Читать книгу Вернуть отправителю - Виктор Доминик Венцель - Страница 4

Раньше первый этаж дома занимали только комнаты уборщиков и прислуги. Сказать, что штат сотрудников был большим, Клеменс не мог. На сорок номеров приходилось несколько служанок, пара официантов, кухарка, охранник на входе, Управляющий на ресепшине, да Смотритель в своем кабинете по правую руку в конце коридора. Как ему доводилось слышать, были еще чернорабочие, занимавшиеся ремонтом номеров, но за все время проживания в гостинице, Клеменс никогда не сталкивался с ними. Оставался только Ханзи. Или большинству жильцов было плевать на условия, в которых они живут, или стройка прошлого века была настолько качественной, что ничего не рушилось, не ломалось и не трещало по швам. Впрочем, Клеменс сильно в этом сомневался. В старой части Глекнера полно обветшалых, полуразвалившихся зданий – и никому до них дела нет. Вероятно, дом изредка реставрируют, и последний раз ремонт был перед его приездом.

Справедливости ради, стоит сказать, думал Клеменс, что и сейчас проблем хватало. Где-то перемерзала вода, постоянно моргало электричество, с хозяйским видом гуляли сквозняки из стороны в сторону, а на верхние этажи, вот уже несколько дней не поступало тепло.

Клеменс мрачно глянул в сторону кабинета в конце коридора, где располагалась личная комната Смотрителя. Учитывая его характер, нет ничего удивительного, что большинство жильцов предпочитают молчать о своих проблемах.

Сейчас первый этаж практически пустовал. Ресепшн давно покрылся пылью – кажется, за стойку не заходили с тех самых пор, как ушел Управляющий. Постояльцев в доме осталось немного, а новых соседей Клеменс мог пересчитать по пальцам – старый город Глекнер перестал пользоваться спросом еще в середине прошлого века, так что неудивительно, что о городе теперь просто забыли. За последний месяц вселилось несколько стариков да две молодые семьи, выбравшие номера на восьмом или девятом этаже, под самой крышей. Клеменс жил на первом, и часто слышал детский смех, доносившийся через тонкие потолки над головой– видимо, только детям и было весело в этих четырех стенах. Сам же он не любил ни эту гостиницу, ни свой номер. В нем было слишком холодно и пусто, чтобы поддерживать уют, а холод и пустоту Клеменс не выносил. Тем не менее, за все годы, прожитые здесь, свыкся и привык. Уж лучше, когда у тебя есть хоть такая крыша над головой, чем оказаться на улице под декабрьским ветром и снегом.

Именно по этой причине, много лет назад, Клеменс и оказался в этой обветшалой гостинице на окраине города.

К этому году из прислуги остались только уборщица, да кухарка. Из владельцев только Смотритель. Штат сотрудников был расформирован, как думалось Клеменсу, в связи с недостатком финансирования, и он был уверен, что гостинцу ждет неизбежный конец. Охранник у дверей машинально махнул ему рукой, не желая отрываться от книги, когда Клеменс отбивая с ботинок снег, переступил через порог. Клеменс никак не мог запомнить имя этого типа в черном свитере и вылинявших джинсах, чопорно обращавшегося к нему «герр» и бесконечно читающего дешевые бульварные романы. К чему сводилась работа охранника, тоже было загадкой – посетители здесь бывали крайне редко, а новые жильцы заезжали в номера только с согласия Смотрителя.

– Решили навестить соседей, герр Тиштель? – голос Охранника был неприятным, глухим и простуженным. Он отложил книгу в сторону, и теперь мрачно уставился на Клеменса, когда тот миновал дверь, ведущую в жилое крыло первого этажа, – Вы же знаете правила: посещение других жильцов только с согласия Смотрителя.

– Я нашел письмо, адресованное Морицу Циглеру, – неприязненно отозвался Клеменс, вынимая конверт из кармана, – Думаю, большой беды не случится, если я передам его ему.

Усталое лицо Охранника не дрогнуло, оставаясь все такой же мрачной маской.

– Только в виде исключения, герр Тиштель, – вздохнул он наконец, – Дверь на третий этаж должна быть открыта. Если же нет, то оставите письмо у меня на обратном пути. Смотритель лично передаст его герру Циглеру.

Клеменс пробормотал что-то весьма уклончивое, отряхнул снег с куртки и неспешно направился в сторону тяжелой обветшалой лестницы, занимавшей добрую треть холла. Лестница казалась слишком широкой и неуместной – никак осталась после реконструкции. Впрочем, что находилось на месте дома раньше, Клеменс не знал. Скорее всего, чей-то особняк или, может быть, пансионат. Прежде ему редко доводилось бывать в старой части города, поэтому сказать наверняка он не мог.

В холле царила угрюмая тишина, прерываемая только шелестом страниц, да тяжелым дыханием Охранника. Клеменс задался вопросом, покидал ли тот вообще свой пост, или ночевал точно так же, сидя посреди коридора? Ответа на этот вопрос у него не было, потому что Смотритель запретил им покидать свои номера после полуночи. С чем связана была такая мера предосторожности, оставалось только гадать, но Артур, его старый знакомый, не так давно предположил, что Смотритель давно уже двинулся умом. На самом деле это многое объяснило бы из установившихся правил и законов, большинство которых были откровенно глупыми и абсурдными.

Он миновал первый лестничный пролет, разглядывая блеклые бледно-зеленые обои, которыми был обклеен весь дом изнутри. Сырость немало потрудилась над ними – тут и там обои вздувались пузырями, а вверху, прямо над головой, они давно отошли от кирпичных стен и свисали неопрятными лоскутами, среди пыли и паутины. Здесь было холодно. Холоднее, чем в других помещениях дома – трещины в старых рамах впускали ветер, и получался сквозняк, старательно выдувавший отсюда всякое тепло. Клеменс невольно поежился, поднимаясь, ступень за ступенью вверх.

Второй этаж дома не слишком отличался от первого, разве что обставлен был немного беднее. Когда-то здесь располагалось десять номеров, но сейчас занятых квартир оставалось только три. Кто-то съехал в другие комнаты, кто-то получил распоряжение. Новые жильцы здесь появлялись редко. Дверь в коридор была привычно заперта на крепкий замок. Ради интереса Клеменс дернул за ручку, но так и не добился успеха. Он успел подумать, что лично не знал никого, кто бы жил на втором этаже, прежде чем подняться выше.

Клеменса мало интересовали новые лица. Его круг общения замыкался на пяти-шести людях, можно сказать, соседях, живущих с ним под одной крышей. За все прошедшее время он привык к своему номеру, и покидал его совсем изредка – разве только для того, чтобы отправить письмо, или немного прогуляться по внутреннему двору дома. Какие еще развлечения можно найти, живя на окраине?

Клеменс преодолел третий лестничный пролет и остановился у следующего этажа.

Цифра «3», выведенная красной краской прямо по облезшей стене, мозолила глаза, когда он остановился прямо напротив приоткрытой двери. Коридор по ту сторону был залит тусклым желтым светом. Двери в номера тянулись по обеим сторонам, одинаковые и безликие, словно точные копии друг друга. Ни номеров, ни отличительных знаков. Такие уж правила в доме. Ни дверных ручек, ни глазков, ни замочных скважин. Во всяком случае, на третьем этаже уж точно.

Здесь было гораздо теплее, чем на нижних уровнях и Клеменс расстегнул куртку, проходя по коридору вперед. У Морица ему доводилось бывать лишь единожды, но третью слева дверь он запомнил точно, хотя та ничем не отличалась от предыдущих – такая же пустая, серая и бесцветная.

Клеменс бережно вытащил конверт из кармана, разгладил его, кашлянул в кулак, прочистив горло, и осторожно постучал. В гостинице не принято ходить друг к другу в гости – для этого должно произойти что-то действительно важное и серьезное, поэтому он сейчас чувствовал себя неловко. Кто его знает, как Мориц реагирует на незваных визитеров. На первый стук не ответили, как на второй, и даже на третий. Клеменс еще несколько минут потоптался на месте, собираясь уходить, прежде чем уловил за дверью тихие шаги. Шаги приблизились, что-то лязгнуло, словно старый проржавевший засов и нехотя ушло в сторону. Дверь медленно отворилась.

– Не ожидал тебя здесь увидеть Клеменс, – Сказал он вместо приветствия. Голос Морица был таким же невыразительным и бесцветным, как кусок картона, – Что-то случилось? Или ты заглянул просто так? Неужели Смотритель дал разрешение?

– Я нашел твое письмо в ящике, вот и решил его занести, – отозвался Клеменс извиняющимся тоном, протягивая белый конверт, – Кажется, на Рождество приходил Почтальон. Только мы его не заметили.

Мориц недоверчиво покосился на него, взял бумагу в руки, внимательно перечитал адрес и имя на обратной стороне. Хмурое лицо его на мгновение просветлело, глубокие морщины разгладились.

–Проходи, не стой в дверях, – произнес он, и голос его наконец-то ожил, – Если бы ты только знал, как долго я не получал писем.

***

Мориц был на десять лет старше Клеменса, но выглядел уже глубоким стариком. Всю свою жизнь он прожил в Бринкерхофе, орудуя ломом и киркой в шахтах, добывая уголь и руду, пока окончательно не подорвал свое здоровье. Он рано вышел на пенсию, и они с женой переехали в Глекнер, этот некогда курортный город, двенадцать лет назад, где врачи поставили его супруге неумолимый диагноз – рак. Минул год, и Мориц остался совсем один. Когда-то он говорил, что у него есть две дочери – одна в Берлине, другая в Дюссельдорфе, но видимо, ни одна из них не пожелала помочь своему отцу. Тогда Мориц продал свою квартиру в центре Глекнера и страшно запил. От алкоголя он отказался совсем недавно, когда приехал в отель на окраине старого города и с тех пор почти не выходил из своей комнаты. Как и обещал Смотритель, порядки, установленные под этой крышей, надежно излечивают любого от вредных привычек. Мориц был ярким тому подтверждением.

Внутри оказалось бедно, но опрятно, и даже уютно. Планировка комнат была точно такой же, как у Клеменса, исключая только маленькое помещение, вроде кладовой, прямо возле шкафа. Жесткая пружинная кровать в углу, широкий стол – по совместительству и письменный, и обеденный, несколько тумбочек и допотопный телевизор – обязательный атрибут каждого номера в гостинице, заботливо вытертый от потеков и пыли. Мориц за своими вещами следил очень внимательно.

Клеменс стянул ботинки, снял куртку, аккуратно повесив на крючок у входной двери, и неспешно прошел в зал, следуя за хозяином. Мориц махнул рукой в сторону массивного кожаного кресла с вытертыми подлокотниками и исчез на кухне, набирать чайник. Клеменс сел, откинулся на спинку, внимательно оглядываясь кругом. Он задержал взгляд на единственной фотографии, висящей в деревянной рамочке на стене. Слишком уж сентиментально она смотрелась в этом номере.

– Это Херта и Катарина, мои дочери, – коротко пояснил Мориц, снова появляясь в комнате, – Последнее их совместное фото, прежде, чем я переехал. Они прекрасны, правда?

– Правда, – искренне согласился Клеменс, разглядывая снимок, – Письмо от них?

– От Катарины, – нехотя ответил Мориц, пожав плечами, – Рад, что хоть она меня помнит. Но конверт я вскрою потом, если ты не возражаешь.

– Конечно, – отмахнулся Клеменс. Присутствовать при чтении чужих писем было верхом нахальства для любого из жильцов дома. Даже Смотритель всегда уходил, вручив конверт, чтобы оставить человека наедине с самим собой, – Послушай, я все понимаю. Если хочешь, я могу зайти позже…

– Нет, останься, – проговорил Мориц так поспешно, что Клеменс даже удивился, – Я рад, что ты зашел. Я как раз хотел поговорить с тобой.

– Да? И о чем же?

– Ты часто получаешь письма, Клеменс? – спросил Мориц в ответ, словно не расслышав его последнего вопроса. Вопрос этот прозвучал отстраненно и холодно.

– Нет. Вернее, уже нет. Знаешь, кажется, в первое время письма шли одно за другим, как это обычно бывает, – ответил он, пожав плечами, – От жены и от сына. Сейчас совсем редко. Раз или два в месяц, как повезет.

Клеменс не привык врать и чувствовал себя неловко. Письма от родных. В отличие от остальных жильцов дома о таком он мог только мечтать. Или Вики с Ральфом совсем забыли о нем, или… Он запретил себе об этом думать, стараясь сосредоточиться на словах собеседника. Говорить по душам не слишком входило в его планы.

– Видимо, ситуация у нас у всех схожая, – мрачно заметил Мориц, холодно ухмыльнувшись, – Всем плевать на каком этаже ты живешь. Рано или поздно о тебе все равно забудут. Я слышал, что ты пишешь письма почти каждый день. И как? Помогает?

– Ты же знаешь, что бывает, когда письмо игнорируют? Приходит обратно со штампом «Вернуть отправителю». Поэтому с письмами мне не везет. И все же, о чем ты хотел поговорить со мной? Уж точно не о письмах, как я понимаю?

Мориц кинул взгляд на письменный стол в углу, указывая на горку мелких листов бумаги у края. Взгляд этот был слишком красноречив, но прежде, чем Клеменс успел вставить хоть слово, тот ушел на кухню и вернулся с двумя полными чашками горячего черного чая – один из нескольких напитков, которые еще можно было обнаружить в доме. Свой запас Клеменс давно уже прикончил, поэтому теперь чай был приятным разнообразием.

– Как ты уже понял, дружище, вчера утром мне принесли распоряжение, – хмуро проговорил Мориц, осторожно установив свою кружку на краю ветхой полки с книгами, – Примерно в восемь. Значит, минули сутки. У меня есть еще двадцать четыре часа, чтобы собрать вещи до прихода Смотрителя, а дальше – будет видно.

Клеменс не любил эти темы. Они всегда угнетали и пугали его, заставляя чувствовать себя беспомощным и загнанным в угол. Он поджал губы, поставил кружку на подлокотник, старательно ища подходящие слова, но найти их, никак не мог. Даже само слово «распоряжение» отдавало чем-то напыщенным, тяжелым и мрачным, как могильная плита.

– Есть мысли, почему распоряжение вручили именно тебе? Это что, такой подарок на Рождество? – спросил он, наконец, когда мысли немного обрели смысл и выстроились в ровную стройную цепочку, – В любом случае, послушай меня, ты же знаешь, что распоряжение – это еще не конец. Тебя просто переведут из этого номера в другой. Может быть, предложат работу или условия получше. Может быть, в твоем новом номере даже по телевизору будут показывать хоть что-то, кроме этой религиозной чуши.

– Ты знаешь многих, кто возвращался, или давал о себе знать после распоряжения, Клеменс? –хмуро поинтересовался Мориц, отпив из кружки маленький глоток, – Конечно же нет, потому что таких людей никто из нас не встречал. Или таких людей просто нет. Но мы говорим сейчас не об этом. Смотритель придет ко мне завтра, и с этим ничего не поделать. Я давно готов к этому, но…

–Но? – спросил Клеменс осторожно, – Но, что?

– Я хотел поблагодарить тебя и попрощаться, – Мориц выглядел разбитым и напуганным. Клеменс успел подумать, что никогда прежде не видел его таким, – Шесть лет, которые я прожил здесь – это долгий срок. Ты был хорошим соседом. И другом, Клеменс.

– О, прекрати. Ты говоришь так, как будто распоряжение – это смертный приговор, не иначе. Хотя оба мы знаем, что это совсем не так. Такие бумаги получают все жильцы…

– Ну, значит, теперь пришло и мое время,– пожал плечами Мориц, снова сделав глоток, – Но я точно знаю, что называть эту гостиницу домом – было не правильно. Правильнее будет назвать его психушкой или тюрьмой. За все время я ни разу не выходил за пределы этого двора, Клеменс. И даже не потому, что мне больше некуда идти. Просто я знаю, что меня не отпустит ни Смотритель, ни Охранник.

– Не думаю, что кто-то будет задерживать тебя силой, – отмахнулся Клеменс, но вышло это не слишком-то убедительно, – Я уверен, что…

– Что после распоряжения людей выписывают из их номеров прямо на кладбище, – мрачно закончил Мориц, сделав еще один маленький глоток, – Тем самым освобождая место для новых постояльцев. Это какой-то социальный эксперимент, или что-то в этом роде, помяни мое слово.

– Тогда объясни, зачем это нужно? За проживание в Пансионате не берут ни марки. Это скорее центр социальной помощи, нежели гостиница, как я думаю, Мор. Может быть, уместнее даже сказать – пансионат. В чем их выгода? Тем более, что если посчитать по этажам, большинство номеров пустуют. Какой им смысл избавляться от тебя?

– Когда я об этом узнаю, то уже не успею рассказать тебе, Клеменс, – вздохнул его собеседник, – Вспомни Вальтера, вспомни Кристофа, когда они получили распоряжения.

– Вальтер почти не выходит из своего номера, а Кристоф был болен, Мор. Да и Вальтер помешался на теориях заговора. Вспомни сам, о чем он говорил и рассказывал. Уверен, что его отправят на принудительное лечение в какую-нибудь клинику, как придет время. Их, как минимум, две по городу.

– Знаешь, Клеми, мы наверное все здесь немного сумасшедшие. Вот нас и держат под замком, – усмехнулся Мориц, но усмешка вышла грустной, – А почему ты здесь, Клеменс? Разве у тебя нет семьи? Или ты болен? Почему ты переехал сюда?

– Не помню точно, но, кажется, я здесь уже не меньше шести лет, – Клеменс нахмурился, с отсутствующим видом баюкая кружку в ладонях, – У меня есть жена и взрослый сын, но…

– Но ты предпочел жить здесь? В этой грязной дыре?

– Так сложились обстоятельства, Мор,– признался Клеменс, и сам испугался своих слов, – Не могу сказать точно, что случилось, но так было надо. Помню не все. Вернее, всегда помнил, а сейчас забыл. Странное ощущение… черт.

– Никто из нас толком не помнит, – проговорил Мориц – Я знаю, что был алкоголиком, и моя жизнь здесь с этим неразрывно связана. Но почему я здесь – не могу вспомнить до конца, хоть убей. Может, мои дочери и отправили меня сюда. А теперь присылают письма, где хвалятся сытой жизнью, понимаешь? Просто это было так давно, что я не могу сказать точно… Но эта гостиница… Как давно ты видел уборщиков, поваров или Управляющего?

– Не знаю. Давно. Кажется.

– И я не знаю, – вздохнул Мориц, разведя руками, – Но говорить здесь уже не о чем. Думаю, я не смогу заглянуть к тебе завтра, после прихода Смотрителя, но я попробую отослать письмо. Если, конечно, с того света можно отправить весточку.

– Прекрати, – огрызнулся Клеменс в сердцах. Кружка чая, шатко установленная на подлокотнике кресла, с мелодичным звоном слетела прямо на пол. На бежевом ковре проступило солидных размеров ароматное темное пятно, – Черт, прости. Я не хотел… Есть тряпка или бумага…

– Не обращай внимания, – отмахнулся Мориц, улыбнувшись, – Это уже не играет роли. Если нужно –можешь взять на столе. Там нет ничего важного.

Клеменс промолчал. Документы на столе, разорванные в клочья, слабо годились для уборки, тем не менее, он вытянул несколько листов. Прежде чем вытереть ими лужу, Клеменс бросил взгляд на верхний лист – измятый и скомканный. Шрифт печатной машинки Смотрителя он узнал сразу же, но различить сумел только несколько уцелевших предложений «…освободить номер 308 в ближайшие сорок восемь часов. Согласно правилам, установленным в гостинице, Смотритель придет за вашими вещами к восьми часам двадцать восьмого декабря. Весь багаж будет переправлен по вашему новому месту жительства. Подпись. Дата» Немного ниже значилось чуть более мелким шрифтом: Гостиничный сервис «Luxus International Малахитовый Берег». Клеменс поднял взгляд на Морица, но тот не сказал ни слова.