Читать книгу Жажда - Виктор Глебов - Страница 4

Утром меня разбудил стук в дверь. Это оказался Мериме. Я впустил его не сразу.

Доктор зашел в комнату, увидел шкаф, выдвинутый на ее середину, очень удивился и полюбопытствовал:

– Вы решили переставить мебель в этом временном пристанище?

– Я уронил вчера вечером запонку, и она закатилась под шкаф, – соврал я.

Мне вовсе не хотелось, чтобы доктор счел меня параноиком, который боится оставаться ночью один. После пробуждения я размышлял по поводу ночного явления призрака и пришел к выводу, что стал жертвой иллюзии. Несомненно, это было лишь сновидение.

– Я слышал, как вы отодвигали шкаф, перед тем как впустить меня, – заметил Мериме. – Зачем, если запонка потерялась вчера?

– Накануне я не поставил его на место. Было поздно, и мне не хотелось больше шуметь.

– Понятно. Я, собственно, пришел пригласить вас на завтрак, ибо станционный смотритель только что уведомил меня о том, что лошади готовы и мы можем отправляться, когда пожелаем.

– Вот и отлично. Сейчас надену сюртук, и пойдем в харчевню. Кстати, вы не видели сегодня лесничего?

– Нет, я его не встречал. А он вам нужен?

Я отрицательно покачал головой и проговорил:

– Мне просто интересно взглянуть на человека, с которым он должен сегодня встретиться. Что ж, пожалуй, я готов. Можем идти.

В харчевне мы сели так, чтобы видеть картину, висящую над камином. Я настоял на этом, поскольку мне хотелось запомнить людей, изображенных на ней. Может, свою роль сыграл рассказ лесничего, но мне казалось важным рассмотреть преступников, когда-то живших в том самом месте, где теперь снова произошло преступление.

Поистине, история знает множество случаев жестокости, от которой у обычного человека волосы буквально встают дыбом. И ведь преступники, как правило, были одержимы эгоистичной жаждой личного удовольствия. Думая о подобных вещах, силясь вообразить чудовищ, сущих демонов в человечьих обличьях, невольно начинаешь задумываться, не берет ли дьявол верх в извечной борьбе за людские души.

Конечно, нельзя сравнивать злодеяния исторических персонажей с отравлением, совершенным княгиней, пусть даже жертвой стала ее дочь, или с инцестом, если он был. Но общая атмосфера порочности и распущенности, безусловно, роднила семейство польских аристократов со знаменитыми злодеями, вошедшими в анналы криминалистики.

Мои размышления прервал доктор Мериме.

Он указал трубкой на дверь и негромко произнес:

– Смотрите, Петр Дмитриевич, вон наш вчерашний знакомый.

Я обернулся и увидел на пороге фигуру лесничего. Он молча стоял, обводил взглядом трапезную, потом увидел меня и направился прямо к нашему столику.

– Доброе утро, ваше благородие, – сказал Никифор, сдернув шляпу и поклонившись. – Вы, кажется, говорили вчера, что едете в Кленовую рощу?

– Именно так.

– Тогда не позволите ли вы мне принять ваше вчерашнее предложение? – заискивающе спросил Бродков.

– А разве ты не должен сегодня с кем-то встретиться? – осведомился Мериме и снял очки, чтобы протереть стекла.

– Совершенно верно, господин доктор, только он приехал раньше, и я с ним уже виделся утром. Так что теперь мне все равно надо домой.

– Что ж, будем рады, если ты составишь нам компанию, – сказал я, хотя в свете ночных событий идея ехать в одном экипаже с потенциальным убийцей уже не казалась мне удачной. – Мы отправимся после завтрака. Не присоединишься к нам? – я указал на свободный стул.

Бродков энергично замотал головой и заявил:

– Нет-нет, ваше благородие. Злоупотреблять людской добротой не в моей привычке. Достаточно и того, что вы меня подвезете.

– Ну что ж, как знаешь.

Когда лесничий откланялся и сел за другой столик, подальше от нас, я рассказал Мериме о разговоре, кое-как подслушанном мною прошедшей ночью. Мне хотелось, чтобы в случае чего он был готов отразить нападение. Ведь у Бродкова мог быть сообщник.

– Вы поэтому приперли дверь шкафом? – поинтересовался доктор, когда я закончил рассказ.

Я молча кивнул.

– Разумно, – одобрил Мериме. – Всегда лучше перестараться, чем изображать героя. Теперь, после того как Бродков сказал, что уже виделся со своим человеком нынче утром, вы решили, что на самом деле эта встреча произошла вчера вечером и вам довелось быть ее свидетелем?

– Согласитесь, это вполне возможно.

– Более чем. Я бы даже сказал, что вы наверняка правы. Скорее всего, это действительно был Бродков. Но вот о чем они говорили, остается загадкой. Ведь, по большому счету, речь могла идти о чем угодно.

Я кивнул. Слова доктора меня не успокоили, но возразить было нечего.

Поэтому я сказал только:

– Все равно будьте начеку.

– Само собой.

Доктор не выглядел испуганным, но заметно посерьезнел. Должно быть, мой рассказ произвел на него сильное впечатление.

Закончив завтракать, мы отправились на станцию и сказали смотрителю, что готовы ехать. Он позвал конюха и велел ему запрячь наш экипаж.

– Я пойду проведать кучера, – сказал Мериме. – Надеюсь, он проспался.

Доктор отправился в помещение, занимаемое конюхами, а я поднялся к себе в номер, чтобы проверить, все ли вещи у меня уложены. Собственно говоря, я практически ничего не доставал, но, как справедливо заметил мой спутник, лучше перестараться.

Взгляд мой упал на пятирублевку, по-прежнему лежавшую на тумбе возле Библии. Мне не пришло бы в голову взять ее себе, если бы не странность, произошедшая ночью. Интуиция подсказывала, что важно не выпускать билет из виду. С другой стороны, мысль о том, чтобы положить эту бумажку в карман, вызывала у меня отвращение. Мне казалось, что она может превратиться во что-то мерзкое, перебирающее тонкими суставчатыми лапками. Помедлив, я все же переборол себя, быстро сложил банкноту пополам и сунул ее в карман.

Тогда я смутно представлял, зачем это сделал. Вероятность того, что эта купюра может послужить какой-либо уликой, была ничтожной. Я даже не был уверен, что ночное происшествие мне не приснилось. Но привычка, выработанная на должности следователя, приучила меня внимательно и бережно относиться к странностям – какими бы невероятными и необъяснимыми они ни казались.

Перед тем как выйти из номера, я положил в карман сюртука револьвер. Я очень надеялся, что оружие мне не пригодится, но чем черт не шутит? С тех пор как я поступил на полицейскую службу, оно не раз спасало мне жизнь. Не было ничего странного в том, что я привык иметь его под рукой.

Когда я спускался по лестнице, до меня донесся приглушенный крик. Мне пришлось остановиться и прислушаться. Спустя несколько секунд вопль повторился. Теперь у меня не было сомнений в том, что это возглас ужаса и отчаяния.

Я бегом спустился на первый этаж и направился в другое крыло почтовой станции. По дороге я снова услышал крик, а затем какие-то причитания.

Оказавшись в темном коридоре, я вдруг понял, что именно сюда отправился доктор, чтобы проведать нашего кучера. Мерзкий холодок пробежал у меня вдоль спины, стянул кожу на затылке. В левой руке я держал небольшой чемодан, который собирался взять с собой в карету, правой выхватил револьвер и двинулся по коридору, стараясь ступать по возможности бесшумно и прислушиваясь к каждому звуку.

Откуда-то доносилось бормотание, прерываемое всхлипами. К нему скоро присоединился спокойный, рассудительный голос – словно один человек увещевал другого.

Вдруг дверь в конце коридора со стуком распахнулась настежь. Из нее вывалился тощий, почти лысый человек в мешковатых штанах и свободной рубахе. Он сделал пару шагов и уставился на меня, выпучив глаза. Револьвера сей персонаж не замечал.

– Найдите господина Инсарова! – донесся из распахнутой двери повелительный голос Мериме. – Попросите его принести мой медицинский сак. Кажется, у меня не заперто.

– Ясно, доктор! – отозвался лысый человек, икнул и двинулся на меня, слегка покачиваясь и поминутно хватаясь за стены.

– Что там происходит? – окликнул я его, когда он почти поравнялся со мной.

От человека пахло кислятиной, потом и лошадиным навозом.

Он поднял на меня воспаленные глаза, опять смачно икнул, ткнул крючковатым пальцем в распахнутую дверь и сказал:

– Одному мужику нечисть приснилась. Лекарь пытается привести его в божеский вид. Мне велено…

– Принести саквояж доктора, – перебил я его.

– Нет, найти какого-то господина Инсарова, – возразил человек.

– Это я, можешь не затрудняться.

– Да? – Мой собеседник глупо ухмыльнулся. – Ну, тогда это… принесите, барин, лекарю его сак.

– Непременно, – сказал я, убирая револьвер в карман.

Мой визави в очередной раз икнул и двинулся дальше по коридору, не знаю зачем. Я же быстрым шагом прошел в номер, занимаемый доктором, взял знакомый саквояж и понес его по назначению.

Наш кучер лежал на лавке, застеленной каким-то старым армяком, и имел самый жалкий вид. Видимо, его мучило похмелье. Вдобавок лицо бедняги выражало крайнюю степень растерянности и даже отчаяния. При моем появлении он резко вскинулся, и глаза его расширились от страха.

– Лежи! – резко приказал Мериме и насильно уложил кучера обратно.

Он обернулся, увидел меня и воскликнул:

– Как вам это нравится? Сей молодчик валяется здесь и не желает выходить, оттого что ему, дескать, привиделся дурной сон! – Мериме буквально кипел от гнева. – Можно подумать, нас везет кисейная барышня, а не здоровый мужик, который способен влить в себя за вечер пять-шесть кружек самого крепкого местного пива!

Я подумал, что, скорее всего, напиток был гораздо более крепким, нежели пиво, а кучер жалобно застонал.

– Господин доктор, вы не видели того, что явилось мне! – проговорил он хрипло.

– Естественно, нет! – заявил Мериме и презрительно фыркнул. – Потому что я не напивался вчера до такого состояния, чтобы мне во сне являлись черти!

– Не черти, – возразил кучер, скривившись, как от зубной боли. – Это была мара! Говорю вам, эта мерзкая тварь тянула из меня душу! – Он вдруг совершенно по-детски разразился плачем.

Мериме закатил глаза.

– Истерика, – пояснил он, кивнув на кучера.

– Она хотела меня убить! – выпучив глаза, заорал кучер, пытаясь ухватить Мериме за рукав.

– Лежи смирно! – прикрикнул на него Мериме. – Я сейчас сделаю тебе укол. Обещаю, кошмар сразу покажется не таким уж и страшным.

– Скорее, доктор! – простонал кучер, повалившись на подушку.

Он и вправду выглядел обессиленным и даже нездоровым. Лицо побледнело, черты заострились, под глазами темнели круги, а губы покрылись восковой коркой.

– Что тебе приснилось? – спросил я, садясь на стул рядом с лавкой и окидывая взглядом убогую комнату, в которой, судя по всему, ночевали еще по меньшей мере двое. Одним из них был, должно быть, тот самый икающий субъект, которого Мериме отправил на мои поиски.

Кучер замотал головой.

– Нет! – проговорил он со слезами в голосе. – Не заставляйте меня ничего рассказывать, господин следователь! – Страдалец зажмурился. – Я не хочу вспоминать! Это была мара, точно она!

Кучер трясся всем телом, руки его судорожно сжимались и разжимались. В какой-то миг мне показалось, что на кровати распростерся не человек, а огромная хищная птица. Чтобы отогнать видение, я качнул головой и бросил взгляд в крошечное окошко, настолько грязное, что оно едва пропускало свет.

В углах теснились какие-то тени, потолок нависал так низко, что, встав на цыпочки, можно было коснуться его макушкой. С балок свисали связки лука, чеснока и различной сушеной зелени. Вдоль стены красовались гирлянды вяленой рыбы, нанизанные на тонкую бечеву. Как люди умудряются спать в подобных местах? Ничего удивительного, что им снятся кошмары. Особенно с перепоя.

Кучер принялся что-то бормотать. Прислушавшись, я понял, что он читает «Отче наш». Жидкая бороденка подрагивала, губы кривились, а рука лихорадочно осеняла распростертое тело крестным знамением.

Мериме взял свой саквояж.

Кучер сел на кровати. Взгляд у него был испуганный.

– Колоть, значит, будете? – спросил он с явной опаской.

Мериме молча подошел к табурету, поставил на него саквояж, раскрыл, достал пузырек со спиртом и клочок ваты.

Кучер нехотя закатал рукав, обнажил жилистое волосатое предплечье. Доктор привычным движением протер вену на локте, затем вернулся к саквояжу, извлек из него шприц, наполнил его какой-то жидкостью из склянки, вытащенной оттуда же. Кучер закусил губу и зажмурился, когда Мериме ввел в вену иглу.

– Все? – спросил он, едва доктор отошел от него. – Почти не почувствовал. Словно комар укусил.

Мериме убрал шприц и протянул кучеру вату.

– Приложи на пару минут, – велел он.

– Он сможет ехать? – спросил я с надеждой.

– Конечно, – ответил доктор, защелкнув саквояж. – Через несколько минут ему станет лучше, и он отправится за нашим багажом. А пока приляг-ка, любезный, – сказал врач кучеру. – Дай лекарству разойтись по организму.

Я посмотрел на нашего возницу с сомнением. Мне не верилось, что он сможет так скоро прийти в себя. Тем более если доктор ввел ему успокоительное.

Мериме не торопясь набил трубку и закурил. Воздух в комнатушке, и без того спертый, едва ли не мгновенно наполнился сизым дымом. Я невольно закашлялся.

– Идите наружу, – посоветовал Мериме. – Дальше я сам справлюсь.

Я не стал говорить, что он и до сих пор великолепно обходился без моей помощи.

Я вышел на улицу, присел на низенькую скамейку, показавшуюся мне чуть чище остальных, достал из кармана платок и вытер лицо.

По двору расхаживали куры и индюшки, мелкие и невзрачные. Они принадлежали, очевидно, станционному смотрителю. Из конюшни доносилось ржание. Несколько черных мух пролетели мимо меня и опустились на лужу помоев, темневшую возле крыльца.

Пара мужиков с явными признаками похмелья бродила перед зданием станции. Еще двое осматривали кареты.

Сосед нашего кучера, попавшийся мне в коридоре, тоже был здесь. Он стоял возле повозки, держал в руках хомут и, кажется, пытался вспомнить, для чего тот предназначен.

Я взглянул на небо. Оно, как обычно, было чистым – ни облачка, ни тучки, ни малейшей надежды на дождь. Проклятая засуха! Я ослабил галстук, еще раз вытер испарину.

Прежде чем убрать платок в карман, я расправил его на колене и аккуратно сложил. В углу красовалась моя монограмма, вышитая темно-синей нитью. У меня таких было с собой полдюжины – подарок сестры, страдавшей сильным нервным расстройством и пребывавшей в лечебнице. Дуня сама украсила платки вензелями. Доктор утверждал, что это свидетельствует об улучшении ее состояния. Дай-то Бог. Впрочем, мне и самому казалось, что в последнее время взгляд сестры стал куда более осмысленным, а в речи даже наметилась некоторая связность.

Говорят, дарить платки – к слезам. Наверное, Дуня никогда про это не слыхала.

Скрипнули ступени, и с крыльца спустился Мериме, с удовольствием попыхивающий трубкой.

– Кучер отправился за багажом, – сообщил он. – Скоро поедем.

– Как? Он уже позабыл о своих страхах?

– Нет, просто взял себя в руки.

– Мне казалось, что он на грани истерики.

– Он ее успешно перешагнул, – сказал Мериме и усмехнулся. – Теперь наш возница в полном порядке. Грубой натуре не требуется много времени, чтобы прийти в себя. Подобные субъекты в психическом отношении куда устойчивее нас с вами.

– Меня удивляет, что он так быстро отошел от морфия, – сказал я. – Я думал, что успокоительные лекарства клонят в сон.

Мериме взглянул на меня с лукавой улыбкой и спросил:

– Какого морфия?

– Того, что вы ему вкололи.

Доктор рассмеялся и проговорил:

– Мой дорогой Петр Дмитриевич, морфий я трачу только для того, чтобы облегчать боль. Понимаете? Чисто физическую, которая бывает подчас нестерпимой. Неужели я стал бы тратить его на пьянчужку, которому приснился кошмар?

– Что же вы ему дали?

Мериме махнул рукой и ответил:

– Ничего особенного. Питательный раствор.

– И это подействовало? – Я был поражен. – Так быстро?

– Как видите. Немалое значение имеет психологический эффект. Кучер, как и вы, решил, что я дал ему морфий. Он знает, что опиат должен успокаивать – вот ему и полегчало. – Мериме довольно улыбнулся.

В этот момент на крыльце появился кучер. Он тащил наш багаж.

– Ну что, как самочувствие? – весело поинтересовался Мериме.

– Гораздо лучше, доктор, – прокряхтел кучер, направляясь к нашей карете. – Спасибочки вам. Дай Бог здоровьица.

– Не за что, – отозвался Мериме, попыхивая трубкой.

– И после этого вы скажете, что медицина – не шарлатанство? – решил я его поддразнить.

Доктор приподнял брови и осведомился:

– Я разве не помог пациенту?

– Помогли, – был вынужден признать я. – Результат налицо.

– Тогда в чем дело? – Мериме пожал плечами. – Какие могут быть претензии ко мне?

– А как насчет его похмелья? – спросил я, наблюдая за тем, как кучер укладывает вещи.

Один чемодан он уронил, другой никак не мог поднять на нужную высоту.

– Я дал ему немного спирта. Разбавленного, конечно.

Из дверей станции вышел Никифор Бродков и направился к нам. Мы обменялись приветствиями.

– Я увидел из окна, что вы собираетесь в дорогу, – сказал лесничий извиняющимся тоном. – Я все еще могу воспользоваться вашей добротой?

– Конечно, – ответил я, хотя мне очень хотелось придумать какую-нибудь отговорку.

Минут через двадцать мы уже разместились в экипаже. Бродков устроился напротив нас с доктором. Рядом с собой он положил большой и, судя по всему, довольно тяжелый мешок. Кучер сидел на козлах немного косо и неуверенно. Но он торжественно поклялся доктору, что довезет нас прямехонько до Кленовой рощи.

– Похоже, ты славно провел время, приятель, – обратился к нему лесничий.

В ответ на это кучер недовольно кашлянул. Вероятно, если бы не наше с доктором присутствие, он не преминул бы сообщить Бродкову, что думает по поводу деревенщин, сующих нос в чужие дела. Но этот пьяница чувствовал себя виноватым перед нами, поэтому сдержался.

– Поезжай, – сказал я. – И поаккуратней.

Кучер молча щелкнул хлыстом, и экипаж тронулся с места.

Когда мы набрали какую-никакую скорость, Мериме обратился к лесничему:

– А ты, любезный, никого не подозреваешь в этих жутких совершенных убийствах?

Тот с серьезным видом покачал головой и ответил:

– Я нет, но отец Василий говорит, что это Господь покарал грешников. Хотя, честное слово, не могу взять в толк, что такого могли совершить эти женщины, чтобы прогневить Бога.

– Кто такой отец Василий? – вмешался я. – Приходской священник?

Лесничий кивнул и пояснил:

– Он говорил про убийства во время воскресной проповеди.

– О наказании грешников?

– Да, ваше благородие.

– И ты с ним не согласен?

Бродков почесал грязным ногтем нос, втянул воздух – словно собираясь с мыслями.

– Понимаете, ваше благородие, я не знал остальных убитых женщин – только польскую графиню. Но мне трудно представить, что Господь обратил свой гнев именно на них, в то время как вокруг полно закоренелых грешников.

– Например? – тут же спросил Мериме.

– Я не хочу говорить плохо о людях, да и не имел в виду никого конкретно, – ответил лесничий и насупился.

Я понял, что до поры до времени мы из него ничего не вытянем.

Мериме, видимо, тоже так решил, потому что не стал настаивать, а вместо этого снял очки и начал аккуратно протирать стекла носовым платком.

– А скажи, приятель, – обратился я к нашему спутнику, – отец Василий давно у вас в приходе?

Меня заинтересовал человек, бичующий порок и сформулировавший собственную версию убийств. Конечно, едва ли священник имел в виду, что Господь лично снизошел до расправы над несчастными женщинами. Вероятно, он подразумевал стечение обстоятельств. И все же я был обязан рассмотреть все версии, даже самые безнадежные на первый взгляд.

То обстоятельство, что лесничий поехал с нами, вдруг представилось мне не такой уж неприятностью, тем более что вел он себя смирно и совсем не походил на человека, замышляющего против нас злодеяние. Кроме того, словоохотливость Бродкова могла сослужить мне отличную службу. Только вот мне не следовало забывать о том, что лесник вполне мог поехать с нами нарочно, чтобы отвести от себя подозрение. Например, «подбросить» нам отца Василия, любителя читать проповеди о заслуженной каре Господней.

– Нет, он приехал только в апреле этого года, – ответил на мой вопрос лесничий. – До него был отец Исайя, но мы похоронили его в марте, – Бродков размашисто перекрестился. – Царствие ему небесное. Он бы славным человеком и добрым христианином.

– Как он умер? – спросил я.

– Старость, ваше благородие. Почтенному отцу Исайе исполнилось восемьдесят три года. Пятнадцать из них он провел в нашем приходе и был истинным пастырем для нас.

– Ты сам прожил в Кленовой роще всю жизнь?

Бродков кивнул и ответил:

– Точно так. Все пятьдесят семь лет.

Я взглянул на него с удивлением. На вид я не дал бы леснику больше сорока пяти.

– И ни разу не бывал за границей?

– Нет, ваше благородие. Какое там. Дальше Петербурга не ездил.

Ага, значит, он все-таки покидал Кленовую рощу.

– Правда? – Я улыбнулся. – И как тебе столица?

Бродков пожал плечами. Никакого воодушевления мой вопрос у него не вызвал. Похоже, внимание прессы интересовало его куда больше, чем архитектурные красоты Северной Венеции.

– Грязно там, ваше благородие, – ответил лесничий, слегка поморщившись. – Не обессудьте, но у нас в деревне куда как чище. Уж не знаю, отчего, – добавил он почти извиняющимся тоном.

– А долго ты пробыл в Петербурге?

– Меньше недели.

– Что же ты там делал?

– Принимал дела у прежнего лесничего, старика Афанасия, царствие ему небесное.

Меньше недели. Нет, этого времени недостаточно, чтобы научиться так хорошо говорить. Я взглянул на Бродкова с подозрением. Тот ли он, за кого себя выдает?

– Что же касаемо грамотности, то тут надобно сказать спасибо отцу Василию, – проговорил вдруг лесничий, будто услышав мои мысли. – Он меня и писать научил, и читать. До сих пор бывает, возьму иную книжку да пробегу глазами страницу или две. Понимать, считай, ничего не могу, уж больно мудрено, а все же приятность в этом имеется. Читаешь и чувствуешь, что умный человек сочинил, не тебе чета. Такие, случается, обороты ввернет, что аж дух захватывает. Вот их-то я и ищу. Запоминаю.

– А о каких грехах говорил отец Василий в своей проповеди? – поинтересовался вдруг Мериме. – За что, по его разумению, Господь покарал этих женщин?

– Не припомню, чтобы он говорил про это, господин доктор. Речь больше шла о том, что Бог подал нам знак не забывать Его заповедей. Впрочем, кажется, отец Василий сказал, будто графиня поплатилась за свою гордыню. А она совсем не была гордой, господин доктор, поверьте мне. Скорее даже напротив.

– В каком смысле? – спросил я.

– Ну… – Бродков замялся. – Понимаете, заговаривала она со мной, с простым мужиком. И не сказать, чтобы снисходительно. Почти как с равным. Человека во мне будто признавала. У дворян обычно такого в заводе нет, верно?

– Ты прав, любезный, – сказал Мериме. – Аристократы, конечно, редко ведут задушевные беседы с теми, кто стоит много ниже их. – А ты не знаешь, еще с кем-нибудь графиня заговаривала?

– Нет, доктор, не знаю.

Пару минут мы ехали молча. Бродков глядел в сторону, лицо его ничего не выражало. Мериме прикрыл глаза, но не дремал. Это было заметно по мимике. Иногда на лбу его залегали складки, губы время от времени вытягивались в трубочку.

Я обдумывал то, что услышал от лесника. Постепенно у меня появились новые вопросы, и я решил немедленно задать их, пользуясь тем, что путешествовали мы вместе.

– А остальных убитых женщин ты знал? – спросил я, глядя на Бродкова.

Он перевел на меня взгляд. Кажется, я отвлек его от каких-то мыслей.

– Марию знал, да, – проговорил лесничий, чуть помедлив. – А гордячку нет. Они с мужем лишь в этом году приехали в Кленовую рощу, и мы их видели разве по воскресеньям, в церкви.

– Гордячку?

– Ага. Так мы в деревне ее прозвали. Да и барина тоже.

– Отчего?

– Так они не водились ни с кем. Гостей не принимали и сами ни к кому не езживали. Поначалу-то соседи норовили с ними подружиться, да только, бывало, приедет иной помещик в Вершки знакомиться, а барину тамошнему слуга уже с заднего крыльца лошадь подает. И поминай как звали. А супруга его не выйдет даже – скажется больной, или горничная доложит, что барыня спит, и будить не велено. Так и перестали к ним ездить.

– Неужели эти помещики только в церковь и ходили? – с удивлением спросил Мериме. – Как-то странно.

– Вот вам крест, доктор, – подтвердил лесничий. – Иногда только к ним приезжал кто-то в карете – должно быть, из Петербурга. А вот что за человек, да и один ли, никому не известно.

– Так уж и никому? – спросил я. – А слуги?

– Нет, они тоже ничего не знают. Их всегда на это время отпускали. Матушка Прасковья расспрашивала тамошнюю кухарку, которая приходится ей золовкой, но ничего не добилась.

– Правда? – Я был заинтригован.

Что за таинственный посетитель, о котором не положено знать слугам? Почему хозяева сами были готовы обслуживать гостя или даже нескольких?

– А ты сам со слугами говорил? – осведомился я.

Бродков покачал головой и сказал:

– Нет. Но слышал кое-что краем уха.

– Где?

– В бакалейной лавке. Вера болтала с хозяйкой, Аннушкой.

– Вера?

– Да. Так мы зовем служанку убитой барыни.

Ясно, речь шла о Вирджини Лювье, француженке.

– Это ведь она нашла свою хозяйку мертвой, – продолжал лесник. – Должно быть, жутко перепугалась, – Бродков неожиданно усмехнулся. – Зато как набросились на нее наши кумушки! Вера, небось, уже устала рассказывать, как оно все было. Хотя ей это, кажется, даже в радость. Я не осуждаю. Должно быть у девушки хоть какое-то утешение. – Никифор снял широкополую шляпу, достал из кармана большой цветастый платок и вытер лицо и шею. – Уф, ну и жара! – пожаловался он. – Деревья стоят сухие, трава пожухла, речка обмелела. Берега все в трещинах. Как неурожай вышел, так совсем житья не стало народу. Раньше аренду платили за землю немалую, а все же как-то перебивались. Пояса потуже затягивали, но жили. А нынче мрет народ с голода.

– А как ты познакомился с Марией Журавкиной? – спросил я.

– Так ведь она была горничной у мадам де Тойль, а я у нее работаю садовником.

– Как? – вмешался Мериме. – Мы думали, ты лесничий.

– Так-то оно так, – согласился Бродков. – Только денег эта должность приносит мало. Мадам был нужен садовник. Она спросила, не соглашусь ли я приходить иногда к ней и следить за садом. Вот я и согласился.

– И давно это было? – спросил я.

– Да уж, считай, почти пять лет прошло.

– А Мария долго служила у мадам де Тойль?

– Полтора года. Бедняжка! Приехала в Кленовую рощу и нашла там свою смерть. – Лесник сокрушенно покачал головой.

– Прежде она здесь не жила? – спросил Мериме, достал из кармана трубку и начал набивать табаком. – Ты увидел ее в этом году впервые?

– Нет, почему же? Я знал ее еще совсем маленькой, лет четырех. Ее семья жила в Кленовой роще. Потом отец упал с лошади и сломал шею, а мать умерла от чахотки, и девочку взяла на воспитание тетка. Кажется, она держала галантерейную лавку. Не думаю, что зарабатывала много, но денежки у нее наверняка водились. После похорон родителей она увезла Марию в Петербург. Какое у девчонки было детство, не знаю, но вряд ли ее сильно баловали.

– А что заставило Марию вернуться спустя столько лет? – спросил я.

– Она говорила, что тетка умерла, не оставила ей в наследство ни гроша. Все отписала церкви. Поэтому Маше пришлось искать работу, и она решила попытать счастья в родных местах.

– Жаль, что она его не нашла, – заметил Мериме.

– Не говорите, доктор. – Лесник сокрушенно покачал головой. – Такая славная была девушка! У кого могла подняться на нее рука, ума не приложу.

– Она никогда не вела себя странно? – спросил Мериме.

Он уже успел раскурить трубку, теперь сидел и важно ею попыхивал.

– Вы о чем это?

– Ну, может, выходила по ночам или встречалась с кем-нибудь тайно?

– Нет! – резко ответил лесничий. – В Кленовой роще такое, слава Богу, не заведено. А Мария, уверяю вас, была девушкой порядочной!

Доктор притворно смутился.

– Ну, что вы. Я совсем не то имел в виду.

– Тем лучше! – отрезал лесничий и отвернулся.

Вид у него был мрачный и возмущенный.

Я взглянул на Мериме, и он виновато пожал плечами. Впрочем, едва ли доктор испытывал раскаяние.

До конца поездки я несколько раз пытался заговорить с Бродковым, но лесник отделывался отрывочными фразами. Он явно больше не желал, чтобы мы его расспрашивали. Тогда я откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза и решил подремать. Однако сон не шел. Вместо этого в голову лезли разные мысли, подозрения и догадки.

Что это за странная семья, которая сидит, запершись у себя дома? Кто приезжает к ним в карете и не показывается посторонним? Почему все убитые женщины прибыли в Кленовую рощу именно этой весной? В этом же году, кстати, сменился священник. Вдруг первой жертвой преступника была не Мария Журавкина, а отец Исайя? И самое главное вот в чем: связаны все эти события между собой или же это только совпадение?

Постепенно мои мысли переключились на недавнее происшествие на почтовой станции. Я даже не заметил, как увидел перед собой перепуганное лицо кучера, который теперь восседал на козлах и довольно бодро покрикивал на лошадей. Мне казалось невероятным, что буквально часа полтора назад он не желал вставать с постели и умолял дать ему успокоительное. Этот здоровый детина тогда, в комнатушке конюхов, казался таким жалким, что теперь мне с трудом верилось, что это один и тот же человек.

Мара. Кажется, именно это слово употребил кучер, говоря о ночном визитере, привидевшемся ему. Мои познания в фольклоре были не сильны, и я решил обратиться за разъяснениями к Мериме.

– Доктор, кто такие мары? – спросил я шепотом, чтобы кучер не услышал.

Бродков взглянул на нас с удивлением, но желания вступить в разговор не проявил. Он, напротив, надвинул шляпу на лоб и сложил руки на груди.

– Выдуманные существа, – ответил Мериме. – Являются людям по ночам, усаживаются на грудь и вызывают дурные сны. В Европе их зовут суккубами или инкубами – в зависимости от пола. Если такое существо повадится к кому-нибудь, то его жертва может умереть от истощения. Но вообще это, конечно, суеверия, объясняющие эротические сновидения и утреннее похмелье.

– Думаете, наш кучер действительно видел такую тварь? – с усмешкой осведомился я.

– Я врач, поэтому предпочитаю объяснять все с точки зрения материализма, – отозвался Мериме. – По-моему, обращаться к мистицизму стоит только в том случае, если ни одна научная гипотеза не подошла.

– То есть в принципе вы не отрицаете возможность существования суккубов? – спросил я в шутку.

Мериме пожал плечами.

– В данном вопросе трудно занять однозначно отрицательную позицию, – ответил он. – Известно множество случаев, когда люди вскрывали могилу, будучи уверены в том, что обнаружат там вампира, который приходит к ним по ночам.

– Ну и как, успешно?

– Они верили, что да. – Мериме, несмотря на абсурдность темы, говорил вполне серьезно.

– Что вы имеете в виду?

– Иногда трупы лежали на боку, причем выглядели довольно свежими, а под ногтями и на губах у них имелась кровь. Когда же им пробивали грудь колом, мертвецы издавали какой-либо звук.

Я невольно поежился и спросил:

– И это все реальные случаи?

Мериме кивнул и сказал:

– Многие из них засвидетельствованы официальными лицами, присутствовавшими на эксгумации.

– А зачем пробивать грудь?

– Чтобы пригвоздить мертвеца к земле и помешать ему выбраться из могилы, разумеется.

– Вы связываете суккубов с вампирами?

– Полагаю, это явления одного порядка.

– И как вы объясняете то, о чем рассказали, с точки зрения материализма?

Мериме пожал плечами и проговорил:

– Точно не могу сказать, но объяснения есть. Иногда тела долго сохраняют свежий вид – многое зависит от грунта и окружающей температуры. А химические реакции могут привести к образованию в трупе красной жидкости.

– Мне кажется, наш кучер стал жертвой опьянения, – сказал я. – Мужики часто ловят под лавками чертей, когда напьются.

Доктор понимающе кивнул.

– Белая горячка.

– Она самая.

– Знаете, я бы предпочел, чтобы всему сверхъестественному находилось простое и логичное объяснение.

– Почему?

– Мы, врачи, привыкли иметь дело с вещами материальными, объяснимыми. Но если нечто сверхъестественное действительно существует, то это переворачивает все с ног на голову, отменяет постулаты, на которых зиждется современный рациональный мир.

Мы помолчали. Вдруг мне в голову пришла одна мысль.

– Доктор, – обратился я к Мериме, – а если бы оказалось, что ведьмы, суккубы и прочие инфернальные твари существуют, то что вы предпочли бы: пересмотреть точку зрения на мир или уничтожить всю эту нечисть, чтобы отстоять привычный порядок вещей?

Мериме с изрядным удивлением посмотрел на меня и нахмурился.

– Ну и вопросы вы задаете, господин Инсаров! – воскликнул он, доставая платок, чтобы в очередной раз протереть очки. – Право, не знаю. Над этим нужно поразмыслить, причем хорошенько. Дайте время.

– Пожалуйста. А пока вы думаете, я постараюсь подремать. На этой жаре меня что-то совсем развезло.

Я прикрыл глаза. Повозка покачивалась довольно ритмично, колеса однообразно поскрипывали – это убаюкивало. Дорога была на удивление ровной. Я даже не заметил, как заснул.

Мне приснились Вышинские. Князь мерзко ухмылялся, скаля мелкие зубы. Виолетта смотрела на меня не мигая – так, словно впала в сомнамбулический ступор. Ее мать я почему-то не видел, но нисколько об этом не жалел.

Князь подался вперед и ухватился руками за раму. Кажется, он намеревался выбраться из нее. Его тело отделилось от холста с тихим шлепком, на лице отразилось удовлетворение. Виолетта, не сводя с меня глаз, последовала за отцом.

Я хотел было попятиться назад, но почти сразу уперся спиной в стену. Вышинский тем временем перекинул правую ногу через раму и нащупывал пол носком сапога. На лице дочери появилась едва заметная усмешка. Полные губы приоткрылись, и я разглядел два белых длинных клыка.

Мериме растолкал меня как раз в тот момент, когда крошка Виолетта протянула ко мне тонкие, почему-то очень костлявые руки с кривыми ногтями.

Я открыл глаза и с облегчением понял, что мы въезжаем в Кленовую рощу.

– Спасибо, что подвезли. Дальше я пойду сам, – сказал лесничий, закидывая свой мешок на плечо.

Мериме велел кучеру остановиться, и Бродков ловко спрыгнул на землю.

– Всего хорошего, господа, – проговорил лесник, приложив пальцы к полям шляпы. – Храни вас Господь.

– Поезжай в гостиницу, – приказал я кучеру, когда Бродков отошел.

– А где это, ваше благородие? – спросил тот угрюмо. – Я здесь впервые.

– Как иногда трудно отвыкнуть от Петербурга, не правда ли, Петр Дмитриевич?! – осведомился Мериме. – Все кажется, что достаточно назвать адрес, и извозчик доставит тебя, куда требуется.

Я огляделся и подозвал какого-то тощего мальчишку, околачивавшегося неподалеку. Он грыз маленькое зеленое яблоко, должно быть, ужасно кислое.

– Скажи-ка, малый, где здесь лучшая гостиница? – спросил я, когда он подошел к нам.

– Лучшая? – переспросил мальчишка с удивлением. – Не знаю, барин. У нас всего одна гостиница.

– Которая?

– «Дионис».

Надо же, какие изыски в такой дали от Петербурга.

– И где же она находится?

– А вон там, – мальчишка показал пальцем, – за углом.

– Спасибо, приятель, – я бросил ему гривенник. – Держи!

Паренек ловко поймал монетку на лету и улыбнулся, продемонстрировав отсутствие верхних передних зубов.

– Спасибо, барин!

Интересно, как он умудрялся откусывать от яблока?

* * *

Собственно, Кленовая роща была не совсем деревней. Для таковой она выглядела слишком благоустроенной. Я бы даже сказал, что в скором времени это поселение сможет претендовать на звание уездного города, правда, совсем крошечного. Думаю, Кленовая роща и теперь могла быть к нему приравнена, не находись она так близко от столицы.

Дома, окруженные заборами, сады, нынче, правда, совсем чахлые, улицы и канавы, указатели и подобия площадей, а также пара аллей, высаженных по всем правилам регулярной парковой архитектуры. Все это наводило меня на мысль о том, что Кленовой рощей управлял человек толковый и к обязанностям своим неравнодушный.

Впрочем, далеко не все постройки выглядели одинаково. Хватало как аккуратных домов, в том числе и довольно больших, так и старых, маленьких, покосившихся лачуг с поредевшим плетнем и снятыми воротами.

На улице попадались люди – все больше старухи, дети и женщины неопределенного возраста. Меж ними встретились нам и несколько мужичков, худых, с нечесаными волосами и клочковатыми бородами. Они щурились, глядели на нас, пока мы проезжали мимо.

Судя по всему, Кленовая роща переживала тот же экономический упадок, что и прочие деревни, расположенные на огромной территории от Балтики до Урала. Нищета, голод, разорение и, как следствие, высокая смертность уже вызвали брожение среди простых людей. Особенно напряженная обстановка сложилась в Курской, Воронежской, Орловской, Рязанской и Саратовской губерниях. Из-за земельных переделов множество крестьян теряли там свои участки. Доходило до того, что отчаявшиеся мужики и бабы ложились под сохи новых хозяев наделов, не давали им пахать, и поля оставались невозделанными. Жара, это страшное проклятие Господне, довершала дело.

Близ столицы бунтарские настроения были не особенно заметны, сказывалось расположение здесь воинских частей, прежде всего гвардейских. Однако речи странников и юродивых, появлявшихся то тут, то там и предсказывавших скорый конец света, падали на благодатную почву, находили самый живой отклик среди бедняков.

Я думал об этом, проезжая по улицам Кленовой рощи и наблюдая картины запустения, особенно очевидные на фоне следов деятельности местной власти по благоустройству деревни.

* * *

«Дионис» оказался двухэтажным зданием, выкрашенным в зеленый цвет. Сделано это было давно, судя по тому, что краска сохранилась лишь местами и повсюду виднелись голые серые доски. Двускатная крыша имела коньки, вырезанные в форме лошадиных голов. На них сидели вороны. Черепица изрядно прохудилась и потрескалась, на земле валялись коричневые обломки. Должно быть, их сбрасывали птицы, шастающие по крыше. По обеим сторонам крыльца возвышались гладко обструганные столбы, поддерживавшие небольшой покатый карниз, украшенный резным бордюром.

Несколько собак различных расцветок мирно лежали под окнами, прикрыв глаза и вяло отгоняя хвостами мух и слепней. Они прятались от солнца в тени, отбрасываемой зданием, и по старой привычке поджидали, не выбросит ли кто-нибудь объедки.

Внутри «Диониса» было не намного прохладнее, чем снаружи, но по крайней мере солнце не слепило глаза.

– Дайте нам два номера, – сказал Мериме, подходя к стойке, за которой примостился маленький круглый человечек в больших очках, закрывавших почти половину его лица.

Одет он был в черный сюртук и малиновую жилетку, заметно лоснившуюся на животе – должно быть, от частого прикладывания к конторке. На толстом коротком указательном пальце поблескивал скромный золотой перстень.

– Господа из полиции? – осведомился управляющий, а может, и хозяин гостиницы, глянув на Мериме поверх очков.

– Почему вы спрашиваете? – поинтересовался я.

На сыщика доктор нисколько не походил.

Человечек расплылся в довольной улыбке.

– Стало быть, так оно и есть, – заключил он, снял с гвоздя два ключа и пояснил: – Вам заказали номера еще вчера.

– Кто? – спросил я, забирая у него ключи.

– Господин Армилов, наш полицмейстер. Его уведомили о вашем приезде телеграммой из Петербурга. Номера оплачивает полицейское управление. Если вам не понравятся эти, можете выбрать другие. Народу сейчас мало, гостиница пустует.

– Неужели никто не заинтересовался убийствами? – спросил я. – Мне казалось, что Кленовая роща должна кишеть пронырливыми репортерами, слетевшимися на свежее мясо.

– К нам действительно приезжали несколько журналистов, разнюхивали что-то для своих газет. Они ведь любят писать про кровь и смерть, – проговорил маленький человечек и поправил очки, съехавшие на нос. – Я не пустил их на порог, хотя доходов у меня сейчас почти нет.

– Отчего же вы обошлись с ними столь сурово?

– Не желаю, чтобы они писали гнусности о Кленовой роще. Да и потом, репортеры, останавливающиеся на день-другой, – народ не самый надежный. Эти щелкоперы могут съехать, не уплатив по счету.

Кажется, у маленького управляющего «Диониса» давно сложилось свое представление о журналистской братии. Интересно, на основе личного опыта или слухов? Я склонялся ко второму варианту.

– Вы хозяин?

– Собственной персоной, – на губах человечка мелькнуло подобие улыбки. – Доход небольшой, так что лишнего человека не наймешь.

– А сейчас кто-нибудь живет в гостинице? – спросил Мериме.

Маленький человечек кивнул и ответил:

– Вчера приехал один господин, занял номер на первом этаже.

– Кто такой?

Человечек раскрыл толстую книгу, провел пальцем по странице и сообщил:

– Николай Евгеньевич Козловский, частный коммерсант. Так он записался.

Мы с Мериме переглянулись. Что коммерсанту делать в Кленовой роще, если даже в Петербурге вот уже сколько времени почти никто ничего не покупает?

– Вы проверили его документы? – спросил я.

Маленький человечек фыркнул и заявил:

– Разумеется, нет! Я ведь не прошу ваши паспорта.

Я кивнул и сказал:

– Это я так, на всякий случай.

– Понимаю, – отозвался человечек. – Но в гостиницах принято доверять постояльцам. Если у них кредитоспособный вид, конечно.

– Хорошо, – произнес я, отдавая доктору один ключ. – На каком этаже наши номера?

– На втором.

– Позаботьтесь, чтобы багаж был туда доставлен как можно скорее.

– Да, ваше благородие, не беспокойтесь, – человечек поклонился и почему-то стал похож на пингвина, виденного мною в зоологическом саду господина Роста, расположенном в Александровском парке.

– Как, кстати, вас зовут? – спросил я.

– Леонтий, – хозяин гостиницы расплылся в улыбке. – К вашим услугам.

– Будьте добры, господин Леонтий, если явится полицмейстер, попросите его подняться ко мне в номер. – Я взглянул на бирку, прикрепленную к своему ключу: – Двенадцатый.

– Слушаюсь, ваше благородие.

Я взглянул на брелок доктора и нахмурился. На бирке стояла цифра четырнадцать.

– Нам нужны соседние номера, – сказал я.

Хозяин гостиницы удивленно кивнул и сказал:

– Конечно, господин следователь. Вы их и получили.

Мериме посмотрел на мой брелок и рассмеялся.

– Все в порядке, Петр Дмитриевич, не волнуйтесь. Наши комнаты рядом. Пропускать тринадцатый номер – обычная практика в гостиницах. Кто же захочет жить в нем? – добавил он, сделав страшные глаза.

– Суеверия, знаете ли, – развел руками хозяин «Диониса». – Зачем мне нужна комната, которую никто не снимет? Это невыгодно – одни убытки.

– Признаться, я удивлен порядку, заведенному в Кленовой роще, – проговорил я.

Брови коротышки приподнялись. Он меня явно не понял.

– Номера на дверях, – пояснил я. – Даже по пути сюда, когда мы останавливались на почтовой станции, там имелись таблички с цифрами.

– Да, понимаю! – Леонтий расплылся в улыбке. – Это все господин Армилов. Он велел. Очень уж любит порядок.

– Вот как?

– Да, ваше благородие. Как побывал в Париже, так сразу, едва возвратясь, взялся за дело. Много полезных нововведений сделал. Прогрессист. Громоотводы вот приказал поставить. Теперь грозы можно не бояться. Вы запишетесь в регистрационную книгу?

– Разумеется. – Я взял перо, протянутое мне владельцем заведения, обмакнул в чернильницу и вывел в указанной графе свое полное имя и род занятий.

То же самое после меня проделал доктор.

– Надеюсь, вам у нас понравится, – сказал Леонтий, когда мы направились к лестнице.

Я тоже на это надеялся.