Читать книгу Луи-Этьенн Сен-Дени. Наполеон - Виктор Пахомов - Страница 3

Спустя несколько дней после приезда Императора и Императрицы в Дрезден, туда же прибыли император и императрица Австрийские, а также король Пруссии и его сын, наследный принц. Сенешаль сказал мне, что именно в спальне короля состоялась встреча принца с Императором. Представляя своего сына, король умолял Императора взять его к себе в качестве адъютанта. Поскольку как раз в тот момент Сенешаль покидал комнату, каким был ответ Императора на это предложение, можно только гадать.

На следующий день после прибытия императора и императрицы Австрийских, адъютант австрийского императора мсье де Нейпперг, посланный своим государем, прибыл, дабы осведомиться о здоровье Наполеона. Император тогда завтракал, мне кажется, и Императрица тоже. Мсье де Нейпперг был человеком в полной зрелости лет и довольно высокого роста, он очень хорошо говорил по-французски и всем своим видом производил весьма внушительное впечатление. Он был слеп на один глаз и поверх него носил повязку, а одет в мундир гусарского полковника. Не припомню уже, был ли официальный обед в тот самый день, но когда его час наступил, Император отправился на встречу со своим тестем и императрицей Австрии. Вскоре, по возвращении, ведя ее под руку, он проследовал вместе с ней в гостиную, а потом, в сопровождении многочисленных гостей, появился император Франц.

Когда все было готово, префект отправился объявить Императору, что обед подан. Почти сразу же дверь гостиной распахнулась, и появился Император – рука об руку с императрицей Австрии и императором Австрии, подавшим руку Императрице. Последняя села слева от отца, а Император усадил императрицу Австрии рядом с ним. Король Пруссии занял место по левую руку Марии-Луизы. Король Саксонии, Великий герцог Вюрцбургский и другие знатные лица, принцы и принцессы, имена которых я не помню, заняли оставшиеся места. Собрание поистине блестящее, да и стол был сервирован великолепно. Император – будучи в прекрасном расположении духа, с особой предупредительностью ухаживал за императрицей Австрии. У нее были невероятно красивые глаза. Я заметил – с перчатками она не рассталась даже на время трапезы. Собравшиеся пребывали в прекрасном настроении, смеялись и весело переговаривались друг с другом. Великий герцог Вюрцбургский и император Австрии не были самыми толстыми из присутствовавших на обеде, каждый из них, несмотря на высокий рост, весил не более чем положено весить обычному человеку. У обоих были острые лица, как у орла, и веретенообразные ноги. Длинная косичка императора Франца едва не касалась его пояса. Рустан передавал тарелки пажу Императора, а я – пажу Императрицы. Великий герцог Вюрцбургский, узнавший во мне своего конного сопровождающего, несколько раз посмотрел на меня и улыбнулся, как своему старому знакомому.

Все то время, пока Император и Императрица пребывали с визитом в Дрездене, одно празднество сменялось другим, ведь тогда Наполеон был всемогущ и в самом зените своей славы.

Прежде чем въехать в Торн, нам нужно было преодолеть очень трудный участок дороги – сплошной песок, и потому карета шла медленно. Император приказал остановить ее и вышел. Затем, после того, как я по его приказу надел на него его сапоги, он сел на лошадь одного из своих сопровождающих и умчался вперед, оставив карету на мое попечение.

Торн мы покидали вдвоем. Горячий ужин ожидал его в находившейся в нескольких лье от Торна небольшой деревушке, через которую ему предстояло проехать, но, добравшись до назначенного места, Император, увидев то множество людей, кои окружили его карету, покинул ее дабы поприветствовать знатнейших из них и тотчас же вернулся обратно, вместо того, чтобы зайти в дом, где его так ждали, и приказал двигаться дальше. Разочарование толпы, наверняка, было весьма велико, ведь очень многие из составлявших ее, вполне возможно, преодолели немало лье, чтобы иметь удовольствие своими глазами посмотреть на Императора. Проехав лье или полторы, Император остановился перед домом одной бедной женщины. Он захотел пообедать у нее. Свита его сопровождала очень представительная, кроме обычного эскорта еще несколько генералов, в том числе генерал Красинский – командир гвардейского полка польских лансеров. Все сошли с коней – генералы и другие офицеры поспешили вынести стулья и столы из убогого жилища на середину двора. Я накрыл стол и поставил на него несколько бутылок вина. Офицеры развели костер, и повесили над ним наполовину заполненный водой котелок. Затем они попросили у доброй женщины яиц, и, поскольку у нее имелось лишь несколько, ей пришлось обратиться к соседям. Затем яйца опустили в котелок, готовя их, таким образом, по популярному в те времена рецепту. Костер с висевшим над ним котлом находился в двух или трех шагах от кресла Императора. Варились эти яйца долго – воды было слишком много, но, в конце концов, когда их уже можно было есть, все – то есть, генералы и другие важные персоны – уселись за столы, а остальным пришлось либо есть стоя, либо сидя – на том подходящем для сего, что им удалось найти.

После того, как трапеза завершилась, Император послал за жившими в доме бедняками и с помощью генерала Красинского побеседовал с ними. Он задал им много вопросов, и в частности о том, чем они живут. Бедная женщина, оглядевшись, указала генералу на бегавших по двору цыплят, и сказала: «Это все, что у меня есть». «Если я дам ей немного денег, – сказал Император, – ей это понравится?» «Она могла бы приобрести и большой дом, в котором могла бы жить, и еще больше цыплят». От этих слов Императора бедняжка пришла в полный восторг, он дал ей тысячу или тысячу двести франков золотом, и она бросилась целовать его ноги, желая таким образом выразить ему свою благодарность.

Во время поездки из Ковно в Вильну, мне рассказали о великой буре, из-за которой армия лишилась множества лошадей, коих, как говорили, было тридцать тысяч, но я лично ни этих лошадей, ни их останков, не видел.

Проведя несколько дней в Вильне, Император отправился в Витебск. По прибытии туда, входя в свою комнату, чтобы раздеться, Император сказал Сенешалю: «Далее мы не пойдем, кампания завершена – здесь мы станем на зимние квартиры». Но – увы! – и почему же этого не произошло?

По прибытии вести о смерти генерала Дорсенна Император на главной площади Витебска назвал его преемником генерала Фриана. Гренадеры и егеря были собраны и выстроены в боевой порядок, Император же, с саблей в руке – с коей видеть его случалось весьма нечасто – громким, но полным чувств голосом провозгласил: «Солдаты, да будет вам известно…», etc. Затем он тепло обнял генерала, который, принимая такую честь, не смог удержать слез. Торжественность и великолепие этого назначения не могло не оказать глубочайшего влияния ни на его участников, ни на солдат. С того самого дня и до дня сражения при Ватерлоо этот храбрый генерал всегда стоял во главе Старой Гвардии.

Еще за полчаса до того, как мы добрались до первых домов Москвы, мы достигли холма, с вершины коего могли рассмотреть весь город – его многочисленные колокольни, церкви и Кремль. Эти колокольни – высокие, восьмигранные и сужающиеся кверху колонны, каждая из них увенчана своеобразной золоченой грушей с прикрепленными к ней легкими цепями полумесяцем и крестом. Столб густого черного дыма вздымался ввысь откуда-то из центра города – это горел какой-то дом, но то был единственный пожар, который мы видели. Тогда часы показывали, возможно, либо одиннадцать или половину двенадцатого. Менее чем через час мы уже шли по городу и удивлялись тому, что по пути не встретили никого, кроме некоторых бедняков. Дома казались пустыми и заброшенными. Мы видели лишь польских и французских солдат, и чем более мы приближались к Кремлю, тем чаще.

Обогнув угол одной из улиц, мы натолкнулись на поляка-гвардейца – с несколькими бутылками – под мышками и в руках. Он предложил нам одну, и мы ее приняли, но, поскольку открыть ее было нечем, мы вернули ее поляку для того, чтобы он отбил ее горлышко камнем. В бутылках оказалось шампанское – мои спутники и я весьма неплохо приложились к нему, и оно нам очень понравилось. Затем мы продолжили путь в Кремль, в который вскоре и вошли через западные ворота. Пройдя дальше, мы увидели трех или четырех, сидевших у стены слева, нескольких мамлюков – сойдя со своих коней, они отдыхали. Вскоре мы добрались до некоей площади, которую я буду называть Западной площадью. Там мы покинули карету и разошлись – каждый из нас был намерен присоединиться к своим товарищам по назначенной им службе. Приблизившись к месту, куда призывал меня мой долг, я осмотрелся. Дворец состоит из разных, но объединенных в единое целое зданий разнообразной архитектуры. Слева от большого здания в восточном стиле есть широкая лестница, завершающаяся внутренним мощеным двором, простирающимся вправо, в конце которого находилась ведущая в апартаменты Императора, дверь. Там, в большой комнате, я и нашел своих товарищей по службе.

Император, переночевавший в предместье под названием Дорогомилово, пришел утром – дабы полностью овладеть обителью русских царей.

После того, как с пришествием ночи Император удалился к себе, мы тоже решили дать себе покой. Мои спутники, которые раньше меня прибыли в Кремль, обеспечили себя всем нужным для постели, у меня же не было ничего. Они ничего не приберегли для меня, но все же мне удалось устроить свою постель. Угол нашей комнаты покоился под большим балдахином – сотканным из тонкой шерстяной нити и очень легким. Сложив его вдвое несколько раз, я понял, что теперь у меня есть своего рода тюфяк – я расстелил на полу, а подушкой и одеялом стали моя дорожная сумка и плащ. В надежде провести спокойную ночь, я лег спать.

Все было спокойно в царском дворце, полная тишина, все – независимо от того, как кому удалось устроиться – погрузились в глубокий сон. Посреди ночи я проснулся, возможно, около полуночи или часа, и ничего не слышал, кроме вздохов спящих людей. Я открыл глаза и протер их – вся комната была озарена ярким светом. Поднявшись, дабы узнать, откуда он, я подошел к окну – и был просто поражен, увидев весь город в огне, по крайней мере, южную и западную его части, ведь наши окна выходили на Москову[2] и запад. Какое ужасное зрелище! Представьте себе, допустим, столь же большой город, как Париж – объятый пламенем пожара, и наблюдающего за ним – ночью – с вершин башен Нотр-Дама. Я сразу же бросился будить моих товарищей. Спустя мгновение они уже стояли у окон, за которыми грандиозный пожар пожирал Москву. Поскольку Император должен был немедленно узнать о случившемся, Констан решил войти в комнату Его Величества. Первый камердинер покинул на несколько минут, но поскольку никаких указаний он нам не оставил, все – не имея лучшей идеи, чем дождаться рассвета, снова улеглись. Мы ждали его с нетерпением.

Наступил новый день, но пожар бушевал с той же силой, что и ночью, ни на минуту он не прекращал свою разрушительную деятельность, но ни глазам, ни чувствам он ущерба не причинил, а со временем мы свыклись с ним. Казалось, что, когда Император с нами, нам совершенно нечего бояться.

Я поднялся раньше всех, а поскольку мне очень нравится в столь ранние утренние часы подышать свежим воздухом, я покинул нашу комнату и направился к широкой восточной лестнице, дабы прогуляться по Кремлю. Величайший беспорядок царил повсюду, на обширной площади перед дворцом разместилось несколько армейских отрядов, но людей в каждом из них было очень мало. Некоторые солдаты лежали, другие курили, третьи сидели у едва тлеющих костров, а иные просто бесцельно прохаживались тут и там и снова возвращались к своим товарищам. Пустые бутылки и фляги, валявшиеся у костров, ясно свидетельствовали о том, как эти люди провели ночь. Каждый из солдат, с которыми я тогда повстречался, что-то потерял – один – одно, другой – другое, кто-то искал свою уздечку, седло или одеяло, другой же никакого представления не имел, где сейчас его лошадь, etc.

Всеобщее внимание было обращено к пожару, который, набирая силу, уже достиг до сих пор не тронутых им кварталов. Поступил приказ о спасении построек от разрушения, но пожар стал всеобщим, и что можно было сделать в такой ситуации? Ничего! Пожарные помпы? Мы не нашли ни одной. Ведра? И их тоже. Вода? Да как же можно было найти ее в городе, незнакомом и обезлюдевшем? Взяв с собой то, без чего они не могли обойтись, горожане просто предали свои дома огню.

Стены, которые окружают Кремль, высокие и выстроены из кирпича. Она укреплена располагающимися на некотором расстоянии друг от друга башнями, многоугольными, круглыми и квадратными, последние увенчаны завершениями, чем-то схожими с завершениями небольших звонниц деревенских церквей, форма их крыш представляет собой четырехгранную пирамиду. В центре Кремля – на господствующем над городом холме – царский дворец. Поскольку он построен из кирпича и тесаного камня, именно в силу этой причины он меньше подвергался опасности сгореть, чем иные городские дома, кои в большинстве своем были деревянными, а, кроме того, почти со всех сторон он был надежно отдален любой иной, столь легко воспламеняющейся постройки.

О чем же размышлял Император, созерцая столь величественное, столь и скорбное зрелище – океан огня, который окружив его, сделал Кремль своим островом? Его генералы, видя, что дом губернатора теперь лишь куча пепла и что большая колокольня тоже охвачена огнем, искренне умоляли Императора покинуть обитель русских царей и старую столицу их империи. В конце концов, хотя и не без сопротивления, он уступил их настойчивым просьбам. За завтраком он вновь обдумал этот вопрос, а в одиннадцать или двенадцать часов сел на свою лошадь. Сопровождаемый своей свитой, он покинул Кремль и направился к Петровскому замку, находившемуся в лье или два западнее Москвы. Обоз с имуществом двора, имущество Гвардии и сама она также направились туда же. Но так как подготовка к отъезду заняла некоторое время, мы смогли выступить в путь лишь поздним вечером.

С большим трудом нам удалось выбраться из города, его улицы – загроможденные горящими балками, обломками разрушенных домов и преграждавший наш путь огонь. Мы постоянно были вынуждены вносить поправки в наш маршрут и временами даже возвращаться, дабы не быть схваченными огнем. Сильнейший ветер вздымал целые тучи пыли, ослеплявшей и людей, и лошадей. И еще одним – немало осложнявшим наш проезд препятствием – являлось множество солдат самых разных полков, коих несли на руках, верховые и груженые всем, что можно было найти в оставленных складах, торговых лавках, жилищах и подвалах, деревенские повозки. Все это вместе являло собой картину величайшего хаоса.

Но, незадолго до наступления темноты мы – уставшие, но счастливые – уже были за пределами города. Вот тогда-то мы и могли дышать легко и совершенно не чувствовать источаемого горящими домами смрада. В Петровское мы прибыли уже после наступления темноты. Экипажи остановились возле дворца, в коем Император провел несколько часов.

Как мне кажется, на следующий день Император, Гвардия, двор, кареты и повозки снова вернулись в Кремль. Разоренный город был тих и спокоен. Деревянные дома обратились в пепел, каменные – в руины, церкви же, полностью возведенные из кирпича, спаслись. Руины по-прежнему дымились, и вонь исходила от них поистине невыносимая. Согласно подсчетам, в пламени пожара погибло две трети всех жилых домов и других зданий Москвы.

Мы нашли Кремль и дворец в том же состоянии, в котором мы их оставили, возможно, благодаря оставленной в нем Гвардии. В этой резиденции Император оставался на протяжении всего времени нашего пребывания в Москве, кое составило тридцать девять дней. Не знаю, почему, но это число моя память сохранила, хотя, как правило, со временем все либо забывается, либо представляется крайне расплывчатым. Я помню, что в одно прекрасное утро, когда мы встали, я увидел снег. Его выпало слоем около пуса, но вскоре он растаял.

Каждое утро проводился смотр или парад Старой Гвардии. Именно тогда я понял, как сильно пострадали голландцы – их полк ныне состоял лишь из нескольких рот. Усталость и лишения проредили их ряды сильнее, чем пушки противника. Крепкими, статными и полнолицыми они были, но ни одного из них при отступлении я не видел.

Принц Евгений трапезничал с Императором в Кремле почти каждый день, а князь Невшательский всегда. Однажды за завтраком император разговаривал с Великим Маршалом Дюроком, и беседа вертелась вокруг темы, какой может быть самая прекрасная смерть. Его Величество говорил, что, по его мнению, самой прекрасной смертью было бы умереть на поле битвы, пораженным ядром; но полагает, что он не будет столь счастлив: «Я умру, – сказал он, – в своей кровати как коронованная с…»

Каждый день, два или три часа, Император – в сопровождении нескольких офицеров и личных телохранителей – посвящал верховой прогулке. Покатавшись по городу или его окрестностям, он возвращался только к обеду.

В Кремлевском дворце Император занимал очень большую комнату, разделенную на две части балкой, или карнизом, поддерживающимся двумя колоннами, между которыми был проход из одной ее части в другую. Между стеной и колонной с каждой стороны стояло по треножнику. Комнату украшала почерневшая от времени позолота. Судя по роскоши ее отделки, это была красивейшая комната дворца. Я помню, что в нескольких других залах я видел изображения Мадонны – как правило, в левом, дальнем от входа в помещение, углу. Мне рассказывали, что, прежде всего, каждый русский, даже император, перешагнув через порог, должен был поклониться Мадонне.

Спальня, имевшая окна на Москову, была большой, длинной, прямоугольной комнатой, расположенной справа от той, которую занимали лакеи, и отделялась от нее всего лишь простой перегородкой. В левом крыле, образуемом этой перегородкой, и на той стороне, которая была против окон, имелось небольшой письменный стол с крышкой цилиндрической формы; он был поставлен так, чтобы срезать угол, который, насколько я помню, занимал камин. У этого стола стояло три ширмы зеленого шелка: одна справа от него, другая – слева, и третья – сверху; все три с задней стороны соединялись. За этим столом Император иногда читал, иногда работал над каким-нибудь документом. Эта мебель осталась у меня в памяти, и вот почему. Император в ходе своих кампаний и во время различных вояжей располагал несколькими ящиками для книг, которые обычно, в течение всего времени его пребывания где-либо, стояли или в его кабинете или в его спальне. В моменты скуки или бездействия он брал том и, когда он не имел рядом чего-либо другого, использовал мебель, которая оказывалась подле него. Так вот! В течение почти всего времени, когда он оставался в Кремле, «История Карла XII» Вольтера, приятный небольшой том в сафьяне с золотым обрезом, постоянно лежала на этом маленьком бюро. Император был далек тогда от того, чтобы думать, будто его история станет столь похожей на историю короля Швеции.

Несколько французских актеров (помнится, их было человек десять или двенадцать), живших и игравших в Москве, после ухода русских города не покинули. Утратив в пламени пожара все свое имущество, а потому, не имея средств к существованию, они пришли во дворец, чтобы просить о помощи. Среди них было две женщины. После того, как Императору сообщили о том, в каком бедственном положении они оказались, он отдал приказ позаботиться о них. С тех пор у них была еда. Время от времени в апартаментах Императора проводились собрания или вечеринки, на которых присутствовали придворные и старшие офицеры Гвардии, и эти актеры дважды или трижды посетили салон Его Величества. А когда было принято решение покинуть Москву, несчастным актерам не оставалось ничего лучшего, кроме как последовать за нами и они присоединились к императорскому обозу. Страданий на долю двух бедных актрис выпало немало. Одна из них – уже пожившая и приобретшая некий опыт, была полна сил и энергии, а другая – юная и хрупкая девушка. Как-то раз, в один из дней нашего отступления, я видел, как первая грелась у костра маленького бивуака нескольких матросов Гвардии, холод уже понемногу давал о себе знать. Эти люди, прибывшие в Россию с юга Франции и уже в достаточной степени утратившие боевой дух, громко жаловались на то ужасное положение, в коем они оказались. Вину за свалившиеся на них напасти, они возлагали на приведшего их в эту адскую страну Императора, и в самых злобных и яростных выражениях выражали свой гнев. Так вот, эта женщина, пытаясь утешить и воодушевить их, кроме всего прочего сказала им: «Вы браните Императора, но не кажется ли вам, что он страдает столь же сильно, как и вы, а кроме того, еще и из-за мучительного понимания того, что не в силах оказать помощь стольким храбрецам, которые – как и вы тоже – здесь и готовы куда угодно следовать за ним? Разве вы не видите его постоянно среди вас, идущего пешком и разделяющего вашу усталость? Будьте же смелее, энергичнее, боритесь с постигшими всех нас суровыми испытаниями. Помните – вы солдаты и французы!» Немного помолчав, она добавила: «Вот я – бедная и уже немало лет прожившая женщина, я потеряла все, у меня нет даже самого необходимого, у меня нет будущего, и что теперь? У меня что, не повода для недовольства? И все же, несмотря на все те страдания, с коими мне приходится сталкиваться ежечасно, я смиренно и мужественно терплю их. Слабость и малодушие лишь еще больше огорчают и делают нас более несчастными, чем мы есть. А значит, будем надеяться. Каждый минувший день еще на шаг приближает нас к той прекрасной стране, в коей мы, несомненно, окажемся, но для того нам и нужны смелость и настойчивость. Вы молоды, смотрите только вперед, будьте стойкими и в конечном итоге, вера в успех спасет вас».

При выезде из Москвы, молоденькая актриса, которой посчастливилось уберечь от огня часть своего имущества, уложила его в небольшую и запряженную двумя резвыми казачьими конями, коляску. Временами она путешествовала пешком, иногда верхом. Однажды, во время спуска с холма, слева от нас раздалось несколько пушечных залпов, и над дорогой полетели ядра – одно из них, ударив ее коляску, нанесло ей такой урон, что дальше двигаться она не могла. Бедняжке, которая в тот момент, к счастью, шла пешком, пришлось отказаться от нее и перегрузить столько своего багажа, сколь было возможно, в один из императорских фургонов. По прошествии нескольких дней я узнал, что она потеряла все, а может, лишь большую часть своих вещей. Не припомню, чтобы видел этих несчастных актрис или кого-нибудь из их спутников ни в Смоленске, ни в Вильне. Как и многие другие, они, вероятно, или погибли или попали в плен.