Читать книгу Исповедь колдуна - Виктор Анатольевич Тарасов - Страница 4

Глава 3

Оглавление

Утром я ушел с бабушкой и детьми на дачу, протяпал по картошке вновь начавшие поднимать головы сорняки, а после полудня отправился в город. В районной библиотеке, находящейся в здании Дома Культуры, я обратился за помощью к маленькой пожилой женщине, в огромных, на пол-лица, очках. Та выслушала меня с откровенным недоверием, пока я мямлил что-то о своем желании побольше узнать об экстрасенсах и методах нетрадиционного лечения. Но, стоило мне рассказать историю с сыном, а так же ее благополучный конец, как библиотекарша преобразилась.

В библиотеке не было нужных книг, но женщина попросила меня подождать и исчезла на полчаса. Вернувшись, она подала мне пачку тонких брошюр и кипу вырезок из газет различных издательств. Так что домой я отправился с сумкой, как я раньше считал, макулатуры.

Вырезок из газет мне хватило до вечера. В статьях описывались феномены Джуны, болгарской ясновидицы Ванги и многих других людей, обладающих паранормальными способностями. Читать было трудно. Приходилось постоянно преодолевать свое внутреннее сопротивление прочитанному. То, что я раньше отметал прочь как несущественное, к сожалению, теперь гнездилось где-то в моей голове.

Поздним вечером я перешел на тонкие брошюрки и стал тонуть в непривычной терминологии: астрология, спиритизм, демонология, алхимия, хиромантия, физиогномика, френология, гомеопатия. Мне понадобилась целая ночь, чтобы понять – слово «тауматургия» означает не что иное, как волшебство или наука о волшебстве. Оккультизм – теория волшебства, а магия – практика. Были еще такие понятия, как астральное тело, астральный двойник, кабалистика (не имеет ли это слово отношение к святыне мусульман – Каабе?).

Добытый мною у соседа энциклопедический словарь не смог расшифровать и половины встречающихся в текстах слов и терминов. Главное заключалось в том, что во многое я просто не мог поверить. Единого бога и божественное начало я отмел сразу. Возможность общения с демонами потустороннего мира (в том числе сатану с его чертями и адом) – тоже. Не мог я признать идею потустороннего мира (кстати, что он такое и что подразумевается под этим термином?) и идею человеческой души, не умирающей после смерти. И тем более не смог поверить в возможность общения с душами давно умерших людей.

Единственное, что мне удалось уяснить после ночного бдения, так это то, что мои странности относятся к категории сверхчувственного восприятия окружающего мира или колдовства. Современные колдуны и ведьмы скромно именовали себя экстрасенсами, стараясь не употреблять компрометирующих себя старых названий.

Наверное, я так бы и продолжал жить со своими неожиданно приобретенными странностями, считал бы себя в чем-то ущербным человеком, если бы жизнь не поднесла очередной сюрприз, после которого о моих странностях узнала мать.

Моя мать во многих отношениях была странным человеком. Если она, например, садилась утром шить себе или соседке платье, то обязательно старалась закончить платье к вечеру. Берясь за какую-нибудь работу, она не разгибала спины до тех пор, пока работа не будет сделана. Она не умела отдыхать и работала, как бы плохо ей не было.

В этот день она с раннего утра полола грядки, и делала это не разгибая спины. Расплата наступила под вечер. Я только что успел приехать из Ноя, куда отвозил сшитое матерью платье для Капитолины Егоровны, и поставить машину возле дачи, как из калитки выбежала испуганная дочка.

–Папа! – закричала она. – Ой! Папочка, скорей! Бабушке плохо!

Мать сидела по дворе, тяжело привалясь к стенке сарая. Я подскочил к матери и наклонился, чтобы взять ее на руки. Лицо мамы было серым, губы закушены от боли, аура сплошь подернута красными сполохами.

– 

Что с вами, мама?

– 

Не шевели меня, Юра. Сердце давит, – прошептала мать. – Может, так отсижусь и пройдет.

Она попыталась улыбнуться, чтобы успокоить меня. Потом ее голова опустилась на грудь и она боком стала оседать возле стены. Из груди матери вырвалось сдавленное хрипение, в котором я едва разобрал: – Сы-но-о-ок!

Я схватил мать в охапку, бегом поднялся на крылечко и положил ее на кровать в комнате нашей развалюхи. Попытался нащупать пульс, но его не было. Это напугало меня больше всего. Мать хрипела, лицо на глазах стало принимать синюшный оттенок, глаза закатились.

Мать уходила – я знал это точно. Уходила в мир, из которого нет возврата и в который я не верил. Страшно видеть, как уходит в небытие самый дорогой для тебя человек, а ты не можешь ничем помочь. И вдруг мое отчаяние и желание спасти жизнь матери любой ценой переродились во что-то новое.

Я застыл. Окружающий мир потускнел и перестал существовать. Остались только я и мать. Уже зная, как нужно поступать, я протянул руки к телу матери и не удивился, когда мои пальцы стали полупрозрачными, засветились странным голубым пламенем. Пламя коснулось исчезающей ауры матери, окутало ее тело голубым сиянием. Потом я закрыл глаза, но, странное дело, продолжал видеть мать новым зрением.

Я видел изношенное, работающее в длительными остановками, сердце, чувствовал угасающее сознание и ловил последние, тоже угасающие, мысли. Осторожно, едва касаясь, я стал подталкивать усталое сердце, мысленно подсоединив к нему свое в качестве донора. Я убирал сгустки крови из коронарных артерий, заставлял раствориться и исчезнуть известковый налет в артериях и гнал в тело матери свою энергию. Я будил угасающий мозг, массировал энергетическими волнами весь организм и его изношенные органы. Странно удлинившиеся пальцы нежно массировали оживающее сердце, устраняли наросты в кровеносных сосудах, восстанавливали эластичность стенок. Мое новое «Я» действовало в сотнях, а может быть миллионах мест, рассеянных по всему телу. Каким образом это у меня получалось- я не знал. Я был одновременно самим собой и другим, погруженным в тело матери, и работал с полной уверенностью в успехе.

Внезапно передо мной вновь возник окружающий мир. Я обнаружил, что стою на коленях возле кровати, а мать спит. Спит спокойно, как будто просто прилегла отдохнуть и уснула. Синюшный цвет кожи исчез, пульс был нормальным.

Мать спала спокойным глубоким сном, зато я чувствовал себя так, как будто сутки ворочал бревна без отдыха. Будь я один, тут же упал на вторую кровать, но рядом со мной стояли испуганные ребятишки, о которых я совсем забыл.

– 

Баба больше не будет болеть? Она спит, да, папа? – спросил меня сын.

Я ответил утвердительно, но дети продолжали глядеть на меня удивленными глазами.

– 

А почему ты так долго молчал и только светился весь, как елочка?

– 

Какая еще елочка? – не понял я.

– 

Как елочка в Новый Год, баба тоже светилась.

– 

Вы оба светились с бабой. – уточнила дочь. – А еще по тебе бегали золотые искорки и из пальцев летело голубое пламя и окутывало бабушку!

Пришлось забыть о своей усталости. Пока дети делились со мной своими впечатлениями, я пытался сообразить, что мне теперь делать. Стоит узнать о свечении соседям и маме, тут такое начнется, что жить не захочешь! Вопросы и допросы, намеки разные. Но врать ребятишкам и того хуже.

– 

Видите ли, цыплятки, бабушка была больна и мне нужно было ее лечить. – осторожно начал я. – Пришлось лечить светом, потому что бабушке было очень плохо.

– 

Мама нас всегда лечила таблетками, когда мы с Вовой болели, а не светом. – резонно возразила дочка. – Разве можно лечить светом?

– 

Иногда можно. Только, цыплята, об этом никому не нужно рассказывать.

– 

Почему? – раздалось дружным хором.

Что тут скажешь? Я постарался отвлечь внимание ребятишек от щекотливых обстоятельств, но неудачно. Дети были слишком настойчивы. Пришлось прикрикнуть, чтобы они не болтали и сидели тихо, пока баба спит. А еще лучше, чтобы они шли играть во двор.

Я надеялся, что ребятишки забудут о светящихся пальцах и прочей чепухе, пока мать спит, но ничего не вышло. Когда бабушка проснулась и вышла во двор, дети сразу выложили ей все подробности.

– 

Не слушай болтунишек, мама! – взмолился я. – Просто вам стало плохо и я унес вас на кровать. Вот и все!

Ребятишки бурно протестовали. Мать смотрела на меня недоверчиво и стала задавать неприятные вопросы. Оказалось, что она тоже смогла многое запомнить. Я сдался и рассказал правду. Сознавшись в одном, пришлось вечером рассказать правду обо всем, начиная с ушиба головы при падении с лестницы.

Я взял слово с матери, что она будет молчать, но опять не учел особенность женской натуры. В первую нашу поездку в Ной мать рассказала все Екатерине Ивановне. Когда я вечером ненадолго задержался у бабы Кати и вернулся обратно, сразу почувствовал повисшую в маленькой кухоньке Екатерины Ивановны напряженность. Я посмотрел матери в глаза, и все стало ясно.

– 

Рассказала-таки! – с досадой вырвалось у меня.

– 

Не жалей об этом, Юра, и не сердись. – вместо матери ответила мне Екатерина Ивановна. – В данном случае твоя мать поступила, я думаю, правильно. Я уже подозревала, что ты обладаешь магическим даром.

– 

Никаким даром я не обладаю. – хмуро ответил я. – Просто с недавних пор со мною какая-то чертовщина творится! Тут мать права.

– 

Именно это я имею в виду. Странности, о которых мне рассказала Розалия Адамовна. – спокойно продолжала Екатерина Ивановна. – Ты вот что, Юрий. Завтра приезжай ко мне один, есть у меня для тебя дело. Договорились?

– 

Договорились, Екатерина Ивановна. – вздохнул я.

По дороге домой я не смог сдержать своего раздражения и бурчал всю дорогу. Мать, к моему удивлению, упорно отмалчивалась, что было для нее очень необычно.


Светлана звонила из Дудинки часто. В голосе жены я легко различал тоску и тревогу. Она торопливо сообщала мне новости и тут же просила дать трубку детям. Светлана была готова слушать ребячий лепет часами, хотя телефонные разговоры, длящиеся столько времени, влетали в копеечку. Я хорошо понимал жену, первый раз в жизни надолго расставшуюся с ребятишками.

Светлана не любила писать письма, старалась заменить их телефонными разговорами. Зато дети постоянно рисовали для мамы немудрящие картинки каждый день, а потом приставали ко мне, просили запечатать в конверт и отослать маме. Ради мамы у них хватало терпения старательно перерисовывать на лист в клеточку, написанные мною печатным шрифтом простые фразы: «Здравствуй, мама! Я, Вова (или Юля). Мы очень тебя любим!». Отправив первые письма, ребятишки стали ждать маминого ответа и постоянно донимали меня вопросом: почему от мамы нет писем?

Пришлось на очередных телефонных разговорах разъяснить Светлане ситуацию и пригрозить, что до получения ответов больше ей ни писать, ни посылать рисунки не будем. Странное дело, но в Уяре дети стали относиться ко мне гораздо лучше, чем в Дудинке. Там Вовка был маминым сынком. Таскался за Светланой хвостиком, помогал мыть посуду, лепить пельмени. Мешал всячески. У Светланы хватало терпения сносить его капризы и выходки. У нее он искал спасения, когда от меня грозило справедливое наказание.

Юля – наоборот, была папиной дочкой. Когда я был в Дудинке, она храбро отрывала меня от взрослых дел. Настойчиво требовала к себе внимания – помочь отремонтировать кукольный диванчик, правильно нарисовать зайчика, разобраться с несправедливыми претензиями настырного Вовки, забравшего ее любимую игрушку, прочитать перед обедом сказку.

В первые дни после приезда в Уяр Вовка часто вспоминал маму, отчаянно скучал, постоянно требовал слетать с ним в Дудинку «хоть на минуточку!». Через две недели сын стал вспоминать о маме значительно реже.

С дочкой получилось наоборот. Чем больше проходило времени, тем чаще она вспоминала о маме. Однажды я проснулся ночью от тихих всхлипываний. Мгновенно поднялся, провел рукой по мокрой от слез щечке.

– Что с тобой, цыпленочек?

– По маме соскучилась! – всхлипнула она. – Папа. Давай полетим в Дудинку? Хоть на часочек. Посмотрим на маму и вернемся. Ладно?

Ну вот. Сначала Вовка, теперь дочка. – подумалось мне. – Видно, ласки детям не хватает. Женской ласки.

– А бабушка как же? Она тоже плакать будет без нас. Ждала внучат целый год, а они опять улетают. Кто ей поможет кормить Дуську, копать картошку, полоть грядки? Чтобы слетать в Дудинку, знаешь, сколько денег нужно?

Долго я уговаривал дочь. Говорил о том, что здесь, в Уяре, на огородных харчах и свежем воздухе они станут такими здоровыми, что зимой никакая простуда не возьмет. Что в Дудинке плохая погода, идут дожди, что они опять будут ходить по улицам в пальтишках и комбинезонах. Не знаю, уговорил или нет, но дочь уснула.

Я собрался в Ной после обеда. Помешала страховщица, огромная, бесцеремонная баба, заявившаяся прямо домой. Предложила застраховать на очередной срок автомашину. Сумма, которую она назвала, была такой огромной, что у меня глаза полезли на лоб. Я прикинул свои финансовые возможности и решил не страховать Ниву на полную сумму. Но страховщица ухитрилась повернуть дело так, что я опомнился только тогда, когда уплатил ей полную сумму. Недовольный собой и результатами визита страхового агента, я приехал в Ной, поставил машину возле ограды и вошел во двор.

Екатерина Ивановна сидела за чистым столом в кухне и поджидала меня.

– Садись. – она указала мне на стул. – Есть хочешь?

– Нет. Полчаса назад поел.

– Когда вы вчера уехали с Адамовной, я долго думала над ее сообщением. Очевидно, у тебя сильный природный дар. Нужно с ним обращаться осторожно, Юрий.

– Обращаться осторожно? – расхохотался я. – Что вы такое говорите, Екатерина Ивановна! Это он ведет себя со мной, как варвар. Иногда такой фортель выкидывает, что лучше бы его совсем не было!

Екатерина Ивановна осуждающе покачала головой.

– Ты пойми, Юрий. Твой дар сейчас, как только что народившийся младенец – лежит в люльке, сучит ножками и пачкает пеленки. Понадобится много времени, пока вы привыкнете друг к другу, а ты научишься сдерживать его, управлять… Адамовна вчера рассказала слишком коротко. Можешь рассказать обо всем подробнее?

Направляемый наводящими вопросами, я рассказал Екатерине Ивановне все, что со мной произошло с самого начала.

– На один миг я ощутил себя в теле сына, Екатерина Ивановна. – подытожил я. – И своей силой оттолкнул корову. Соседка потом рассказывала, что из асфальта высунулись две огромные руки и отбросили ее Майку метров на пять от сына.

– Корова осталась целой?

– Ничего ей не сделалось. После того случая она стала обходить меня и сына десятой дорогой.

Я подробно рассказал свои переживания во время грозы и похвастался способом защиты, который применил.

– Проще было мысленно одеть на голову шлем или сетку из холодного железа. – улыбнулась Екатерина Ивановна.

– Значит и с вами такое случалось?

– Было, Юрий. Давно и не с такой силой. У тебя неплохо получается. Быстро учишься управлению даром.

– Откуда он у меня взялся, Екатерина Ивановна? – спросил я.

– Дар был в тебе от рождения. Спал и проснулся от потрясения. Видно в роду у тебя были предки с такими способностями. Фамилия о том говорит.

Старая женщина посмотрела на меня со странным выражением лица и вздохнула.

– Тяжко тебе жить будет с даром. Хлопотно. Не раз пожалеешь о том, что он в тебе есть. Временами проклинать его будешь. Знаю по собственному опыту. Хорониться тебе нужно, Юрий. Прятать дар. Стараться никому не открывать без нужды, что владеешь мысленной речью и читаешь чужие мысли. Не читай мысли близких тебе людей, а особенно своей супруги. Запрети себе, как бы этого не хотелось. Узнает – не сможет с тобой жить… А на мать я наложила малые чары. Никому не сможет рассказать. Забудет.

– Способность читать чужие мысли уже пропала! – запротестовал я. – Нет теперь во мне грохота чужих мыслей. И слава богу, что нет!

– Эх, парень! – усмехнулась моей горячности Екатерина Ивановна. – Что богом дано – не спрячешь, все равно вылезет наружу. А теперь я должна испытать силу твоего дара, Юрий.

– Как это – испытать?

– Сейчас поймешь. – опять усмехнулась Екатерина Ивановна.

Она неторопливо поднялась и вышла в горницу. Я терпеливо ждал. Екатерина Ивановна вернулась из горницы с увесистым полотняным свертком в руках, бережно положила его на чистый кухонный стол. Развернула. Я увидел огромную старинную книгу с медными шарнирами, медными уголками переплета и медной застежкой в виде хитро изготовленного замочка. Переплет, или, вернее, нижняя и верхняя доски толстенной книги были обтянуты черной кожей, на которой золотыми мерцающими буквами старинной вязью было вытеснено: КНИГА ВЕЛЕСОВА.

– Что ты видишь перед собой на столе? – спросила Екатерина Ивановна.

– То есть как это, что я вижу? – удивленно посмотрел я на Екатерину Ивановну.

–Я спрашиваю – что ты видишь перед собой? – уже строго спросила она.

– Книгу вижу. Старинную. Называется Книга Велесова.

– Ну и слава богу! – облегченно вздохнула Екатерина Ивановна. – Капитолина, например, всегда видит только холстину. Нет у нее дара. А больше я книгу никому в последние годы не показывала.

Я осторожно протянул руку и коснулся черной кожи, обтягивающей верхнюю доску с идущим по периметру растительным орнаментом.

– Почему ее не видит баба Капа? – удивленно спросил я.

– Это не простая книга, Юрий. – медленно ответила Екатерина Ивановна. – Не знаю, поймешь ли ты сейчас то, что я скажу. Можешь поверить на слово, что таких книг, возможно, в мире больше не осталось. Ее нельзя украсть или купить. Можно только дарить с чистым помыслом. Люди, не имеющие дара, книгу не замечают… Теперь смотри внимательно.

Она прошептала что-то и провела кистью правой руки возле медного замочка – защелки. Замочек открылся с мелодичным звоном. Черная верхняя крышка откинулась в сторону и я увидел, как плотные листы пергамента стали сами собой быстро ложиться влево, как будто листы перелистывала невидимая рука. При этом от страниц и от досок исходило голубое мерцание.

– Тридцать третий лист практического раздела. – тихо сказала Екатерина Ивановна. – На один лист меньше, чем в прошлом году. – она глубоко вздохнула. – Прошли, видно, мои лучшие годы, Юрий.

– Ничего не понимаю, Екатерина Ивановна! – признался я. – Вы к книге не прикасались. Кто ее листал?

– Дар. – коротко ответила она. – Ее листал мой дар. При испытании в книге переворачивается столько листов, сколько может осилить и изучить человек, обладающий даром.

Екатерина Ивановна неторопливо захлопнула верхнюю крышку и предложила:

– Протяни руку и попробуй мысленно открыть книгу. Напряги волю.

Я послушно протянул руку к книге. К моему удивлению, замочек тут же открылся и верхняя доска отскочила в сторону. Пергаментные листы книги замелькали с такой скоростью, что почувствовался на щеке поднятый ими ветерок. Чем ближе оставалось до конца книги, тем медленнее переворачивались пергаментные листы. Но они не остановились до тех пор, пока на верхнюю доску не лег последний лист, а за ним не поднялась нижняя доска и не захлопнулась на защелку. Екатерина Ивановна ахнула.

– За свою жизнь впервые вижу, как книга перелисталась до конца! – вырвалось у нее. – У тебя могучий дар, Юрий!

Представьте себе такую картину: сидят за столом в деревянном домике два человека – очень старая женщина и мужчина средних лет. Перед ними на кухонном столе лежит старинная книга с медной окантовкой и медными шарнирами с замочком. Мужчина и женщина на полном серьезе обсуждают необычные, мягко выражаясь, свойства книги.

По словам Екатерины Ивановны, книга была написана около тысячи лет назад безымянным автором, который тщательно изучил искусство европейских друидов и славянских волхвов. После написания, книга была освящена в знаменитом славянском храме острова Ругна. Затем самый могучий волхв славянских земель тогдашнего времени наложил на книгу заклятие невидимости, искупал листы в пламени холма эльфов, чтобы книгу нельзя было уничтожить обычными способами. Каким образом заклятье придает книге волшебные свойства, Екатерина Ивановна не смогла мне объяснить.

Зато я с первого раза усвоил все необходимое для использования дара при направленной телепатии. Оказалось, для этого нужно было сосредоточиться, совместить направление посылаемого волевого импульса с лучом зрения и мысленно передавать нужный текст или «картинку». Екатерина Ивановна, к моему разочарованию, не умела пользоваться телепатией другим способом. Для дальней мыслесвязи этот способ не был пригоден.

Первая проба телепатической связи с Екатериной Ивановной оказалась не слишком удачной. Я перестарался и послал слишком сильный импульс. Она вскрикнула и откинулась на спинку стула, как будто ее ударило.

– Не так сильно, оглашенный! – сказала Екатерина Ивановна, сжима голову обеими руками. – Потихоньку нужно мысль посылать. Не за сто верст сидишь.

– Извините, Екатерина Ивановна!

– Чего уж там! – усмехнулась она. – Права Велесова книга, когда раскрылась до последней страницы. Ты, парень, настоящий ведун. Посильнее знахаря или колдуна.

– Свою фамилию я с детства помню. Знаю, что ведун – это от слова ведать, знать. Ведьма, ведун, ведовство. Все дело в том, что знаю я пока совсем мало. Почти ничего.

Екатерина Ивановна стала рассказывать о делении людей, владеющих искусством магии, на условные и достаточно размытые категории в зависимости от природной силы дара. Потом она стала говорить о том, что в настоящий момент волновало ее больше.

Без натяжки это можно было назвать лекцией по технике безопасности и о правилах поведения человека, обладающего даром, в общении с другими. То, что я от нее услышал, навеяло на меня тоску. Многие положения кодекса колдунов показались мне сплошной перестраховкой. Не убий. Не укради. Не прелюбодействуй. Усмири гордыню. А главное – не навреди людям, не причини своими действиями зла окружающим.

– Екатерина Ивановна! – стал протестовать я. – Ведь это хуже всего, что можно придумать для человека. То, что вы сказали – самая настоящая добровольная тюрьма!

– А как ты думал, парень? Большие возможности накладывают большие ограничения. Направишь дар на совершение зла, покалечишь судьбы многих людей. С таким даром, как твой, нужно быть предельно осторожным.

Не перебивая доводы старой женщины я с грустью думал, что все ее благие пожелания невозможно выполнить на практике. Бездействие не свойственно человеческой натуре. В окружающей жизни много несправедливости, жестокости и болезней. Смогу ли я безучастно наблюдать, как рядом со мной подонки убивают человека? В нашей жизни слишком тесно переплетено многое, чтобы суметь рассчитать последствия вмешательства в чужую жизнь.

Екатерина Ивановна привела наглядный пример с камнем, брошенным в пруд, и расходящимися от него кругами. Я не выдержал:

– Каждое действие обычного человека тоже сопровождается изменениями окружающей действительности. Мы все, живущие на планете Земля, своими делами постепенно изменяем собственное будущее, Екатерина Ивановна!

Исповедь колдуна

Подняться наверх