Читать книгу На войне как на войне (сборник) - Виктор Курочкин - Страница 7

Председатель ждал, что Овсов придет в правление с заявлением о вступлении в колхоз. Но тот не приходил. А самому навестить Василия Ильича не было времени. Когда пошел слух, что Овсов вспахал огород на цыганской лошади, а картофель на посадку взял у Кожина, председатель обиделся.

– Как ни бедны мы, а здесь-то могли помочь. Что ж это он?..

– Известно – овсовская натура. И батька, Илья, такой же был. Сам просить не будет и в долг, хоть умри, не даст, – говорили колхозники.

Дела в Лукашах, по сравнению с прошлым годом, шли лучше. Да и колхозники глядели веселей. Трудодень окреп, заставил себя уважать. Но Петр не испытывал особой радости. Он видел, что это не его заслуга… Заслуга целиком принадлежала государству, которое снизило налоги и втрое повысило заготовительные цены на лен. А он сделал мало, до смешного мало. Самое большое, чего смог добиться председатель, – это заставить народ поверить в его, председателя, честность. Петр понимал, что на одной честности далеко не уедешь. Пока только лен приносил доход, все остальное – убытки. Петр занялся животноводством. Но что бы он ни предпринимал, ничего не получалось. Скотные дворы развалились. Надо было ставить новые, типовые – на кирпичных столбах. Но как строиться? Во всем районе кирпича днем с огнем не найдешь. Его завозили на станцию поездом и отпускали ограниченно-строго по нарядам.

– Какое головотяпство! – возмущался Петр. – Глину за тридевять земель возить. Вот бы свой заводишко иметь да торговать кирпичом. Все колхозы района брали бы его у меня… Это же деньги!

Так возникла мечта о своем кирпичном заводе. Она жгла председателя, ни днем, ни ночью не давала покоя. Еще в годы кооперативного товарищества в Лукашах был построен маленький кирпичный завод. Теперь от него остались развалившийся сушильный навес и печь, которую лукашане потихоньку растаскивали. Петр решил потолковать о заводе с активом. Этот актив никем не выбирался и создался сам собою, незаметно. Просто-напросто с наступлением длинных зимних вечеров на огонек приходили в правление колхоза люди – посидеть, почитать газету, поговорить о политике. Завсегдатаями были Кожин, Сашок и еще трое молчаливых колхозников. Нередко засиживались до глубокой ночи и так курили, что дверь все время надо было держать открытой.

Душой и организатором этих вечеров был Петр, хотя он этого не замечал и чаще всего оставался только слушателем. Обычно он сидел, навалясь грудью на стол, и, не мигая, смотрел куда-нибудь в угол или на окна. Зато, когда оживлялся, говорил долго и мечтательно. Простоватое лицо председателя – бледное и малокровное, ничем не привлекательное – в эти минуты слегка розовело, а обычно спокойные глаза лихорадочно сияли. Он мечтал. Мечтал вслух до тех пор, пока чей-нибудь голос, тоже задумчивый, не перебивал:

– Мало людей…

И Петр замолкал, а в глаза опять заползала серая тоска.

В тот вечер беседа затянулась. Мужики несколько раз поднимались, потом опять садились, прокурили до петухов, но так и не договорились. Все дружно согласились, что завод – хорошее дело, но как только Петр ставил, как говорят, вопрос ребром, актив замолкал и усиленно курил. А Кожин высказался прямо и резко:

– Затею с заводом не одобряю. Слишком у нас кишка тонка.

Но Петр не сдался и весной стал действовать на свой риск и страх. После сева наступила передышка. Он решил ею воспользоваться: создать бригаду и начать ремонт завода. Бригадиром думал поставить Овсова.

– Самое подходящее место ему… – рассуждал Петр.

Вместе с Матвеем они пошли к Овсову на переговоры…

– Спор интересный, – подмигнул Овсову Петр, – хочу выиграть пари. Спорим, Матвей Савельич.

– Кто спорит, тот гроша не стоит, – веско заметил Матвей. – Не под силу нам завод… Маловато людишек у нас.

– Ничего, хватит.

– «Хватит»! Каков хват, – покачал головой Кожин и плюнул на рыжий носок своего кирзового сапога.

– Все равно надо попробовать. А ты как думаешь, Василий Ильич, можно восстановить завод?

– Какой завод? – недоумевая, переспросил Овсов.

– Да кирпичный, тот, что на Лому, – и, не получив ответа, Петр решительно заявил: – Вот что, пойдемте посмотрим, пошевелим мозгами на месте.

Прогулка на завод, который находился в двух километрах от Лукашей, была не ко времени: Василий Ильич собирался сразу же после обеда заняться починкой крыши над хлевом. Отказаться он тоже не решался и, промолчав, переминаясь с ноги на ногу, поглядывал на Кожина.

– Ладно, пойдем посмотрим, – согласился Матвей. – Идем, Василий, чего там.

Идя Зарекой, мимо нового, с затекшими смолой бревнами дома Сашка, они увидели торчащую из окна розовую лысину хозяина.

– Эй, куда? – окликнул их Сашок.

– На Лом, завод смотреть. Давай с нами, Масленкин, – пригласил его Петр.

Они вышли за деревню, спустились в низину и зашагали напрямик по густой траве заливного луга. Перепрыгивая с камня на камень, перебрались на противоположный, обрывистый берег реки. Раздвигая частый ольшаник, они вышли к скотному двору. Это был длинный, с темными горбатыми стенами сарай. Петр остановился и ткнул в сторону сарая пальцем.

– Новый строить надо. А где взять кирпич на столбы? Без кирпича нам нельзя, Матвей Савельич.

– Разве я против завода, – обиделся Кожин, – я говорю: не под силу нам.

– Попытка не убыток, Савельич, – поддержал председателя Сашок и, приложив к козырьку руку, проговорил: – Глянь, на водогрейке Конь сидит.

Водогрейка – бревенчатый домишко, до трубы которого можно было дотянуться рукой, – стояла, приткнувшись к березе. Поперек крыши лежал человек, держась за конек; ноги у него болтались над землей.

– Эй, чего ты там? – окликнул Сашок.

Конь оглянулся и, спрыгнув с крыши, догнал мужиков.

– Куда?

– На Лом, завод смотреть. Фаддеич хочет пустить его, – сообщил Сашок.

– Чем ты там на крыше занимался? – спросил Петр.

Конь вынул из кармана кисет и, держа в зубах клок газеты, ухмыльнулся:

– Солнце вручную подтягивал.

– Я о деле, – обрезал Петр.

– Можно и о деле, – сквозь зубы процедил Конь. – Колхозные плотники на стороне шабашат. Вот и приходится самому крышу штопать. – Конь чиркнул спичкой и, хватив зеленого самосаду, чуть не задохнулся. Откашлявшись и смахнув с глаз слезы, он уже спокойно добавил: – С заводом ты правильно, председатель, решил.

Петр покосился на Кожина.

– А Матвей Савельич не верит в мою затею.

– Он может не верить. Савельич сотенки четыре кирпичиков припрятал и молчит.

– А ты уже высмотрел, – прошипел Матвей.

– Я под чужие подолы не заглядываю, потому как в годах, да и времени нет. А на днях собрался в печке под поправить, так ноги обил, пока нашел с десяток половинок; несу я их, а навстречу твой внук, и хвастается: «У нас в сарае во какая куча кирпичей!» Вот так-то, Савельич, – протянул Конь.

Серая, покрытая теплой, как зола, пылью, дорога вела вдоль Холхольни. По берегам ее стеной засел бредняк с ольшаником. А на той стороне тянулся яркий желто-лиловый луг с темными кучами ив. Он цвел вовсю. Справа лежали поля. На светло-зеленую покатую плоскость падали длинные тени стоящих у дороги берез.

Петр, взъерошив волосы, улыбаясь, долго смотрел на жидкую, низкорослую пшеницу.

– Неважная пшеничка, – заметил Сашок. – Самдруг вряд ли соберешь.

– А знаете, я о чем мыслю? – проговорил Петр. – Сад здесь разбить. Склон к югу, с востока и севера лес… Обязательно заведем сад. Вот так, рядами, пойдут яблони, хороших посадим яблонь. С боков вишни… Низ засадим крыжовником, черной смородиной.

От удовольствия Сашок громко чмокнул.

Петр засмеялся и хлопнул его по плечу.

– А тебя, Масленкин, садоводом назначим.

– Эх, фруктов, Фаддеич, у нас будет… Завалю!

Всем стало весело, даже Конь ухмыльнулся, толкнул локтем председателя:

– А меня сторожем, Фаддеич, – и громко захохотал.

Матвей стянул с головы фуражку и, поколотив ее о коленку, сказал:

– Народишку бы нам побольше… Тогда бы сад здесь был… Да…

Над лесом гудел самолет, разрисовывая небо белыми кругами.

– Смотри, какие кренделя выкручивает. Зачем это он? – спросил Сашок.

– Воевать учится, – коротко пояснил Конь.

Матвей тяжко вздохнул:

– Будет война или нет – черт ее знает. А то ведь прилетит, ахнет бомбу…

Василия Ильича давно подмывало высказаться.

– Я думаю, во всем виновата техника и учение, – начал он, но в чем виноваты техника и учение, так и не смог объяснить.

Петр взглянул на Овсова, усмехнулся и, достав портсигар, стал закуривать. Молчание прервал Сашок:

– В прошлом году у нас лекцию делал лейтенантик из военкомата. Он говорил, что атомную бомбу бояться нечего. На каждую бомбу и своя в ответ найдется.

– Да какая может быть война, если ее никто на белом свете не хочет, – искренне возмутился Матвей.

– Кое-кто хочет, – задумчиво заключил Петр.

Войдя в лес, они свернули на тропинку и, продравшись сквозь цепкий ельник, вышли на место. От завода осталась печь для обжига кирпича, стропила от сушильного шатра и несколько ям с зеленоватой водой. В одной из ям торчал вверх лопастями глиномяльный вал. Больше всего Петра беспокоила печь. Задняя стена у нее была наполовину разобрана.

– Твоя работа, Савельич, – ухмыльнулся Конь.

Матвей Кожин взглянул на Масленкина:

– Да чего греха таить… Сашок. Бывали мы здесь.

Осмотрев печь и посовещавшись, решили восстановить завод. Петр при поддержке Коня и Сашка велел Кожину вернуть кирпич на заделку стены.

– Первое время глину помнем ногами, лошадьми. Нам надо начать. Сделать хотя бы тысяч пять на столбы, – рассуждал Конь. – Вот кто бы формы взялся изготовить? Как ты на это смотришь, Матвей Савельич?

Кожин согнулся и, ковыряя каблуком обломок кирпича, зло, из-под нависших бровей, взглянул на Коня.

– Сделаю и формы. Матвей все может: и кирпич дать, и формы сделать.

– Завод будем налаживать. А вот кому поручить это дело? – Петр посмотрел на Овсова. – Как ты думаешь, Василий Ильич?

Овсов недовольно передернул плечами.

– А что я?

– Дадим тебе людей, и, засучив рукава, с богом.

Василий Ильич промолчал.

– Я тоже так считаю. Лучше Овсова нам сюда не подобрать. С кирпичным делом знаком. Работал когда-то. Ему и карты в руки, – подтвердил Конь.

Домой мужики шли молча. Петр мысленно подбирал людей в бригаду Овсова. Конь про себя ругал доярок, сквасивших молоко. Матвей раздумывал, как бы ему за кирпич выпросить у председателя лесу на потолок в баню. Но больше всех был озабочен Овсов. Он шел, часто спотыкаясь, и Сашку приходилось то и дело поддерживать его, чтобы он не свалился в канаву. Предложение Трофимова не только мешало замыслам, но вообще было противно его натуре. И дорогой, и там, на Лому, Василий Ильич мыслями был в огороде, среди огуречных гряд.

Марья Антоновна уже давно спала, а он все обдумывал и подбирал причину отказа, сидел, сгорбясь над листком бумаги, обмакивал перо в чернильный шкалик, но перо сохло, повиснув над строчкой. Лампа чадила, и приходилось все подкручивать и подкручивать фитиль. Сильно пахло керосином и жженой тряпкой. Проснувшись, Марья Антоновна долго протирала кулаком глаза, а потом сипло проговорила:

– Не видишь, что керосина в лампе нет? Господи, за что я терплю муки? – и закуталась с головой в одеяло.

– А, что будет, то будет, – решил Василий Ильич и прямыми, как частокол, буквами написал:

«В правление колхоза «Вперед». Прошу принять меня в колхоз в качестве рядового колхозника».

Под словом «рядового» он провел жирную лиловую черту.

Рано утром Василий Ильич явился в правление колхоза. Кроме председателя и счетовода Сергея, там были Арсений Журка с приятелем. Арсений, отставя в сторону ногу и мусоля папироску, щурясь, смотрел на председателя. Василий Ильич незаметно присел на кончик скамьи.

– Так, – мрачно глядя на Журку, произнес Петр, – какую же вам справку?

Журка вытянул губы:

– Обыкновенную. Мы ее можем сами сочинить, а вам только подмахнуть и печатью хлопнуть. Вон Генька мастер писать: десятилетку кончил. Давай, Генька!

Рыжий, заляпанный веснушками Генька покосился на председателя, потом, изгибаясь, словно резиновый, подошел к счетоводу.

– Пошел прочь, – оттолкнул его Сергей.

– Дай ему бумаги, пусть пишет, – разрешил Петр.

Генька быстро накатал справку.

– Вот, Петр Фаддеич. Справка законная. Абара их не глядя подписывал.

– «Справка дана А. Журке и Г. Шмырову в том, что они действительно являются членами колхоза «Вперед» и что правление колхоза не возражает им работать на стороне», – прочитал вслух Петр. – Куда же собираетесь?

Журка подмигнул:

– К соседям, в «Зарю», свинарник рубить.

– Хорошо ли подрядились?

– Да ничего. Тысчонка верная.

– Неплохо. – И Петр, смяв справку, бросил ее под стол. – Вот так, друзья. Плотники и нам нужны. Кирпичный завод пойдемте строить.

Журка пощелкал пальцами.

– А тити-мити? Сразу или в конце года?

– За трудодни.

– За трудодни? – удивился Журка. – Слышишь, Генька? За трудодни, говорит председатель. – И они захохотали.

Петр отвернулся к шкафу и стал перебирать папки. Журка, видя, что председатель не обращает на них внимания, вынул изо рта папироску, придавил ее к подоконнику и, сморщась, жалобно протянул:

– Петр Фаддеич, дайте справку.

– А кто у меня работать будет?

– Вы тоже наймите плотников.

– Вот как! Где? Может быть, подскажешь?

– Да у них, в «Заре».

Петр даже присел.

– Это как же так? Наши плотники у них будут работать, а ихние – у нас?

– Все время так делается. Как будто вы не знаете? – усмехнулся Генька. – Вы думаете, за трудодни будут работать? Пожалуй, дождешься.

– Будут, – резко оборвал его Петр, – и вы будете.

Журка с Генькой переглянулись.

– А не пойдете – под суд отдам…

Глаза у Журки сузились.

– Ты не пугай! Знаем законы.

– Я не пугаю, а предупреждаю, – и Петр постучал карандашом. – Если вы сегодня же не отдадите старику Екиму деньги…

Журка дернулся и угрожающе шагнул к столу.

– Деньги, которые ты у него украл, – спокойно договорил Петр.

– Неправда!

– Есть свидетели. Вот заявление, – и Петр показал измятый тетрадный листок.

Журка медленно повернулся и, шаркая, пошел к двери. За ним боком, часто оглядываясь, выскользнул Генька.

– Боятся все и молчат, – сказал счетовод.

– Я не буду молчать. Вот посмотрю, что дальше с ними будет, – говорил Петр, нервно открывая ящики стола.

Счетовод собрал бумаги, закрыл на замок железный сундук и выразительно посмотрел на председателя.

– Иди завтракай, – устало кивнул ему Петр и, опустившись на стул, закрыл руками лицо.

Василий Ильич подвинул к столу табуретку.

– Хоть караул кричи, Василий Ильич, – пожаловался Петр.

– Трудно, – согласился Овсов.

– Другой раз так подкатит – на свет глядеть тошно. А потом ничего, отойдет. Промелькнет что-нибудь хорошее, и опять жить хочется. Вчера на Лому как увидел, что печь-то легко исправить, захотелось «ура» кричать. А сегодня стал с людьми беседовать – не хотят завод восстанавливать… Говорят: мы лучше траву пойдем косить.

– Да, да, понимаю, – стараясь не глядеть на председателя, буркнул Василий Ильич.

– Ты не можешь себе представить, Василий Ильич, как обрадовал меня твой приезд. Я ведь письма писал, многих звал. Сколько домов стоит заколоченных! А ты сам приехал…

Василий Ильич заметил, как заблестели глаза председателя, словно их омыли, и, не в силах выдержать взгляда этих глаз, опустил голову.

– Конечно, люди в колхозе нужны.

– Да я не требую сотни, – с укором подхватил Петр, – дайте двадцать-тридцать человек – и все пойдет. Мне нужен актив. Опереться мне не на кого. У нас ведь и партийной организации нет. Спасибо Копылову с Сашком – поддерживают они. Вот твой сосед Матвей Кожин, умный, хозяйственный мужик, тоже мечтает о хорошем колхозе; мечтать-то мечтает, а больше думает о своей усадьбе…

Чем больше говорил председатель, тем страшнее становилось Овсову, он боялся поднять голову и прямо взглянуть ему в лицо.

– Поддержи ты мои надежды, Василий Ильич.

Овсов торопливо вынул заявление.

– Пока один.

– Воюет Антоновна? – засмеялся Петр. – Ладно, нам не к спеху. Пусть привыкнет.

Василий Ильич хотел сказать, что с женой гиблое дело, но сказал что-то невнятное:

– Да кто ее знает. Оно, конечно, так.

Петр, не читая, сунул заявление в папку и положил на стол портсигар. Василий Ильич, наблюдая, как председатель выбирает папироску, ждал другого разговора. Он не сомневался, что его не миновать. Петр, чиркая спичкой, казалось, совсем безразлично спросил:

– С заводом-то как, решил?

– Я, Петр Фаддеич, – начал Овсов, – много думал вчера, да и раньше… – Василий Ильич замолк, поскреб стол ногтем.

– Ну и что же? – Петр, навалясь на стол грудью, пристально посмотрел на Овсова.

– Не могу, нет моего согласия, – Василий Ильич сразу почувствовал, как тяжело было это сказать и как легко стало, когда он уже сказал, только на какой-то миг стыд уколол уши. Но он, осмелев, договорил: – Я не затем сюда ехал, то есть я ехал в колхоз, а не на производство, то есть хотел работать в поле… Вы, Петр Фаддеич, должны понять меня.

– Не понимаю, Василий Ильич, не понимаю, – искренне признался председатель.

– Я хочу быть рядовым колхозником.

– Ну хорошо, завод не хочешь; а если мы тебя в кузницу пошлем?

– Нет-нет, – запротестовал Овсов, – только рядовым.

– Да каким же рядовым ты хочешь быть? – воскликнул Петр и, вскочив, подошел к Овсову. – Василий Ильич, ну что такое рядовой колхозник, что он делает?

– Да мало ли в колхозе разных работ: косить, хлеб убирать, сено вязать, риги топить… – начал перечислять Овсов.

– Эх, Василий Ильич, Василий Ильич, – остановил его Петр, – «риги топить»! Да у нас ни одной риги не осталось. А колхозники уже и снопы вязать разучились. Все делают машины; сеют и убирают…

– Вот из-за этих машин колхозники и сидят на граммах.

– А если бы машин не было – тогда что?

Овсов не ответил.

– Тогда бы, Василий Ильич, – продолжал Петр, – мы и граммов не получали. Только зерновых у нас двести гектаров. Не уберет комбайн – все сгниет на корню.

Василий Ильич, не слушая, смотрел в окно. По раме металась пчела… Форточка была открыта, но пчела, добираясь до нее, поворачивала обратно, жужжала, билась о стекло. Василий Ильич подошел к окну, чтобы выпустить пчелу.

– Гвоздями рама забита, – пояснил Петр, когда Овсов попытался открыть окно.

– Надо бы починить, – заметил Василий Ильич и почувствовал, что сказал это совершенно зря.

Он стоял у окна и с тоской думал, что сейчас председатель опять станет убеждать его.

«А ведь я могу сторожем быть или коней пасти. Ночь пропас – и весь день дома». Василий Ильич вспомнил, как жаловался старик Кожин, что кони шляются без надзора. Должность конного пастуха представилась ему настолько желанной, что он первым заговорил.

– Конюх тоже нужен, – согласился Петр, – только не этого я от тебя хотел, Василий Ильич.

Идя домой, Овсов размышлял: «Нелегко председателю, ох как нелегко! А человек он хороший. Разрешил еще недельку отдохнуть, привести хозяйство в порядок. Корову обещал». Он вспомнил, как Трофимов, схватив его за руку, воскликнул: «Ты знаешь, Овсов, как я хочу наладить дело! Становись на мое место, председателем, я тебе изо всех сил помогать буду».

Василий Ильич добродушно рассмеялся:

– Председателем… Эх, чудак Пека…