Читать книгу Россия дальше Енисея - Виктор Кашкин - Страница 3

Слова, что у меня в работе,

Не зря настояны на поте,

Как слово жатвы – слово хлеб,

Когда в ладони острый серп.

Как слово жеста – пантомима,

Когда театр во власти мима.

Слова, что принял по наследству,

Не зря в блокноте по соседству.

Что знал бы я о нашей речи,

Не будь она их местом встречи,

Не молвь таких имён она,

Как слово памяти – война.

С войною рядом – обелиск,

А с обелиском – слово Минск,

Блокады слово – Ленинград

И слово мужества – солдат.

Фотографии близких

В довоенных виньетках:

Не у всех обелиски,

Как ни помни о предках,

Ознакомленных летом

Сорок первого года

С самым жарким рассветом

В жизни нашего рода.

Прямоугольные консервы

Я жду в ленд-лизовском пайке,

Пока отец мотает нервы

В борьбе с бандитами в тайге.

Я жду картофельных оладий,

Что мама бы ему пекла:

«С нуждою как-нибудь поладим,

Лишь весть бы от него была».

Я жду, как папин студебекер

Прижмётся к нашему крыльцу,

И жмых, мне заменивший крекер,

Как лакомство, отдам отцу.

Послевоенного подростка,

Меня с авоськой требухи

В Москве и далее Подольска

Раскручивали на стихи

Под перебранку с матюгами

На городских колхозных рынках

В очередях за потрохами

Гражданки в ситцевых косынках.

И те дожди на огородах,

Когда мы, словно понарошке,

В дырявых щеголяли ботах,

Слоняясь в поисках картошки.

И голубятня, и приятель,

Что знал шпану на чердаках,

И фотоснимок о комбате

И им спасённых облаках

Строфы пернатою основой

Меня манили к высоте,

И высотой рождённым словом

Земной молился красоте,

И по законам королевства,

Где обитала детвора,

Играл в войну с друзьями детства

Послевоенного двора.

Скелет автобуса – наследие войны.

«Ты будешь за луну или за солнце?» —

На пустыре играют пацаны.

А всё же победили мы японца.

И помнится ещё: зимой вагон

Москва – Хабаровск. Мне четыре года.

На нижней полке караулю сон,

Его мне видеть больно уж охота.

А вижу наш фанерный чемодан,

Не расстаётся с ним в командировках

Мой папа – милицейский капитан.

Ещё гляжу на дяденьку в наколках.

С портретов, что он ловко рисовал,

В военном кителе и маршальских погонах

Генералиссимус нас тоже узнавал,

Кочуя с нами по стране в вагонах.

Торопится в Москву моя семья

Так, что за ней не поспевает солнце.

Мне хочется сказать вождю, что я

Был за луну и победил японца.

Как часто и даже тогда,

Когда по ландшафтам неблизким

Качали меня поезда,

В пути узнавал обелиски.

Фрагменты, фрагменты страны,

Родного пейзажа приметы

Скупым силуэтом войны

Белели на вёрстах победы.

И этой победы дневник —

Пехотные стансы о доме —

В окопе сложил фронтовик,

Доверив их ротной гармони.

Чтоб после, за сменою дат,

Уже далеко за войной

Догнали нас песни солдат,

Которых мы ждали домой.

Смажем густо наши автоматы,

Котелок и фляжку – старшине.

Если бы всегда в запас солдаты

Уходили, не служив войне.

Если бы всегда на марше роты,

Где шагали рядовыми мы,

Нашим песням на слова пехоты

Не служила музыка войны.

Если бы всегда могли солдаты

Верить сопредельной тишине

На границе,

         смазав автоматы

И навечно сдав их старшине.

Везёт, везёт тебе, родная,

На сыновей тебе везёт,

Пока судьба их фронтовая

Им шанс на мужество даёт.

Пока сверяет 45-й

Характер твоего бойца,

Пока отсчёт от этой даты

Ведёшь от первого лица.

Пока забывшимся иванам

И всем, не помнящим родства,

Не рукоплещешь по майданам,

Тусуясь там из озорства.

Признать бы мужество в себе

Посмертно в орденах форсить,

Поверив фронтовой судьбе,

И от баталий не косить.

Война к войне, а ты живёшь,

И не попробовал шрапнели,

Её в гражданскую хлебнёшь,

Сняв одноклассника в прицеле.

Вы, мама, простите меня,

Что писем почти не пишу.

Я адрес войны поменял,

Теперь на кавказской служу.

Ты всё поминаешь Афган,

Где сына учили войне.

Теперь, защищая Коран,

Меня добивают в Чечне.

Теперь на родном рубеже

И мне, как в киношных романах,

Армейский поёт Беранже

Пехотные стансы о мамах.

Меня навещают опять

Совсем неслучайные сны,

Но чаще всех – Родина-мать

С плаката той самой войны.

Ты, мама, к Божнице идёшь,

Страдая, что сын на войне,

И ту из иконок берёшь,

Где всадник на белом коне.

Слепая пугливая ночь

Затылок ощупала мой.

Ты, мама, солдатская дочь,

Была ты солдату женой.

Теперь же солдатская мать,

Ты знаешь, припав к образам,

На мушку меня не поймать

Вспотевших прицелов глазам.

Я вижу твою, мам, свечу

В далёком родимом окне.

Домой, как Ягорий, хочу

Примчаться на белом коне.

Вечерний парк.

Дождит.

И вальс

«В лесу прифронтовом».

И никого здесь, кроме Вас,

Под зябнущим зонтом.

Мотив, что на войне служил,

Здесь накануне дня

Победы

Вас заворожил

И взволновал меня.

Для Вас – вдове другой войны —

Джазист играет вальс.

Всё дальше радость той весны,

Что в памяти у нас.

Вам с музыкантом повезло.

Что общего у вас?

Ему и Вам, и мне тепло,

Пока здесь этот вальс.

Война.

Моя ли это боль?

Я с ней знаком по монументам,

Я принимал последний бой

По книжкам и по кинолентам.

Война.

Вот разве что салют

Накрыл нас залпами Победы.

Теперь о ней всё чаще врут

Не очевидцы, а поэты.

Война.

Я полагал, в расход

Её списали в сорок пятом.

Как нужен нынче этот год

Уставшим от войны ребятам.

Война.

Не мой ли это грех,

Что с ней ещё не поквитался?

Один за всех.

Один за всех.

За всех, кто на войне остался.