Читать книгу Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути - Виктор Дьяков - Страница 7

В канцелярию вошел среднего роста непрезентабельный человек с длинными как у орангутанга руками, далеко торчавшими из рукавов меховой танковой куртки.

– Разрешите обратиться, товарищ подполковник! – четко по уставу произнес вошедший.

– Заходи Валера. Что там у тебя? – приветливо отозвался подполковник.

Тридцатидвухлетний автотехник дивизиона прапорщик Валерий Дмитриев родился в Усть-Бухтарме, а вырос уже в Новой Бухтарме, смолоду работал шофером на автобазе. Но потом, ввиду низких заработков шоферов перешел на цемзавод в «обжиг», самый вредный для здоровья цех, где платили куда больше. За пять лет такой работы Валера серьезно надорвал свое здоровье. Потому и подался он в близлежащую воинскую часть на должность автотехника, благо в автомобилях разбирался неплохо, а на дивизионе всегда имелся дефицит прапорщиков.

– Товарищ подполковник, вот я составил опись запчастей, необходимых для ремонта нашего автотранспорта, – прапорщик подал лист бумаги.

– А чего это ты мне его принес? Не знаешь, что ли как это делается? Составь официальную заявку и как положено представь в полковую автослужбу, – Ратников смотрел на прапорщика недоуменно.

– Да без толку все это. Я этих заявок в полк без счета перевозил. Но там, того что нам надо нет. Это можно достать только в поселковой автобазе, на их складе.

– Ну, так достань, ты же там работал, небось, всех там знаешь, – начал уже слегка раздражаться подполковник, как всегда, когда подчиненные, как ему казалось, хотели переложить на него выполнение своих обязанностей. Ладно, Рябинин, тебе все ясно? – обратился он к, по-прежнему стоявшему перед ним, дежурному. – Давай, иди к личному составу, у нас тут с автотехником свой разговор будет.

Дежурный козырнул и скрылся за дверью.

– Товарищ подполковник, за все это или деньги платить, или бутылки ставить надо. Даже если я свою зарплату положу, расплатиться не хватит, – нервно прояснил ситуацию прапорщик.

– Так ты, что предлагаешь, мне что ли водку автослесарям и кладовщикам на автобазе ставить?! – повысил голос и подполковник.

– Да нет. Тут надо с самим завбазой договариваться. А лучше, чтобы он нашу транспортную машину к себе в теплый бокс поставил и распорядился ей полный техосмотр сделать. Там и условия и специалисты есть, – терпеливо гнул свое Дмитриев. – Вы же сами знаете, что на ней надо коробку передач перебирать или вообще менять. Иначе, аварии не избежать.

Ратников задумался, вспомнил скрежет, с которым переключал передачи водитель. Автотранспорт всегда был одним из больных мест дивизионного хозяйства. Потому и обрадовался он, когда два года назад к нему из поселка пришел служить этот куркулеватый, невзрачный мужик. Ратников надеялся, что Дмитриев, наконец, наведет должный порядок с автотранспортом. Но чуда не произошло, автотехник сразу поставил вопрос ребром – будут запчасти, отремонтирую машины, и никак иначе, при этом сам «доставалой» он становиться не собирался.

– Так ты что же хочешь, чтобы я поехал к заведующему автобазой и уговорил его отремонтировать нашу машину? Или ты предлагаешь мне дать ему в «лапу»?

Прапорщик слегка потупился, и как-то враз стушевавшись, заговорил стеснительным тоном:

– Федор Петрович, вам надо не его просить, а Ольгу Ивановну… Решетникову.

– Решетникову… учительницу!? – изумлению подполковника не было предела. – А она-то здесь при чем?

– Видите ли, зав автобазой, он как я недавно узнал, ей вроде родней приходится. Не знаю какой родной, но дед заведующего, как только она объявила, кто она есть на самом деле, сразу всем говорить стал, что она получается им как родня, и он сам у ее матери в школе учился еще до советской власти. В общем, я думаю, если она попросит, заведующий пойдет навстречу. А вы же с ней, с Ольгой Ивановной, хорошо знакомы. Другого пути у нас все равно нет. В полковой автослужбе с запчастями полный голяк, а так, может, удастся. Попробуйте, пожалуйста, – моляще попросил прапорщик.

Ратников тупо уставился в пол. До такого сам бы он никогда не додумался, просить учительницу своего сына воздействовать на директора автобазы, чтобы тот помог ему в ремонте дивизионного автотранспорта. Не мог он и в очередной раз не удивиться, как вдруг в последние два-три года во всей округе вырос авторитет и значение, до того в общем-то скромной и малозаметной учительницы русского языка и литературы ново-бухтарминской средней школы. В связи с этим он не мог не спросить после некоторой паузы:

– А что у вас там, в поселке говорят… ну про Ольгу Ивановну? С чего это она вдруг… ну такой уважаемой стала?

– Я и сам удивляюсь. Я ведь тоже у нее учился, когда она еще Байковой была. Училка и училка, а оказалось вона как, внучка станичного атамана, родилась в Китае. Я же еще с малых лет помню, когда в Усть-Бухтарме жили, дом тот, в котором клуб помещался. Про него так и говорили, атаманский дом. И крепость помню и церковь. Колокольню, когда взрывали, смотреть бегал, мне тогда лет пять было, – рассказывал Дмитриев.

– А зачем взрывали-то, в пятидесятых вроде с религией уже не боролись? – вопросом перебил Ратников.

– Да нет, тут другое. Колокольня-то высокая, кирпичная, а там сейчас водохранилище. Чтобы пароходы случайно не напоролись, – пояснил прапорщик и продолжил свои мысли. – Если бы она лет десять назад такое отчебучила, ей бы тут не жить было. А сейчас как все с ног на голову перевернулось, столько народу к ней в родственники набиваются. Будто советская власть то ли ослабла, то ли другой стала, если она из такой семьи и стала чуть не самым уважаемым человеком в поселке. Но так оно и есть Федор Петрович, поговорите с ней, ей не откажут, ей Богу. Она же и супругу вашу знает.

– М-да… чушь какая-то. О ремонте машин договариваться с учительницей. Впрочем, можно попробовать. Ну, а ты-то, Валера, как ко всему этому относишься. Ты же вырос здесь, ты-то сам кто изнутри больше красный или белый? – подполковник оперся локтями на стол и с интересом воззрился на прапорщика.

– А я сейчас никакой. Когда еще малой был, в школе учился – насквозь красный был. Но где-то лет в пятнадцать бабка мне всю историю моей семьи рассказала. Так я сначала не поверил ей. А потом… потом понял, что так оно и получается, что по родне я получаюсь никакой, ни красный, ни белый. У прадеда моего, здесь неподалеку хутор был с землей, так его и красные и белые грабили. А деда с братьями потом в продразверстку за то, что хлеб свой не отдавали, постреляли, хутор разорили. Бабка с отцом моим годовалым и его сестрой пятилетней христарадничала тут по деревням, батрачить нанималась, за кусок хлеба. А у прадеда на хуторе и коров стадо было, и бараны и пашни целых сорок десятин и лугов столько же. Кстати, один из его покосов недалеко от нашего дивизиона был. Помните родник, что меньше чем в километре отсюда, куда летом иногда за водой женщины наши ходят? Ну, так вот, там тоже была его земля, траву они там косили. Все поотбирали. А прадед за все это двадцать пять лет царю верой и правдой солдатом отслужил. И с турками воевал, Бухару и Коканд брал. Так что, получается, от той революции родня моя крепко пострадала. Но, я думаю, и они тоже были не красные и не белые, и я вот такой же. Я вообще за то чтобы ни на одну обочину не заваливаться, я чтобы по середине дороги ехать, – выражал свое кредо Валерий Дмитриев.

Ратников с изумлением смотрел на прапорщика, тот впервые так с ним разоткровенничался и поведал столь необычную историю своей семьи. После ухода Дмитриева подполковник минут пять просидел в раздумье, потом через дневального вновь вызвал дежурного.

– Садись, – Ратников указал на стул, на котором только что сидел прапорщик.

Неожиданное предложение несколько смутило лейтенанта, его глаза изобразили немой вопрос. Тем не менее, он осторожно присел на край стула.

– Как у тебя Миша служба-то, привыкаешь?

Еще более изумленный вопросом и обращением по имени лейтенант растерянно пробормотал в ответ:

– Все нормально, товарищ подполковник.

– Не ври. Наверное, после Москвы-то, здесь жить, ад кромешный?

– Да нет… – лейтенант замялся. – Конечно, сначала с непривычки тяжеловато было, а сейчас привык более или менее, жить можно.

– Жить и в свинарнике можно. Ну, а все-тки, как тебе, новому человеку, со стороны кажется. Плохо мы здесь живем?

– …. Плохо, товарищ подполковник, – помявшись и поерзав на стуле, решил-таки быть откровенным Рябинин. – Я вообще не предполагал, что у нас в армии существуют подобные «точки». Преподавателям с военной кафедры не верил. А ведь они далеко не в худшем свете нам эту жизнь представляли.

– А конкретно, что тут у нас тебе больше всего не нравится?

Лейтенант в шинели, перетянутой ремнями портупеи, шапке, от внутреннего напряжения вспотел и у него на лбу появились капелька пота. Он движением руки смахнул ее.

– Мне, конечно, трудно судить, но кажется, у нас тут не все устроено так, как должно быть, – Рябинин настороженно-вопросительно наблюдал за реакцией командира.

– Ну-ну, конкретнее? – поощрил Ратников.

Вздохнув, как перед прыжком в глубину лейтенант вновь заговорил:

– Чтобы военнослужащий, все равно кто, солдат или офицер, мог нормально работать, нужны нормальная еда и отдых. А у нас в столовой кормят не очень. Повара, неврастеника этого, давно пора гнать.

Ратников, упершись взглядом в какую-то точку на столе, чуть заметно кивнул. Таким образом подбодренный лейтенант продолжал:

– А какой может быть отдых, когда люди не могут нормально выспаться. Через два дня на третий в карауле или нарядах, а в свободные дни снег убирают с утра до вечера, позицию чистят, пусковые, капониры. А потом, уставшие как собаки, в холодной казарме спят, одежду и портянки сушат на чуть теплых батареях. От всего этого ночью в спальном помещении настоящий смрад. Это же не служба, а сплошные мучения. Как тут дисциплину поддерживать? В дивизионе ведь только вас, ну может быть, еще пару офицеров по настоящему слушаются. А занятия как проводятся? Ведь солдаты на них просто засыпают. Разве можно измученным слушателям вдолбить такие сложные понятия как принцип работы радиолокационной техники? А каков наш старшина?… Ну, я не знаю. Он вроде служил во внутренних войсках, может для того рода войск он и был бы хорош, но здесь есть солдаты не просто со средним образованием, но и со средне-техническим и даже с высшим, а он уж очень груб и малообразован, над ним же просто потешаются. И еще. Я не понимаю, как в такие войска как наши вообще могут призывать людей плохо, или вообще не владеющих русским языком. С ними вообще занятия проводить невозможно, они же ничего не понимают…

На протяжении всего монолога Рябинина лицо подполковника сохраняло абсолютно спокойное, даже несколько безразличное выражение. Но когда лейтенант остановился, чтобы «перевести дух», он тут же бросил реплику:

– Насчет нерусских, у нас в ПВО еще терпимо, в пехоте вообще мрак. Это как раз вполне объяснимо. Ты у матери с отцом, который по счету ребенок?

– Первый, – несколько растерявшись от того, что его сбили с «обличительной ноты» ответил лейтенант.

– Еще братья и сестры есть?

– Есть, сестра младшая.

– И всё?

– Всё.

– Вот и в каждой русской, белорусской, украинской да, пожалуй, и в татарской семье так же. А ты бойцов, что со Средней Азии призывают, личные дела посмотри. У них восемь-десять детей не редкость. Вот потому их все больше и становится, – поучительно пояснил Ратников.

– Но надо же как-то выходить из положения, обучать языку, – нашелся Рябинин.

– Вот ты возьми и обучи, – Ратников саркастически усмехнулся.

– Я? – изумился лейтенант. – Я радиоинженер, а не филолог.

– Мы тут все не филологи. Легко говорить, что кто-то что-то и кому-то должен, а сам задарма работать не желаешь. А почему кто-то другой должен? Ведь это труд, обучить человека чужому языку. А ты как наши большие начальники рассуждаешь, на дармовщину все, – Ратников пытливо посмотрел на лейтенанта, оценивая как тот воспринял его слова.

С полминуты в канцелярии царило молчание.

– А в общем ты, конечно, прав, – вновь заговорил подполковник, удовлетворившись тем, что кажется, сбил таки с собеседника спесь, – все подметил верно. Но ничего нового от тебя я не услышал. Я даже могу тебе еще кое-чего подбросить для размышлений на досуге. Вот ты знаешь, сколько наши бойцы получают денежного довольствия?

– Семь-восемь рублей, – машинально ответил Рябинин, не понимая, к чему клонит командир.

– Ну и как, по-твоему, это справедливо?

– Не знаю, но так ведь всегда было. Я слышал, что несколько лет назад рядовые вообще три восемьдесят получали.

– Это я и без тебя знаю. Отвечай, раз ты тут о недостатках разговор завел. Семь рублей за бессонные ночи в карауле, на морозе и ветре, тонны перелопаченного снега, несение боевого дежурства – это справедливо?

Ратников явно «заводился», а лейтенант все более «тушевался», молчал, не зная, что отвечать.

– Вот то-то. Ты 260 рублей получаешь, а почти им ровесник, и отличаешься лишь тем, что институт с военной кафедрой окончил, а уволишься так же через два года. А у кого работа тяжелее? – Подполковник своими словами окончательно «подавил» лейтенанта и видя это удовлетворенно продолжил. – Вот несправедливость, всем справедливостям несправедливость. А ты тут великодушного из себя строишь, за бедным солдатиков заступаешься. Если такой великодушный, вот и отдай им свою зарплату, облегчи участь, – теперь подполковник смотрел уже иронично.

– Я ее заработал, – опустив глаза, ответил Рябинин.

– А они, солдатики, что же получается, за семь рублей, да за то, что кормят их тут на рубль пять копеек в сутки, да обмундирование, что на них, которое тоже немного стоит, за все за это два года службу тяжелую тащить должны? Это же задарма получается! – вынес свой вердикт подполковник.

– Но с этим мы ведь ничего не можем поделать. Это не от нас зависит, увеличить денежное содержание солдат, – возразил лейтенант.

– А в тех случаях, что ты тут привел, от нас, то есть, от меня все зависит? – подполковник спрашивал, глядя немигающими глазами на лейтенанта, будто уж на лягушку.

Рябинин заерзал на стуле, опять обмахнул вспотевший лоб, но ответил храбро:

– В общем… я, может быть не все учитываю, но думаю вы бы могли…

Ратников, до того напряженный, вдруг, как будто расслабившись, откинулся на спинку скрипнувшего под ним стула и негромко рассмеялся, качая головой:

– Все тут почему-то думают, что я всесилен, только делать ничего не хочу. Но поверь, во всем, что ты тут говорил, примерно та же ситуация, что и с солдатской зарплатой. Ничего невозможно изменить, хоть лоб расшиби. Это не от меня и даже не от полкового и корпусного командования зависит, все это оттуда, сверху идет, все давно так заведено и расписано, – Ратников ткнул пальцем в потолок. – И если ничего не меняется, значит, они не считают нужным ничего менять.

– Неужто, и повара заменить так трудно? – не согласился Рябинин.

– И повара, и старшину, да и не только их. Ты думаешь, другие повара, что до этого тут кошеварили лучше готовили? Точно так же. В учебке за шесть месяцев невозможно из случайного восемнадцатилетнего парня сделать хорошего повара. Все я вижу, все я знаю, тяжело солдату. Нашим-то еще что, прослужат тут два года, да домой уедут, а те, что в Афган попали, там ведь вообще жизни не пойми за что отдавать приходиться…

Ратников не удержался и вышел за «рамки», но тут же спохватился и резко оборвал «дебаты»:

– Ладно, заговорились мы тут. Давай иди к людям. Дневального пошли к комбатам на квартиры, чтобы завтра к подъему в казарму прибыли, марафет наводить будем.

– Есть! – лейтенант вскочил со стула, приложил руку к шапке и четко повернувшись, вышел. «Неплохой парень, хоть и москвич. Старается», – доброжелательно подумал, глядя ему в след, подполковник.