Читать книгу Харбинская трагедия. История одной семьи - Виктор Иванович Ватрак - Страница 5

А у Мартына пропал интерес к работе. Отказ в получении гражданства как будто оборвал важную струну в его жизненном настрое. Он шёл на работу, а ноги не желали идти. Он подходил к воротам мастерских, а в груди свербело, давило, требовало остановиться и повернуть назад. Мартын ожидал последствий от разговора с гепеушником, но пока была тишина.

Все чаще руководители различных служб стали после работы собираться в буфете управления КВжд. Двери запирались, на стол выставлялся коньяк, выкладывалась немудреная закуска и начиналось обсуждение происходящего. Все сходились во мнении, что дорога разваливается. Причину находили в том, что ключевые посты заняли неграмотные, зато, как они про себя говорили, политически подкованные кадры. Это моментально сказалось на экономических показателях: прибыль от эксплуатации дороги упала в пять раз.

Обсуждали царскую администрацию, управлявшую дорогой вплоть до 1924 года. «Да, – говорили про них – воровали. И помногу, сволочи, воровали. Но ведь и нам на очень хорошую зарплату оставляли. А теперь не воруют. И что? Где зарплата?»

Вскоре Мартыну эти однообразно проходящие собрания надоели, и он перестал задерживаться, иногда уходил с работы раньше положенного и стал чаще бывать дома.

До сих пор он воспринимал дом как нечто неотделимое от него и само собой разумеющееся. Но оказалось, что этого можно лишиться, если не примкнуть к какой-либо власти. И Мартын как бы прозрел: он увидел себя стоящим на краю бездны, и жилье, которое прочно держало его, не давая сделать шаг в никуда. Он шел домой, смотрел по сторонам и пытался приучить себя к мысли, что Харбин стал его городом навсегда.

Линейный поселок состоял из восьми кирпичных одноэтажных двухквартирных домов, расположенных вдоль железнодорожных путей. Начиналась улица от Московских казарм и упиралась в паровозное депо. Принадлежали они трем домовладельцам, которые сдавали их в аренду администрации КВжд, а та, в свою очередь, бесплатно выделяла эти дома своим служащим для проживания.

Во второй квартире дома №41 еще в 1919 году поселилась молодая семья пограничника Фокина Мартына Ивановича. Квартира была трехкомнатная: спальня родителей, комната для сына, гостиная и большая кухня.

Столярничать в таежном краю сам Бог велел, поэтому вся мебель в доме была местного производства, но при этом только высокого качества, от признанных мастеров.

В кухне красовалась массивная русская печь, в которой жарили, варили, томили и поддерживали теплой пищу. Готовили в чугунной и глиняной посуде, а стол сервировали китайским фарфором и фаянсом. Изумительная по красоте посуда была в Харбине делом обычным и стоила не так уж дорого.

Позади дома была железная дорога, а перед ним располагался палисадник. Декоративные кустарники, цветники – все это ухожено, прибрано. Занимались растениями два китайца-садовника, нанятые всей улицей вскладчину. Вдоль улицы тянулось ограждение из низкорослой туи. Калитки тоже были у всех одинаковы по форме, только покрашены в разные цвета. Чувствовалось, что народ любил свои жилье и улицу.

К дому примыкали два сарая. Один для дров, печку топить, а во втором стеллажи были заполнены солеными, квашеными, копчеными продуктами и здесь же располагался погреб-ледник.

Тайга давала дичь, как красную, так и пернатую, грибы и ягоды в избытке, полноводная Сунгари кормила рыбой. С приходом русских вокруг города появились свинарники и коровники. Магазины и рынок заполнили колбасы, окорока, молоко и молочные продукты. Все было очень дешевым.

Противоположная сторона улицы уже не имела отношения к Линейному поселку. Это был Сунгарийский городок, в простонародье именуемый Нахаловкой. И расположилась эта Нахаловка между Линейным поселком и Главными механическими мастерскими железной дороги. По ее улицам Мартын шагал на работу. В основном Харбин походил на приличный провинциальный город России, а Нахаловка представляла собой не очень-то уютную деревню. Чтобы понять ее, надо слегка заглянуть в историю.

С разгромом войсками Дальневосточной республики под Волочаевкой сил сопротивления, Белая гвардия и поддерживающая ее часть населения хлынули в эмиграцию. Почти 200 тысяч человек осели в Харбине. Возникла проблема нехватки жилья, но люди выходили из положения.

По китайским законам, если в помещении топилась печь, то это сооружение сносу не подлежало. Офицеры российской армии от прапорщиков и до полковников не относились к числу высокооплачиваемых, они не могли покупать жилье, но имели головы и руки, чтобы построить.

За одну ночь ставилось сооружение из 4 стен и крыши, складывалась печь, растапливалась, и халупа обретала статус частного дома. Так возникла Нахаловка.

К гражданской жизни офицеры были неприспособленны, поэтому приличной работы не находили, и Сунгарийский городок имел вид обнищавшей деревни, особенно по сравнению с прилегающим районом под названием «Пристань», где поселились промышленники и купцы.

***

На КВжд все текло своим чередом, но о Мартыне вспомнили. Осенью 27-го года зашел к нему партнер по преферансу, инспектор отдела кадров: «Атанда, Мартын, тебя собираются арестовать. Сами же прошляпили: не уволили тебя вовремя. Я слышал разговор чекиста с нашим начальником, он говорит, что ты специально втерся в доверие, чтобы организовать в скором времени диверсию. Утром, перед работой, заскочи ко мне и напиши заявление об уходе. Я все организую. А через неделю приходи и пиши заявление, примем тебя на работу кондуктором. Они постоянно в разъездах, глаза не мозолят и болтают только друг с другом»

Мартын так и сделал. Утром зашел в кадры, а через час, с помощью соседа, уже был уволен с КВжд. В СССР не приняли, с работы выгнали – тоска. До обеда Мартын пошатался по двору, а потом подался в клуб, где компании собирались поиграть в преферанс.

Играть Мартын начал еще в техникуме со студентами, потом играл с инженерами в Отрожском депо, перерыв в игре был на службе. Но молодого, толкового парня приметили, обратили внимание на его попытки внедрить преферанс в солдатскую среду, и однажды два прапорщика пригласили его третьим за стол, хотя и было это против общепринятых норм.

Мартын не был игроманом, он спокойно относился как к проигрышу, так и выигрышу. В клуб он ходил, потому что ему нравилась обстановка игры, порядок, публика, которая по каким-то причинам была внутренне ближе ему, чем тесное рабочее окружение. Он во время игры отдыхал душой.

Но в день увольнения случилось невероятное: Мартын как барашка проигрался в пух и прах. Настолько в прах, что оставил на столе все деньги, что получил при увольнении, плюс ползарплаты за месяц, что была у него с собой. И только идя домой, он понял, что сегодня не «пулю расписывал», а пытался отстраниться от трагизма ситуации. Потеря работы приближала к бездне. Идти в кондукторы?

Но кто такой «кондуктор» – Мартын не знал, поэтому решил сходить к тестю. Трофим Васильевич, инженер-путеец, должен был разбираться в этом. Выслушав всю историю, Трофим рассказал: «Кондуктор, Мартын, это не приведи Господь работёнка. Врагу не пожелаешь. Но люди работают. Платят неплохо за тяжелые условия труда.

Через каждые 5—6 вагонов в товарном составе есть вагон с так называемой тормозной площадкой. Она потому и площадка, что открыта с двух сторон и с третьей имеет барьер высотой по пояс человеку. На площадке табуретка и штурвал ручного тормоза.

Как машинист подаст условный гудок, кондуктор вскакивает и изо всей силы крутит тормоз. А силы там нужны немалые, поэтому работает там крепкий, мускулистый народ.

Еще кондуктор отцепляет и прицепляет вагоны, а еще работает «собачником». Это, когда отцепят твою секцию от состава, надо хватать за верёвку тяжеленный тормозной башмак и волочь его вдоль вагонов, словно собаку на поводке, чтобы подложить под колесо.

Сам понимаешь, что погода никакого значения не имеет. Состав движется при любых метеоусловиях, а кондуктору остается только одеваться по погоде. Работают обычно часов по 12. То есть сопровождают свою секцию до определенной станции, там сдают сменщикам, получают секцию в обратном направлении и двигаются домой. Спать нельзя. Бывали случаи самотцепа вагонов на подъеме, и кондуктор должен остановить вагоны. Если проспит, то смерть ему и машинисту следующего за ними поезда. Потом двое суток перерыв. Вот такие дела.

Еще нюанс: оружия у них не бывает. Люди они в основном бедные, взять с них нечего, поэтому после нападения хунхузов на состав они обычно остаются живыми. Бывают исключения, но пуля, она ведь дура. Может и кондуктора убить.»

Мартын задумался. сказал: «Спасибо, Трофим Васильевич» и побрел домой. Через 8 дней он отправился в свою первую поездку до Цицикара и обратно.

***

А жизнь в ранее благополучном Харбине становилась все хуже. Продолжали падать заработки, усиливалось китайское давление на служащих КВжд. Советская Россия по-прежнему не умела управлять хозяйством и доход, который приносила дорога, ежегодно снижался. В 1928 году прибыль составила всего 10 млн. золотых рублей, хотя по оценкам мировых экспертов могла давать ежегодно в пять раз больше.

Причину захвата КВжд правительственными войсками Чжана Сюэляна, соратника Чан Кайши, западные аналитики рассматривают не как политическую, а именно как нежелание китайцев терять прибыль. Идея китайцев была проста: вернуть в руководство уволенных Советами специалистов, установить над ними контроль и вновь стричь купоны, как это было до 1924 года.

Как бы там ни было, но 22 декабря 1928 года началась операция по захвату КВжд. По иронии судьбы захватчиками выступали войска, которые три года обучал в качестве военного советника никто иной, как Василий Константинович Блюхер, и обучил он их качественно.

В начале следующего года руководство дорогой полностью перешло к китайцам. Две тысячи советских служащих были отправлены в тюрьмы, а четверым из них отрубили головы. Человека без гражданства, Фокина Мартына, китайцы не тронули. Это расценивалось, как большое везение, поскольку образовалась целая армия безработных и борьба за выживание превратилась в норму поведения.

Слабая советская страна далеко не сразу нашла в себе силы противостоять гоминьдану. Война то с участием армий, то на уровне дипломатии велась ровно год, и 22 декабря 1929 года стороны подписали Хабаровский протокол, по которому дорога вновь признавалась совместным советско-китайским предприятием.

Для русских в Харбине год этот сложился крайне плохо. Сотни людей китайцы уволили как неблагонадежных, сотни уволились сами по призыву профсоюзов не работать на Китай, но были и сотни, которые приняли второе гражданство, то есть китайское. Мартын в этой мешанине чувствовал себя неплохо, но это было только снаружи. Внутри у него зрела тревога. Он понимал, что добром сложившаяся ситуация не кончится.

Возвращаясь с работы, он уединялся с Иваном и вел с ним беседы о России, Китае, Японии, железной дороге. Десятилетний мальчик сердцем понял состояние отца и приходил с улицы, где он пропадал все свободное от школы время, к появлению Мартына.

Отец сознавал, что ребенок почти ничего не понимает из его рассуждений, но Мартыну нужен был слушатель. Он пытался говорить с Дуней, но той совершенно не интересны были его рассуждения. Она вроде и слушала, а сама то пыль какую-то протрет, то в кухню зачем-то сбегает. «Да сядь ты в конце концов!» – рявкает Мартын. Дуня виновато присаживается на край стула, а у Мартына пропадает желание говорить.

С сыном было иначе, и потому Мартын рассказывал: «Ты, Ваня не смотри, что китайцы захватили дорогу. Она, конечно, нужна им, но силенок у Чан Кайши маловато. Не справится он. У Сталина тоже не все ладно, иначе бы он еще в начале года ввел бы свою армию в Маньчжурию. Дорога лакомый кусок для многих. Вот и Соединённые Штаты рассчитывают оторвать себе долю. Они заявляют, что Китайская Восточная дорога есть достояние мирового уровня и управляться должна мировым коллективным органом. Но американцы далеко, а японцы близко. Думаешь, напрасно они уже много лет толкутся в Харбине? Япония маленькая страна, вся на скалистых бесплодных островах. Им нужны плодородные земли. Они уже заселяют своими крестьянами юг Маньчжурии. А тут еще и КВжд. Вот увидишь, Ванюша, пока русские с китайцами грызутся, японцы силенок поднаберут и захватят тут все. И бежать, Ваня, нам будет некуда. Меня в Россию без паспорта и визы не пустят, а доживешь ли ты до совершеннолетия в этой мясорубке, чтобы получить российский паспорт – я не знаю. Пока что считаю, что тебе путь на Родину не закрыт. Ты родился здесь, в Харбине, но корни твои там, в центральной России».

Подобные беседы волновали Ивана, заставляли задумываться и слушать радио. В кругу мальчишек такие разговоры поддерживались, но ребятня, как всегда, была категорична. Они четко придерживались суждений своих родителей, а последствием являлись создания всевозможных детских политических организаций. Иван дружил со всеми, но ни к кому не примыкал в качестве члена организации. Причина была тривиальна: место расположения Линейного поселка. Выйдешь из дома, и 100 метров налево – Московские казармы, там обитали хулиганы и босяки; 100 метров направо – там Пристань и купеческие дети; 20 метров прямо – Нахаловка и дети офицеров; а позади, по ту сторону железной дороги огромный район Новый Город, и дети служащих КВжд.

***

] Для Мартына история его работы на КВжд окончилась на удивление спокойно. Просто в один из январских дней 1930-го года ОГПУ передало в кадры очередной список на увольнение из 263 фамилий. Среди них была фамилия и кондуктора Фокина Мартына Ивановича.

То, что пограничная стража в Харбине канула в вечность, Мартын знал. Поэтому достал свое бессрочное отпускное удостоверение, разгладил его и с болью в душе положил на место. Поиск работы начался с хождения по знакомым. Среди преферансистов было много людей, с которыми он состоял в дружеских отношениях. Каждый из знакомых Мартына где-нибудь что-нибудь да возглавлял и казалось, что есть люди, готовые пойти ему навстречу.

Мартын никак не ожидал, что поиски работы станут такими сложными. Окончание каждого разговора можно свести в одну фразу: «У меня нет работы, которой ты достоин, а предложить тебе что-то, не требующее квалификации, я не могу: окружающие не поймут». «Да ешь твою в медь, эти окружающие – орал про себя Мартын – мне работа нужна, а не их мнение», но силой воли держал «хорошую мину при плохой игре»

Недели тянулись одна за другой, накопления таяли, а результат поиска работы был нулевой. Список лиц, к которым Мартын собирался обратиться за помощью, иссяк. Как известно, Фортуна не любит неудачников, и Мартын понимал, что если он зацепится за любую работу, то поиски примут совершенно иной характер. Бросить в разговоре фразу: «Понимаешь, заработок перестал устраивать. Может, у тебя найдется что подходящее?» – в корне отличается от униженной просьбы взять на любую работу.

Мартын стал чаще бывать дома и ожидать встреч с сыном. А тот носился со сверстниками по улицам: с кем-то дрался, кого-то защищал, о чем-то спорил. А вечером подробно обо всем рассказывал отцу. Мальчику было приятно, что отец интересуется его делами и при этом в отличие от матери не применяет репрессивных мер, если что-то у Ивана пошло не по правилам хорошего тона.

Иван с увлечением обучался игре в преферанс. Магия карт очаровала мальчугана, только что вступившего в свое второе десятилетие. Игра учила думать, считать, предвидеть и рисковать. Мартын перестал посещать клуб, но раз в неделю друзья собирались у него в гостиной, чтобы расписать пулю. Для Ивана эти часы были священными, и он всегда присутствовал на игре.

***

Тем временем жизнь становилось все труднее. При попустительстве Советской России китайцы ужесточали полицейский режим, вводили всевозможные запреты. Процветало взяточничество, разбой. Хунхузы, не встречая должного отпора, уже не боялись совершать налеты на богатые районы Харбина.

Мартын сумел устроиться дворником, заплатив начальнику коммунальной службы Нового города. Работа занимала 4 часа в день, при этом, если и вообще не подмести, то никто ничего не скажет. Харбин умирал.

А горожане, в своей жизни разнообразные по социальному статусу русские люди – беженцы и технические специалисты, старожилы харбинских особняков и вчерашние бездомные белые воины – прекрасно понимали, что ситуация в корне изменилась и возврата к прежнему благоденствию не будет. Технические специалисты еще держались, а безработные офицеры потянулись на юг Китая.

Мартын же четко определил для себя позицию: после достижения восемнадцатилетнего возраста Ваня, возможно, с матерью, уезжает в СССР. И только потом он займется определением собственной судьбы.

***

Но утром 6 февраля 1932 года население Харбина, несмотря на двадцатиградусный мороз, высыпало на улицы города. По ним шли немногочисленные пешие отряды японской армии и с грохотом пролетали мотоциклетки и легкая бронетехника. Горожане ликовали.

Восторженные женщины забрасывали японцев невесть откуда взявшимися букетами, мужчины срывали с головы шапки и размахивая ими кричали «банзай». Всем казалось, что конец китайского засилья пойдет на благо. Япония в понимании русских – это сакура, бесконечные поклоны друг другу, улыбки и беспредельная вежливость. Япония – это цивилизация, и она, долгожданная, вернулась в Харбин.

Побежденные китайские солдаты бежали в неоккупированные зоны, грабя, насилуя и убивая мирное население независимо от национальной принадлежности, и это прибавляло плюсов оккупантам.

Мартын стоял в толпе и с горечью смотрел на ликующих горожан. «Дождались. А чего дождались-то? Чем китайцы не угодили? Ведь дураку понятно, что всем верховодили япошки, это по их приказам все творилось. А теперь им и таиться не надо, теперь они развернутся». Он махнул рукой, задел соседа, извинился и увидел, что шапками машет только первый ряд горожан. Остальные, как и он, стояли молча. «Слава Богу, понимающих хватает, я не самый умный» – Мартын пошел домой.

Случилось так, как и должно было случиться. Вместе с японской армией пришли японские жандармы и сразу заработал репрессивный механизм. Оказалось, что у японцев сильно развита шпионофобия, они видят лазутчика почти в каждом русском. Начались аресты, допросы и пытки. Тотальные слежки за русскими, китайцами и даже друг за другом были нормой поведения новой власти.