Читать книгу Сметая архивную пыль (сборник) - Виктор Казаков - Страница 5

В кабинете Терехиной держу в руках папку старых документов. На титульном листе «Дела» – слово, аккуратно написанное серой тушью: «И. И. Сухинов». Ниже буквами поменьше: «Начато… 1826 года». (!).

Я не знаю, кто такой И. И. Сухинов (хотя и мог бы знать – например, от княгини Волконской, из ее «Записок», которые я когда-то читал и где Сухинов упоминался), но Инна Иосафовна советует:

– Вы его полюбите, как и мы. Прочитайте…

Пришлось, кроме папки, прочитать еще и кое-какие книги.

Поручик Иван Иванович Сухинов служил в Черниговском пехотном полку, участвовал в войне с Наполеоном, с русской армией побывал в заграничных походах. Член Южного тайного общества декабристов. Царский суд характеризовал его сурово: «Ревностный участник преступных замыслов и всех злодейских действий Сергея Муравьева».

О восстании декабристов не буду повторять общеизвестное. Напомню только, что восстаний было два: начались они 14 декабря 1925 года на Сенатской площади в Петербурге и 29 декабря на Украине – под командованием Сергея Ивановича Муравьева-Апостола восстал тогда квартировавший под Васильковым Черниговский полк. Поход на Петербург у южан закончился через несколько дней в степи между украинскими деревнями Ковалевка и Трилесы, где они были обстреляны из пушек, рассеяны и окружены. Поручик Сухинов, шедший вместе с полком, за несколько минут до того, как кольцо окружения замкнулось, укрылся в глубоком снегу оврага.

Архивная папка, которую я держу в руках, рассказывала о том, как разыскивался поручик.

Листаю ветхие документы. То синяя, то серая казенная бумага. Нервные закорючки полковников и генералов, ровные, в завитушках, почерки чиновников помельче… Все это писалось почти двести лет назад, в те печальные для России дни, когда правительство жестоко расправлялось с «рыцарями, коваными из чистой стали» (Герцен).

Новороссийский генерал-губернатор и полномочный наместник Бессарабской области, подробно проинформировав исправляющего должность Бессарабского гражданского губернатора о восстании Черниговского полка и об исчезновении поручика Сухинова, предписывает: «Покорно прошу вас, милостивый государь, принять деятельнейшие и надлежащие меры к непременной поимке сего человека». В бумаге, присланной в Кишинев Херсонским гражданским губернатором, сообщается: «Приметы Сухинова: росту два аршина около 8 вершков (примерно, 1 метр 78 сантиметров – В. К.), худощав, широкоплеч, волосы на голове и усах черные… лет около 35, говорит по-русски, малороссийски и молдавански».

Сыщики идут по хорошо им видным следам исчезнувшего из-под Трилес «ревностного участника преступных замыслов». Следы ведут в Каменку, установлены люди, которые дали поручику гражданскую одежду, лошадей, денег. Судя по некоторым признакам, после Каменки поручик повернет на юг… В архивной папке – бумаги министерства внутренних дел, переписка гражданских чиновников и военных, рапорты земских исправников из близлежащих к Кишиневу мест – из Атак, Липкан, Измаила; есть копия перехваченного на почте письма поручика брату: «Спешу тебя уведомить, что еще, слава богу, жив и здоров и докудова счастлив, но без приюта и места… Пожалуйста, друг, с первой почтой, нимало не откладывая, пожалуйста, напиши обстоятельно обо всем и пиши ко мне Кишиневской области и город Кишинев».

Кишинев был последним городом на пути Сухинова. Здесь поручик снял квартиру и несколько дней провел в мучительных раздумьях, что делать дальше. Уйти за границу? Прут, пограничная река, – в нескольких десятках километров…

Холодным февральским днем 1826 года Сухинов стоял на крутом берегу Прута. Ветер гнал по скованной льдом реке промерзший сыпучий снег, прямо в лицо бросал колючие горсти… Сухинову предстоит совершить в жизни еще один подвиг – в далеких Зерентуйских рудниках под Читой, куда он, осужденный как «преступник первого разряда», придет закованный в цепи вместе с уголовными каторжанами. Но об этом – в конце рассказа, а сейчас – о самом, может быть, ярком подвиге сердца этого незаурядного человека, подвига без свидетелей, на заснеженном холодном берегу реки в двадцати шагах от свободы.

И. И. Горбачевский – декабрист, подпоручик того же Черниговского полка и участник восстания, отбывавший царское наказание в сибирских рудниках вместе с Сухиновым, – в своих мемуарах воспроизводит рассказ Сухинова о минутах, проведенных поручиком тогда на берегу Прута: «Горестно было расставаться с Родиною, я прощался с Россией, как с родной матерью, плакал и беспрестанно бросал взоры свои назад, чтобы взглянуть еще раз на русскую землю. Когда я подошел к границе, мне было очень легко переправиться через Прут и быть вне опасности, но, увидя перед собой реку, я остановился. Товарищи, обремененные цепями и брошенные в темницы, предстали моему воображению. Какой-то внутренний голос говорил мне: ты будешь свободен, когда их жизнь пройдет среди бедствий и позора. Я чувствовал, что румянец покрыл мои щеки; лицо мое горело, я стыдился намерения спасти себя, я упрекал себя за то, что хочу быть свободным. И возвратился назад в Кишинев!.. Пробыв несколько дней в городе у прежнего своего хозяина, я снова намерился бежать. Опять на берегу Прута та же тяжесть расставания с Родиной, опять тот же упрек совести, и я опять возвратился в Кишинев».