Читать книгу Проблема шести - Виктор Громов - Страница 8

Через несколько лет после той памятной встречи Чжана с журналистами Фэй сидел на веранде своего дома в дорогом районе неподалеку от Чжанцянцзе и смотрел на горы.

Его дом, отличный во всех отношениях, не вычурный, но очень достойный, как раз под стать одному из самых уважаемых инженеров-бурильщиков Китая, тоже находился на склоне небольшой горы, но вид перед ним открывался совсем уж невероятный.

Да и какой дом? Это было небольшое поместье, с несколькими постройками и хозяйственными системами, которые были настолько ловко спрятаны и интегрированы в окружающий ландшафт, что никто и не заподозрил бы их наличие. Эстетическая красота являлась основой для всех жителей района, и дома были так ловко расположены, что люди практически не видели друг друга.

Фэй достиг того возраста, когда следовало подводить некоторые итоги жизни. Раньше люди называли этот этап осенью, термин ему не очень нравился, но если уж и осень, то такая, золотая, теплая и мечтательная. Этот именно тот возраст, когда активность аккуратно уходит, а высвободившееся время не спеша заполняют воспоминания и некоторые сомнения о правильности тех или иных поступков. Очень опасное состояние, потому что если будешь вспоминать и сожалеть обо всем, корить о тех шагах, которые не сделал, не смог переступить через гордыню или не подал руку оказавшемуся в беде человеку, то можно легко соскользнуть в пропасть, в бездну отчаяния и тьмы. Там ты никогда не достигнешь дна, но все время тебя будут терзать демоны, нашептывая, что твой неправильный поступок затронул не конкретного человека, а лавиной прошелся и по его близким, и потомкам, и во всех их бедах виноват ты и только ты.

К счастью, инженерная карьера и крайне материалистическое мышление Фэя не давали разгуляться печали, хотя он и ловил себя на мысли о том, что стал активнее совершать религиозные ритуалы, над которыми раньше немного высокомерно посмеивался, и мысленно обращался к памяти предков, они были еще далеко, но неумолимо приближались, чтобы забрать с собой.

Фэй встал с кресла, сделал несколько шагов и остановился напротив столика. Заходящее солнце игриво перебирало его давно поседевшие волосы, создавая образ не старого человека, а златоглавого героя из Илиады, который отошел от дел, и силы его никак не могли найти применения. Так, по сути, и было.

Он долго смотрел на напитки и закуски, которые так услужливо ему создали машины и поддерживали в необходимом состоянии и температуре. Долго колебался, но потом все-таки взял крохотную чашечку кофе.

Он, настоящий китаец своего времени, вырос только на чае, только черный чай и ничего более, только горячая вода и чай, но позднее, уже зрелым человеком, когда ступил на путь покорителя космоса (его жена всегда немного посмеивалась над этим официальным термином, должностью), то при подготовке был вынужден общаться с огромным количеством иностранцев в рамках международных программ.

Там были совершенно разные люди, традиции, привычки. Азиаты старались друг друга не замечать, держа где-то в голове древние распри и взаимные претензии, и чаще хотели быть среди европейцев. Те же вели себя примерно так же, имея длительную историю не всегда веселых отношений, они с трудом находили между собой общий язык, и только среди азиатов, которые были далеки от этих вопросов, могли немного расслабиться. И там Фэй с удивлением узнал, что другие народы пьют в огромных количествах не кофе, конечно, потому, что он стоил очень дорого, да и считался каким-то древним напитком, как тот пивной напиток с кусочками хлеба, который являлся основным питанием в Древнем Египте и Месопотамии, а кофейный напиток, с похожим вкусом, усиленным, конечно, и улучшенными характеристиками. Азиаты же безраздельно скупали все чайные напитки, которые были улучшены для наиболее полного удовольствия вкусовых рецепторов носителей определенных генов. Именно там и тогда он распробовал все направления кофейной вселенной.

Фэй сделал глоток и зажмурился от удовольствия. С детства обладая развитой фантазией, он и сейчас представлял себя в какую-то древнюю эпоху, под парусом или уже на корабле с паровой машиной, который двигается навстречу приключениям и неведомым землям.

Дети его давно разъехались по разным городам и странам. Он, бывало, звонил им, но чувствовал их неловкость от того, что у них своя жизнь, а он своим общением и любовью пытается будто забрать их обратно в детство, где они маленькие и бегают по улице с веселым смехом.

Внуки тоже уже выросли и учились в университетах и школах, в лучших образовательных учреждениях, которые его большая семья смогла себе позволить на заработанные им в космических вахтах деньги. С ними он общался чаще. Не так часто, как хотел, но они еще не так далеко ушли от нежного возраста, когда дедушка был добрым императором, который мог сделать неожиданный подарок или дать какую-то сладость.

Вот так и жил он со своей женой, женщиной, которая дала ему все и немного еще, в поместье и был вполне довольны текущим положением. Фэй числился членом директоров нескольких корпораций, иногда его приглашали читать лекции о космосе или новых дерзаниях. Он всегда ответственно готовился к таким мероприятиям, читал последние новости или достижения, теории и попытки решить затруднения, но всегда очень четко видел грань, за которой его современность и старание быть в потоке могут показаться смешным подражанием молодежи. Он все уже доказал, все уже сделал, что хотел, ну хорошо, пусть не все, но только один из тысяч мужчин на Земле мог превзойти его.

Его же жена продолжала работу, хотя, естественно, и не в таком активном темпе, как раньше. Она курировала несколько интересных и перспективных проектов в области астробиологии и физиологии. Ее управление командами было по большей части дистанционным, да и команды редко собирались физически в одной лаборатории, благо роботы и технологии позволяли делать огромную часть работы. Но несколько дней назад она все-таки отправилась в Чунцин, где все базировалось, для того чтобы провести очное совещание и наметить дальнейшие шаги для развития.

Первые пару дней Фэй наслаждался вынужденным одиночеством, мог ходить и делать все, что не позволял себе в присутствии любимой, но затем это все быстро ему наскучило, и он начал тосковать. Без сомнения, иногда любимым следует брать небольшой отпуск, чтобы побыть наедине со своими мыслями и позволить восстановить свое ментальное тело, но не слишком долго, ибо кто действительно любит и привязан друг к другу, тем каждый день разлуки мучителен.

Решившись, Фэй все-таки по коммуникатору вызвал свою супругу.

Даже в свои годы его жена выглядела отлично, и, только увидев ее, он понял наконец, насколько соскучился.

– Привет, девушка! У тебя парня нет? Может, погуляем?

Он расхохоталась своим голосом-колокольчиком:

– Парня нет, но муж точно тебе ноги сломает, поэтому аревуар!

Они оба рассмеялись.

– Ты там как? Долго еще? Я не мешаю, кстати?

– Нет, не мешаешь. Как раз наоборот, здесь одно совещание отменилось, а другое мероприятие будет только завтра. Я уже хотела отправиться домой, но решила, что пока туда, пока обратно, вот и время пройдет, я не отдохну и буду завтра красными глазами смотреть на тех, кто делает доклад. Они перепугаются и что-нибудь точно перепутают.

– Что-то интересное есть по работе?

– Для тебя? Ну могу сказать, что на Марсе ничего интересного моя группа не нашла, ни новых минералов, ни особого залегания пластов, ни строения…Ну всей твоей геофизической ерунды.

– Так уж и ерунды! – делано возмутился он. – Это какой прогресс дает, не то что твои лабораторные мышки, хомяки, морские свинки и прочий зоопарк с Марса.

– Мой зоопарк помогает открывать лекарства и лечить людей от такого, от чего бы мы на Земле никогда не смогли вылечиться. И вообще, забери свои слова обратно, ты ходишь по очень тонкому льду!

Они снова оба рассмеялись.

– Расскажи что-нибудь, над чем сейчас работаешь. Я так соскучился по твоему голосу и умным речам.

– Рассказать что-нибудь. Ну вот вывели новый ген, который может стимулировать рост определенных зон мозга. Да, об этом еще слишком рано говорить, но, кажется, мы сможем относительно легко когда-нибудь создавать гуманитариев. Представь, великие композиторы, или поэты, или…

– Сумасшедшие. Мне кажется, лет двести назад человечество уже горело чем-то подобным, что будут создаваться генетически идеальные люди. Например, для физических работ на высокогорьях, или, чуть позже, когда пошло активное освоение океанов, тех, что гораздо менее расположен к кессонной болезни или сможет задерживать дыхание до получаса, примерно тем же механизмом, как киты.

– Не надо сравнивать. Тогда человечество не особо понимало, что делает. Они пытались, если образно, бить двумя электронными приборами друг о друга с надеждой, что выйдет что-то интересное, не понимая даже тысячной доли функций генома.

– А сейчас мы понимаем?

– И сейчас не понимаем. Полностью не понимаем и вряд ли когда-то поймем. Но сейчас – спасибо и нейронным квантовым сетям, и искусственному интеллекту, и вообще статистике и опыту – мы знаем неизмеримо больше, чем тогда. И мы действительно идем не в потемках, а имея хороший фонарь. И, что самое главное, мы знаем, куда идти и что искать.

– Возможно. Но почему бы не использовать Луну? Зачем лететь так далеко? Это же недешевое удовольствие. Да, у нас есть челноки, которые курсируют между двумя планетами с минимальными затратами. Сел, доехал до конечной остановки, совершил посадку на Марс, и так же обратно. Но все равно это очень дорого, очень.

– Потому что твоя любимая Луна, где мы и познакомились, слишком легкая. От того и твое отношение было слегка… несерьезным. А на Марсе есть тяготение, пусть чуть больше трети от земного, но получше. И есть магнитные поля, и вода, и серьезная планетная морфология или как это у вас называется. Марс гораздо больше приличное место для жизни, чем Луна. Если и жить где, то там. А не на мертвом теле Луны, хотя ты и знаешь, как я ее люблю.

Они помолчали.

– Еще что-то есть? Я слышал, на планетах-гигантах какие-то эксперименты шли.

– Что? Ну это не на планетах, там делать особо нечего, только исследование аминокислот в атмосферах. Мы ведь теперь достаточно хорошо можем наблюдать за довольно мелкими химическими процессами. Астероиды еще. Там несколько баз, но людей практически не бывает. Далеко слишком и дорого, там роботы в основном, хотя грызуны для исследований там тоже бывают, но здесь не так интересно. Космос и есть космос, ничего захватывающего. А вот на лунах планет-гигантов – это да… Если бы чуть больше света было, то вполне можно и жить там. Биологических объектов, кажется,нет, все-таки боятся занести загрязнение.

– И потом они тайно разовьются в параллельную эволюцию и объявят войну нашим отдаленным потомкам! – шутливо заметил он.

– Может, и так, – мягко улыбнулась она, – а может, и не так. В любом случае наши внуки, я просто уверена в этом, будут активно развивать эти гигантские луны. В общем-то все, – она пожала плечами. – Синтезируем белки, исследуем вирусы при разных условиях. В общем, делаем все то, чего мы не могли бы в силу объективных причин делать у нас на планете. А у тебя что? Что-то интересное есть? Ты же на следующей неделе едешь с очередным докладом в столицу?

– Да что там, обычная конференция. – Он скромно отмахнулся, хотя она знала, что для ее мужа это очень важно, что его не забывают и позволяют читать даже не совсем по его теме. – Ничего особенного, буду рассказывать, как с точки зрения всей практики нам обращаться с суперплутонием.

– И как же? – Она снова улыбнулась и уселась поудобнее в кресле.

– Тебе действительно что-то интересно, кроме твоих космических мышей с Марса? – Он удивился.

– Рассказывай, я приказываю! – Она с грозным видом сдвинула брови.

– Так точно, командир! Ну что, суперплутоний. Или плутоний двести двадцать шесть. Новый суперэлемент, который был обнаружен на Луне не так давно. Будто суперсвинца нам было мало. Тебе сам механизм добычи руды, обогащения и доставки концентрата на Землю интересен или что?

– Знаешь, – она посмотрела на часы, – у меня еще очень много времени, почему бы не посмотреть, как любимый мужчина умничает?

Они снова рассмеялись.

– Начни сначала. Может, и я смогу вставить пару умных слов в твою лекцию. А ты как раз потренируешься держать внимание людей.

– Хорошо. Историю суперсвинца мы не берем, она всем прекрасно известна, и открытие произошло при нашей жизни.

– Мало того, – вклинилась она, – мой муж непосредственно приложил к этому руку, а я была если не у самых истоков, то где-то очень близко. Да, о суперсвинце не надо, я и сама могу прочитать лекцию о нем кому-то.

– Да. Так вот суперплутоний был обнаружен не так давно, но уже довольно хорошо изучен хотя бы потому, что такие же проблемы, правда, абсолютно зеркальные, были сформированы ранее, при исследовании суперсвинца. Как мы знаем, есть только одно – по крайней мере, одно найденное – месторождение суперплутония. На Земле он, в смысле обычный плутоний, тоже присутствует в природе, но настолько в рассеянном состоянии, что нет смысла даже думать о его промышленной добыче. А на нашем спутнике не только есть в очень приличной концентрации, что даже обогащать не особо нужно, но и суперметалл. И как со свинцом, он находится в пласте, где в основном представлен радий. Другими словами, как в первом, так и во втором случае у нас радий является чем-то общим, чем-то материнским, если можно так сказать, для обоих суперметаллов. Как и в первом случае, мы имеем какую-то аномалию. Металл, который по всем нашим расчетам не может существовать, это противоречит всем законам физики. Вернее, тем законам, которые существовали до открытия суперсвинца. После этого, конечно, и до сих пор вся фундаментальная наука ходит ходуном, как старый небоскреб при сильном землетрясении, и не валится только потому, что все ученые мира так или иначе пытаются ее сохранить целой. В общем, плутоний двести двадцать шесть. Имеет девяносто четыре протона, как и обычный металл, и всего сто тридцать два нейтрона. Что непозволительно и даже возмутительно мало. Такой атом не должен был стабильным, он должен сразу же развалиться. Но, к нашему удивлению и удивлению всей науки физики за последние триста лет, он не только относительно стабилен, стабильнее многих других изотопов, но и имеет какие-то удивительные свойства. Хотя слово «удивительный» к двум суперметаллам не слишком вообще применимо. Они в самом деле супер, во всех смыслах.

– А что тебя лично так удивило в суперплутонии? Ты уже много лет знаешь и свойства, и все сотни теорий о суперсвинце, а тут его зеркальный брат?

– Для меня несколько важных вещей есть. Я о них постоянно думаю и не могу найти никак ответа. Может, их и нет, этих ответов, а может, просто мы пока до понимания этого не доросли. Во-первых, здесь мы имеем тоже Проблему шести. Но зеркальную. Проблема… Как сказать. Что был обычный радий, не самый распространенный металл, но все-таки, ничего сверхъестественного. Но, как и в случае с суперсвинцом, по всем нашим предыдущим расчетам, самый легкий изотоп, который вообще может существовать, – это плутоний двести двадцать восемь, и то он встречается крайне редко. Слишком нестабилен, более-менее серьезные изотопы имеют массовое число от двухсот тридцати восьми до двухсот сорока. И да, мы не знаем, почему такой легкий товарищ так стабилен. Иногда, крайне редко, практически исчезаемо редко несколько атомов этого суперплутония превращаются в обычный радий двести двадцать шесть. Мы так думаем, хотя, может, это и ошибки, и погрешности измерений. Все-таки наши приборы не настроены на такую физику, и, возможно, проверяя миллиарды миллиардов атомов, они пару раз и ошиблись. Надо проводить сквозные проверки, а ресурсов на это не так много, и все комплексы расписаны на годы вперед.

– Так что, – задумчиво сказала женщина, – ситуация как с суперсвинцом? Процессы такие же?

– И да, и нет. В целом очень похожи, но в другую сторону. Но далеко не тождественны. Процессы распада и прочее рассказывать тебе не буду. Во-первых, это очень сложно и тут вмешиваются другие процессы, чем с суперсвинцом. Во-вторых, мы и сами толком ничего не знаем и каждый месяц какие-то новые вероятности появляются.

– Я правильно понимаю, что корень проблемы в радии? Это ведь происходит с обоими суперами именно в залежах этого металла, и Проблема шести пляшет в обе стороны именно от него?

Мужчина тяжело вздохнул:

– Получается, так. Были разговоры и даже теории со сложными вычислениями, что дело в радии, еще до открытия суперплутония, но, имея только одно абсурдное исключение, сложно на нем базироваться. А теперь их два, и в своей основе они одинаковы. Значит, сейчас теоретики поднимают свои старые идеи или своих предшественников и пытаются обосновать. Да, скорее всего, мы имеем дело с каким-то неустановленным свойством радия.

– Значит, после стольких десятилетий концептуально мы вернулись к исходной точке? Что имеем дело с аномалией радия?

– Не знаю. Но научная среда в отчаянии, и у всех опускаются руки. Так много лет было потрачено на обоснование физики суперсвинца, работа, конечно, не выполнена, но видны хотя бы перспективные пути, а теперь, получается, все можно выбросить. Все было неправильно, и появился новый металл, который спокойно можно добыть на Луне, и самим своим существованием перечеркивает фундаментальную науку прошлых веков.

– Ну ничего страшного, это же новый вызов. – Она улыбнулась. – Вон, насколько я помню из университетского курса физики, в конце девятнадцатого века тоже все казалось довольно простым и понятным, и даже ученые не советовали студентам связывать свою жизнь с этой наукой, потому что все в целом открыли и описали. И только две небольшие проблемки не давали покоя, все с ними возились и никак не могли найти решения. И то это вопросы были скорее математическими, теория никак не билась с приближениями, никакой практики и близко не было. Это эфир и излучение абсолютно черного тела. И если правильно помню, из первой выросла теория относительности, а из второй – вся квантовая Вселенная. А в итоге одна теория поглотила после длительной борьбы вторую.

Мужчина улыбнулся широко:

– Я не говорил, что выбрал тебя за ум? Все верно. Но тут ситуация радикально иная. Мы, точнее теоретики, хотя и мы, практики, даже не знаем, куда копать, в какую сторону вести исследования. Если с суперсвинцом все в итоге хотелось свести к какой-то единичной аномалии, исключению, может, связанному как-то с кристаллической решеткой или особыми условиями Луны, то при появлении суперплутония все на аномалию свалить не получится. А если еще найдутся суперметаллы? Опять будут потрачены огромные усилия на новые теории – и будет обнаружен еще суперметалл? Снова человеческая жизнь и карьера многих физиков и математиков будет спущена в унитаз. К тому же в девятнадцатом веке те проблемы, о которых ты сказала, были чисто теоретическими. Никто в то время не сталкивался на практике ни с эфиром, ни со скоростью света в вакууме, ни с квантованием электромагнитного излучения, и можно было строить любые теории, а потом вносить поправочные коэффициенты в случае, если новые измерения, которые для тех лет были очень непросты, дадут отличающиеся результаты. А у нас вот есть живые свидетельства коренной ошибочности всей нашей науки, эти два суперметалла, и, сколько бы мы ни пытались поправить наши представления о мироздании, это не получается.

– Я правильно понимаю, что в двух местах мы имеем один и тот же эффект с разными знаками? В одном месторождении имеем локальное повышение сильного взаимодействия, а в другом – снижение?

– Получается, так.

– Я забыла, как называются частицы – переносчики сильного взаимодействия?

Он снова широко улыбнулся:

– Если бы ты сказала термин «частица» на конференции, все бы начали биться в истерике. Это не частица, не знаем что, но не частица точно. Очень похоже на фотон, на квант. Это называют глюон.

– Да, точно, глюон! Так что, поправь, если я не права, получается, в небольшой области на Луне мы имеем три разных знания одной из фундаментальных величин? Стандартное значение глюона, не знаю, заряд там, или энергия, или еще что-то. Чуть меньше. И чуть больше.

– Все не так просто, но в целом ты права. Там глюоны имеют свои разновидности, свои ароматы, но да, все так.

– Одно из самых основных свойств, величин, оказывается, совсем не основное, а легко принимает разные значения.

– Кстати, о приемке. И вообще донорах-рецепторах. Суперплутоний не хочет принимать еще хоть сколько-нибудь протонов, чтобы стать обычным плутонием. Облучали и под разными углами нейтронными пучками, протонными, и с разной энергией, и со спином игрались. Ничего не помогает. Ядра не захватывают.

– А эти самые глюоны как-то исследовали? Может, какая-то еще характеристика у них есть, которую мы пока не знаем? Какой-то не аромат, а… Не знаю… Резкость или угловой спин?

Мужчина пожал плечами и потянулся вверх, разминая затекшие руки:

– Тоже не знаем. Может, и так. Но глюоны – это такое… Мы до сих пор плохо представляем себе суть этого… Скажем, явления. Все дополнительные функции и характеристики просто подспорье нам для наших теорий. Может, когда-то получится зарегистрировать или произвести пучок свободных глюонов, но пока…

– Мне скоро пора будет идти. – Она отвела взгляд куда-то вверх и кому-то кивнула. – Давай постепенно будем заканчивать. Еще один вопрос, думаю, он незначительный, но все-таки…

– Давай, любимая, от тебя все мысли бывают только по делу, а дело сейчас такое, что даже самые абсурдные предположения могут, вполне вероятно, сбыться.

– Это же два разных района на Луне?

– Ты о чем?

– Ну места, где находят суперсвинец и суперплутоний? Их же в разных местах находят?

– Да. Суперплутоний пока нашли недалеко от кратера Менделеева, а суперсвинец с нашей, видимой стороны, примерно на середине лунных Апеннин.

– Ну это же ведь только то, что мы нашли, правильно? Может быть еще.

– Может быть вообще все что угодно. Может, не нашли еще. Может, на другой глубине. Может, среди других металлов. Может, на Земле что-то еще будет найдено. Как понимаешь, найти несколько десятков атомов, которые на крошечную долю процентов отличаются от мириадов атомов вокруг, непросто. Мы и эти два суперметалла нашли, по сути, случайно.

– А эти два места, эти два месторождения как-то связаны? Изучали это?

– Это дополнительная тема, очень большая, и ее разрабатывают сейчас с удвоенной силой. Раньше, когда был только суперсвинец, это направление исследовали вяло. Одна точка, сама понимаешь, не к чему даже привязаться, только строить гипотезы непроверяемые, а когда точек уже две, пусть даже они не связаны между собой, здесь уже совсем другая ситуация. Можно провести прямую между ними, пробурить скважины и измерить градиенты и возмущения полей, радиации, залегания минералов, температуры, проницаемость для космических частиц. Можно провести дугу по поверхности Луны. Многие искали по триангуляции новые точки аномалии. Искали золотые сечения и готовят сейчас искусственные лунотрясения, чтобы по распространению сейсмических волн отыскать хоть что-то.

– Дай угадаю. Ничего не нашли.

– Практически. Конечно, работа только началась, и впереди есть очень интересные эксперименты. Но пока или наша аппаратура слишком груба и не может обнаружить что-то странного, или там действительно ничего нет, и мы вообще не там ищем. И вообще не понимаем, что ищем.

– И не найдете, – легко заключила она. – Сколько десятилетий человечество ищет хоть что-то, что бы подтвердило или опровергло существующие гипотезы.

– Да, наверное, – тоскливо согласился мужчина. – С другой стороны, отсутствие фактов тоже факт.

– Это всегда было слабым аргументом. Отсутствие на Луне бенгальских тигров что означает? Ничего не означает, вернее, причин настолько много, что гораздо проще сказать, почему они живут на Земле, и от этого базиса выводить, почему их нет на других небесных телах. Так и человечество отталкивается от неверных посылов и перебирает последовательно все неправильные факты, как в стогу сена перебирать каждую травинку в надежде отыскать нужную.

– Так никаких других фактов нет, – невесело заметил мужчина. – Работаем с тем, что есть. Были бы хоть какие-то факты, уже было бы гораздо легче. Но их нет.

– Да, я все прекрасно понимаю, что нет материала, с чем работать, не от чего отталкиваться. И ситуация даже хуже, я тут подумала, чем искать травинку в стоге сена. И задача человечества гораздо сложнее. Потому что мы даже не знаем, что искать. Мы сначала придумываем – вот эта травинка должна быть такой, определенной длины, цвета, текстуры и свойств. Потом перебираем все травинки в стогу, ничего похожего не находим и придумываем новую картинку: нет, она должна быть другой длины, другого цвета, массы, и вообще это не травинка, а провод или игрушечная лошадка. Процесс поиска начинается заново. Потом проходит время, и кому-то приходит в голову новая гипотеза: это должен быть сиреневый мохнатый саксофон с ароматом хвойного леса после дождя, точно. Поиски начинаются снова – и все с таким же результатом.

– Все так. Все это внутренне понимают и все страшно боятся этого развития событий. Потому что если задача не имеет решения, то это и не задача, а так, казус, диковина, чудо – кому как больше нравится. Что мы будем пользоваться и не понимать, как это функционирует. Как поставить перед обезьяной автомат по выдаче бананов. Животные смогут довольно быстро разобраться, как его использовать для себя, но никогда не разберутся во внутренностях, что и как функционирует и кто создал весь механизм.

Она тоже улыбнулась:

– А может, это и не автомат по выдаче бананов, а часть установки по стандартизации и нормированию аномальных глюонов? А бананы – это так, побочная функция, о которой создатель даже не подозревал. Но вполне может быть, что все закончится гораздо быстрее и скучнее. Что человечество поиграет с новой игрушкой, она ему надоест и будет заброшена на свалку истории, как очень многое до того.

– Да… Я думаю, что мы, я имею в виду человечество, не сможем никуда продвинуться радикально, не говоря уже о том, чтобы разгадать Проблему шести в ближайшие несколько сотен лет. А может, и вообще никогда. Ладно, что тебе приготовить к возвращению? – неожиданно сменил он тему.

– Ты же знаешь мое любимое блюдо, – засмеялась своим колокольчиком Мила. – Мои сибирские пельмени с твоим китайским колоритом. Что может быть вкуснее!