Читать книгу Заметки смертного на Руси. 1978—1999 - Виктор Иванович Мот - Страница 4

Ты родился! И тебе выпало счастье – испытать боль и радости бытия.

Из тысячи жизней былинок и тварей Бог подарил тебе жизнь Человека! А ты с горя клянёшь её за то, что продулся в карты.

Будь рад сегодняшнему горю: вдруг завтрашнее станет нестерпимым.

Радость показывай, о горе не сказывай.

Порой солнце палит и дождь поливает, так и сердце – в горе живёт и радость встречает.

Радуясь счастливому мгновению, мы уже горюем, что оно уйдёт.

С горечью видишь, как с возрастом тает способность по всякому поводу чувствовать радость.

Горше всех горьких чувств – презренье к себе.

Хоть мы и сочувствуем горю, но в душе нет-нет да появится радость, что оно не с нами стряслось.

Кто рад чужому горю – готовься к своему.

Лишь случится горе, я вспоминаю свои грехи и говорю себе, что его достоин.

Когда мы ждём беду, встречаем горе, терпим боль, мы глубже ощущаем бытие.

Горя не ждёшь – оно скрутит внезапно, а начни его ждать, и вся жизнь – само горе.

Если горюешь о чём-то – завтра о том горевать будешь меньше.

Новое горе затмит наболевшее – и чувствуешь облегчение.

Есть горячий, есть практичный, а есть горемычный – русский народ.

И вдохновеньем на Руси нас окрыляет горе.

Кому-то же надо исследовать горе… и я, собираясь с духом, решил пригласить его к сердцу.

Чья-то глупая голова ногам покоя не даёт, а моя над сердцем издевается.

Всякому человеку отпускается срок на глупости, и, если его не хватило, он глуп.

Почти в каждом из нас есть профессор собственных глупостей, и не дай Бог в чём-нибудь кому-нибудь его поправить!

У меня своя глупость, у тебя – своя, и оттого друг друга не поймём, а не потому, что ты глупец, а я умён.

Глупости тоже разные: есть простые, а есть заразные.

Наша глупость простирается на куда большее расстояние, чем мы думаем.

Лишь на Руси можно, возмущаясь глупостью, грубостью, чванством, тут же дивиться уму самобытному, сердцу добрейшему, нраву скромнейшему.

Кто везде возмущается глупостью – сам не мудр.

Мудрый смотрит в себя глубоко и видит иной раз такое, за что уважать себя просто смешно.

Мудрый с первого взгляда видит мои недостатки, пороки – всё моё прошлое, даже будущее.

Дружна мудрость с совестью.

От людей с глубокой совестью веет свежестью и трезвостью.

Это страсти по́ столу стучат кулаком – совесть шепчет тихо на ухо.

Совесть говорит тихо и будто не «смотрит» на нас: дескать, хотите – слушайте, хотите – нет… Моё дело – высказаться.

Никогда ни о чём не высказывайся, и тогда, если будет о чём-то сказать, все всё бросят и станут слушать тебя внимательно.

К истине ведёт не столько острый ум, сколько совесть.

Остроумие поверхностно, и сразу видно: работал ум, душа ему не помогала.

Мы ум свой, как нужно, не применяем; воли, где надо, не проявляем; о чести своей даже не вспоминаем.

Какой там ум! Последнее, что имеешь, – живость воображения да твёрдую память – с годами теряешь навеки.

Давно молчат и ум, и сердце, а язык старается, надрывается!

Не за велеречивым и умным – за молчаливым главное слово.

С проницательностью гения замечает глупый промах умного.

«Глупости не показываю», – гласит молчащий.

По виду молчащего не поймёшь, что́ за ним кроется: то ли дар гения, то ли ничтожество.

На кладбище предки молчат, а ты здесь молчи!

Молчи! Ведь что бы такого умного ты ни сказал – для кого-то это лишь глупость.

Для тех, кто умнее тебя, твои речи пусты, для тех, кто глупее, ты сам непонятен и глуп.

Чем старше муж, тем речь его короче, но девушки скромно молчат, женщины спорят долго… старухи ж трещат обо всём без умолку.

Кто раньше собеседника умолк, тот в споре держит тон, в беседах знает толк и… кажется добрее.

К добрым людям я почему-то реже добр, чем к злым.

Как много людей стыдятся своей доброты! И, считая её слабоволием, презирают себя и казнят.

Происки злого – реакция зла на явное присутствие доброты.

Доброты у нас – до первого конфликта, а злости у злого хватит на век.

Не по доброте души добр – по слабости добрым кажешься.

Слабость доброго в том, что он боится показаться недобрым.

Когда мы о чём-то кого-то просим, то в этот миг мы добры и святость струится из нас.

Заискиваешь перед людьми, но ты же, как все, умрёшь, и никто тебе в том не защитник, а просить о чём-то ещё – сущее унижение.

Слышно, как шепчутся в небе боги и осуждают тех, кто отказал ребёнку в своей защите.

И добрые люди умеют сердиться, браниться и бредить возмездием.

Откройся грехи и пороки доброго человека – и, быть может, мы назовём его зверем.

Есть люди, что кичатся своими пороками, гордятся ничтожеством.

Мы жалеем собак, говоря, что они как люди, и ругаем людей, что злы, как собаки.

Добрые не знают, что они незлы, злые полагают, что они добры.

Тёща, мачеха, золовка – символы недоброго в народе.

Лишь начнёшь осуждать всюду злых, сразу видишь: и сам ты недобр.

И я, как любой другой, вношу в этот мир свою долю зла.

Добрые и злые – все мы бестии лихие.

От добра «с кулаками» до зла – один шаг.

Всех зол не распознать, что прячутся в добре.

Порою добро наберётся сил – и обернётся злом.

Если ловишь тяжёлый, по-волчьи холодный взгляд, сразу чувствуешь: у зла – огромная сила.

Зло – не только сила, но и козни изощрённого ума.

Противопоставлять силу силе нужно, на зло же злом отвечать – неэтично и пошло.

Даже зло и неправда живут по своим законам и строго ходят своим путём.

Если добро всегда побеждает, значит, зло никогда не сдаётся.

Тонким философом нужно быть, чтобы под видом зла утверждать добро.

Под видом добра, красоты и ласки природа порою скрывает великое зло.

Под маской справедливости скрывают в сердце зло.

Кляня несправедливость, бываешь злее тех, кто в ней повинен.

Для многих и справедливость – лютое зло.

Церковь не любит клеймящих несправедливость, плуты их сторонятся, родичи ненавидят, власть от них избавляется.

Если б око – за око, зуб – за зуб, так нет: за око – два, за зуб – челюсть… Где уж тут справедливость?!

Хуже несправедливого кажется тот, кто поступил справедливо, но не в угоду нам.

Нам так хочется, чтобы всё было по справедливости, то есть по-нашему.

Несправедливость у нас порой проникает в суды и конторы, казармы и тюрьмы, дворцы и палаты… но чаще всего – кабинеты.

Кабинет – это ловко устроенное, очень удобное место для наслаждения властью.

Наслаждение властью – самое жуткое из наслаждений.

И я наслаждался властью: отдавал себе приказания и следил за их исполнением.

Стремление к наслаждению властью сильнее её возможной необходимости.

Редкий чиновник, цепляясь за власть, не стоит до последнего и не мнит себя патриотом, умирающим на посту.

Когда стоишь у власти, то люди так и лезут со своими проблемами… и совершенно не дают тебе сделать что-нибудь для народа.

Первый признак тоталитаризма – это «безграничная любовь» народа к своему властителю.

Конечно, если долго стоишь у власти, то взгляд твой становится строже, облик – важнее, а кровь обретает оттенок какой-то невиданной голубизны!

Восхваляющий власть без умысла не живёт.

Иной лишь похвалит власть – и вот уже всё начинается: должность, слава, «почёт»…

Хвалящий власть наносит ей урон – он будит подозрения, рождает недоверие.

Хвалящий власть делает вид, что он её ценит, в то время как просто её боится.

Даже когда молчит, власть говорит: «Слушай меня, бойся меня, чти меня…».

Даже когда молчит, власть говорит: «Я умная, а ты – нет!»

Потерять власть – это такое горе, при котором можно потерять разум.

Мечта бюрократа – взять власть над тем, кто им повелевал.

Какой бюрократ не бредит своим могуществом?

Портфель, бумажка, кабинет и слово «нет» – святыни бюрократа.

Как изощрённо-изысканно издевается на Руси бюрократ над человеком!

Самые изощрённые бюрократы с участливым взором, ласкающим словом и выражением величайшего добродушия на лице.

Бюрократы так ласково тебе отказывают, что чувствуешь себя при этом хамом!

Если бюрократ ни в чём не отказал, то невольно кажется, будто он ошибся.

Когда бюрократ всем хамит и отказывает, то, видимо, думает, что проявляет свои волевые качества.

Культурному человеку стыдно даже намекнуть на хамство хаму.

Возмущаясь хамством бюрократов, мы просим у них прощения за беспокойство.

На Руси, если чиновник не бюрократ, то представляется ненастоящим.

Все бюрократы возмущаются бюрократами других ведомств.

На Руси, коль идёшь мимо ведомств, – на сердце нехорошо.

Бюрократы отнимают у нас главное – достоинство и время.

Это нелегко, поступившись собственным достоинством, не ответить злом на зло.

Паршивый гусь, а сколько важности и достоинства! И где всё это во мне, его погоняющем?

На Руси лишь напьёшься пьян – сразу чувствуешь себя свободным и достойным человеком!

Если я вижу: недобр человек, хоть и полон достоинств, сторонюсь его.

Человечество всё достойное часто топчет; раздавит – потом славит.

Жестокость человека обличает злого, но в жестокости человечества участвуют и добрейшие люди.

Принципиальностью прикидывается жестокость.

Если чиновник держит бумажку в руках, то грубость его – закон, жестокость – благое дело, а чёрствость – священный долг.

Если хочешь узнать жестокость человечества – пойди в свою контору и попроси о чём-нибудь.

Кто долго страдал и мучился, тот, быть может, напишет скорбную, печальную повесть о человечестве.

Легко любить человечество, но конкретных людей полюбить с их пороками, неприязнью к нам – ох как трудно!

Любить людей – значит сносить их сплетни, козни, зло, а взамен дарить им свою любовь.

Чтобы любить людей, нужно уйти в горы, забраться на самую высокую из них, и уже оттуда начинать любить.

Как напьёшься пьян, так и хочется всех любить: кого обнять, кого задобрить, отдать за кого-то жизнь или… дать кому-то по морде!

Иной на Руси так часто пьёт за здоровье, что в конце концов разрушает его.

На Руси один от грехов болен, другой – от трудов.

Так повелось на Руси: в трудах надрываться или на полях её бранных костьми ложиться.

Исключительным злом на Руси всегда было и остаётся чудовищное пренебрежение к человеку труда.

Сотни мерзавцев вцепляются на Руси в заработанный честно рубль.

Русь – это лучшее место для тех, кто решил всю жизнь честно трудиться и умереть в бедности.

Тех, кто умерли по старости, можно считать умершими, но тех, кто умерли от недостатка питания, недостатка лечения и нехватки средств на это, нужно считать погибшими.

На Руси честность и бедность – родные сёстры, а тяжкий удел – им родимый брат.

Мне злая доля честного милее всей удачной жизни хитреца.

Вина заморские, яства безвестные… а русскому мужичку уж который век горьким луком разжиться бы, серым хлебушком запастись.

Россия и хлеб – понятия неразделимые.

На Руси очень многие живут впроголодь, но по горло сытыми несправедливостью.

Внутреннее богатство русского человека – от сердца, внешнее – от экономии на желудке.

Почему-то всё скромное, бедное, даже убогое так дорого сердцу!

На Западе янки богатством кичатся – русский бедностью горд.

Богатые даже не подозревают о духовном богатстве бедности, о скромном её обаянии.

Я ценю свою бедность и ни за какие деньги её не отдам.

Ценить материальное нужно в той мере, в какой оно позволяет заниматься духовным.

Жёны ценят богатство, роскошь, уют… и хотят, чтобы всё у них было лучше, чем у других.

Любят жёны пустякам придавать значение.

Жёны любят делать добро, но зло у них получается лучше.

Красиво оформленным злом называют философы жён.

Кто-то с жёнами вечно собачится, кто с собакою век коротает.

К чужим жёнам тянет – за уши себя оттаскивай или за хвост удерживай.

Замахнёшься на большее – на чужую жену, нечистые деньги, – поджидай несчастий.

Лучше тигра за хвост удерживать, чем на свою жену тёще жаловаться.

Любят жёны «заняться любовью», но ещё больше любят, чтобы их об этом упрашивали.

Где живёт, чем занята любимая? – в этом заключалась для меня величайшая из тайн.

Ясности требует ум – тайной пленяется сердце.

Мы даже не подозреваем, какой касаемся тайны, видя во сне человека, отвечающего нам на вопрос!

И ревность, и сумасшествие начинаются с подозрений.

Когда нас гложет ревность, мы грезим об одном – какую кару отыскать любимому и самому родному существу на свете.

Ревность охватит – и мудрость бессильна, и жмётся в сторонку, скрываясь от нас.

Завоевание ревности в том, что мы сами, своими руками, губим в сердце любовь.

Истинная любовь не терпит ревности: ей безразлично, с кем любимый, кого он любит, – ей важно то, что он живёт на свете!

В приступе ревности мы проклинаем судьбу, ненавидим любимых и жаждем обрушить мир или же уйти из него навеки.

Смотреть на мир свысока и по-философски презирать окружающее учись у кота.

Если на краю отворённой форточки видишь взирающего на мир кота, поневоле думаешь: как сильна эта чёртова философия!

Под дремлющим взглядом кота все мысли о величии человека кажутся подозрительными.

За куриную лапку и место на вашей подушке кот отдаст вам всю свою душу!

По сути своей, коты деликатны, тактичны, опрятны… и очень культурные люди!

Разве кот с пушистым хвостом – не прожжённый маг и отъявленный чародей?!

Это псу, чтоб снискать благосклонность, нужно вилять хвостом, а коту достаточно быть пушистым.

Если вы надоели коту, он примет вид, что вы для него – ничтожнейшее существо, которое даже в мыслях не смеет к нему приближаться.

Когда говорят, что у животных нет мимики, сразу мерещится недовольная рожа кота.

На свете есть лишь одно животное, способное послать нас к чёрту – это кот, которому мы надоели.

Коты не любят, когда пристают к ним без цели, без повода и без письменного на то разрешения.

Трусишки и плуты эти коты, но смотрят на всех, словно львы.

Что значит какой-то лев перед котом развалившимся в министерском кресле?!

Конечно, к котам обращаться лучше на «вы» и величать их по имени-отчеству.

Коты суеверны: если коту перейдёшь дорогу, то он потом долго стоит на ней потрясённый этим ужасным хамством.

Котам на глаза я стараюсь не попадаться: уж очень тяжко сношу я презрение.

Когда коту выговариваешь за его наглость, он делает вид, что совершенно ничего не понимает.

Порою глядишь: человек ещё молод, а наглость его стара.

Если плохой человек относится ко мне по-братски, моё настроение портится.

Судьба свела тебя с плохим человеком, чтобы ты сам стал лучше.

Иной человек идёт, а недобрая сущность его вперёд забегает.

Страшно, когда ни Бог, ни люди, ни судьба не спасают доброго.

Большое несчастье – гибель доброго человека, а гибель любимых вовсе невыносима.

Каждый думает, что его несчастья самые большие.

Нашим невзгодам чужое несчастье кажется пустяком.

Когда стряслось несчастье, то на мгновенье кажется: оно случилось не с тобой, а с кем-то посторонним.

Несчастье стрясётся, представь: сколько б ещё их стряслось, но тебя миновало!

Я рад своим несчастьям, а то чужие могут быть не по плечу.

Мы все – коллекционеры: храним и копим, умножая, несчастья нашей жизни.

Несчастьем не терзайся – новые нагрянут, и о нём забудешь.

Труднее всего – поджидать, сложа руки, несчастье.

Сегодня несчастья забыли меня – им тоже нужно вздохнуть и набраться сил.

Когда своё несчастье порой сравнишь с возможным – сочтёшь себя счастливым.

Счастье бредёт одиноко, беды мчатся гурьбой.

Сначала мы требуем счастья, затем – исполнения планов… теперь хотим одного, чтобы беды шли по порядку, а не ломились в душу со всех сторон.

Никому ничего не обещай, ни с кого ничего не требуй!

Может, и лучше, что беды разом приходят, а то каждой беде «стол накрывай», новый приём оказывай.

По ночам беды грозными кажутся, а утром они бледнеют, побаиваясь нас.

Думы о счастье приходят под утро с лучом восходящего солнца, с криком стрижа за окном.

Мы каждый день как будто вновь рождаемся на свет и получаем жизнь! Но вот глядим на это счастье мрачными очами.

Если ходишь нахмурившись, то и счастье тебя опасается.

Пора учиться чувствовать себя счастливым и даже в этом упражняться.

Встречаем ли утро на море, сидим ли в лесу у костра, к любимой ли мчимся – мы чувствуем радости жизни!

Чем дольше живёшь, тем ясней постигаешь картину ужасной и вечно прекрасной жизни.

Не всякая жизнь – долгий путь, и даже за первым углом нам могут сказать: «Вот и пришли».

Ничего-то я в жизни ещё не успел… а смерть, может, рядом.

И я, как старушки, начал сутулиться, думать о смерти, славить покойников.

Сутулость молодого человека говорит, что у него осталось мало сил для жизни.

Я так изменился от дум и весь сгорбился, что старушки при встрече приветствуют первыми.

Оттого и сутулюсь, весь сжавшись, что боюсь растрясти, растерять свои сокровенные мысли.

Добрые мысли приходят от боли в душе за недобрую жизнь.

Есть люди, среди которых забудешь все добрые мысли.

Как воры, пробрались заботы и вынесли из души все важные мысли.

Важные мысли просты – мысли, по которым можно выстраивать жизнь.

Не самые важные мысли летят на бумагу, а те, что лучше звучат.

Из сердца приходят все лучшие мысли.

Скука прихватит – думаешь: сгинуть бы; сердце прихватит – думаешь: не умереть бы, чёрт возьми!

Высмеять стих поэта – что по сердцу хватить топором.

В зрелости видишь: стихи – удел юности, и перо уж не мчится, и душа не стремится складывать строфы.

Юный гений вдохновенен, но летит мимо тонкостей, что своим спокойным взором отмечает зрелый ум.

Когда мы любим чей-то облик, то любим тело, когда влюбляемся в стих или песню – мы любим душу.

Я ещё помню то старое доброе время, когда люди ходили в обнимку и распевали песни!

Мелодия песен так меня поражала, что в смысл слов их я вникал только годы спустя.

Если кто-то поёт, я могу на него положиться, дать взаймы и доверить ему свою жизнь.

Помню первую песню матери: «Вот умру я, умру… и никто не узнает, где могилка моя!..» Ещё ничего не смысля, я чувствовал страшное горе и стоял словно вкопанный… И слёзы лились у меня в три ручья.

Есть песни, от которых стонет душа, стынет кровь… и с болью сжимается сердце!

1981

Только лучшие в мире встречайте печали…