Читать книгу Ностальгический казус. Рассказы для взрослых - Виктор Минаков - Страница 3

Утро. Николай Фомич Хромоножкин, пожилой человек невзрачной наружности – низкорослый худой и плешивый, стоит у окна и грустит: жизнь, почитай, уже прожита, одолевают болезни, пенсия мизерная, цены растут… Нагоняла хандру и погода: под утро зарядил моросящий, надоедливый дождь. Сейчас, правда, дождь прекратился, и первые лучики солнца уже заискрились на мокром асфальте, а на ветках дремавшей акации защебетали суетливые пташки, но настроение у Хромоножкина не улучшалось.

Николай Фомич слушает, как возится в кухне старуха, и думает: «Наступает обычный, бесцветный, безрадостный день…»

Появление внучки стало светлым событием. Хрупкая, предположительно, в деда, восьмилетняя девочка уже в дверях сообщила, что сюда вслед за ней собираются ее мама и папа.

– Батюшки! – бабушка всплеснула руками. – А у меня их и попотчевать нечем!.. Давай-ка, дедуня, отправься до магазину, купи нам чего-нибудь вкусненького!

– Торту! Торту! – запрыгала радостно девочка.

– Можно и торт, – согласилась старушка, – не разоримся, я думаю.

Она выдала деньги супругу, и он, поменяв домашнюю одежду на выходную, направился к двери.

– И я хочу с тобой, деда! – крикнула внучка.

– Пойдем, поможешь определиться мне с выбором.

Через пару минут они вышли на улицу. Путь лежал мимо соседнего дома, где у второго подъезда собралась небольшая толпа.

Люди обступили легковую автомашину иностранного производства. Машина была большая и очень красивая, она сверкала на солнце свежей краской серебристого цвета и никелированными деталями. Но внимание к ней привлекало другое: она была без колес, а ее зарубежный капот, как плугом, распахал гвоздем какой-то умелец и выгрыз на нем соленое русское изречение.

Народ здесь собрался разного возраста: от хулиганистых пацанов до лысо- и седоголовых пенсионеров, и отношение к развернутой перед ними картине было неоднозначным.

– Такую ценность испортили, паразиты! – сокрушалась старушка в потертом халате и глубоких калошах. – Такую-то красотищу!..

– Так им, ворюгам, и надо! – ухмылялась злорадно другая, немного моложе.

На нее набросилось несколько голосов:

– Это как так – ворюга?! Вы следите за своими словами! Ты чего, его за руку схватила?!..

– А здесь и хватать не надо: все налицо!.. Откуда у него такие деньжищи?! – женщина тоже повысила голос. – Я у вас спрашиваю: откуда?!.. Скажете – заработал? Где? Назовите мне работу, на которой можно так заработать?!..

– Чья машина-то? – спросил Хромоножкин у одного из знакомых.

– Да тут, один лох… К кому-то, видимо, в гости приехал, а ее во время дождя и… того… Все скаты проковыряли, повез их сейчас ремонтировать. Мужик, говорят, чуть не плакал.

А рядом полемика продолжалась. Кто-то завистливо говорил:

– Молодец, паренек: рисканул разик, зато теперь живет припеваючи! А не попался, как говорится, – не вор!

– Я бы не назвал его жизнь привлекательной, – возражает высокий старик, вцепившись руками в сучковатый костыль. – Как он может жить припеваючи среди сплошной нищеты?! Сегодня его машине колеса порезали, а завтра могут взорвать или сжечь!.. Хорошо, что бомбу не подложили!..

– Может, и подложили… Может, тикает она под мотором, ждет, когда соберутся побольше, вот тогда и рванет!

Николай Фомич покосился на стайку юнцов, откуда доносились такие слова, и потянул внучку за руку.

– Идем, Надюша, идем, а то нас дома заждутся…

И пока они не свернули за угол, он посматривал назад с беспокойством.

– Деда, а почему его называли ворюгой? – спросила вдруг девочка. – Он заправдышный жулик?

– Кто?

– Ну тот, у кого та машина?

– Наверно… Думаю – да!

И Николай Фомич принялся объяснять, почему он так думает. Он увлекся, заехал в большую политику, и порой забывал, что беседует с маленькой девочкой.

– И все это, Наденька потому, что в стране у нас многое изменилось, поставлено на голову, не на ноги… Когда тебя еще не было…

Хромоножкин не успел рассказать, как было в минувшие времена – ему и внучке пришлось сойти с тротуара: на них, галдя и толкаясь, катилась ватага цыган. Впереди шла дородная женщина с крупными серьгами в оттянутых мочках и с младенцем, подвешенным на груди посредством клетчатой шали. Цыганки стреляли глазами по сторонам, выбирая объект для стандартного охмурения. Ни один взгляд не задержался на Хромоножкине дольше мгновения: для таборных попрошаек он был категорически не интересен.

В тамбуре кондитерского магазина создала себе рабочее место одна из предприимчивых старушонок, из тех что промышляют охотой за подаяниями. Она вздохнула сочувственно, взглянув на входящего старичка: поношенный пиджачок, штаны, блестящие на коленях, шляпа – кандидат в огородное пугало, потом она с наслаждением зевнула и мелким крестом осенила бескровные губы.

И эта побирушка не снизошла до обращения к нему с просьбой о милостыне.

В отделе, где продавались торты, откровенно скучала миловидная девушка в белом кокошнике. Хромоножкину ее лицо показалось знакомым, но почему – он не помнил. Здесь покупателей не было, и внучка, свободно прильнув к стеклянной витрине, сразу показала пальцем на торт – самый большой и самый красивый. Деду он тоже понравился, но, когда продавщица озвучила цену, Николай Фомич только крякнул: на торт уходили все его деньги, и те, которыми снабдила жена, и его небольшая заначка. И еще не хватало.

Выручила сама продавщица, наблюдавшая как старичок хлопает себя по карманам и растерянно озирается в надежде увидеть кого-нибудь из соседей. Девушка, как оказалось, была подругой дочери Хромоножкина.

– Не беспокойтесь вы, дядя Коля, – сказала она, – я доплачу сейчас из своих, а вы потом занесете, или Наташа отдаст.

Пока Николай Фомич выбирался из финансовых затруднений, внучка изучала другие витрины благоуханного магазина, вернулась она с девочкой такого же сложения и возраста.

– Можно, мы с Олей погуляем маленько? – спросила она. – Мы быстро…

Не дожидаясь ответа, девочки убежали на улицу.

Продавщица поставила торт в высокий картонный короб, расписанный крупными розами, обвязала его прочной бечевкой и широкой розовой лентой. Из концов ленты она соорудила большой пышный бант. Бант горделивым кивком поприветствовал Хромоножкина и, казалось, шепнул: «Выше голову, старина! Ты со мной уж не тот, что с батоном в авоське!»

И свершилось что-то невероятное!

Нищенка, стерегущая дверь, увидела приближавшийся торт и встрепенулась. Она соскользнула с деревянной скамейки, согнулась в полупоклоне и задрожавшей рукой, как шлагбаумом, перекрыла проход.

– Смилуйтесь, господин, подайте больной одинокой старушке, – загнусавил надтреснутый голос. – Воздастся тебе за твое милосердие, много лет будешь жить ты так же счастливо.

Такого Хромоножкин не ожидал и заметно подрастерялся: в карманах – носовой платок да очки!

– Бог подаст, бог подаст, – залепетал он первое, что пришло ему в голову, и попытался отвести в сторону мешавшую ему руку.

Не получалось: рука была твердой и сильной. Выйти нельзя, противный голос продолжал трубно гундосить, казалось, что бабка нарочно орет на весь магазин, и на них уже смотрят с насмешливым интересом. Положение – хоть провались!

Николай Фомич, сдернув шляпу, вдруг резко согнулся, ужом скользнул под костлявый шлагбаум и ринулся прочь.

Старуха убавила громкость и сменила набор своих пожеланий:

– Чтоб подавиться тебе, окаянному, чтоб торт твой стал глиной, – бормотала она себе под нос и усердно крестилась.

Лишь через несколько метров старик немного опомнился и распрямил спину. Надвинув на лысину пролетарскую шляпу, он покосился на раскрашенный короб: «Какой же ты провокатор, однако!»

А торт продолжал конструировать козни. Николай Фомич еще не успел окончательно прийти в нормальное состояние, как подвергся новому нападению: его частоколом окружили цыгане. Откуда они вдруг появились, он так и не понял. Молодые заклянчили у него «хоть копеечку», а старшая, колыхая серьгами и ребенком, изъявила готовность поведать о прошлом, настоящем и будущем «такому красавцу – мужчине».

– Положи денег сколько не жалко, всю правду тебе расскажу. Давай, если хочешь…

– Давать-то мне нечего, – в раздражении прервал ее Хромоножкин. – Нет у меня ничего, кроме этого торта! Позвольте пройти!..

Цыганки не расступались.

– Не скупись, яхонтовый, – не унималась главенствующая. – Все, что было, что будет узнаешь…

– Если ты такая всезнающая, – Николай Фомич ухмыльнулся нервозно, – то должна же ты знать, что нет сейчас у меня ни копейки! Ну нет у меня ни гроша! – вскричал он сорвавшимся голосом и стал выворачивать карманы, один за другим, даже нагрудный у пиджака. – Вот смотрите: все пусто!

Цыганки отвязались только тогда, когда он потряс и носовым платком перед ними. Они так же внезапно исчезли, но их оскорбительные насмешки еще долго звучали в ушах ошеломленного старичка. «Почему происходит такое?! Почему я вдруг оказался в центре внимания?.. Неужели действительно – торт?!»

Николай Фомич повертел головой. Народу на улице было немало, но с тортом он никого не увидел. Не то, чтобы с таким огромным и красочным, вообще ни с каким! Несли сумки, кошелки, сетки с картошкой, кто-то потел под мешком с тяжелой поклажей, но никого, чтобы с тортом! «Где торты?.. Возможно, их возят в машинах?..» В памяти всплыл один случай. Однажды они принимали известного профсоюзного лидера, и во время застолья высокий гость пошутил, поднимая коньяк: «Рабоче-крестьянский напиток, который они потребляют через… лучших своих представителей!» Тогда действительно было так: для народных масс коньяк был непозволительной роскошью, и они налегали больше на водку. «А что же теперь? Торт тоже только для представителей?! И тоже для лучших? Для тех, кто катается в иномарках?»

От размышлений над этой гипотезой его оторвал громкий крик: «Мужчина! Мужчина!.. Подождите минуточку!» Кричали с другой стороны переулка. Хромоножкин увидел, что к нему торопится незнакомая женщина. Приблизившись, она понизила голос:

– Я извиняюсь, конечно. Не могли бы вы мне одолжить три рубля на маршрутку: я приехала в гости, а обратно уехать мне не на что.

Николай Фомич круто повернулся спиной и бросил сердито через плечо:

– Нет, не могу! Тоже меня извините…

Он стал удаляться от смутившейся женщины ускоренной поступью с устремленным под ноги почти затравленным взглядом. Он был готов перейти на трусцу, чтобы только скорее укрыться в спасительных стенах от столь избирательного внимания к себе. В том, что причиной такого внимания была его ноша, он был теперь абсолютно уверен.

Дома, за накрытым столом Николай Фомич, еще не остывший от сильных эмоций, глубокомысленно рассуждал:

– Ученые по одной только капле воды способны дать характеристику всему водоему, – изрек он, поведав в подробностях о своем путешествии в кондитерский магазин. – У нас тоже есть своя капля, и есть над чем поразмыслить…

Хромоножкин не сомневался, что ему по силам подобные выкладки: он имел недюжинный опыт в оценки жизненных фактов с позиций марксистской науки. До ухода на пенсию он много лет работал мастером на судостроительной верфи и одновременно был секретарем крупной цеховой партийной организации. Он считался хорошим парторгом. Секретарь райкома как-то сказал про него директору верфи: «Хромоножкин у тебя – молодец: и мыслит масштабно, и языком владеет умело. Люди идут к нему с разными мнениями, а уходят с одним – с его мнением, то бишь – с нашим, с партийным… Забрал бы его от тебя, если бы не его возраст…»

– Итак, – Николай Фомич захватил в свои руки тему застольного разговора, – что мы видим сегодня?.. Народ обездолен, ограблен, унижен. Бедная, серая, безликая масса… Его таким сделали за последние годы. Он стал подобен ребенку, попавшему в лапы бандиту-опекуну!.. Наследство его расхищается, проматывается, опекун купается в роскоши, а ребенка забывают порой накормить!.. Не в интересах бандита ни учить его, ни лечить – пусть растет себе больным полудурком: после спросить не сумеет!.. И ребенок живет как придется: попрошайничает, продает последние вещи, если их еще не успел присвоить бандит, и… уродует опекунские иномарки. На большее его не хватает, и бандит надеется, что и не хватит…

Николай Фомич развернул целую лекцию на тему: «Современные богачи – мошенники, мародеры и кровопийцы». Говорил он внятно и доказательно, он очень хотел донести свою правду до умов и сердец всех, кто собрался за этим столом, но его красноречие увязало в глухоте невнимания. Внучка, пресытившись тортом, чистила языком тонкие пальчики, супруга все чаще убегала на кухню, а зять и Наташа, дочь Хромоножкиных, слушали скорее из вежливости, и иногда переглядывались многозначительно: а не поехала ли у старика «крыша»?

Наконец дочь не выдержала:

– По-твоему, лучше быть бедным и больным, чем богатым и здоровым?! – с откровенным сарказмом спросила она, прерывая его устаревшую философию.

Хромоножкин обиделся.

– Разве я говорю о здоровье?!.. И про богатство, вижу, что неправильно меня понимаешь! Я не против богатства, но не таким же путем его добывать! Или вы сами не видите, что творится вокруг?.. Грабят все и везде, начиная с общего достояния: нефти, золота, газа, рыбных угодий! Грабят с размахом. Без огляду: после нас хоть потоп!.. А сами грабители как проживают? В пьянстве, беспутстве и страхе!.. Да, да – именно в страхе! Они боятся всего: и будущего, и настоящего! Они окружают себя толпами телохранителей! От чего? От безоблачной, скажете, жизни?.. Не-ет! Жизнь мародера далеко не безоблачна! Мучительна его жизнь, если рассматривать ее объективно!..

– А я бы не против помучиться, – Наташа мечтательно потянулась. – Случай разбогатеть как-то не подворачивается…

– Возможности есть, – Николай Фомич насторожился и вкрадчиво продолжал. – Промышляй на учебе: глухого за деньги – в консерваторию, слепого – в мединститут, на хирурга, в школе – дери за пятерку!.. Ты на такое способна?..

– Кто сейчас свое упускает, – отвечает уклончиво дочь. – Это мелочи жизни.

– Наталья!!! – Хромоножкин хлопает рукой по столу. – Чего ты несешь?! Где же здесь совесть?!

– Совесть?! – Наташа презрительно фыркает. – А кто ее видит?.. Совесть, папуля, – это уже рудимент. Такой же, как и аппендикс, их надлежит удалять в раннем детстве.

Папуля оторопел: и это говорит его дочь?! Педагог, человек с высшим образованием, бывшая комсомолка! Откуда этот цинизм?! Непостижимо!

– А ты как думаешь, Алексей? – обращается Николай Фомич к зятю после оцепенения. – Для женщин, как видно, деньги не пахнут.

Алексей, рослый плечистый парень с коротко остриженной головой и бычьей накачанной шеей, в разговоре, затеянном стариком, до этого не участвовал. Он, бывший морской офицер, а теперь – охранник частного банка, уже вышел из-за стола и, хмурясь, курил у распахнутой форточки.

– С совестью, батя, приходится договариваться, – признался он неохотно, – по-другому не получается – не проживешь, обстановка такая… Ну, спасибо за угощение, нам, пожалуй, пора. Похоже, гроза собирается… А торт ты купил превосходный…

Проводив гостей, Николай Фомич встал у окна. Тучи действительно возвращались. На него опять наплывало уныние, он чего-то не понимал в сегодняшней жизни, вернее, не хотел принимать.

2001 г.