Читать книгу Ретроспект: Эхо - Виктор Александрович Моключенко - Страница 5

– 04 —

Оглавление

Туман нависал со всех сторон влажной пеленой, в которой на расстоянии вытянутой руки уже невозможно было что-либо разглядеть. Все сливается в липкой тишине, людей можно определить только по маячкам, даже големы пасуют перед этой пеленой, отрезающей сигнал как ножом уже через десять метров. Остается полагаться на память и слух. Где-то вдали слышались всполошенные крики и так же быстро умолкали. Это же надо так попасть – до Экс-один всего ничего осталось, считай самая оконечность болот, а дальше так: кустики-пенечки, ямочки-горбочки. И плевать, что от аномалий мышцы сводит внезапной злой судорогой в наэлектризованном до предела воздухе. Самое главное – это земля, твердь, надежная опора, а прогибающаяся и пружинящая под ногами кваша. Тут каждое мгновение можешь ухнуть вниз с громким победным плеском, или с глухим отчаянным бульканьем – тут уж как повезет, смотря куда попадешь. В висках глухо стучит кровь, все словно смазано, реальность потеряла фокус, сместилась, и из самой глубины тумана вдруг появилось нечто.

Нечто с огромными, вспыхнувшими несуразно высоко над землей глазами-щелочками, внимательно всматривающимися в людей. Все остановилось: дыхание замерло, потом у кого-то сдали нервы и пелену прорвал пронзительный треск очереди. Марево лопнуло с пронзительно оглушающим звоном, донося запах пороховой гари плясавшего в руках автомата и волну вздыбившейся от разрыва гранаты земли, взорвавшейся где-то очень высоко, у несуразно огромных глаз. На тропу медленно выползло нечто, отдаленно напоминающее помесь паука и кальмара, огромное, неотвратимое, равнодушное. Пули с противным хрустом рикошетили от хитиновой брони, погружаясь в трясину и люди лихорадочно отступали, из последних сил держа строй и стараясь не паниковать. Даже шкилябра, самый смертоносный мутант рядом с этим гостем из туманных глубин молодой земли, выглядела сущим котенком. Такие твари водились в мезозое или в каком другом «…зое» – но с этим разбираться будем после, а пока убираться, да побыстрее. А если оно не одно? Если сейчас из туманной пелены выползет парочка таких же? Об этом лучше не думать и отступать, отступать, краем глаза глядя под ноги, благо, жуткий гость пока только следил, щелкая острыми жвалами и вдруг пронзительно, на грани слышимости, завизжал. Туман словно отдернуло сильной рукой, со стороны гиблой топи к чудищу метнулся едва заметный размазывающийся в воздухе вихрь и хлестнул методичный рокот до боли узнаваемой Брамовской «грозы».

– Сынки, уходь! – раздался старческий голос, чудище взревело сильнее, по болоту хлестнула, шипя в лужах, едкая кровь и оно, тяжело приволакивая громадное брюхо, начало отползать обратно. Вихрь завертелся сильнее, а из гущи тумана вдруг вывалился взлохмаченный Брама, огромной ручищей хватанул ускользающего с тропы Сирина и рывком втащил обратно:

– Так вас пень через колоду! Оставь хоть на минуту одних, сразу вляпаетесь по самые уши!

– Брама, да, мы тут в полном шоколаде! Откуда к нам – с того света или надолго?

– Ходу, ребята – от прозрень-камня их целая колона ползет – красота неописуемая, особенно если не смотреть.

Сирин издал возглас, когда чудище внезапно лопнуло, обдав болото веером синих кислотных брызг.

– А че оно синее?

– Пойди, спроси. Да куда прете – глаза распахните шире – впереди «полынья»! Шире шаг!

Путники понятливо бросились в проясняющийся туман, а Брама, приловчившись, схватил Шуню за рукав:

– Дед где?

– Заканчивает мясозаготовку. Так косой машет – джедаям не снилось.

– Какие жидаи? Это те, которые в Израиль выехали? – Брама вытер синюю слизь с лица и выстрелил из подствольника в очередного кикимора.

Шуня пригнулся, пропуская над собой комья земли:

– Давным-давно, в буржуйском Голливуде… в общем позже.

– Заметано, поэт. С меня «лоза» – с тебя рассказ. Митрич, ты как там? Напартизанился, или тебя еще подождать?

Вихрь внезапно опал, и образовавшийся на его месте Митрич, тяжело шаркая ногами, вышел на тропу:

– Вот ведь развелось погани всякой, не продохнуть, туды их в качелю! Говорил же Шельману, дустом их надо, дустом…

– Ну, ты даешь, деда. Где так шашкой махать научился, небось, у самого Чапаева?

– Ты Чапаева, Брама батькович, не тронь. Много о нем брехни написано, а ты попробуй сам, как они в былые времена. Тогда худо простому человеку было, и как понять, на чьей стороне правда? Она ить у каждого своя, правда-то.

Митрич ловко спрятал косу в рукав, и начал счищать с фуфайки синюю слизь:

– Разбей их радикулит, теперь ить и «лотосом» не отстираешь.

– Митрич, да я знаешь какую броню тебе подгоню – в огне не горит и в воде не тонет!

– Знаю я, Брама батькович, что в воде не тонет. Такого же качества, а?

– Зря ты так, наши деды военпром за пояс заткнут. И знаешь, чего, завязывай с отшельничеством, у нас на Арсенале старикам почет, а коса… ну так бывают протезы и страшнее. Насмотрелся я чудес чиновного советского Минздрава, видел, что нашим ребятам, которые руки-ноги в Баграме оставили, вместо благодарности предлагают – вот это действительно страшно.

– Да оно, сынки, мне одному как-то привычнее, отвык я от людей, да и коза пропадет без меня.

– Не горюй, Митрич – доставим твою Маньку, только ты ей намордник заранее одень, от греха подальше. Народ у нас хоть и крепкий, но не до такой же степени.

Они неспешно брели через топи в сторону Экс-один, где их поджидал отряд, а Митрич все покачивал головой. Вот ведь как бывает, нежданно-негаданно и он на старости лет нужен оказался.

Путники ошарашено смотрели, как из тумана вышагивает их командир, жив-здоров, а рядом с ним семенит смешливый дед, и видать ловко заливает, что даже юный Шуня, меж бандитами слыхавший всякое, покраснел как мак.

– Ну, Брама, сто лет жить теперь будешь! Такое не каждый день бывает.

Брама смерил отряд взглядом – в бинтах, заплатках, но живы. Путники стали в строй и отдали честь. Лист вдруг посмотрел на Митрича, пускавшего в стороне скупую стариковскую слезу, вспоминавшего, видимо, о чем-то своем, фронтовом, давно отошедшем, но ярко ожившем в памяти при виде окровавленных, потрепанных отдающих честь командиру ребят. Митрич поймал взгляд, как-то виновато улыбнулся, так, мол, оно, сынок, закинул котомку за спину и не спеша заковылял вслед за путниками в сторону мобильного лагеря ученых.

Лагерь выглядел внушительно: высокая металлическая ограда, когда-то, несомненно, блестящая и покрытая новейшими противокислотными и прочими защитными покрытиями, теперь покрылась мелкими рябыми оспинами, сорвавшись с крепления и болтаясь на ветру как последний осиновый лист. Местами была вогнута, свидетельствуя о том, что лагерь не единожды подвергался атакам живности. Под живностью подразумевались также и многочисленные зомби, но их, слава Богу, на этом берегу небольшого, но достаточно глубокого озерца, не оказалось. Они водились дальше – возле серых громад завода, над которым высилась исполинская антенна, сплошь увитая жгучим пухом имеющая явное сходство со спутниковым радиотелескопом. Бункер выглядел не лучше. Когда-то окрашенный в веселый зеленый цвет теперь отливал всеми цветами ржавчины и следами глубоких царапин, оставленных чем-то куда более твердым, нежели титановый сплав. Широкий двор внутри периметра оказался неожиданно чист, на нем напрочь отсутствовали сорняки и заросли. Но самым удивительным был ярко цветущий куст роз, каждый цветок на котором отличался от других по цвету.

Путники вошли во двор, и едва бросили рюкзаки наземь, как решетчатое сооружение на крыше бункера вдруг ожило, развернув в их сторону раструб внушительных орудий, динамик захрипел, грозно потребовав:

– Идентификационные метки не опознаны! Оружие на землю! Поднять руки над головой!

Путники моментально исполнили команду, застыв с поднятыми руками:

– Вот ведь, кибернетик хренов, понастроил киборгов…

– Тише вы…

– …поднять руки над головой!!! Ноги на ширине плеч!!! …начинаем утреннюю гимнастику…

– Шуман, так тебя! Мы же от страха чуть не обделались, думали, твой электронный лаборант свихнулся и решил устроить двухсотлетнюю осаду. Импульсная пушка у него стреляет, не дай Бог увидеть в действии. Слава родимой партии – авторская работа, существующая в единственном экземпляре.

Входная дверь отъехала в сторонку и довольный Шуман, пошатываясь от смеха и протирая очки краешком застиранного лабораторного халата вышел наружу. Выглядел он импозантно: на мощной лысине остатки всклоченных волос вели последние попытки прикрыть выпирающий наружу ум, кряжистые плечи, более подошедшие отставному боцману, нежели ученому, красноречиво свидетельствовали, что Евгений Петрович не чуждался грубого физического труда, был лицом светел и духом бодр.

– Видели бы вы свои лица! Давно я так не смеялся!

Он снова зашелся в приступе гомерического смеха, а выглянувший на шум из бункера помощник Шумана виновато пожал плечами и многозначительно повертел пальцем у виска, дружески подмигивая. Путники поворчали для порядка, а потом начали стаскивать увесистые рюкзаки в соседний отсек. Бункер был просторен и рассчитан на гораздо большее количество обслуживающего персонала. Так и было в начале, но что-то произошло, даже сам Шуман не мог сказать, что именно. Бункер потерял большую часть жильцов, а новых закидывать в Зону уже не решались. Общественность можно дурачить довольно долго, но скрыть массовое исчезновение многих ученых с мировыми именами было сложно.

– Ба, Брама, собственной персоной! Какими ветрами в нашу скромную обитель науки?

Шуман ловко подскочил к Браме, подхватил его под руку и поволок за собой, тот едва успел кивком позвать Звездочета.

– Проблема у нас образовалась, Евгений Петрович, вот за помощью, пришли.

– Что, чайник перегорел? – в притворном ужасе всплеснул руками Шуман – За чайники с «чайников» двойная оплата!

– Чайник я и сам починить могу, руки вроде, откуда надо растут, а вот остальное… тут такая загадка, что не разгрызешь.

Брама протиснулся боком в двери и вошел в бункер. За время его отсутствия тут мало что изменилось, те же стерильно белые стены, тот же мягкий зеленоватого отлива свет. В свободное время Шуман грезил идеей разработки замкнутых экосистем для космических кораблей и дальних колоний Земли, преобразовав бункер в передовые достижения научной мысли, основанных на собственных бреднях, граничащих с гениальностью. Щедрая на выдумки Зона предоставила Шуману такие экстремальные условия испытания его форпоста, что лучшего полигона отыскать было невозможно. В тамбуре по ним пыхнули клубы ионизирующего пара, зажглась надпись – «готово к употреблению» и открылись двери внутреннего сектора.

Внутри было светло как днем, мягкий свет не раздражал глаз, не отличаясь по спектру от естественного излучения солнца. За одно это открытие профессору можно было смело давать нобелевскую премию, но он отмахивался и скромно говорил, что давно пора открывать Шумановскую. Надо добавить, Евгений Петрович обладал весьма своеобразным чувством юмора, сошедшись в этом с Брамой, но в отличие от него любил вставить собеседнику шпильку другую, и тут же обозвать невежей за отсутствие юмора. Брама каждый раз давался диву, насколько преобразился бункер с той самой поры, когда десять лет назад его отряд, настигавший только появившихся шпиков, вышел к Экс-один на свечение «сферы». Что и говорить: «сфера» переливалась всеми цветами радуги и не заметить ее было просто невозможно. Вокруг валялось разорванное в кровавую пыль зверье, а сверху над бункером сиял огромный шар, от одного взгляда на который ломило зубы. Покойному Свирепню порядком попало, когда он выстрелил по нему из подствольника, а потом оправдывался, что на крыше, мол, сидел гиббон. Сидел там гиббон или нет, это дело третье, а вот в бункере сидел полумертвый от голода Шуман. Первый прототип «сферы», собранный в спешке, обладал целым рядом недостатков. Был слишком мощным, не пропуская ничего крупнее воздуха, к тому же не очень стабилен, прекратив существование от сконцентрированной взрывной волны. Шуман ругался, на чем свет стоит, обозвав путников изуверами, однако быстро сменил гнев на милость уплетая походный рацион и делая на обрывке бумаги расчеты. Получив результат, объявил, войди граната чуть не так – то «сфера» бабахнула бы так, что фейерверк можно было бы успешно наблюдать даже на Периметре. Брама отрезал, что в таком случае на похороны можно было не тратиться. Шуман побагровел, а потом заржал во все горло и махнул рукой, приглашая гостей в бункер. Бункер представлял жалкое зрелище, переборки погнуты, в кромешной темноте что-то искрило и издавало жуткие клацающие звуки. Брама спросил, кто это там так громко стучит зубами, и получил полнейшее одобрение и благосклонность чудаковатого профессора.

– И не стыдно тебе перед стариком? – спросил Звездочет, разглядывая портрет Эйнштейна на стене, в уголке которого было мелко исписано какое-то уравнение и жирная констатация – «русские рулят!».

– А чего он язык показывает, глумится? Не стоит над нами смеяться, мы еще покажем кузькину мать мировой буржуазии! Сколько наших за границу уехало, бросило родину, когда нас самих родина бросила? Но я не из таких, плевал я на сытый запад и на их гранды – у меня этих грандов черпай не вычерпай, целый Экс-один!

Шуман ворвался в кабинет, сел на кресло, закинул ноги на стол и, подняв палец, продолжил вещать:

– Можно подумать, мы не в курсе, что американский Intel разработали наши. Да это на восемьдесят процентов наша технология, наши разработчики! Но плевать – мы не жадные, пусть берут, тешатся. Только где теперь их хваленый Intel? Наш многослойный крион уложил его на обе лопатки c гарантией на несколько десятилетий.

– Что это ты расплевался, пол не жалко? – Звездочет сел на кушетку напротив, разглядывая густые заросли папоротника.

– Не жалко, помою. Можно подумать, ты был в восторге от их подлетных ракет в памятном девяносто пятом году?

Звездочет замолчал, но кушетка жалобно скрипнула, когда он сжал ее побелевшими пальцами.

– А почему за чайники двойная оплата? – спросил Лист, глядя на разошедшегося Шумана.

Шуман взглянул на него поверх очков так, словно только увидел:

– Весьма любопытно. В Пути объявили призыв или я что-то упустил?

– Это не набор, это как раз и есть загадка. Броня это так, для отвода глаз. Шпики они знаешь, какие глазастые.

– Как же. Явились однажды с требованиями, а у меня как раз пушка была не откалибрована. Какая жалость. «Титан» до самой границы горизонта по ним стрелял, но кто его поймет, то ли и вправду шалил, то ли развлекался – так ни в кого и не попал, но с той поры больше не беспокоили. А что за загадка, страсть как обожаю загадки.

– А как же чайники?

– «Чайники», молодой человек, это те, которых я не чаял увидеть и не особо хотел лицезреть, но которые имеют наглость отвлекать меня от моих исследований по всяким пустякам. Если вопрос не важен, то оплата – двойная.

– Твои расчеты оказались верны – прокол произошел возле Периметра. Но был один неучтенный фактор – прокол с той стороны, похоже делали в спешке наши, что и объясняет возмущения которые ты зафиксировал. Они смогли вырваться в наше пространство, но Лист единственный кто уцелел. Жетоны не выдержали заряда неизвестного орудия. Мой голем записал и снял все возможные данные. Это тебе на десерт, плата за услугу.

– Очень, очень интересно – потер в предвкушении руки Шуман – а что за услуга?

Лист снял с шеи медальон и протянул Шуману. Тот взял кругляш и ловко завертел в пальцах, восторженно хмыкая.

– Шуман, мы пойдем, дел у тебя теперь хватит.

– Ну что вы, гениальная личность вполне может делать несколько дел вместе. Гай Юлий Цезарь это сказал, а я доказал.

С этими словами он подскочил к Листу:

– Юноша, мне нужна ваша кровь! Да не стоит делать такие глаза – не всю, для синтеза ДНК вполне хватит и одной капли.

Они подошли к столу, густо заставленному непонятного рода приборами. В разно форменных колбах с разноцветными жидкостями что-то бурлило, стреляло и отдавало сероводородом. Шуман протер палец Листа ватой и с быстротой профессиональной медсестры сделав прокол взял в трубочку несколько капель и отошел к гудящим приборам:

– Так-с, так-с… прелесненько… чудесненько. Эти машинки запрограммированы на ДНК носителя и на требуемый код, для извлечения информации. ДНК мы сейчас получим, ну а код можно подобрать. И пока все это варится – давайте десерт!

Звездочет снял голем, протянул Шуману, а тот трясущимися руками подключил его к проектору. На громадном экране проступили очертания ночного леса, внизу бежало время и меняющаяся точка географического приложения. Появились и тут же растворившись в темной пелене дождя Схима и Верес. Потянулась панорама кустов, внезапно темень прояснилась от вспыхнувшего жемчужного сияния, развернувшегося в напоминающий арку проем, и из нее выскочил начавший набирать ход газик. Изображение замерло, приблизилось, а Звездочет вдруг нахмурился:

– Схима, сколько тел мы нашли?

– Четыре, включая водителя. Лист пятый. Что не так?

– Смотри внимательно. Сколько человек в кузове?

– Пять. Все верно – утвердительно кивнул Схима.

– А кто же тогда за рулем?

– Ох ты ж… – начало доходить до разведчика – одного нет.

– Именно. Мы имеем еще одного выжившего, и если судить по изображению – это девушка.

Шуман, будучи в полном в восторге от предложенного «десерта», возбужденно трепал остатки растительности на голове и снимая дополнительные данные увеличил изображение. Изображение пошло по кадрово: от арки к газику протянулся ярко-белый сгусток плазмы, Лист прыгнул прикрывая собой девушку и активизируя медальон. Та замерцала, словно потеряв резкость, и за миг до удара исчезла. Все озарила вспышка, «облачный мост» схлопнулся, газик перевернулся и, громыхая и скрежеща огненными искрами, покатился с откоса.

Схима повернулся к Звездочету:

– Ну, и чего ты раньше молчал?

– Сам не знал: голем не может так глубоко детализировать картину – слишком сильный дождь и помехи. Вычислительные мощности у него не те. Я не спрашивал – он не отвечал. Я положился только на глаза, и как вижу зря. Имеем еще одного уцелевшего. И у меня вопрос – собственно, как, и куда он исчез?

Шуман поторопился к медальону, и в возбуждении начал подпрыгивать, прогоняя его через свой анализатор:

– Если то что мы наблюдали некий телепорт, а других предположений у меня нет, то вполне логично предположить, подобный механизм существует и у этой малютки. Весьма, весьма предусмотрительно. Это увеличивает шансы носителя на выживание, что объясняет столь высокие требования по уровню допуска к информации. Замыкающий контур находится в активизированном состоянии, следовательно… юноша, вы потеряли память?

Шуман оглянулся на Листа, тот сидел, прислушиваясь к себе, и вдруг отрицательно покачал головой, поднимая глаза:

– Не совсем. Ее зовут Полина.

Ретроспект: Эхо

Подняться наверх