Читать книгу Сокровища антиподов - Виктор Евгеньевич Рябинин - Страница 8

– Если хочешь иметь то, что никогда не имел, тебе придется делать то, что ты никогда не делал, – серьезно изрекла Вика. – Вот и я решила пойти по стопам деда и постараться разыскать этот клад. Во-первых, это очень интересно, необычно и во многом соприкасается с моей профессией историка. Во-вторых, скажу честно: надоело прозябать и еле сводить концы с концами на зарплату педагога. Ну а в-третьих, я уже перелопатила уйму соответствующей литературы и теперь знаю наверняка: нужно искать именно этот клад и никакой иной.

Иван уже целую неделю ежедневно встречался с Викой и с каждым днем открывал для себя все новые черты характера этой очаровательной женщины. И хотя Орехов никак не мог понять, на кой ляд ей сдался этот злополучный клад, который, по его мнению, было практически невозможно отыскать, он был готов помогать Вике. Примерно такого же прагматичного мнения придерживалась и Липа.

– Чтобы найти клад, необходимы деньги на расходы. А коль денег пока нет, то и о кладе до поры до времени требуется забыть, – определила свою позицию Липа.

Судя по всему, Вика по достоинству оценила искренний порыв своих друзей, как, впрочем, и не скрывала свое весьма скептическое отношение к данной затее. Очевидно, рассудив по-своему, в знак признательности и доверия она протянула Ивану пожелтевшую от времени тетрадь.

– Можешь прочитать. Это дед собирал. Что-то типа дневника. Начал он его писать еще до войны, будучи студентом университета. Потом продолжил. Я прежде никому никогда не давала это читать. Ты первый…

В тот же вечер Иван принялся изучать записи в тетради. На сильно пожелтевшей бумаге титульного листа значилось «Виктор Аристов. ЛГУ. Ленинград»

Первая запись выражала неописуемый восторг: «Ура! Я студент исторического факультета Ленинградского государственного университета! Сегодня, проходя с друзьями по Менделеевской линии Васильевского острова, лично видел разгуливающих под ручку академика Струве, профессоров Приселкова, Лурье, Валка. С ними, как оказалось, можно свободно и не стесняясь поговорить!»

Короткие и красноречивые дневниковые сообщения Виктора Аристова отражали не только бурную студенческую жизнь, но и соответствующий непростой исторический период. К примеру, судя по одной из записей Виктора, «Слово о полку Игореве», составленное неизвестным автором еще на рубеже 13 – 14 веков и считающееся в наши дни уникальным образцом древнейшей русской поэзии, в 30-е годы прошлого столетия, по определению некоторых партийных особ, значилось непозволительной ересью.

Еще учась в университете, Виктор познакомился с Анатолием Малаховым. Тот был немного постарше Аристова и к моменту знакомства заканчивал географический факультет ЛГУ. Простой деревенский парень с Нижегородчины, Анатолий увлекся поиском старинных раритетов и сумел приобщить к этому делу Виктора.

Когда-то на питерском рынке Малахов приобрел небольшую малахитовую пластинку, которая долгое время пролежала в его коллекции. Однажды, рассматривая ее в сильную лупу, молодой ученый неожиданно обнаружил, что малахитовые узоры образуют целую картинную галерею изображений людей в высоких меховых шапках. Фоном для силуэтов служили скалы над водой. Под пейзажем была надпись: «ТАВАТУ». Малахов поделился своими мыслями о находке с Аристовым, и приятели предположили, что имеется в виду озеро Таватуй вблизи Екатеринбурга. Скалы же напоминали обрывы протекающей поблизости от озера реки Чусовая. На одной из скал в лупу можно было прочесть слово «КЛАДЪ».

Стараясь хоть чем-нибудь помочь приятелю, Виктор перелопатил множество литературы о том периоде и, наконец, отыскал необходимую ссылку на пугачевский клад. Как оказалось, после первого проигранного этапа пугачевского бунта, или, как называют некоторые историки, гражданской войны, Емельян Пугачев, пытавшийся сбросить с трона Екатерину Великую, собирал деньги для подготовки нового восстания. В письме к своей супруге «государыне-императрице» Устинье Кузнецовой, находившейся в феврале 1774 года в Бердской слободе под Оренбургом, Пугачев пишет: «При сем послано от двора с подателем сего казаком Кузьмою Фофановым сундуков за замками и собственными моими печатями, которые по получению вам не отмыкать и поставить к себе в залы до моего императорского величия прибытия». Из архивных документов доподлинно известно, что сундуки с личной казной Пугачева до Устиньи так и не добрались. Поэтому, по предположению Малахова и Аристова, вполне вероятно, что они схоронены в пещере на реке Чусовой…

Читая эти строки из дневника, Орехов на себе прочувствовал неукротимую силу поискового азарта. Наверное, что-то похожее много лет назад испытывал и дед Виктории. Со своим приятелем они решили попытаться найти клад и передать его государству.

…Но человек, как говорится, предполагает, а Бог, как известно, располагает. Началась война, и потому следующая запись в дневнике датирована

1942-м годом. Виктор Аристов служит рулевым-сигнальщиком на морском охотнике Северного флота проекта 122. Эта стальная посудина длиною в 47 и шириною в 6 метров предназначалась для эскортирования больших

кораблей и действий по вызову для охраны водного района. На сорок человек экипажа приходилось пять офицеров. Смышленый экс-студент легко освоил рулевое устройство РЭР-2 с приводом Дэвиса, магнитный компас, лаг ГО-3 и радиопеленгатор «Градус-К».

В одном из походов морской охотник подобрал трех английских моряков с потопленного сухогруза из состава конвоя. Именовался этот конвой PQ-16 и был отправлен в СССР 20 мая 1942 года от берегов Исландии со стратегическими грузами и военной техникой из США, Канады и Великобритании. В состав PQ-16 входило 35 грузовых судов. Гражданские грузы сопровождали 17 эскортных кораблей союзников, до острова Медвежий конвой прикрывала эскадра из четырех крейсеров и трех эсминцев. Несмотря на такое солидное сопровождение, семь грузовых судов немцам удалось потопить. Английские моряки к моменту спасения находились в воде уже долго и потому сильно ослабли. Союзников подняли на борт, обогрели, накормили и, в духе военного времени, допросили. Старпом привлек Аристова к допросу как переводчика, потому как Виктор в университете изучал английский и мог немного помочь.

Одного из спасенных моряков звали Ник Палмер. До войны он учился в Оксфордском университете и, так же как и Виктор, изучал историю и археологию. Аристов и Палмер сразу же проявили друг к другу профессиональный взаимный интерес. К тому же, как выяснилось, Ник мог немного изъясняться по-русски.

Выполняя задачи по охране водного района, морской охотник еще около недели находился в море. За этот период Аристов и Палмер немало времени провели в беседах, и словоохотливый британец поведал деду Вики интереснейшую историю их семьи, также непосредственно имеющую отношение к поиску конкретного клада.

* * *

Как оказалось, дядюшка Ника, Губерт Палмер, почти всю свою сознательную жизнь посвятил поиску клада одного из самых удачливых и богатых английских пиратов – Уильяма Кидда. Ник был уверен, что дядюшка не только хотел обогатиться, отыскав пиратские сокровища, о которых ходили легенды. Его самолюбию льстило, что один из самых знаменитых пиратов мира, как и сам он, родом из Шотландии.

Губерт Палмер, по утверждению племянника, продвинулся в поисках клада известного пирата дальше других. В 20-е годы XX века ему удалось собрать лучшую в мире коллекцию вещей и документов, тем или иным образом связанных с пиратами. У Губерта имелось немало интересных предметов, оставшихся от Кидда, однако коллекционер не нашел в них ничего, что могло бы пролить свет на загадку пирата. Первое звено в цепочке тайн было разорвано лишь в 1929 году, когда он приобрел у одного из лондонских торговцев древностями тяжелое дубовое бюро работы XVII века с выгравированной на медной табличке надписью «Капитан Уильям Кидд, Адвенчер Гэли, 1696». Это был секретер Кидда с его первого корабля, носившего такое название. Зная, что весьма распространенной чертой мебели тех времен были тайники, выполненные иногда чрезвычайно хитроумно, Палмер подверг приобретенную вещь тщательному исследованию. Он не очень удивился, обнаружив три потайных ящика. Но в них не оказалось ничего интересного. Тем не менее, как выяснилось позже, пюпитр бюро хранил еще одну, куда более ценную тайну. Однажды Губерт писал что-то, стоя за бюро, и случайно с силой нажал локтем на край пюпитра. Тотчас же поддерживающий его брусок с легким щелчком отошел в сторону. При внимательном осмотре в тайнике, опечатанном восковой печатью с инициалами Кидда и якорем, Палмер обнаружил тоненькую медную трубочку, туго обмотанную старым серым пергаментом. На пергаменте была изображена карта некоего острова. Рисунок был выполнен довольно схематично и лишен всяких подписей. Отыскать такой остров на просторах Мирового океана не представлялось возможным.

Следующее звено в цепи киддовских тайн, по словам Ника Палмера, обнаружилось в конце 1931 года, когда его дядюшка купил у миссис Памелы Харди старый дубовый матросский сундучок. На его крышке был вырезан пиратский флаг Веселый Роджер и дата «1699», а под флагом – женский профиль и слова «Кэп Кидд хиз чест» (Сундук капитана Кидда. – АВТ.). Семейная хроника семейства Харди утверждала, что сундучок купил в 1805 году в дни битвы под Трафальгаром знаменитый вице-адмирал Томас Харди, известный коллекционер морских сувениров. Сундучок был им приобретен у некоего мистера Уорда, который божился, что доводится внуком Неду Уорду, служившему боцманом у капитана Кидда. Он рассказал также, что в их семье из поколения в поколение передается легенда, якобы Кидд, ожидая казни, отдал этот сундучок на хранение Неду Уорду. Губерт Палмер, тщательно осмотрев покупку, решил разобрать ее на части. Оказалось, что сундучок имел двойное дно, где находился еще один кусочек пергамента. К огромному разочарованию Губерта, это был совершенно такой же странный эскиз, как и найденный в дубовом бюро. Стало понятным, что Кидд, заготовив несколько одинаковых копий карты, просто застраховался на случай потери какой-либо из них.

В своих настойчивых поисках Губерт Палмер все-таки дошел до конца. В 1932 году его пригласил в Бристоль капитан Дан Морган, предки которого когда-то в давние времена состояли в довольно близком родстве со знаменитым морским разбойником Генри Морганом. Старый капитан Дан Морган объяснил Палмеру причину приглашения: оказывается, у него тоже есть матросский сундучок, принадлежавший капитану Кидду. Эта вещь досталась ему в наследство от какого-то прапрадеда, якобы служившего во время суда над Киддом тюремным сторожем. Палмер не очень-то поверил всей этой истории, но сундучок все-таки купил. На этот раз в нем не было ни двойного дна, ни тайника. Интерес вызывало лишь зеркальце, вправленное в рамку на внутренней стороне крышки. При внимательном осмотре оказалось, что зеркальце может выдвигаться по мастерски укрытым пазам. За зеркальцем скрывался тайник, в котором нашелся обрывок пергамента с изображением острова, похожего на те, что были на прежних эскизах. Впрочем, ни названия острова, ни его географических координат пергамент не сообщал. Губерт Палмер, опираясь на предыдущие открытия, пришел к выводу, что если Кидд разделил документы, хранящие его тайну, и спрятал их в разных местах преднамеренно, то и окончательное решение загадки должно быть скрыто опять-таки в какой-то из принадлежавших ему вещей. Сохраняя полную секретность в своих делах, Губерт упорно занимался поисками прочих предметов собственности Кидда. Наконец в 1934 году его настойчивость была вознаграждена. Как-то ему попалась деревянная шкатулка для рукоделия, которой пользовалась жена Кидда. Он скрупулезно исследовал ларчик и убедился в том, что тайник в нем есть. Когда из оковки основания были вынуты четыре гвоздя, крышка легко сдвинулась и открыла узкую щель, в которой находился свернутый чертеж. Это была карта все того же острова, только большего размера и выполненная тщательнее предыдущих. В ней содержались сведения о широте и долготе острова. На полях карты от руки были сделаны пометки о местах хранения сокровищ. Оставался последний этап – организация экспедиции. Но Палмер, проявив завидное упорство в поисках артефактов, подтверждающих существование клада капитана Кидда, позабыл на время о своем здоровье, а оно ухудшалось, и из-за этого дело затянулось на целых пять лет, а когда все было готово, разразилась война…

* * *

Рассказ Ника Палмера занимал существенное место в тетрадке Аристова. Судя по очередной записи, дед Вики вернулся к этой удивительной истории лишь в середине 50-х, после смерти Сталина. Как оказалось, за слишком тесное общение с иностранными моряками Виктор Аристов сначала был взят на заметку особым отделом бригады морских охотников, а после окончания войны и вовсе арестован и осужден на десять лет лагерей.

В те страшные годы подобная судьба, вопреки здравому смыслу и заслугам воинов-победителей, выпала не только деду Вики. Самый наглядный пример – легендарный ас-подводник Александр Маринеско. Как известно, в период войны экипаж «С-13» во главе с Маринеско сумел потопить фашистский лайнер «Вильгельм Густлов», на борту которого находилось около девяти тысяч гитлеровцев, из них 3700 обученных специалистов-подводников для новеньких 40 субмарин, построенных Германией. По разным данным, в этой катастрофе погибло от шести до семи тысяч человек. Историки назвали эту операцию Маринеско «Атакой века», а Гитлер объявил в Германии трехдневный траур и причислил русского командира к личным врагам, пообещав повесить его вместе с диктором Юрием Левитаном на заборе Московского Кремля. Но звания Героя Советского Союза за эту мастерскую атаку Маринеско не получил. Он слыл нарушителем дисциплины, а разве может быть героем разгильдяй, решили в политотделе.

Дальше – больше. В 1947 году суд признал бывшего моряка, который работал завхозом в НИИ переливания крови в Ленинграде, виновным в хищении и приговорил к трем годам лишения свободы. Все биографы сходятся в том, что Александра Маринеско оговорил директор этого института некто Кухарчик, сам впоследствии осужденный за хищения, в которых моряк участвовать отказался. Маринеско вменили в вину, что он развез списанный торф из институтского двора по домам сотрудников (как выяснилось позже, с разрешения директора), а себе взял с чердака списанную кровать. Сам моряк объяснял, что у него в семье маленький ребенок, которому негде спать, а кровать он взял временно и потом намеревался вернуть.

Показательно, что при судебном разбирательстве прокурор отказался от обвинения, а народные заседатели написали особое оправдательное мнение. Тем не менее маховик обвинений был уже запущен, и дело рассмотрел другой состав суда, после чего Маринеско отправили на Колыму. Известно, что в эшелоне он вместе с другими осужденными из числа военных моряков дрался с уголовниками и бывшими полицаями. К счастью, в Магадан Маринеско не попал. Выручили морские навыки. Сначала он работал бригадиром грузчиков в Ванинском порту, потом вплоть до освобождения – помощником директора рыбзавода. И таких осужденных победителей самой кровопролитной в истории войны в то время числилось немало…

* * *

После смерти Сталина Аристов попал под амнистию. Освободившись, он вернулся в Ленинград и навел справки. Оказалось, что в 1950 году искатель сокровищ по имени Губерт Палмер скончался. Перед смертью он передал карту одному из своих близких друзей, Гарольду Орчарду. После кончины Палмера молва разнесла слухи о его открытиях, и городок, где он жил, буквально заполонили разного рода искатели легкой наживы. Дошло до того, что новый хранитель тайны клада вынужден был довольно долго находиться под охраной полиции и держать карты и прочие важные документы в солидном сейфе.

Однако до сих пор никто так и не обнаружил клад Кидда, ведь, несмотря на карты, отыскать остров сокровищ не так просто. Хотя последняя находка и сообщала его координаты, толку от них было мало: в XVII веке пользовались другими способами определения широты и долготы. К тому же не было известно и название острова. В конце концов, карту и записки Палмера у Гарольда Орчарда похитили. Он так расстроился, что тут же слег и через месяц отошел в мир иной. Об этом даже написала одна из лондонских вечерних газет, поскольку интриги добавлял тот факт, что перед смертью Гарольд Орчард якобы в бреду все время повторял три слова: сабля, птица, серьга…

Именно эти три слова были подчеркнуты жирной чертой и завершали записи в тетради деда Вики. После них стоял не менее жирный вопросительный знак, что могло свидетельствовать о некотором его замешательстве.

Иван, конечно, обратил внимание, что и тут не обошлось без упоминания о сабле…