Читать книгу Лунный князь. Беглец - Виктор Харп - Страница 4

Неделя прошла спокойно. Свободой вчерашний раб Ринхорт распоряжался своеобразно: он способен был сутками валяться на траве посреди луга, прямо в узорных доспехах и расшитом рунами плаще, вперив черные глаза в синеву летнего неба и считая то ли ворон, то ли сонно плывущие пуховые облака.

Далеко от столицы мы не уехали именно из-за его лени. И я сильно подозревал, что дело не только в лени:  Ринхорт ждал. Не трудно было догадаться, кого именно. Ллуфа, ясно дело. С жрецами Эйне в придачу.

Он делал вид, что мы куда-то продвигаемся (точнее, блуждаем по лесу), иногда даже в направлении на юго-запад, навстречу армии князя Энеарелли, но шли мы странными зигзагами. Я не торопил спутника, понимая, что сам еще не готов ни к встрече с дедом, ни к схватке с жрецами, и самое лучшее сейчас для нас – затеряться в густых лесах.

Я снова привыкал к этому миру, к терпкому запаху трав, слишком светлому небу и обжигающему солнцу.

Ночи я любил больше. Ночью алел пока еще тонкий серп «ночной хозяйки», и земля становилась отдаленно похожей на землю Линнерилла. Значит, не все со мной безнадежно, если в памяти всплывали ландшафты иного мира.

Я вспомнил, что днем в Линнерилле всходило огромное тусклое солнце, а небо походило на кровавую рану. Все живое опасалось убийственных солнечных лучей. Животные, даже мелкие грызуны, подобные мышам, прятались в панцири, жесткая как проволока трава втягивалась под землю, а деревья, похожие на зонты, складывали ветви, превращаясь в голые столбы, или сворачивали листву под жесткую и блестящую, как сталь, кору. Мир превращался в голую безжизненную пустыню.

– Как же там люди живут? – спросил Ринхорт, жадно слушавший мои рассказы.

– Под землей. В пещерах и катакомбах. Там очень красиво. На поверхности строятся только глухие бастионы магов линнери. Днем не только солнце убивает, но и ураганы.

– Ясно, значит, днем в Линнерилл лучше не соваться, – хмыкнул железный рыцарь.

– Ну, я этого не знал, когда сунулся. Там был день, а Врата оказались на поверхности, – воспоминание прошило меня, как удар молнии, я аж задохнулся.

– Тебя встретили маги? Здесь все Врата под неусыпной охраной, и там наверняка.

– Был ураган. Меня вмиг сбило с ног, закрутило, переломало кости. Удар, и все. Дальше – темнота.

– Это мог быть магический удар.

Я промолчал, борясь с внезапным и острым приступом головной боли, а потом перевел разговор на доступные воспоминания.

– Зато там потрясающие ночи. В том мире нет «дневной хозяйки», как у нас. Там одна луна, но она видна только в темное время суток, как наша «ночная хозяйка». Все, чего лишен день Линнерилла, искупается его ночами. Это как будто совсем другой мир. Никогда не видел ничего прекраснее. Как только всходила луна…

Я закрыл глаза, вспоминая. Ночное небо Линнерилла светлее дня. Как только всходила огромная луна, заслоняя ослепительную звездную россыпь, пустыни оживали, трава поднималась, деревья превращались в огненные фонтаны, а темная земля начинала призрачно светиться вся, везде: каждая ветка и листок, махровые цветы, распускавшиеся лишь на одну ночь. Сверкали огоньками такие же пушистые бабочки и птицы, светились даже панцири и когти животных. И лучистые разноцветные крылья птиц, паривших в небесах, и без того расцвеченных феерическими вспышками арктических сияний.

– Хотел бы я на это посмотреть, – мечтательно вздохнул Ринхорт. – Ты рассказываешь так, словно влюблен в тот мир. Хочешь вернуться?

– Да. После того, как… – я снова споткнулся, словно что-то сжало мне горло. Откашлялся, борясь с внезапным головокружением. – В общем, как разберусь с Гончарами. Вернусь, потому что мне нужно понять, кто и зачем лишил меня памяти, и почему я бежал из Линнерилла.

– Шкуру спасал, ясно же, – хохотнул дарэйли. – В летописях Гончаров Лунный мир описывается как воплощение лжи и обмана.

– Так и есть. Там все не так, как кажется на первый взгляд. Днем – безжизненная пустыня, ночью – карнавал сумасшедших, кишмя кишит жизнь. И какая, видел бы ты!

Ослепительная красота ночного мира Линнерилла была смертельна. Такие прекрасные издали животные, населявшие ту землю, обладали ядовитой слюной, капавшей с уродливых клыков. Флюоресцирующая слизь на панцирях или бронированной толстой коже животных тоже была смертельно ядовитой. Звездная пыльца многих растений усыпляла, и тогда световые лианы свивались вокруг добычи коконом, за ночь переваривая дотла.

О реках, чьи русла протекали в скальных породах, лучше не вспоминать – такая зубастая дрянь там водится. Мелкая сволочь, способная прогрызть и стальную кору полых бревен плота.

Я рассказывал все это Ринхорту, чтобы не забыть наутро, и так же сильно тосковал по чужому миру, как там тосковал по своему. Ту тоску я тоже вспомнил.

– Да, без крыльев там не выжить, – заметил Ринхорт.

– Из разумных существ крылаты только линнери, это высшая каста. Значит, существует и низшая, но я точно не помню.

Ринхорт кивнул:

– Похоже, ты воспитывался не у низших. Кое-что об иерархии Линнерилла есть в книгах Гончаров. В Лунном мире существуют еще полуразумные, толстокожие и кривоногие существа невысокого роста, называются хорс.

– Хьёрсы, – поправил я машинально, вспомнив, как по приказу. Даже подскочил от радости. – И совсем они не кривоногие, и так же разумны, как люди. И так же бескрылы, поэтому крылатые их презирают.

– А однокрылых? – внимательно прищурились черные глаза.

Меня словно по сердцу ударили: такая волна злости и обиды захлестнула. Сглотнув комок в горле, я попытался разобраться, с чего бы такая реакция.

– Однокрылых… мне кажется… презирают даже бескрылые.

Мне не казалось. Это была уверенность.

Ринхорт рассмеялся и приказал спать. Мне, принцу. Да я уже сплю. И мне иногда кажется, что и не просыпаюсь вовсе, а давно умер в ловушке Лабиринта.

***

Местность плавно переходила в возвышенность, мы приближались к водоразделу и по-прежнему держались в стороне от человеческих троп, но здесь, в самой глуши, кончились и звериные. Стих и птичий гомон, и это было странным: в безлюдном буреломе зверья и птицы должно быть полно.

Тишина, нарушаемая только фырканьем коней и шелестом веток, вселяла чувство тревоги. И острый запах, щекочущий ноздри, был незнаком, и лес тут был каким-то чахлым и кривым.

– Следи, чтобы кони мох не щипали, – предупредил Ринхорт. – Он тут ядовитый.

Обедать нашим скакунам было некогда – рыцарь взял такой темп, что только чудом кони не переломали ног. Их копыта увязали в толстом слое не тронутой ни единым следом черной прелой листвы и упругого мха, спотыкались о трухлявые стволы поваленных и затянутых тем же рыжеватым мхом деревьев.

– Здесь и заночуем, – объявил Ринхорт, когда мы выехали на единственное за последнюю версту яркое пятно – идеально круглую поляну с бледно-зеленой травкой. – Тут безопасная стоянка, «лунный мох» не проникнет, и трава коням в корм годится.

В центре поляны виднелись следы старого привала: кострище, обложенное ободком небольших камней, навес и спиленный ствол дерева с обломанными ветками. Ринхорт привязал коней к дереву, вытравив повод так, чтобы они не забрели дальше границ поляны.

– Почему  так тихо? – спросил я.

– Гиблая Плешь близко. Зато здесь нас труднее найти по следам.

– Шутишь? Тут только наши следы и есть.

– А ты попробуй найди их хотя бы в пяти саженях.

Не поленившись, я прошел назад по нашему пути.

Следы исчезали на кромке поляны – ямки от лошадиных копыт на глазах затягивались мхом, словно поднимался ворс огромного ковра. Вопрос с лесным зверьем отпал: какие уж тут тропы.

– Это последствия той давней войны миров, – объяснил Ринхорт, когда я вернулся. – Перерожденная земля. Потому все живое, что может двигаться, отсюда ушло. Дальше будет еще хуже.

Остаток дня мой самозваный наставник беспощадно гонял меня под видом тренировки. И заодно рассказывал все, что знал о Гончарах и тайнах Подлунного мира. Ему тоже было, чем меня удивить. Ведь я знал только слово «дарэйли» и больше ничего ни о себе, ни о Гончарах.

Сфер было пять: Элементов, Существ, Логоса, Огня и Первоначала. Каждая сфера включала в себя от одного до пяти Гончарных кругов, но в древности их было больше. Каждый круг насчитывал от одной до бесконечного множества «черт».

– В круге металла их десятки, – объяснял Ринхорт, – черта золота, серебра, меди, свинца и другие.

– А, вот почему у слуг Единого в ходу словечко «черти»! – осенило меня.

Дарэйли хмыкнул:

– А что, вполне может быть! Есть дарэйли золота, например. Они больше ничего не знают, кроме золота, но зато их власть над этим металлом больше моей, а сила простирается дальше, иногда за сотни лиг.

– Так значит Золотой Царь, который все превращал в золото, к чему ни прикоснется – это не сказка, а настоящий жрец Эйне?

– Вряд ли. Скорее, Гончары подсунули неугодному царю светлого дарэйли золота. Он и творил золото руками царя. Жрецы Востока любят такие шутки. Но кодекс Гончаров запрещает им надевать царские венцы и вообще быть вождями народов.

– Почему? С их-то силами!

– Изначально их братство занималось только постижением Сущего. Это были лучшие мудрецы человечества, настоящие маги, они и создали заветы и формулы. Что им суета человеческая? Но после войны Трех миров все изменилось, они потеряли дар. Единственное, на что их хватило: задержать в мире данный им от бога и исчезающий дар, создав нас. Почти все открытия Гончаров тех времен утеряны. Сфер осталось только пять, и те – неполные, одно название. А ведь мир Сущего неисчерпаем. И за все эти века была восстановлена только одна сфера Первоначала, и то в ней лишь один круг.

– Какой?

– Круг жизни и смерти. Сьент, получив Мариэт, за один шаг стал мастером круга и единственным иерархом сферы Первоначала. Теперь он – Верховный Гончар Востока. А вот у наших жрецов-элементалов для того, чтобы стать только мастером одного круга, нужно раскрыть пять дарэйли.

– И убить их пятерых братьев, – тихо сказал я.

– И их матерей, – потемнел лицом и без того смуглый Ринхорт. – На совести иерарха сферы обычно девять дарэйли. Но есть такие жрецы, кто создает сразу универсала, как Пронтор. Я и Ллуф – универсалы.

– Так сколько же их у Верховного?!

Дарэйли металла поворошил костерок, на котором кипятилась в котелке вода, сдобренная заранее припасенными травами – противоядием от испарений мха.

– С приходом Сьента стало все по-другому. Это требование он ловко обошел, воссоздав потерянную сферу. Никто не мог предъявить претензий: формально он с одним-единственным дарэйли стал и мастером нового круга, и одновременно иерархом сферы. А до этого Сьент, не призвав в Подлунный мир ни одной эйнеры, то есть, не убив ни одной человеческой женщины, приобрел семерых дарэйли.

– Каким образом?

– Вернул их из числа Потерянных. И представь, какая странная прихоть судьбы:  они оказались из всех существующих сейчас сфер, причем, все – универсалы. Такое ощущение, что он долго выбирал, искал лучшее. Придраться никто не мог, хотя шуму было много: признавать Сьента Гончаром или нет. Но вернуть Потерянных – это даже больше, чем создать еще одного дарэйли в известном уже Гончарном круге. Жрецы злословили, что и Мариэт он вернул, а не создал. Если так, то руки Сьента чисты, как у древних Гончаров-основателей, на них нет нашей крови.

Я помрачнел: откуда-то пришла уверенность, что в таком случае я не смогу победить его.

– А сколько всего Гончаров?

– Они и сами не знают. Среди горцев – много, но самые низшие, первого ранга. В обители Золотых гор их около сотни, в основном, уже высшие. Еще в Подлунье есть стихийные одиночки, которые не входят в Сферикалы, потому иерархам и понадобилась сеть обителей в империи, чтобы собрать всех.

– Собрать силу дарэйли? – уточнил я.

– Да, – сказал Ринхорт, снимая котелок с огня. – Я слышал, Врата уже лет тридцать наращивают активность. Гончары считают, что Линнерилл готовит прорыв. И, если твое бегство могло быть случайным, то возвращение домой – часть их плана.

Я хотел было возразить, но замолчал, сраженный одной мыслью: Ионт призвал эйнеру в тело моей матери в подземельях дворца, – в месте, где так сильна Тьма, где находятся недоступные жрецам Врата в Лунный мир. Там же он принес в жертву моего брата и начал мою инициацию.

А в первые походы он отправился как раз в пятитысячном, тридцать лет назад. Тогда еще безвестный королишка за какой-то год превратил крохотную Ардонию в военную машину и двинулся на соседнее государство с горсткой войск, и поставил на колени. Он не знал с тех пор ни одного поражения.

Кому на самом деле поклонялся Ионт в молодости, когда еще не был Гончаром? Или даже до своих последних дней?

– Ринхорт, а в Ардонии есть вход в Линнерилл?

– Есть. На западных склонах Золотых гор. Это место как раз на территории бывшего королевства, теперь герцогства Ардонского. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что Ионт рассказывал нам с братом древние легенды горцев о лунном дьяволе, князе Тьмы. Этот темный бог даровал своим самым верным последователям неутомимость в любви, неуязвимость тела, непобедимость в боях и, главное, абсолютную власть.

– И в обмен на что выдавался этот примитивный набор для дикарей, помнишь?

– Так, все на то же, – усмехнулся я. – На кровь первенца. Точнее, на воплощение князя Тьмы в первенце, зачатом от земной женщины.

– А цель дьявола, конечно, неизменна, – подхватил рыцарь, – присоединить к царству Тьмы еще одну провинцию со всеми душами несчастного мира – оптом, чего там мелочиться?

– Ну, да. Так вот, из всего перечисленного набора Ионт не обладал только неуязвимостью тела, как выяснилось в момент его смерти.

– А знаешь, Райтэ, это может оказаться правдой.

Ринхорт надолго задумался и так многозначительно на меня поглядывал, что я пожалел об откровенности и возмутился:

– Эй, не думаешь же ты, что у него получилось?

Честный рыцарь с железным сердцем пожал плечами:

– Думаю, что…

– Никакое я не воплощение! – заорал я, вскочив и хватаясь за меч. – Я – это я сам!

– Да сядь ты. Тьфу, недоразумение сплошное. Ну какой из тебя дьявол? Даже на демона не тянешь, – Ринхорт придирчиво оглядел меня с ног до головы. – Я подумал, что Гончары узнали о поклонении Ионта кровавому божку, потому и не допустили, чтобы у Завоевателя родились обычные дети, в которых мог бы воплотиться «лунный дьявол». Жрецы даже его бастардов уничтожали. Теперь их жестокость хотя бы понятна. А потом они перетянули императора в Сферикал, чтоб уж наверняка сорвать воплощение бога Линнерилла, а заодно получить от Завоевателя раба с какими-то особыми свойствами. Гончары всегда гонятся за двумя зайцами, а ловят трех.

Внезапно он резко поднял голову, всматриваясь в вечереющее небо над верхушками деревьев, выругался:

– Gr'rakhr! Легки на помине! – метнувшись к столбу, перерезал поводья мелькнувшим в руке кинжалом. – На коня, принц! В лес!

Не рассуждая, я вскочил в седло и оглянулся лишь тогда, когда ветки уже хлестали по лицу.

Над верхушками мелькнула тень, слишком большая даже для орла.

– Ложись! – свистящим шепотом приказал рыцарь.

Интересно, как? На полном скаку?

Но вопросы задавать бессмысленно, и, рискуя сломать шею, я натянул поводья, подняв коня на дыбы, и кубарем скатился в толстый слой мха. Перепуганный конь помчался дальше, разорвав тишину возмущенным ржаньем. С неба ему ответил яростный клекот.

Мох перед глазами зашевелился. Он пополз! Влажные пласты мгновенно закрыли предплечья, взобрались на ноги. Я чувствовал, как погружаюсь, словно в трясину. Он резкого запаха, ударившего в нос, закружилась голова.

«Да он же меня сожрет, этот мох!» – понял я, когда оголенную кожу рук начало жечь, как кислотой.

Я оглянулся, привстав. Мох недовольно чавкнул.

Ринхорт сидел неподалеку, шагах в пяти, прислонившись спиной к стволу и запрокинув голову к небу.

В просвете над верхушками снова мелькнула крылатая тень, и, резко вскинув руку, рыцарь метнул меч. Раздался крик боли, треск веток от падающего тела. Ринхорт перехватил вернувшийся к нему меч, с которого веером падали красные капли, побежал к месту падения врага.

– Поднимайся, Райтэ, пока тебя не съели!

То ложись, то вставай, – проворчал я, выдирая из мха покрасневшие и нестерпимо зудевшие конечности. Кожа порыжела и покрылась язвами.

«Как в Линнерилле!» – мелькнуло воспоминание, заставившее содрогнуться: перед глазами вспыхнули световые змеи, из клубка которых я когда-то отчаянно вырывался, оставляя клочки кожи. М-да. Может, потеря памяти о том мире – несказанное благо?

– Разведчик. Других пока не видно, – сказал Ринхорт, когда я подошел к распростертому на земле окровавленному телу с человеческими очертаниями, рваными пестрыми крыльями и орлиной головой с мощным клювом. Крылья торчали под неестественным углом, и по ним уже карабкался хищный мох.

Опустившись на колени и положив ладонь на когтистую руку умирающего, я прошептал слово освобождения. Но ничего не почувствовал, никакого огненного эха, ни содрогания. Заклинание не действовало, как не работало оно, когда я пытался освободить друзей Ринхорта по несчастью – Луффа и Сингил.

Я покачал головой и отошел. Существо застонало, открыло затянутые пленкой круглые глаза. Рыцарь, поняв, что у меня ничего не получилось, вздохнул и приставил меч к горлу поверженного.

– Ты один, дарэйли Орлин, или нам еще гостей ждать?

– Один. Рад тебя видеть, Ринхорт, – с трудом ответил клокочущий голос.

– Я тоже несказанно рад, особенно, обстоятельствам нашей встречи, – мрачно ответил рыцарь. – Где твой жрец?

– Еще далеко… в обход Плеши идет.

Взгляд янтарных птичьих глаз потускнел, а через миг изломанное тело скрутила судорога, и оно изменилось: просели и растаяли ржавым облаком крылья, исчез клюв, укоротились изогнутые когти на руках, удлиннились ноги. Это уже было обычное тело сероволосого молодого мужчины, облаченное в пестрые латы, а правильные, чуть резковатые черты красивого лица несколько портил крупный нос с горбинкой. Его преображение остановило кровотечение, но рана в боку была глубокой.

– Давай его перетащим, – предложил я.

– Как скажешь, будущий княжич.

К моему удивлению, наши кони уже вернулись на аппетитную полянку и спокойно щипали бледную, зато не ядовитую травку. Ринхорт крепко привязал пленного к столбу остатками поводьев.

– Почему ты решил пощадить врага, Райтэ? – спросил он. – Гончары его тут быстро найдут, а молчать о нас он не будет. Мох от него и пера бы не оставил.

– Слишком жирно – кормить ту рыжую мохнатую мерзость человечиной.

– Ну, не совсем человечиной. Дарэйли.

– А это вообще королевская роскошь! – отрезал я, сам не понимая причин своего нелогичного решения, но мой наставник выглядел очень довольным. – А чему ты радуешься? Говорил, что следов нет, а нас вычислили на раз.

– Эта поляна – единственное опасное место на десятки верст.

– А говорил, единственное безопасное.

– Ошибался, – пожал плечами рыцарь.

Пленник снова очнулся: немигающие круглые глаза открылись, вперились в меня. И вдруг он улыбнулся.

– Не беспокойся, принц. Меня отправили сюда на всякий случай проверить стоянку. След потерян, и жрецы не знают направления поиска. До заката меня не хватятся.

Ринхорт, глянув на вечереющее небо, нахмурился, вытащил жреческий знак Пронтора с двумя мерцающими камнями.

– А что с Ллуфом? Разве он не показал вам направление?

– Давно не слышал о нем. Выбросил бы ты эту штуку, друг. Ты сильно рискуешь не только своей свободой. – Немигающие глаза Орлина повернулись ко мне, вспыхнув янтарным огнем. – Освободи меня, принц, как Ринхорта освободил.

– Пробовал уже. Не получилось, – я не мог смотреть в его глаза, видеть, как гаснет надежда, подергивается серой тоскливой пленкой. – Хозяина Ринхорта я сначала убил, а твой еще жив.

Орлин резко отвернулся. Вздохнул:

– Спасибо за попытку… Вам надо уходить. Если я не вернусь на закате, мой жрец отправит сюда Шойну. Ей не страшен яд лунных мхов.

Продвигаться ночью по рыхлому мху еще труднее. Лес, сменившийся хвойным сухостоем, выглядел в лунном свете кладбищем скелетов. Рыжие иглы еще кое-где оставались на голых  черных ветвях, особенно, ближе к земле, где их меньше трепал ветер. На юге угадывался просвет, но мы предпочли укрытие деревьев.

– Действительно, проклятое место, – я поневоле заговорил шепотом.

– Его много раз пытались поднять дарэйли растений, но вот все, чего они добились, – Ринхорт показал на изможденное молодое деревце с короткими и мягкими, как младенческий пушок, бледно-рыжими иголками. – Когда ты рассказывал о мертвом дневном Линнерилле, то я понял, что уже видел что-то подобное в нашем мире. Вон там, южнее. Там еще хуже: ровная, как блин, спекшаяся земля размером с добрый город, с Нертаиль. А ведь пять тысяч лет прошло с тех пор, как маги тут порезвились.

Он свернул на запад, прокладывая путь по кромке мертвого леса, пока тот не превратился в старое обугленное пожарище, а потом – в пепельную пустыню.

Ринхорт, предупредив, что дышать тут надо через раз, укутался плащом так, что только глаза поблескивали, я соорудил защиту из куртки, но это помогло мало. Пыль облачками поднималась из-под копыт, забивала ноздри и глаза, скрипела на зубах. Кони то и дело раздраженно фыркали, мы кашляли и погоняли измученных животных.

– Неужели за столько веков ветер не развеял эту дрянь? – не выдержал я.

– Не разговаривать! – прикрикнул спутник. – И не дышать!

Я заткнулся и дышал через раз. Совсем сдохнуть не получилось.

К полуночи мы добрались до развалин крепости. Ее стены, зиявшие дырами, обуглились, полуразрушенный донжон торчал, как гнилой зуб.

За стенами пыли почти не было, и воздух заметно посвежел, словно мы попали под невидимый купол.

– Это был замок магов, – пояснил Ринхорт, спешиваясь и ведя коня под узцы по хрустевшим, ломавшимся под копытами, как сухие кости, камням. – С тех времен остался, и Гончары за ним присматривают, но постоянной охраны нет. Не от кого, люди здесь не бывают. Там внутри есть колодец с чистой водой – дарэйли пробили скважину и поставили фильтры. А насчет ветра… Над Плешью жрецы специально создали погодную аномалию, чтобы ни ветром, ни дождем заразу не разносило. Люди и животные от нее быстро мрут. Нам с тобой не так страшно, мы же «дары духов».