Читать книгу Струги на Неве. Город и его великие люди - Виктор Кокосов - Страница 4

И кто доносил: нет у царя московитов более войска – вся немалая рать в Литве да в польских землях стоит, а остатних недавний мор скосил. Ох как ошиблись резиденты иноземные да имперские и шведские, английские и голландские купцы, помимо торговли охотно шпионившие для своих правительств в русском царстве-государстве.

Огромное войско двинулось к ливонским переделам. Огромное пыльное облако, скрывавшее от подсылов генералов короля Карла, было развеяно, прибито к земле принесённым им частым дождиком. И предстала перед лазутчиками громадная пёстрая змея – многочисленная русская армия.

Бодрым шагом за своими головами, гордо восседающими на породистых лошадях, с символами власти – чеканами в руках, одетыми в блестящие брони да парчовые одежды (будто не на войну, а на праздник вырядились), шли барабанщики да сиповщики[6], а за ними – стрельцы в бархатных шапках с овчинным околышем, разноцветных суконных кафтанах (по цвету своего приказа). Московские – в красных да малиновых, отличаясь от всех прочих жёлтыми сапогами до колен, с мушкетами в руках, шпагами на портупеях. Новгородцы шли в синих да красных кафтанах, прочие же городовые стрельцы в кафтанах из сукна некрашеного, да вооружены были самопалами с фитильными замками, саблями и бердышами. Но на каждом красовался банделир[7], именуемый в войске «двенадцать апостолов», – по числу зарядов, с привязанным к нему длинным куском фитиля, каждый имел пороховницу-натруску.

Соблюдая строй, вертели головой по сторонам вчерашние крестьяне – драгуны, вооружённые мушкетами да саблями. С весны до осени пеклись они об урожае. А по окончании работ поступали в ученье к капралам да офицерам заморским, постигали науку боя в седле и в пеших порядках. Но не пахать им нынче на родимых полях! Государь со шведом ратиться решил! Значит, разор хозяйствам, а ежели убьют – и семьи пойдут по миру. Может, ясно дело, повезти, коли доведётся срубить богатого шведа со златыми кольцами на перстах али полным кошелём в кармане. Но, поди, у них знатных тож немного, а вои – такая ж голытьба. И гоня прочь тоскливые мысли, поглядывали окрест всадники, дивясь, как в местах незнаемых такой же лес чернеет вдали, с ёлками, берёзами, рябинами, как за родной деревней. И такие же стрижи-ласточки над головами мелькают.

Как на плацу держали шаг полки нового строя, гордость Алексея Михайловича. В каждом командирами заморские офицеры за великие деньги посланцами боярина Милославского[8] нанятые, дабы русских солдат в лучших воинов Европы превратить. Неторопливо перебирали копытами рейтарские лошади. А седоки их – русские рейтары, в латах, с шишаками на головах – знали: их дело решать исходы сражений быстрым грозным натиском, потому понапрасну животин изводить скачкой не след!

Подбоченясь и подмигивая молодухам из встречных обозов, с дороги сведённых, гарцевали на горячих скакунах – поводья шелковы, уздечки серебряны – хвастали богатым доспехом и красивым кафтаном князья, богатые помещики, сыны боярские[9] из дворянской конницы. Скромно трусили на ногайских лошадках их менее знатные товарищи в дедовских панцирях, мечтая о богатых трофеях да знатных пленниках, выкуп за которых враз вознесёт их над бахвалами.

Весёлой вольницей двигались с войском жаждущие сечи донские казаки, уже готовые – только рукой махни государь – скакать на неприятеля.

Шагали под своими прапорами суровые пушкари, себе цену знающие, как для парадного строя одетые – в синих кафтанах, перепоясанных красными кушаками, в синих сапогах, с нагрудными железными кругами – аламами – на груди и на спине. У городовых пушкарей шапки суконны и на аламах львовы головы, у московских – шапки бархатны и нагрудные аламы украшены вызолоченными щитами с изображением двуглавого орла. Такие сверкают и без солнца.

Пушкари гордо несли украшенные двуглавыми орлами пальники на длинных древках: своё дело ведали знатно, были способны удачным выстрелом из «мучителя»[10] отвалить кусок стены каменной крепости и запалить осаждаемый город калёными ядрами, а конницу вражью выкосить картечью. За пушкарями топала «посоха» – сотен пять обслуги пушкарского обоза, несколько тысяч крестьян, обмотавшись верёвками, помогали лошадям да волам тянуть подводы с тяжеленными бронзовыми и чугунными осадными орудиями. Далее белые одношёрстные кони везли телеги с красными лафетами – изобретением прадедов нынешних мастеров, псковских умельцев, всё артиллерийское дело изменившим! – и красными зарядными ящиками, с разной величины пищалями да гауфницами, в том числе первыми в мире нарезными пищалями. В обозе следовали и телеги с ядрами, картузами, жестянками разными – с затравками, свечками, фитилями, трубками для скорой стрельбы, натрусками, коробками, в коих носят пороховую мякоть. Вслед шёл приказ стрельцов, охраняющий грозную ударную силу царёва войска.

И полетели Карлу Десятому в Речь Посполитую, риксроду[11] в Стокгольм, рискмаршалу Делагарди в Ригу тревожные донесения о числе и силе русских. Получив вести, срочно занялся приведением в порядок своих войск в Прибалтике Магнус Делагарди. Одно дело получать предупреждения о воинственных настроениях русских от шведских послов из Москвы, а совсем другое – конкретные известия о мощи наступающей армии. Увязший в польских делах король Карл особым указом возложил на опытного полководца, графа Густава Горна, оборону всей Швеции. Но, как это часто бывает, кому беда, а кому – радость.

С ликованием восприняли новость о начале русско-шведской войны во многих европейских столицах. Датский король Фредерик видел в ней так нужную ему передышку, и надеялся: кузен Карл вынужден будет умерить свои аппетиты в отношении датских земель; бранденбургский курфюрст радостно потирал руки, понимая: подкреплений драчливый скандинав в ближайшее время не получит, можно готовить силы для решающей битвы. Полегче стало патриотам, храбро бьющимся со шведскими захватчиками в Речи Посполитой. И, конечно же, наступление русских было на руку императору Священной римской империи Фердинанду Третьему, который, прекрасно помня перипетии тридцатилетней войны и ещё не до конца очистивший свои владения от её распустившихся деток – солдатских шаек, промышлявших грабежом, страстно желал ослабления шведской армии. И даже голштинский герцог рассматривал эту войну как охранную грамоту своим землям – когда десятки тысяч бородатых варваров подчиняют Курляндию, врываются в богатую Лифляндию, в Ингерманландию – шведскому риксроду право, не до маленькой Голштинии! Голландцы и англичане расчётливо прикидывали: кто бы ни победил – они останутся в выигрыше, вытеснив шведских торговцев из Архангельска – кто ж будет иметь дело с врагом! С огромного русского рынка изгонялся опасный конкурент!

Просто не знали, что предпринять, сидевшие с прошлой осени в Москве шведские послы. Их о войне русские власти даже не известили![12] Государственный советник барон Бьелке, маршал посольства Конрад фон Баннер и торговый советник Филипп фон Крузеншерн пребывали в беспокойстве. Они прекрасно помнили, что, имея секретную инструкцию не жаловать русского царя новым титулом, а после того как русские войска взяли Вильно, в него добавили Литву, Белую Россию, Волынь и Подолию, они находились в проигрышном положении. К тому же, сославшись на отсутствие полномочий, они запросили своего монарха – и Карл Десятый официально отказался обращаться к Алексею Михайловичу по-новому до завершения войны в Речи Посполитой. Это была самая настоящая ловушка для послов! На все предложения продолжить переговоры им отвечали: главное – решить вопрос с титулами, все остальные вопросы мелкие и будут решены быстро. Хотя обсуждение важных вопросов проходило с большим трудом: шведы требовали соблюдения договора о выдаче перебежчиков, русская сторона представила «выписку об обидах», которые шведы нанесли жителям Ладоги, Новгорода, Тихвина. А обсуждать установку демаркационной линии в Польше русские вообще отказались – опять-таки, до решения вопроса о титулах. Только в марте шведам удалось передать верительную грамоту – и то не государю, а думному дьяку Алмазу Иванову, главе Посольского приказа. А вскоре им запретили и вовсе выходить в город. Барон Бьелке исхитрился послать весточку своему королю: судя по всему московиты готовятся к войне! И вот она грянула! Что их ждёт? За неправильное титулование царя на Руси могли казнить, а ну как московиты не посчитаются с их посольским статусом?[13] И не узнают они, как Магнус Делагарди укротит русского медведя!

Как и послы, никто в Европе, конечно, не верил, что царь Алексей, как бы он себя ни величал, победит. Бьют не пышными титулами – хорошей армией. Даже союзники считали: Столбовский мир установил стратегическую границу на Востоке, отбросив русских от Запада на почтительное расстояние. Вот пускай там и остаются! По переписи европейских стран, составленных имперцами сразу после тридцатилетней войны, Московия заняла предпоследнее место – перед Трансильванией. К тому же у неё не было флота, что делало сам поход в Лифляндию и Ингерманландию бессмысленной в итоге затеей. Однако огромное войско, как сказочный исполин с Востока, вполне могло сковать на время шведскую армию, заставить короля Карла перебросить на Восток подкрепления и – надолго увязнуть в непролазной грязи русских дорог.

…Молодой, но уже правивший твёрдой рукой государь Алексей Михайлович, стараниями Посольского приказа, конечно же, был осведомлён о резонах своих венценосных «кузенов». И рад был, что сумел сохранить от них великую тайну: флот у русского царя был!

По царёву указу, сколь можно тайно от недобрых глаз, удачливый дипломат дворянин Ордин-Нащокин на Каспле-реке занялся постройкой стругов. Казалось бы, струги строить – не посольство править. Но государственный муж должен мочь любое дело в нужное русло направить. Оказался Афанасий Лаврентьевич хозяином рачительным, даже купчиной умелым, к тому ж ратовал за выход России к Балтийскому морю. Взялся за дело, не мешкая.

Первым делом озаботился верфи завести и помощника себе подобрать дельного. Одну верфь определил иметь поближе к месту будущих боёв, на Каспле, левом притоке Западной Двины. И просил государя послать туда из Смоленска известного Алексею Михайловичу ещё по юношеским походам на богомолья стольника Змеёва, ныне командира рейтар в Смоленске.

Царь согласился. Он своих спутников по богомольям за многие годы в боях и в трудах испытал, ценил боле иных думных бояр да окольничих, доверял верным стольникам самые немыслимые дела вершить! Потёмкину – с весны на Неве шведа воевать. А Змеёва аж в феврале на Касплю услал. А дабы никто в его секретные дела носа не совал, велел составить стольнику-рейтару-корабелу грозную бумагу, величая старого знакомца с отчеством:

«Наказ стольнику Семёну Даниловичу Змеёву

о постройке в Смоленском уезде,

на реке Каспля судов.

Лета 7164,

февраля в 20-й день.

Государь… велел стольнику Семёну Даниловичу Змеёву ехать в Смоленск, для того что по государеву указу велено ему в Смоленском уезде на реке на Каспле делать струги; а для того стругового дела по государеву указу послано с ним с Москвы плотников, московских стрельцов, 180 человек, и для той посылки государева жалованья дано им на Москве по полтине человеку. Да им же велено дать государева жалованья в Смоленске сверх того по полтине человеку, да хлебных запасов по чети ржи или муки…

Да в Смоленске воеводам велено:

Семёну Змеёву дать для письма подъячего и для разсылки стрельцов и пушкарей и разсыльщиков и солдат, сколько человек пригоже… А приехав на речку Касплю, послати Змеёву в Смоленский уезд в государевы дворцовыя села стрельцов и пушкарей и велети из тех дворцовых волостей крестьяном быть к себе тот час… и велеть тем крестьяном лес ронить, который пригодится на струговое дело… делать струги добрые… а смолу к тому струговому делу велеть сидеть тут же на Каспле реке… где сосновый лес есть. А кузнецов для того стругового дела, и гвоздей, и скобы… по государеву указу пришлют к нему, Семёну, вскоре».

Везли ему из Москвы и Нижнего Новгорода, Воронежа лес и железо, канаты и верёвки, гвозди и скобы, паклю и луб, да всё в числе великом. Одной смолы из Нижнего доставили свыше тысячи пудов! С Москвы и Дона, Новгорода и Воронежа, других земель, в коих строили суда, тайно скликал русский кораблестроитель различных мастеров. С Москвы пришло ещё полсотни лучших кузнецов. Проявив расторопность и недюжинную волю, помог новгородский губернатор князь Голицын: набрал и послал десять сотен людей для разных работ. И с середины марта заспорилось дело! Через месяц, красуясь, качались на волнах первенцы военного флота! Но сколь трудов стоила победа!

Как удалось так споро управиться? Да ведь не спесивого боярина-воеводу, коий своим самодурством всё дело загубит, с мягких перин погнал на верфь государь, а привыкшего к походам и военным невзгодам, крепкого умом Семёна Змеёва от муштры рейтар оторвал. Всех высот своим трудом достигший, ведавший, как горьки зряшные обиды, сей дворянин людей не теснил и знал, пройдя сраженья: в бою его рейтары всегда командира отобьют, ежели ранен будет и в плен потащит ворог, а коли убьют – так отомстят за него. Первым делом озаботился жильё людям устроить, едой снабдить. Рыли землянки в мёрзлой земле: делали их в виде бревенчатых срубов, два венца над землёй выступали, вдоль стен нары устраивали. В такую землянку вползти можно было токмо на карачках, и внутри в полный рост не разогнёшься. Топили по-чёрному: внутри устраивали открытый очаг, без дымохода. Лошадям и то жилось свободнее – для них рядом навесы строили, укрывали с боков еловыми лапами.

На бритого безбородого стольника поначалу косо смотрели. Но сам Змеёв тоже в землянке поселился, со всеми и у огня рядом грелся и водянистую похлёбку хлебал – со снедью было туго. И жалованье стольник выдать велел. Выходец из небогатой помещичьей семьи знал цену каждой деньге!

И ещё. Выказал он мастерам уважение: в феврале собрав на совет, под секретом царёв указ огласил, самых старых корабелов величал по отчеству. Великие умельцы из Москвы и Воронежа, с Дона, из Новгорода по очереди держали речь, спорили друг с дружкой.

В холод, объясняли они, струговы трубы распаривать нельзя, да и сами струги по весне строят, по теплу. Но надо же на шведа идти! И чесали затылки мастера, прикидывали: дескать, погода получшеет, можно начать. Но не ране средины марта! Раз им не приказный дьяк – сам великий государь доверил тако дело, а стольник его с ними на равных держится, – уж мастера расстараются. Придирчиво вызнавали у Змеёва, по каким рекам суда пойдут, большим или малым, сколь войск и грузов царёвы воеводы на них везти мыслят. Допытывались у Семёна Данилыча, как человека, воинскую науку ведающего, сколь нужно стругов, с коих стрельцам сразу на землю сбегать в бой, надо ль на них места для пищалей оставлять, а сколь для пушкарей надобно и их наряда, и ставить ли на таковых навесы, али дранки довольно будет? Спознав всё, начали счёт вести мастера, сколь труб струговых, сколь и каких досок, штевней, райн, нашивин, скоб, гвоздей кованых и всего прочего иметь им до́лжно. На малые струги и те, что поболе, на грузовые струги и дощаники. Не забыли про паруса и стыри[14]. Уговорились: на стругах вёсла распашные иметь нать, поелику на вальковые двух стрельцов грести не посадишь.

Седьмого марта начали заготавливать лес. Трудились с великим поспешаньем, а лошадей не хватало. Тогда приказал Змеёв волочить доски к берегу на лямках. И сам впрягался, вместе с новгородским мужиком и окским плотником. Униженья своей дворянской чести в том не видел. В сраженье тож полковник наравне с простым рейтаром в атаку скачет!

В конце апреля Змеёв с гордостью докладывал царю:

«Сделал я 120 судов да 80 судов обложил я по 11, по 10 и по 9 и по 8 сажень; а делал твое, великого государя, дело с большим поспешеньем, и днем, и ночью: днем лес тесали, а ночью тянули на себе по последнему пути грязью, версты за 2 и за 3 и за 5 на пристанище, где делаем тремястами человек, с марта 12 числа апреля по 16 число. Всякой человек в 29 дён вытесал и вытянул на себе и сделал по судну, а которые поплоше и недоросли, те вытесали и вытянули на себе и сделали и обложили 2 человека по судну. Люди голодни, едят мякину. Смолярам, которые было побрели врознь с голоду, давал твоё государево хлебное жалованье по мерке сухарей в день».

Строгим окриком повелел соседним воеводам помочь Змеёву государь, привезли еду на верфь, посытнее стало корабелам, работа заспорилась – и 10 июня стольник сдал посланному великим государем князю Петру Долгорукову триста судов, спущенных на спокойные воды Каспли и двести шестьдесят пять на берегу – не смоленых, ждущих окончательной отделки.

Обрадовал Змеёв и Ивана Нелидова, голову стрелецкого, к войску с артиллерией поспешающего, передал ему двадцать судов под пушки, и столько же – под пушечный запас. Ещё четыреста стругов пошли для перевозки солдат и стрельцов, и каждый вмещал по полсотни воинов.

А Ордин-Нащокин завёл ещё одну верфь – в селе Дединово, на Оке. Афанасия Лаврентьевича привлекло не только удобство места, но и росшие вокруг прекрасные дубовые рощи. К тому ж в самом селе жили искусные плотники и корабелы, которые понимали царёва посланца с полуслова. По всей Оке бегали построенные ими барки да коломенки.

Но на том не успокоился Ордин-Нащокин – недалече от Ладожского озера Лавутскую верфь организовать сумел. Дабы Потёмкину с Пушкиным суда быстро построить. А коли тех не хватит – велел государевым именем брать в аренду у торговых людей. При этом буквально разрывался на части главный корабел державы – от основной, дипломатической работы, его никто не освобождал!

При дворах европейских изумлялись новостям с Востока. Никто того не ждал, а царь Алексей Михайлович явился на войну с большим речным флотом, поспевая с войском водным путём скорее, чем рассчитывал риксмаршал Делагарди. И горькими поражениями обернулось для шведов многолетнее пренебрежительное отношение к государеву войску!