Читать книгу Заслуженное наказание. Истина - Вики Филдс - Страница 1

– Я никуда не поеду, – отрезала я. Тетя категорично скрестила руки на груди, но я все еще не двигалась. Она не может думать, что своим лжегрозным видом сможет как-то повлиять на меня. Больше никто не может влиять на меня. – Я не поеду в этот город. Ни сейчас, ни летом, никогда. Я ненавижу его.

Слово «ненавижу» в последнее время я использовала очень часто. Гораздо чаще, чем другие слова, которые теперь не произношу. Тетя болезненно поморщилась и опустилась на диван в зале. Ей в спину утыкался луч солнца, проникающий сквозь жалюзи. Ненавижу солнце.

– Скай, – пробормотала тетя Энн севшим голосом. Я не шевелилась, словно мой позвоночник был сделан из стали и лишился всякой гибкости. – Ты не можешь продолжать так вести себя. Ты не можешь делать вид, что все хорошо, когда это не так. Твои родители не хотели бы этого.

– К сожалению, теперь я не узнаю о том, чего бы они хотели.

Мои слова задели меня, пожалуй, даже сильнее, чем тетю Энн, но виду я не подала.

Что мне сделать, чтобы показать ей, что она не сможет вечно принимать меня?! Лучше пусть вышвырнет меня из дома сейчас, когда я готова к этому, а не тогда, когда я буду этого меньше всего ожидать.

И тут до меня дошло, и я в упор посмотрела на тетю Энн:

– Вы поэтому хотите отправить меня к бабушке? Я надоела вам?

– О Господи, конечно нет! – тетя в ужасе вскочила на ноги. Мой пульс участился, когда я снова спросила:

– Все потому, что вы чувствуете себя обязанной перед мамой и папой?

– Нет, Скай, – тетя Энн подавленно вздохнула. Что ж, в терпении с ней мало кто сможет посоревноваться. – Я хочу, чтобы ты поехала в Эттон-Крик потому, что там свежий воздух, там твоя бабушка, и никто не знает о том, что случилось. Две недели ты не будешь думать ни о чем, включая учебу и поступление в колледж.

Я чуть не засмеялась: поступление в колледж? Кого он вообще волнует? Тетя решила, что я просиживаю все свое время за уроками, потому что хочу поступить в колледж? Смешно… я делаю это потому, что не хочу, чтобы голова пустовала. Как только наступит тишина, я сразу же вернусь в Ад, – в день, когда все началось… когда моя жизнь прервалась во второй раз.

Моих мамы и папы больше нет, Зак превратился в зомби, Кэри Хейл исчез, и я не слышала о нем ничего почти год. Кто-то говорил, что он вернулся в университет, кто-то – что нашел работу получше чем присмотр за школьниками… но я знаю, что все это мало похоже на правду. Этот парень прячется. Потому что он знает, что я знаю кто он. Убийца. Чокнутый психопат.

И в свете этих событий тетя Энн отправляет меня в Эттон-Крик, этот чертов город-призрак, где зима наступает в октябре, а заканчивается в марте, где тучи висят над городом, несмотря на время года. Она отправляет меня в Эттон-Крик, после того, как я шесть месяцев провела в психушке под надзором доктора Рейчел Грейсон?…

Ну уж нет.

– Я иду наверх, – сказала я, после длительного молчания. – Мне нужно готовиться к завтрашнему тесту по английскому.

– Скай, – тетя уныло посмотрела на меня, – завтра суббота.

Я нахмурилась, понимая, что она права.

Ну конечно завтра суббота, раз сегодня – пятница. Я встала в восемь, провела пятнадцать минут в душе, семь минут потратила на завтрак и четыре на то, чтобы помыть за собой посуду; затем отправилась в школу, где пробыла до четырех часов, и когда вернулась, несколько минут потратила на то, чтобы повздорить с тетей по поводу поездки в Эттон-Крик к бабушке.

Я молча развернулась, вышла из гостиной и быстро зашагала наверх по витиеватой лестнице, ведущей в башню, где теперь находилась моя комната. Заползла под одеяло с ноутбуком и включила фильм. Мысли тут же разбрелись, а я этого не хотела, так что пришлось заняться матанализом. Сложные вычисления помогли мне не думать ни о чем кроме чисел, и в конце концов меня стало клонить в сон. Это я ненавижу так же сильно, как и оставаться наедине с собой, потому что, если я и могла убежать от своих мыслей, от снов сбежать не могла.

Из ночи в ночь просыпаюсь от собственного крика; чувствую под щекой влажную от слез подушку, от которой щиплет кожу, и плетусь в ванную чтобы умыться. Возвращаюсь в комнату, падаю на постель и засыпаю под музыку в наушниках.

Ночь за ночью… но сегодняшний день внезапно отличился тем, что я проснулась не из-за кошмаров, а от того, что кто-то долго и настойчиво стучал в дверь моей комнаты. Мне пришлось встать, чтобы прекратить этот раздражающий шум. Быстро вытерев слезы полотенцем, лежащим на трюмо, я распахнула дверь и от изумления обомлела, потому что никак не ожидала встретить в середине марта своего старшего брата. Зак строго произнес:

– Собирай вещи, детка.

* * *

Я ненавижу Эттон-Крик.

Наш город я тоже ненавижу, но он светлый, теплый и солнечный. Эттон-Крик другой; темный, мрачный, уродливый городок, в котором двадцать лет назад произошла серия жестоких убийств. Преступник так и не был найден, но это не главная причина моей ненависти к этому городу. Все дело в моей бабушке, то есть маме моей мамы и тети. Бабушка Гертруда (имя уже пугает, да?) меня и близнецов третировала с самого детства, как только мы отправлялись к ней на летние каникулы. Она заставляла нас сажать аконит в своем саду в полнолуние. Однажды заставила Алекса достать из подвала башку лося, и он поломал ногу, из-за чего Дженни поселилась у нас на остаток каникул, делая вид, что она хочет, чтобы я подтянула ее по тригонометрии, хотя на самом деле, она уже заняла в том году первое место из нашего класса. В общем, с бабушкиным особняком у меня не связано ни одного хорошего воспоминания. И именно здесь я каждый день возвращаюсь на год назад, в тот день, 25 декабря, когда моя жизнь перевернулась с ног на голову. Лишь на краткий миг, – единственная секунда утром, когда я просыпаюсь – мне кажется, что все хорошо. Ничего этого не было. А потом вижу этот ужасный потолок, который ненавижу, в моей комнате в бабушкином доме, который я ненавижу, в городе, который ненавижу. Я превратилась в монстра, который ненавидит сам себя, и думаю этим я убиваю себя. Я хочу уничтожить себя без остатка, хочу попасть в аварию, чтобы после этого врач вновь поставил мне диагноз «амнезия»…

Но этого не будет.

Мне придется каждый день просыпаться, и каждый день довольствоваться лишь той минутой, когда я думаю, что все хорошо.

* * *

– Скайлер, – обратилась ко мне бабушка.

Ненавижу, когда меня называют полным именем.

Я положила тарелку в раковину и повернулась к Гертруде, вытирая руки о фартук.

– Я хочу, чтобы ты отправилась за покупками.

Я кивнула, отворачиваясь, и моя руки с мылом. Бабуля подошла ко мне, явно не желая оставлять в покое:

– Скай, уже три дня прошло. Когда ты поговоришь со мной?

Вот и настало это время. А я-то думала, сколько она продержится. Я зажмурилась, сосчитав до пяти на французском, и обернулась:

– Ну, в прошлый раз мы с тобой мило поговорили, когда на мне была смирительная рубашка. Не беспокойся, теперь со мной все хорошо: я принимаю таблетки, поэтому не стану набрасываться на тебя. – Бабушка не оценила моего искрометного юмора, поэтому я добавила более серьезным тоном: – Со мной все хорошо. Правда.

– Я в этом не так уверена, – сказала она безапелляционным тоном, и спорить с ней было теперь бесполезно. Гертруда выглядела в свои шестьдесят девять лет просто прекрасно – ни единого седого волоска, дорогая укладка, вздернутые брови и нетерпящий возражений взгляд. Но, ко всему прочему, у бабули были некоторые странности: она не любила девушек, ходящих в штанах, не любила, когда девушка остается с парнем наедине, и не любила, когда все «слишком скучно». Этой леди нужна была драма, для того чтобы чувствовать вкус жизни, и обычно она чувствовала его через меня с близнецами. А теперь, – через меня и Зака.

– Со мной все хорошо, – повторила я, стремительно покидая кухню через арочный проход. Я хотела сбежать в свою комнату и спрятаться под оделяло, но бабушка шла за мной:

– Расскажи мне что ты чувствуешь, иначе заставлю вечером идти со мной на ужин к миссис Родригез, а она жуткая старуха. Так и норовит женить своего внука-пройдоху.

Я резко остановилась и обернулась. Губы бабули задрожали, еле удерживая усмешку, а брови взлетели еще сильнее. Я пораженчески вздохнула:

– Признаться, я ждала, когда ты скажешь нечто подобное.

Она, как бы между прочим, подмигнула:

– Это была тяжелая артиллерия в общении с моей взрослой внучкой.

Я кивнула:

– Я еду в магазин за покупками, как ты и просила. Никаких ужинов у миссис Родригез и свадеб.

И никаких разговоров.

– Я так и думала, – с притворным сожалением вздохнула бабушка, скрещивая руки на груди. На Гертруде было длинное шерстяное платье и темно-серый кардиган, которые делали ее фигуру стройной и вытянутой. – Придется, наверное, занять тебя какими-нибудь делами, чтобы тебе не было скучно, пока я буду на ужине.

Да уж.

Я совершила непродолжительный поход в магазин, пока Зак пытался починить в сарае дерево-дробилку, а когда вернулась домой, обнаружила на столике в прихожей записку от бабушки:

«Я у миссис Родригез. Вернусь домой поздно, потому что эта старуха повадилась играть в «скраббл». Пусть Закари приготовит ужин, я в последнее время готовлю паршивее чем обычно».

Я прочла записку и засунула ее в карман.

И внешностью, и привычками бабуля очень напоминала тетю Энн, а мне так хотелось увидеть в ней что-то мамино, например, когда мама смеялась, всегда смешно морщила нос, а еще у нее аллергия на молочные продукты. Мы с папой тоже притворялись что не любим молоко, чтобы она не беспокоилась, что ее может раздуть, словно шарик.

Воспоминания выбили меня из колеи, поэтому я заставила себя отключиться. Вышла во двор, и, проваливаясь по лодыжки в снег и кутаясь в куртку, поспешила в сарай, откуда доносился шум. Я вошла внутрь и тут же смогла перестать щуриться от слепящего снежного света. Зак сидел на лавке напротив двери, и нервно подергивая коленом говорил по телефону, но едва увидев меня отключился и встревоженно спросил:

– Ты как?

– Со мной все хорошо, – в миллионный раз повторила я и прочистила горло, теряясь. Собиралась попросить его приготовить ужин, но внезапно поняла, что не хочу отвлекать от работы. Эти ужасы происходят не только со мной – с Заком тоже, но он так самоотверженно заботится обо мне, что иногда я забываю выныривать из своего собственного кошмара чтобы спросить о том, как чувствуют себя старший брат.

Я улыбнулась и вышла из сарая со словами:

– Я сама приготовлю ужин.

Через секунду я оказалась в бабушкином доме, прислонилась спиной к входной двери и дернула молнию на куртке вниз.

Я хочу вернуться домой. К маме с папой.

Я не хочу быть здесь. Хочу ходить в школу. Хочу забыть обо всем.

Поэтому я вставила в уши наушники, включила на самую большую громкость музыку, и отправилась на кухню готовить ужин.

* * *

…– Тебе незачем жить, Энджел.

…– Для чего ты это сделал? Всему этому есть причина?

…– Да, просто ты… идеально подошла мне…

…– Ты не любил меня?

…– Я ничего не сделала!

…– Ты так считаешь, но это вновь не верно, Энджел. Один раз, два, три, сколько ошибок ты будешь совершать? В реальном мире у людей нет шанса искупить грех. Ты понесешь наказание, что заслужила, Энджел.

Я резко проснулась и выпрямилась, хватая ртом воздух. Зак отступил на шаг назад, и опустил руки, в которых сжимал покрывало.

– Прости, что разбудил, – пробормотал брат, складывая покрывало и возвращая его на табурет, где оно лежало.

– Нет… – я замотала головой, силясь разлепить глаза. – Мне приснился… – замолчала, потому что не хотелось снова быть в роли девочки, которая все время страдает, и заставляет старшего брата тревожиться и переживать. – Не важно.

– Я видел ужин, – Зак с нежностью улыбнулся, – любимая курочка Скай.

Прежняя Скай с усмешкой приказала бы Заку заткнуться, но я больше не та, что прежде. Кроме того, маме с папой не нравилось, когда я ругаюсь. Особенно папе: «если ты не хочешь быть девушкой, я отправлю тебя в военный лагерь!».

– Да, сегодня на ужин курица. – Я поднялась на ноги и заправила рубашку в джинсы. Бабушка была в шоке, когда их увидела. Ха, это она еще не видит в чем мама ходит… ходила.

Я пересекла просторный холл и вошла на кухню. Зак за мной.

– Почему решила готовить ужин сегодня? – беспечно спросил он. Я пожала плечами, раздраженная тем, что он обратил на эту незначительную деталь свое внимание. Было бы легче, если бы он сделал вид, что все так, как и всегда.

Мне пришлось ответить:

– Ты был занят, так что я сама решила заняться этим. Вот, – достав из кармана записку бабушки, протянула ее брату; его брови тут же взлетели вверх, в точности как у мамы, когда я ее чем-то удивляла:

– Ну, по крайней мере Гертруда может признать, что фигово обращается с кухней, – он бросил записку на стол, открыл духовку, и потянул носом воздух:

– Пахнет восхитительно. Не ел ничего лучше курицы, которую готовит моя сестра, – донес он до моего сведения, и я с сарказмом согласилась, присаживаясь на барный стул:

– Ну да.

– Да уж, – Зак кивнул, сдаваясь. – Пожалуй, я солгал. Но мне нравится, что ты улыбнулась.

Улыбка в ту же секунду слетела с моего лица. Как он увидел – он стоит ко мне спиной. Может услышал улыбку в моем голосе?

Я против воли вспомнила Кэри Хейла; он тоже обладал незаурядными способностями чувствовать мои эмоции.

Прочь!

Я спохватилась, и соскочила со стула, приближаясь к Заку:

– Я разогрею для тебя запеканку. – Вырвала у брата тарелку из руки и направилась столу, в то время как Зак, при помощи забавных прихваток в виде куриных голов, вытащил из духовки противень с курицей.

– Только немного, Скай, – пробормотал он, пристраивая противень на подставку на столешнице, – после общежития мой желудок уменьшился в несколько раз.

Мама бы закатила истерику, услышав подобное заявление, и вознамерилась бы звонить сыну каждый день, чтобы напоминать о завтраках, обедах, ужинах и обязательных перекусах. Но теперь она ни о чем не беспокоится. И не позвонит никогда.

Я сглотнула противный комок в горле и скомандовала:

– Поставь чайник.

– Да, сэр, – парень шутливо отсалютовал мне, и подошел к плите. – Так ты говоришь, что сегодня у миссис Родригез вечеринка?

– Для тех кому за шестьдесят.

– Черт, а я хотел сходить и оттянуться, – с гримасой протянул брат, ненавязчиво оттесняя меня от плиты и холодильника. Я вернулась на барный стул. Зак хорошо справляется, и я говорю не про поведение на кухне. Он спокоен и рассудителен, словно за прошедший год повзрослел на пять лет.

Не подозревая о моих мыслях, он приготавливал приборы и раскладывал еду.

Сколько у него сил, если несмотря ни на что, он все так же продолжает заботиться обо мне? Все зимние каникулы Зак провел со мной; держал меня за руку на похоронах; звонил каждый день из колледжа, пока я была в психушке, чтобы рассказать какую-нибудь забавную историю, которая случилась за день.

А что сделала я для него?

– Курочка.

– Что?! – я подскочила на месте, заставив брата обернуться. Его брови снова взлетели вверх, как у мамы. Взгляд на секунду стал подозрительным. – Я п-п-просто… задумалась.

– Я сказал, что твоя курочка пахнет восхитительно, – он сделал вид, что не заметил моей нервозности. Как и всегда. – Хотя, наверное, это потому, что ты готовила ее более тысячи раз начиная с восьмого класса. Если бы она не была классной, я был бы шокирован.

Он все еще способен шутить, в то время как я не могу позволить себе этого, потому что чувствую вину – я не была с Заком в тот страшный день. Я не была рядом, и пусть причиной было похищение Чокнутым-Психом-Кэри-Хейлом, внутри это чувство съедало. И вопросы; миллионы вопросов, словно рой пчел в моей голове: почему я не могла быть нормальной дочерью? Делать то, что хотят родители? Не ввязываться в неприятности и быть образцом для подражания? Почему я заставляла маму ходить в школу, выслушивать от мисс Вессекс нелестные комментарии в мой адрес и каждый раз защищать меня? Наверное, ей было жутко стыдно.

Единственное, о чем я не жалела – я не позволила родителям узнать о моей болезни и о том, что Кэри Хейл – парень, который понравился моим родителям – пытался меня убить. Я рада, что они не знали этого.

Лишь Дженни знала, и попыталась меня предупредить: «Кэри Хейл хочет убить тебя».

Вот только я все еще жива, а она – нет.

– Скай, – Зак помахал ладонью перед моим носом. – Ты меня не слышишь, или только притворяешься?

– Я задумалась, – виновато пробормотала я, выпрямляясь.

– Лучше бы ты сказала, что все слышала, – посетовал он, разрезая мясо ножом, и раскладывая его на тарелки с салатом. На губах брата промелькнула усмешка. – Потому что тебе снова придется слушать про лифчик Анжелы, который опять украли воры.

Мои губы растянулись в улыбке, несмотря на то, что сердце сжалось от этой гримасы.

Я хочу быть похожей на своего брата; он – настоящий образец для подражания, а я лишь жалкая девчонка, которая только и может что жалеть себя.

* * *

– Как прошел вчерашний вечер? – поинтересовалась Гертруда ранним утром, после того как я вернулась из магазина вся продрогшая и промокшая из-за коварства пушистых снежинок, пробравшихся за шиворот.

– Хорошо, – с осторожностью ответила я, стягивая ботинки и ожидая, что бабушка сейчас сделает какое-нибудь предложение, которое мне не понравится. И пока она не начала говорить я проскользнула на кухню с пакетами с едой. Сейчас она заговорит. Упомянет очередную вечеринку, на которую я приглашена, или внука…

– Постой, Скайлер, ты кое-что обронила.

Я резко остановилась, и с колотящимся сердцем обернулась к бабушке. Она протянула мне нечто, что упало в мою ладонь холодным металлом. Я увидела себя словно со стороны: светловолосая девушка с шапкой набекрень и раскрасневшимися щеками опускает шокированный взгляд в свою ладонь.

Все внутри меня смешалось. Кольцо Кэри Хейла.

Которое, по его словам, связывало нас. Ненавижу его. И Кэри и кольцо. Их всех ненавижу. Но я засунула кольцо в карман джинсов и продолжила путь на кухню. Бабушка поспешно спросила:

– Почему ты не носишь его? Оно принадлежало многим женщинам нашей семьи и передавалось из поколения в поколение, так почему оно не на твоем пальце?

Потому что это дряхлое барахло, которое я ненавижу.

– Оно прекрасно бы смотрелось с красивым платьем, – тем самым, что я подарила тебе, – наседала бабуля.

– Это кольцо проклято.

– Скайлер, – укорила меня бабушка. – Я уверена, это кольцо хорошо смотрелось бы на твоем пальце.

– Я уверена в этом, – с сарказмом согласилась я, разбирая пакеты и рассовывая продукты по отделениям холодильника и буфета. – Особенно после того, что это кольцо точно такое же как у козла, который пытался меня убить.

Повисло молчание, которое контрастировало с моей мрачной болтовней, и почувствовался бабушкин взгляд, – тот самый, от которого леденели внутренности, и который ярче всяких напоминаний говорил о том, что я должна сдерживать свои эмоции, иначе вновь отправлюсь в психушку. Причем в этот раз навсегда.

– Ты опять шутишь, Скай? – бабушка склонила голову на бок, прищуриваясь. Я кивнула:

– Да. Я не ношу его, просто потому, что боюсь потерять.

На самом деле оно всегда со мной, как напоминание о том, что случилось 25 декабря. Благодаря этому кольцу я всегда буду помнить какой идиоткой была, когда пошла на дурацкий Снежный Бал вместо того, чтобы остаться дома на семейном ужине.

– Чем собираешься заняться сегодня? – бабуля как-то странно улыбнулась, и я вспомнила о своих первоначальных опасениях по поводу ее безумных идей. Пришлось правдоподобно солгать:

– Хочу убрать на чердаке. Посвятить этому несколько дней, чтобы… привести дом в порядок. Да. Это то, чем я буду заниматься сегодня. И завтра.

«Чтобы не оставаться с тобой наедине. И с внуком миссис Родригез».

Уголки губ бабули опустились вниз от разочарования, что доказывало мои соображения: она придумала для меня ловушку.

– Зачем тебе заниматься уборкой, детка, ведь у тебя каникулы… хватает и того, что Закари круглосуточно сидит в сарае. Давай сходим по магазинам?

С моей дряхлой бабулей ходить по магазинам? Ну уж нет.

Мой последний поход был…

Я покачала головой, показывая свою непреклонность:

– Я собираюсь делать уборку сегодня. Займемся шопингом в другой раз, бабушка.

* * *

Я поднялась по веревочной лестнице на чердак, зная, что это уютное помещение станет для меня тем самым местом, где я смогу спрятаться от бабули и заботливого брата. Щелкнула включателем и испытала облегчение, когда тусклый свет разлился по пыльной комнате, затерявшись среди сломанной мебели, старых, никому не нужных сундуков и прочего хлама, который поможет мне отвлечься. Должен помочь.

Я взяла первую попавшуюся коробку, лежащую на горе трухлявых книжных томов по кулинарии, которые к счастью не попали в руки тети Энн, и приоткрыла ее, в надежде, что не наткнусь на паучье гнездо, или еще какую-нибудь гадость.

Черно-белые фотографии с незнакомыми лицами, к которым я тут же потеряла интерес. Бабуля говорила, что ее троюродный дедушка по материнской линии, – тот, который построил этот дом, – продал свою дочь за деньги богатому помещику. Его меркантильное лицо – не то, на что я хочу смотреть сегодняшним утром. Если бы папа заявил однажды, что собирается отдать меня замуж за какого-нибудь богатенького болвана я бы сошла с ума.

Я опешила, застыв вместе с коробкой с фотографиями. Впервые за этот год я подумала об отце и не испытала обжигающей боли. Наверное, все дело в том, что я забыла, что они…

Я резко присела на корточки и до боли зажмурилась, чтобы предотвратить слезы, но шансов сдержать их не было. Они градом покатились по щекам к подбородку, обжигая, покалывая воспаленную кожу.

Не раскрывая глаз, я опустилась на пол и отложила коробку с фотографиями в сторону.

Все хорошо, Скай. Все хорошо. Ничего страшного, что ты плачешь. Ничего страшного.

От беззвучных слез заложило уши, но внезапно я услышала нечто; распахнула слипшиеся от слез ресницы и в замешательстве стала оглядываться.

Шаг, шаг, шаг.

Я не на чердаке.

Я в лесу.

Шаг, шаг, шаг.

Сердцебиение участилось, как только я поняла, что происходит. Я вновь сплю. Вот только теперь наблюдаю все из ее тела – из тела девушки как две капли воды похожей на меня саму. Над моей головой проплывала пухлая луна, цепляясь за покореженные ветви деревьев, под босыми ногами чувствовалась холодная земля, покрытая опавшей листвой, влажной и терпко-пахнущей.

Девушка замерзла. Я замерзла.

Веревка, которой за спиной были связаны мои руки, на ощупь была как сталь, покрытая коркой льда. Одеревеневшими от холода пальцами я попыталась сдвинуть веревку, но безуспешно.

Девушка тоже пыталась; она чувствовала, как лед впивается в кожу, как тело замерзает клетка за клеткой от кончиков пальцев ног до корней волос. Тоже испытывала животный страх, когда ее словно скотину вели на убой.

Они хотят ее сжечь заживо.

Меня. Они хотят меня сжечь.

Стоп, это всего лишь сон.

– Эй, – я громогласно обратилась к мужику, который вальяжно вышагивал в нескольких шагах впереди меня с самодельным факелом в руке. Ну правда, в каком мы веке? Судя по моей одежде, лет пятьсот назад. – Куда вы меня ведете?

Я обернулась, и посмотрела на мужчину, шедшего позади меня.

Факел в его руке отбрасывал тени на его моложавое лицо. Должно быть ему лет тридцать. И чем он занят в эту прекрасную ночь?

– Ты тоже проигнорируешь меня? – потребовала я ответа, бросая взгляды то себе под ноги, то на лицо мужчины с едва заметным шрамом над левой бровью. Я сдалась и подергала веревку на запястьях. Больно. А разве во сне чувствуешь боль?…

Едва эта мысль проскользнула в моем сознании, я оступилась и выругалась, явно испытывая боль.

Что происходит, и почему я в теле этой девушки?

И почему ее собираются убить?

– Почему вы хотите убить ее? – спросила я в темноту, разгоняемую светом факелов.

– Не говори с ней, – приказал шедший впереди мужчина своему напарнику, который замыкал шествие. – Не говори, иначе она зачарует тебя.

Я рассмеялась, и даже не почувствовала боли, когда вновь оступилась, в этот раз на еловой шишке.

– Что сделаю? Зачарую? Я?

Что это за игры такие, черт возьми?

Это же не знаменитый салемский 1692 год, где беззастенчиво убили толпы обвиненных в колдовстве людей? Надеюсь нет. Видела я пару ужастиков с подобной тематикой, и мне они не особо понравились; я просто должна проснуться. Лучше жить в своем мире полностью несчастной и подавленной, чем заживо сгореть на костре в собственном сновидении.

– Эй, я никого не очарую, или как там. Это все сон, понимаете? Вы спите.

Как и следовало ожидать, никто мне не ответил, а я споткнулась о ветку и громко вскрикнула, распугивая ночных птиц и лесных жителей, которые не умерли от зверского холода. Прихрамывая, попыталась осмотреть рану на ноге, за что мне досталось от одного из сопровождающих.

– Она не была такой разговорчивой, пока сидела в клетке, – заметил тот, что шел впереди. Он мне не нравится. И еще больше потому, что произносит следующие слова: – Может, стоит проучить ее за болтовню?

– Просто иди вперед, Джонатан, не слушай ее речей, – посоветовал мужчина, шедший позади. Его голос был уставшим и покорным, но не покорным как у слуги, а покорным как у человека, который подчиняется закону.

«Речей»… жуть, эти люди наводят страху побольше, чем Кэри Хейл.

– И не говори с ведьмой.

Черт вас дери, я не ведьма.

Забавно, что уже в который раз меня хотят убить. Может надо мной нависло проклятие? Нужно сходить к гадалке. Я слышала здесь, в Эттон-Крик, есть несколько таких местечек.

– Я хочу проснуться, – еле слышно простонала я, и Джонатан, шедший впереди, мрачно пообещал:

– Скоро проснешься. – Видимо он забыл о предупреждении своего напарника, еще бы – в его голосе сквозило лишь самодовольство и предвкушение. – В тебе нечистый, он заполнил тебя.

Вот тебе и раз. Нечистый.

Поэтому, значит, ее собирались сжечь на костре?

Меня посетило плохое предчувствие.

Костер. Нечистый. Девушка, которую хотят сжечь на костре. Очиститься. Они хотят ее очистить…

… Из-за размышлений, я упустила из виду как очутилась на той самой лесной площади, которая снилась мне сотни раз. И кострище здесь тоже было. Уже приготовлено.

Теперь я почувствовала страх, кольнувший сердце.

Если я умру во сне, умру и наяву?

Все то время что я ходила во сне, мне казалось, что синяки и царапины – следствие того, что я выбиралась на улицу, а однажды даже забрела в лес, но я никогда не думала о том, что все это могло быть результатом моего глубокого сновидения. Что, если я не смогу проснуться после того, как меня сожгут? Я просто исчезну с чердака, где затеяла уборку? Или умру от сердечного приступа? Или, может, выкинусь из окна?…

Вокруг нас – толпы людей, безликих незнакомцев.

Какая-то бессмыслица.

Я хочу проснуться.

– И что дальше? – осведомилась я, нарушая тишину. Голос не дрожал, в отличие от рук и ног. Ответа на вопрос не последовало, да он и не нужен был – сценарий я знаю. Меня привяжут к этому деревянному столбу, что в сотне метров от меня, и дальше все будет прямо как в фильме про инквизицию.

Мне очень много раз снилось как я умираю, однако этот сон вызывал неясное беспокойство, маячившее на задворках сознания; он не был обычным, не раз влиял на мою повседневную жизнь, и однажды случилось так, что я себя убедила, что сошла с ума, что страдаю сомнамбулизмом. Но что если… причина именно в нем – в моем сне? Что, если я не была сумасшедшей, а просто… может быть во сне я могу перемещаться в прошлое?

Очевидно, я надышалась пыли на чердаке. Прошлое…

Я должна проснуться, потому что эта куча веток, к которой неумолимо приближаются ноги, играют свою роль в этом ночном кошмаре. Что нужно сделать, чтобы проснуться? Причинить себе боль?…

Я вскрикнула, когда меня швырнули на кучу веток. Позвоночник, превратившийся в лед треснул по швам. Заледеневшее платье, пропитавшееся на спине от пота, зацепилось за какую-то корягу, и я съехала с кучи веток на землю. Мне казалось, что от холода отнялись ноги, но каждый из ушибов тут же ударил болью в виски, доказывая, что если бы от боли можно было проснуться, я бы давно вернулась в реальность.

Я встала на ноги и пошатнулась, а люди в толпе испуганно зашептались и отступили на несколько шагов назад. Правильно, бойтесь. Как можно спокойно приходить на подобные мероприятия? У них дома нет занятий, кроме как шататься по лесу и становиться свидетелями преступления?

Повинуясь надзирателям, что толкали меня в спину, я приняла вертикальное положение.

Это всего лишь сон.

Я просто должна проснуться. Проснуться и все.

Скай, проснись.

В голову стали лезть безумные предположения: может, это наказание за то, что Кэри Хейл убил меня, несмотря на предупреждения призрака из моего сна?

Главное сейчас – проснуться.

Я приказывала себе проснуться, когда меня приковали к столбу, обмотав руки и ноги противными веревками. Стало больно, но никто не обратил внимания на мою просьбу «не быть такой свиньей». Этот сон превращается в новую реальность. Кошмарную реальность, в которой я умру.

Нет, я же не могу здесь умереть, правильно? Я вообще не могу умереть до того, как поступлю в университет, до того, как закончу школу с отличием. Родители должны гордиться мной.

Я зажмурилась и сжала зубы так сильно, что заболела челюсть.

Проснись, Скай. Проснись, Скай. Проснись. Немедленно.

Я рывком распахнула глаза, потому что в нос забился противный аромат тлеющей ткани. Опустила взгляд вниз и завизжала, дергаясь всем телом и выкрикивая просьбы о помощи у замерших, словно истуканы, людей. Никто не собирался мне помогать, никто не испытывал сочувствия или даже страха перед пламенем. Все смотрели сквозь меня, словно зачарованные.

О черт, я что, умру?

Через минуту мое тело загорится. Кожа начнет плавиться, кости превратятся в труху, я исчезну.

Я должна что-то сделать. Что? Что мне сделать?

Горло запершило от дыма, и я до боли закашлялась. Зажала нижнюю губу между зубами с такой силой, что рот наполнился кровью, и на глаза выступили слезы.

Скай, проснись!

– ЭНДЖЕЛ!

Я распахнула глаза, шарахнулась назад, и упала на спину, больно ударяясь лопатками о чердачный пол. Сердце замерло на секунду в груди, словно пытаясь понять, в какой реальности находится, потом учащенно заколотилось.

На глаза выступили слезы, и я накрыла лицо ладонями, чтобы скрыть их от самой себя.

Я слышала голос Кэри Хейла. Думала забыла его, но нет; он по-прежнему со мной, в моей в груди, во мне, часть меня. Я любила этот голос. Нет, люблю его даже сейчас, несмотря ни на что. Ненавижу, потому что должна, и люблю, потому что не могу иначе.

Убрала ладони от лица, и изможденно вздохнула, продолжая смотреть в потолок. Паутина и пыль. Это лучше, чем огонь, захватывающий мое тело в плен. Это лучше, чем та комната, в которой Кэри Хейл убил меня.

Ты в безопасности, Скай.

Я в безопасности. Я на чердаке бабули, валяюсь на грязном полу. Мне все приснилось. Я с трудом села, чувствуя внезапную тяжесть во всем теле от усталости и облегчения, и стянула ботинок и носок с правой ноги. Почувствовала морщинку между бровей, когда увидела на лодыжке уродливую воспаленную царапину.

– Восхитительно…

Нет, я не стану думать об этом, – я натянула носок и надела ботинок. Все эти кошмары, желание разгадать эти чертовы загадки – все в прошлом. Теперь я сосредоточусь на учебе и поступлении в колледж. И прямо сейчас я собираюсь продолжить убирать.

Это символ. Уборка на чердаке поможет мне расставить все на свои места. В голове, и прямо здесь. Я думала, что так будет, пока внезапно не обнаружила за штабелем коробок у дальней стены старое кресло-качалку, а на нем винтажных, несомненно красивых кукол в платьях, сшитых вручную.

Мое сердце затрепетало, когда я взяла одну из них. Та самая кукла, которая принадлежала моей маме. В темно-синем шелковом платье, с огромными синими глазами и светлыми волосами, струящимися по плечам и спине. Я видела ее на фотографии вместе с мамой и тетей Энн. Они были детьми и улыбались во все тридцать два зуба, когда дедушка снимал их на новенький фотоаппарат.

Я с трепетом прижала игрушку к груди, радуясь находке словно ребенок. Опустилась на корточки перед креслом и, вдыхая запах пыльной, заплесневелой ткани, принялась тщательно рассматривать остальных кукол. Они сидят на каком-то предмете. На коробке. С небывалой осторожностью я убрала кукол, сделав заметку в мозгу забрать их с собой, и взяла в руки старую, деревянную шкатулку с потертой крышкой. Внутри обнаружились украшения; жемчужные бусы и кольца с изумрудами, сапфировые сережки и еще какие-то камни, которые понравились бы тете Энн, в этом я не сомневалась. Мысли о том, как я притащу этот хлам тете Энн, улетучились из головы оставив звенящую пустоту, когда под украшениями на дне шкатулки стал заметен язычок, демонстрирующий тайное отделение.

Впервые за этот год я ощутила что-то кроме убийственного разочарования и нежелания жить. Что-то кроме всепоглощающего чувства вины и жажды все исправить. Загадка.

Я замешкалась, ведь чувство предвкушения было прекрасным. Что, если в тайном отделе не обнаружится ничего? Или какая-нибудь ерунда, которая несомненно была важной вещью для хозяйки шкатулки, и не представляет никакой ценности и интереса для меня?

Решившись, я убрала украшения на пол и потянула за язычок, приподнимая фальшивое дно шкатулки. Как я и предполагала, здесь обнаружился потайной отдел, а вместе с ним – небольшая книжечка, размером с ладонь. Старательно спрятанный дневник какой-нибудь по уши влюбленной девушки, жившей в этом доме. Может быть даже бабушкин. Или мамин.

Я почувствовала, как мной овладевает любопытство, и жажда разгадать загадку, поэтому с осторожностью, чтобы дневник не рассыпался в труху в моих руках, поддела кончиками пальцев первую страницу и прочла:

Энджел Саффолк 1599 год.

У меня появилось смутное предчувствие: снова Энджел. Это имя преследует меня повсюду.

Не зная, чего от этого можно ожидать, перевернула страницу.

13 октября

Сегодня сожгли на костре мою горячо любимую подругу Сюзанну. Моему горю нет конца, но я не могу усомниться в том, что отец поступает правильно. Но неужели Сюзанна была ведьмой?

17 октября

Отец ведет себя странно: вчера он с криком отобрал мамин крестик, что я нашла в ее комнате. Этот крестик – единственное, что осталось от нее. Когда я задаю вопросы о ней, отец не хочет отвечать. Я очень скучаю по ней.

… На улице было холодно, шел снег. В это время года я всегда замерзаю, но не сегодня; потому что сегодня состоялось запланированное знакомство с сыном мисс Габриель в их доме, стоящем на границе с лесом. Этот дом был таким огромным, что в нем, наверное, поместилась бы церковь моего отца. Я стояла рядом с мужчиной, с которым мне придется связать свою жизнь, и хотела расспросить его о доме, но не могла заговорить, потому что рядом находились отец и мисс Габриель.

На самом деле дом был причиной не смотреть в глаза этого мужчины. Мне едва удалось побороть желание и не ответить на взгляд. Хотелось убедиться, что они действительно странного оттенка переспевшей сливы. Ах, как жаль, что я не расслышала его имя, когда он представился.

Не могу выкинуть мысли из головы, а ведь думать о мужчине – грех! Если продолжу – Нечистый заполнит меня! Я не хочу, чтобы меня вслед за Сюзанной сожгли на костре!

18 октября

Болит голова.

Я ощущаю себя очень странно.

Пропал аппетит.

19 октября

Сегодня, когда я собирала хворост, вновь увидела молодого мужчину, и на этот раз осмелилась попросить, чтобы он повторил свое имя. Его зовут мистер Кэри Хейл. Необычное имя для нашего города. Но этот мужчина действительно необычен. Его цвет глаз странный: темно-сливовый на солнце, черный – в лесном сумраке; его манера говорить легка и спокойна, не такая как у других мужчин. Когда мы говорили, мистер Хейл смотрел на меня из-под полуопущенных ресниц. Затем помог с хворостом.

Больше я не могу писать. Слова, которые блуждают в моей голове не должны появиться на бумаге. Я должна помолиться.

20 октября

Вновь болит голова, но я боюсь сказать об этом отцу. Боль случалась и раньше, но не так часто, как сейчас. Что, если от моих грешных мыслей меня заполнил Нечистый? Сегодня я и мистер Хейл снова встретились у леса – он любит там гулять.

Каждое утро, когда отправлюсь за хворостом в лес надеюсь встретить его, и мне всегда везет. Скоро состоится наш союз. Я испытываю счастье, которое едва могу скрыть.

1 ноября

Болезнь не прекращается.

Сегодня ночью я слышала в своей комнате чужие голоса. Решила, что это отец стоит у двери, но здесь никого не было. Может, это Нечистый звал меня? Это – наказание за то, что я думаю о греховном.

Я не встаю с постели – ноги не хотят двигаться. И, несмотря на то, что отец очень нервничает, я не могу заставить себя встать. Очень клонит в сон. Я до сих пор думаю о том, что произошло ночью в моей комнате. Кому принадлежали эти голоса? Сладкий, искушающий.

Я не поддалась этому голосу.

Но смогу ли я и дальше противостоять ему?

Я должна сказать отцу об этом.

5 ноября

Я поняла, как сильно ошибалась, когда спросила Голос, что ему нужно от меня. Это не был Нечистый, это Ангел Небесный спустился ко мне, чтобы предупредить о важном событии. Скоро состоится венчание с мистером Хейлом. Ангел предупредил, что будет оберегать меня везде и повсюду. Больше я не боюсь солнечного света.

7 ноября

Ангел наблюдал за мной с самого рождения, чтобы знать насколько я благочестива. Я счастлива осознавать, что он выбрал меня и всегда был поблизости. Теперь вовсе не страшно было обнаружит в лесу демонов – они боролись за человеческую душу. Головы демонов мерзкие, уродливые и овиты шипящими друг на друга змеями, а тела сгорблены и испещрены шрамами. Демоны исчезли, едва на тропу вышел мистер Хейл. Они испугались его. Значит он тоже благочестивый. Скоро и к нему придет его Ангел.

Сегодня случилось еще кое-что, о чем мне стыдно вспоминать. Мистер Хейл признался мне в своих чувствах, и я сбежала сломя голову и растеряв по пути весь хворост, который с такой тщательностью собирала. Ангел с тех пор не говорит со мной. Я беспокоюсь.

Нужно помолиться.

16 ноября

Мистер Хейл настаивает на скорой женитьбе. Нянечка Абигайль поддерживает его, ведь мне уже восемнадцать лет! Я же сомневаюсь. Мистер Хейл очень добр, он настоящий джентльмен! Но он не видит Ангела. Это расстраивает и беспокоит меня. Возможно мистер Хейл не благочестивый?

Решимость быть холодной с мистером Хейлом с каждой встречей тает; в мозгу просыпаются, оживают сильные чувства совершенно несвойственные моей душе. Всякий раз, когда мистер Хейл рядом, я чувствую, как душа и тело… горят в пламени, и я все чаще и чаще начинаю думать о вещах, о которых не думала никогда ранее…

Эти мысли и желания смущают меня. Иногда кажется, мистер Хейл читает мои мысли – так он смотрит в мое лицо; он слишком прекрасен. Возможно ли, что мистер Хейл тоже ангел, спустившийся с небес?

17 ноября

Иногда мне кажется, что Нечистый тоже может слышать мои мысли. Что случится, если он знает о моих чувствах к мистеру Хейлу? Что, если Нечистый захочет его забрать у меня?

20 декабря

Я три дня не вставала с постели. Отец и нянечка Абигайль считают, что все дело в том, что я несчастна с мистером Хейлом. Но на самом деле я счастлива. Мистер Хейл заботится обо мне как никто другой; его теплое, уютное плечо всегда рядом, его рука с хрупким запястьем ночью на моей голове, успокаивает, гладит по волосам.

Все дело в болях. В болях и голосах, которые не прекращаясь проходят сквозь сознание. Если я признаюсь кому-нибудь в том, что происходит, меня ждет та же судьба, что и мою подругу Сюзанну, и других женщин. Не могу признаться и бороться с голосами. Каждую ночь слышу шепот Нечистого.

Он живет в моей голове, читает мои мысли. Я опасаюсь, что об этом узнает мистер Хейл.

…

Я не хочу ничего.

Не знаю где я.

Шторы в комнате плотно задернуты, мистеру Хейлу запрещено входить, несмотря на то что он очень хочет. Весь день проплакала, спрятавшись между тумбочкой и кроватью. Я слышала, как кричал мистер Хейл, умоляя чтобы я открыла. Но я не знаю, можно ли ему верить – голоса говорят, что нельзя.

«Он прекрасен! Он воплощённое искушение, он – Нечистый!».

21 декабря

Все странное.

Кто этот молодой человек, что нежно обнял меня сегодня? Он утверждает, что он – мой муж. Я не помню… все странное.

Его лицо слишком идеальное для человека. В глазах чувствуется огонь, который пугает и одновременно интригует. Что, если он Темный Ангел, пришедший на землю, чтобы забрать мою душу?

Все в церкви шептались, когда я вошла. У людей были страшные лица – они смотрели на меня впалыми улыбками и улыбались вялыми, сгнившими губами. В тот момент я поняла, что они добились желаемого: я вышла замуж за самого дьявола с прекрасным телом и лицом! Этот мужчина хочет мою душу.

Голоса говорят о выборе. О решении, которое я должна принять.

23 декабря

Ночью он целовал меня и клялся, что не дьявол. Мысли не подчинялись мне – в голове образовался густой туман, который с каждым поцелуем становился все гуще и мрачнее. Оседал на легких и сердце, на одеревеневших пальцах, запутавшихся в волосах мистера Хейла. Утром я поняла, что вновь – ошибка! Я в одной постели с Нечистым, и теперь попаду в ад за грех. Ни одной мысли не проронила, находясь в его обществе; его глаза темно-сливового оттенка говорят о том, что он читает мои мысли, наслаждается страхом. Мистер Хейл не единственный, кто способен на подобное!

Когда к нам в деревню приехал торговец и я пошла купить мясо, я услышала, как две женщины говорили о том, что читают мысли. Это ужасно. Должна ли я сказать отцу?

Он немедленно должен сжечь этих женщин!

Вновь ночь и вновь это существо в моей постели, и вновь говорит, что любит меня и принадлежит мне. Что, если я попаду в ад за то, что хочу поддаться ему? Голоса говорят, что я могу; говорят, что могу сдаться, но я не слушаю, ведь это неправильно. Если сделаю это, демоны съедят мою душу. Это мучительно страшно и волнительно – танцевать на грани; он ждет удобного момента искусить меня, заполнить меня и обрести власть надо мной.

24 декабря

Голова раскалывается.

Не могу смотреть на солнце – мои глаза горят.

Даже снег слепит их.

Абигайль хотела сказать отцу, что я буйная и плохо себя веду, поэтому мне пришлось связать ее в шкафу. Она демон.

Нужно их всех сжечь. Сжечь. Сжечь! Всех! В священном огне.

Я собираюсь сказать об этом отцу.

Когда их души очистятся, они вновь станут людьми. Это будет правильно.

Я больше не могу это терпеть. Демоны повсюду – они захватили деревню, внедрились в семьи и уничтожили души праведных жителей.

Я должна изгнать их.

25 декабря

Голоса приказывают вернуть им господина. Как только мистер Хейл вернется в ад, голоса исчезнут, оставят меня в покое. Я должна вернуть им хозяина. Избавиться от него. Избавиться от него!

Я должна сделать это, и нечистый оставит меня в покое. Со мной что-то не так. Дьявол во мне, в голове, в мыслях. Хочет утащить меня в преисподнюю, но я не поддамся.

Я должна уничтожить всех, и если я стала вместилищем нечистой души, себя тоже… я пожертвую собой!

Поэтому я пришла к мистеру Хейлу и притворилась, что верю, что он мой муж. И прильнула к его обнаженной груди своей, притворяясь будто меня не трясет от страха; и позволила ему целовать мои губы, шею и ключицы, – невинно и мягко; и когда поцелуй стал настойчивее я поняла, что должна сделать это сейчас.

Из моей памяти никогда не выветрится, как я обняла его за талию и, чувствуя его мышцы под кожей привлекла к себе, не разрывая поцелуй. Я знала, что это будет последним воспоминанием мистера Хейла. Горячий поцелуй на моих губах – секунда наслаждения, и затем вспышка боли, когда я вонзила ему в грудь нож. Мистер Хейл ахнул от боли и изумления, замерев на несколько секунд. Глаза с поразительным оттенком фиолетового расширились, с ужасом глядя на меня, потом веки опустились; голова упала на мое плечо. Никогда не забуду, как из уголка рта мистера Хейла стекла капелька крови и скатилась по моей обнаженной разгоряченной коже. Никогда не забуду последние минуты его жизни, никогда не забуду, как убила его.

* * *

Я дочитала последнюю запись несколько минут назад. А может часов – не знаю. Единственное, что мне известно – моя грудь болит от неописуемых эмоций, которые превратили кровь в раскаленную лаву. Эта лава движется кругами по телу, сжигает мысли – все, кроме одной: кто эти люди – Энджел Саффолк и мистер Хейл?

Это не дневник а какой-то бред. И откуда там взяться Кэри Хейлу, если только он не пятисотлетний вампир или еще кто. Просто однофамилец, успокоила я себя, вновь утыкаясь в дневник.

Энджел явно была больна каким-то психическим заболеванием, раз ей везде мерещились ангелы и демоны. Но эту девушку ждало кое-что похуже галлюцинаций и голосов в голове – собственная смерть, которую судя по всему спланировал ее отец.

Я долго смотрела на страницу дневника.

Энджел Саффолк. Странное чувство, будто я и она связаны. Словно мы являемся параллельными вселенными. Она была кем-то, кто умер очень давно; девушка, любившая мистера Хейла и вынужденная убить его из-за галлюцинаций.

Может быть ее призрак преследовал меня, пытаясь заставить узнать правду? О ее переживаниях, страданиях, ее грехе и смерти.

Словно фанатик пролистала ее дневник, в надежде найти еще какие-нибудь записки. Кто эта девушка и почему мне кажется будто бы она преследовала меня? Ведь уже давно мне снятся ночные кошмары с ее участием. Смерть. Костер.

Убей Кэри Хейла или он убьет тебя.

Для чего она искала меня? Для чего говорила, что я должна убить Кэри?

Из дневника выпала фотография и я на секунду застыла, уставившись на нее, потом в предвкушении схватила и бросилась под лампочку, едва разгоняющую сумрак на чердаке.

Вот черт, как же темно. В этом ненавистном городе всегда темнеет очень рано. В приступе какого-то невероятного воодушевления, которое граничило с эйфорией, я достала телефон из кармана – тот, что после похищения волшебным образом вернулся ко мне, – и посветила на фотографию.

Нет. Это не фотография, это рисунок. Портретное изображение двух прекрасных молодых людей. Величественные. Изящные в своей простоте и невинности. Она – в свадебном платье, он в старинном костюме; каждый штрих выполнен тонко и аккуратно, передает мельчайшую деталь одежды, мельчайшую деталь выражения лиц молодоженов.

Они чертовски похожи на нас… даже нет, не так; они – это мы. Она – я, а он – Кэри Хейл. И мы счастливы на этом рисунке. Счастливы так, как не были счастливы в реальности, потому что в реальном мире мы не были вместе. Как те Энджел и мистер Хейл из прошлого.