Читать книгу Сопка с проплешиной. Рассказы - Виктор Бычков - Страница 5

Дети появилась в семье Величко давно, ещё в начале июля 1941 года.

Грязные, уставшие, в изорванных одежках, они вышли из-за кустов прямо на деда Макара.

Старик заготавливал прутья для корзин, и был за деревней, у кромки болота, что рядом с речкой.

Долго выбирал материал, потом аккуратно срезал, складывал в вязанку.

И тут вдруг дети: девчушка, а с ней рядом мальчишка чуть меньше ростом в коротких, рваных штанишках. Оба босоногие, с грязными, в цыпках ногами. В руке девчонки небольшой узелок, и тоже грязный, как и одёжка детей, как и они сами.

– Вот ещё на мою голову, – почему-то не удивился дедушка, и уже понимал, что это беженцы.

Ему в последнее время частенько попадали на глаза то отступающие красноармейцы, то гражданские с домашним скарбом. Но вот чтобы детишки одни, без взрослых, – нет, таких не приходилось встречать ещё.

– Ну, чего молчишь? – обратился дедушка к девочке, приняв её за старшую.

Но та лишь издала какой-то горловой звук, больше похожий на мычание, и заплакала вдруг. Но и плакала как-то странно, беззвучно, лишь всхлипы.

– Лидка – моя сестра, она говорить не может от рожденья, – ответил, насупившись, мальчишка, шмыгнув носом. – Чего пристали?

– Нет, ну ты видел?! – замахал руками старик. – Вот нахалёнок! Они же вышли на меня, и я же виноват.

Девочка одёрнула мальчишку, что-то стала жестикулировать ручками, продолжая издавать мычащие звуки.

– А вы свой? – мальчишка смотрел на деда исподлобья, всё так же насупившись, басил, стараясь придать голосу больше взрослости. – Вам можно доверять?

Дедушка замешкался.

– Нет, ну, а чей же я? – всё же нашёлся старик. – Свой я, свой. Чей же ещё, как не свой. Ну, может ещё жёнкин чуток, если что. Она меня в оборот взяла давно. Значит, я не только свой, но и ейный, о как.

Внимательно выслушав деда, девчушка развязала узелок, протянула перевязанные бечёвкой бумаги, среди которых он разглядел два свидетельства о рождении.

Такие бумаги старик видел раньше, уже при советской власти. Их выдавали в сельсовете, когда родились его внуки.

– Метрика ваша? – подслеповато щурясь, дед принялся читать.

– Мамка сказала показывать их только нашим, – мальчишка снова шмыгнул носом, и стал объяснять что-то сестре, то и дело наклонялся к ней, шептал на ухо.

– Значит, вы как есть Кожуховы, – дедушка вернул свидетельства девчонке, присел на корточки перед детьми. – Лидия Васильевна, девяти лет, и Андрей Васильевич, семи годков. А где мамка с папкой? Почему без них?

Пока мальчишка отвечал на вопросы, девчушка внимательно наблюдала за братом, за дедушкой.

Тем временем дед Макар достал из тени из-под куста узелок с едой, который брал с собой на всякий случай, разложил перед детьми.

– Вот каждому по кусочку сала, да хлебушка чуток, – старик отрезал сала, положил на небольшие кусочки хлеба, подал детям. – Это я на полдник себе, да, вишь, как оно…

Бутылку с молоком, заткнутую бумажной пробкой, оставил в своём узелке.

– Хоть оно и козье, пользительное во всех отношениях, но не надо вам молока, ребятки, – словно извиняясь, пояснил дед. – Неведомо, сколько вы не ели. А если молока хлебнёте, то и вообще…

Со слов мальчишки он узнал, что дети приехали к папе в Вилейку из Могилёва. Папа чуть раньше был направлен туда в райком партии.

– На усиление кадров, – поведал мальчишка. – Так говорила мама.

Девчонка согласно кивнула, подтверждая слова брата.

В первый день войны папа убежал в райком, а маме наказал добираться до Могилёва к его родителям, где они и жили до этого.

Мама так и сделала.

Но в тот день на колонну беженцев, которые пристроились к какой-то отступающей воинской части, налетели немецкие самолёты и маму тяжело ранило. Она ещё успела передать документы в узелке детям, а сама умерла уже к вечеру.

– Мамку похоронили у дороги, – продолжал рассказывать мальчик. – Там многих похоронили. И солдат тоже. В одной ямке. А мы пошли.

– Это ж где Могилёв, а где мы, – качал головой старик. – Тут и в мирное время вряд ли дошёл бы, а уж теперь – и подавно. Эк, куда вас занесло.

Девчонка во время разговора то тёрла глаза грязными кулачками, то поднимала их к верху, словно взывала к высшим силам, беззвучно шевелила губами.

– Как ни крути, что ни говори, хоть так поставь, хоть боком положи, но придётся, – дослушав мальчишку, старик принял для себя решение. – Конечно, Прасковея моя будет бурчать, ворчать, а куда деваться? Христиане мы, христиане, вот ведь как. А тут дети, да ещё и богом обиженная пигалица. Это значит, чтобы я душой страдал? Хуже нет страдать душой, вот как. И Прасковея страдать не хочет. Я её добре знаю.

Дед Макар принялся увязывать нарезанные прутья верёвкой.

Закинув вязанку за спину, повернулся к детям.

– Ну, пошли, – и направился в сторону деревни.

Пока шли, дед наспех придумывал историю, делился ею с детишками:

– Вы, детки, для всех будете внуками нашими. Запомнили: внуки вы наши с бабкой, внуки. Конечно, из Могилёва-города, не местные. Тем более и мальчонка говорит по-городскому. Мол, на лето приехали отдохнуть. А тут война, ни дна ей, ни покрышки. И вы, значит, с мамкой домой. Да, вишь, самолёты… ну, а дальше всё как есть: мамку убило, а вы ко мне обратно вернулись. О как! А вот про папку никому ни слова, поняли, детки? Нынче его работа, должность его не в цене, а в опасности. Скажите при случае, мол, папка остался в Могилёве, и вы о нём не знаете. Понятно я изъясняюсь?

– Понятно, дедушка, – ответил мальчик и глянул на сестру.

Впервые со времени встречи старика и детей лица девочки коснулась улыбка. Она дёрнула за рукав брата, улыбнувшись губами. Он на мгновение прижался к сестре, погладив ладошкой ей спину, словно успокаивая.

И тоже улыбнулся

А дедушка, убедив самого себя, решительным шагом подходил к собственной хате.

К счастью детей, и к радости старика, бабушка Прасковья, которую все звали бабой Просей, скандала не учинила. А даже вошла в положение, не преминула всплакнуть, поочерёдно прижимая к груди то мальчишку, то девчонку.

Чем сильно гордился дедушка Макар.

– Оно, моя Прасковея – девка правильная, жалостливая и с понятиями, – тут же делился с детишками хозяин. – Так что, не переживайте, а будем молить Господа, чтоб война закончилась как можно раньше, а там как бог даст. А чтоб вам скучно не было, определим вас к делу: ты, Андрейка, будешь со мной. А Лида поступит в распоряжение Прасковеи. Она её научит уму-разуму. По хозяйству, и вообще…

– А пока баньку истопи, говорун, – прервала монолог деда бабушка. – Воды согрей, хозяин.

…Лида пасла козу за околицей, в километре от немецких складов, которые построили с месяц назад. Ближе подходить запрещалось. Девочка знала об этом, потому и держалась всегда поодаль, вот на этом взгорочке.

Здесь она пасла её и вчера, и позавчера.

Сюда пригоняли коз и другие хозяева или их дети и раньше, ещё до строительства склада.

Когда собиралась несколько человек, особенно взрослых, Лидка любила слушать их разговоры.

А когда была ребятня, то она с интересом наблюдала за их играми, а вот сама участия в них не принимала.

Отсюда хорошо видна деревня, изгиб речушки за деревней, и чуть в стороне шлях на райцентр.

Ей было здесь веселее.

Она могла наблюдать, как шли люди то в ту, то в эту сторону по шляху; как проезжали по шляху машины или конные повозки; как они же направлялись к складу или ехали со склада; как деревенская ребятня ловила рыбу в речке.

Где-то там сегодня и Андрейка.

Дедушка Макар обучил его ловить рыбу, помог смастерить две удочки, и сейчас днями Андрейка пропадает на речке.

И не без пользы!

Почти каждый день он приносит рыбу то на уху, а то и на добрую сковородку пожарить.

Бабушка Прося и дедушка Макар хвалят Андрея:

– Кормилец, итить в матерь! – восхищённо цокает языком старик. – Смотри, Прасковея, а приварок-то и ничего! Соли бы чуток, так и засолить можно было бы к зиме рыбки, чтобы побаловать себя в морозы лютые. А что? Только вот где её взять, соль ту? А парнишка молодец!

– И то правда, – соглашается бабушка. – Десять годков парню, и след уже в дом нести пользу да добро всякое.

Они и её, Лиду, тоже хвалят.

А как не хвалить, если она с бабушкой с ранней весны и до поздней осени с огорода да с грядок не вылазит?! А ещё бабушка научила её готовить. И теперь Лида может сама сварить чугунок картошки или на таганке во дворе, или даже в печи, если хозяйка растопит печку. Да много чего умеет готовить, чего уж.

Стирает бельё в ночевах для всей семьи, потом носит полоскать его на речку.

А уж полы помыть по субботам – свято дело.

Козу доит. А то у бабушки пальцы ноют, плохо шевелятся.

И пасёт козу. Это тоже входит в обязанности Лиды.

Она берёт с собой не только обед, но и книгу. Благо, у дедушки Макара много книг. Откуда книги у него в этой глухой деревне? Она не знает. Из разговора хозяев она слышала, что старшая дочка, которая в Минске, была здесь учительницей когда-то. Может, от неё остались?

Как бы то ни было, но девчонка любила читать.

Книги на русском языке Лида перечитала почти все. Некоторые перечитывала. И не один раз.

Понимает местный говор. По-польски тоже читает. Не так хорошо, как по-русски, но понимает всё. Особенно ей нравиться книги, где пишут про любовь.

Она со своей козой всегда были первыми на взгорочке.

Лидка выбирала место, где бы кинуть ватную телогрейку и присесть, как со стороны немецкого склада прогремел мощный взрыв.

Потом ещё и ещё.

Громыхнуло так, что девчонке даже показалось на мгновение, что воздух вдруг пропал, дышать стало нечем.

А ещё тем же воздухом пахнуло настолько сильно, что её бросило на землю помимо её воли.

Испугавшись, ухватив за поводок, Лида потащила козу домой.

А та и не сопротивлялась, как обычно, а вроде даже как понимала важность момента, бежала впереди.

Всю дорогу сопровождали страшные взрывы.

Они не прекратились, даже и когда она была уже дома.

Все деревенские высыпали с хат, стояли у подворий, а то и собирались вместе по нескольку человек, смотрели и слушали, как гремело и горело на том месте, где были немецкие склады.

Крестились.