Читать книгу Поле битвы (сборник) - Виктор Дьяков - Страница 7

– Господи Витя! Зачем ты столько всего накупил, щедрость свою показать хочешь? – Галина Ивановна, укоризненно покачав головой, взяла пакет и ушла на кухню.

В школьные годы Вута пару раз приходилось бывать в квартире у классной и её убранство по сравнению с нищенским бытом их семьи тогда казалось ему верхом зажиточности. Сейчас… Конечно, ожидать, что одинокая учительница на пенсии живёт в достатке, было трудно, но то, что у неё даже нет цветного телевизора…

– Так говоришь, занимаешься чем придётся? – Галина Ивановна в застиранном, но аккуратном халате, с поредевшими волосами, превратившимися из светло-русых в серебристые, накрывала на стол. – Это с каких же пор то, чем занимается категория общества, где ты, как я слышала далеко не последний человек, называется занятием чем придётся?

Вута покраснел совсем как в детстве, как тогда, когда Галина однажды отобрала у него принесённые в школу порнографические карты.

– Извините Галина Ивановна, не хотел вас расстраивать.

– Чем же это? Садись, тут в основном то, что ты купил, я же только яичницу, да чай могу предложить.

– Спасибо, я и есть-то особо…

– Так чем же ты боялся меня расстроить?

– Ну как, вы всё-таки… как это у вас называется, сеяли доброе, вечное, светлое, а тут ученик-уголовник.

– Ну-ну, – вновь дребезжаще рассмеялась Галина Ивановна. – Ты что же мог подумать, что я тут могла жить в неведении, чем ты занимался все эти годы? А тот громкий процесс в девяностом году… Ты же первым рэкетиром в Москве слыл.

– Да, я тогда десять лет получил… вот только освободился… досрочно.

– Тяжело в тюрьме?

– Да нет. Это «мужикам», ну простым зекам тяжело, а я ведь по четвёртой ходке пошёл. Нам «ворам» тюрьма дом родной. Шучу, конечно, и мне муторно было, день, ночь, год за годом, – Вута помрачнев принялся за яичницу, заедая её нарезанной копчёной колбасой.

– Ты, наверное, думаешь, что я начну тебя сейчас стыдить, поучать? – Галина Ивановна тоже присела и с жалостью смотрела на жующего Вуту.

– Не знаю… наверное, вы имеете право, только без толку это.

– Лет бы десять назад я так бы и поступила, а сейчас… Разве что постыдить, что мать в пятьдесят лет в могилу свели. Брат твой… На тебя всё походить стремился. Ты бы хоть объяснил ему, что лидером, всё равно каким, родиться надо, а с него… Папаша родной, пьяница ни на что не годный. Лучше бы уж какую-нибудь семью завёл, и жил как все люди. А ты знаешь, что изо всех учеников, которых я выпустила ты единственная знаменитость?

Вута оторвался от еды и взглянул на бывшую учительницу удивлённо:

– Как это… не понял? У вас же были и отличники и с медалями кончали. Помните, Ермошина Лариска как училась, и не зубрила совсем, а любой урок наизусть помнила.

– Были… Лариса, кстати, тоже после восьмого из школы ушла… в техникум поступила. Потом аборты делала, выходила замуж, разводилась. Не знаю, что с ней стало, пропала куда-то. К чему способности, если стержня нет. Никто из моих учеников, кроме тебя, нигде ни в чём не прославился, хоть и учились и зубрили, институты позаканчивали. Действительно, и медалисты были, а в итоге ничего особенного.

– Ну а я то… какая же я для вас знаменитость? – Вута не был готов к такой своеобразной оценки его жизненной «деятельности».

– С обратным знаком, а знаменитость. Вон грузины гордятся же Сталиным, французы Наполеоном, а ведь тоже преступники, хоть и вселенского масштаба. А тут во дворе тоже гордились тобой. Помню, каким орлом ты тогда к своим приезжал – не подойти.

– Да ну что вы… Конечно, тогда я был в большом авторитете, но это же совсем не то.

– Я тоже раньше думала, что не то. Всё то. Ваше сообщество устроено так же, как и любое другое, кто-то внизу, кто-то вверху, кто-то приказывает, кто-то выполняет. Так вот ты единственный мой ученик, кто сумел хоть где-то пробиться на верх, в среду тех, кто приказывает.

– Надо же… Эдак я после ваших слов загоржусь, – Вута рассмеялся и отложил вилку.

– Ты скажи мне, как это у вас… авторитет, это сейчас что-то вроде «нового русского»? Во всяком случае, по тебе не видно.

– Ааа… прикид, тачка. Это ерунда. Я же в свой двор пришёл. Зачем светится.

– У тебя, наверное, и кличка какая-то есть. Я слышала у вас у всех клички.

– Есть, конечно.

– Какая, если не секрет?

– Какая была, такая и осталась, Вута.

– Что!? Твоё детское прозвище стало твоей кличкой? Надо же, а я думала у всех там клички типа, Меченый, Красавчик, Артист. Так значит, вся Москва дрожала от Вуты.

Улыбка сошла с лица Вуты. Конечно слова о «дрожи» были преувеличением, но всё-таки кое что было, а сейчас …

– Что с тобой, – Галина Ивановна заметила перемену в его настроении.

– Да так, – тяжело вздохнул Вута и ничего более не сказал.

Она, не перебивая его молчания, подала чай, с им же принесённым шоколадом. Старая учительница не подгоняла его, не спрашивала, но ему захотелось рассказать, поделится… выслушать совет. Как тогда, когда над его головой собирались тучи: ставили на учёт в милицию, собирались исключать из школы, и он приходил к своей «классной».

– Знаете, Галина Ивановна, я сейчас живу, будто от поезда отстал и никак догнать не могу. Вернулся вот и Москвы не узнал. Куда ни ткнусь… – он замолчал.

– Всё занято? – риторически подсказала Галина Ивановна.

– Да… именно так. Вот вы говорите, вся Москва дрожала. А ведь сейчас уже никто. Я здесь как чужой. Поверите, я почти один.

– Что же, а друзья, или как там у вас… кореша. Я слышала у вас дружба специфическая, вы ведь друг за дружку стоите, и авторитетам беспрекословное подчинение.

– Действительно так было. Старые законники ещё при Сталине, что-то вроде нашей воровской конституции приняли: воры, в первую очередь авторитеты не должны работать, сотрудничать с властью, иметь семью и так далее, жить своей воровской жизнью, как у нас говорят, по понятиям. И пока Союз был, всё это в основном соблюдалась. А как Перестройка пошла, и у частников большие деньги появились, а мы их стричь начали, тут-то и начался раздрай. Много тут нам ещё кавказцы подпортили. Их как раз в Перестройку много в авторитеты пробилось, особенно грузин. Они часто не по заслугам, а за деньги законниками становились, и на все эти наши законы плевали. Раньше у нас, все равно, какой нации авторитет был русский или не русский, мы весь мир делили на воров, начальников и лохов. А как эти звери в авторитеты полезли, они сразу кучковаться стали и на себя одеяло тянуть. И вот сейчас наши старые авторитеты совсем уже и не авторитеты на самом деле. На периферии, в Питере ещё кто-то держится, а в Москве даже я, ещё не состарившийся и то ничего не могу.

– Ты хочешь сказать, что у вас как и во всей стране, такой же бардак?

– Хуже… у нас беспредел. Молодые отморозки творят, что хотят и по соплям им дать некому. Вот вернулся, а там где я… ну работал когда-то, не то, что не москвичи, вообще нерусские с русских людей дань стригут.

– Значит не только на рынках, но и у вас засилье кавказцев? – задумчиво спросила Галина Ивановна.

– Да… Хоть и стыдно мне это признавать, но так.

– А я то всегда думала, что русские преступники самые свирепые, никому не уступят.

– Я тоже так думал. Вы же помните, раньше разве здесь был кто-то ещё кроме нас, да мы бы … Почему сейчас так? Может после нас не те пацаны стали рождаться, тихушники одни?

– У вас, видимо, не произошло смены поколений, – усмехнулась Галина Ивановна.

– Как это, – не понял Вута.

– А так, всё вместе, рождаемость упала, достаток немного повысился, квартиры с удобствами. В общем, в Москве сузилась социальная среда для появления вашего брата. Всё просто, вас стало меньше, а тех, наверное, больше, у них-то рождаемость не упала. Раньше я думала, что хорошо будет, когда такое явление как хулиганство будет изжито, а сейчас вижу общество, как и природа не терпит пустоты. Знаешь, как сейчас говорят, если не хотите кормить свою армию, будете кормить чужую. Так и тут, не хотите иметь свою шпану, получите чужую.

– Во-во, скоро уже получите, и никто, понимаете, никто, никакой начальник этого понимать не хочет, я уж про простых ло… ну, то есть, людей и не говорю. Скоро все это почувствуют.

– Уже чувствуем, – задумчиво произнесла Галина Ивановна. – Мы-то, старики, одной ногой там, а вот молодёжь… Я тут с одной знакома, своей ровесницей, недалеко живёт. Так вот она мне недавно рассказала. С внучкой десятилетней гуляла во дворе. Тут трое кавказцев молодых рядом на скамейку сели, смеются, орут. Внучка напугалась и к ней жмётся. Она им и сделай замечание, де ведите молодые люди себя потише. А они ей: Тебя старая блядь мы трогать не будем, а внучку, если не заткнёшься, сейчас прямо здесь раком поставим. И никто тебе не поможет, никакая милиция, мы её всю купим. Вы над нашими родителями и дедами издевались, теперь наш черёд. Вот так. Они подо всё историческую основу подводят. А ты хочешь, чтобы они по вашим понятиям жили.

– Да я и сам это просёк, только вы вот сейчас как бы это по науке объяснили, а я нутром давно уже чувствовал. Они же не делятся на воров и лохов, они все грузины, или чечены. Они все своему авторитету помогут и артисты, и спортсмены, и кто в начальники здесь пролез. Попробуй их авторитета посади – все вместе такой вой поднимут. Ну, и авторитет для своих всё сделает, поможет, если кто там на их торгаша или ещё кого наедет. А у нас…

– Ты хочешь сказать, что их диаспоры напрямую связаны со своим криминалитетом?

– Так оно и есть. Они же все родственники. А дальняя ли ближняя родня без разницы, они друг за дружку все. А у меня вон брат один и того днём с огнём не сыщешь. Я вот сейчас и делать-то, что не знаю. Придётся с ними договор заключать, Москву делить. Завтра встречаюсь с одним грузином из Тбилиси, как раз об этом разговор пойдёт. И делать нечего, придётся делить с нерусскими, другого выхода нет. Что посоветуете? – на полном серьезе говорил Вута.

– Не знаю… в таких делах, какая я тебе советчица, – Галина Ивановна скептически улыбнулась. – Разве что пошути, дескать, вот я с тобой Москвой поделился, теперь давай Тбилиси тоже поделим, – Галина Ивановна засмеялась…