь человечка становилась всё увереннее. Видно было, что его замешательство и страх постепенно уходили.

– Павлик, я знаю, что ты хороший мальчик. Я даже знаю, что ты подрался с Олегом, который старше тебя и сильнее. Ты заступался за сказочных жителей. Поэтому я верю, что ты не подведёшь меня.

– Конечно, не подведу! – вскричал Павлик.

– Тогда ты должен хранить наше существование в секрете. И никому не показывать эту дверцу.

– Я никому ничего не скажу и не покажу. Только маме и другу Мишке.

– Нет, Павлик, никому – значит никому. То есть ни одному человеку, – веско проговорил Олф.

– Жаль, – вздохнул Павлик, – но раз так надо, то я никому-никому не расскажу про вас и про дверцу.

– Про нас написано в книгах, но только редкие люди точно знают, что мы есть, и ещё меньшее количество людей видели нас своими глазами. Теперь ты один из них. Такими были Шарль Перро, братья Гримм, Ганс Христиан Андерсен… Когда-нибудь ты вырастешь и, возможно, тоже станешь великим сказочником. Но пока ты должен молчать и никому ничего не говорить.

– Вообще-то я собираюсь стать пожарным, – насупившись, сказал Павлик.

– Тоже хорошая профессия, но одно не мешает другому, – ответил Олф. – Ну ладно, мне пора. Мы с тобой ещё увидимся, Павлик. Помни о своем обещании!

Олф вошёл в маленькую дверцу и закрыл её за собой. Дверца двигалась с тихим, нежным звоном. Так позванивали штофы и бокалы у бабушки в буфете, когда Павлик бегал по комнате А ещё так тонко и загадочно потренькивала красивая резная шкатулка на трюмо тёти Светы. Но звук закрывающейся маленькой дверцы был гораздо нежнее и мелодичнее.

После того как за человечком плотно закрылась дверь, на стене не осталось никакого намёка на то, что когда-то она здесь была. Неудивительно, что Павлик никогда раньше её не видел. Хотя она здесь была всегда и есть сейчас – между шкафом и его кроватью. Маленькая дверца в волшебную страну!

Прошла московская слякотная осень, и наступила снежная зима. Павлик почти забыл про маленького человечка. Первое время он подолгу сидел между шкафом и своей кроваткой, напротив места, где случайно увидел маленькую дверь. Но ничего не происходило. Стена оставалась ровной, словно там ничего и не было. Постепенно другие заботы и дела вытеснили из сознания маленького Павлика воспоминания о сказочном человечке и маленькой дверце.

Дело шло к Новому году. В садике уже разучивали новогодние песенки и репетировали спектакль к утреннику. Павлику досталась роль зайчика. Он не очень хотел играть эту роль. Ему совсем не нравился костюм. Какой-то дурацкий куцый хвост и эти уши… И слов – всего ничего. Ему гораздо больше по душе была роль принца, но её отдали Олегу, давнишнему сопернику Павлика. Что поделаешь, зайчик так зайчик. Вон другу Мишке вообще никакой роли в спектакле не досталось, только коротенький стишок про снег и общая песенка в конце представления.

Его размышления прервал какой-то шум. Кошка Муська, мирно дремавшая на кресле, вдруг с яростным мявком бросилась куда-то в угол. Хвост трубой, спина дугой, шерсть на загривке топорщится. Павлик очень удивился такому необычному поведению мирной Муськи. Он пошёл посмотреть, что же там такое стряслось.

Увиденное одновременно напугало и обрадовало Павлика. Муська когтистой лапой пыталась схватить того маленького человечка – Олфа, – а он отважно пытался отбить нападение кошки маленькой сабелькой.

– Муська, перестань! – сказал Павлик и дал тапкой кошке по лапе, не больно, но чтобы поняла.

Пока растерянная Муська соображала, Павлик быстро, но осторожно взял Олфа в руки и понёс в свою комнату. Мальчик плотно закрыл за собой дверь, чтобы кошка не ворвалась к ним. И поставил человечка перед тем местом, где должна была быть дверь.

– Я очень благодарен тебе! – сказал Олф.

– Где ты так долго пропадал? Я каждый день ждал, что ты придёшь, а ты всё не шёл и не шёл…

– Я не мог так сразу подружиться с тобой. Существование входа в нашу страну должно находиться в строжайшем секрете. Иначе стране грозит гибель. Но ты прошёл испытание. Ты никому ничего не рассказал, поэтому теперь мы будем видеться чаще.

– Здорово! Я так рад!

– Ух, как я сегодня испугался! Если бы не ты, то она бы меня точно съела. Какое страшное чудовище!

– Это Муся. Наша кошка. Она вовсе не страшная. Наверное, она приняла тебя за мышку.

– Да уж! И меня могла постигнуть такая же участь. Ну, а теперь я должен идти. Но я не прощаюсь с тобой надолго. До встречи, Павлик!

– До встречи, Олф!

Предновогодние дни пролетели во всевозможных заботах, и Павлику некогда было просиживать перед местом, где находилась маленькая дверца. Столько дел нужно было переделать: разобрать свои игрушки, нарядить ёлку, вырезать двадцать снежинок и склеить бумажную цепь для украшения детского садика. Выучить песенку и слова своей роли.

И вот наконец наступили долгожданные праздники. Прошёл утренник в детском саду. Павлик выступил блестяще. Громко и четко продекламировал все слова зайчика. Вместе со всеми спел новогоднюю песню. И Дед Мороз похвалил его за стишок, который Павлик ему рассказал. Ещё Павлик ездил на ёлку в Лужники. Огромный круглый стадион был залит белым звонким льдом. Пираты хотели украсть Новый год, но храбрые мальчик и девочка с помощью лесных зверей разрушили их коварные планы. А звери-то были настоящими! Бурый медведь катался на коньках, зайчики били в большие барабаны с жёлто-красными полосами на боках. Снегурочка и Дед Мороз тоже очень красиво катались на коньках. Павлика так захватило яркое представление! Потом три дня только и было разговоров про пиратов да про медведя. В общем, впечатлений хоть отбавляй.

В новогодний вечер родители разрешили Павлику посидеть с ними за столом до одиннадцати часов, а потом отправили спать. Павлик долго ворочался и всё не мог заснуть. Ему очень хотелось увидеть появление Деда Мороза, который должен был принести ему подарок под ёлку. Павлика совершенно не смущало, что ему всё время встречаются разные Деды Морозы: в Лужниках, в садике, по телевизору – они все только отдаленно напоминали друг друга. Павлик понимал, что иногда роль Деда Мороза на себя берут люди, а к нему в дом придёт этой ночью настоящий. Именно настоящий Дед Мороз кладёт подарок под ёлку детям. Иначе откуда же подарку там взяться?!

Павлик услышал шорох. Где-то за изголовьем кровати. Мальчик приподнялся и посмотрел за спинку. Тоненькая полуовальная полоска света прорезалась в стене у самого пола. Павлик затаил дыхание. Он понял, что его друг Олф наконец-то пришёл за ним и сейчас начнутся чудеса.

– Ты чего разлёгся в такой вечер? – спросил Олф. – Почему до сих пор не готов?

– А мне мама сказала… – виновато стал оправдываться Павлик.

– Тогда ладно. Быстро одеваться умеешь?

– Да, могу, когда надо.

– Сейчас именно тот случай – надо. Давай быстрей!

Павлик мгновенно натянул на себя одежду. И выжидательно посмотрел на Олфа.

– Готовься к чудесам! – сказал Олф.

Он взмахнул маленьким жезлом, который переливался звёздным светом. Павлик почувствовал, что с ним начинают происходить странные вещи. Ему стало казаться, что его тело усыхает и уменьшается. Собственно, так оно и было. Комната тоже стала меняться в размерах – потолок стремительно полетел вверх, а пол стал приближаться. Одновременно рисунок ковра, на котором стоял Павлик, начал искажаться, увеличиваться до невообразимых размеров. И вот Павлик почти одного роста с Олфом, только чуть пониже. Теперь можно было получше разглядеть лицо маленького человечка. На вид ему было приблизительно столько лет, сколько дяде Славе, маминому родному брату, который учился на первом курсе института. Дядя Слава довольно мало обращал внимания на племянника, никогда не играл с ним. Только редко, с неохотой читал ему книжку, и то после долгого Павликового нытья. Но Олф проявлял к Павлику искренний интерес и симпатию.

У маленького человечка были белокурые волосы и красивые васильковые глаза, которые поблёскивали озорными огоньками. Лицо Олфа выглядело добрым и весёлым.

– Пошли, – сказал Олф слегка испуганному Павлику и взял его за руку.

Они вошли в полутёмный ход, который казался таинственной пещерой. С тихим хрустальным звоном за ними закрылась маленькая дверца. Над потолком горели старинные лампы, откуда-то из недр хода доносился знакомый вкусный запах. Так пахло на кухне, когда мама пекла по субботам пироги. Это был запах корицы, ванили и сдобы. К нему примешивалась ещё сложная гамма запахов, но маленький Павлик не знал этих необыкновенных сказочных названий. Да и знал ли их кто-нибудь из людей?..

Звуки тоже были таинственными – что-то капало нежной весенней капелью, что-то шелестело летней пышной листвой, одновременно слышались завывания осеннего ветра, кто-то тоненько смеялся и шептался. Но звуки были совсем не страшными, и Павлик успокоился. Сказочная страна начиналась прямо тут – у порога этой маленькой двери. Она встречала загадочным полумраком, уютными, вкусными запахами, будоражащими звуками и шорохами.

Павлик и Олф быстрым шагом продвигались по полутёмному ходу. Сердце мальчика билось быстро-быстро в предвкушении чуда и праздника. Так с ним уже бывало, когда утром первого января он открывал подарок от Деда Мороза, или когда осенью они с папой и мамой ходили в цирк, и маленький Павлик с таким же трепетом входил в зал, где была большая круглая арена. Тогда, как и теперь, он был в ожидании чуда.

Их путешествие по полутёмному ходу довольно быстро закончилось, они остановились перед изумрудным занавесом. Он сверкал и переливался яркими струями, как новогодний дождик на ёлке. Олф раздвинул занавес руками, и перед Павликом предстала волшебная страна. Она ослепила и оглушила его массой ярких цветов, гаммой незнакомых запахов и звуков, которые только угадывались прежде.

На сказочно голубом небе светило яркое солнце. Вокруг лежал голубовато-белый сверкающий снег, но было совсем не холодно. Павлик был одет по-домашнему – в рубашку и брючки, но ему было тепло, словно вокруг и не было этих снегов и льдов. В снегу цвели яркие цветы, щебетали птицы, огромные бабочки летали над цветами. Потом Павлик пригляделся внимательнее и увидел, что и птицы и бабочки имеют человеческие лица. Одна особенно яркая и кокетливая бабочка подлетела поближе, чтобы рассмотреть Павлика.

– Ой, какой маленький! Ой, какой миленький, – со смехом сказала бабочка и махнула своими яркими крылышками.

Пушистая и блестящая пыльца с бабочкиного крыла упала на рубашку Павлика, и он с удивлением почувствовал, что его тянет вверх. Ноги мальчика оторвались от земли, и он повис в воздухе.

– Не приставай, Мелла! – строго сказал Олф бабочке и дернул Павлика за руку. Мальчик снова опустился на землю.

Олф стряхнул пыльцу с плеч мальчика.

– Мы опаздываем, Павлик. Не отвлекайся! – обыденным голосом напомнил он.

– А куда мы опаздываем?

– Потом увидишь, надо торопиться.

Они шли по улицам волшебного города. Маленькие домики, казалось, были сделаны из леденцов, шоколада и пряников. Приглядевшись, Павлик понял, что на улицах рассыпан не снег, а сахарная пудра. Он даже успел провести рукой по лиловому цветку, мимо которого они проходили и на котором лежал белый сугроб, а потом лизнуть палец. Ну, так и есть!

– А почему это у вас кругом рассыпана сахарная пудра? – спросил Павлик Олфа.

– Нам же тоже хочется Нового года, а какой Новый год без снега? Но у нас слишком тепло для настоящего снега, вот Сахарная Фея и украшает всё вокруг мягчайшей сахарной пудрой. Из неё мы строим замки, горки, пытаемся играть в снежки, но у нас это плохо получается, ведь пудра легко рассыпается.

– Ничего, зато вкусно!

– Это да. Но катки из сахарной массы выходят знатные. Жжёный сахар застывает, и получается отличный каток. А ты катаешься на коньках?

– Да, но пока не очень хорошо, – ответил Павлик.

– Ничего. Это дело наживное.

Вдалеке показался сверкающий дворец. Он был сделан из хрусталя, и на стенах, окнах, дверях этого дворца были повешены тысячи колокольчиков. Под порывами ветра весь дворец издавал мелодичный звон. Это была какая-то завораживающая нежная мелодия. Он так и назывался – Дворец Хрустальных Колокольцев, и жила в нем Фея Хрустального Звона. Она была главной в Волшебной стране. Именно звук колокольцев задавал жизненный ритм всему этому крошечному государству. Сердца жителей бились в едином ритме со звонами, которые издавали колокольцы. Всё вместе создавало неповторимую мелодию жизни, которую можно было и услышать, и почувствовать телом. Мелодия была необыкновенно красивой и гармоничной. Она порождала в душе радость и полёт. Именно поэтому в волшебной стране все были счастливы.

Постепенно Павлик и Олф дошли до дворца. Вблизи он оказался ещё красивее. Здесь звон был громче, но он продолжал оставаться прекрасным и мелодичным. Павлик почувствовал, что его сердце постепенно подстраивается к странному волшебному ритму колокольцев и одновременно в его теле разливаются сладостное тепло и парение.

Они с Олфом беспрепятственно миновали ворота и стражу, которая охраняла вход во дворец. Ворота были высокими, резными. Они были сделаны из чистейшего, прозрачнейшего хрусталя. Солнце играло всеми цветами радуги на замысловатых завитушках ворот. Стража отдала честь Олфу и с уважением посмотрела на Павлика, чему мальчик крайне удивился.

Олф и Павлик шли через огромные прекрасные залы дворца. Ни один зал не был похож на другой. Все они были разного цвета и имели разное убранство. Они миновали сначала Жёлтый зал, потом Розовый, потом Изумрудный, потом Голубой и в конце концов вошли в Белый зал. Он был самый строгий из всех виденных и в то же время самый красивый. Высокие прозрачные колонны держали своды потолка. Вдалеке, напротив двери, стояли два трона – один большой, а второй поменьше. Они тоже были прозрачными, хрустальными. По левую сторону от большего трона стоял невиданный музыкальный инструмент, который отдаленно напоминал хрустальный орган. За ним сидела прекрасная женщина в сверкающих белых одеждах. Она играла чудесную мелодию, которая гармонично вплеталась в звон колокольцев.

«Это Фея Хрустального Звона», – отчетливо подумалось Павлику.

Увидев Олфа и Павлика, женщина перестала играть, встала и пошла им навстречу.

– Мама, я привёл его! – сказал Олф.

«Ничего себе…», – мелькнула у Павлика мысль, но он не успел её додумать, так как Фея заговорила с ним.

– Здравствуй, Павлик. Я наслышана о тебе. Олф мне много рассказывал о том, какой ты отважный и добрый. Я знаю, что ты умеешь держать слово и хранить молчание, когда это нужно. Также я вижу, что ты сумеешь хорошо сказать нужные слова в будущем. Но не будем забегать вперед, – с улыбкой проговорила Фея Хрустальных Звонов.

«О чём это она?», – недоумённо подумал Павлик.

– Ты оказал очень большую услугу нашей стране! Ты спас нашего наследника от страшного зверя. Если бы не твоя храбрость и находчивость, то Олф мог бы погибнуть.

– О каком это страшном звере вы говорите?

– О том, что живёт у вас дома.

– О Мусе, что ли? Да она очень ласковая кошка. Просто глуповата чуть-чуть…

– Ты – герой! А герой должен получить достойную награду, – проговорила Фея Хрустальных Звонов. – Сегодня у нас большой праздник. Я знаю, что и вы, люди, тоже его празднуете. Сегодня новогодняя ночь – самая волшебная ночь в году. Мы специально ждали этого торжества, чтобы при всём волшебном народе наградить тебя. Нам нужно спешить, так как скоро пробьёт полночь. До полуночи нам нужно всё успеть сделать.

У Феи в руках чудесным образом оказалась волшебная палочка. Фея взмахнула ею, и в центре зала появилась огромная красавица ёлка, украшенная живыми светлячками. Они держали фонарики и распевали весёлые песенки, которые гармонично вплетались в нежный колокольный звон.

Ёлка была вся усыпана сверкающими шарами, хлопушками, снежинками. На ней висели коробочки с какими-то чудесными подарками, сласти и невиданные фрукты. В общем, Павлик никогда не видел такой необыкновенной ёлки.

Зал очень быстро заполнился гостями. Кого тут только не было! Все сказочные персонажи из всех сказок собрались здесь. Тут была Золушка, которая постоянно теряла хрустальную туфельку и искала своего принца. Красная Шапочка с корзинкой пирожков – она держала за руку свою любимую бабушку, бодрую и здоровую. Тут же были и мультяшные герои – озорные Лёлек и Болек, Кржемелик и Вахмурка чинно шли под руку, Чебурашка семенил рядом с крокодилом Геной, Рекс и Кротик о чём-то увлечённо беседовали… Павлик смотрел на них широко открытыми глазами.

Все смеялись и веселились. Фея Хрустальных Звонов опять сидела за «органом» и играла необыкновенно красивую и радостную мелодию. Все брали угощение прямо с ёлки. Каждый выбирал себе подарок и еду по вкусу. По четырём углам парадного зала били фонтаны со сладким лимонадом. Было чудесно и радостно. Озорные бабочки опять насыпали на Павлика летательной пыльцы, и он парил над хрустальным полом. У него пока плохо получалось управлять своим телом в воздухе, и бабочки вовсю смеялись над ним. Но их смех был такой добрый и искренний, что Павлику совершенно не было обидно, наоборот, он и сам весело смеялся вместе с ними.

Вдруг Фея Хрустальных Звонов перестала играть. Рядом с Павликом оказался Олф, который стоял на полу, а не парил невысоко над землёй, как Павлик. Олф подёргал мальчика за ногу:

– Опускайся уже.

Он снова стряхнул пыльцу с Павлика и потащил его в сторону трона. Там уже стояла Фея Хрустальных Звонов. Когда Павлик с Олфом подошли к ней и встали рядом, она подняла руку, и все сразу смолкли. Фея Хрустального Звона заговорила:

– Сейчас наступает самое волшебное время в волшебной стране – скоро Хрустальные часы пробьют Новогоднюю Полночь. И в эти счастливые и радостные минуты я хочу представить вам нашего героя, – она посмотрела на Павлика. – Вот он, наш герой!

Глаза всех жителей волшебной страны были обращены на Павлика. Он почувствовал неловкость.

«Ну какой я герой?! Скажут тоже», – только и смог подумать он.

– Подвиг, который Павлик совершил, не сравнить ни с чем. Этот храбрый мальчик спас нашего наследника, нашего Олфа, от когтей страшного зверя, в которых тот чуть не погиб. За этот подвиг мы награждаем Павлика высшей наградой нашей страны – Голубой звездой.

Фея повернула ладони вверх. Сильным, глубоким голосом она пропела завораживающе прекрасную мелодию. Хрустальный свод над залом раздвинулся, и с небес скатился ярко-голубой сгусток света. Он упал прямо в ладони Феи, ещё немного померцал, а потом свет начал сгущаться, уплотняться и в конце концов затвердел в её руках переливающейся голубыми всполохами семиугольной, с лучами разной длины, звездой. Фея Хрустальных Звонов приложила эту звезду к груди Павлика с левой стороны. Звезда так и осталась там. Она никуда не падала, хотя Фея её никак не закрепила. Все ликовали и хлопали в ладоши.

– Ты действительно достоин этой награды, – сказала Фея Павлику, – видишь, звезда держится и не падает. Это доказательство того, что она принадлежит тебе по праву.

– Но это ещё не всё, – продолжила она. – Павлик пока не знает этого, но его ждёт большое будущее. В Павлике скрыт талант. Это редкий талант, который очень важен для нашей страны. В Павлике живёт талант Великого сказочника. Я вижу этот талант. Он горит в его сердце золотым огнём. Павлик может написать очень много хороших и добрых сказок. Поэтому мы дарим ему Золотое перо, которое поможет ему в будущем писать чудесные светлые сказки.

На этот раз Фея взмахнула волшебной палочкой, которая опять неизвестно как очутилась у неё в руках, и откуда-то из воздуха появилось маленькое золотое пёрышко. Оно медленно парило в воздухе над головой мальчика, постепенно снижаясь. Теперь уже Павлик подставил руку ладошкой вверх, и пёрышко плавно легло ему на неё. Одновременно где-то в груди, в области сердца, что-то сладко и тревожно заныло. Павлик полюбовался пёрышком и бережно положил его себе в карман…

Их квартира выглядела так же, как и остальные квартиры этого покинутого дома, – убого и неряшливо. Павел Андреевич прошёл сквозь прихожую, гостиную (теперь она казалась малипусенькой тесной каморкой) и попал в комнату, которая была когда-то его детской. Воспоминания нахлынули на него. Они всплывали в хаотичном порядке в его мозгу. Эти воспоминания были похожи на обои в его уже давно бывшей квартире – новые хозяева наклеили обои по своему вкусу, но из-под них выглядывали старые – из его детства. Он с удивлением и замиранием в сердце узнавал их забытый рисунок и цвет…

Вот он семиклассник Павел, который выиграл городскую олимпиаду по физике. Он сидит за своим письменным столом и с удивлением и гордостью разглядывает диплом. Вот он в пятом классе с папой мастерит модель планера. Она получилась такой ладной, такой красивой! Вот они с другом Мишкой, оба третьеклассники, пришли из школы и с аппетитом уплетают бутерброды с докторской колбасой, которые им сделала мама. Вот Павлик с замиранием сердца рассматривает учебники, букварь, ручки и тетради, которые лежат в новом, красивом ранце. Завтра Павлик пойдёт в первый класс. Большой букет с длинными, крупными, словно мерцающими розовыми гладиолусами, которые специально для него бабушка срезала на своём дачном участке, стоит в пластиковом ведре в «большой» комнате. Завтра Павлик понесёт и букет и ранец в школу. Первый раз в первый класс. Павлик очень волнуется. Ему и хочется и не хочется в школу. Он подозревает, что его жизнь сильно изменится с завтрашнего дня. Какой она будет?..

Но память словно не хочет показывать что-то взрослому Павлу, что-то скрывает от него. Потому что неожиданно возвращает его в институтские годы, когда в этой комнате он писал курсовые работы и диплом.

Окончив институт, Павел довольно быстро женился. У него была хорошая работа – для человека его возраста. И они с женой стали снимать квартиру. Он всё реже наведывался к родителям. Их общение больше сводилось к телефонным разговорам. Со временем разговоры укорачивались, а визиты к родителям стали большой редкостью.

А потом коммерция. Постепенно Павел заработал свой первый миллион… Купил квартиру себе, а потом и родителям, перевёз их из этой убогой хрущёбы… Деньги… работа… работа… деньги… Мало что можно было вспомнить о последующих годах. Теперь вот он вынужден ездить с охраной и в бронике. Рад бы отказаться, да конкуренты не дремлют – всё норовят какую-нибудь пакость сделать…

И опять по кругу – юношество, школа… И что-то не пускает туда, дальше, в светлое беззаботное детство… Это мучает. Не дает покоя. И зачем он сюда приехал? Что позвало его с этот заброшенный дом, в котором не только он, но и его родители, слава богу, давно не живут… Через неделю этот дом пойдёт под снос. Что он тут ищет? Что забыл?

Павел обошёл свою бывшую комнату по периметру, вспоминая каждую деталь обстановки. Тогда, в его детстве и юношестве, на окнах висели занавески с огромными осенними кленовыми листьями. Даже в пасмурный день бордово-оранжевые листья на белом фоне создавали ощущение солнечности и яркости. Иногда мама меняла их на не менее яркие занавески с петухом, околицей и веселым карапузом, которые повторялись в шахматном порядке – тридцать или даже пятьдесят одинаковых петухов, околиц и карапузов… Там тоже преобладали красно-жёлто-оранжевые цвета, только у мальчика были синие штанишки, и у петуха в хвосте пара синих перьев. И те и другие занавески очень нравились Павлику. Он любил их разглядывать. Иногда, когда складки занавесок шевелись от сквозняка, ему казалось, что нарисованный мир оживает – кленовые листья начинают бесконечно падать и никогда не упадут, а близнецы-мальчики играют с близнецами-петухами.

Там, у окна, стоял письменный стол, такой же, какой был у миллионов советских граждан, – коричневый, сверкающий полировкой, с тремя ящиками справа. На столе стояла лампа, состоящая из двух параллелепипедов, – белый абажур и сплющенное основание соединялись хромированной трубкой. На основании лампы была здоровенная прямоугольная ярко-красная клавиша выключателя. Параллелепипеды можно было двигать относительно друг друга, абажур тоже двигался, чтобы была возможность направлять свет так, как хотелось. Красная глянцевая клавиша громко и аппетитно клацала, когда Павлик включал или выключал лампу. Она всегда так вкусно блестела! Своим блеском и цветом она была похожа на лак на ногтях тёти Светы.

Вот здесь висели полки с книгами. Павлик всегда очень много читал. Хорошие книги в то время достать было трудно, но мама с папой старались собирать библиотеку. В ход шла не только личная библиотека их семьи, но и библиотеки знакомых, а также общественные…

Тут стоял трёхстворчатый полированный шкаф. На него маленький Павлик любил забираться и сидеть там, наверху. Сверху комната смотрелась совершенно иначе. Со шкафа Павлику открывался какой-то другой мир. Другой мир. Другой мир… Мысль цеплялась за это словосочетание, но, словно потертая шестерёнка, которая не может плотно зацепиться за выступ соседнего колеса, постоянно соскальзывала куда-то и не могла выудить из подсознания образ, который стоял за этим словосочетанием…

Здесь стояла его кровать. Она служила ему с четырех лет и до тех пор, пока он не уехал от родителей, чтобы жить самостоятельной жизнью. Менялись матрасы, но основание кровати оставалось прежним. Кровать была старинной, деревянной, с резным изголовьем. На нём были вырезаны какие-то завитки и гроздья виноградной лозы. Эта кровать странно смотрелась в хрущёвке, обставленной стандартной советской мебелью.

А между изголовьем кровати и шкафом было пространство, где Павлик любил играть. У двери стояла коробка с его игрушками. У него когда-то был такой грузовичок…

Вдруг Павел Андреевич услышал какой-то тихий звук, похожий… похожий на негромкий хрустальный звон… так же звенели бокалы у бабушки в буфете, когда он с топотом бегал по её квартире. Этот звон так странно знаком… И вдруг вспышкой в его сознание прорвалась забытья картинка. Он, пятилетний, катает красный грузовичок между кроватью и шкафом и вдруг утыкается взглядом в стену и видит там… видит маленькую дверь в маленькую страну, где живет Олф. Где… где… Дыхание перехватывает. Нет, этого не было. Это его детские фантазии. Взрослый Павел потом читал, что дети часто выдумывают себе необычных друзей, играют с ними, разговаривают… Это просто были фантазии маленького мальчика…

Павел подходит к тому месту, где должна была быть маленькая дверь, наклоняется… Уже сумерки, а дом отключен от электричества, да и лампочки давно все вывернуты предусмотрительными хозяевами… Плохо видно… Что-то темнеет там, на стене, у пола. Павел наклоняется и просовывает руку в дыру. Его пальцы что-то нащупывают. Он вытаскивает руку, и в его ладони светятся маленькая голубая звезда и маленькое золотое пёрышко.

2

Павел Андреевич крепко зажал в руке свое детское сокровище. Сердце сначала ухнуло куда-то вниз, словно он рванул вверх на скоростном лифте. Но потом вернулось на место и забилось как-то иначе. Казалось, в него была встроена пружина, которая все эти годы сжималась туже и туже. Только сейчас Павел Андреевич понял, что ещё несколько лет – и эта скрытая болезненная пружина в его сердце могла не выдержать и лопнуть. А сейчас она распрямилась, отпустила. И из самой глубины сердца ли, самого ли естества Павла Андреевича стало расти, разливаться светящееся тепло. Он чувствовал, что это тепло преображает его. Павлу Андреевичу стало казаться, что он вынырнул из какой-то тёмной, липкой, тяжелой глубины, которая давила на него все эти годы, и теперь его лёгкие распускаются тугими парусами внутри тела, и он делает полноценный вдох. Первый раз за много лет.

Павел Андреевич ещё раз огляделся вокруг, впитывая забытые очертания своей давнишней детской. В неверном свете уличного фонаря заброшенная, разорённая комната начинала ему видеться той самой родной комнатой из детства.

Ему вспомнились сдобные ароматы, которые шли из кухни по субботам, запах комнат и предметов в них, запах маминых духов из сине-ультрамаринового пузырька… какие-то польские духи… «Быть может», кажется… и родной запах папы – запах трубочного табака с ароматом вишни, перемешанный с хвойно-цитрусовым запахом его одеколона.

Он увидел давно выброшенные и забытые вещи – палас в причудливых узорах, бордовую бархатную подушечку на софе в «большой» комнате, два гранёных пузырька из зелёного стекла на трюмо в прихожей, белые ламинатные табуретки с множеством жёлтых черточек, которые создавали бесчисленные вариации треугольников…

Ему казалось, что он восстанавливает в себе что-то своё, исконное, что-то давно потерянное или забытое. Сколько он пробыл в своей бывшей детской – неизвестно. Из этого состояния его вывело деликатное покашливание. В дверях стоял охранник Володя.

– Павел Андреевич, у вас всё в порядке? – Володя неуверенно переминался с ноги на ногу. – Мы уж волноваться начали – вас всё нет и нет… – Володя виновато шмыгнул носом.

Его чувства и мысли легко было понять: шеф ушёл один в этот заброшенный дом и словно сквозь землю провалился! Наказ был стоять у подъезда, и Володя его нарушил. Но, с другой стороны, что можно так долго делать в этом пустом полуразрушенном доме?! А вдруг что случилось?! Конкуренты-то – не дремлют! Только вчера в новостях передавали, как одного коммерсанта расстреляли прямо в ночном клубе, вместе с охранником, между прочим.

– Это моя детская, Володя, – неожиданно тепло сказал Павел Андреевич, – вот тут моя кровать стояла, а здесь письменный стол, а вот тут… тут был шкаф…

– Здорово! А у нас на пять человек двушка была. У меня ещё брат и сестра младшие. Так и жили – родители в одной комнате, а мы все в другой. Уроки делали по очереди. А кто-то на кухне. Но ничего, неплохо жили. Сестра до сих пор с родителями. Уже замуж вышла. Родила недавно.

– А вы с братом как устроились? – неожиданно заинтересовался Павел Андреевич.

– Я вот квартиру купил. С женой кредит взяли. Пять лет – и всё выплатим. Брат снимает пока… В общем, неплохо устроились. Хорошо даже. Родители живы, дай Бог им здоровья, – сказал Володя. – Наталья Андреевна звонила, потеряла вас, – перевёл он разговор в деловое русло.

– Да, Володь, спасибо! Поздно уже. Поехали домой.

Павел Андреевич, как и полагается состоятельному человеку, жил на Рублёвке. У него был шикарный большой дом, красавица жена Наташа и наследник – сын, который учился в Швейцарии.

Сев в машину и отгородившись звуконепроницаемым стеклом от водителя и охранника, Павел Андреевич постарался потихоньку привыкнуть к своему новому состоянию. Вернее оно не было для Павла Андреевича новым. Когда-то давно, в другой ещё жизни, оно было нормальным, каждодневным. Павел Андреевич чутко прислушивался к себе, вспоминая и узнавая детали, оттенки всех тех ощущений, запахи. В этом состоянии бытийность начинала казаться каким-то целостным и живым существом – мягким и пушистым, тёплым и хрупким, как… как маленький котёнок. Она лежала в ладонях и одновременно окружала маленького Павлика. В этом тёплом, пушистом мире ничего не могло случиться плохого. Он был напоён радостью и счастьем, любовью и полным приятием друг друга – Павел полностью принимал этот мир, а мир полностью принимал маленького Павлика.

«Когда же всё изменилось? В какой момент? Когда это состояние покинуло меня?» – думал Павел Андреевич.

Самый конец семидесятых. Последние числа августа. Стоял яркий солнечный день. Казалось, что осень – это выдумки и неправда. Просто не может такого быть, чтобы в этом солнечном мире завелись когда-нибудь серые дожди и промозглые ветра. Правда, терпкий полынный запах травы почему-то отзывался в душе щемящей грустью.

Павел только вчера приехал из пионерского лагеря, где провёл целых три смены. Лето прошло весело и как-то быстро. И скоро надо будет идти на праздничную линейку с георгинами или гладиолусами для новой классной руководительницы в руках. Теперь он без пяти минут четвероклассник.

В лагере Павлу очень понравилось. Там они играли в «Зарницу», жгли пионерские костры и пели пионерские песни, ходили на речку купаться. Вечером – кино или дискотека. Павел предпочитал кино. Это мальчишки из старших отрядов любили ходить на дискотеки. Собираясь туда, они старались одеться поаккуратней, краснели перед девчонками, приглашая их на танец, и вообще вели себя крайне глупо и смешно.

Друг Мишка тоже уже вернулся в Москву. Он отдыхал всё лето на даче. Павел собирался гулять. Они договорились с Мишкой встретиться во дворе.

Вдруг Павел услышал знакомый и такой любимый мелодичный звон маленькой дверцы в волшебную страну. Он подбежал к месту между кроватью и шкафом и увидел выходящего Олфа.

– Привет! – радостно закричал Павел, – сколько же я тебя не видел! Так соскучился!

– Здравствуй, Павел! – почему-то грустно сказал Олф.

– Что-то случилось? – встревожено спросил Павел.

– Да. Я должен с тобой поговорить, – ответил Олф.

Павел сел, скрестив ноги, чтобы удобнее было слушать. Первый раз Павел видел Олфа таким грустным и серьёзным.

– Понимаешь, мы должны расстаться, Павел, – печально начал Олф.

– Но почему?! Я что-то сделал не так? Я никогда не нарушал данного вам слова, никогда и никому не рассказывал о волшебной стране… Почему? – слёзы закипали на глазах, сердце сжалось от боли и обиды.

– Павел, ты – самый лучший мой друг. И останешься им навсегда. Ты никогда и ничего не сделал недостойного. Я люблю тебя всем сердцем, но… Но ничего не поделаешь – нам придется расстаться. Таковы правила…

– Какие правила?! Кто придумал эти глупые правила?!

– Понимаешь, ты должен становиться взрослым. Ты и становишься потихоньку таким. Поэтому ты не можешь постоянно жить в сказке и со сказкой. Ваш мир, мир людей, и наш, сказочный, имеют разные грани. В наших мирах есть добро и зло. Только в сказочном мире добро и зло чётко отделены друг от друга – всегда можно понять, где одно, а где – другое.

– А разве у людей всё иначе?

– Конечно, иначе! В вашем мире добро и зло так переплетены между собой, перепутаны… зло иногда умело маскируется под добро, и кажущееся добро на деле оказывается злом. Во всём этом очень трудно бывает разобраться.

– Но почему же из-за этого мы должны расставаться?! – вскричал Павел.

– Ты должен учиться различать добро и зло в своём мире, мире людей. Пока ты будешь жить в двух мирах – сказочном и человеческом, – тебе будет трудно разобраться в этом вопросе. Именно поэтому в Волшебной стране существуют свои правила – дети со взрослеющим сердцем не допускаются в неё.

– Что значит дети со взрослеющим сердцем? – удивился Павел.

– Твое сердце растёт, оно уже иначе бьётся, излучает иные ритмы. Эти ритмы всё меньше и меньше совпадают с ритмами, которыми живёт Волшебная страна. Это не зависит от тебя. Маленькая дверца – это не просто дверь, это волшебное устройство, которое не пускает в нашу страну тех, кто там не должен быть.

– Что значит не пропустит того, кто там не должен быть? Разве от того, что я стану взрослее, я стану хуже?

– Нет же! Ты меня не так понял. Да, маленькая дверца пропускает в Волшебную страну только детей с добрыми и открытыми сердцами, а злым и подлым детям нет к нам дороги. Но даже для самого достойного, самого доброго, но взрослеющего сердца дорога в Волшебную страну закрывается.

– Тогда я не хочу взрослеть! Не хочу! Если я должен потерять тебя и Волшебную страну, то пусть я навсегда останусь маленьким! Забери меня в Волшебную страну, Олф! Забери! – Павел с трудом сдерживал рыдание.

– Ты уже взрослеешь, Павел! Ты уже не плачешь, как маленький, хоть тебе очень тяжело и больно! Ты справишься! – сказал Олф. – Мне тоже трудно с тобой расставаться, но так надо.

– Кому надо?! Кому это надо?!

– Не забывай о своем предназначении. Ты должен будешь написать о нас. И не только о нас…

– А как же запрет? Ты же сам взял с меня когда-то слово, что я никому не расскажу о тебе, о маленькой дверце и о Волшебной стране!

– Тогда ты был младше, и я не оговорил срок. Дело в том, что я взял с тебя слово на определенный срок. Наступит время, когда тебе больше не нужно будет молчать о нас, а можно будет говорить. Это время наступит ещё не скоро. В нашей Большой Хрустальной Книге написано, что печать молчания будет наложена на рыцаря Павла до тех пор, пока Маленькая дверца под номером 71 не прекратит свое существование.

– Как это? – не понял Павел.

– Дело в том, что таких маленьких дверей много. Они существуют в разных городах и странах. В квартирах, домах, магазинах, даже в деревьях… Ты и представить себе не можешь, в каких только местах не открываются дверцы в Волшебную страну! Они возникают там, где неподалеку бьётся чистое детское сердце, верное и отважное. Но когда сердце начинает взрослеть… Тогда дверца просто перестаёт открываться.

– И что? Это потом навсегда? – испугался Павел.

– Нет. Потом, возмужав, некоторые люди опять могут общаться с нами… но, к сожалению, немногие сохраняют чистоту своего сердца… Ты сохранишь! Я верю, что мы ещё увидимся! А теперь я должен уходить, – печально закончил Олф.

– Нет, постой! Я не хочу! Я не могу! – слёзы все-таки полились из глаз Павла.

– Помни о своем предназначении, Павел!

– Тогда всё возьми! Забери! Мне ничего не надо! – Павел бросился к письменному столу и стал лихорадочно рыться в ящиках.

На самом дне нижнего ящика письменного стола в укромном уголке покоилась металлическая круглая коробочка из-под леденцов «Монпасье». В ней лежали сказочные сокровища – Голубая звезда и золотое перо.

– Всё заберите! Всё! Тогда – ничего не надо! – уже в голос рыдал Павел.

– Это по праву твоё! До встречи, Павел! Я буду очень скучать по тебе, – сказал Олф и грустно побрёл к маленькой дверце.

В последний раз маленькая дверца с мелодичным звоном открылась перед Олфом. Он постоял в её проеме, печально глядя на Павла, мысленно прощаясь с ним. А Павел, ломая ногти, открывал свою заветную коробочку. От нервных движений мальчика тонкая жестяная крышка перекосилась и никак не хотела отдираться. Олф развернулся и пошёл по коридору туда, в свою Волшебную страну. Дверца стала медленно закрываться с тихим прощальным звоном. Павел наконец-то открыл коробочку, выхватил Голубую звезду и золотое перо и быстро, пока дверца окончательно не закрылась, просунул в неё руку и разжал пальцы. Голубая звезда и золотое перо легко скатились с его ладони. Павел быстро выдернул руку, и дверца захлопнулась.

Павел бросился на постель и уткнулся в подушку. Рыдания сотрясали его. Как же так?! Как они могли?! Олф – его лучший друг… и остальные… они бросили его, бросили!..

Володя открыл дверь автомобиля:

– Приехали, Павел Андреевич!

Павел Андреевич вздрогнул.

– Немного задремал. На сегодня всё. Завтра… – он задумался.

На завтра было полно планов. С самого утра начинались деловые встречи. В девять совещание с партнёрами по бизнесу, в одиннадцать – встреча с телевизионщиками: надо дать интервью, чтобы имя его компании лишний раз мелькнуло в эфире. Потом… да что там перечислять – весь день был расписан по минутам. Маленькая звёздочка и золотое перо, которые он положил в нагрудный карман пиджака, распространяли приятное пульсирующее тепло. Оно казалось каким-то живым, упругим. Оно проникало до самого сердца и отогревало его изнутри.

– Завтра – всем выходной, – неожиданно даже для самого себя сказал Павел Андреевич.

– Но… – затянул было Володя – и осёкся под непреклонным взглядом шефа.

– Всем спасибо. На сегодня всё. Я позвоню, – сказал Павел Андреевич и вышел из машины.

По хрустящей дорожке из гравия Павел Андреевич и Володя дошли до ярко освещённого дома, который, как драгоценность, переливался в наступившей темноте.

Володя открыл массивную дубовую дверь. Павел переступил порог, и на него навалились запахи его дома. Уже семь лет жила здесь его семья, но до сих пор во всей гамме жилых запахов обертоном звучал запах цемента. Он придавал какой-то унылый, нежилой фон всему этому великолепию. И именно сейчас, своим обновлённым, отогретым сердцем Павел понял, что не любит и никогда не любил этот дом. Он всегда казался ему вычурным и холодным, каким-то чрезмерно парадным и оттого неуютным. Ни толстые ковры, в которых нога утопала по щиколотку, ни разлапистые диваны, обнимающие мягкими подушками, ни вкусная еда, которую готовила повариха Поля, ни даже кабинет, единственное место, где Павел больше всего любил проводить время, когда находился дома, – ничто не делало это роскошное жилье настоящим домом. Ко всему прочему, единственный сын два года назад уехал учиться в Европу. Это было престижно, полагалось по статусу, но было совсем не по душе Павлу Андреевичу.

– Привет! – по лестнице спускалась Ната, Наталья Андреевна, его жена.

– Здравствуй, Натусь! – Павел Андреевич поцеловал жену в душистую щёку.

И её сегодня он словно увидел заново. Идеально уложенная прическа, яркие длинные ногти, макияж – даже сейчас, почти в полночь…

– Ты откуда-то только что приехала? – удивлённо спросил Павел.

– Нет, – холодно и отчужденно ответила Ната.

«И когда она успела превратиться в такую холодную, холёную… выхолощенную… куклу?!» – с удивлением подумал Павел.

Они познакомились в парке, в Сокольниках, именно в тот день, когда он защитил свой диплом в Бауманском. Стоял яркий летний денёк. Всё окружающее пространство было буквально напоено солнцем. С двумя сокурсниками Павел на радостях поехал в Сокольники. Хотелось петь – наконец-то эта ракетно-строительная муштра закончена! Теперь – воля! Трое молодых людей, сидя на лавочке, активно обсуждали, как бы им обмыть долгожданные дипломы и свободу, которую, как им казалось, они наконец-то обрели.

И тут, как в это бывает в романах, Павел увидел Её. Она шла в лёгком белом платьице, хрупкая, летящая, вся пронизанная солнцем. Её пушистые льняные волосы казались сотканными из солнечных зайчиков. Огромные глаза были доверчиво распахнуты миру. Золотистые беззащитные веснушки словно мерцали на её щеках, плечах, руках. Павлу до головокружения захотелось припасть губами к этим веснушкам, хотя бы к одной. И замереть вот так… Легко, как-то даже невесомо, она проплыла мимо их лавочки. Павел понял, что если сейчас не окликнет её, то не простит этого себе никогда.

– Девушка! – Павел вскочил со скамейки и бросился за ней. – Девушка! – он обогнал её и встал перед ней так, что они оказались лицом к лицу.

У него буквально перехватило дыхание от её изумрудного взгляда, этих веснушек, волос, которые оказались так близко от него. Он чувствовал её запах.

«Так, наверное, пахнут подснежники», – подумал Павел.

Никаких банальных фраз говорить не хотелось – всё казалось пошлым и надуманным для такого чудесного момента.

– Можно я буду звать тебя Солнечным Зайчиком? – спросил Павел.

– Зови, меня ещё никто так не называл, – мягко улыбаясь, ответила она.

Через три месяца они поженились. Ната была из Саратова, а сюда приехала учиться на редкую по тем временам профессию модельера, в текстильный институт. В то лето она перешла на третий курс.

Денег на свадьбу не было. На дворе стояли девяностые. В это время многим в недавнем прошлом советским, а ныне российским, гражданам пришлось несладко. Семьи Наты и Павла не были исключением. Супруга Павла была из небогатой семьи: отец – бывший инженер на Саратовском авиационном заводе, а ныне безработный; мать – библиотекарь. В семье самого Павла сложилась похожая ситуация: родители – оба инженеры, работали каждый в своем НИИ. Институты еле-еле сводили концы с концами в это рыночное время.

Но как-то обошлось. Ната взяла у подружки свадебное платье, в котором та месяц назад выходила замуж, у соседки выпросила умопомрачительно красивые белые лаковые итальянские туфли. Туфли Нате были маловаты. Всю свадебную церемонию, все свадебные вальсы, все вставания под крики «Горько!» для невесты были адовыми муками. Наверное, такие испытывала Русалочка, когда вместо хвоста ради любимого заимела две ноги. Зато туфли были невиданной тогда красоты. У Павла же с защиты диплома остался новый костюм. На кольца и угощение кое-как назанимали у знакомых. Не было, конечно, ни ресторана, ни оркестра, праздновали у Павла дома. Не было и свадебного путешествия, и медового месяца.

Вместо этого предприимчивый Павел через три дня поехал челноком в Турцию за партией вещей, которые на ура продавались на московских вещевых рынках. На эту поездку, естественно, деньги тоже пришлось брать в долг.

Через десять дней Павел вернулся больной, уставший, с надорванной спиной и напрочь расстроенным желудком, но с большими тюками товара…

– Ужинать будешь? – равнодушно спросила Павла жена.

– Нет, спасибо. Только чайку бы…

– Хорошо, я сделаю. Полю я уже отпустила. Слава богу, уж двенадцатый час, – в словах жены звучала скрытая заноза, мол – надоели твои поздние приходы.

– Да, мой Солнечный Зайчик, очень тебе буду признателен.

Ната с удивлением посмотрела на Павла:

– Что это ты вдруг вспомнил? Сто лет так меня не называл.

– Вспомнилось что-то, дорогая. Ты и сейчас похожа на Солнечного Зайчика, – сказал негромко Павел и пошёл в ванную освежиться после долгого и трудного дня.

Умывшись и переодевшись в более свободную и удобную одежду, Павел не забыл переложить голубую звезду и золотое перо в карман домашней рубашки-поло. Он чувствовал, что без этого пульсирующего тепла ему теперь будет одиноко и неуютно. Вся его теперешняя жизнь стала открываться в каком-то ином ракурсе и свете.

Потом он пил чай в их огромной парадной столовой за длинным столом, сидя на одном из двенадцати стульев с высокими резными спинками. Огромность стола уменьшала сидящего за ним человека, от чего на душе становилось как-то колко и зябко. Ната сидела рядом, как образцовая жена, но сама чай не пила, а внимательно наблюдала за Павлом. В этом взгляде жены не было исконного женского умиления от того, что вот пришёл её мужчина домой и теперь ест пищу, приготовленную её руками. И этот мужчина, что бы там ни случилось, приходит к ней и делит с ней одну постель, и она счастлива от этого мига, что вот он сейчас сидит тут перед ней… Пожалуй, Ната наблюдала за ним, как за каким-то экзотическим насекомым, которое бьётся около светящейся лампы и жжёт себе крылья. И она не знает точно, чего от этого насекомого ожидать – укуса или безвредности: тогда его можно и пожалеть, потому что через миг оно сгорит в этом свете, в огне горящей лампы.

– Что с нами сделалось, Ната? – Павел отставил чашку из тончайшего фарфора и внимательно посмотрел на жену.

– Ты о чем, дорогой?

– Ты всё ещё любишь меня?

– Конечно, – слишком быстро ответила Ната.

В ответ на эти её поспешные слова что-то больно кольнуло Павла внутри. Может, это голубая звезда неудобно повернулась острым лучиком к сердцу?

– Не торопись с ответом. Разве такими мы были? – проговорил Павел.

– А что тебя во мне не устраивает? Молодую завёл? – обиженно-агрессивным голосом стала нападать на него Ната.

– Я же не к тому всё это говорю. Я не хочу с тобой ссориться. Я хочу понять, что происходит? Что с нами происходит!

– С нами в том-то и дело, что НИЧЕГО не происходит, – ядовито заметила Ната, – НИЧЕГО!

Она раздражённо встала, отодвинув с неприятным визгом стул, и вышла из столовой.

– Вот и поговорили… – кому-то в пустоту сказал Павел.

3

В последующие дни с Павлом происходили метаморфозы. Он с трудом общался с партнёрами по бизнесу. Павел и раньше видел их недостатки, но играл с ними в одну игру под названием Большой Бизнес. А теперь эта игра перестала его занимать. Сложные многоходовые комбинации больше не вызывали азарта, а напротив, стали казаться скучными… какими-то безвкусными, пресными.

Ему всё больше хотелось проводить время со своими близкими. С состарившимися родителями, которые усохли, как-то сжались, стали меньше ростом. И эта их миниатюрность вызывала острое чувство любви в Павле. Хотелось взять их в охапку и спрятать от всего – от осени с её ветрами, болезней, старости… Хотелось снова увидеть Нату такой, какой она была когда-то. Чтобы её глаза лучились счастьем и любовью, а звонкий смех отдавался радостным отзвуком в сердце. Хотелось наверстать всё то, что он упустил со своим сыном – не укачивал его по ночам, когда у него, маленького, болел животик, не читал ему сказки на ночь, не делал ему робингудовские луки из подручных средств и не строил с ним шалаш где-нибудь за кустами сирени…

Но мальчик вырос – ему восемнадцать. У него теперь свои друзья и интересы. Теперь ему уже не нужно сказок на ночь и самодельных луков. Но дарить ему свою любовь никогда не поздно. Так же как не поздно любить свою жену и родителей.

Обычно Павел завтракал на кухне. Она только так называлась – кухня. На самом деле это было большое помещение метров пятидесяти, если не больше. Там, как полагалось, находились плита, холодильник, мойка, стоял большой круглый стол с шестью стульями, диван в углу, телевизор. На этой кухне ничего, кроме чая и бутербродов, не готовилось. Поля колдовала в другом, отдельном помещении, чтобы запахи не разносились по всему дому.