Читать книгу Асмодей нашего времени - Виктор Аскоченский - Страница 4

А между тѣмъ мы напрасно такъ скоро разстались съ Онисимомъ Сергеевичемъ, не познакомившись съ нимъ поближе. Такихъ людей со свѣчей поискать: ибо они ужь послѣдніе представители отжившаго поколѣнія. Наши потомки не найдутъ ужь этихъ топорно обдѣланныхъ характеровъ, и быть можетъ заподозрятъ разскащика въ беззаконномъ преувеличеніи. А между тѣмъ они еще живутъ и движутся межь нами съ своей грубоватой честностью, съ своимъ крѣпкимъ словомъ, которое въ иную нору пришибетъ, словно обухомъ, моднаго краснобая, съ своими ухватками и пріемами, отъ которыхъ не мѣшаетъ иногда и посторониться, – короче, со всѣми особенностями, характеризовавшими нашихъ отцовъ и дѣдовъ.

Онисимъ Сергеевичъ Небѣда происходилъ изъ древняго благороднаго, русскаго дома, и еслибъ онъ, подобно Соломонидѣ Егоровнѣ, занимался поболѣе своей генеалогіей, то безъ труда могъ бы разсказать, какъ прадѣды его засѣдали въ Боярской Думѣ, какъ иные изъ нихъ водили дружины на поле ратное, какъ пировали за сытными боярскими столами, гнувшимися отъ тяжести братинъ, полныхъ русскимъ медомъ и заморской романеей, и отъ необъятнаго груза разнородныхъ яствъ. Когда порой задѣвали апатическое его равнодушіе къ такимъ воспоминаніямъ, и кто нибудь, опустясь на дно генеалогическаго моря, вытаскивалъ оттуда поросшіе мхомъ осколки родословнаго своего дерева, Онисимъ Сергеевичъ, махнувъ рукой, обыкновенно говаривалъ: "а, чортъ знаетъ что тамъ такое! Вонъ, пожалуй, и мои предки по Исторіи значатся еще при Василіѣ Темномъ, да мнѣ-то что отъ этого? Ни тепло, ни холодно! Русскій дворянинъ да и баста!" Соломонида Егоровна однакожь не жаловала такихъ разсужденій Онисима Сергеевича, и если ему случалось проповѣдывать при ней подобную ересь, то она старалась всѣми силами перебить рѣчь своего супруга и показать слушателямъ аристократическую древность фамиліи Небѣды, непремѣнно употребляя въ такихъ случаяхъ личныя и притяжательныя мѣстоимѣнія въ числѣ множественномъ: мы, наши, и проч. Онисимъ Сергеевичъ вставалъ при этомъ съ своего мягкаго кресла, и склонивъ болѣе обыкновеннаго голову на сторону и потупивъ глаза, уходилъ въ кабинетъ. Зачѣмъ онъ уходилъ, за тѣмъ ли, что не любилъ похвалъ себѣ слушать, или отъ того, что боялся проговориться какъ нибудь во вредъ аристократическому важничанью своей дражайшей половины, – Богъ его знаетъ. Надо замѣтить, что Сололомонида Егоровна, къ крайнему своему прискорбію, была вовсе не аристократическаго происхожденія, и говорятъ, предокъ ея, не далѣе, какъ во второмъ колѣнѣ, былъ вольноотпущеннымъ и служилъ економомъ или прикащикомъ у какого-то мелкаго барина. А страсть похвастать, если не своимъ, то мужнинымъ достояніемъ не давала ей покою. Вообще, мы всегда любимъ громко проповѣдывать и навязывать себѣ тѣ похвальныя качества, которыхъ въ насъ или вовсе нѣтъ, или есть только въ чуть замѣтныхъ зародышахъ. Онисимъ Сергеевичъ чувствовалъ это очень хорошо, и потому-то крѣпко не жаловалъ длиннорѣчивыхъ разсужденій своей супруги.

– Ну, распустилась съ своими краснорѣчіями! бормоталъ онъ съ такихъ случаяхъ. Ты, матушка, вотъ что лучше скажи; сколько великіе предки-то мои благопріобрѣтеннаго мнѣ оставили, вотъ что!

– А уваженье, Онисимъ, а почтеніе? возражала Саломонида Егоровна.

– Оно мое, а не предковское!

– Всежь не сравняютъ тебя съ какимъ нибудь выскочкой.

– Какъ же! Въ почетный уголъ такъ тебя и посадитъ! Нѣтъ, матушка, теперь ужь люди поумнѣли, и за то, что отцы да дѣды были умны, дураковъ сыновъ не уважаютъ.

– Изъ чего жь бы послѣ этого и состояла аристократія?

– Въ Русскомъ царствѣ, благодаря батюшкѣ Петру, вывелась старинная, пузатая аристократія; а если есть она у насъ, то слагается изъ людей умныхъ, полезныхъ, отличенныхъ Царемъ-Батюшкой, ктобъ они такіе ни были. Вотъ тѣ и вся недолга!

Онисимъ Сергеевичъ, дѣйствительно, не могъ въ той же мѣрѣ похвалиться наслѣдственнымъ богатствомъ, въ какой досужая генеалогія могла бы насчитать знаменитыхъ его предковъ. Все состояніе его ограничивалось двумя сотнями ревизскихъ душъ, которыя давали очень мало подспорья своему барину. Благородныя раны, – памятка двѣнадцатаго года, честная, долговременная служба обратили на него вниманіе Правительства, и Онисимъ Сергеевичъ, не купаясь, какъ говорится, въ золотѣ, могъ однакожь похвалиться достаткомъ, слѣдствіемъ его скромности и прадѣдовской бережливости. "Копейка рубль бережетъ, говаривалъ онъ, а кому рубль ни по чемъ, тотъ самъ гроша не стоитъ." Соломонида Егоровна однакожь и въ этомъ не сходилась съ своимъ супругомъ. Обязанная поневолѣ держать строгую економію, она, въ утѣшенье себѣ, на словахъ бросала тысячами, и успѣвала разными уловками и пожертвованіями достигать того, что въ домѣ ихъ была видна даже претензія на роскошь, а сама она съ дѣтьми одѣвалась, словно отъ тысячи душъ. Онисимъ Сергеевичъ видѣлъ все это, и въ душѣ благодарилъ свою сожительницу за такое умѣнье сводить концы съ концами. За то онъ позволялъ ей хвастать, сколько душѣ угодно, и развѣ ужь когда Соломонида Егоровна проврется самымъ немилосердымъ образомъ, онъ приговаривалъ: "хвастливаго съ богатымъ не распознаешь".

Онисимъ Сергеевичъ зналъ въ свое время и школьную лавку и "перстъ указательный" учителя, и скучный карцеръ и сидѣнье на хлѣбѣ на водѣ, и разныя другія подстреканья, бывшія въ стары-годы неизбѣжной принадлежностью образованія юношества. Школьныя воспоминанія шевелили иногда заснувшее его воображеніе, и Онисимъ Сергеевичъ съ увлеченіемъ говаривалъ подъ часъ о прежней методѣ воспитанія, разумѣется, отдавая ей преимущество предъ теперешнею. Онъ вспоминалъ наставниковъ своихъ съ ихъ недосягаемой для него ученостью, съ ихъ оригинальными привычками и странностями, и будто сбросивъ съ плечъ лѣтъ сорокъ, выступалъ молодцомъ, декламируя на распѣвѣ:

– Чорта съ два, заключалъ декламацію свою Онисимъ Сергеевичъ, напишетъ теперь кто нибудь этакую оду! Это не куры-муры, разные амуры какіе нибудь, а самая суть, – да!

Въ этомъ отношеніи Онисимъ Сергеевичъ былъ непреклонный старовѣръ, и собственно Изящная Словесность, во мнѣніи его, ни на волосъ не подвинулась впередъ со времени Державина и Карамзина. Впрочемъ онъ не вовсе былъ глухъ къ стиху Пушкина и Жуковскаго; послѣдняго даже уважалъ за его баллады, а въ Пушкинѣ находилъ талантъ и говорилъ, что онъ "хорошо описалъ Онѣгина." За то всѣ прочіе поэты и прозаики рѣшительно не существовали для Онисима Сергѣевича. Гоголя онъ не полюбилъ, – не приличенъ, говоритъ. Впрочемъ, увидавъ какъ-то на сценѣ Ревизора, онъ нѣсколько дней послѣ этого разсказывалъ своимъ гостимъ содержаніе комедіи. Сама Соломонида Егоровна, дама въ высшей степени щекотливая на такія вещи, съ замѣтнымъ удовольствіемъ вмѣшивалась въ разговоръ, наводя своего супруга на нѣкоторыя обстоятельства и частности, ускользавшія изъ памяти его. Онисимъ Сергеевичъ никогда однакожь не отдѣлялъ автора отъ дѣйствующихъ лицъ повѣсти или драмы, и съ живымъ участіемъ слѣдилъ за всякимъ словомъ того или другаго лица, побранивая, подъ часъ довольно крупно, неизвѣстно впрочемъ кого, – автора или выводимаго имъ героя.

– Вишь онъ какъ! Говоритъ, шуба-то на васъ въ пятьсотъ рублей, а жалованья-то, говоритъ, получаете не Богъ знаетъ сколько, да такъ его и срѣзаль. Хе, хе, хе, хе! А этотъ городничій-то, когда говоритъ кварташкѣ: ты, говоритъ, скажи всѣмъ, говоритъ, что церковь-молъ была построена, да сгорѣла. Ну, не бестія ли? А Осипъ-то, Осипъ! Преразсудительный человѣкъ, но только плутъ большой… Гмъ, Департаментомъ, говорятъ, управлять приглашали, – далъ бы я тебѣ, канальѣ, Департаментъ! Обобралъ, мошенникъ, всѣхъ да и уѣхалъ, и суда нѣтъ на немъ. Да и Марья-то Андреевна хороша! Чортъ знаетъ, что за пакостная баба, тьфу!

Во всемъ вѣрный правиламъ чести и долга, всегда равный своему характеру, Онисимъ Сергеевичъ однакожь былъ въ высшей степени слабымъ отцомъ семейства. Чувство инстинктивной любви къ дѣтямъ, расширяясь болѣе и болѣе, охватило все существо его, во вредъ разумному началу правильныхъ къ нимъ отношеній. Дѣло очень естественное! Чѣмъ болѣе человѣкъ дѣйствуетъ подъ вліяніемъ чувства, тѣмъ болѣе ошибокъ ждетъ его впереди. Строго надобно разбирать тѣ случаи, гдѣ умъ можетъ и долженъ быть совѣтчикомъ и руководителемъ, и гдѣ, безъ его указанія, можно попасть въ такую кабалу, что послѣ и не выпутаешься. Повѣрка въ такомъ разѣ одна: когда изъ за убѣжденій ума выглядываетъ гордость и эгоизмъ, тогда прочь этого совѣтчика; когда же онъ говорятъ въ пользу извѣстныхъ правилъ, въ духѣ самоотверженія, тогда его голосъ не долженъ бытъ гласомъ вопіющаго въ пустынѣ.