Читать книгу Тим. Часть 3 - Виктор Гутеев - Страница 3

Гигантский город, раскинувшийся на добрую половину омываемого океанами континента, медленно погружается в вечерние сумерки. В то время, пока южная окраина мегаполиса покрывается бисером электрических огней, северная всё ещё купается в лучах садящейся звезды.

Столица Союза Миров Вельстова, одноимённый планете город с населением чуть больше одиннадцати миллиардов жителей, готовится к привычной вечерней суете. На смену производствам, центрам и целой армии работающих в дневные часы площадок приходят заведения вечернего досуга, позволяющие горожанам провести оставшиеся до сна часы.

Вечером на улицах Вельстова всегда многолюдно. Потоки лаеров, яркие витрины, нарядная одежда людей сливаются в красочный хоровод, каждый вечер оживающий на улицах города.

По низкой орбите Вельстова, разрезая яркой точкой потемневшее небо, скользит спутник связи. Блок управления, чутко следя за работой вменённых систем, фиксирует привычный даже для автоматики всплеск вечерней активности. Обрабатывая потоки сигналов, спутник делает свою привычную работу, и его не заботит, что внизу раскинулся единственный в своём роде мегаполис, смотрящийся с высоты как идеально ровный гигантских размеров круг. С какой целью во времена содружества город проектировался именно так, ответить было некому, но с того давнего времени в его облике мало что изменилось.

Раскинувшийся на тысячи километров диск мегаполиса при взгляде с большой высоты предстаёт в виде равных долей, отделённых друг от друга широкими ровными, как стрела, реками, текущими от окраин к его центру. Реки сходятся в крупное, идеально круглое озеро, в центре которого красуется опять же круглый остров. Из центра острова в небо тянется самое высокое в городе здание в виде восьмисотметровой царапающей небо башни. Остров соединен с остальной частью города четырьмя расположенными крест-накрест мостами.

Вдоль каждой делящей город реки от центра к окраинам тянутся широкие улицы, возведённые из полукилометровой высоты небоскрёбов. Таких царапающих небо башен, лучами расходящихся от озера, в Вельстове тысячи, но только с высоты можно заметить, насколько симметрично они расположены.

Высотные улицы в центре мегаполиса упираются в широкое, заметное даже с орбиты дорожное кольцо, обводящее озеро. Между делящими город на доли башнями тоже видна симметрия, хотя этажность застройки там мало где превышает стандартные сто тридцать уровней.

В дневные часы сверху хорошо различимы зелёные кляксы парков и насаждений, которых в каждой доле мегаполиса большое количество. За счёт различия цветов зелень города выделяется взглядом в отдельную симметричную картину

Любой, когда-либо посетивший Вельстов и оплативший высотную экскурсию, скажет, что дневной Вельстов великолепен, а ночной великолепен трижды. Меняющая интенсивность и цвет подсветка зданий, потоки лаеров, реками текущие как по кольцу вокруг города, так и по центральной развязке, освещение улиц и мерцание рядов высотных башен создают иллюзию беспрерывного движения по всей площади мегаполиса. В самом центре города неповторимой жемчужиной сияет возведённый на острове комплекс зданий, окруживший собой круглую, мерцающую в ночи стеклом и металлом главную башню города.

Пройдя над столицей, скользящий в вышине спутник, передав мегаполис идущему следом собрату, растаял за горизонтом

***

– Я очень рад вновь видеть вас под крышей нашего гостеприимного заведения.

Слова срываются с губ немолодого, лет шестидесяти с лишним, крепкого, невысокого мужчины. Его руки опущены, тяжёлые кулаки с отметинами от сотен зуботычин расслаблены, а пальцы нервно теребят ткань брюк.

На его лице застарелые шрамы. Квадратный подбородок, складка губ говорят о нём, как о жёстком и волевом человеке. Между тем на лбу владельца арены блестит испарина, а взгляд заискивающе шарит по лицу собеседника.

– Вижу, вы в отличной форме, – указывает он взглядом на ринг, – позвольте высказать глубочайшую признательность за то, что соблаговолили осчастливить меня визитом. Сложно выразить, насколько я рад…

– Рад? – бесцеремонно перебивает его собеседник.

– Искренне вас уверяю, что…

– Хорошо, – вновь перебивает тот, – в искренность я верю, – с покровительственными нотками добавляет он, – если искренне рад, то уверен, так же искренне не возьмёшь с меня плату. Я правильно сказал?

– Истина, – часто кивает тот, – сегодня все ваши развлечения исключительно за счёт арены. Если я буду вам нужен, только кивните. Я могу идти?

– А разве я тебя звал? – буравя его взглядом, спрашивает собеседник, – ты сам припёрся и вот уже минуту лижешь мне задницу, при этом отвлекаешь от дела.

– Я лишь хотел выразить…

– Уже выразил, – ещё раз перебивает тот с явной угрозой в голосе.

– Простите, – поклонился владелец и поспешил прочь.

Войцех Хотлер вытирает висящим на ограждении ринга полотенцем забрызганное кровью лицо, бросает заляпанную ткань под ноги и, звонко хлопнув в ладоши, поворачивается к рингу лицом.

В струящемся с высокого потолка электрическом свете первый советник верховного правителя Союза Миров Вельстова выглядит устрашающе. Рост под метр девяносто, широкие плечи, мускулистый обнажённый торс. Лёгкие холщёвые шорты чуть ниже колен, на ногах мягкая обувь, плотно облегающая ступни и крепкие икры. Он с ног до головы вымазан кровью.

Сегодня, впрочем, как и всегда, смотрителя ринга пугает не кровь, а лицо Хотлера, особенно глаза завсегдатая их заведения.

Лысый череп, аккуратно подрезанная чёрная бородка, широкие скулы и ровный прямой нос. Высокий лоб, глубокие глазницы, из тени которых на мир взирают до дрожи равнодушные чёрные глаза. Взгляд Хотлера каждый раз вызывает в смотрителе оторопь и заставляет смотреть куда угодно, но только не в эту пугающую бездну.

– Продолжим, – говорит Хотлер, поднимая с пола пару старинных, с длинными ручками и закруглёнными лезвиями топоров.

Осмотрев ринг, задержав взгляд на паре искромсанных окровавленных тел, он обращает взор на всё ещё живого, сидящего на коленях в центре ринга крепкого мужчину.

Из глубокой раны на его боку в такт ударам сердца выплёскиваются красные струи, порезы на теле тоже кровоточат. Пальцы рук отсечены и разбросаны по рингу. Молодой невольник уже не стонет, он на последней грани и с трудом понимает, что происходит. Голова парня свесилась на грудь, тело бьют конвульсии, и не совсем понятно, как он всё ещё умудряется держать спину.

Кровь, вывернутые раны живых и мёртвых, одуряющий аромат вводят Хотлера в привычное состояние. Он наслаждается моментом. Чёрные глаза отражают поглотившую рассудок злость. Его губы кривятся, руки крепко держат рукояти.

Мягко ступая по упругому покрытию, бородатый мужчина, прокручивая топоры кистями, приближается к жертве. Едва уловимый взмах, и отсечённая голова с мягким стуком падает с плеч и катится к ограждению ринга. Тело убитого, исходя кровью, медленно заваливается набок.

– Ещё одного, – командует он смотрителю.

Спустя минуту на ринг выталкивают миловидную темноволосую девушку. Широко раскрытыми глазами она осматривает ринг и вздрагивает, добравшись до окровавленного великана и пары жуткого вида топоров в его руках. С трудом оторвавшись от стекающей с лезвий крови, девушка поднимает глаза и, встретившись взглядом с Хотлером, вздрагивает всем телом. Миниатюрная девушка судорожно сглатывает, издаёт слабый стон. Ноги подламываются, и она оседает на покрытие ринга.

Подойдя к невольнице, Хотлер мыском переворачивает её на спину и несколько секунд пристально всматривается в лицо. Убедившись, что та действительно лишилась чувств, он разводит руки, и над рингом разносится звон сошедшихся в воздухе топоров.

– Смотритель, – рычит Хотлер, – ты выбрал для меня эту дохлятину?

Сидящий за оградой ринга смотритель подскакивает с места.

– Не я, – заикаясь говорит он, прижимая ладони к груди.

– Сюда, – приказывает советник.

– Они по номерам идут, так попадаются, – покрываясь испариной, оправдывается тот.

– Сюда, – указывает советник окровавленным топором на пол перед собой.

На негнущихся ногах смотритель покорно бредёт к рингу и предстаёт перед самым пугающим его человеком. К ногам смотрителя со стуком падает топор.

– Ты вместо неё, – слышит он, – подними оружие.

Ни о законах Вельстова, ни о том, что он вольный и никто ничего безнаказанно сделать ему не может, смотритель даже не помнит. Он знает, что Войцех Хотлер может всё: общие правила его не касаются. Худощавого двадцатитрёхлетнего парня колотит крупная дрожь.

– Подними оружие.

В голосе Хотлера угроза, он начинает закусывать губу, а смотритель, зная, что это дурной знак, спешно гнёт спину и подбирает тяжёлый топор.

– Позвольте мне всё исправить, – боясь поднять глаза, умоляет он.

– Хал с тобой, – выдержав паузу, соглашается Хотлер, – быстро, иначе…

Что «иначе», смотритель знать не хочет. Не успел выпавший из его руки топор упасть на покрытие, а того уже сдуло с ринга. Хотлер поднял брошенное оружие.

Когда разрывающая голову ярость почти утопила в себе сознание и Хотлер собрался сам идти в клетку, смотритель вернулся.

Тем, кого он привёл, остался доволен. Хотлер даже позволил зашевелившейся на полу девке целой уползти с ринга. Ещё раз осмотрев вышедшего на ринг соперника, Хотлер обратился к смотрителю.

– Теперь меня всегда обслуживаешь ты, и дальше я хочу видеть только нечто подобное, – кивает он на невольника, – уяснил?

– Как прикажете, – гнёт тот спину в поклоне.

Представшая перед Хотлером гора мышц выше сантиметров на тридцать. Мощный обнажённый торс, такие же, как на нём, шорты и обувь. Толстая, бугрящаяся мышцами шея и непропорциональная маленькая на фоне широченных плеч голова. Его глаза поддёрнуты холодом, он равнодушно смотрит на Хотлера, спокойно держа его взгляд.

– Хорошее мясо, – хвалит Хотлер.

– Мясо ты, – отвечает тот, – я докажу.

Густой бас громилы ещё звучит под сводами поделённой на ринги арены, а Хотлер, впервые получивший здесь подобный ответ, прищурился.

– Ты, – указывает он пальцем на вернувшегося на скамью смотрителя, – убрать, – тычет он пальцем в покойников, – предпочитаешь бой с оружием? – обращается он к громиле.

– Без разницы, – басит тот, – как ты сдохнешь, решать тебе.

– Прошу, – указывает Хотлер за ограждение ринга на стеллаж с холодным оружием.

Тот хмыкает и направляется к стеллажу. Хотлер в предвкушении достойного боя тоже покидает ринг, но идёт к сумке, оставленной на одной из окружающих ринг скамеек. Откинув клапан, он бережно вытягивает плотный свёрток. Размотав его на скамье, берёт в руки пару неказистых на вид ножей с узкими рукоятками и короткими, блеснувшими в свете прожекторов обоюдоострыми жалами.

В центре ринга противники предстали друг перед другом. Видя в руках Хотлера короткие ножи, невольник кривит губы.

– Вот этим ты хочешь меня убить? – спрашивает он, держа в руках длинную пику, увенчанную четырёхгранным лезвием.

– Не сразу, – говорит Хотлер, делая шаг назад.

– Я готов, – заявляет громила.

– Тогда приступим.

Хотлер ещё говорит, а невольник с неожиданным проворством уже выбрасывает вперёд пику, намереваясь пробить ему плечо. Скорость громилы впечатляет, Хотлер уходит от удара, но жало чиркает по плечу и разрезает кожу. Плечо окрасилось красным.

Отскочив, тот ухмыляется, а Хотлер, слизнув дошедший до локтя ручеёк, поджимает губы.

Клокотавшую внутри ярость смело как рукой. Сознание оледенело и, спрятавшись в районе желудка, словно со стороны наблюдает за происходящим. Подбросив ножи и вновь их поймав, Хотлер бросается вперёд.

Ложный выпад, сменить направление, заход с другой стороны. Взмах, и на том же плече невольника, в том же месте, где и у Хотлера, появляется кровоточащий надрез.

– Красиво, – морщится здоровяк, – а что ты скажешь на…

Он делает молниеносный выпад. Собираясь повторить приём, шагает, выбрасывая руку с пикой. Встречный выпад Хотлера, и на втором предплечье невольника появляется надрез ровно там же, где и на первом. На этом комментарии громилы закончились.

На протяжении следующих минут оба кружат по рингу, нанося друг другу молниеносные удары.

К огорчению смотрителя, к десятой минуте поединка становится ясно, что советник взял верх. На нём тоже порезы, но они не идут в сравнение с ранами соперника. Надежды на Карийца не оправдались. Сегодня внушающий всем страх Хотлер их увы не оставит.

Смотритель вздрагивает каждый раз, когда невольник разворачивается к нему лицом. На его мускулистом теле красуются сотни мелких порезов, но замирать сердце заставляют не они. Каждый порез, каждая ранка нанесены столь симметрично, что он не верит глазам. Если порез на правой кисти, на левой есть точно такой же. Так по всему большому телу Карийца. Ноги, руки, спина, грудь и даже лицо – он весь изрезан, но изрезан так, что раны выглядят точным узором, совпадающим вплоть до длины и глубины.

Смотритель на арене не первый год и видел здесь много, но такого боя он не видел никогда. Сейчас он уже понимает, что Хотлер не вступил в схватку за жизнь, схватка и есть его жизнь. На бородатом лице застыло наслаждение, такое смотритель заметил за Хотлером впервые.

Подбадривая соперника, он позволяет пике коснуться собственного тела. Он кровавым художником кружит вокруг обречённой жертвы, рисуя узоры на его обречённом теле.

«Это не бой, это танец на грани возможного», – думает смотритель, глядя на порхающего по рингу советника.

«Сознание лишь фиксирует эпизоды. Взмах правой, перекат, встал на ноги, ушёл от удара, шаг вперёд, режущий левой. На груди громилы два свежих пореза. Ушёл за спину, мясо начинает запаздывать. Пика нацелена в корпус, наклон вправо, встал на колено».

Ещё удар сверху, но Хотлер играючи уходит и, изловчившись, рассекает запястье. Громила трясёт рукой, тёплые капли орошают лицо.

«Отвлекающий рывок, присел, скользящим снизу вскрыл второе запястье. Над рингом рык. Музыка».

Хотлер с головы до ног в крови, коротко жаля, он ветром порхает вокруг невольника.

Неуёмное жжение где-то в груди спадает. Узнай лекарь, что спустя всего три часа с момента выхода из бокса восстановления его пациент вытворяет такое, покрутил бы у виска пальцем. Однако ярость Хотлера требует немедленного выхода, и, кромсая громилу, Хотлер время от времени думает, что сделает с тем пехотным мясом, так умело подловившим его на Горе.

Короткий замах, и жало с ощутимым ладонью хрустом входит в бедро. Хотлер знает анатомию и умеет ранить. Мясо хрипит и дёргается в сторону, но Хотлер этого ждёт. Ногой под колено, локтём в шею, и лезвие колет второе бедро. Протяжный хриплый стон, что может быть прекраснее?

Впервые в жизни советника тронуло что-то личное. Даже мысль об унижении, испытанном им на Горе, туманит разум яростью. Перед глазами ненавистное лицо. И хоть показалось оно настолько, насколько пехотинец сдвинул щиток, но Хотлеру этого хватит.

Мясо опять бьёт. Присел, шаг навстречу, пика проходит над головой, перекат, наотмашь по сухожилию над левой пяткой. Громила, опираясь на правую ногу, отпрыгивает в сторону, а Хотлер, вскочив на ноги, заходит на него по кругу.

«Попрыгай, мясо, – текут мысли».

Перед глазами опять те картинки. Он в подробностях видит, как сбив пехотинца, через перила летит с ним вниз. Дальше новое унижение; он чётко рассчитал, что приземлится на пеха, но тот оказался проворней. В итоге сломал руку и, кувыркаясь, полетел вниз, слыша сзади стрельбу и треск кустов под пустившимся в погоню пехом. Гор стал для Хотлера не только серьёзным провалом в работе, но и личным вызовом, который он с готовностью принял.

Страшно оскалившись, громила бросается вперёд, но это уже детство. Уходя от удара, он падает набок, перекатывается и режет сухожилие над правой пяткой. Удар падения. Хотлер рывком поднимается на ноги и медленно идёт за ползущим к ограждению Карийцем. Он равнодушно смотрит, как тот, подтянувшись на руках, встаёт на ноги и поворачивается к нему лицом. Пику Кариец бросил и сейчас, держась обеими руками за ограждение, он, покачиваясь, ждёт последнего удара.

Отметив, что невольник не молит о пощаде, Хотлер позволил себе проникнуться к нему уважением. Подойдя, он с разворотом, картинным ударом режет тому живот. Хрип, на ринг повалились кишки. Окровавленный, изрезанный в лохмотья Кариец простоял пару секунд, после чего осел на колени и завалился вперёд.

Схватив агонизирующего человека за запястье, Хотлер волоком вытянул его на центр ринга. Вывалившиеся внутренности зацепились за пику, и в висящий над рингом запах вплелись новые ароматы.

Хотлер не морщится. Схватив теряющее связь с реальностью мясо за шею, он рывком сажает его обратно на колени. Зайдя со спины, со знанием дела тыкает кончиком лезвия в узел на шее. Мышцы сокращаются, голова громилы откинулась назад.

Хотлер воздевает руки и, ставя подпись на исполненной кровавой картине, по рукоять вгоняет ножи в глазницы Карийца. Провернув, выдернул. Отойдя на шаг, толкает мертвеца подошвой между лопаток.

Сообщив смотрителю, что на сегодня достаточно, Хотлер направился в душ.

***

Спустившись с двухсотого этажа арены, оставив позади просторный, дорого обставленный холл, Хотлер выходит на улицу. Сойдя по широкой каменной лестнице к пешеходной дорожке, он останавливается, вдыхает полной грудью и как обычно неторопливо осматривается. Время близится к двум ночи, и залитая электрическим светом улица пустынна. Прохожие есть, но нет столь нелюбимой им толпы, спешащей здесь вечерами по своим мелким делам.

Разбавляя шум листвы посаженных вдоль башен деревьев, рядом течёт поток лаеров, но фон силовых установок совсем не мешает Хотлеру наслаждаться моментом.

Он любит ночь. Любит подолгу вот так стоять посреди улицы и, дыша полной грудью, получать удовольствие от звуков и запахов. Он наслаждается масштабами залитой светом улицы. Задрав голову, Хотлер каждый раз подолгу смотрит на уходящие в небо полукилометровой высоты завинченные жилые башни. Они возведены в два ряда, Хотлер стоит аккурат между ними.

Внешняя подсветка башен мерцает тысячами оттенков. Всё ещё горящий за стеклянными стенами свет тоже привносит свои краски.

Каждый раз, останавливаясь и тратя здесь время, Хотлер ощущает что-то родное и близкое, прорывающееся из стёртого из памяти детства. Вокруг мощь и масштабы. Хотлер на дне такого родного ущелья, он окружен обилием света, который становится то ярче, то снова тускнеет, затеняя те или иные участки тянущихся в небо башен.

В этом месте Хотлер всегда попадает под действие странных, непонятных ему ощущений. Только здесь, в центре Вельстова, он может позволить себе расслабиться до такой степени, чтобы ощутить себя не всесильным владыкой мира, а ничтожной пылинкой, застывшей среди источающих свет стеклянных исполинов.

Пережив вожделенные минуты, Хотлер встряхивается и, сбросив благостные ощущения, направляется вдоль улицы. Встречный ветерок холодит лицо. Шелест листвы и городской гул, запах разогретого дневным зноем камня. Ему нравится здесь ходить, он всегда гуляет после арены. Отмеренные себе пешие километры для Хотлера давно превратились в ритуал, доставляющий много приятных моментов.

Вот только сегодня добиться гармонии не удаётся. Призывающее к действию возбуждение после арены притупилось, но не исчезло как обычно. Хотлер знает, в чём дело. В голове занозой засела мысль, что подловившие его на Горе пехи оказались проворнее и почти сумели не дать ему шанса. Это его промах. Эта мысль жжёт сознание с момента выхода из бокса, она не даёт успокоиться, и Хотлер даже замедлил шаг, подумывая вернуться на арену, но передумал.

– Подождите, – услышал обращённый явно к нему голос, – я здесь.

«Какого ещё, – думает Хотлер, одновременно чувствуя, как растёт раздражение, – я и так знаю, что ты здесь»

Боковым зрением выхватил полулежащего на нижних ступенях, ведущих в разбитый между башен парк. Намётанный взгляд выделяет болезненную гримасу и неестественно вывернутую правую голень. Одет пёстро, но, даже навешав на себя дорогое тряпьё, на взгляд Хотлера выглядит жалко.

– Что надо? – спрашивает он.

– Простите за ваше время. Я упал с лестницы, – от досады хлопает он ладонью по ступени, – и, похоже, сломал ногу.

– Звони в правопорядок.

– Звонил, но там сказали, что службы до утра отключены от сектора, и мне нужно добраться до его границы, а это почти километр. Я далеко от дома, и мне нужна помощь. Нога болит так, что идти…

Как ему больно, не стал даже слушать, Хотлер развернулся и пошёл своей дорогой.

– Я заплачу, – несётся в след, но он лишь прибавил шаг.

– Сдохни, – летят слова в спину, – ты должен мне помочь, Халово ты отродье.

Крутанувшись на месте, Хотлер спешит обратно к лестнице. Его лицо само спокойствие, лишь только брови немного сдвинуты к переносице.

– Спасибо, – стонет человек, – я заплачу, в разумных, конечно, пределах. Только придётся меня нести, но ничего, ты большой, а я лёгкий.

– Как скажешь, – почти приветливо говорит в ответ Хотлер, – я ведь должен, а долги я всегда отдаю.

Ожидая, что бородатый нагнётся и подхватит его на руки, тот приподнимается, тянет руки. Нагнувшись и схватив наглеца за шиворот, Хотлер рывком ставит его на ноги и, не слушая вопли, на вытянутой руке тащит вдоль улицы. Тот, ругаясь и кривясь, прыгает на одной ноге, поджимая вторую. Он дёргается и старается вырваться, но сразу больно падает и понимает науку с первого раза. Сцепив зубы, наглец часто скачет, с трудом поспевая за шагом Хотлера.

Прохожие старательно не обращают внимания. Не выдержав даже первой сотни метров, мужчина без сил виснет на руке Хотлера, и едва тот разжимает пальцы, падает на дорожку.

Не поленившись нагнуться, Хотлер хватает его за шиворот, повторяет, что желает помочь, и тащит волоком. Наглец стонет и воет, но патрулей правопорядка поблизости нет. Вскоре мужчина перестаёт подавать признаки сознания. Хотлер разжимает пальцы и, сразу о нём забыв, прибавляет шаг.