Читать книгу Приключения. Фантастика - Виктор Житинкин - Страница 9

Мрачно выглядела усадьба с большим бревенчатым домом с четырьмя окнами на улицу, с палисадником, огородом, окруженным частоколом и строениями, находящимися в конце двора: сараем для скота и русской баней. Месяцами не отворялись ворота под навесом, ни один человек не появлялся в окнах дома, лишь одни скворцы черной молнией носились откуда-то издалека к стареньким скворечникам, прибитым к стволам двух лип вековух, да ровеснице им, старой березе, растущих за дальней оградой огорода. Однако усадьба оживала, когда в ней появлялись люди, а люди здесь появлялись весной, летом и осенью. Люди, это – моя мать и я, ученик старших классов в средней школе. Мы приезжали сюда трижды в год: весной, летом и осенью, не волнуясь за сохранность усадьбы, поскольку, она находилась под присмотром двоюродных братьев моей матери, которые жили в соседних домах. Чтобы земля не пропадала даром, мы использовали ее: весной копали землю, сажали картошку, подсолнухи и так, кое-что из зелени. Летом приезжали полоть и окучивать, варить варенье из малины, которая разрослась по всему палисаду. Ну, а осенью были здесь для того, чтобы собрать урожай картошки. Во время очередного заезда в заброшенную усадьбу, я залез в небольшое пространство меж бревенчатым сараем для скота и такой же старенькой русской баней. Бревна строений от времени потемнели, растрескались, но тепло держали хорошо и, как говорят, готовы были еще век прослужить. Между ними, огороженное с обеих сторон, было место для свалки всякого домашнего хлама, и я полез туда только лишь оттого, что мне очень уж хотелось привести в порядок весь двор старого дома в селе Медведево. Именно здесь, в этом доме родилась моя мать шестьдесят лет тому назад. В этой баньке мылся когда-то мой дед, которого я никогда не видал, он рано умер, а в сарае хозяйничала моя бабушка – поила и кормила скот, доила Буренку. Но это когда еще было?

Теперь этот дом стоял заброшенным, один одинешенек. Не бегали по двору дети, не хрюкали свиньи в сарае, не мычала корова. Сестру матери, которая жила последние годы одна в этом доме, дочь ее, Вероника сдала в Дом престарелых людей, а сама, снова исчезла на севере европейской части нашей матушки России, завербовавшись. Тетка Нюра, так привыкли мы называть родную сестру матери, стала немощна, да еще этот недуг – эпилепсия, который мучил ее ежедневно по нескольку раз и сыграл решающую роль в поступке Вероники. А у моей матери, нас было шестеро. Мать не рискнула забрать сестру из Дома престарелых людей, боясь, что не справится со всем хозяйством, у нее и самой-то сердце постоянно пошаливало.

В разгар лета мы приезжали сюда на более длительное время, нужно было прополоть и окучить посаженный картофель, обобрать малину и наварить из собранной малины много варенья. Все свободное от работы время я лазил по чердакам дома, сарая и бани, выискивая порой очень интересные вещи. На бане я наковырял из шлака вперемешку с землей, которым был утеплен потолок, много каких-то старых журналов, вытряс их и связал бечевой, чтобы отвезти домой. Мать неодобрительно осмотрела этот «хлам» и попросила не тащить его домой. Тогда я принялся рассматривать журналы прямо на улице, в палисаднике старого дома. Хотя некоторые буквы были мне незнакомы, я, все же, удосужился почитать старые журналы с названием «НИВА» и с обозначенным на корке 1896 годом. Так вот, значит, когда построили этот дом, баню и сарай. Все правильно, ведь моя мать была 1904 года рождения, поэтому, она, вспоминая о своем детстве, только и рассказывала мне об этой усадьбе и об этом доме.

Таким образом, из желания привести в порядок старинную усадьбу, я оказался меж баней и сараем на куче бытового мусора. Сразу справиться со всем хламом мне бы ни за что не удалось, не хватило бы сил. Тогда, выбрав для этого время после обеда, я каждый день стал помаленьку вытаскивать оттуда скопившийся мусор и разбирать его.

Бумагу и ветки от кустов деревьев я складывал в костер, который постоянно разводил на свободном от посадок участке земли за туалетом, чтобы сжигать всякий хлам, собранный с территории усадьбы. Сухой мусор, принесенный мной из-за бани, сгорал ярким пламенем, почти без дыма. Попадались мне и странные на вид, но полезные вещи: чугунный утюг, с полостью внутри для углей, старая прялка, где на гребенке для расчесывания льна и превращения его в кудель, не было ломаных зубьев. Да и так-то, вся она выглядела совершенно невредимой. Эти вещи я таскал в огород и складывал на пустое место возле забора, на траву. С каждым днем вещей становилось все больше.

Даже мать заинтересовалась моими раскопками, а разглядев их, прослезилась, взяла в руки старую прялку и понесла ее в дом. Весь вечер она терла ее мокрой тряпочкой, оттирая следы десятилетий, скоблила ножиком особо загрязненные места, затем, дав ей просохнуть, поставила на стул, села на нее, повернувшись в пол-оборота к гребенке, и изобразила руками, как она тянет кудель – левой рукой, а правой рукой крутит веретено. Вместе с улыбкой на лице, слезинки одна за другой бойко бежали по ее щекам. Натешившись и наплакавшись вдоволь, она сказала:

– Мамка моя учила меня на этой самой прялке льняные нитки прясть для холста. Маленькой девчонкой я еще тогда была.

Подумав немного, она поставила прялку на стул в углу комнаты под образами и проговорила, как будто для себя:

– Пусть стоит тут, домой-то уж не возьмем, а тут —

пусть стоит.

Я с трудом уговорил мать остаться еще на несколько дней. Малина в погожие летние дни зрела на глазах: если собирали ягоды с утра, то к вечеру, когда сумерки начинали сгущаться, можно было еще раз набрать с пол ведерка малины. Я пообещал ей, что ягоды буду собирать сам, а все вечернее время она может ходить по гостям. Кроме родственников были живы ее подруги молодости, которые хорошо помнили мою мать до замужества. Сколько новостей у них накопилось за эти годы! Только большое желание моей матери встретиться с подругами юности, позволило мне добиться от нее отсрочки нашего отъезда из Медведева. Я согласен был часами сидеть около подтопка и караулить булькающее в тазике малиновое варенье, лишь бы мать могла увидеть всех своих родственников, всех подруг. Она этим пользовалась и с удовольствием отправлялась каждый день в соседние дома к своим подругам детства и юности. Они радовались встречам и, порой мне казалось, а может быть, и в самом деле было так, что моя мать от этого стала молодеть. Движения ее становились быстрыми и ловкими. Несмотря на свою полноту, она могла и пробежаться, если появлялась такая необходимость. От одного этого я был счастлив, она тоже радовалась состоянием своего здоровья.

В послеобеденное время я упорно продолжал копаться в старых вещах между сараем и баней, отыскивая все новые и новые предметы старины. В один из вечеров, когда я так вот возился в свалке вещей, а мать ушла навестить одну из подруг детства на другой конец села, краем глаза заметил какое-то движение во дворе, но шума не было слышно. Может, кто-то пришел к нам в гости, подумал я, а матери-то дома нет. Должна подойти, на дворе уже вечереет. Кто-то в дом, видно, зашел. Меня не заметил за сараем. Ничего, выйдет – объясню. Сильно увлекаться работой не стал, все поглядывал в просвет между строениями. Удивительно, чужие куры во двор не заходили никогда, во двор им попасть невозможно, а тут, гляжу, красивый петух, важно, как павлин, выходит на средину двора, да за собой еще целый табун кур ведет. Я хотел, было, выскочить из-за сарая, да раздумал, трудно выбираться отсюда стало, весь проход завален вещами старыми, из которых большинство-то, конечно, были гнилыми, но встречались хорошие целые и, по-моему, ценные вещи и вещички. Махнув рукой на петуха, я продолжил выворачивать из мусора подходящие предметы старины. Вдруг, гляжу, по двору женщина идет с ведром, странным каким-то, будто деревянным. Помню, бадейка в колодце в Лапшине, деревне, где мы жили, а я еще маленький был совсем, точно такая же была – деревянная вся, как бочка, из мелких досок сделана и обручами металлическими стянута. Идет она, значит, и к сараю направляется, а за ней следом девчушка небольшая бежит. Не видно их стало мне за углом сарая, хотел крикнуть, кто, мол, там ходит, да какой-то страх взял меня, странно одеты уж больно они, что взрослая женщина, что малышка. Обе в длинных, по щиколотку платьях, может в юбках таких, а сверху-то вроде, как кофточки какие одеты, обтягивающие. У женщины грудь так и выпирает из узкой коричневатой кофты, словно она – кормящая мать, а девочка одета точно, как взрослая, даже и материал того же цвета. Стою за сараем, и не знаю, что мне делать. Полон двор кур, женщина с ребенком в сарай идут, словно кормить скотину направились.

Пока думал так-то, гляжу, женщина с девочкой уже в сторону дома идут. Девчонка идет, подпрыгивает, ловит ручкой материнскую руку и что-то говорит матери, видно. Та голову повернула к малышке, тоже что-то говорит ей в ответ, а голосов не слышно. Чувствую, что со мной что-то странное происходит, а сообразить не могу, что. Скорей бы мать возвращалась. Тут, вдруг по двору от ворот в сторону сарая, высокий мужчина в черной шапке или фуражка это у него такая, на ногах сапоги черные, хромовые, а поверх длинной рубашки ремнем перетянут, большого рыжего коня ведет, за уздечку держит. Присел я, чтобы не увидел он меня, а сам думаю, что, может, я куда-то не туда залез. Может, это и двор-то чужой. Не может мне так мерещиться, трясу головой, и, вдруг голос матери со двора слышу:

– Витя! Ты где?

Привстал я чуть, вижу, мать идет, как раз по направлению к свалке, которую я задался разобрать. Кур, вместе с петухом, словно и не бывало во дворе, все как надо. Мигом выбрался из места раскопок и, первым делом, к сараю бросился, двери открыл, проверил все, никого и ничего нет, так, хлам один. По двору прошелся, не видать ли следов лошадиных, ведь только что проводил по двору лошадь высокий и странный мужчина. И следов никаких нет! Мать в недоумении:

– Ты что, сынок, потерял, что ли, что? Скажи, чего ищешь? Да и взбудоражен весь. Не случилось ли что?

– Да, так. Привиделось, – не желая сознаваться, промямлил я.

– Да объясни толком, что привиделось-то?

– Мам. Это ты мне лучше скажи, помнишь, как с матерью в этом сарае вы животных каких-то кормили? И ведра были точно такими же, как бадейка на колодце, деревянные и обручами перетянутые.

Мать рассмеялась и, погладив меня по голове, остановилась напротив меня и стала расспрашивать:

– Ты, сынок, наверно, в мусоре шайки старые нашел? Да. Когда отца не было еще по вечерам, с матерью и ходила кормить поросят, корову, кур в этот сарай. Такая «погониха» я была, ты-то весь в меня. Поросята, там, слева, за перегородкой были, Буренка прямо тут напротив входа, а куры – под сеновалом на насестах на ночь рассаживались, а день-то они по двору лазили. Сколько их мы тогда держали, никогда не считали, но – много. Интересно тебе все стало, когда поковырялся в этих старых вещах. Нечего голову морочить, пора домой возвращаться.

Я взмолился перед матерью, долго уговаривал ее побыть тут еще хоть пару дней, а в конце нашего разговора, решительно заявил ей, что не уеду отсюда, пока полностью не разберу свалку между строениями. Матери ничего не оставалось делать, как согласиться со мной. Она пошла мне на уступки.

На следующий день история повторилась, вечером, перед сумерками, двор наполнился и ожил. А перед этим, я, специально остался сидеть на крыльце, дочитывая журналы «Нива». Я преследовал одну единственную цель, стать свидетелем оживления усадьбы. Но ничего не происходило. Все было так, как и днем, тихо и спокойно. Мне надоело ждать, тем более что стали опускаться сумерки. Скоро придет мать, день проходит почти напрасно. Только шайки, о которых вчера говорила мне мать, я отыскал и уложил в рядок возле забора. Мусора оставалось мало за сараем, большая часть его сгорела в костре посреди огорода, часть лежит вдоль забора, осталось немного, двор будет очищен полностью. Еще одного дня мне должно хватить. Озадаченный, я залез к своим раскопкам между строений. Тут сразу все и началось, двор ожил. События разворачивались быстро. На крыльцо вышла все та же женщина, только тут я смог разглядеть, что она очень похожа на мою мать, только моложе. В голове даже мелькнула мысль, что это – она и есть. Только переоделась, да платок на голову надела. Меня так и подмывало крикнуть ей, что меня не проведешь, пусть мне голову не морочит с этими переодеваниями, но я, почему-то, не смог этого сделать. Какую же цель она преследует этим спектаклем? Я стал уже, было, подниматься во весь рост, как ворота открылись, и во двор въехала бричка, запряженная вчерашним рыжим конем, а под уздцы его вел вчерашний высокий мужчина в черном головном уборе.

Женщина вошла в дом и через минуту вернулась с грудным ребенком в руках, следом выбежала вчерашняя маленькая девочка. Она кривила свое личико в плаче, цепляясь за материнскую длинную юбку, но все это происходило молча, без единого звука. Следом, из дома вышла пожилая женщина, слегка сгорбленная, с седыми волосами, выбивающимися из-под платка, концы которого охватывали грудь и на спине были завязаны узлом.

Старуха пыталась поймать плачущую девочку за руку, ничего не получалось, ребенок гнался за матерью и отбивался от старой бабки, как мог. Старуха стала разбирать складки юбки, разыскивая карман, и в ее руках появилась большая конфета в яркой цветной обертке. Только так удалось успокоить девочку и оторвать ее от маминой юбки.

Высокий мужчина, по всей вероятности, мой дед, помог женщине влезть в бричку. Ворота закрылись за отъезжающей бричкой, и я услышал голос моей матери:

– Витя! Ты где? – а когда я показался за сараем, добавила. – Заканчивай работу, пойдем ужинать.

Пока готовили поесть, пока сидели за столом, я без конца задавал матери вопросы. Начал с того, что уточнил у матери, на сколько лет тетя Нюра моложе ее, чтобы убедиться, что разница возрастов девочки и маленького ребенка, соответствует этой разнице взрослых сестер.

– Ну, я вот, родилась весной четвертого года, а она родилась через три года, – немного подумав, сказала она. – Маленькой, она все болезни на себе испытала, слабенькой родилась.

– А где лечились все больные? У вас что, прямо тут, в селе, больница была.

– Нет. Надо было в город ехать, – отвечала она мне.

– Машин ведь не было тогда, на чем вы добирались до города?

– Да, мы-то без заботы были, отец сам такую карету смастерил, словно барыни мы с ним в город катались, когда надо было в больницу поехать, или так, на ярмарку. Золотые руки у него были. Жаль, пожил мало, – грустно закончила разговор она.

А я сидел и думал, что все сходится. Там, прячась за сараем, словно через какое-то случайно открывшееся окно, я увидал события, происходящие в этой усадьбе около шестидесяти лет назад. Как рассказать об этом матери, как объяснить ей, что мне ее довелось увидеть еще ребенком? Она только посмеется да, и никто не поверит. Лежа на кровати, я все думал, как бы сделать так, чтобы моя мать сама увидела бы все то, что видится мне в это окно. И надумал.

На следующий день все шло своим чередом. После завтрака мать варила варенье, растопив подтопок дровами, которые приготовил я из перегородок в сарае. Я продолжал дочищать пространство между сараем и баней, и к обеду, там обозначился чистый участок земли. Разобрал даже забор, со двора, которым закрывался вид на хлам, скопившийся за несколько десятилетий. В общем, расчистил все и ото всей души радовался, показывая свою работу матери.

– Ну и, слава богу, что в порядок приведена наша старая усадьба, – сказала она и перекрестилась.

Я подвел ее к забору с обратной стороны усадьбы и попросил, чтобы она, когда придет из гостей, подошла именно к этому месту.

– И к чему такие премудрости? – спросила мать.