Читать книгу Двор Ураганов - Виктор Диксен - Страница 7

Мама и папа склонились над моей колыбелью.

В их глазах нет следов любви: лишь холодный блеск, острый, как лезвие скальпеля, который отец сжимает в кулаке.

Панический ужас охватывает меня.

Я ору что есть силы, потому что еще не умею говорить: невнятное бормотание отражается от стен глухой комнаты с задернутыми шторами.

Кажется, что отец колеблется, лезвие зависло от меня в нескольких сантиметрах.

– Давай, пусть тяжело, но нужно решиться, – подбадривает его монстр в обличии моей мамы, – мы должны взять образец для анализа.

Нож завершает свое движение, опускаясь на мое бедро и медленно соскребая кожу.

Я проснулась, как от толчка, грудь сдавило от страха. Потребовалось несколько секунд, чтобы понять: я не на Крысином Холме, а в каюте «Невесты в трауре». Шторы здесь задернуты так же, как и во сне.

Еще один кошмар! Из тех, что разъедает мои ночи с самой первой недели пребывания на этой проклятой посудине. Странное видение в карете стало первым в длинной череде снов, где каждый раз родители превращались в палачей, а моя детская комната в камеру пыток. Я абсолютно убеждена, что Глоток Короля в моих венах, насыщенный тьмагной – влагой вампиров, отравлял мое сознание. От скорой перспективы наполниться этой дьявольской жидкостью меня тошнило, мысли путались…

Нет! Я отказываюсь превращаться в вампира! Я никогда не откажусь от человеческой природы! Я никогда не буду трансмутирована, и уж тем более кровью Нетленного.

Не зная, как справиться с отчаянием, я шагнула к иллюминатору и распахнула штору; за стеклом, затянутым по краям сверкающим инеем, царила кромешная тьма, без проблеска надежды. Я постаралась собраться с мыслями, еще затуманенными от недавнего кошмара. Когда Король обещал вечную жизнь мне и Бледному Фебюсу, я думала, что он сделает это лично, в Версале, во время нашего официального визита на его юбилей. Тогда бы нашлась возможность избежать трансмутации. Но я и представить себе не могла, что коварный монарх уполномочит своего агента, тем более такого жесткого, как де Рокай, провернуть на месте одиозную операцию, которая навсегда погубит меня в смертельных объятиях Тьмы.

Я глубоко вздохнула, устремив глаза на океан чернильного цвета, похожего на потоки тьмагны, угрожавшие отравить мои вены «живой смертью». Приложив все душевные силы, я призвала на помощь мамину мудрость. В свете почти полной луны мне показалось, что я вижу ее ласковое лицо: «Успокойся, Жанна. Подумай. В действительности эта новость не изменила первоначальной цели твоей миссии – завербовать капитана Фебуса в ряды Фронды».

Это правда. Моя миссия не изменилась. Изменился ее темп. На первой же встрече с пиратом, до того как мы поженимся, нужно привести аргументы, веские, убедительные для того, чтобы он выбрал мое дело, а не вечную жизнь. Я должна преуспеть. Тогда больше не будет разговоров о трансмутации и я с радостью выброшу за борт кувшины Короля.

Мое дыхание успокоилось. Мысли упорядочились. То, что я считала марафоном, превратилось в спринт. Пусть! Теперь я должна в полной мере использовать все свои средства, физические возможности и дар убеждения. Нужно поспать. Нужно, чтобы прекратились проклятые кошмары. Любой ценой.

* * *

– Скажи, Поппи, а у тебя с собой жевательные шарики с дурманом[48]?

Англичанка озадаченно посмотрела на меня. У нас вошло в привычку каждый вечер после ужина для улучшения пищеварения прогуливаться до бака. Завернувшись в шерстяные накидки с объемными капюшонами, мы любовались бликами далекой луны на водной глади. В носовой части корабля сильный ветер скрадывал наши слова. Тем лучше: Франсуаза, не отстававшая от меня ни на шаг, не могла услышать то, о чем мы с подругой шептались.

– Почему ты спрашиваешь? – обеспокоенно спросила Поппи вполголоса. – Ты же знаешь, что я излечилась от туберкулеза с тех пор, как выпила Глоток Короля. Я больше не… не на лекарствах.

Я кивнула.

– Да, знаю. Но интересуюсь потому, что мне необходима небольшая помощь: хочу успокоить тревожные ночи. Страх перед скорой встречей с Бледным Фебюсом нарушил мой сон.

Я не собиралась признаваться Поппи о реальных причинах кошмаров, она считала меня баронессой и ничего не знала о моей настоящей семье. В свете луны я увидела, как улыбка озарила лицо девушки и стерла мучительные воспоминания тех лет, когда она так страдала от болезни.

– Бесстрашная Диана! Сражается с упырями и заговорщиками, но трепещет при мысли о blind date[49]! – пошутила девушка.

– Ну, скажем, мои последние романтические приключения не были удачными. Первый воздыхатель оказался опасным террористом, от второго отбоя не было, лип, как дез Эскай. После Тристана де Ля Ронсьера и Александра де Мортанжа я уже не жду ничего хорошего.

Правда в том, что я вообще ничего не ждала. Сердце отказывалось играть в эти игры. Важен был мой долг, а не мои чувства. Записать Бледного Фебюса в ряды Фронды – вот моя единственная цель. Ради нее я буду убеждать, соблазнять, покупать – все средства хороши. Но этого Поппи тоже не знала.

Она звонко рассмеялась, вторя реву черных волн, неистово бьющихся о корпус «Невесты в трауре».

– И правда, судя по твоим прошлым успехам в любовных делах, я могу понять твои страхи, darling[50]! – Подруга вынула из кармана своего плаща холщовое саше и незаметно положила его в мою руку. – Я прекратила жевать их, но всегда ношу с собой на случай рецидива. Рада, если они помогут тебе, но поверь, для твоего же блага, используй экономно. Всякое злоупотребление дурманом приведет к привыканию и может спровоцировать тошноту.

Я спрятала саше в складках накидки, подальше от инквизиторского взгляда Франсуазы.

– Я часто спрашиваю себя, на кого похож Бледный Фебюс, – прошептала я. – Прюданс нарисовала себе прекрасного принца.

Поппи закатила глаза:

– Твоя кузина легкомысленна, как бабочка, а ты упряма, как мул. Порой я не верю, что вы сестры.

– Мы похожи больше, чем ты можешь представить, – поспешила я возразить. – Я тоже сентиментальна, как нежный цветок. Да мы все… включая тебя. Но каждый по-своему.

Англичанка грустно улыбнулась, растягивая губы, покрытые темным блестящим кармином.

– Я – красный цветок, darling! Как страстный красный мак, в честь которого меня назвали[51]. Я вспыхиваю мгновенно, от маленькой искры, всегда немного опережая события. Жаль, Заш не видит, что я сгораю от любви к нему, – она тяжело вздохнула. – Мы живем в скверном мире: зачастую те, кому нравимся мы, не нравятся нам. Посмотри на Рафаэля: его терзают сердечные муки, это ж очевидно, к гадалке не ходи. У меня чутье на эти дела. Должно быть, там, в Версале, он вынужденно оставил равнодушную к нему красотку.

Мне хотелось сказать Поппи, что ее инстинкты ошибаются, но тайна Рафаэля и Сураджа принадлежала только им двоим.

– Что касается Фебюса, не знаю, насколько этот принц прекрасен, но, по крайней мере, он не старый. Ты слышала, что сказал Мариньи: твой суженый – молодой человек, который недавно взялся пиратствовать. То есть ненамного старше тебя.

– Считаешь, что он – человек, судя по убийствам, которые ему приписывают? Что касается молодости, она обманчива. Мы в этом убеждаемся каждый вечер за ужином: у одноглазого демона нет морщин, а он разбойничает в морях уже целую вечность.

Поппи отмела мои страхи взмахом руки:

– Твой возлюбленный – пират. Не вампир. Во всяком случае пока, потому что «священнодействует» при свете дня. Кровь Нетленного подарит вам обоим самый лучший возраст for ever and ever[52]. Твоя смерть, образно выражаясь, будет романтичной, потому что тебе нужно будет сначала умереть, чтобы после обрести вечную жизнь. – Подруга прикоснулась ко мне, желая приободрить. – Игра стоит свеч!

Я с трудом улыбнулась. Верит ли Поппи в то, о чем говорит? У меня не было причин сомневаться в этом. Трансмутация – предел мечтаний всех смертных придворных. Когда она осуществляется кровью самого Короля – становится посвящением.

Я уже хотела сменить тему, как в этот момент пронзительный вопль разорвал ночь, а после еще раз. Голос человеческий и нечеловеческий одновременно, что-то между криком отчаяния и лебединой песней. Моя душа ушла в пятки.

– Что это? – ужаснулась Поппи.

– Как будто из носовой части, совсем рядом! – прокричала я, указывая на бушприт[53], гигантским гарпуном вонзившийся в черный горизонт.

Мы с Поппи перегнулись через леер. Даже сама Франсуаза встревожилась: вышла из привычного состояния статуи и поспешила к поручням, словно боялась, что я могу упасть в море.

– Все в порядке, я не собираюсь прыгать, – крикнула я, высвобождаясь из ее рук.

В лунном свете мы увидели очертания гальюнной фигуры. Я только мельком видела эту «невесту», давшую свое имя судну, в ту ночь, когда мы садились на борт корабля, и с тех пор не обращала на нее ни малейшего внимания. Но только сейчас я заметила, что траурное платье, которое считала вырезанным из эбенового дерева, на самом деле было настоящим, бархатным. Черная ткань, затвердевшая от соли и инея, скрипела на ледяном ветру. Темная вуаль, закрывавшая лицо, была тоже настоящей: не ветер вздымал ее, а живое дыхание…

– Фи… фигура! Она живая! – В голосе Поппи слышался животный страх.

– Это невозможно! – проорала я, стараясь перекричать продолжавшийся вой. – Никто не смог бы выжить, подвергаясь день и ночь разрушительному воздействию стихий.

– Именно! «Невеста» живая только наполовину, – прошептал голос за моей спиной.

Резко обернувшись, я увидела Гиацинта де Рокайя. Я не слышала, как он приблизился к нам. Капитан стоял без накидки и плаща, платиновые волосы танцевали на ночном ветру, белая широкая рубаха надулась, как парус. Морские брызги смешали запах йода с цветочным ароматом, который сопровождал его повсюду. Шквал ветра приподнял жабо из алансонского кружева[54], обнажив мускулистый торс, лишенный растительности, гладкий, как мрамор: кожу вампира, нечувствительную к холоду. Единственный глаз корсара сверкал в отблесках ураганной лампы[55], которую он держал в руке.

– Пора возвращаться, – приказал он, подавая мне руку, которая была ледянее студеного дыхания океана. – Не хотелось бы, чтобы подопечную Короля утащили на дно сирены.

* * *

– Эта дьявольщина ужаснет самих архиатров, – вздохнул Клеант.

Камердинер принес мне традиционную сельтерскую воду – предлог, чтобы приходить ко мне каждый вечер перед сном, как только Прюданс и Франсуаза удалялись в свои каюты.

– Де Рокай практикует алхимию, причем самую темную, – объяснил мужчина. – Ходят слухи, что он достиг виртуозного мастерства в манипуляциях с редкими травами и корнями мандрагоры[56], выращивая в своей каюте демонический сад, где буйно растут цветы зла…

Это объясняло замеченные мною в каюте капитана множественные реторты и сосуды с лепестками. Он не скрывал своего интереса к оккультным искусствам, подозревая, что Бледный Фебюс предается им тоже.

– Перед каждым трансатлантическим путешествием одноглазый демон украшает переднюю часть корабля новой гальюнной фигурой, – продолжал Клеант. – Эту бедную женщину он соблазнил в таверне. Гиацинт принадлежит к тому типу кровососов, которые любят сначала поиграть со своей жертвой. Он завлекает девушку обещаниями ночи любви с возможностью вечной жизни. Вместо этого наполовину обескровливает несчастную, а после дает ей испить отвар бессмертника, смешанный с его собственной вампирической кровью в выверенной до миллилитра пропорции, достаточной, чтобы позволить жертве выжить в путешествии, но недостаточной, чтобы трансмутировать ее полностью. Таким образом он делает из нее дампира.

– Дампира?.. – повторила я вполголоса. Имя этой новой нечисти, о которой до сегодняшнего дня я не знала, обожгло губы.

– То есть полувампира. Это существо, искусственно поддерживаемое между жизнью и смертью, между днем и ночью. Факультет запретил подобные практики на суше, но в море этот демон присвоил себе всю власть.

Подбородок Клеанта нервно подрагивал. Гиацинт де Рокай воплощал в себе все то, против чего камердинер боролся: расчетливый деспотизм, беспричинную жестокость, поэтому мужчина готов был рискнуть своей жизнью, участвуя в крайне опасной миссии. Он инстинктивно понизил голос и продолжал уже шепотом:

– Дампирше, покрытой вуалью, не страшны солнечные лучи. Однако подобный гибрид состоит из неустойчивого равновесия, жертвы которого всегда гибнут в самых лютых мучениях через несколько недель. Перед смертью на нее нисходит сверхъестественная способность видеть вражеские суда сквозь туман и нечисть в морских безднах. Опьяненные страхом после испытанного шока, несчастные существа не могут удержаться от рева при приближении новой угрозы. В этом и заключается роль сменяемых друг друга гальюнных фигур «Невесты в трауре»: каждая служит «сигнальщиком» против своей воли до того момента, пока капитан не выбросит обескровленный до последней капли труп в море, после чего отправится на поиски новой «невесты».

Я слушала Клеанта, стараясь переварить страшные слова. Мне было невероятно жаль девушек, закончивших свое существование распятыми фигурами на носу корабля.

– То есть дампирша что-то почувствовала этой ночью… – прошептала я. – Капитан упомянул сирен, мифологических существ, населяющих страницы поэм Гомера. Это все, что я знаю про них.

– С самого начала эры Тьмы они водились в глубинах океана, принося огромные беды морякам, – мрачно объяснил Клеант. – Эти существа чарующими голосами завлекали смертных в море, чтобы после пировать их плотью. Гальюнная фигура взвыла, когда заметила присутствие сирен, чтобы перекрыть их колдовские песни своим воем.

Я по-новому прислушалась ко вновь воцарившейся тишине. В моей тесной каюте больше не было слышно ни тихого поскрипывания корпуса корабля, ни приглушенного свиста ветра. Сигнальщица замолчала, сирены уплыли. Но отныне мне известно: морская пучина, над которой мы проплывали, полна всякой нечисти…

– Главный Конюший заверил, что Фронда Америки сможет помочь, – резко заговорила я. – Что она даст золота купить Бледного Фебюса, если мои аргументы не будут достаточно убедительными для него. Мне совершенно необходимо встретиться с организацией на Мартинике, прежде чем меня представят пирату.

– Я позабочусь об этом, как только мы прибудем на Антильские острова, – пообещал Клеант. – В прошлом я бывал на островах, у меня остались контакты местной Фронды. «Невеста в трауре» непременно зайдет в порт на Мартинике на несколько недель – время, необходимое для обнаружения «Ураноса». Потому что океан огромен, а Бледный Фебюс неуловим.

Я кивнула, немного успокоившись: эта отсрочка позволит мне лучше подготовиться к встрече.

Как только Клеант ушел, я бросила в рот шарик дурмана. Я жевала его старательно, чувствуя, как понемногу притуплялось сознание. Да избавит он меня от кошмаров, которые осаждают по ночам, и заставит забыть о тех, кто плавает в океане!

* * *

Остаток путешествия прошел в расслабленной атмосфере. Дурман, который обеспечивал мне ночи без снов, придавал вязкую туманность утрам. Бескрайняя монотонность океана убаюкивала. Вынужденная праздность на борту привела к тому, что я потеряла бдительность. С Зашари и Рафаэлем, этими молчаливыми облаками, поглощенными своими мыслями, я пересекалась только за ужином. Вероятно, испанца терзала таинственная ссора с Сураджем, и даже если шрам на его щеке затянулся, очевидно, что рана в сердце еще кровоточила. Зато луизианец оставался загадкой. Ясные дни я проводила в своей каюте или у Поппи, примеряя роскошные туалеты, которые принцесса дез Юрсен подобрала для меня. Иногда Прюданс присоединялась к нам, приходя в восторг от моих парюр и краснея от шутливых непристойностей англичанки. Записи ее дневника, которые я прочитывала каждый вечер, не приносили ничего нового. Время напоминало нескончаемую гирлянду из шелка, перьев и блесток.

Единственным знаком нашего продвижения в море служило потепление, которое ощущалось в воздухе. День за днем иней на моем иллюминаторе все больше подтаивал. Порывы ветра не холодили щеки, а почти ласкали их, и выдыхаемый мной воздух больше не поднимался облачками пара, когда я выходила на палубу.

– С днем рождения, – приветствовала меня Прюданс однажды утром.

– Я… э… благодарю…

Мысли запутались. Я была совершенно уверена, что в дворянских документах настоящей баронессы де Гастефриш четко говорилось о дате 5 мая, а сегодня только 29 апреля. Почему Прюданс поздравляет меня заранее?

– Я знаю, что твой день рождения через шесть дней, – объяснила девушка, отвечая на мой немой вопрос, – но подумала, что мы могли бы отметить его вместе с моим, которое наступило сегодня. Как в нашем детстве, помнишь?

Я кивнула, выдавив заговорщическую улыбку. Не надо ничего говорить, пусть она сама продолжит.

– Мы знали, что родители организовывали один праздник на двоих в целях экономии, – вздохнула кузина. – Де Гастефриши жили в нужде так же, как Де Керадеки, не правда ли? Но для меня не было бо́льшей радости, чем отмечать день рождения с тобой.

– Радость была взаимной… и осталась таковой и сегодня, – заверила я. – Я как раз собиралась пожелать тебе хорошего дня рождения, дорогая Прюданс! – Момент неловкости прошел, я вновь нацепила маску старшей кузины. – Тебе исполнилось восемнадцать, поздравляю.

– А тебе девятнадцать, – воскликнула она, хлопая в ладоши.

Я постаралась сохранить улыбку. Мой настоящий день рождения был в январе, но никто меня тогда не поздравил, потому что все родные мертвы…

Проглотив горечь воспоминаний, я укрылась за банальностями:

– Мы были такими маленькими, а время пролетело так быстро. Кажется, только вчера мне исполнилось восемь лет.

– Мне тоже, – энергично закивала Прюданс.

Она опустила руку в карман своей накидки из облегченного фетра, сменившей с приходом теплых дней шерстяной плащ, и вытащила маленький мешочек, аккуратно завернутый в папиросную бумагу.

– Для тебя от моих родителей.

– О, не нужно! – воскликнула я. – Мне неловко: у меня ничего нет для тебя.

– Ты не могла знать, что я поеду с тобой. А твое присутствие – самый лучший подарок для меня. Ну же, открывай!

Я развернула упаковку, обнаружив ручку с резервуаром для чернил.

– Скромный презент, потому что моя семья не купается в золоте. Напротив, финансовое положение поместья ухудшилось, климат с каждым годом портится, урожая рождается все меньше. – Девушка опустила глаза на ручку. – Эта вещь сделана из нашей яблони, одной из последних, которая еще не успела замерзнуть. Я помню, как ты любила ее плоды.

– Замечательный подарок! Премного благодарна тебе и твоим родителям.

Прюданс залилась румянцем от удовольствия, большие голубые глаза ее сияли.

– Ты могла бы поблагодарить их сама, написав пару слов этой ручкой, – с волнением предложила девушка, взяв мои руки в свои. – Ты говорила, что будет возможность написать им, как только мы прибудем на Антильские острова.

– Конечно, я им напишу, с удовольствием, – пообещала я, тронутая и в то же время смутно испытывая стыд от внимания, которое было предназначено другой.

* * *

– Слышал, что сегодня досрочно отмечается ваш день рождения, – объявил Гиацинт де Рокай за ужином после подачи десерта и последней крови.

Прюданс тепло улыбнулась мне, перед ней стояла тарелка с кусочком савойского пирога. Я догадалась, что девушка проболталась. Конечно, она хотела порадовать меня, предав огласке важное событие. Наивная кузина не подозревала, что, если я чего-то и избегала с самого начала трансатлантического вояжа, так это разговоров с гнусным кровососом, у которого мы находились в гостях. И не только потому, что он был известен своим садизмом, доказательств которому с начала путешествия набралось немало. Что-то в нем заставляло меня сильно нервничать. Несмотря на свою юношескую внешность, Гиацинт не был похож на Александра, чья жестокость ограничивалась вулканической беззаботностью вечного подростка. У хладнокровного одноглазого демона, наоборот, все было взвешено, просчитано, продумано. Каждый раз, когда лазурного цвета глаз останавливался на мне, казалось, что он меня препарирует без скальпеля.

– Мой день рождения на самом деле 5 мая, – бросила я. – Обойдемся без суеты.

– Такая скромность делает вам честь, моя дорогая. Но вы – подопечная Короля и будущая герцогиня!

– Если будущий герцог заинтересуется мной, – возразила я.

Двусмысленная улыбка растянула губы вампира, обозначив легкие ямочки на алебастровой коже. Издевка? Презрение? Или обыкновенное позерство? Невозможно было прочитать хоть одну эмоцию корсара. Но поскольку речь зашла о женихе, то можно попытаться получить максимум информации.

– Вы признаете, что Бледный Фебюс – загадка, – произнесла я. – Даже если я – подопечная Короля, кто знает, как пират меня примет. Известно ли, где он находится? Сейчас, в данный момент?

Вместо ответа капитан щелкнул пальцами.

– Карту Вест-Индии! – приказал он.

Слуги убрали тарелки с кусочками савойского пирога. Как обычно, Франсуаза к своей не притронулась. Один из офицеров, лейтенант Эжен, торопливо расстелил в центре стола длинный пергамент. Перед моими глазами развернулась прошитая морскими путями вышивка из морей, островков суши с экзотическими названиями.

– На протяжении веков континентальные державы делили между собой Антильские острова, – объяснял де Рокай. – Хотя колониями под прямым управлением Франции являются Малые Антильские острова и Кровавый Доминго[57], на самом деле все острова должны подчиняться Королю Тьмы, потому что в Европе испанская корона и Соединенные Провинции присягнули ему на верность. Но несколько английских приобретений, таких как Ямайка, должны платить налоги. Только редкие анклавы могут избежать королевского контроля со стороны Лукайских островов: там, где липкие мангровые рощи, джунгли, зараженные малярией, и где живут пираты Карибского моря, наслаждающиеся незаконно приобретенными богатствами. Другими словами – крысы, окопавшиеся в тошнотворных норах.

Гиацинт фыркнул, демонстрируя презрение к тем, кто в отличие от него не убивал, заручившись каперским свидетельством. Он вынул из кармана стилет – маленький кинжал с украшенной рубином рукоятью и очень тонким лезвием, предназначенным для нанесения глубоких ран. Острым кончиком клинка указал на обведенный в кружок архипелаг на восточной стороне карты:

– Завтра, тридцатого апреля мы прибудем на Малые Антильские острова, встанем на якорь в Фор-Руаяле – столице Мартиники и французской части Антильских островов. Главный рынок города известен всей Америке: будет возможность пополнить запасы продовольствия для экипажа и свежей крови для офицеров. – Вампир бросил брезгливый взгляд на свой бокал, наполненный бледно-красной жидкостью, к которому едва притронулся. – Те несколько англичан в трюме, которые еще живы, совершенно обескровлены. Их кровь в последние дни приобрела слабый привкус запущенной анемии, не правда ли, месье?

Офицеры дружно закивали, тряся длинными локонами.

– Кровь англичан тухнет, – подтвердил лейтенант Эжен с гримасой отвращения на бледном лице.

– К счастью, Вест-Индия на расстоянии вытянутой руки, а иначе пришлось бы обескровить кого-нибудь из экипажа, чтобы промочить горлышко, – усмехнулся другой бессмертный, решив перещеголять предыдущего.

Лейтенант Эжен затянул песню:

Я растерянно наблюдала, как хор из офицеров, включая капитана, дружно присоединился к нему. Они распевали во все горло, их зрачки все больше расширялись, клыки все сильнее вытягивались: под красивыми шелками одежд скрывались дикие звери. Вожак, несмотря на все благоухание, которое его окружало, был ничем иным, как трупом, мучающимся от жажды. Отсутствие свежей крови обнажило их страшную сущность.

Жуткая песня, под аккомпанемент красных каблуков кровососов, сотрясала деревянный потолок зала. Один из бокалов, наполовину заполненный английской кровью, опрокинулся на географическую карту. Красное, липкое цунами поглотило Малые Антильские острова.

Широко улыбаясь, Гиацинт де Рокай положил конец вакханалии, хлопнув в ладоши.

– Достаточно, месье, умерим пыл, иначе напугаем наших гостей! Проявите терпение: на Мартинике мы запируем как положено, а после, сытые и отдохнувшие, отправимся на север. – Единственный глаз выпустил в меня молнию. – К Бермудам, на встречу с вашим суженым, моя дорогая. Он нас ждет.

Сердце остановилось.

Я не ослышалась? Бледный Фебюс нас ждет? Уже? Клеант предполагал, что потребуются недели, чтобы найти и связаться с ним. Камердинер тоже застыл в глубине зала, забыв об обязанностях официанта, потрясенный, как и я.

– Диана, что случилось? – бросил одноглазый демон. – Вы разом побледнели. Этот савойский пирог, кажется, суховат. Вас не устраивает десерт? Или перспектива скорого знакомства с вашим мужем?

– Конечно, я этому рада, – пробормотала я. – Просто… это так… скоро. Каким образом Бледный Фебюс мог согласиться на встречу, если предложение о свадьбе еще им не получено?

– Откуда вам это известно?

– Я не понимаю, – хрипло отозвалась я. – Меня снарядили в путь, как только Король принял решение о свадьбе. Мы двигались со скоростью ветра. Ни один корабль не сумел бы нас опередить, чтобы доставить новость Бледному Фебюсу.

Смех Гиацинта был так же гармоничен, как арпеджио[58]. Но за звуками лиры слышался ядовитый сарказм. С самого начала нашего разговора он играл со мной как кот с мышью, по капле выдавая информацию только для того, чтобы понаблюдать за моими страданиями. Потому что в этом заключалось его извращенное удовольствие: он забавлялся, манипулируя собеседником до тех пор, пока не ломал его.

– Ваша наивность – очаровательна! Простодушие, несомненно, смягчит такого загрубевшего душой разбойника, как Бледный Фебюс. Имеются способы быстрее, чем «Невеста в трауре», например гонцы, которых я отправил до отхода корабля. Или вы считаете, что только вороны способны разносить письма? В море, например, очень эффективны чайки, если их правильно заколдовать.

Капитан все больше расплывался в улыбке. Не ограничиваясь созданием дампиров, он использовал алхимию, чтобы поработить животных. Как поведал Клеант, инквизиторы Факультета не могли добраться до Гиацинта, чтобы помешать тому предаваться оккультным искусствам, – если только, будучи корсаром Короля, он не пользовался особой благосклонностью последнего.

– О Диана, не делайте такого лица! – расхохотался демон. – Какая вы прелесть, просто объеденье! На ваше счастье, я только что поужинал. Так вот, я обратился к Бледному Фебюсу с предложением Нетленного создать герцогство Ураганов на всем побережье Северной Америки, от Карибского моря до Нью-Йорка. Чайка вернулась этим вечером с ответом пирата в лапках, где было приглашение приехать на встречу с ним, а также подарок, который пришелся очень кстати на ваш день рождения, вы не находите?

Длинными пальцами он элегантно вынул из кармана маленькое украшение, положил его на стол и подтолкнул в мою сторону. Это была камея. Подобные я видела в Версале: придворные, как мужчины, так и женщины, регулярно обменивались ими как знаком своей любви. Тот, что увидела я, представлял собой изображение, выгравированное в бледном полупрозрачном камне, без сомнения, белом опале. Это был профиль серьезного молодого человека. Волосы средней длины были убраны в катоган[59], подчеркивая меланхоличный взгляд, обращенный к невидимому горизонту.

– Красивый юноша, – прошептала Прюданс, немедленно покраснев от нечаянно оброненного замечания, Поппи рассмеялась:

– Не обольщайся, бигуденка[60]: версальские кавалеры не стесняются щеголять своими нещадно отретушированными камеями. Я тоже не раз попадалась на эту удочку – приходила на галантное рандеву, получив по королевской почте римский профиль, но быстро разочаровывалась, встретив воздыхателя во плоти: обман покупателя! Должен быть закон, проверяющий соответствие изображения перед его отправкой по почте!

Я не могла вспомнить ни одной любовной авантюры англичанки с тех пор, как она стала оруженосцем, кроме ее безответных чувств к Зашари. Девушка, бросив на юношу беглый взгляд, вероятно, решила покрасоваться перед ним, надеясь вызвать своим фанфаронством ревность. Напрасный труд!

– Who knows?[61] Может, в Дворе Ураганов я встречу пирата с большим сердцем, которого увезу в своем чемодане в Версаль? – не удержалась она от последней, жалкой попытки обратить внимание луизианца. – Или разбойника на одну ночь, в чьих руках смогу позабыть обо всем.

Гиацинт де Рокай наградил англичанку аплодисментами:

– Браво, леди Каслклифф! Хотя бы вы радуетесь предстоящей свадьбе, не то что ваши компаньоны – скучные пресноводные. – Вампир обвел гостей широким жестом, сверкнув перстнями, отражающими отблеск свечей. – Ну же, друзья, черт возьми! Побольше радости! Вы, Гран-Домен, словно медузу проглотили, ни одного слова за весь рейс. Про мадемуазель дез Эскай и говорить не хочется: тише камбалы и почти так же выразительна. Монтесуэно, расслабьтесь! Забудьте про суровый испанский двор, впереди веселая свадьба. А мадемуазель де Керадек так робка и застенчива, что место ей в тихой обители Факультета, а не на корабле корсаров. Что касается виновницы торжества, такое впечатление, что вы, мадемуазель, только что услышали о собственной смерти. – Демон, сверкнув выступившими над губой клыками, закончил: – Что, впрочем, правда. Нужно через нее пройти, чтобы после возродиться во Тьме. Завтра вечером…

То была последняя капля. Откровение, к которому подводил свою речь этот монстр. Ошеломленная, я как попугай повторила за ним:

– Завтра вечером?

– Не благодарите меня за усердие.

– Но… вы говорили, что надо сделать запасы продовольствия на Антильских островах, я думала, мы будем стоять на якоре дольше.

Все происходило слишком быстро. Ситуация вышла из-под контроля. Надежда связаться с Фрондой уменьшалась, как шагреневая кожа[62]. Как и упование на то, что я смогу избежать трансмутации.

– Мы остановимся на Мартинике в полдень, чтобы пополнить трюмы новым поголовьем крови, – шипел светловолосый демон, словно вонзал свой стилет в мое сердце. – Вот уже в течение многих лет с губернатором острова, красавцем Жан-Батистом дю Кас, у меня действует договоренность. В обмен на последние выпуски Меркюр Галан, привезенные из метрополии, он разрешает на глаз опустошать его тюрьмы. Бандиты, разоренные торговцы, беглые рабы – любые осужденные улучшат наш рацион. С наступлением ночи мы снова двинемся в путь, не теряя времени. Бледный Фебюс назначил рандеву на пересечении 60-го меридиана и тропика Рака[63], 30 апреля в полночь. Я рассчитываю трансмутировать вас сразу после свадьбы. С наступлением сумерек 7 мая вы, Диана, проснетесь бессмертной… герцогиней!

Кончиком стилета капитан обвел лужицу крови на карте, которая начала сворачиваться, провел вверх вертикальную черту и остановился на участке открытого моря, в середине морской пустоши, куда ткнул острием лезвия. В место, где через несколько часов я стану одной из тех, кого ненавидела больше всех в жизни: трупом, управляемым дьявольской силой Тьмы.

– Никогда еще название моего корабля так удачно не соответствовало действительности: «Невеста в трауре!» – воскликнул одноглазый демон. – Невеста – это вы, Диана де Гастефриш, и ваша свадьба будет в трауре, потому что на меня возложили ответственность убить вас, прежде чем предложить вечную жизнь.

Единственный глаз вампира горел. Жестокая улыбка играла на губах, совершенно обнажив острые клыки.

– Подождите, не делайте такого убитого лица, дорогая, еще не время. Смерть – всего лишь досадный момент для перехода в вечное блаженство. Я позабочусь о том, чтобы вы не страдали. Обещаю.