Читать книгу Девушки со странностями. Книга 3 - ВиКи - Страница 2

Памяти Серого Кота

Hélas, tout passe, tout lasse, tout casse1

Пролог

Письмо доктора Мойза к членам консилиума

12 сентября 2004 г.

Достопочтимые господа,

Дневники Ирэн Ледуайен и Матильды Баласко дополнены новым небезынтересным источником. Лично я полюбопытствовал бы ознакомиться с записями «артистки эротического жанра» Гилен Шийо (вот уж кого и впрямь было бы нелишним прислать к нам на полный пансион). Но вряд ли эта особа писала в своей жизни что-либо серьёзнее смс-сообщения.

Разумеется, для полноты картины было бы полезно изучить дневники всех героев, однако далеко не все люди имеют желание вести записи о своей жизни. В то время как люди, ведущие дневник, нередко являются нашими потенциальными пациентами.

Продлевая моё удовольствие, отец одной из девушек передал мне аудиокассету, которую я с радостью прилагаю к материалу нашего исследования.

Взываю к вашему сочувствию и терпению. Ибо представленные дневники Ирэн Ледуайен и Матильды Баласко призваны, если не оправдать, то хотя бы прояснить совершённое преступление.

Нижайше ваш д-р Мойз.

Дневник Ирэн

13 февраля 2004 г.

Many many years ago when life appeared rosy red,

No one ever shared your bed,

Nothing ever filled your head

Except yourself and little Ted

And scary dreams that you were dead.2

The Who – Cry if you want

Когда я выбежала из «Пристани», на улице падал снег. От его переливающейся в лунном свете белизны ночь казалась почти сказочной.

– Матильда!

Разумеется, её уже не было. Если где-то и остался её след, его давно засыпало снегом. Поэтому, решительно набросив пальто, я зашагала в сторону авеню Сен-Манде.

Слева подъехал «Астон-Мартин». Марк открыл окно и, не глядя на меня, выставил руку с какой-то развевающейся тряпкой.

– Ты забыла свой шарф.

– Спасибо… – Я быстро подхватила его и обвязала замёрзшую шею.

Марк ехал медленно, подстраиваясь под мой шаг, но всё равно не сводил глаз с пустой белой дороги. И не потому, что он такой аккуратный водитель, а чтобы на меня не смотреть.

– И куда ты собралась? – без эмоций спросил он.

– На Фабр д’Эглантин.

– Заболеть не боишься?

– Нет.

– Садись. Я тебя подвезу.

– Марк, не надо. Здесь десять минут, я лучше сама…

– Садись! – рявкнул тот.

Вместо ответа я свернула на бульвар, прибавив шагу. Тогда Марк, сопровождая свои действия непечатными словами, вылез из машины и нагнал меня.

– Стой! – Он поймал мою руку. – Я тебя не пущу.

– Отпусти! Мне и без того стыдно…

– За что?

– За свою жестокость.

Марк осёкся, будто мои слова его ошеломили. А потом перевёл дыхание и сказал:

– Знаешь, что я понял? Счастье никогда не приходит вовремя. Оно приходит или слишком рано, когда не хватает мозгов его распознать, или слишком поздно, когда кажется, что до этой встречи ты и не жил, или никогда. Большинство людей живут так легкомысленно, будто у них в гараже стоит машина времени. А я не хочу прожить всю жизнь и осознать, что та самая девушка была у меня в двадцать лет, но из-за одной эгоистичной стервы и собственной глупости я её потерял.

Как мне было стыдно, как же стыдно… А скажи он это месяц назад, стояла бы сейчас краснела от удовольствия.

– …И два года спустя я потерял её снова и уже окончательно. Что ты делаешь? Ты отнимаешь у себя возможность быть счастливой – это всегда было прерогативой Жаклин, но, поскольку она умерла, ты делаешь это за неё! – горячился Марк. – Ты позволяешь Жаклин победить. Нам удалось всё выяснить и помириться, а ты обесцениваешь это достижение, выбрасывая его на помойку просто потому, что тебя поманил кто-то из прошлой жизни!

– Я должна её увидеть.

– Ирэн, это порыв! Жалости, нежности, ностальгии – чего угодно, только не любви. Ты уже давно её не любишь. Ты излечилась!

Последняя фраза пробудила во мне такой бурю возмущения, что я толкнула Марка в грудь и двинулась дальше.

– Скотская сатана… – Он в два шага настиг меня, схватив за плечи. – Тогда что это?

– Это не болезнь! Это… – Я злилась от отчаяния и неспособности быстро выразить свои чувства словами. – Представь, что ты влюбился в парня.

– Я при всём желании не смогу это представить! – прогремел Марк.

– Дай я договорю!.. Ты влюбился. Ты понимаешь, что это, скорее всего, напрасно и ни к чему не приведёт. Прицел сбился, а душа болит как ненормальная. Как быть, как сказать, и стоит ли? Выматывающее страдание, дилемма. Скрыться, замкнуться всегда проще, надёжнее что ли. Никто не узнает о твоей боли, пока ты сам о ней не скажешь. Самое трудное – открыться. Хотя ты понимаешь, это, в сущности, бессмысленно. Вероятность того, что ваши чувства совпадут, – почти нулевая. Не повезло. И ты смиряешься, отходишь в сторону и потихоньку возвращаешься к своей обычной гетеросексуальной жизни, а потом… ты узнаёшь, что всё было возможно! Тот парень был не против! Он не сразу это понял, это нелегко… Но у вашей неправильной любви был шанс. Это так тяжело: осознавать, что этот шанс был – да лучше б его не было совсем – но он был! Только тебя там уже не было. И я не могу перестать думать о том, что… А вдруг этот шанс ещё есть?

Всё это время Марк не спускал с меня ненавидящих глаз.

– Ты любишь эту несчастную?

– Не знаю, она стала совсем другой. Но я хочу её увидеть.

– А если ты придёшь, увидишь, дашь надежду и поймёшь, что всё кончилось? Перед тобой человек, который ждёт от тебя то, что ты уже не можешь ему дать. И ты сделаешь Матильде гораздо больнее, чем ей уже больно сейчас. Ты готова отвечать за эту боль?

Я отчаянно молчала. (Цензура!), он давил на самое уязвимое место – на моё непреходящее чувство вины.

– Тебе надо выждать, подумать, успокоиться, – уговаривал Марк. – Всё пройдёт. Это уже не любовь. Дым рассеется, и ты увидишь, что костёр уже погас, это догорал последний пепел.

– Когда ты говоришь метафорами, мне становится особенно хреново… – призналась я.

– Ирэн, садись в машину. Завтра утром ты поймёшь, что я был прав.

Я колебалась, сходя с ума от собственной нерешительности.

– Просто подожди до утра.

Я безвольно позволила увести себя за руку. И только опустившись на переднее сидение, я встрепенулась:

– А если я пойму, что ты не прав, ты не станешь мне препятствовать?

Марк уронил на руль тяжёлый кулак.

– Зря я спросила.

– Проехали. – Он тронулся с места и вздохнул. – Вот как я могу тебе доверять?

– Не можешь. Я сама себе не доверяю. – Глядя вперёд на белевшую в ночи дорогу, я не смела повернуться к Марку, но и сдержаться тоже не могла: – Почему ты ничего не сделал, чтобы вернуть меня два года назад?

– Потому что я был зол. Я и сейчас злюсь. Но теперь я хотя бы знаю, что эмоции разрушают и ничего не дают. Как бы сильно я ни злился, я всё равно буду хватать тебя за руки, приводить в чувство и возвращать домой.

Ну почему?! Все мои желания сбываются, но уже не делают меня счастливой. Они сбываются так поздно, что почти делают меня несчастной.

– Если бы ты вернул меня тогда, тебе не пришлось бы возвращать меня сейчас, – тихо заключила я.

– Ты бы меня не послушала, ты слишком верила своей Жаклин.

– Но ведь ты не сделал ничего, чтобы я верила тебе больше, чем своей подруге. Ты даже ни разу не сказал: «Я люблю тебя». Если бы я точно знала, что ты меня любишь, я бы поверила твоим объяснениям. Тогда мне очень нужны были эти твои слова.

Марк бросил на меня короткий взгляд.

– Хочешь сказать, что теперь они уже не нужны?

Я не стала отвечать.

– Ты бежишь за Матильдой, потому что тебе нравится догонять. – Марк помолчал. – Интересно, если бы я уходил, ты побежала бы за мной?

«Нет».

Не сводя с дороги глаз, Марк покачал головой.

– Я не стану рисковать, чтобы это узнать.

Дневник Матильды

13 февраля ’04

Знаешь, я едва тебя узнала. Ты стала более красивой и… удовлетворённой. Но даже не это вызвало во мне почти физическое ощущение, что ты изменилась. Теперь, когда ты смотришь на меня, в твоих глазах другое отражение.

Я шла домой под бледным светом желтоглазых улиц и поддувала снег, летевший сверху, – он уворачивался и мягко ложился на волосы.

Ветер стих, будто затаился. Мне было так спокойно и грустно, что даже курить не хотелось. Век бы так идти, ловя ресницами снег…

Пусть он падает, пусть он меня очистит. Пусть я снова буду дышать.

Дышать, а не задыхаться.

Дышать, а не подыхать.

– Боже, – произнёс отец, едва я показалась на пороге.

– На улице так хорошо…

– Ты похожа на снеговика! Снимай с себя всё, не то заболеешь.

Папа стащил с меня промокшие от снега куртку и сапоги. Так неожиданно – видеть, как он обо мне заботится. Навстречу выбежали мои горемычные кошки.

– Коты кормлены?

– Конечно, кормлены, а то б они меня живьём сожрали.

Точно чудеса.

Я вошла в свою комнату. За четыре месяца моего отсутствия книжные полки покрылись такой густой пылью, что их можно было использовать как записную книжку.

Когда я легла в горячую ванну, то даже жить как-то стало легче. Чтобы больше не терять меня из виду, Муссон и Марта взобрались на стиральную машину и, будто строгие надзиратели, следили за мной сверху.

Вдруг вошёл отец. Хорошо хоть, ванна с пеной!

– Папа!

– Извини. Я всё время забываю, что ты уже не маленькая. – Он виновато протянул мне кружку с глинтвейном. – Вот. Специально сделал, чтобы ты не заболела.

– Спасибо.

– Как ты себя чувствуешь?

– Сносно.

Некоторое время отец смотрел на меня с сожалением, больше похожим на жалость.

– Не ищи слов, я ни о чём не буду спрашивать.

– Спасибо, пап. Это тебя бабуля научила?

– Чему?

– Терпимости.

Папа нахмурился.

– Нет, я сам.

– Исправляешься, – похвалила я. – Ты истинный мужчина, пап: чем хуже я к тебе отношусь, тем лучше ты себя ведёшь.

Он насупился ещё больше.

– Ты стала другой.

– Да. Извини, теперь я говорю только то, что думаю.

– Хорошо, я привыкну.

– Ты тоже изменился, – сказала я и торопливо добавила: – В лучшую сторону.

– Я рад. Мне тебя не хватало.

Я не могла ответить взаимностью, хотя сегодня отец мне очень помог, и сделала напрасную попытку сменить тему:

– Глинтвейн очень вкусный…

– Матильда, может, мы снова научимся жить вместе?

Мне не хотелось ему врать, и вместо ответа я до ушей погрузила голову в воду. И кстати. Я всё равно простыла.

Дневник Ирэн

– Надеюсь, ты не будешь лопать свои таблетки? – спросил Марк, когда мы приехали домой.

– Нет! – резко ответила я.

«Я что, становлюсь такой предсказуемой?»

Он сразу лёг спать. Мне не спалось. Я вернулась в гостиную, включила плеер и с ногами устроилась на подоконнике, впившись взглядом в луну.

На глаза навернулись внезапные слёзы. Иногда так бывает оттого, что ничего уже не будет, как прежде; когда чувствуешь, что стоишь на пороге нового этапа. И вот этого момента с этой луной, этим городом и этой атмосферой больше не будет, и слёзы сами бегут по щекам.

Ничего уже не вернуть, даже если включить ту же музыку и потушить свет. Завтра всё будет по-другому, и, возможно, даже лучше, но вот так уже не будет никогда. Мне грустно оттого, что больше никогда мне не исполнится двадцать, оттого, что время не удержать, и у некоторых людей уже поздно просить прощения, а мир всё так же жесток и, кажется, не скоро станет милосерднее.

Объём эмоций в моём теле переваливал за норму и требовал выхода, выплеска. Рука сама тянулась за бумагой. Рука царапала исповедальные мои стихи… В ту ночь я написала песню. Я нашептала её на диктофон, как заклинание. Как можно тише, чтобы не разбудить Марка. У неё пока нет названия, но я точно знаю: это лучшее, что я сочинила за двадцать лет.

Дневник Жаклин

13/02/2001

Семнадцатый день рождения Ирэн мы отмечали в моей постели. Мы смеялись, шалили, пытались курить.

– Как у тебя с Ноэлем?

И. вмиг расстроилась.

– А ты как думаешь?

– Наверное, не очень, раз своё семнадцатилетие ты справляешь со мной, а не с ним. – Я погладила её по волосам. – Что, даже по телефону не поздравил?

– Смс прислал.

– Это не в счёт, – отмахнулась я. – Почему ты не бросишь этого идиота?

– Он не идиот, просто часто занят. Всё нормально, я привыкла.

– А его оскорбления – это тоже нормально? Тебе не кажется, что ты достойна большего?

– Не хочу об этом думать. – Она тряхнула головой и предложила: – Жаклин, давай напьёмся!

– Давай, – разрешила я.

– Я ещё никогда в жизни не была пьяной! Вдруг в невменяемом состоянии я буду писать ещё лучше?

Я усмехнулась. Иногда И. начисто лишена скромности. Но это только с близкими. Несмотря на талант, она феноменально не уверена в себе.

14/02/2001

После ухода Ирэн я расчесала волосы и легла спать. Послышались знакомые шаркающие шаги. Я успела спрыгнуть с кровати и задвинуть щеколду, когда за дверью раздался срывающийся шёпот Акима:

– Жаклин, впусти меня.

Я села на кровать.

– Малышка Жак, давай поговорим.

Терпеть не могу, когда он так меня называет. Терпеть не могу его писклявый похотливый голос. В двенадцать лет я тряслась от страха – так его боялась. Теперь лишь презираю.

– Малышка Жак…

– Пошёл вон, выродок, – прошипела я.

В детстве я плакала, умоляя его уйти и оставить меня в покое. Теперь посылаю матом, большего он не стоит.

Утром я проснулась от бешеных воплей Сары. В придачу она неистово тарабанила. Отлично День святого Валентина начинается…

Я нехотя открыла дверь. С. ворвалась в комнату, накинувшись на меня с криком:

– Ах ты, блудня! Он был у тебя? Отвечай!

Старая шепелявая стерва.

– Чего орёшь? У меня до уроков ещё целый час.

– К тебе приходил Аким, я слышала! В туалете его не было. Значит, он был у тебя!

– Да, он приходил, но я ему не открыла. Или ты не заметила, что моя дверь была заперта?

– Ты сделала это специально, сука. Ты закрыла её, когда он ушёл!

– Что ты хочешь, что бы я сказала? – вздохнула я. – Да, твой гнусный муженёк ко мне ходит. Уже лет шесть, как ходит.

Тётя Сара тихо съехала по стеночке вниз.

– Блудливая тварь… – зарыдала она. – Ты спишь с ним уже шесть лет?

– Совсем спятила? Да он мне нахрен не нужен. Я его еле терплю.

– Выметайся! – взвыла С. – Вырастила проститутку…

– Ты оглохла, что ли? Я же сказала, я твоего мужа к себе не пускаю. Мне от одной этой мысли противно!

– Всё равно пошла вон!

Через час я была у Ирэн – с вещами, гитарой и кошкой. Её заботливая мама накормила нас с Таис отменным завтраком.

– Что случилось? – допытывалась И., когда мы ушли в её комнату.

– Сара выгнала меня из дома. Она думает, что я сплю с Акимом. Конечно, этот противный араб, который живёт за её счёт, нужнее, чем я, – он ведь её ублажает. А стоит ей отвернуться, ко мне лапы тянет.

И. изумлённо распахнула свои голубые глазищи.

– Ты никогда об этом не рассказывала! И давно?

– Как только грудь начала расти.

– Так это… ещё в подростковом возрасте?! Какой кошмар!

– Ирэн, ты на какой планете живёшь? – усмехнулась я её наивности. – На свете нет ни одной несовершеннолетней девочки, которая ни разу в жизни не подвергалась сексуальному домогательству, хотя бы моральному. Это норма жизни.

– Я против такой ужасной нормы! Ты должна была всё рассказать тёте Саре!

– Ага, и кого б она быстрее выгнала – меня, раздражителя его члена, или его, единственного члена в её жизни? Наоборот, хорошо, что я молчала, а то меня бы тут же к матери депортировали.

– И что теперь ты будешь делать?

Я оглянулась на просторную, шикарно обставленную комнату своей подруги. Интересно, а как бы выкручивалась И., окажись она на моём месте?

– Можно мы с Таис пока поживём у тебя?

– Конечно, живите, – заулыбалась И., наглаживая мою кошку.

– Это только дня на два. Когда я сниму в Париже квартиру, то сразу съеду.

– У тебя есть деньги?

– Что-то скопила, что-то мама присылала.

– А школа?

– Какая школа к чертям собачьим? Работать надо.

И. восхищённо уставилась на меня.

– Ты такая смелая, одна – и в Париж… Прямо, как Кристина.

– Не сравнивай меня с этой безмозглой наркоманкой, – отрезала я. – Кристине от родителей досталось нехилое наследство, хоть ей и не хватило ума им правильно распорядиться.

– И у Крис был ребёнок.

– Ну это скорее минус, чем плюс.

– Значит, ты точно решила уехать?

– А у меня есть другой вариант? В Египет ни за что не вернусь. Это будет шаг назад, ступенька вниз. – Я покачала головой. – Нет, не хочу.

Дневник Матильды

14 февраля ’04

Звонки от Гилен Шийо начались со вчерашнего вечера. Сегодня они дополнились ещё и истеричными смс. Надо это прекращать, не менять же ради неё номер. На миллион сто третий раз я взяла.

– Да.

– Малыш, почему ты не отвечала? Пожалуйста, давай встретимся…

– Шика, давай по делу. Я тебя отмазала? Что тебе ещё от меня надо? – устало спросила я.

– Я хочу тебя отблагодарить!

– Хочешь меня отблагодарить – не звони мне больше никогда.

– Не смей меня бросать! – потребовала Шика. – Я же не виновата, что там шпик ошивался!

– Извини. Дело не в наркотиках. Просто я тебя не люблю.

– Но ведь это не мешало нам вместе жить! – возразила она.

– Вспомни о самолюбии. Не звони мне больше, не унижай себя…

– Давай я приеду, и мы поговорим! Скажи мне свой адрес.

– Шика, всё, отбой. Удачи.

Дневник Ирэн

14 февраля 2004 г.

I see your face in every flame

With no answers, I have only myself to blame.3

Type O Negative — Blood and fire

Не люблю этот дурацкий праздник, наступающий сразу после моего дня рождения, – вся эта напускная романтика, сердечки… Глупо. Всегда «отмечала» его в одиночку. Хорошо, что Марк его тоже не жалует. Мне и так больше не нужно это чувство «антиодиночества», чувство половой наполненности моей бестолковой жизни.

Я поняла это сегодня утром. Марк пошёл варить кофе – и я проснулась, с неудовольствием обнаружив себя на чужом неприветливом диване.

– Почему ты спала в гостиной? – спросил Марк, бестактно громыхая чашками.

Я чуть не ляпнула, что написала песню, но вовремя прикусила язык.

– Я нечаянно, – пробормотала я, пряча под подушку мятый листок бумаги. – Просто телевизор решила посмотреть.

– А я уж подумал, ты со мной в одной кровати спать не хочешь.

Какой сообразительный. Марк разверзнул холодильник.

– Дрянь Господня, что за гадость?

– Это варенье из сельдерея. Надин подарила.

– И это можно есть?!

– Между прочим, сельдерей хорошо сказывается на потенции.

– А что, бананов больше нет?

– Ничего, у нас ещё перцы остались, – отшутилась я.

– Тебе кофе со сливками?

Я всерьёз задумалась.

– Да. То есть нет!

– Поздно. – Марк уже принёс со сливками.

Я взглянула на него снизу, и…

…ничего.

Мой не желанный более любовник, мой милый славный мальчик, почти брат…

Я быстро забрала у Марка чашку. Он сел рядом, и я машинально поджала ноги, чтобы они не касались его бёдер. Надо было встать, но я не успела.

Запищавший телефон избавил меня от смущения.

– Надин написала. Она зайдёт перед отъездом, – сообщила я.

– Во сколько?

– Через час.

Отхлебнув кофе, Марк поставил чашку на стол.

– Значит, у нас целый час… – Его руки недвусмысленно поползли по моим ногам.

НЕ МОГУ. Смотрю на него, а перед глазами – Матильда. Я равнодушно отодвинулась.

– У меня праздничные дни, – соврала я.

– У тебя же две недели назад прошли.

– Не две, а три, – настаивала я. – Ты, как всегда, всё перепутал.

Счетовод хренов.

Через час к нам приехала мать, в смысле Надин. После обеда я должна была проводить её до вокзала Монпарнас. Дин привезла с собой томатный пудинг со сливками, но есть его никто не осмеливался.

– Лучше бы ты что-нибудь мясное принесла, – проворчал Марк, совершив тем самым непоправимую ошибку.

Надин была готова разразиться гневной тирадой и, кажется, едва себя сдерживала.

– Надин – вегетарианка, – поспешно сказала я. – Она даже свою собаку вегетарианкой сделала. Я жила у неё, как коза на постое, – мы ели одну траву.

– Так вот почему ты вернулась из отпуска похожей на голодающую африканку?

– Наглое враньё, – спокойно возразила Дин. – Я всегда готовила вкусные и разнообразные блюда.

Дальше Марк имел неосторожность спросить:

– Ты стала вегетарианкой ради здоровья?

Надин захлёбывалась от возмущения и переполнявших её, вырывавшихся наружу слов:

– О, нет, я ещё не настолько эгоистична! Видишь это? – Она вытащила сигареты. – Я выкуриваю полпачки в день, и так уже пять лет. Я похожа на человека, заботящегося о своём здоровье? Не есть мясо ради здоровья – это всё равно, что жить ради неба. Слабовата мотивация. По крайней мере для меня. Я не ем животных по той же причине, по которой не ем людей.

– Ты приравниваешь животных к людям?! – опрометчиво придрался Марк.

– Ты прав – тут я погорячилась: людей я не люблю, животных обожаю. Свою мизантропию я никому не навязываю. Но по мне убийца животного ничуть не лучше убийцы человека. И там, и там – душа.

– Да, но у животных нет интеллекта.

Дин выразительно вскинула свои подвижные брови.

– Среди людей немало дураков – так что же нам их жрать теперь? Хотя некоторых опасных идиотов, имеющих власть и не имеющих мозгов, я бы с удовольствием казнила на мангале…

– Эй, откуда такая жестокость у жующей травку пацифистки? – ухмыльнулся Марк.

Я молча схватилась за голову.

– За «жующую травку» не убью тебя только из остаточно-положительного отношения к твоей девушке. Откуда жестокость? Ужасно надоело равнодушие. Мне просто хочется, чтобы такие, как ты, немного больше думали и не отгоняли от себя неприятные мрачные мысли. Мы отстраняемся от реальности – это не с нами, не с нашими близкими, это какая-то другая виртуальная жизнь… Ну уж нет! Надо проводить параллели между коровкой с испуганными глазами и бифштексом на тарелке, или бесхвостой лисицей и воротником на новом пальто. Если люди не могут найти в себе силы отказаться от мяса, пусть хотя бы откажутся от натурального меха и кожи. Всё это давно научились делать искусственно, хоть и не преследуя цель кого-то спасти. Пусть прогресс хоть в чём-то поспособствует действительно доброму делу!

– Ты похожа на сектантку!

– Марк, не надо…

– Ответственность! – процедила Дин. – Твоей совести знакомо это слово, Марк? Хочешь сделать какой-то минимум – не ходи в цирк, где животных калечат физически и ломают морально, не ходи в зоопарк, где животные безвинно сидят в тюрьме; не фотографируйся с маленькими зверятами-фоторабами, которые выдерживают лишь сезон, а потом их убивают. Не будет спроса – не станет предложения. Я уже молчу про охоту и рыбалку. Взять бы такого охотника да в лес без ружья…

– Надин, ты опасна для общества, – признался уже обо всём пожалевший Марк.

– А общество опасно для планеты. Такая вот у нас цивилизация.

– Кого-то она мне напоминает… – задумался Марк, когда Дин ушла на террасу курить.

– Марлен Дитрих, – мрачно подсказала я.

– Нет, она напоминает мою тётку.

– Поздравляю, твоя тётка похожа на Марлен Дитрих.

– Чем вообще занимается эта Надин?

– Она художница.

– Тогда понятно.

– Рисует эротические комиксы.

– Ещё понятней, – кивнул Марк. – Нормальные у тебя подружки. Такие же «нормальные», как и ты.

Мне было не наплевать, мне было стыдно. Я не могла справиться с давящим чувством вины за то, что они друг другу наговорили. Неизменный Марк в очередной раз испортил отношения с одной из моих подруг. Теперь и речи не могло быть о том, чтобы он ехал с нами на вокзал.

– Ты точно сможешь вернуться одна? – спросил Марк.

– Да, я справлюсь.

– Не поняла. Вы о чём? – заинтересовалась Дин.

– Ирэн боится ходить по улице в одиночку.

– Ну ты, мать, совсем зазвездилась…

– Если начнётся приступ паники, сразу набирай меня, – сказал на прощание Марк.

Мы вышли на улицу, и я автоматически надела капюшон. Надин взглянула на меня с недоумевающим ехидством.

– Да кому ты нужна?

Мы спустились в метро. В вагоне я немного расслабилась и огляделась.

– Меня так раздражают люди, которые садятся с краю, хотя место у окна свободно.

– Люди, они вообще раздражают, – заметила Дин.

При пересадке на Насьон меня вполне ожидаемо затрясло.

– Эй, я же тут, ты чего? – удивилась Надин.

– Я не от этого.

Я со страхом ожидания косилась по сторонам. А вдруг я увижу Матильду?.. Сердце забилось в бешеном ритме, а живот привычно скрутило. Я покрылась холодным потом и, вероятно, так побелела, что напуганная Дин вытащила меня на воздух. До самого Монпарнаса мы шли пешком.

– Ты уверена, что сама доедешь домой? – уже без издёвок спросила Надин.

– Доеду. Не переживай.

Как только она села в поезд, я мигом выудила из сумки пузырёк. На ладонь сиротливо выкатилась одна таблетка. Вот тут у меня началась настоящая паника… Если бы не Марк с его длинным беспардонным языком, мне бы не пришлось сейчас стоять на вокзале одной в гуще опасных незнакомцев!

Я проглотила таблетку и взяла такси. Всё прошло нормально – я упорно смотрела в окно, заставляя себя думать о том, что со мной ничего не случится, и представляла, что за рулём сидит отец. Когда моим страданиям пришёл конец, я так гордилась собой, что даже пожелала водителю хорошего дня.

Но потом передо мной встало ещё одно препятствие – супермаркет. Я должна, я должна… Хватит надеяться на Марка. Я отдышалась, заткнула уши плеером, сменив унылое кино без саундтрека на задорный панк-рок, и вошла внутрь. Однако слова Надин произвели на меня такое тягостное впечатление, что я тщательно обходила колбасно-мясной отдел. Я даже думать о нём боялась, так как сразу вспоминала картины, представшие у меня перед глазами после рассказа Надин.

Когда я, еле живая, вернулась домой, а Марк удивился, почему я не купила его любимые свиные сосиски, я не сдержалась и взорвалась криком:

– МЯСА В НАШЕМ ДОМЕ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ!

Дневник Жаклин

15/02/2001

После завтрака Ирэн пошла в школу, а я осталась дома обзванивать агентства по недвижимости. В половине второго мать И. позвала меня обедать. На стол она подала рис с курицей, моллюсками и овощами.

– Очень вкусно. Как это называется?

– Паэлья, испанское блюдо. Но, если хочешь, на ужин я могу приготовить настоящий русский борщ, – улыбнулась Елена.

– О, совсем не обязательно делать это ради меня. Мне не хочется вас слишком беспокоить. Я недолго вас потесню, у меня уже наметилось несколько вариантов.

– Жаклин, какие беспокойства? Оставайся сколько надо. Мы тебя очень любим и всегда тебе рады. – Она говорила так искренне, так мягко… Никакой формальной вежливости. Фантастика.

– Спасибо.

Я смотрела на Елену и невольно задавалась вопросом. Ещё красивая, довольно молодая женщина, покинувшая свою страну ради того, чтобы просто быть женой и матерью, обслуживая мужа и дочь. Разве об этом она мечтала, приезжая во Францию много лет назад? Как же, наверное, скучно так жить…

В три часа И. вернулась домой в не самом добром расположении духа.

– Будь проклят этот чёртов День всех влюблённых! Какой идиот его только придумал?

– Он уже давно умер.

– Был бы жив – убила бы!

– Что, не позвонил?

– Даже смс не прислал.

– Ну если он тебя с днём рождения только с моего пинка поздравил, что уж про четырнадцатое февраля говорить? – сказала я, не отрываясь от колонки объявлений.

– Ты напоминала Ноэлю про мой день рождения?!

– А он про него и не вспоминал. Ты слишком хорошего мнения о его памяти. Вы встречаетесь всего полгода: у него было слишком мало времени, чтобы запомнить, когда ты родилась.

И. погрустнела ещё больше.

– Тогда я сама ему напомню, какой сегодня день.

– Ирэн, положи телефон, не позорься!

– Лучше так, чем напрасно изводить себя ожиданием. – Выхватив из сумки мобильный, И. скрылась в ванной.

Не прошло и минуты, как она вернулась в слезах.

– Он сказал, что для него это не праздник, – пролепетала она, шмыгая носом.

– Тоже мне мужчина без праздников, – откликнулась я. – Зачем он вообще тебе нужен?

– Я его люблю.

«Лучше б ты себя побольше любила», – раздражённо подумала я.

– И мне с ним хорошо, – печально добавила И.

– Конечно, хорошо. В перерывах между его злыми шутками. Он просто вымещает на тебе свои комплексы. Почему ты его не бросишь?

– Потому что ненавижу одиночество.

– У тебя ведь есть я.

– С тобой всё по-другому, – отмахнулась И.

«Приехали. Значит, ей больше нравятся мужчины…»

– А он в курсе про нас?

– Конечно, нет! – испугалась И. – Он не простит мне измену.

– Разве это измена? Я же не парень.

– Ну и что? Он презирает лесбиянок. Всегда морщится, когда их видит.

– Как будто, если в мире исчезнут лесбиянки, ему станут чаще давать, – усмехнулась я. – Другой бы ещё посмотреть попросился…

– Жаклин! – вспыхнула И. – На это уж я точно не пойду!

– Успокойся, меня твой Ноэль ничуть не прельщает. Не терплю мужиков с неоправданными претензиями.

Смену местожительства Таис перенесла относительно спокойно. Вот только Февр, сеттер И., её смертельно пугал. Из-за того, что мы с Таис поселились в комнате И., вход туда стал ему автоматически запрещён, и мы постоянно держали дверь закрытой. Но Ф., чуя кошку, всё равно пытался к нам пролезть.

Ночью собака выла под дверью и скребла лапами. Это дико нас раздражало, а Таис и вовсе сводило с ума. Она всё ждала, что этот монстр ворвётся внутрь, и, выгнув спинку, готовилась обороняться.

Очень быстро мы с И. устали и от лая, и от шипения.

– Надо что-то делать, – сказала я, забирая Таис к нам в кровать. – Я не хочу, чтобы твои родители меня завтра ненавидели. Ирэн, давай запрём твоего Февра в ванной.

– Он и там скулить будет, только ещё сильнее.

– А если дать ему снотворного, чтобы он заснул? – предложила я.

– Снотворное есть. Мамино, в аптечке. Но оно ведь для людей.

– А какая разница?

– Ну, собачий организм, наверное, как-то по-другому устроен.

– Ерунда. Просто дай ему две таблетки, и всё. Не уснёт – так хоть потише станет.

Немного поколебавшись, И. откинула одеяло и поднялась. Она осторожно выскользнула из комнаты, придерживая своего обезумевшего пса, и закрыла дверь. Судя по шлёпанью собачьих лап, она увела его за собой.

Таис наконец мирно уснула у меня под боком. Спустя некоторое время вернулась И.

– Я дала Февру одну таблетку, пришлось раскрошить и положить ему в корм.

– Хорошо. Спокойной ночи.

– И тебе того же.

Часа через четыре я отправилась в туалет. Около ванной мне встретился Ф. – он совсем не спал и вилял хвостом.

«Неужели действие таблетки уже кончилось? – удивилась я. – Надо же, какой крепкий! А если я сейчас вернусь в комнату, он последует за мной, и всё начнётся заново…»

Отыскав в аптечке снотворное, я выдавила одну таблетку. «Нет. Если ему одной таблетки на четыре часа хватает, лучше сразу две», – решила я и побрела на кухню. Раскрошив обе таблетки до состояния порошка, я смешала их с собачьими консервами и, убедившись, что Ф. начал жевать, ушла спать.

Наутро меня разбудил не столько душераздирающий, сколько ушераздирающий вой. «Опять этот надоедливый пёс!» – с досадой подумала я.

В комнату вбежала И. Оказалось, что это выл не пёс, а она.

– В чём дело?

И. с трудом могла говорить из-за душивших её рыданий.

– Февр умер! Я убила Февра!

Дневник Ирэн

16 февраля 2004 г.

Мы с Марком ехали в студию на его машине. Я смотрела в окно, изнывая от скуки.

– Почему ты не включишь радио? – спросила я.

– Оно меня отвлекает.

– Но… Если я ничего не буду слышать, я начну думать. Если я начну думать, я начну делать выводы. Если я начну делать выводы, я буду расстраиваться. Если я буду расстраиваться…

Марк молча нажал на кнопку.

– В Париже сегодня аномально холодно, целых три градуса мороза, – сообщило радио. – Не забудьте свои шапки и шарфы.

Мы записывали нашу самую хулиганскую песню «Poor lad»4.

– Слова «I want you, baby»5 должен спеть кто-то из вас, – сказала я ребятам.

– Давайте я спою! – сразу вызвался Рено. – Погоди-ка… Разве эта песня не обращение к бедному парню? Откуда там мужской голос?

– Это реплика трансвестита. Или ты текст не читал?

– Чего?!

– Рено не очень силён в английском, – оправдал его Марк.

– Мне действительно нравилась эта песня, пока я не узнал, что в ней поётся про трансвестита!

– Он упоминается только в одном куплете, – возразила я.

– Ты везде протащишь свои извращенские штуки!

– Рено, это ирония.

– Жаклин говорила точно так же. – И Рено поднял голос до максимально высокого регистра: – «Мальчики, давайте назовёмся „Девушки со странностями“, это же ирония! Мальчики, подкрасьте глаза, вы же артисты!» Не надо делать из меня голубого! Хотя бы гитарист должен оставаться гетерастом, ясно?

– Я спою эту строчку, – смирился Марк. – Пошли на запись.

Дневник Матильды

17 февраля ’04

Сегодня отец прокрался в мою комнату. Я ещё спала, кошки тем более: Муссон – на подушке, Марта – в ногах.

– Матильда, давай поговорим. – Папа опасливо сел на кровать.

– О чём? Я спать хочу… – Лениво стеная, я зарылась под одеяло.

– Я звонил Адель.

О, Господи, он ещё и Гнидель звонил.

– Она сказала, что у вас идут экзамены.

– Ой, па-ап…

– Надо что-то решать с учёбой. Ты хочешь оставаться в Сорбонне? Или что ты хочешь?

– На текущий момент я бы хотела поспать, – промычала я.

– Матильда!

– Пап, ну я правда не знаю.

– Если ты не сдашь сессию, тебя отчислят!

– Да и хрен с ним.

– Матильда! – не столько возмутился, сколько удивился папа. – Хорошо. Если ты больше не собираешься быть журналистом, может, тебе сменить факультет?

– Пап, ты такие сложные задачи с утра задаёшь…

– Довольно смешной вопрос для студентки третьего курса, но… Матильда, чем ты хочешь заниматься в жизни?

– Честно? Я хочу работать в конюшне.

– Где?!

– В нашем конноспортивном клубе. Хочу ухаживать за лошадьми.

– Может, хотя бы тренером в школе верховой езды? – с надеждой спросил отец.

– Пап, ну какой с меня тренер? Я даже кота не могу к лотку приучить.

– А твои награды, разве они ничего не значат? – Он показал на полку с кубками, которые слабо поблёскивали под слоем пыли.

– Несколько побед в юношеских соревнованиях. Кого этим удивишь?

– Ты ведь лучшая наездница Парижа.

– Была. И то среди молодняка.

Отец разочарованно покачал головой.

– Мне определённо не нравится твой настрой.

– Я сама себе уже давно не нравлюсь.

– Не понимаю. Ты же всегда была ответственной, хорошо училась…

Я села на кровати, неосторожно потревожив сон Муссона.

– Я просто тупо заполняла свою жизнь. Не останавливаясь и не думая, зачем я это делаю. Я ведь ни в школе, ни на первом курсе ни одного дня не пропустила, представляешь? Ну разве не дура?

– И что в этом плохого?

– А то, что всё это мне было не нужно.

– А что тебе нужно?

– Я не знаю. Я вообще не знаю, кто я. Внутри надлом, пустота, у меня болит душа…

– Давай ты сдашь сессию, а потом уже подумаешь о надломе и душе? – нетерпеливо перебил отец. – Пока ты не определилась со своей жизненной стратегией, ты продолжишь учиться на факультете журналистики.

– Пап, я буду самым бездарным журналистом на земле.

– Сейчас ты позвонишь своему куратору и узнаешь расписание экзаменов.

– И как я объясню своё отсутствие?

– Мы сделаем тебе справку, придумаем какие-нибудь проблемы со здоровьем…

– Про мои проблемы с законом не забудь, – ввернула я.

– Об этом деканату знать необязательно.

– Ты такой добрый стал. Жаль, что я уже не способна это оценить.

Папа отозвался мрачным вздохом.

– Я слышал, что женщинам в период депрессии помогает этот… шузинг.

– Шопинг.

– И он тоже.

– Если бы ты хоть немного интересовался моей жизнью, ты бы знал, что ходить по магазинам всегда было для меня тяжкой мукой.

Папа безнадёжно хлопнул по одеялу.

– Сидеть до утра в Интернете и валяться в постели с котами во втором часу дня – это не выход. Если есть что-то, что может вывести тебя из этого состояния, просто скажи. Новые туфли или учёба на тренера, решай сама.

– Хорошо, пап. Я подумаю.

Он вышел, закрыв дверь. Разве уже два часа? Забрав кота под одеяло, я прижала его к себе. Муссон уютно замурчал. И что плохого в «кототерапии»?..

Вчера ночью я лежала, уставившись в тот же самый полоток, что и сейчас. Но тогда мне было легче – дым сигарет плёл кружева забвения.

Через час кроватных раздумий я встала и прямо в ночной рубашке двинулась в комнату отца. Тот наводил порядок на своём столе.

– Я знаю, что сделает меня счастливой.

– Что?

– Мотоцикл.

Папа едва не скатился под стол.

– Может, всё-таки туфли?

– Нет. Только мотоцикл.

Дневник Жаклин

19/02/2001

Я встретила Париж со вздохом восторга и облегчения.

– Свободна! Свободна!

Париж промолчал, не ответив мне тем же. Ничего. Ты мне ещё покоришься.

Теперь я живу в старом довоенном доме на Порт де Версаль. Снимаю крохотную студию на бульваре Лефевр, рядом с итальянским трактиром. Это даже не студия, а бывшая комнатка для прислуги. Одна часть дома предназначена для богачей: с лифтом и красным ковром на лестнице. А другая – для бедных и тех, кто временно не может позволить себе большее.

Чтобы попасть домой, приходится подниматься на восьмой этаж без лифта по скрипучим деревянным ступенькам – да уж, потолстеть мне не грозит. В комнате имеется только холодная вода. Душ и все удобства – общие, в коридоре. В душе есть форточка, и, когда моешься, можно любоваться Эйфелевой башней, а мерзкий старикашка из дома напротив может любоваться тобой. Туалет украшает большая дыра в потолке, то есть в крыше, и поэтому там всегда смертельно холодно. Говорят, даже летом. Плюс дополнительный бонус – соседи, семья ворчливых португальцев с расистскими наклонностями. И всё это «удовольствие» за две тысячи франков в месяц.

Если пройти вниз по улице и свернуть направо, не доходя до метро, то нельзя не заметить супермаркет эконом-класса «Франпри». Три дня назад я устроилась туда кассиром. Выматывает ужасно, но это надо просто пережить.

Напротив супермаркета – японская забегаловка «Якитория», а рядом – турецкая кулинария, где продают вкуснейшие греческие сэндвичи всего за двадцать два франка. Хотя на площади Клиши они всё равно вкуснее. Одним здоровым сэндвичем можно быть сытой весь день. Ещё я покупаю страшно вредный шипучий лимонад – три франка за полуторалитровую бутылку. Жить можно. Если недолго.