Читать книгу Сотворение Элсмира - Виктор Ильич Боярский, В. И. Боярский - Страница 1

«Всем собакам, кроме ирландских сеттеров – оставаться в самолете!». Таможня дает добро, если….Начало бунта. Строганина по хатангски. Хуже гор может быть только море. Не женские сюрпризы в женский день. Начало, похожее на конец. Стечение обязательств. Три плюс два, но гораздо холоднее. Возвращение. Ошибка предводителя. Ульрик- не Принц Датский. Южнокорейское чудо. Обратный отсчет. Нас меньше, но мы…Невеселый гандикап.

От репетиций без конца

Устав к началу драмы

Два старых пня, два молодца

И две прекрасных дамы

Собравшись с духом, как смогли

Доверившись собакам,

Сошлись на краешке Земли

С надеждою и страхом

Где зуб на зуб не попадал

И индевело око

И вместе с ними замерзал

Шотландец «Jonnie Walker”.

И черным холодом вода

Дохнув из-под вуали

Им прошептала: «Господа!»

Вы, кажется, попали…»

Мы сидим с Уиллом в палатке, которую можно назвать абсолютно теплой относительно окружающего ее арктического интерьера, где свободно гуляет ветер и все без исключения наши термометры показывают минус 42 градуса. Мы разместили свой первый лагерь на кромке припайного льда немного восточнее мыса Арктический. Между нами и Полюсом немногим более 900 километров дрейфующего морского льда. Сквозь тонкие стенки палатки доносится порой его дыхание, скрипучее и прерывистое. Здесь на припайном льду мы можем ощущать себя относительно безопасно и осознание того, что завтра мы покинем его вызывает двоякое чувство. С одной стороны- надо же когда-то начинать, с другой – а что из этого всего получится … Ведь все наши тренировки проходили в основном в канадской тундре и только отчасти на льду и то в основном на припайном. Дрейфующий морской лед со всей его непредсказуемостью представлял для нас всех, включая собак, совершенно новую среду обитания, приспособиться к которой нам еще предстояло. Еще одной его особенностью, не встречавшейся нам до сих пор во всех наших предыдущих экспедициях, было то, что и возвращаться по дрейфующему льду в случае какой-либо неудачи было ничуть не легче, а зачастую и труднее чем двигаться вперед. Здесь отсутствовало какое-либо понятие «накатанной» дороги, ибо следы наши тотчас же стирались, ломались и видоизменялись самым замысловатым образом, теряя всякую практическую значимость. Иными словами, ко всем, кто рискнул отправиться в путь по дрейфующим льдам пешком ли, на лыжах, с собаками и без, полностью применимо безысходное «Уходя- уходи!».

Это второе чувство и заставляло меня поеживаться в спальном мешке не только от всюду проникающего холода.

Мы прилетели на лед вчера двумя рейсами вертолета с острова Средний. Первым рейсом вылетели Уилл, Ульрик, я и Гордон Уилтси-фотокорреспондент “National Geographic”. Мы взяли с собой собак упряжки Ульрика и двое нарт. Второй рейс забрал Мартина, Такаку, Джулию, всех оставшихся собак и нарты.

Место для первого лагеря было найдено Уиллом днем раньше, когда он летал на старт экспедиции братьев Месснеров.

Сейчас лежа в спальном мешке в палатке в нескольких метрах от кромки дрейфующего льда, я пытался вспомнить и уложить в памяти события последних дней, что было непросто с учетом как количества этих событий, так и особенностей моей памяти, обнаружившей в последние годы явную и неуклонную тенденцию к укорочению.

Как практически во всех предшествующих экспедициях, так и на этот раз мы отправились в путь из международного аэропорта Миннеаполиса. Для перевозки всего нашего снаряжения и 33 собак был зафрахтован самолет в канадской авиакомпании “First Air”, где у Уилла была своя рука и потому фрахт нам стоил дешевле. На этот раз это был не “Twin Otter” и даже не “Douglas” а самый что ни на есть настоящий “Boeing-737”– как никак предстоял перелет через океан. Собак разместили в клетках на стеллажах в грузовом отсеке самолета, отделенном от пассажирской кабины тонкой перегородкой, так что мы могли в любое время пройти к ним и разобраться в случае возникновения конфликтов. Понятное дело, что они возникали, особенно в начале полета, и главным образом из-за недовольства отдельных пассажиров своими соседями сверху. Действительно, кому это может понравиться и мало ли что может взбрести в голову этому самому соседу сверху. Именно для того, чтобы пассажирами верхнего яруса не было совершено ничего предосудительного в отношении соседей снизу и, более того, чтобы им даже в голову не взбрело ничего подобного, стюардессы не предлагали пассажирам грузового отсека ни еды, ни тем более прохладительных напитков в течение всего полета (в отличие от нас). Полет прошел нормально и запомнился лишь тем, что во время промежуточной посадки в Шенноне, мне, как единственному участнику экспедиции, исключая собак, не имевшему ирландской визы, пришлось коротать время в салоне самолета. Собак не выпускали по карантинным соображениям. Я вспомнил похожую ситуацию, когда мы летели в Антарктиду и подсели в Буэнос Айресе. Я оставался с собаками на аэродроме, в то время как все мои остальные товарищи бороздили напоследок Авениду 9 Июля- самую широкую улицу в мире. Тогда меня выручил сотрудник советского посольства, буквально протащивший меня через кордон под носом бравого аргентинского пограничника. Я вообще ненавижу всякого рода замки и отношу визы к таковым. Прошло уже без малого 15 лет и ситуация с замками на границах заметно улучшилась даже для нас , представителей России , но все равно , я знаю только три места на земле , где россиянам наверняка, не нужна виза -это конечно же, необъятные просторы нашей страны от Балтики до Охотского моря, Северный Полюс, Южный Полюс и ..Шпицберген и потому я по особенному тепло отношусь к этим не теплым местам.

Как и следовало ожидать несмотря на то, что прилет наш в аэропорт Пулково был подготовлен, все нужные службы и люди предупреждены, из-за того, что мы припоздали и прилетели в 3 часа ночи, попав в другую таможенную смену сразу начались проблемы. Первая и главная заключалась в том, что и собаки, и груз были расписаны в одной таможенной декларации и по словам таможенников должны были размещаться на таможенном складе до полного оформления, каковое естественно никак не могло состояться ночью. Следовало в лучшем случае пребывать на этом складе, где не было никаких условий для размещения собак до полудня. Ни нас, ни наших собак, которым прежде всего надо было пописать после долгого перелета, (а на таможенном складе писать нельзя) это никак не устраивало. Специально для размещения собак. нами был предварительно арендован большой пустой ангар, расположенный за пределами аэродрома, и вот это то и стало камнем преткновения. Таможенные грузчики, возглавляемые здоровенным бородатым мрачного вида мужиком, не любившего, по всей видимости, работать в ночную смену, ни в какую не соглашались выезжать за ворота. И пошло-поехало. Слава богу, что со стороны ветеринарной службы претензий к паспортам собак не возникло. Напрасно я, используя все свое красноречие, взывал к заметно притупленным ночной вахтой человеческим чувствам таможенников, (там было все и про престиж страны, и про сострадание к животным) и про что только я не говорил- все было безрезультатно. В другое время и при других обстоятельствах, я бы даже возгордился строгостью и принципиальностью нашей таможенной службы, и именно поэтому мне долгое время не приходила в голову мысль попытаться, как Аристарх из «Белого солнца пустыни», договориться с этой самой таможней. Но видя, что уговоры не помогают, хотя время уже приближалось к 8 утра, я все-таки решился на этот последний шаг. К счастью, для собак, в ответ на мое предложение я не услышал ничего и близко похожего на легендарное: «Абдулла, ты же знаешь, я взяток не беру!». Продолжения про державу я и не ждал- за державу было обидно мне. Но после того, как предводителем таможенной бригады была озвучена сумма сделки с таможенной совестью, я понял от чего у него такое мрачное выражение лица. Он знал заранее финал этой истории и ту сумму, которую назовет и это его страшно тяготило. Так или иначе, нам отступать было некуда, да и нельзя. Заплатив запрошенные 500 долларов, мы вывезли наших терпеливых собак за ворота и освободив из клеток, где они провели без малого 20 часов, разместили их в просторном ангаре. Не стоит и говорить с каким упоением каждая из них, кто, задрав лапу, кто, присев совершили должное и, таким образом заметно усложнили процедуру предстоящей таможенной очистки…

К счастью, таможенников это уже не волновало, более того, очевидно не желая, чтобы этот факт стал достоянием гласности, они заявили, что ангар должен быть опломбирован до полного завершения таможенных формальностей. Одних собак оставлять было нельзя, и Сережа Панкевич – сотрудник Таймырского заповедника, которого я обещал взять на наш рейс до Норильска, добровольно согласился остаться в опломбированном складе и присмотреть за собаками до выяснения обстоятельств в течение ближайших двух часов. Так оно, примерно, и получилось, но свободу он получил только в два часа дня.

После этого все закрутилось в суматохе последних дней сборов. 1 марта в Петербург прилетели Рейнхольд и Хуберт Месснеры, которые собирались стартовать вместе с нами с мыса Арктический архипелага Северная Земля в Канаду через Северный Полюс. В отличие от нас они собирались пройти этот маршрут в автономном режиме и без собак, что делало их задачу намного сложнее нашей. Рейнхольд- всемирно известный альпинист, первым в истории покоривший все 14 восьмитысячников был в общем настроен оптимистично. Впервые мы с ним столкнулись во время экспедиции Трансантарктика, когда он в паре с Арвидом Фуксом пересекал Антарктиду на лыжах и тоже без собак, затем он в паре уже со своим младшим братом Хубертом пересек Гренландию практически по нашему маршруту 88 года. И вот теперь мы снова вместе готовились пройти, пожалуй, один из самых сложных лыжных маршрутов- через Северный Ледовитый океан.

2 марта в Смольном мы провели пресс- конференцию, на которой присутствовал Анатолий Собчак- тогдашний мэр Петербурга. Занятный случай произошел, когда мы украшали длинный стол президиума национальными флагами участников экспедиций. Все флаги кроме итальянского были в наличии, возникла легкая паника, только те, кого, казалось, это должно было беспокоить больше всех- братья Месснеры, представлявшие Италию, сохраняли совершенно невозмутимый вид. Более того, когда устроители конференции напрямую обратились к старшему из братьев Рейнхольду с вопросом о флаге, тот неожиданно для всех, ничуть не смущаясь достал из кармана не первой свежести носовой платок и сказал-«Вот мой национальный флаг! во всех своих экспедициях я представляю ни Италию, где я живу, ни Германию, где жили мои предки, а только самого себя!» По-видимому, такое понимание национального достоинства и патриотизма никоим образом не помешало, а может быть и способствовало всем его выдающимся спортивным достижениям.

Конференция прошла достойно и мне было приятно, что Санкт Петербург- полярная и морская столица России стал отправной точкой и для наших международных экспедиций.

Четвертого марта, как мы и планировали мы вылетели на самолете ИЛ-18 в направлении острова Средний. И если для моих иностранных друзей не было ничего удивительного в том, что мы вылетели по расписанию, то для меня и всех тех моих товарищей, кто занимался организацией этого чартерного рейса это было неким чудом. Для получения разрешения на вылет необходимо было решить несколько типично российских головоломок. Наиболее сложной из них оказалась проблема с закрытием границы. Ведь все мы собирались в Канаду, то есть за границу и потому во всех наших паспортах (включая и мой) должны были быть соответствующие отметки о пересечении границы России. Такие отметки ставятся в так называемых пунктах пропуска, каковых на всей громадной по протяженности границе России, как оказалось, совсем немного. Одной из них и последней на нашем маршруте вплоть до острова Средний был Санкт Петербург. Казалось, чего проще- поставь штампы здесь в аэропорту и вперед. Но, воистину «Широка страна моя родная!» между Санкт-Петербургом и мысом Арктический – самой северной точкой архипелага Северная Земля было ни много ни мало, а около четырех тысяч километров. Получалось, что все мы (я, правда в меньшей степени) в этом случае будем находиться в России, с паспортами, где отмечено, что нас уже в России нет! Разве такое возможно?! Конечно же, нет. И опять в точности, как у Высоцкого.» пошла морока про коварный зарубеж…» Выход был найден. Мы предложили пограничному наряду из Пулкова проследовать с нами по крайней мере до крайнего аэропорта, каковым был военный аэродром острова Средний, находящий всего то в двухстах километрах к югу от мыса Арктический, поставить там злополучные штампы (уж оттуда-то мы даже при желании не смогли бы попасть никуда, кроме как в назначенную точку старта) и вернуться в родной аэропорт с этим же самолетом.

Предложение оказалось настолько заманчивым, (тем более что все расходы, связанные с этой командировкой, мы брали на себя), что суровые сердца пограничников дрогнули и наш интернациональный отряд увеличился на два человека, одетых в умиротворяющие взгляд зеленые цвета.

Второй проблемой, которую пришлось решать с листа оказалась проблема размещения наших нарт в багажном отсеке ИЛ-18. Собственно, отсеки были достаточно вместительными, вот только загрузочные люки никак не хотели пропускать вовнутрь наши нарты. Нарты эти представляли собой совершенно замечательную конструкцию, созданную Ульриком вместе с Майком-профессиональным плотником из Висконсина, работавшим у Уилла по контракту и успешно на протяжении последних лет решавшим все столярно плотницкие задачи одного из самых активных строителей светлого будущего штата Миннесота. Основу конструкции представляли эскимосские нарты Коматек, на протяжении многих десятилетий используемые эскимосами Гренландии для поездок по морским льдам. Особенностью конструкции наших нарт было наличие высокой стойки и небольшой площадки, располагавшихся в их задней части. Это было сделано с учетом того, что мы не собирались на нартах ехать, (в отличие от тех же эскимосов) а так же, как в Антарктике, собирались идти на лыжах рядом, периодически помогая собакам и направляя нарты. Именно эта высокая стойка никак не хотела вписываться в узкий люк грузового отсека. Разбирать нарты, исполненные, к слову, без единого гвоздя или шурупа (за исключением тех которыми был прикреплена полоса полиэтилена к нижней поверхности полоза) совершенно не хотелось. Потому, оставив идею поместить нарты в грузовом отсеке, мы втащили из через, подвергнутые некой временной кастрации входные двери, в самый салон самолета. В отличие от пассажирского варианта, салон этого самолета был разделен на два отсека – грузовой в носовой части и пассажирский примерно на 20 мест в хвостовой. Наши нарты самым чудесным образом вписались в интерьер и заняли свое место по левому борту, тогда как по правому расположились наши собаки.

На этот раз условия перевозки были более демократичными- то есть без клеток. На палубе самолета был натянут «доглайн» и собаки подвязывались к нему шейными поводками через определенный интервал, дававший с одной стороны некоторую свободу перемещения, с другой – исключавший возможность выяснения персональных отношений. Увы, не все наши четвероногие пассажиры оценили наш благородный поступок и мгновенно по прибытии на борт воспользовались предоставленной свободой в самой полной мере. Хорошо, что мы предусмотрительно подстелили под них огромный лист полиэтилена.

Полет проходил нормально, собаки вели себя спокойно, и мы все предвкушали скорую посадку на Среднем, но на подходе к Норильску меня подозвал командир экипажа и сообщил, что ни в Норильске, ни на Среднем нет погоды и мы будем садиться в Хатанге. Хатанга –это очень симпатичный поселок в самом сердце полуострова Таймыр, расположенный на берегу одноименной реки, по сибирскому полноводной, впадающей в море Лаптевых двумястами километрами ниже по течению. Основан он был в первой четверти 17 века казаками. Местное население- долгане и нганасане частично ассимилировались, меньшей частью продолжали вести кочевой образ жизни, занимаясь оленеводством и рыболовством. Больнее всего новые времена с их неконтролируемым изобилием спиртного завозимого регулярно и в больших количествах задели нганасан, которых практически не осталось. Долгане приспособились получше, и от смешанных браков с украинцами и русскими, понаехавшими сюда в поисках вольной, лучше оплачиваемой и дающей большие социальные гарантии в советские времена жизни рождались симпатичные смуглокожие с характерными глазами вразлет ребятишки.

Мне приходилось много раз, особенно в восьмидесятые годы бывать в Хатанге по работе своей – самолеты, на которых мы летели в экспедиции в Северном ледовитом океане или возвращались оттуда, как правило садились в Хатанге. Здесь была построена взлетная полоса длиной более трех километров, для использования нашей стратегической авиацией и способная принимать все существовавшие типы самолетов. Кроме того, резко континентальный климат с устойчивой погодой создавал особые погодные условия, и делал Хатангу одним из самых принимающих аэропортов на многие сотни километров вокруг. Зачастую рейсы, шедшие на Норильск или Тикси, использовали Хатангу как запасной аэродром, когда в аэропортах назначения не было погоды.

В шестидесятые- семидесятые годы Хатанга была своеобразным центром по обслуживанию высокоширотных научных экспедиций, работавших в весенний период в околополюсном районе. Здесь был свой объединенный авиаотряд, насчитывавший до десятка вертолетов и несколько самолетов. Крупный рыбозавод обеспечивал практически весь Красноярский край славившейся на Таймыре и за его пределами своими отменными вкусовыми качествами и чистотой рыбой. Здесь же располагалось Управление Таймырского заповедника, где работал Сережа Панкевич, которому эта неожиданная посадка в Хатанге была как нельзя кстати- он попадал прямо домой. Излишне говорить, что у меня здесь было много знакомых, так что мы вполне могли рассчитывать на теплый прием, несмотря на морозную по хатангски погоду. И я не ошибся. Во-первых, с погодой: было тихо и морозно минус 37 градусов, снежок. Встретил нас Борис Ульяныч – заместитель командира Хатангского авиаотряда Александра Бахметьева. Он весь парил и выглядел очень уютно и тепло- и, казалось, не замечал эти минус 37. «Из бани выдернули»– признался он мне, но ничего, сейчас все организуем.» И уже совсем по- хозяйски распорядился: «Собак можно привязать прямо здесь у здания аэровокзала, теплые продукты на склад, остальное можно оставить в самолете, а людей вестимо в нашу летную, ты знаешь»– повернулся он ко мне.

Собаки, казалось еще в большей степени, чем мы оценили достоинства Хатанги- как никак впервые за трое с лишним суток они попали в привычную среду – мороз и снег. Мы наскоро растянули доглайны- благо было за что их цеплять, вывели всех собак из самолета и разместили их на ночлег на мягком искрящемся белом снегу. Что еще нужно для счастья? Поесть бы неплохо, и правильно! Накормив собак и оставив их в самом благодушном расположении собачьего духа, мы направились в гостиницу, пятиэтажный параллелепипед которой светился окнами сразу за забором, отделявшим поселок от аэродрома. По дороге в гостиницу наш небольшой отряд несколько растянулся- я шел впереди, показывая дорогу и постоянно оглядываясь, следя за тем, чтобы никто не отстал и не потерялся в морозной темноте хатангской ночи. Ульрик с Мартином шли последними, но несмотря на разделявшее нас расстояние я услышал, как Ульрик, что-то резко выговаривал Мартину. Я дождался их, и мы вместе, преодолев нешуточное сопротивление пружины входных дверей и проникли в «предбанник», отделявший внутреннее помещение гостиницы от всего остального гораздо менее гостеприимного пространства Таймырского полуострова Таймыр. Такая своеобразная шлюзовая система из двух, а то и трех разделенных дверями «предбанников» характерна для большинства зданий здесь на Севере, где люди очень хорошо понимают, что Арктику не нагреешь, как ни старайся и потому драгоценное тепло надо хранить. Войдя в светлое и просторное помещение, которое с некоторой натяжкой можно было назвать холлом гостиницы, Ульрик, продолжая бурчать, стал на ходу через голову стаскивать с себя анорак. Бросив его на диван, он обернулся уже ко мне, как бы призывая в свидетели, и буквально выдохнул мне в лицо: «Look on that shit!”, он протянул мне вывернутый наизнанку анорак-«It’s completely wet, just after half an hour work outside, how we can take such a bad quality clothing to expedition?” Последний вопрос был уже адресован Уиллу, уже поднимавшемуся по лестнице. Видя, что тот никак не реагирует на его слова, Ульрик вновь повернулся к нам. Действительно, внутренняя поверхность темной ткани, которая должна была играть роль влагоотводящей мембраны, была совершенно влажной, да и сама одежда Ульрика, была не суше.

Здесь следует сделать короткое отступление. Дело в том, что в этой экспедиции нашим главным спонсором по одежде была компания “Land’s End”, достаточно известный в США производитель повседневной и спортивной одежды. Из-за ограниченности нашего бюджета мы не могли рассчитывать на использование ею столь полюбившей нам и отлично оправдавшей себя в Антарктике, но очень дорогостоящей мембраны “Gore-Tex”. Представитель “Land’s End” уверил нас в том, что у них имеется ткань достойная альтернатива этой знаменитой мембраны. Сейчас, судя по первому опыту ее использования на практике, предложенная альтернатива была совсем не альтернативной, и не только не отводила влагу, но с лихвой возвращала ее обратно производителю… В порыве неподдельного негодования Ульрик решил эту проблему хирургическим путем- отсек ножом весь внутренний слой анорака и явно собирался сделать это на всех остальных куртках. Более того он так застращал Мартина и Джулию с Такакой, что те последовали его примеру. Мы с Уиллом решили пока воздержаться от таких решительных действий, справедливо полагая, что это никогда не поздно будет сделать. Тем более, что моя куртка отработала в тех же условиях весьма нормально, но я вообще к счастью, мало потею, чем заслужил в свое время особенно теплое отношение к себе со стороны руководства компании “Gore-Tex”.

Этот инцидент, сыграл, как мне кажется, свою роль в дальнейшем развитии событий, приведших к драматической развязке на самом старте экспедиции.

Мы разместились в номерах с удобствами в коридоре. Но что значат такие мелочи по сравнению со знаменитой хатангской строганиной, приготовленной домовитым и свято чтящем северные традиции Ульянычем в нашем с Уиллом номере, прямо на наших глазах. Огромный, напоминающий полено, принесенный с сорокаградусного мороза и от того дымящийся чир, даже в крупных руках Ульяныча выглядел великаном. Ульяныч, орудуя большим тяжелым ножом, надрезав рыбу вдоль хребта, ловко чулком снял шкурку, затем установив рыбу вертикально «ейной мордой» прямо в стол, держа ее за хвост левой, одетой, а рукавицу рукой, начал строгать. Мы заворожено следили за его уверенными движениями. Пластины жирного белого с красными прожилками рыбьего мяса, закручиваясь замысловатыми кудрявыми стружками, тяжело падали на подстеленную заранее белую бумагу. Ульяныч, напоминал папу Карло, ваяющего Буратино. Видя, что мы просто наблюдаем за его действиями, он поторопил: «Вы ешьте, ешьте, не давайте ей размякнуть, а ты, что сидишь?»– обрушился он на меня- первый раз видишь, что ли? давай маканину, по рюмочке и вперед! Маканина- взрывоопасная смесь из черного перца и крупной соли была приготовлена заранее и стояла на столе в глубокой белой тарелке. Надлежало брать понравившуюся стружку руками, макать ее в эту тарелку и отправлять в рот, где она, что называется таяла во рту…Вкус божественный! А если предварить это рюмкой холодной водки и затем отправить первой еще одну вдогон…Вы тогда поймете, почему наши самолеты так часто подсаживались в Хатанге. Даже непьющий Ульрик и тот попробовал рюмочку. К слову сказать, по своему собственному опыту я знал, что никакого похмелья на следующее утро после такой строганинки не бывает и, как оказалось, это правило распространялось не только на меня- все мы проснулись на завтра в отличном расположении духа! Оно еще и улучшилось, когда нам сообщили, что погода на Среднем улучшилась и после полудня мы можем вылетать.

Остров Средний и назван так, потому что занимает среднее положение в группе островов крошечного архипелага Седова, расположенного вблизи западного побережья острова Октябрьской Революции- самого большого из островов архипелага Северная Земля. Два остальных островка Голомянный к северу и Домашний к югу от Среднего располагались в 17 и 3 километрах соответственно. Средний был аэродромом подскока для стратегической авиации и представлял собой узкую не шире километра, едва возвышающуюся над уровнем моря песчано гравийную косу. Еще в восьмидесятые годы здесь располагались пограничная застава, небольшая гостиница и комплекс обслуживания аэродрома .На острове Голомянный находились полярная станция и подразделение ПВО .Сейчас в результате бурных реформ девяностых на Среднем остались только погранзастава и заброшенные строения комплекса, на Голомянном , к счастью для нас полярная станция сохранилась ( от комплекса ПВО остались только забитые снегом дома, повергнутые в снег громадные ажурные лепестки антенн и стройные шеренги пятикубовых емкостей для топлива). Именно на станции мы планировали разместиться и провести окончательную подготовку к старту. Кроме того, я рассчитывал оставить на Голомянном своего коллегу Женю Савченко для организации постоянной радиосвязи с нашей экспедицией на маршруте от мыса Арктический до Северного полюса. На станции с середины девяностых годов работали две семейные пары Игорь и Галина и Толя со Светой. В полярную зиму с сентября по апрель они работали вместе, а в летнее время с апреля по сентябрь уезжали в отпуск поочередно. Поскольку мне приходилось бывать на Среднем, я хорошо знал их и всячески расписывал своим ребятам какие отличные условия нас ждут у поистине семейного очага этого затерянного в холодной Арктике дома. Женя, прилетевший на Средний на вертолете, встречал нас. Погода была несколько мягче по градуснику (минус 27), но отнюдь не по ощущениям. На Среднем всегда, как-то особенно мозгло и от того холодно- океан рядом. Если добавить к этому еще и ветерок то, понятно, что мы, выйдя из самолета почувствовали себя менее уютно чем в Хатанге. На Среднем, как, пожалуй, нигде более в Арктике мне постоянно приходилось убеждаться в великой справедливости выражения «движение – это жизнь!» и прежде всего потому, что движение –это тепло, которого здесь всегда катастрофически не хватало. Потому, выскочив из самолета, я сразу же помчался к стоящим неподалеку машинам, с тем чтобы разобраться кого и что и, как и куда грузить. Машин было две одна бортовая, другая с установленным в кузове кунгом, в котором, судя по летящей из трубы по ветру упругой струе дыма, было тепло. Надо сказать, что к этому времени вследствие разрушительных процессов, вызванных переходом нашей необъятной страны на рыночные отношения, действующей техники на заставе острова Средний практически не осталось – старая пришла в негодность, а новая не завозилась, и, если бы ни мудрое и рачительное хозяйствование Игоря и Толи на Голомянном, ездить здесь было бы не на чем. Ребята просто подобрали брошенную при вынужденном отступлении с острова частей ПВО технику, восстановили ее и теперь обеспечивали не только свои интересы, но и помогали соседям пограничникам в решении их транспортных задач. Нечего и говорить, что для нашей экспедиции эта помощь была более чем необходима.

Разгрузка, естественно, началась с собак, для которых рядом на кромке поля были натянуты доглайны. Потом нескончаемым потоком потекло все остальное. Экспедиционное снаряжение помимо больших саней мы загрузили в бортовую машину. Погрузка проходила несколько сумбурно- часть народа невзирая на мои призывы согреться в движении, инстинктивно потянулась к призывно курящемуся кунгу, полагая , что добыть столь необходимое для жизни тепло можно и у печки .Похоже ,что именно во время этой злополучной разгрузки я и остудил горло, через которое выплескивались в окружающую пронзительно холодную среду переполнявшие меня эмоции- ведь помимо вполне понятных и необходимых при подобной работе выражений на родном языке, я еще и старался переводить выкрикиваемое для всех тех, кто нашего языка не понимал. Это обстоятельство в немалой степени способствовало дальнейшему развитию событий в неожиданном направлении.

Я приехал на станцию последним на грузовой машине. Мы все разместились в жилом доме станции с превеликими для этих условий удобствами. На этой станции в период ее расцвета трудилось около 30 человек, так что проблем не было. Игорь и Толя с семействами жили здесь же. По одну сторону коридора, делившего дом на две половины, находилась вполне просторная кают компания и туалет, выполненный в лучших традициях арктического дизайна. Братья Месснеры немедленно приступили к сортировке снаряжения и переупаковке продовольствия. Как водится, вполне уютный коридор станции моментально превратился в некий плохо организованный склад.

По традиции мы привезли ребятам продукты по заранее составленному списку – список был большим почти что на «восемь листов». Это и неудивительно- снабжение станции, осуществлявшееся раз в году в навигацию, было крайне скудным- ни свежих овощей и фруктов, ни сыра, яиц и прочих вполне обычных на большой земле деликатесов. Мы по возможности пополняли их запасы и потому каждый приезд на станцию экспедиции хоть, по сути, и представлял собой некое стихийное бедствие, вносившее разлад в ее размеренную жизнь, но в то же время был вполне достойной благотворительной акцией.

Весь следующий день 6 марта упряжки вместе в Ульриком, Мартином и Джулией оставались на Среднем- сани требовали небольшого ремонта, а мы занимались сортировкой личных вещей. Братья Месснеры весь этот день тренировались и позировали привезенным с собой фото и кинооператорам. Станция находится на самом берегу океана и потому до натуры было рукой подать к вящему удовольствию снимающих. Если еще прибавить вполне реальную и данную всем нам в самых непосредственных ощущениях действительность, описываемую просто и красноречиво как – 42 градуса, то можно было бы при желании отснять главные кадры что называется, не отходя от дома.

Утром 7 марта итальянская экспедиция вместе с репортерами вылетела на старт. Днем пришли со Среднего наши упряжки. Только мы разместили собак, чье прибытие естественно не осталось не замеченным местными станционными собаками, пришел белый медведь. Он по-хозяйски спокойно и уверенно пересек метеоплощадку, но напуганный нашими неистовыми криками, решил для надежности ретироваться и вскоре скрылся га грядой окружавших станцию торосов. В отличие от станционных собак, которые преследовали медведя до его полной капитуляции, наши собаки, на удивление, никак не отреагировали на него.

Это был явный пробел в тренировках – как никак мы надеялись, что они вовремя предупредят нас о приближении медведя и не дадут нашей экспедиции завершиться ранее намеченного срока.

Вертолет, отвозивший итальянцев, вернулся поздно вечером. Женя , летавший с ними , рассказал, что ледовая обстановка в районе мыса Арктический была неплохой- во всяком случае дрейфующий лед был поджат к припаю и можно было стартовать прямо с берега (ситуация для Арктического нечастая- как правило там существует полынья или ненадежный для движения совсем молодой лед).Первые несколько сотен метров по дрейфующему льду дались братьям сравнительно легко Однако далее началась зона торошения в сочетании с глубоким рыхлым снегом , что сразу же притормозило их движение. В добавление ко всему, появился весьма любопытный белый медведь, который решил сопровождать экспедицию на старте в ожидании, того момента, когда слабый упадет…, пришлось отпугивать его восемью одиночными меткими залпами. В этой ситуации Рейнхольд принял достаточно мудрое решение: перелететь на вертолете на 10 миль в сторону севера, где начинается более-менее нормальный лед и, может быть, нет медведей. Конечно же сторонники «чистоты» эксперимента под которой в этом случае понимается старт с берега , немедля осудили бы это решение , но , как показывает многолетняя практика стартов с мыса Арктический , число экспедиций стартовавших с берега едва достигает половины от их общего числа , в то время как статистика неудачных «чистых» стартов в том числе одного с фатальным исходом , говорит о том , что это решение было вполне логичным.

Никаких более событий тех предстартовых дней в моей памяти не отложилось и потому, уважаемый читатель, мы возвращаемся к началу нашего повествования, когда мы с Уиллом сидим в нашей палатке на самом берегу океана….

Последняя ночь перед стартом выдалась вполне достойной задуманного нами предприятия – что называется «Захотели – получайте!» Столбик термометра пополз к отметке -45, да что там какой-то столбик, когда на лицо были гораздо более ощутимые для нас признаки похолодания. По традиции мы с Уиллом не отказывали себе в удовольствии пропустить по рюмочке чего- нибудь крепкого перед тем, как занырнуть в спальные мешки. И вот тут-то нас ожидала засада. Наш верный попутчик – широко известный в определенных кругах шотландский путешественник Jonnie по прозвищу Walker (вполне подходящее прозвище для путешественника, не так ли?!) не выдержал первого же испытания холодом и буквально окаменел от ужаса. Пришлось отогревать его в чайнике и только после этого он смог помочь нам с Уиллом не отступать от традиции.

Странно, что печальная судьба славного Jonnie никак меня не насторожила и я неосмотрительно улегся спать в одном мешке. Заснул моментально, поскольку очень устал, но вскоре проснулся оттого, что меня била дрожь. Такого со мной никогда раньше не было. Замерзли ноги, и вообще было неуютно. Борода и усы покрылись толстым слоем инея. Короче говоря, я практически всю ночь не спал. Этим и объясняется мое сонное состояние утром 9 марта. Тем не менее, в 5 утра я поднялся, разжег примус, обжигая руки и отнюдь не огнем, а исключительно прикосновениями к металлическим частям остывшего примуса.

Связь с базой накануне была неудачной: мы слышали Голомянный с трудом, а они нас никак.

Утром из-за холода все дела протекали совершенно медленно, но тем не менее три часа до восьми прошли почти незаметно- Я доел рис, Уилл сварил себе овсяную кашу. Сходил к ребятам, они провели ночь вполне нормально (во всяком случае их не постигло разочарование, испытанное нами по поводу безвременной кончины Jonnie). Еще раз вспомнив, что движение – это жизнь, решили стартовать сегодня не откладывая, и на удивление быстро, всего за два часа собрались.

В десять часов мы были уже в пути. От места нашей стоянки дорога на север по припайному льду просматривалась достаточно хорошо. Я по обыкновению, впереди всех на лыжах. Несмотря на громоздкость и солидный вес саней, собаки понесли легко, и, достигая меня, все время останавливались, особенное рвение проявляла шедшая за мной упряжка Ульрика. Мартин с Такакой шли вторыми, и замыкал процессию естественно предводитель с Джулией. Сначала я отклонился несколько к юго-востоку, решив, что в полдень солнце находится на востоке, а не на юге. Но, к счастью, быстренько спохватился и обошел довольно большие группы торосов

Мы шли, неплохо и я бы сказал довольно быстро, неосмотрительно быстро, как мы привыкли стартовать в прежних наших экспедициях, совершенно упустив из вида, что сейчас под нашими лыжами и собачьими лапами морской дрейфующий лед. Красиво парили собаки, светило солнце уже, как и положено ему светить в полдень идущим к северу- в спину. Жизнь казалась прекрасной, и мы все включая собак, наслаждались этим ни с чем не сравнимым для путешественников чувством- чувством начала Большой дороги. Но счастье и радость наши были недолгими. Выбравшись из очередного лабиринта торосов, я вышел к какому-то коварному месту…

Впереди прямо по нашему курсу темнело покрытое молодым льдом разводье, и я решил пройти по его краю. Ничего предосудительного в подобной тактике нет, тем более при таких низких температурах, когда даже тонкий, пропитанный рассолом морской лед ведет себя вполне предсказуемо и на него можно не только положиться, но и пройти по нему соблюдая конечно же осторожность. При этом, идущий впереди лыжник, проверяя на себе безопасность выбранной дороги, должен быть уверен в том, что ведомая им команда следует строго за ним, не отклоняясь в сторону. Увы, вот этого как раз и не произошло. Идущие первыми в упряжке Ульрика Седар и Доусон, очевидно решив, что им лучше, чем мне известно куда следует идти самовольно повернули вправо как раз в сторону этого злополучного разводья. Все происшедшее далее настолько прочно врезалось мне в память, что эта картина стоит у меня перед глазами настолько ясно, что кажется все это произошло совсем недавно…

Услышав позади крики, Ульрика, я обернулся…Упряжки, чье присутствие позади себя я ощущал всего несколько мгновений назад, не было. Я увидел стоявших одиноко на небольшом куске льдины посредине разводья Седара и Доусона, свесившиеся над краем разводья нарты, удерживаемые в равновесии висящим на их заднике Ульриком, парящее на морозе разводье между ними и торчащие из воды собачьи головы. Времени на раздумья не было- я развернулся и пренебрегая всякой осторожностью, напрямик по тонкому и совершенно безнадежному льду рванул в сторону собак. Не успев проскочить и двух шагов, я почувствовал, что погружаюсь в воду. К счастью, на мне был комбинезон с “Gore-Tex” и потому вода не сразу пробилась к моему еще разогретому ходьбой телу, но стала довольно бойко поступать в маклаки и рукавицы. К счастью, моя левая не совсем необходимая в данной ситуации Лыжина отстегнулась, вторая увы оставалась на месте, ограничивая свободу маневра. Я перевернулся на спину и погреб, ломая лед к спасительному островку на котором находились незадачливые искатели приключений. Не без труда, буквально отстрелив вторую лыжину, я выбрался на льдину. То, что я увидел повергло меня в шок. Доглайн, удерживаемый с одной стороны Седаром и Доусоном, а с другой тяжело груженными нартами, был натянут как струна. Вторая пара собак упряжки, среди которых был конечно же. Дизель была полностью под водой. Головы остальных торчали как мохнатые поплавки среди битого льда. Это было страшно. Я лег на льдину и попытался за уходящие в чернильную глубину поводки вытащить этих бедняг. Максимум , чего мне удалось добиться это извлечь на поверхность их носы , и это было уже что то…Прошло несколько долгих секунд , пока я сообразил, что надо как можно скорее ослабить доглайн и единственным способом сделать это , исключая конечно вариант сталкивания Седара и Доусона в воду, было отрезать их поводки Для этого мне пришлось на мгновение отпустить поводки Дизеля. И сразу же, получив необходимую свободу все находившиеся в воде 9 собак упряжки всплыли на поверхность. И тут же одновременно произошло то, что и должно было произойти. Ульрик, пытавшийся со своей стороны подтянуть доглайн и потому опиравшийся на него, как на натянутый канат, потеряв опору соскользнул в воду, но, к счастью, был вытащен на лед подоспевшим к этому времени Мартином. Все описываемое произошло настолько быстро, что остальные упряжки подошли к месту события, когда водная часть этого незапланированного приключения завершилась. Я по-прежнему занимал независимую позицию на одинокой льдине в своем покрытом коркой льда комбинезоне, держа за поводки невольных виновников приключения. Ульрик, флисовая куртка которого на этом морозе превратилась в нечто изваянное из материала, обладающего памятью формы, находился в несколько странной позе и, по-видимому, ничего не мог с этим поделать. Остальные собаки, вытащенные на лед Мартином и Уиллом приводили себя в порядок после столь внезапного купания и, к счастью, не проявляли видимых признаков беспокойства по поводу произошедшего. Это было, пожалуй, единственным светлым пятном в сразу потерявшей прежнюю радужную окраску картине первого утра нашей экспедиции.

Как это и случается в самый разгар нашего злополучия прилетел вертолет. На борту его находился Гордон, который снимал, точнее должен был снимать наш старт, если мне не изменяет память в тот момент у всех участников экспедиции было скорее ощущение ее финиша. Надо было срочно ставить лагерь и отогревать промокших и сушить их одежды.

Прежде чем разбить палатку, мы решили перебраться на более спокойное место, которое нашли примерно в 200 метрах от места происшествия повсюду, насколько хватало глаз нас окружали небольшие поляны молодого льда разделенные свежими зонами торошения. По бутылочного цвета обломкам льда в торосах, можно было заключить что толщина льда под нами не более 40 сантиметров, что делало наше временное пристанище крайне ненадежным и опасным. Но выхода не было- Ульрика надо было отогревать и сушить. Я принес ему в палатку дополнительный примус и оставил его греться. Сам же вместе с Мартином и Такакой занялся разгрузкой нарт Ульрика, с тем чтобы перетащить их к месту нового лагеря. две остальные упряжки перевели своим ходом, нащупав дорогу. Работа была довольно трудная, и мы изрядно намаялись. Я ощущал себя вполне прилично (по сравнению с Ульриком) – ноги согрелись, некий дискомфорт был, пожалуй, только в кончиках больших пальцев рук, которых я не чувствовал, но это были сущие пустяки по сравнению с тем, что могло бы произойти пойди развитие событий по-иному. Главным было то, что мы не потеряли собак, да и сами пострадали несильно. Глядя на этот наш первый лагерь, я невольно вспомнил слова из песни Александра Дольского: «Мы скрылись из глаз не в дали, а вблизи.» но тут же на более оптимистической ноте допел бы уже из любимого Высоцкого: «. Скажи еще спасибо, что живой!». Все время нахождения на этом льду мы все ощущали, что он буквально дышит, слышен постоянный скрип торошения. В целом местечко это довольно зыбкое. Назавтра продолжим поиски выхода на более надежный лед. Нам бы только ночь продержаться. Судя по торосам, скорее всего будет не обойтись без нашего излюбленного инструмента для крушения льда- односторонней и специально заточенной кирки. Придется пойти помедленнее и осмотрительнее и не так бойко, как обычно привыкли.

Только тогда, когда я залез в нашу с Уиллом палатку, я почувствовал, что ноги мои в промокших маклаках задубели, а пальцы рук потеряли всякий интерес к жизни, хотя я сменил рукавицы, Пора было заняться собой. Уилл, видя мое страдальческое состояние, сразу приготовил мне какую-то похлебку из сушеной смородины и горячего молока. Эта энергетическая смесь меня здорово взбодрила, и я вдохновленный этим, отправил вдогон на помощь моему утомленному организму еще и чашку горячего какао. Теперь можно было подумать и о более существенном. Оно не замедлило появиться в виде достойной сегодняшнего дня порции мяса карибу. Жизнь возвращалась неторопливо, но уверенно.

Мы уже завершали вечерять, когда услышали вертолет. Он прошел над нами в направлении Арктического. Нам оставалось только гадать о причинах, побудивших вертолет вылететь в столь неурочное время. -может быть, кто-нибудь подал сигнал бедствия. Пока не знаем – связи нет.

Вот так и закончился полный приключений первый день пути. Мы с Уиллом вспомнили сразу первую канадскую подготовительную экспедицию в 1992 году в Гудзоновом заливе. Мицура и Уилл тоже провалились под лед в первый же день. Помню, Трансантарктика тоже начиналась достаточно знаменательно: сломали мы двое из трех саней. В общем, если все неприятности проследить, получается, что они – хорошие предвестники будущего успеха. Дай бог, чтобы это было в последний раз,

Сегодня прошли всего три километра на север. Температура по-прежнему за сорок, но ветер северо-восточный, и, в общем, пока ничего.

11 марта.

Чувствительный удар. Ну что ж!

Все, слава Богу, живы!

Собак и нас колотит дрожь

И балом правит молодежь

Разумно, боязливо….

Погода портилась и лед

Скрипел, грозя раздаться

Наш след, который вел вперед

Хранил надежду на отход

И звал нас возвращаться.

Мы по-прежнему на старом месте. Утро, почти 11 часов. Погода с утра минус 41 градус, и дымка такая, что солнца не видно. И погода не обрадовала, и движение льда вокруг продолжалось, и полынья, которая вера была совсем незаметная, рядом с лагерем расширилась.

Нам нужно было срочно найти варианты выбраться из этой ситуации, но как это сделать? Да еще кашель меня донимает, это меня сейчас здорово беспокоит. Конечно, лечусь потихоньку, но как хватану холодного воздуха, опять все лечение насмарку.

Чтобы наметить возможные пути отхода решили пойти на разведку. В условиях ухудшающейся видимости отправились вчетвером: я, Уилл, Такака и Мартин. Пошли в основном направлении, нужном нам: на север – северо-запад. Важно было внимательно следить за тем, чтобы не потерять шансы вернуться назад, в лагерь. Чтобы следы оставались более четкими, я попросил ребят делать следы как можно более видимыми- буквально топтать тропу с тем, чтобы на обратном пути след можно было бы легко найти.

В общем, шли мы по довольно хорошему льду. Ну, как сказать, хорошему, во всяком случае казавшемуся более надежным, чем тот, на котором мы устроили наш лагерь. В основном это были мелкие и средние по размеру поляны белого и серо-белого льда и сморози битого льда. На стыках полян было заметно их движение, трещины, что называется дышали- сходились и расходились на наших глазах, так что приходилось присматривать варианты возможного отхода прежде, чем переходить с одной такой поляны на другую.

Примерно через полтора часа мы вышли через гряду мелкого битого льда на огромное ровное поле однолетнего льда, простиравшееся в северном направлении, насколько хватало видимости, заметно ухудшившейся к тому времени из-за поземки. Мы с Уиллом решили, что это место вполне подходило бы для перемещения сюда нашего лагеря, во всяком случае здесь мы бы чувствовали себя в большей безопасности.

Вдохновленные находкой Мартин и Такака, предложили пойти дальше, но я сказал: «Давайте возвращаться». Ветер усилился, причем с юга и юго-запада, и существовал вполне реальный риск быть оторванными от нашего лагеря по одной из тех многочисленных трещин, которые мы прошли на пути сюда, кроме того, поземок быстро заметал следы и надо было торопиться. Я всячески поторапливал народ и шел впереди по следу. Бывало, след вообще не просматривался, а в двух местах из-за относительного смещения льдин он вообще пропадал и приходилось искать его, двигаясь в выбранном направлении.

Вернулись в лагерь, мы рассказали Ульрику, который второй день, не вылезая из палатки сушил свою промокшую одежду, о том, что можно перебраться на новое место, которое мы отыскали. Но неожиданно в ответ от него и от Мартина поступило другое предложение, которое было поддержано девушками: вернуться назад, по нашему следу, в точку нашего старта на припайный лед с тем, чтобы переждать непогоду.

Это был, пожалуй, переломный момент экспедиции, решивший ее судьбу. Дело в том, что мы с Уиллом, я в большей, он в меньшей степени, уже чувствовали резкое ухудшение состояния здоровья- простуда случившаяся на Среднем явно спускалась ниже, у меня начался сильный кашель, озноб. Возникла некая обусловленная плохим самочувствием апатия, приведшая к тому, что я даже не пытался отстаивать свою точку зрения о необходимости и целесообразности в нашей ситуации движения вперед. Похожее происходило с Уиллом. Сейчас по прошествии времени, я думаю, что, если бы все повернулось иначе и мы продолжили бы путь, команда наша бы не распалась и экспедиция состоялась бы так, как планировалась. Однако в тот момент мы согласились вернуться, потому что оставаться долее на этом льду было очень опасно.

Погода, тем временем ухудшалась на глазах. Видимость упала до 200 метров, ветер усилился. После небольшого перекуса в палатке мы с Уиллом нашли след нашей упряжки. Он был виден хорошо, и, обозначив это место вехой, мы начали собирать лагерь. Сборы были долгими, как и случается в такую погоду. Первой пошла упряжка Уилла, я – впереди с ледорубом. Шли по следу, но увы недолго -через полкилометра я наткнулся на сеть трещин, прямо пересекающих след. Пройти такие трещины нелегкое дело, особенно в условиях плохой видимости, и необходимости поворачивать упряжки резко под углом, чтобы проскочить мосты в наиболее узком месте. Поэтому мы остановились и вместе с Ульриком и Мартином пошли в разные стороны искать лучшее и безопасное продолжение. Ни слева, ни справа лед нам не понравился. Пришлось выбирать наименьшее из зол и уклониться вправо, где, пройдя через большое поле молодого льда мы вскоре вышли на битые поля однолетнего льда. Я предложил остаться на одном заснеженном поле, выглядевшем вполне пристойно на окружающем его фоне. Мое решение приняли, вернулись за упряжками, но, когда мы вернулись ситуация изменилась. Поле уже не выглядело таким надежным, через него прошли трещины, а состояние льда менялось настолько часто и быстро, что нам приходилось непрерывно искать новую дорогу, каждый раз возвращаясь, потому что старая дорога уже перекрывалась большими разводьями.

К этому времени уже начало смеркаться. Все мы без исключения сильно устали. Никто не обращал уже внимания на обмороженные лица, главной задачей было найти место, где можно было бы расположить лагерь.

Пришлось возвращаться обратно на след и принимать решение остановиться на поле молодого льда, не внушавшем никакого доверия, но, делать было нечего. Уже в наступающей темноте, при сильном ветре с юго-запада, мы разбили лагерь и решили переночевать здесь, а завтра, то есть сегодня, устроить день отдыха в надежде на то, что поле не расколет.

На наше счастье, поле не раскололо, хотя торошение продолжалось всю ночь. наутро только наш островок, где стояли три упряжки и три палатки, более-менее уцелел, а вокруг были сплошные наслоения тонкого льда, из которого, собственно, и состояло наше поле. Погода с утра была теплой – всего градусов 20 мороза, но ветер усиливался и постепенно принял поземно-шквалистый характер юго-западного направления.

Утром Ульрик встал раньше всех, (мы с Уиллом были просто не в состоянии физически составить ему компанию) обошел окрестности нашей льдины и увидел (видимость утром была получше) практически то место, откуда мы стартовали, оно легко идентифицировалось на белой ретушированной непогодой линии горизонта по пирамиде триангуляционного знака. В тот день Ульрик выглядел намного энергичнее и целеустремленнее нас предпринимая попытки отыскать кратчайшую дорогу к спасительному припаю. Прихватив с собой столь же энергичную Джулию, он отправился с ледорубом рушить две преграды, которые отделяли нас от намеченной цели. Мне и Уиллу предстоявшая перспектива возвращения уже не казалась абсурдной и более того повинуясь настойчивым призывам наших расстроенных и требующих немедленной починки организмов, мы всячески желали нашему юному предводителю успехов в его энергичных действиях. Кроме наших организмов починки требовали и наши нарты, и конечно же пережидать непогоду правильнее было на хорошем льду.

Благодаря в основном усилиям Ульрика, мы вскоре выскочили на хороший лед. Все бы ничего, если бы не кашель, замучивший почти всех, за исключением девчонок, (вот и рассуждай после этого о хрупкости и слабости женских организмов!). Похоже, что я страдал больше остальных. Бежать за санями было трудно- воздуха не хватает, кашель одолевает. Сейчас я понимаю, что это было воспаление легких.

Из-за этой напасти этот участок пути показался мне очень трудным. Но мы с Ульриком были впереди. Он сначала бежал первым, я старался не отставать, потом, когда мы вышли на ровный лед, сели оба на сани и поехали. Ехали нормально, пока не наткнулись на заметенную снегом припайную трещину, которая начала расширяться под действием усилившегося юго-западного ветра. Собаки проскочили ее легко, но сани провалились, к счастью, только частично, пришлось их опять разгружать, с тем чтобы перебраться перебираться на другую сторону и предупреждать остальных об этой опасности, потому что по нашему следу пройти уже было нельзя, нужно было пересекать ее каждый раз в новом направлении. Я остался с упряжкой Ульрика, а он помчался навстречу ребятам предупредить их.

Лагерь начали ставить на месте, где снега было навалом, чтобы собакам было удобно спать и поесть снега. Было еще рано, где-то часов пять вечера.

12 марта

Страшней всего, когда беда

Внезапно подкрадется.

Как оказалось, не всегда

«Где тонко – там и рвется.».

Час дня. Мы находимся на припайном льду, примерно в двух километрах от того места, откуда мы стартовали три дня назад.

Вчера поставили лагерь не без труда, потому что палатки вырывались из рук не слушались, палки никуда не вставлялись, руки скользили, не хватало всего. Я помог сначала Ульрику поставить палатку, потому что Уилл работал с упряжками Джулии. Потом вернулся к себе, чтобы поставить нашу с Уиллом палатку.

В палатке все заснеженное, в такие минуты мне всегда, вспоминается антарктическая «манная каша» – повсюду проникающая мельчайшая снежная пыль, покрывающая все внутри палатки.

Готовясь пережидать непогоду, я обложил палатку массивными снежными кирпичами, дополнительно укрепил оттяжки и забрался внутрь. Для начала мы с Уиллом попили энергетического напитка, произведенного фирмой «Шакли», чтобы восстановить водный баланс и откашляться. И тут такая слабость и дрема меня охватили, что, буквально на локте, не раздеваясь, я глубоко заснул, как провалился. Проснулся от того, что ноги очень замерзли – неудивительно, если учесть, что я лежал поверх спального мешка. Пришлось ноги отогревать над печкой.

Хотя аппетита особого не было, Уилл задумал приготовить рис с рыбой. Рыбу распарили на сковороде с водой, рис сварили так, наспех, потому что я должен был выйти на связь. Перекусили без особого энтузиазма.

Я выполз из палатки. Уже видно было, что облачность села, луна светила полностью, ясное небо со стороны юго-запада, откуда дул ветер, и температура падала. Пришел к Мартину и Ульрику, там, при свете бензиновой лампы, было светлее и оптимистичнее, чем в нашей палатке. Ребята готовились к ужину. Мартин тоже довольно плохо себя чувствует. Он сидел, немножко съежившись, в углу.

Когда на волне появился Голомянный, я узнал Женькин голос. «Голомянный, Голомянный, привет, привет!» – и оказалось, что они нас слышат тоже неплохо. После чего выяснилось: они рады, что мы с ними связались, ведь они не имели от нас никаких известий уже два дня и решили вылететь завтра на поиски, но, слава богу, все обошлось, мы все целы и здоровы.

Я сказал, что мы за два дня перебрались на хороший лед и побудем здесь в ожидании улучшения погоды и самочувствия, что мы потратили немножко топлива и еды, дабы облегчить сани, попросил, чтобы нам по возможности провели вертолетную разведку. По словам Жени такая возможность как раз появилась в связи с неожиданным для нас появлением еще одной команды на Среднем, собиравшейся пересечь океан на лыжах. Это были ребята из Южной Кореи. Как раз на сегодня был намечен их вылет на Арктический., обратным рейсом вертолет придет к нам, возьмет кого-нибудь на борт с тем, чтобы пролететь немного к северу и посмотреть какой лед впереди.

И вот мы сидим в палатках и уже два часа ожидаем вертолет. Впрочем, сегодня весь день такой расслабленный. Вчера на связи сообщили, что братья Месснеры эвакуировались после двух дней приключений. Я вспомнил о вертолете, пролетавшим над нашим лагерем в первую ночь – это как раз и был вертолет, эвакуировавший итальянскую экспедицию. Не понял точно причину их отъезда, но главное – с ними все в порядке, никто из них не обморозился и не пострадал. Очевидно, они столкнулись с каким-то очень большим препятствием и решили не искушать судьбу и уехать, пока не поздно. В общем-то, это была достаточно неожиданная новость, с учетом особенно опыта и подготовки Рейнхольда, хорошо еще, что на этом этапе все завершилось без жертв – очень непростой участок маршрута от мыса Арктический.

Мы обсудили эту новость. Безусловно, путешествие в одиночку, вдвоем или небольшими группами на лыжах, в самостоятельном режиме с или с подбросом, значительно отличается от того способа передвижения, который избрали мы, – с собаками, с тяжелыми нартами, потому что у нас, как правило, ограничена возможность поиска лучшего пути. Вот мы идем по дороге, которая кажется более-менее хорошей, а если мы уткнулись во что-то непреодолимое, или надо изменить курс, то, как правило, развернуться достаточно трудно. Даже обычный разворот на месте требует очень большого труда – повернуть всех собак с упряжками, с перегруженными нартами, а если идти по битому льду, сморози молодого серого льда и наслоениями битого многолетнего, просто необходима доля, причем немалая большого везения, чтобы все это получилось.

Вчера была пурга, а сегодня день хороший, с утра минус 37 градусов, ясное солнце. Кто знает, если бы такая погода была позавчера, захотели бы мы возвращаться?! Но все случается тогда, когда случается и с этим ничего не поделаешь. Надежда на то, что с вертолета мы рассмотрим подходящую дорогу, конечно была, но шансов воспользоваться ею было мало, так как ситуация в районе мыса меняется очень быстро и потому это было важно нам знать для общего представления о ледовой обстановке.

Основную опасность представляет не само движение, когда мы можем среагировать на любую смену обстановки, а ночевки. Ночевки на молодом льду в условиях подвижек достаточно сложны, потому что эвакуация не т может произойти быстро, а ситуация может потребовать молниеносных действий.

У Джулии вчера был день рождения. Сначала все предполагали, что у нее день рождения 14-го, Уилл думал, что 19-го, а я кашлял и ничего не знал. От того немножко скомкано все получилось- поздравляли именинницу по очереди сегодня. А завтра у моей Наташеньки день рождения. А я сижу здесь, далеко от нее. Но все-таки ближе, чем мог бы, если бы мы начали движение в нужном направлении.

Первые два дня проведенные на морском льду показали, что и собакам нашим необходима тренировка для того, чтобы они этот самый лед почувствовали, как только, пожалуй, собаки могут чувствовать- скрытые снегом трещины, воду и прочие малоприятные и просто опасные для путешествия вещи. Вчера яркий пример отсутствия такого чувствования в полный собачий рост продемонстрировал Айдар- одна из собак упряжки Ульрика. Во время очередного разворота, когда мы не нашли подходящего места для ночевки и решили отправиться на прежнее место, он вырвался из постромок и побежал сам по себе. Упряжка уже перебралась на другую сторону, а он спокойно пошел по молодому льду, провалился, поплыл и выбрался на другой берег. Почему-то пес совершенно не давал себе отчета, куда он бредет и что делает. И вот поэтому не приходится пока увы, рассчитывать на то, что они будут следовать строго по следу, не отклоняясь никуда, что особенно необходимо при пересечении опасных участков тонкого льда. В тех местах, где нужно балансировать на краю с опасным участком дороги, или там, где узкий проход, лидирующих собак придется по крайней мере в первое время, брать за поводок, потому что любое их отклонение от маршрута грозит теми же неприятностями, которые мы уже имели в первый день. В этом вся сложность путешествия на собаках по морскому льду.

Сегодня ночью мне удалось пропотеть довольно здорово, и с утра я переоделся в другую одежду, в общем-то, надеюсь, переборю свою слабость. Слабость, конечно, утомляет. Казалось бы, все должно получаться, да вот руки не слушаются, судорога сводит, и кашель донимает. Ульрик кормит нас антибиотиками, и это, пожалуй, единственный выход, чтобы как-то встать на ноги в прямом и переносном смыслах. Ясно, такое состояние не ахти. Уилл тоже говорит, что никогда не ощущал себя таким слабым, как в эти дни. Оба надеемся на эту передышку- несколько дней пересидеть и поправиться. Спим сейчас нормально, подолгу. Питание не особо еще наладилось, но это все преходяще. Хотя мужской состав команды и подкачал малость, но женщины держатся молодцом, да и собаки в норме.

Вертолет прилетел часа в три, даже, можно сказать, в полчетвертого. До его прилета мы пребывали в некой полудреме-полу бдении, в готовности лежали на спальных мешках, жгли горючее, наслаждались тишиной и безветрием, хотя температура была минус 37 градусов, в палатке было вполне сносно.

Такака приходила на видео интервью с Уиллом, пытала его всячески по поводу произошедшего и будущих перспектив. Прилет вертолета спас Уилла, и мы вчетвером к нему рванули: я, Уилл, Ульрик и Мартин. Оставили двух девушек в лагере. Полетели строго на север, на маленькой высоте, на небольшой скорости. Перед нами открывалось сплошное безобразие: ломаный лед, разводья, трещины. И так все продолжалось с небольшими перерывами. Увидели две обширных полыньи, поднялись повыше… Восточнее, как будто, выглядело все лучше, но, чтобы найти место достаточно надежное, нужно было лететь, конечно, дальше. Только где-то после тридцатого километра пути пошли большие ледяные поля, где можно было, в принципе, обосноваться для старта.

После этого обзора мы так и решили, что вернемся сюда 15 марта. Вертолет все равно придет забирать часть корейцев, которые были высажены сегодня на Арктическом – всего 8 человек, включая собственно команду из пяти человек и троих журналистов, которых и надо было вывезти. Тогда можно будет и осуществить нашу переброску. Придется стартовать таким образом, поскольку другого выхода нет, иначе можем потерять здесь все силы и, может быть, собак, да так и не стартуем.

Все согласились, что нужно лететь. Приземляясь уже в лагере, поняли, что в наше отсутствие что-то стряслось. Стас, командир вертолета, заметил медведя метрах в сорока от лагеря. Когда мы выскочили из кабины, выяснилось, что девчонки расстреляли почти весь запас ракет, чтобы отогнать этого медведя. На него никакого впечатления не произвели ни крики, ни выстрелы. Джулия, пришлось стрелять пулей и она, похоже, ранила его.

Медведь подошел к лагерю настолько близко, что его следы были на расстоянии нескольких метров от наших собак, которые по словам Такаки никак на медведя не реагировали, то есть вели себя так как на Голомянном, это конечно делало честь их выдержке, но никак не могло нас порадовать. Слава богу, что медведь не придавил никого- ведь собаки были привязаны и даже при желании не смогли бы убежать.

Ульрик с Мартином, взяв карабины, помчались за медведем в торосы, но увидели, что его не догнать, что, истекая кровью, он уходит. Оставлять его мы посчитали опасным, поэтому подняли вертолет в воздух и нашли медведя по следам крови довольно быстро: уже минут через пять из открытой двери метким выстрелом Ульрик уложил медведя. Я стоял за его спиной и видел, как это произошло.

Это происшествие, понятно всех нас крайне расстроило. Особенно переживала Джулия, ранившая его. Мы ее успокаивали, как могли- она вынуждена была так поступить.

. Такака отморозила пальцы, стреляя из ракетницы. И еще раз наши девушки показали, что являются полноправными, если не сказать большего участниками экспедиции- не растерялись и отпугнули медведя.

Мой кашель как будто стал полегче. Хотя настроение не ахти какое- все как-то неудачно складывалось и купание, и простуда и полная неопределенность со стартом и в довершение всего этот несчастный медведь Ульрик с Мартином тоже заметно расстроены, Уилл сказал мне, что они недовольны тем, как он, предводитель разруливает сложившуюся ситуацию. Обстановка в команде становилась крайне напряженной, близкой к той, что сложилась во время последней тренировочной экспедиции с той лишь существенной разницей, что на этот раз это была не тренировка и отступать нам было просто некуда.

Я-то понимал, что никакой вины Уилла в том, что произошло нет, надо было совместными усилиями наладить нормальные отношения, без которых начинать подобную экспедицию было просто напросто нельзя. Я успокоил его сказав, что все образуется, как только мы начнем движение, особенно если нам удастся переброситься на вертолете в тот район, который мы наметили сегодня во время разведывательного полета. По крайней мере лед там выглядел более надежно и позволял рассчитывать на неплохое начало даже с нашими перегруженными нартами. Для этого нам следовало переждать здесь числа до 15-го. Я надеялся в душе, что этот перерыв пойдет всем нам на пользу- мы с Уиллом восстановим пошатнувшееся здоровье, у ребят немного поулягутся эмоции и все образуется. Несмотря на всю сложность ситуации я тогда даже в мыслях не мог представить, как она разрешится в самое ближайшее время.

13 марта

Метет, темно. Девять часов вечера.

С днем рождения, моя дорогая Натулечка, любимая, хорошая.

Сегодня неожиданно и совершенно некстати свалилась и сейчас в полную силу неистовствует самая что ни на есть настоящая пурга- все-таки как ни крути, понедельник тринадцатого (несмотря на твой день рождения) остается понедельником тринадцатого, и вот оно подтверждение этого- непогода, дав нам всего день передышки, вернулась. Сейчас ветер, наверное, метров 20—25 в секунду, видимость плохая. Настроение с утра под стать погоде- вспомнил вчерашние слова Ульрика о неготовности команды, о том, что он сомневается в выполнимости всего задуманного нами предприятия. Вчера к ночи чертовски похолодало, температура упала до минус 43 градусов. Но в мешке было уютно и тепло. Правда в середине ночи я почувствовал, что мокрый, как мышь. Ну, думаю, опять этот поганый кашель, неужели в легкие все спустилось, хотя я предусмотрительно надел совершенно другое белье, тонкое и без всякого утеплителя, и только в носки сунул каталитические обогреватели, которые, кстати, очень хорошо работают. Тем не менее, проснулся от этого, не совсем приятного ощущения и сразу же почувствовал, что погода изменилась. Прежде всего мне показалось что потеплело. Изменения температуры чувствуешь сразу- если из щели мешка высовываешь нос, и его не обжигает – это значит, значительно ниже минус, сорока с которыми мы засыпали. Я сразу же списал ночное отпотевание на счет внезапного изменения, окружающей температуры и эта версия понравилась мне много больше. Уилл тоже пробурчал из своего мешка: «Виктор, что-то потеплело» и это окончательно убедило меня в том, что мои чувства меня не обманывают. После этого пробуждения сон не возвращался, да и, собственно, это было ему незачем -, было уже примерно полдевятого утра, светлело, снаружи было тихо. Видно было, что день пасмурный, потому-то, наверное, и потеплело. Так, в полудреме я провалялся до одиннадцати часов, покашливая и ощущая ломоту в спине, и размышляя, что после вчерашнего разговора наступил, пожалуй, удобный случай принять решение всем закончить экспедицию, не начиная ее, поскольку подготовка к ней могла быть и лучше. Однако, не поздновато ли, заехав так далеко, менять решение?

Аргумент Ульрика о том, что даже если нас доставят на 82-ю параллель, все равно на границе паковых льдов будет не найти места для ночевки, не показался мне очень убедительным, потому что поля многолетнего льда там весьма распространены и всегда можно выбрать участок, где палатки и собаки будут вне опасности. И, тем не менее, мне показалось, что решение отказаться от участия в экспедиции Ульриком было принято еще до нашего вчерашнего разговора. Уилл, выглядел очень подавленным и периодически как сомнамбула, повторял: «Я не могу в это поверить». Он сказал мне, что, скорее всего, если Ульрик откажется от участия в экспедиции, то Мартин последует его примеру. Ситуация развивалась по самому мрачному и неожиданному сценарию.

В шесть часов вечера мы собрались у нас в палатке. Пришли все, сели в кружок. Ульрик опять изложил свою точку зрения. Каждый высказался. Уилл сказал, что он собирается продолжать поход. До этого он спросил, готов ли я пойти с ним. Я ответил: «Да, я с тобой пойду, если все так случится, то вдвоем с тобой на одной упряжке дотянем, не впервой.» Об этом было сообщено команде. Мне не хотелось говорить за других, к тому же я думаю, что одна упряжка и два человека еще, сохраняют мобильность, позволяющую ориентироваться в сложной ситуации.

Мартин подтвердил свое решение выйти из игры, если Ульрик уйдет, заявив при этом, что Ульрик в последние дни был единственным лидером команды, который всех вел. Практически так оно и было, потому что мы с Уиллом были пока явно не в форме и подчинялись общему движению группы. С этим упреком нам пришлось согласиться, хотя конечно ни у кого из присутствующих и прежде всего, у нас с Уиллом не возникало и тени сомнения, что это лидерство Ульрика явление временное и вынужденное обстоятельствами. Команда стала распадаться на глазах. Я для себя решение принял – стоять до последнего. Меня больше заботило то, каким образом можно выйти из этого положения с минимальными последствиями для дела, которое мы начали с Уиллом три года назад и естественно хотели завершить достойно.

Основная проблема, как мне казалось, состояла в том, что команда разделилась на два лагеря прежде всего по возрастному принципу и связанным с этим различием в понимании и оценке ситуации. С одной стороны Уилл и я, с другой Ульрик и Мартин, как часть Ульрика. Джулия и Такака были где-то, между нами, склоняясь, опять же в силу возраста ближе к позиции Ульрика. В этом противостоянии, как это ни странно, несмотря на возраст, Ульрик демонстрировал более взвешенный, и осторожный подход в оценке наших перспектив. Первая неудача, вызванная прежде всего отсутствием достаточного опыта движения с собаками по морскому льду в условиях быстро меняющейся обстановки и надлежащей тренировки собак, привела к скоропалительной с моей точки зрения и связанной опять же с отсутствием достаточного жизненного опыта переоценке Ульриком способности команды противостоять подобным случаям в принципе. Это было главным отличием его видения от нашего с Уиллом. Нам приходилось в прошлых экспедициях сталкиваться с похожими ситуациями, но это не мешало нам сделав необходимые выводы, не отступать от намеченного. Свою и значительную роль сыграло то обстоятельство, что в самый критический момент, мы с Уиллом были не в состоянии взять ситуацию под свой полный и беспрекословный контроль. Сейчас мы оба были готовы это сделать, что означало для Ульрика подчиниться и продолжить экспедицию. Этого он делать не хотел, его недоверие к стилю руководства командой, демонстрируемого Уиллом на протяжении последнего времени было окончательно подорвано. И в то же время он понимал, что и мы с Уиллом ни при каких обстоятельствах не перейдем в его подчинение. В этой ситуации ему оставалось только уйти, что он и собирался сделать. С моей точки зрения этот поступок никак не мог быть оправдан на том этапе, на котором мы находились, когда часы были пущены и время наше пошло. Своим уходом он ставил под угрозу всю экспедицию, рассчитанную и подготовленную для участия 6 человек и трех собачьих упряжек. С уходом одного человека возникал дисбаланс в нашей излюбленной и проверенной многими экспедициями расстановке сил- вся команда разбивалась на три практически автономные мобильные двойки, способные выжить самостоятельно даже в случае вынужденного погодными или ледовыми условиями разделения их. В нашем случае один из участников оставался без пары и вынужден был управлять упряжкой и решать все проблемы своего жизнеобеспечения практически в одиночку.

Я попытался выйти на радиосвязь, но связи, естественно, не было, так как погода свирепо изменилась, и пурга дует изо всех сил – с трудом можно различить палатки. Если бы не огоньки в них, то вообще не видно было бы, где они и как стоят. Собаки свернулись клубочками и спят.

Я поговорил с Ульриком и Мартином. Похоже было, что они не собирались менять своего решения. Точнее Ульрик не собирался, а Мартин, не имевший своей собственной позиции в данном вопросе, полностью ориентировался на Ульрика. Это означало, что часть собак нужно было возвращать домой через Петербург со всеми вытекающими из этого дополнительными проблемами, связанными с получением виз и прохождением таможни. Но это, что называется было вторым вопросом во всяком случае для нас, кто собирался продолжить маршрут. Нам надо было в кратчайшие сроки реорганизовать наши поредевшие порядки и начинать экспедицию. Это все мы реально могли бы проделать только в базовом лагере.

Примечательно, что после некоторых колебаний Джулия и Такака решили остаться в экспедиции. Возможно, что решающим фактором, повлиявшим на их выбор, был мой совершенно утвердительный ответ на вопрос Джулии, заданный ею мне украдкой: «Виктор, а ты уверен, что без Ульрика, сможешь отыскать Северный Полюс?» Я бы, конечно, отвечал не так уверенно, если бы меня спросили смогу ли я отыскать Полюс без Солнца, или на худой конец, без GPS., но вопрос прозвучал именно так, как он прозвучал и ответ мой не заставил себя ждать…

Возникала в этой связи еще проблема с собаками. Дело в том, что Уилл собиравшийся по завершении этой экспедиции отказаться от содержания собак у себя на ранчо в Миннесоте, обещал передать упряжки молодому поколению полярных путешественников, каковыми и являлись Ульрик, Мартин и Джулия. Сейчас же в случае, если Ульрик и Мартин заберут своих, точнее Уилловских собак, то Джулия и Такака останутся без упряжки. Мы с Уиллом подготовили вариант продолжения (правда очень сырой) экспедиции и в этом случае. У девушек оставался шанс присоединиться к нам на Северном полюсе, чтобы оттуда вместе с нами тащить каноэ к канадскому берегу. Правда это было бы, мягко говоря, несколько раньше, чем мы предполагали, километров этак на 800. Но все же лучше, чем вообще не участвовать в экспедиции, к которой готовились. Завтра опять соберемся, будем решать, что и как делать, у нас есть еще день. По такой погоде, может, и больше, чем день, до прилета вертолета.

Корейцы, которых вчера высадили на Арктический, неизвестно где сейчас. Слава богу, если не успели выйти на лед, при таком ветре подвижка льда очень сильная, и они не смогут разобраться со всем, что там делается. Надеюсь, что они сидят на берегу. Жаль, связи ни с кем нет, и поэтому мы не знаем, что творится, остается только пережидать непогоду и ждать новостей

В надежде поднять настроение я сварил любимых макарон – не помогло. вот. Сидим молча с Уиллом и слушаем, как палатка скрипит и трепещет под натиском ветра. Эта палатка, изготовленная фирмой “Wild Country”, показалась мне более шумной на ветру, чем наша антарктическая “North Face”, и в ней как-то менее уютно.

Уилл смотрит отрешенно на мерцающий огонек примуса. Свечка тоже мерцает тихо и печально. У ребят в палатке, конечно, поуютнее: все организовано получше. В тот вечер мне хотелось, чтобы у них было бы лучше организовано в головах, но, увы! У нас с Уиллом, как правило, в палатке бардак и бороться с этим, я уверен уже, невозможно. Как никак, мы вместе с ним провели в палатке в общей сложности более полугода и в течение всего этого времени, если и возникали робкие и одиночные попытки, как-то облагообразить наш быт, все они позорно проваливались. Вот и сегодня пробовали бороться, но быстро прекратили это занятие за явной бесперспективностью, да и мысли все заняты другим. Но, надеюсь, из этой ситуации мы выберемся. Главное, не потерять никого и ничего.

14 марта

Когда между «Не быть и Быть

Лишь тонкий слой палатки

Нельзя друг друга подводить

Не правда ли, ребятки?!…

12 часов дня. Все та же злополучная точка старта. Пурга третий день, не можем никуда двигаться, еще и по причине известных событий…Вчера весь день продолжались хождения между палатками для совместных и раздельных консультаций по поводу реорганизации команды.

Погода свирепствовала. Мело неустанно и беспросветно. За ночь некоторые собаки оказались погребены под снегом, пришлось их откапывать. Точно так же, как мы делали в Антарктике, когда периодически во время затяжной пурги приходилось вытаскивать собак на поверхность, поскольку они, уходя в снег, теряли возможность нормально дышать.

Радиосвязь состоялась вчера вечером. В результате обсуждений выяснилось, что поскольку Джулия твердо решила не возвращаться и использовать для экспедиции упряжку Мартина, Мартин заявил, что он тоже пойдет с нами. Меня в принципе это не удивило- у Мартина не было собственной позиции в этом вопросе, и он сравнительно легко поменял свою точку зрения и как мне показалось он остался не столько из-за собак сколько из-за Джулии, что немного оправдывало его в моих глазах. Ульрик на своем решении уйти настаивает, вернее, не хочет его менять. Значит, нас остается пять человек и две упряжки, которые придется делить на три, к тому же Мартин при таком раскладе вынужден будет солировать. Но делать нечего, решение принято и теперь только непогода мешает нам начать действовать по «вновь утвержденному плану». В итоге мы имеем те же три палатки, практически то же по весу и объему снаряжение, но меньше собак… Настроение под стать погоде, несмотря на то что некая определенность с планами уже просматривалась. Просто мы сидим уже восьмой день на одном и том же месте.

Сейчас я заварю овсяную кашу для Уилла, который вчера немножко прихворнул- немудрено, все эти переживания здоровья не добавляют. Вчера в середине дня немного прояснилось, ветер был по-прежнему сильным, но уже не мело. Мы стоим на припае, слава богу, достаточно прочно. Лед, который был вокруг нас, тот, на котором мы три дня мотались, под воздействием южного ветра унесло до горизонта. Теперь даже при желании мы не смогли бы стартовать с берега. Наш шанс был упущен!

Судьба корейской экспедиции которая высадилась на мысе Арктическом позавчера и ушла. до сих пор неясна .Если ребята сумели перебраться на относительно нормальный лед , то вместе с ним, по всей вероятности они и уехали на Север, что для них очень здорово А если нет, то они, конечно, попали в достаточно тяжелую ситуацию в связи с тем, что этим сильным ветром все покрошило на мелкие части и в такую непогоду найти подходящее место для лагеря крайне трудно.. Сведений от них нет никаких, и мы до сих пор в неведении, хотя вечером связь была хорошая. Женя сказал, что позавчера они были на льду, а вчера связь должна была состояться с ними через час после нашей. Но я последил – ничего не было слышно ни с одной, ни с другой стороны. Вертолет сегодня вряд ли вылетит. На Среднем погода не лучше- общая метель. Я сказал Жене, что первым же вертолетом, который вылетит на Арктический, всю нашу группу необходимо забрать на Голомянный в связи с тем, что у нас один человек убывает.

Вчера вечером мы пришли к выводу, что все-таки наиболее оптимальным и реальным вариантом будет путешествие с одной упряжкой с тем, чтобы мобильно реагировать на все изменения ледовой обстановки. Однако физическое состояние Уилла и мое в данный момент далеки от лучшей формы, и мы должны еще раз внимательно рассмотреть все возможные обстоятельства. Спутниковый маяк «Аргос» по-прежнему не работал, у нас не было аварийного маяка системы «Коспас -Сарсат», который бы в случае необходимости мог передать сигнал бедствия, и КВ радиостанция имела всего одну батарею. Короче, есть еще вопросы, требующие разрешения перед стартом. Чтобы их решить, нам нужно быть в базовом лагере, и мы надеемся прибыть туда завтра, а если вертолет придет, и сегодня.

Погода вчера резко улучшилась, стало поразительно тепло – минус 17 градусов, и очень тихо. Конечно, это не сулило ничего хорошего. Ночью опять разыгрался серьезный шторм, на этот раз он обрушился с востока, и палатка тряслась изо всех сил. Утром внутри все было занесено снегом и наш интерьер сильно смахивал на антарктический. Через вентиляционное отверстие насыпало снега, а с подветренной стороны привалился огромный снежный сугроб на полстены палатки. Пробуждение было точь-в-точь антарктическое.

Тем не менее, в семь часов я проснулся и решил попытаться связаться со Средним, однако стены палатки тряслись так, что я отменил свое решение, не выходя из мешка и добросовестно покемарил еще пару часиков. В девять мы с Уиллом встали, попили какао, я оделся и вышел. Видимость была неплохая, общая метель перешла в низовую. По-прежнему дуло с востока. Сани занесены: одни целиком, другие частично. Собаки чувствовали себя прекрасно, лежали все на виду- никого за ночь не замело снегом. Я обошел весь лагерь. Заглянул в палатки. У девушек все нормально, парни только что проснулись, у них тепло, светло и хорошо. Запустили радиостанцию, позвали Средний в надежде, что за нами следят, как вчера уверял Женя, но ответа не было. Очевидно, прохождение сигнала плохое, будем ждать вечера. Наша позиция не изменилась – я с утра посмотрел GPS: те же 81о 12´, 96° 10´, то есть припай не оторвало, так что, если вертолет будет, он нас легко найдет. Вопрос в том, когда он сможет вылететь.

Я припоминаю: на Северной Земле всякий раз в середине месяца случается что-то непредсказуемое. В 1975 году я здесь блуждал в пурге 14 апреля, в 1980 году тоже непогода была именно 14 апреля, и в марте то же самое случилось в середине месяца. Короче говоря, здесь свои североземельские законы действуют по-прежнему вот уже на протяжении почти 20 лет с тех пор, как я впервые здесь побывал. Исходя из этого опыта, я думаю, что наше решение в итоге должно быть таким: попытаться снова выйти на лед и достичь поставленной цели. Сейчас буду варить овсянку. Вчера вечером мы с Уиллом в полумраке нашей палатки поели загадочной синтетической копченой свинины, которая в изобилии будет сопровождать нас, видимо, весь маршрут, и сегодня Уилла скрутило. Он лежит в мешке и стонет. Я-то ее проглотил без последствий, хотя мое отношение к свинине не назовешь дружелюбным. Но здесь у меня все сгорает, как в реакторе… Кашель мой чуть ослабевает. Принимаю пенициллин. Правда, ночью опять чувствовал себя немножко влажно. Может, так на меня синтетический костюм влияет, не знаю. Здесь все как-то сдали в последние весьма напряженные дни, кто кашляет, кто чихает, кто мрачнеет день ото дня- долгое сидение на месте плюс влажность и минус температура окружающего нас повсюду воздуха не остаются без последствий. Одна надежда, что хуже не будет, хотя всегда есть куда – это направление развития событий, как правило, более проторенное… Сидим, ждем вертолет, у самого что ни на есть настоящего моря....

15 марта

Когда расклад не угадать

Чтоб не хлебнуть вам Лиха

Не стоит на судьбу пенять,

Поверьте, что если искать

Всегда найдется Выход!

14 часов. Только что приходила Такака, и мы беседовали втроем достаточно долго и естественно опять все о том, как нам организовать команду в новых обстоятельствах. Вчерашний план предложенный Уиллом идти со мной к Полюсу на одной упряжке, девушкам остаться в базовом лагере для сбора и передачи информации об экспедиции в Интернет а, Ульрику с Мартином уехать с собаками через Петербург в Данию не нашел поддержки со стороны Такаки, потому что она, как и Джулия, готовилась к переходу, а не к тому, чтобы сидеть в лагере. В нашей беседе родилась новая идея. Она, в общем-то, высказывалась и до этого – идти вчетвером, используя для этого упряжку Мартина, взяв из нее самых послушных, управляемых собак. Джулия с Такакой пойдут с этой упряжкой, мы с Уиллом – со своей. Комбинация выглядела вполне реальной, девушки тогда могли бы выполнять свою программу по съемкам фильма и по подготовке информации для Интернета. Идти вчетвером с двумя упряжками было бы, конечно, правильнее, чем с одной, но поскольку Мартин вчера решил не покидать команду, то получалось, что возникал пятый участник с функциями известного третьего, который как правило, лишний. Впятером, на двух упряжках – расклад не удачный особенно для длительного путешествия. Встал вопрос – кто должен выйти из игры? Несложно догадаться, что мы, посовещавшись, приняли решение (пока в отсутствие Мартина) что из команды должен выйти все-таки Мартин, хотя бы потому, что он уже один раз выходил и знает лучше нас как это делать.

Я сказал, что если уж на то пошло можно было бы в принципе даже не принимать решения Мартина остаться, потому что, смалодушничав раз, он вполне мог бы сделать это вторично. Это, во-первых. Во-вторых, самой удачной была бы сбалансированная команда из четырех человек. В итоге мы решили, что нам сделать, чтобы сэкономить, насколько возможно, свой бюджет и все-таки совершить экспедицию, спасти ее, несмотря на все задержки и все изменения, вызванные решением, Ульрика.

Основной план выглядел так: мы сейчас, то есть завтра, если погода позволит, вернемся в базовый лагерь, там все рассортируем и сформируем упряжки, снаряжении е и продовольствие в расчете на четырех участников., Ульрик и Мартин, оставив себе 14—15 собак, отправятся домой через Санкт Петербург. Мы останемся дней на 8—12 в лагере, чтобы все еще раз тщательно подготовить, взвесить, проверить аппаратуру, наладить связь с Интернетом телефону, починить сани. Где-то в конце марта вылетим уже одним вертолетом на 85-ю широту (или 85-ю с половиной), докуда долетит вертолет без заправки, как в стартовую точку. Стартуя с этой широты и имея около трех недель времени, мы вполне могли рассчитывать на то, что дойдем до Полюса 22 апреля. Эта дата именно 22 апреля – когда все человечество исключая его одну шестую часть) празднует Международный день Земли (оставшаяся одна шестая празднует в эту дату день рождения основателя) была заранее согласована со спонсорами.

После Полюса все должно было пойти по заранее разработанному плану, если конечно, никто более не решит покинуть команду. Это план выглядел в нашей ситуации наиболее предпочтительным.

Однако вопрос об исключении Мартина с ним самим не обсуждался и принимая во внимание, проявившееся в последнее время несколько более чем просто дружеское отношение Мартина к Джулии, предстоял нелегкий разговор с тем, чтобы убедить его принять наш план и добровольно выйти из игры. В противном случае придется, увы, применить какое-то волевое решение, так как колебаться больше нам нельзя. Нужно сейчас реорганизовавшись и пересмотрев свои порядки, как можно скорее пытаться сдвинуться с мертвой точки, в которой мы оказались, и начать экспедицию.

Решили перенести обсуждение этого плана в базовый лагерь. На этом этапе (без учета мнения Мартина) он позволял нам придерживаться данных спонсорам обещаний в достижении Полюса 22 апреля и выполнения образовательных программ для Интернета и все это несмотря на заметно поредевшие ряды.

16 марта

Который день под вой пурги

Наш быт течет неспешен

Но отдадим мы все долги

Все вновь вернется на круги

Когда начнется «Экшн»

Утро. Какое утро?! – без двадцати двенадцать, минус 20 градусов. Ветер сейчас немножко ослабел, но повернул чуточку к северу, и по-прежнему видимость так, не ахти какая. А вчера он всю ночь свирепствовал, гнал низовую метель при полной, так сказать, вертикальной видимости – при звездах и полной луне. И, тем не менее, палатка трепетала всю ночь.

Вчера по радиосвязи нам поначалу удалось поговорить с Голомянным, но батареи быстро скисли, и концовка связи была скомкана. Но главное мы узнали: по-прежнему на Среднем метет во всю и в такую погоду подготовка вертолетов если и не невозможна, то займет очень долгое время. Вообще-то, прозвучало так, что могут попытаться это сделать, и, если это получится, то не ранее второй половины дня. Однако я подумал, что все это маловероятно, с учетом открытости вертолетной стоянки на Среднем и наличествующего минимума технических средств.

Что касается корейской экспедиции, то у меня сложилось такое чувство, что они все-таки на льду, и их, к счастью, отнесло ветром в правильную сторону. Но они на плаву и на поверхности. Последняя информация о них, полученная от их маяка «Аргос», три дня тому назад свидетельствовала о том, что они находились без малого в 40 километрах к северу от мыса Арктический. После этого информации не поступало, и во время вчерашней связи я так и не понял, что с ними, я услышал голос базового лагеря на корейском языке, а ответа не было. Значит, сегодня узнаем, что будет дальше.

У нас все по-прежнему. С утра всех обошел, Уилл себя плохо чувствует, как вчера лег в спальный мешок, так весь день в нем и провалялся. И вечером, когда я с радиосвязи пришел, он был глубоко внутри и оттуда издавал рычащие, рокочущие, гортанные, кашляющие звуки, которые свидетельствовали о том, что у него воспалительный процесс, к сожалению, не приостановился, а возможно, даже спускается ниже, так же, как и у всех нас. Сейчас он опять кашляет, лежит в мешке рядом. При нашем, уже долговременном, безделье сон не ахти какой прочный, но сегодня мне удалось немного покемарить. Я проснулся где-то в семь часов, заставил себя опять закрыть глаза. Палатка тряслась, снежок с потолка капал на лицо – все по обычной схеме. Уилл проснулся около полдевятого, придвинул к себе печь, запустил ее и вынудил меня тоже вылезти из мешка. Он готовил себе завтрак, чтобы подкрепиться и заесть антибиотики. Так оно, примерно, и получилось. Уилл поел овсянки и опять нырнул в мешок, поскольку делать особенно нечего. У меня состояние сегодня настолько получше, что я решил, пришла пора это скотскую ситуацию, когда ночью потеешь, а утром даже помыться не можешь, как-то преодолеть. И пошел ва банк, точнее на снежный душ, раздевшись, с полотенцем, как и положено. Вылез в вестибюль, открыл дверь, смотрю – напротив Такака метет что-то пришлось подождать пока она заберется в палатку- как никак одежды на мне кроме полотенца не было никакой. Улучшив момент, я выскочил наружу и наскоро обтерся снегом. И вот оно пришло, к моему большому удовольствию, то прежнее чувство, какое всегда возникало у меня в палатке после снежного душа, когда раскрасневшаяся кожа парит и мир кажется совсем другим теплым и уютным, а заспанная физиономия Уилла, торчащая из спального мешка и взирающая на мои экзекуции осуждающе одобрительно, ничего кроме веселья не вызывает. После этого я разогрел свою вчерашнюю лапшу и сдобрил ее на этот раз обильной порцией масла и сахара. Потом выпил какао и пошел откапывать палатку, поскольку за ночь на подветренной стороне снег наслоился выше ее середины, отчего внешний вид нашего жилья выглядел очень мрачно. Довольно плотный снежный надув пришлось разбирать руками, с тем чтобы не повредить палатку. Потом я пошел к девушкам. Они блаженствуют при работающем примусе, пьют по очереди чай, кофе, какао и, мягко говоря, не знают, что делать. Как ни крути, а все разговоры только о том, что случилось в команде. Если посмотреть на ситуацию несколько со стороны, уже пережив ее, то несмотря на большие потери, понесенные из-за нее экспедиционной частью проекта, образовательная часть не только не пострадала, но при правильном подходе могла бы даже за счет нее и расшириться. Ведь подобное, по сути, вполне могло произойти и в обычной жизни и потому наш небольшой опыт преодоления таких трудностей мог бы быть полезен другим.

Как группа должна действовать, когда один из ее участников в самый ответственный момент ее подводит? Отказаться от задуманного и что называется, сложить оружие, что было явно не по душе всем оставшимся? Или перестроиться и выполнить задачу на том уровне, который возможно реализовать в наших условиях? Мы остановились на втором. Всем, кто следит за нашей экспедицией будет, наверное, небезынтересно узнать о том, как мы реорганизовали команду, кто возьмет на себя функции радиста, навигатора и врача взамен Ульрика. И как вообще, мы преодолеваем эту, без сомнения непростую психологическую ситуацию, сложившуюся в команде.

Опять поднялся ветер. Он никак не может успокоиться -то приляжет, то присядет, то поднимется как сейчас и опять задует. Какой-то уж очень глубокий циклон застиг нас вблизи берегов, кроме того, близость ледниковых куполов способствует такому ветровому режиму, а точнее – отсутствию его. Подобная продолжительность непогоды в это время года удивительна, но мы (да и не только мы) при всем желании ничего с этим поделать не могли и оставалось только ждать и надеяться на Господа Бога, который по слухам как раз этой погодой и заведует (в том числе)

17 марта

С десяток ответов на сотни вопросов

И больше навряд ли найдет

Наш разум и опыт в плену у торосов

Где ветер гортанно поет, как Утесов

Про белых ночей забытье.

Мы все в том же месте. Но сегодня в первый раз – просветление. 10 часов утра. 28—29 градусов мороза. Солнце, легкий ветерок, видимость неплохая. Все шансы на то, что вертолет сегодня прилетит и заберет нас отсюда в базовый лагерь.

А вчера, вчера как у Пушкина «Вечор ты помнишь вьюга злилась…» сплошная снежная круговерть. Уилл лежал весь день в спальном мешке, страдал, бедолага. Что-то его прихватило, скрутило очень сильно. Во второй половине дня практически ничего не делали, лежали на спальных мешках и думали о своем и нашем общем. Я изучал свой GPS и, понятно, периодически впадал в забытьё. Так, в общем-то принято среди полярников, когда ожидание погоды ли или чего-то еще сулящего перемены в монотонности бытия затягивается, полезно периодически впадать в забытье- и приятно и время течет незаметнее…. Мело, видимость была такая слабая – белая мгла. Безрадостная картина. Посетил палатки. Такаку тоже прихватил преследующий нас вирус – температура 38,8 градусов.

Как бы в дополнение картины вчерашнего безрадостного дня вышла и, похоже насовсем, из строя радиостанция. Хоть я и зарядил батареи нормально, даже два раза услышал Голомянный, но потом все пропало, и у меня почему-то появилась уверенность, что пропало с концами. Нужно чинить станцию ее основательно. Словом, куда ни кинь – всюду клин, как говорится.

Мартин с Ульриком пребывают в неге на своих спальных мешках. Мартин все нацеливается идти к полюсу, Ульрик все нацеливается уехать. Девчонки нацеливаются продолжать и отдыхают.

Сегодня примерно в половине шестого неожиданно залаяли собаки. Я вылез из мешка, посмотрел – вроде, все нормально. Уже светало, зашел, опять заснул. Уилл взбодрился раньше. Попил, заснул, встал, начал суетиться с водой. Мне тоже пришлось встать. Начали разворачивать завтрак. Наконец-то Уиллу удалось поесть в первый раз вчерашнюю лапшу, что я сварил. Но снег из мешка, который стоял в предбаннике, к нашему большому удивлению, оказался соленым. Невозможно было пить воду. Причину этого явления искали недолго. Я набрал вчера свежего снега, но стоял он в вестибюле на полу, на морском льду, и соль вошла внутрь через легкую незащищенную ткань мешка.

План эвакуации такой: троих – Ульрика, Уилла и Такаку, поскольку она плохо себя чувствует, одну упряжку, двое саней и скарб, который мы найдем вокруг, посадим в первый вертолет. Я, Мартин и Джулия останемся до второго вертолета. Если состояние Такаки улучшится, то я улечу на первом вертолете, чтобы организовывать и обеспечивать нашу работу на месте.

После завтрака начнем раскапывать наши палатки, сани, чтобы быть готовыми к прилету вертолета. На 17 марта мы бездельничали здесь практически неделю.

18 марта

А вертолеты в непогоду не летают

Снега все белые веревки вьют,

Надежды потихоньку засыпая

И лишь во снах коротких вдохновляет

Зовущий нас не пройденный маршрут.

11 часов утра. Ну и где это классическое: «А нынче, посмотри в окно…?» Спрашиваете – отвечаем: «Нигде!», и не только потому, что нет окна, а потому, что и смотреть не на что- все тот же снег и ветер, ветер и снег. Всю ночь опять хлестала пурга

Вчера, как я и предполагал, вертолет не прилетел, несмотря на большие ожидания и приличную погоду. Тем не менее, в 3 часа дня забрезжила надежда, потому что Уилл якобы услышал вертолет, пролетавший в сторону мыса Арктический. Мы откопали палатку, сложили все внутри, оделись и затаившись, чтобы не спугнуть удачу, сидели в полной готовности. Ветра не было, но было тем не менее прохладно, минус 30 и без ветра минус 30! Да, ожидание вообще не греет особо никогда, и, если тем более, оно затянулось, в нем явно присутствует элемент замерзания. Просидев примерно до половины шестого, мы поняли, что наши ожидания сегодня беспочвенны, и я пошел к Ульрику с тем, чтобы хоть радио взбодрить. Может, удастся узнать, что происходит на Среднем. Антенна была установлена, Ульрик попытался слегка подогреть остывшую радиостанцию – может быть ей просто так же, как и всем нам не хватало тепла. Подготовив все, отложили эфир до полвосьмого – обычного времени нашей связи.

Договорились сначала, что я полечу во второй группе, но поскольку Такака почувствовала себя неплохо, я решил войти в первую группу вместе с Уиллом и Ульриком. Мы забирали одну упряжка, сани, весь экспедиционный скарб, который только можно было собрать. Две палатки с тремя людьми оставались на второй рейс.

Но и сегодня планам не суждено было сбыться по той простой причине, что вертолет не прилетел. Вечером связи опять не было. Несмотря на подогрев, радиостанция похоже, действительно вышла из строя, что окончательно подорвало все наши надежды на то, что оно когда-нибудь заработает. Проблема серьезная- радиостанция не держит частоту, срывается, и ни приемник, ни передатчик вообще не работают. Вообще то эта радиостанция полученная Уиллом пару лет назад и ни где-нибудь, а в самом Вашингтоне из рук какого-то крутого пентагоновского специалиста, уверявшего, что подобные станции широко используются в том числе и не совсем в мирных целях, и абсолютно надежны. Мне пришлось во время наших канадских экспедиций довольно тесно общаться с ней. Не скажу, чтобы это общение доставило мне удовольствие- я вообще не очень люблю аппараты типа черного ящика – минимум настроек и максимум неопределенности в случае какой-то нештатной ситуации. Вот и сейчас- станция не подавала признаков жизни и ничего кроме тупой замены батарей мы не в состоянии были придумать для того, чтобы вернуть ее к жизни. Сейчас оставалась только одна надежда на портативную радиостанцию «Недра» которая была у меня в Петербурге, с собой я ее не брал поскольку Уилл по американски скептически относившийся к торговой марке «Сделано в России» даже и мысли не допускал о возможной замене его радиостанции на мою, но сейчас должен был согласиться – ибо даже сделанная в Америке, но неработающая радиостанция была менее полезна для нас, чем сделанная в России, но работающая! Я собирался попросить своих ребят в Петербурге чтобы ближайшей оказией ее доставили нам на Голомянный.Для полного счастья нам надо было бы еще взбодрить наш спутниковый маяк « Аргос» и можно было бы пускаться в путь.

Уилл вчера немножко приуныл, потому что ожидал, что вертолет все-таки прилетит. Он уже строил планы, как будет лечить свою простуду. Он сидел, нахохлившись, как петушок, в костюме, внутри палатки. В которой было свежо из-за проникающего сквозь неплотно закрытые молнии холодного воздуха. От длительного пребывания палатки на одном месте молнии входных дверей в их нижней части заледенели. В конце концов мы решили все-таки устранить эту проблему, отогрели заледеневшие молнии, чтобы они плотно закрывались, и стало немного потеплей.

Я вылез из палатки чтобы заправить, ввиду предстоящей продолжительной зимовки, наши бутылочки с топливом. Эта операция на ветру, на 30-градусном морозе моими обмороженными пальцами заняла довольно продолжительное время. Приходилось то и дело согревать руки, ибо не слушались они, и пальцы, вестимо, не гнулись… Но в конце концов и это было сделано. Обсыпал уже откопанную ранее палатку снегом, закрепил оттяжки, нашел часть провианта, который уже находился на улице и вернулся назад в палатку. Жизнь снова входила в определенное, привычное и уже занудное русло.

Уилл раскачивался, как раввин на молитве, в своем спальном мешке. Я приготовил на этот раз лапшу и не постеснялся щедро запустить к себе в тарелку ставшую ненавистной Уиллу свинину. Без мяса ужин выглядел достаточно неполноценным, особенно когда холодно. Действительно, съев граммов двести этой антиамерикански настроенной свинины, сдобренной большим количеством спагетти, я почувствовал себя намного уверенней. После этого я отправился к ребятам, но поскольку радио не работало не стал долго задерживаться у них. Когда я через полчаса вернулся в палатку, в ней было темно и холодно. Уилл, укрывшись с головой лежал в мешке и кряхтел- видимо ему было совсем неважно. Не зажигая печки, я тоже залез в мешок.

Ветер в это время заметно посвежел. Засыпая, я почувствовал, как он набирает силу, и как палатка, стоявшая доселе более-менее спокойно, начала трястись и трепыхаться на ветру, как уши африканского слона во время бега. Спать мне это совершенно не мешало, в мешке было тепло и достаточно уютно. Я впал в привычное состояние полудремы-полусна, инстинктивно прислушиваясь ко всем доносившимся снаружи звукам, из которых доминирующим был звук полощущейся на ветру палатки. Около 11 часов вечера Уилл проявил какую-то подозрительную активность. Я высунул голову из мешка и понял, что он решил-таки поужинать, хотя до этого есть отказался, сославшись на большую усталость и недомогание.

Утром непогода свирепствовала, в палатке стоял неясный полумрак. Желтый цвет наших стен все время создает некую иллюзию светлого и погожего дня. Однако, как правило эти иллюзии немедленно рассеиваются после того, как откроешь дверь палатки и выглянешь наружу. Я разделся и выскочил на снег, чтобы принять традиционный душ. То, что я увидел, меня совершенно не порадовало: сильная низовая метель, вновь от юга, вертикальная видимость неплохая, просматривается бледно голубое небо, но горизонт размыт и видимость по горизонтали такая, что оставляет мало шансов на возможность прилета вертолета. Балзер – самый крупный пес среди всех наших собак, спал отвязавшись, вдалеке от палатки, но я не стал его тревожить, пусть спит там, где ему нравится. Это у них единственная привилегия в такую поганую погоду. Очень уж много снега набивается в собачий мех, и, конечно, им нужно активнее двигаться, чтобы от него освободиться.

Уилл, который, по его словам, пропотел сегодня ночью еще сильнее, чем вчера, вывесил свой спальный мешок сушиться. Что у него получится, не знаю. Так что опять очередной день ожидания; плохо, что мы без связи, не можем узнать, что происходит на самом деле. Чего нам ждать, чего не ждать. Но поскольку позиция наша известна, и Женя знает, что мы намерены эвакуировать группу на станцию, значит, остается только ждать.

19 марта

Восемь дней сиденья- слишком

Для привычных к беготне

Неприличная одышка

Объяснимая вполне

Появилась от работы

Исцеляющей всегда…

Но, увы, до горизонта

Простирается вода!

11-40. Спокойствие наступило в наших рядах. Совершенный штиль, и всего минус 15 градусов, снежок. Видимость – порядка двух километров.

Ночью ветер еще поддувал, потряхивал палатку, а к утру стих и в 9 часов было уже совершенно спокойно. Так что можно было выйти на снежный душ. Даже Уилл отважился сегодня принять такой же душ, ног только для нижней половины своего изможденного болезнью туловища, потому что верхняя кашляет еще довольно интенсивно. После этой освежающей процедуры он заметно повеселел, и я не преминул подбавить масла в огонь категорично заявив ему, что готов поставить свою голову против ореха за то, что вертолет сегодня прилетит. Никаких во всяком случае видимых нам причин для задержки, в общем-то, не осталось -погода вполне сносная, и на базе знают, не примерно, а точно знают, где мы находимся. И корейцев нужно снимать. В общем, много причин, чтобы прилететь.

Примерно в десять – пол-одиннадцатого утра я оделся по-походному и вышел из палатки. Откопал наши сани, разгрузил их, передвинул на соседний снежный бугор и постепенно перетащил все находившееся на санях на другое место.

Уилл тоже облачился в экспедиционные одежды, взял мои резиновые сапоги, которые до этого усиленно хаял, впрыгнул в них и пошел мерить шаги вокруг лагеря, чтобы расходиться. Девушки проснулись немножечко попозже. Со свойственной им аккуратностью почистили свою палатку щеткой, а Ульрик в это время запряг «своих вороных», погрузился на сани и рванул в сторону берега. Наверное, где-то минут 40 он отсутствовал, вернулся довольный. Сообщил, что там все хорошо, а что хорошего он там увидел кроме простирающейся до горизонта воды, узнать не удалось.

Лагерь весь в ожидании перемены жизни. Собаки тоже воспрянули духом получив долгожданную передышку после постоянного дутья: сейчас тепло, благодать, они лежат на снегу, и я бы даже сказал не лежат, а валяются самым натуральным образом., тычут носами в снег и периодически встают и потягиваются с явным наслаждением, и лениво и незлобиво переругиваются. Я подошел к своему любимцу Рексу и погладил его. Кроме меня и Уилла это был Рекс был единственным участником экспедиции, побывавшем на Южном Полюсе. Обратил внимание на то, что его замечательный с очень густым подшерстком мех цвета слоновой кости, стал заметно рыжеть. Шерсть на спине распадается на красные пряди, так же и хвост, появился рыжий подпал, даже не рыжий, а огненно-красный, не знаю с чем это связано – во всяком случае, я уверен, что Рекс не стал бы камуфлировать седины с помощью какого-то красителя!

Уже восьмые сутки мы здесь, на вынужденной зимовке на мысе Арктическом, надеемся, что она сегодня каким-то образом окончится, и мы числа 28-го или 29-го, по готовности начнем свою экспедицию.

Очередные обсуждения вариантов продолжения перехода привели к несколько другой схеме расстановки сил на маршруте: Джулия—Мартин, я и Уилл. В целом это выглядит более сильно, с учетом того, что Мартин со своей упряжкой справляется отлично, а Джулия – со своей. Короче говоря, это более сбалансированный состав, чем Такака и Джулия с неизвестными собаками и два старых хрыча – я и Уилл! Такака, в этом случае должна остаться в базовом лагере, а потом через Северный полюс улетит в Канаду и встретит нас вместе с каноэ поближе к канадскому берегу. Мартин с собаками улетит в Резольют, а Такака воссоединится с командой. И мы тогда уже вчетвером, с каное продолжим переход.

Мне показалось, что Уилл даже воспрял духом, при обсуждении этого варианта и даже предположил, что мы можем попросить подвезти нам на Полюс новую радиостанцию, но, чтобы это все случилось, нам надо было бы по меньшей мере хотя бы начать экспедицию. Такака вчера доверительно сообщила мне, что Мартин заявил: если Джулия пойдет на полюс без него, то между ними все кончено.

20 марта

Гостеприимный Голомянный

Для нас почти что пьедестал

Сидим, зализывая раны

И балансируя состав

А между тем, – хоть плачь, хоть смейся

Не пострадавшие ничуть

Непостижимые корейцы

На утлой льдине держат путь

Летят как пух из уст Сеула

К ним обратив раскосый взгляд

Лицом Фортуна повернулась,

Нам показав свой пышный зад…

Вечер, базовый лагерь на острове Голомянном. Как вчера я и предсказывал, хотя никто, кроме меня, в это не верил, вертолет все же прилетел. Каждые полчаса, на которые я откладывал прилет, вызывали иронический смех недоверия моих молодых товарищей. Но я был почему-то уверен, что вертолет прилетит. Между тем день клонился к вечеру, а вертолета все не было. Я решил пойти к Ульрику попробовать в который уже раз оживить радио, и вот как раз в то время, когда мы с Ульриком обсуждали всякие возможные варианты его реанимации, которое никаким образом не хотело существовать, послышался отдаленный рокот. «Вертолет!» – завопил Ульрик, и действительно, это оказался вертолет.

Женька выскочил из кабины, торжественно вручил мне сверток с высушенной ульриковской одеждой и спросил: "В чем дело? Почему на связь не выходите?" Когда я ему сказал, что радиостанция у нас уже три дня не работает, он очень удивился. Оказывается, он забыл об этом, хотя я ему об этом говорил. Он прилетел к нам в этот же день вторым рейсом. Вначале искал корейцев, но их не нашел, что, конечно, нас всех встревожило. По словам Жени они прошли на Север от мыса Арктический более 50 километров, но никаких следов корейской группы не обнаружили. Может быть и от того, что смеркалось и видимость была не ахти- во всяком случае в такое объяснение неудачи поисков верилось охотнее. Поздний вылет вертолета был связан с тем, что после продолжительной пурги весь вертолет и в особенности двигатель были забиты снегом и потребовалось долгих 5 часов, чтобы не только очистить и оттаять его, но и тщательно просушить.

Мы загрузили двое нарт и весь наш скарб, сели вчетвером, и захватили еще упряжку Ульрика. Все это кое-как поместилось, и мы полетели на Голомянный. Дул сильный встречный ветер, и уже на подлете видимость очень плохой. Сели на Среднем для заправки, чтобы хватило горючего на второй рейс. Затем перелетели на Голомянный, там поддувало сильнее и шел снег. НЕ хотелось верить, что все опять повторится сначала. Тем не менее не теряя времени сразу же после разгрузки вертолета я с Женькой улетели, чтобы забрать Джулию и Мартина, которые оставались на мысе Арктический. Этот полет совершался уже ночью, пришлось запрашивать Диксон, чтобы получить разрешение на этот полет. Поскольку явно надвигался теплый фронт, а с ним очередная порция непогоды мы решили не испытывать судьбу и срочно вывезти ребят.

Мы приземлились уже в 10 часов вечера при неожиданно хорошей и ясной погоде, сели почти рядом с собаками, взметая облака снежной пыли. Ребята зажгли фонарики – показали, где они есть.

Что здесь началось! Погрузить сразу 22 собаки – это достаточно сложно. В темноте их запихиваешь в вертолет, а они со страху выпрыгивают назад. Только-только всех погрузили, три из них снова выскочили. А потом долго возились, вырубая изо льда вмерзший за долгую стоянку дог-лайн, и ужасно при этом намаялись.

В вертолете было не продохнуть – как в парилке. Двадцать две пасти дышат, пар – стеной, ничего не видно. Вентиляторы не спасали и фонарь кабины покрылся коркой льда. Стас со вторым пилотом всем чем ни попадя скребли по стеклу пытаясь очистить хотя бы небольшой участок, чтобы хоть видеть куда лететь. Пробравшись вперед через живую мохнатую баррикаду собак мне с трудом удалось закрыть дверь в пилотскую кабину. Нам самим сесть было некуда, да и нельзя- мы должны были постоянно контролировать собак, которые инстинктивно стремились к дверям, где было попрохладнее. У меня между ногами уютно устроилась крошка Патчес, и мне было не пошевелиться. Я буквально висел на тросе, натянутом над дверью, и ощущал ногами ритмичное движение распираемых учащенным дыханием собачьих боков,

Периодически в разных местах вспыхивали локальные конфликты, только единожды перешедшие в драку, умело остановленную Женькой с помощью стула. Тэкс сцепился с Каньоном, за что и получил по башке совершенно справедливо, но он почему-то обиделся, но сразу успокоился, обиженный. Хотя между баками, где он сидел, места было очень много и причин для недовольства у него не было. Он восседал там в одиночестве, в то время как в носовой части было столпотворение – собаки буквально оттеснили штурмана Олега к двери, окружили его плотным кольцом и с любопытством смотрели, как он по GPS выводит вертолет на неизвестное им направление.

Около часа ночи мы приземлились на Голомянном. Памятуя о беспорядках при погрузке собак, здесь мы выпускали собак по одной. Приоткрывая дверь ровно настолько, чтобы выпустить только одну из всей рвущейся на волю стаи. Им, естественно, казалось, что непременно надо быть в первых рядах, чтобы тебя не дай бог не забыли в этой странной будке. Свобода, естественно, давалась непросто. Зачастую обойденные в этих гонках на месте собаки пытаясь по-своему насолить счастливчику, прорвавшемуся по их головам поближе к дверям, кусали его за все выступавшие части. Моментально вспыхивали короткие, но очень энергичные схватки и нам с Джулией приходилось нелегко. Добряк Чарли, никогда не выказывающий своих амбиций чисто случайно (благодаря своим внушительным размерам и массе) оказавшийся у дверей пострадал, лапа у него оказалась серьезно прокушена. Он ее всячески зализывал, но она продолжала кровить. Вся эта операция закончилась уже в начале второго часа ночи. Мы были счастливы, что наконец то все вернулись на базу.

Вертолет улетел на Средний, а мы пошли на кухню, где заботливая Такака приготовила нам очередную порцию вермишели.

Вчера больше ничего знаменательного не было – даже на сауну сил не хватило. В четыре часа я прикорнул, Уилл на соседней койке ворочался, вставал, кряхтел, переживал. Но утром он вскочил около девяти, а я смог выползти только в десятом часу. Решил пойти в сауну. Уилл – тоже. Сауна держит температуру 100 градусов, жарища! Превосходно! Погрелись часок, потом я позвонил домой Наташке. Связь была, конечно, не ахти какая, но поговорили, все там в порядке, слава богу. Рассказала, что и как.

Да, забыл: вчера Женька привез записку. Оказывается, Кристина сообщила Ульрику, что готовится стать матерью. У Ульрика появилась еще одна причина оставить команду и на этот раз более чем уважительная, правда выяснилось, что потенциальному ребенку уже 4 месяца, так что Ульрик не мог не знать об этом ранее, но, однако, не вспоминал до сегодняшнего дня. Делать нечего-. Ульрик был немедля «произведен» в отцы, в связи с чем побрился, сиял и благоухал. Правда, встретил он нас, хромая, потому что, когда мы летели, одна из немногих наших красавиц Тэсси, пребывающая в состоянии вечной течки, послужила предметом спора Доусона и Джампера. Во время разборки этого спора Ульрик повредил большой палец, пытаясь ногой успокоить драчунов, забыв о том, что он обут в мягкий маклак, а не в огромный резиновый сапог.

На два часа у нас был назначен вылет – мы все-таки получили координаты корейцев, и, на удивление, легко, позвонив в канадскую компанию “Ken Borek”, которая обеспечивала эту экспедицию на участке Северный Полюс- Элсмир. Корейская экспедиция оказалась уже на 82 градусе, то есть при этих постоянных южных и юго-западных ветрах они продрейфовали без малого 80 километров к северу. Мы вылетели туда с Женькой. Погода средненькая, дуло несильно, с юго-востока. Морось такая и тепло. Шли над океаном, я неотрывно смотрел в иллюминатор- ничего похожего на приличный и даже неприличный лед не осталось- сплошные разводья и битый лед. По сравнению с теми условиями, которые были во время нашего старта, сейчас было много хуже. Я подумал, что сложись ситуация по-другому и мы бы продолжили наш путь после купания, мы бы были сейчас тоже в районе 82 градуса, а может быть и далее. Но …» жизнь невозможно повернуть назад…» На 82-м градусе нашли палатку. Пять человек беспорядочно паля из ракетниц бегали радостно по сравнительно небольшой поляне овальной формы толстого однолетнего льда. Стас выбрал хорошее местечко для приземления. Мы быстро пробурили лед, убедились, что он достаточно прочный, и выключили двигатели. Пошли к ребятам. Им удивительно повезло в том, что они оказались на этой поляне как раз перед началом великого дутья. И на ней же как на плоту дрейфовали со скоростью 10-12 километров в сутки на северо-восток в течение всей недели. Все сани у них после первого же дня оказались поврежденными в той или иной степени. Трое из пяти участников экспедиции покинули лагерь еще утром и ушли на Север Возглавлял экспедицию известный корейский путешественник – человек достаточно опытный, побывавший на Южном Полюсе и Эвересте. Он произвел на меня самое благоприятное впечатление.

Почти час мы собирали их лагерь – вся льдина была буквально усеяна окурками- все корейцы курили совершенно нещадно. Покидали все в сани, загрузили пятерых корейцев, в их числе трое журналистов, один из которых совершенно ослаб и не мог передвигаться самостоятельно, но цибарку изо рта не выпускал. Они все время потягивают свои цибарки и нещадно дымят. Полетели в направлении севера, чтобы найти тех троих, которые ушли раньше. Километрах в семи их действительно обнаружили – слава богу, видимость позволила. Подсели к ним, не останавливая винтов. Выгрузили двоих человек, санки, часть топлива, помогли им все подтащить, обнялись на прощание, и они пошли, а мы полетели.

Вертолет уходит на Диксон. вернется примерно 26 марта, и 28-го мы, наверное, вылетим на 85-ю широту. Сегодня у нас опять было очередное собрание команды, на котором Уилл предложил последний вариант экспедиции. Такака, как и следовало ожидать, расстроилась, сказала, что если она сейчас с нами не пойдет, то участвовать позднее в остальных вариантах с каноэ не будет. Несмотря на все наши с Уиллом усилия сформировать сбалансированную команду скорее всего придется идти впятером на двух или трех упряжках. Понятно, что все подобные беседы оставляли неприятный осадок, связанный прежде всего с необходимостью выбора того, кто пойдет из участников команды, имевших равные шансы. Некое подобие дурацкой игры «Слабое звено»

Когда мы летели обратно, взяв корейцев, к востоку просматривались большие поля не взломанного льда. У меня создалось впечатление, что восточнее лед получше и потому было бы разумнее идти к Полюсу восточнее меридиана 100 градусов.

Сегодня организовали дежурство на кухне, чтобы немного разгрузить наших гостеприимных хозяев, правда толку в готовке от нас чуть, но вот посуду мыть будем по очереди.

Все становится на круги своя.

22 марта

Не чувствую себя геройски-

Во-первых- цели не достиг

И макароны есть по –флотски

И даже сауна при них

Вечер, примерно 18.30, все на станции Голомянный. Вчера и сегодня никаких особых дел не было, за исключением того, что с утра занимался палаткой. Вообще, удалось немножко поспать. Уилл не вскакивал и не бормотал во сне, самочувствие его заметно улучшилось, и я его не будил до 10 часов, так что выспались все нормально. После этого занялись палаткой.

Погода такая же, небольшие прояснения, около 20 градусов, снежок идет. А вчера наиболее значительным и исключительно важным для нас событием было то, что наш «Аргос» наконец заработал. Информация пошла через центр космической связи в Тулузе, в офисы в Миннеаполисе и в Петербурге.

Вчера на Средний прилетела женская лыжная команда Метелица в составе 8 человек, во главе с Валюшей Кузнецовой. Не знаю, какие у них планы, когда и куда на этот раз они собираются идти. У нас возникли определенные проблемы с вертолетом. Вчера разговаривал с командиром вертолетного отряда в Диксоне Георгием Шелковым и он сказал, что у них Ми-8МТВ – только один, который требует продления регламента и ресурса. А для этого нужен представитель завода, которого нет.

Во всяком случае, когда я спросил относительно возможности прилета вертолета к нам 26 марта уверенности в его ответе я не почувствовал.

Хатанга подтвердила, что самолет АН-26 полетит в Петербург через Средний и мы сможем отправить на нем Ульрика, собак и все то, что нам уже не потребуется в новой расстановке. Обратным рейсом я надеялся получить радиостанцию.

На Голомянном многолюдно шестеро нас и трое корейцев. Питаемся очень хорошо – макароны по-флотски, харчо. Отдыхаем, набираемся сил, залечиваем душевные раны, чиним палатки, сани. Собаки тоже отдыхают. В такой расслабляющей атмосфере важно было сохранить боевой дух и настрой на победу чрезвычайно важные для успеха экспедиции. Пока это удается сделать.

30 марта

Пожинаем свои же плоды

От того мы наверно не плачем

Поредели чуть наши ряды

И на треть поредели собачьи

Но оставшихся греет азарт

И надежда нас греет и вера

Неспроста передки наших нарт

С вожделением смотрят на Север.

Не страшат нас медведи и лед

Ни пропавшие пальцы Митсуро

Верим мы – наше солнце взойдет

И наступит победное утро.

Мы по-прежнему на станции Голомянный. Метет и тепло – всего минус 2 градуса. Прошедшая неделя была полна событиями как ожидаемыми – отправка Ульрика и собак в Петербург, таки неожиданными- эвакуацией со льда японского путешественника Мицуры Оба. Прилет вертолета в обещанное время нельзя было полностью отнести к той или иной группе событий, и мы не могли ни порадоваться, тому, что он все-таки прилетел. Как раз после прилета вертолета нами был получен сигнал SOS от японского путешественника Мицуры Оба, который стартовал с мыса Арктический к Полюсу в одиночку двумя неделями ранее. Мицуро- мой давнишний знакомый. Во время нашей первой тренировочной экспедиции в 1992 году с Уиллом в канадской Арктике, он был в стартовом составе, и мы планировали пригласить его в экспедицию этого года, Но Мицуро предпочел продолжить карьеру путешественника одиночки и надо сказать, что весьма успешно стартовал

и не только стартовал, но за месяц дошел до 85° 25'. это очень неплохой результат. О причинах, побудивших его подать сигнал бедствия, мы могли только догадываться. Из Хатанги пришел второй вертолет для подстраховки, поскольку место нахождения Мицуры было на пределе достижимости вертолета без дозаправки. Поэтому на эвакуацию вылетело два борта. Один повез топливо на Арктический, другой полетел на поиски. Его нашли, слава богу, хотя потом командир экипажа, мой давнишний знакомый Игорь Коцубинский признался, что шансов на это у них было чрезвычайно мало, потому что маяк Мицуры работал плохо, а светлого времени и горючего было в обрез. Вертолет вышел в точку по последним полученным координатам полуторасуточной давности и никого там не обнаружил. На поиски было всего 20 минут, и, к счастью, его палатку заметили примерно в 15 километрах к западу. Его отнесло дрейфом за это время на запад.

Причиной вызова, как оказалось было сильное обморожение пальцев рук и ног. Я встречал вертолет, когда его привезли. Мицура сидел, задрав вверх ноги в черных носках и подняв руки в положение пионерского салюта. Из вертолета пришлось выносить его на руках, точнее на закорках- самостоятельно ходить он не мог. Когда в гостинице мы сняли с него носки, вид пальцев ног был совершенно ужасный: все пальцы черные, особенно мизинец левой ноги. Пальцы рук тоже представляли довольно печальное зрелище: волдыри и чирьи из-под ногтей. Хорошо, что в составе команды Метелица была врач Ольга, которая работала с альпинистами и сталкивалась с подобными случаями. Во всяком случае она знала, что делать, чтобы максимально уменьшить страдания бедняги, сделала обезболивающие уколы, нанесла гепариновую мазь. Мицуру накормили, хотя это непросто было сделать – он был очень голоден уложили спать. Он, бедолага, забылся. На следующее утро вертолет должен был отвезти его в Хатангу и Дале в Москву – необходима была срочная операция.

Погода была отвратительная, но несмотря на это из Хатанги пришел АН-12 с экспедиционным грузом для разворачивания и строительства ледового аэродрома вблизи Северного Полюса. Мы решили попытаться посадить Мицуру на него, поскольку он мог бы тогда быстрее попасть в Хатангу. С командиром АН-12 по радио мы договорились. Он садился в т уже в густом тумане – не видно было ничего, но сказал: «Конечно, возьмем, в чем проблема?» Пока самолет разгружался, мы, примерно, час ждали в КДП, стоя рядом с руководителем полетов и как только было получено добро на вылет Мицуру на руках дотащили до самолета.

Самолет улетел. Мы облегченно вздохнули, радуясь, что смогли так оперативно отправить Мицуру на большую и спасительную для него землю. Но, не тут-то было! Неожиданно Хатанга закрылась из-за гололеда, неожиданно потому, что это случается крайне редко. Самолет вынужден был вернуться на Средний –туман оказался меньшим из зол по сравнению с гололедом. Дали задержку с вылетом на 6 часов. Надо было принимать какое-то решение, потому что Мицуре требовалась все-таки срочная эвакуация, чтобы у него не развилась гангрена. Через Голомянный связались с Хатангой и попросили подготовить полосу для приема самолета, выполняющего аварийно спасательный рейс с Мицурой на борту. Добро на вылет было поучено. Аварийно спасательные рейсы имеют особый статус и меньшие ограничения по условиям. Примерно через час после возврата самолет ушел, и Мицура, слава богу, улетел. Но на этом все не закончилось поскольку оказалось, что для эвакуации Мицуры до того, как мы договорились с АН-12, был вызван военный самолет из Воркуты

Я все еще находился в домике руководителя полетов поскольку наша машина с Голомянного, на которой я приехал и собирался выехать назад, была занята на разгрузке самолета. В это время военный борт АН-26, которому сообщили, что надобность в его прилете отпала, тем не менее запросил посадку на Среднем, сославшись на то, что у него не хватит времени на возврат в Воркуту. Видимости практически никакой, срочно пришлось направлять в торец полосы машину с мигалкой, чтобы она хоть как-то сориентировала экипаж. Самолет сел удачно, там оказался опытный пилот. Правда потом, когда он явился в КДП, он, не сдерживая эмоций обозвал всех нас, мягко говоря, проходимцами, которые все время путешествуют для собственного удовольствия и создают проблемы, особенно для авиаторов. Я, чтобы не расстраивать его поспешил согласиться. Самолет после заправки улетел.

Вчера, когда мы отправляли наш самолет с собаками, тоже без приключений не обошлось. В 8.30 утра нужно было быть на полосе, мы подготовили все еще накануне вечером. Около 6 часов утра поднялись, кое-как позавтракали и выползли на улицу. Опять теплынь, всего градусов 10. Решили собак везти на вездеходе, потому что в кузове места уже не было. Погрузили собак, четыре человека разместились с ними, чтобы контролировать ситуацию. Поехали. Женька был за рулем.

Дороги не видно совершенно – такая белая мгла, все время скатывались с колеи. Расстояние от Голомянного до Среднего всего 18 километров, практически на всем протяжении она не отмаркирована – исключение составляет короткий участок склона от Голомянного в сторону Среднего, где съезд в сторону с накатанной поверхности грозит большими, чем на остальных участках дороги неприятностями. Дорога эта занимает от получаса до… в зависимости от погоды (видимости) и того, кто за рулем. Толя и Игорь эту дорогу знают, что называется, на ощупь, и то при плохой видимости могут ее потерять. На мой вопрос почему они ее не отмаркируют полностью Толик по обыкновению перемежая украинские и русские слова отвечал:». А на што? Я и так ее бачу с закрытыми глазами» И он действительно ее бачил ухитряясь отличать едва различимую на снежной поверхности штриховку шин. У Жени такого опыта не было, в результате мы постоянно сваливались в сторону и не без труда выгребали обратно. Не доезжая примерно 5 километров до полосы, вездеход внезапно чихнул и встал. И никак его было не оживить. Как назло, шедшая за нами машина отстала. Мы постояли так, наверное, минут двадцать, хорошо еще что было не так холодно. В конце концов машина появилась, а с ней и спасительный Толик. У него от чего-то вездеход завелся сразу, но это не помогло- мы съехали довольно прилично и несмотря на все старания водителей, вездеход возвращаться на дорогу не торопился. Мы решили пересесть на машину, потому что и так уже на час задерживали вылет самолета. Не отъехали мы и ста метров, как вездеход подал нам знак, чтобы мы вернулись. Разворачиваемся, возвращаемся и видим, что вездеход стоит на дороге и работает. Причина была более чем тривиальная- Женька забыл переключит группу топливных баков. В конце концов мы доехали до самолета. К большому облегчению нам не пришлось выслушивать упреки экипажа в связи с нашей задержкой- самолет ждал уже не нас, а погоду на трассе, которой не было ни в Хатанге, но в Воркуте, ни в Салехарде везде, как и здесь у нас снег и ветер.

Тем не менее, мы решили самолет загрузить, а всех провожающих отправить назад на вездеходе тем более, что погода ухудшилась и к белой мгле добавился еще и туман.

Ульрик с собаками и я остались на Среднем, рассчитывая, что все-таки хоть что-нибудь, но откроется. Первой открылась Воркута и самолет тотчас же улетел. Прощаясь, командир обещал вылететь обратно немедленно.

Однако, погода сейчас опять жуткая. Шаткие шансы на то, что он завтра прилетит. Если и прилетит, то вечером, часов в 17—18, а послезавтра мы должны улететь на лед. Это крайний срок, более задерживаться нельзя и так уже около месяца прошло с момента нашего прилета.

Сегодня день рождения Такаки. Вспомнив, что день рождения Джулии мы пропустили, решили устроить по этому случаю небольшой праздник и отметить его с двойным размахом. Я сочинил стихотворение, которое и зачитал под одобрительный гул присутствующих. Сочинять стихи на английском доставляет мне особое удовольствие- никогда не знаешь куда повернет игра слов при катастрофической нехватке их запаса, но я пишу и тем, кому я пишу это нравится несмотря на непременные шероховатости и ошибки. На этот раз я попытался порассуждать на тему о том, что привлекает иностранцев в нашей стране и дорассуждался. Судите сами:

Takako San! Could you explain

What keeps you here in such wild country,

Where every second is Sergey

And every third – almost the same

But sounds more like Alexander!

Where everything is bottom up

Including glasses after Vodka,

Where you can’t have a quite nap

Where you get scared, watching map

From Moscow up to Chukotka!

Where life looks like to be beyond

Beyond of any understanding.

How it exists knows only God,

You feel here like you’re taking off

Without hope for safety landing.

Where you sometimes say to yourself:

“Enough!” I am leaving this forever!”

Restrooms look here almost as graves

It is excuse for such a mess-

Extremely soft and fresh newspaper!

Here you can’t go to any places

Without special permissions

Of border guards, who’re watching faces

With same attention as in case

They deal with dangerous ammunitions

And southern wind doesn’t bring the warmth

And Spring’s coming without flowers

But you will never find on Earth

Such saunas and such a toasts

Around table for endless hours…

And it’s impossible, I bet

To find in middle of nowhere

Such people, making testy bred

Whose hospitality is just great,

And who always are able to share

With you their home, bread and wine

Their souls, hearts and cigarettes.

All, what they have. They never mind

To be reimbursed for that sometimes

To be paid back- is not a matter.

So, may be this is magic stuff,

Takako San in this wild country

It looks like just to be enough

To tell about what’s above//

And “Bottom up!” for birthday party!

После этих стихов оставалось только на практике показать, что значит наше хлесткое, звучащее как боевой приказ «До дна!» в переводе на английский звучащее скорее вопросительно “Bottom up!”

В результате бурной циклонической деятельности в последние дни, установилась теплая погода, совершенно необычная для этого времени года и для этого места. Это нас, естественно, не могло радовать, мы надеялись, что в океане будет лучше. Мицура успел рассказать, что на 85-й параллели, лед вполне стабильный и разводьев относительно немного. На мой вопрос относительно медведей он ответил весьма интересной историей, произошедшей с ним буквально на второй день по выходу с мыса Арктический. Медведь подошел к его палатке близко, метра на три. Мицура оружия не имел- его кредо в отношении этого самого крупного хищника на земле, поведанное нам с Уиллом еще во время канадской экспедиции было трогательно наивным: “You don’t have to be afraid of Polar bears, they are very friendly”! Последнее слово он произносил, превращая звук F (этот звук так же, как и звук В в японском языке отсутствуют) в звук П, от чего получалось забавное:” They are bery priendly!” Однако одно дело упражнения со звуками, другое, когда этот самый “priendly” подойдет к вам так близко. Так вот единственным содержимым арсенала этого самого миролюбивого путешественника на земле, был перцовый спрей. Этот спрей содержащий концентрированный перец выбрасывает струю на расстояние до 3 метров и при правильном и благоприятном для использования ветре он действует, очень эффективно поражая самый чувствительный нос в Арктике. ТО есть мало того, что при неожиданной встрече с медведем вы должны вспомнить не всю свою предшествующую и по всей видимости, неплохую жизнь, а то, где этот спрей находится. Вооружившись им, вы должны еще и занять позицию (если медведь позволит) со стороны ветра. Мицуро, по его словам, все это выполнил и выпустил в сторону “Priendly” полбанки этого смертельного состава. Первая реакция медведя была совершенно неожиданной и обескураживающей для Мицуро. Медведь лизнул лапу, на которую пришлась основная огневая мощь Мицуро и, как показалось Мицуре зажмурившись от удовольствия поднял голову и посмотрел на него, как бы прося добавки… Мицура похолодел- большего он предложить был не в состоянии- ему оставалось только одно – вспоминать про всю предшествующую жизнь. В это время к счастью для Мицуры, до медведя дошло действие этого ужасного состава, и он принялся кататься по снегу, пытаясь лапами счистить то, что попало ему в глаза при этом, естественно добавляя себе новых и новых ощущений приближающегося конца. Этот стоящий перед ним маленький с него ростом человечек обладал какой-то магической силой, причинившей ему медведю страшную боль, естественно, ни о какой мести и речи быть не могло, и медведь спешно и благоразумно покинул место встречи.

Еще одна и не маленькая деталь, коль скоро, я вспомнил про Мицуру, это его удивительные лыжи. Когда мы выгружали его нехитрый экспедиционный скарб из вертолета, я вначале не понял, что это за длиннющие и тяжелые доски, лежавшие вдоль борта, Я спросил экипаж не их ли это. Мне ответили, что это лыжи Мицуро!! При его росте он вполне мог дважды уместиться по длине лыж, я не говорю уже о их весе. У Мицуры было свое видение “ Bikta, it is easier to cross the leads with such a long skies!” Я подумал- разводья- разводьями, а как ковыряться с такими лыжами в торосистом льду? Как правило именно по этой причини для хождения по морскому льду обычно выбираются лыжи не более 160-170 см несмотря на рост лыжника. А тут такой маленький Мицура – на лыжах, два восемьдесят длиной. Я представляю, каково ему было одному. Сани его были совершенно раздолбанными, и скорее всего не выдержали бы до конца экспедиции. Как я заметил сани не выдерживают нагрузки если тащить их тяжело груженными по торосистому льду. Сани Месснера, сани корейцев требовали ремонта уже после нескольких дней путешествия. Так же и у корейцев сани все раздолбаны. Нужны новые современные технологии- ведь необходимо добиться оптимального соотношения вес- прочность. Наши сани, весившие около 80 килограмм покамест не вызывали беспокойства, впрочем, все еще было впереди!

Из хороших новостей пришедшее из Петербурга известие, что Техасский университет, который пользовался услугами нашей компании в организации для него научных экспедиций по экологическому анализу выносов сибирских рек, подтвердил свое решение об аренде через нас гидрографического судна в Архангельске судна. Похоже, что летом мы, возможно, не останемся без работы, что было бы очень и очень печально.

Сегодня Уилл, неожиданно расчувствовавшись ( возможно причиной этого было приближение весны, уже ощущавшееся здесь в связи с теплой погодой ) сказал мне, что собирается жениться и потому чувствует себя уже в другой ипостаси, не матерым путешественником, для которого нет ничего слаще в этой жизни, чем покидать насиженные места и перемещаться в пространстве параллельно самому себе напрягая нервные власти на местах и периодически отвлекая славных авиаторов от выполнения их основной миссии, а человеком для которого понятие «домашний очаг» приобретает вполне реальное а не сюрреалистическое значение..

Это будет уже третья по счету попытка Уилла приблизиться к пресловутому домашнему очагу ровно настолько, чтобы он грел, но не обжигал. Теперь, по его словам, все мысли (или почти все, часть их все-таки пока занята текущим проектом) он думает о том, как создать настоящий домашний очаг, где жить, что оставить детям и как дальше благоустраивать свою жизнь. «Никогда прежде»-сказал он я подобного чувства не испытывал. Первые две жены были американками, совершенно независимыми и самостоятельными. Новая потенциальная жена, которую Уилл, как настоящий исследователь, ни на минуту не прекращавший поисков прекрасного, отыскал на Филиппинах, была совсем иной, юной и беззащитной, что требовало от Уилла мобилизации на священный семейный алтарь всех его нерастраченных до этого сил. И это было как раз то, чего ему так не хватало все эти годы.

Собаки у нас изнывают от безделья, лают каждую ночь, приходится выходить и как-то их успокаивать. Местные собаки используют для нападения каждую возможную ситуацию, покусывают наших, если те не на привязи. Наши все оказались на удивление недрачливыми, в схватки не вступают, а предпочитают отпугивать нападающих своим грозным внешним видом. Помимо наших собак разлад в местные собачьи ряды невольно внес Уилл, выбросивший остатки разделанной оленьей туши, которую мы получили для экспедиции в подарок из Хатанги, прямо рядом с домом. Понятно, что для местных собак это был этакий пополняемый и действующий лакомый деликатес. Они отказывались от своей еды, чем вызывали неудовольствие Галины жены Игоря начальника станции.

Прохождение плохое, связи с внешним миром нет, какое-то забытье сплошное никто никого не слышит, какое-то забытьё на Среднем. Там, конечно, аэропорт, но и у него связи ни с кем нет. Трудно представить, что еще можно как-то и где-то летать. Нет связи- нет прогнозов. Нет прогнозов – нет полетов. Вновь выстроенный из покрытых алюминием модулей дом для пограничной заставы, обнесенный забором и от того занесенный снегом по первый этаж, выглядит совершенно нелепо среди хаоса проводов, бочек, старых домов, каптерок и прочего. В общем-то, конечно, можно было бы и лучше все обустроит