Читать книгу Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник) - Наталья Павлищева, Виктор Поротников - Страница 19

По берегам тянулись безлюдные места. Это плавание было совсем непохоже на то, которое Дмитрий совершил в детстве с митрополитом по Волге. Там вокруг деревни и города, часто встречались рыбаки, купеческие ладьи. Здесь за целый день никого не увидишь, кроме лесных хозяев – медведей, волков, сохатых… А потом и вовсе потянулись степи, ровные, как большой стол, с травой выше конского брюха, с небольшими кустами вдоль речной кромки.

– Отчего люди-то не живут, места же хорошие?

– Жили, – вздохнул проводник, – да степняки всех либо истребили, либо в полон увели, либо бежать куда глаза глядят заставили…

Это было тяжело сознавать – что попрятались русские в леса подальше оттого, что Степь покоя не дает. Что многие тысячи русских жизней оборвали ордынские мечи, стольких продали на невольничьих рынках! Стольких даже нерожденных загубили! А он, Дмитрий, едет к хозяину степи с подарками, будет улыбаться тому, чьей волей еще не одна тысяча русских поляжет!

Но пока Мамай сильнее, и чтобы он не отправил на Русь новых татей резать, жечь, угонять в полон, московский князь станет заглядывать ему в глаза, одаривать и просить. Кулаки Дмитрия сжимались: ничего, придет и наше время! Сбросим ярмо ордынское со своей шеи! Только для этого надо сначала Русь под себя взять, Орда потому и била, что все князья врозь. Один прутик сломать легче легкого, а сложи их вместе – не перегнешь даже.

В одном беда – не желают князья под Москву вставать, так и хотят быть отдельными прутиками и друг с дружкой воюют, ослабляя себя же. Чего бы Твери не смириться, признать Москву старшей и вместе давать всем отпор? Но нет, князь Михаил желает сам быть над Москвой. Дмитрий вдруг задумался: а он хотел бы пойти под Тверь? И понял, что нет. Но не потому, что горд излишне, а потому, что следом за Михаилом Тверским сверху сядет Ольгерд, и тогда Москва потеряет себя, как потерял Киев. Станет просто удельным княжеством под князем Литовским.

Нет уж! Не пойдет Русь под Литву, не бывать этому! Лучше Москва сама согнет под себя Тверь и встанет над остальными! Но князья и впрямь как прутики, без перевязки распадаются в стороны. Значит, надо взять крепкой рукой и против их воли. Не хотят добром, заставлю! – решил Дмитрий.

Но сначала надо замириться с Мамаем, не время его гнев на Москву навлекать.

Молодой князь неожиданно даже для себя вдруг оказался весьма разумным и хватким. Он не только сумел у всемогущего темника ярлыка для себя добыть, но и завязал с ним своеобразную дружбу. Всех одарил, всем понравился, со всеми подружился… Кто посмотрел со стороны, подивился бы ловкости и велеречивости обычно горячего, прямого и несдержанного Дмитрия. Проявилась дедова жилка, сумел, когда надо, взять себя в руки, переступить через не могу, скрыть истинные чувства. Да так, что обманулся опытный, хитрый Мамай!

– На охоту со мной пойдешь! – глаза темника смотрели насмешливо.

Дмитрий склонил голову с явно довольным видом:

– Всегда хотел посмотреть, как ты охотишься, хан.

Он словно невзначай то и дело называл Мамая ханом, прекрасно помня, что темник таковым не был. И все понимали, что помнит, даже сам Мамай. Но у Дмитрия получалось как-то так легко и незаметно, что эта лесть уши не резала и была весьма приятной. Он вообще вел себя так, словно приехал к старшему родственнику учиться жизни.

Это ему подсказал Андрей Федорович.

– Знаешь, Дмитрий, коли не приглядываться к ним особо, то вполне ничего, терпеть можно. И поучиться у них есть чему, не зря под собой такие земли держат. И воины тоже сильные.

Князь прищурил глаза:

– Поучиться, говоришь? Значит, поучимся. А что пахнут дурно или едят дрянь всякую, так у каждого народа свои обычаи, я слышал, есть такие, что совсем сырое мясо едят. И пока мы у них просим, мы и зависим. Ничего, придет время, когда ни просить, ни слушать не станем!

В другой раз он задумчиво проговорил:

– Полезно присмотреться, что может сам Мамай и чего стоит. Врага надо знать лучше своего друга.

Князь взрослел на глазах, но в Орде вовсю старался показать себя мальчишкой, с восхищением внимающим опытному воину. Мамаю это очень нравилось. Темник много рассказывал, а Дмитрий расспрашивал и действительно с вниманием слушал, старался запоминать, учился, учился, учился… Сам того не подозревая, Мамай готовил своего соперника к будущей битве.

На охоту? Замечательно! Где еще в действии посмотреть знаменитую облаву ордынцев? Дмитрий стоял рядом с темником, держа лук наготове в ожидании, когда звери выскочат навстречу. Если промахнешься – опозоришься, но молодому князю удалось забыть о том, как посмотрят на него другие, он с удовольствием отдался самой охоте. Андрей Федорович, которого тоже взяли с собой, издали наблюдал, но не за Дмитрием, а за Мамаем. А тот наблюдал за князем. Ему даже понравился этот молодой (едва борода расти начала), по-юношески румяный и возбужденный русский богатырь.

Очень понравился князь Дмитрий и хатуням. С ними превращался в пылкого братца. Ростовский князь очень боялся, как бы женское внимание к красивому князю не сыграло с ним злую шутку. Но однажды услышал, как тот с юношеским пылом говорит Мамаю о том, что самые красивые женщины у него! И едва не попался в ханскую ловушку. Мамай усмехнулся:

– Возьмешь одну?

Тут Дмитрий показал, что не так уж он прост, развел руками:

– Моя вера не разрешает мне иметь столько жен, сколько у тебя, хан. А супруга у меня есть! И тоже красивая! И детки хороши, двое пока, скоро еще один будет.

Князь принялся с горящими глазами доверительно рассказывать Мамаю о своей семье, но рассказывал так, точно поведывал деду о внуках. Хвалился и ждал одобрения одновременно. Говорил о том, что первенец Данилка уже топает вовсю, а дочушка Софья синеглазая, как мать, и еще сына ждут, по всему видно, что сын будет… И Мамай растаял, смеясь, принялся говорить о своих детях.

На охоте у Дмитрия хватило ума не послать стрелу первым, уступить эту честь Мамаю. Зато после своей, точно попавшей в бок крупному оленю, заскакал молодым козликом, призывая Мамая в свидетели:

– Попал! Издали попал!

И снова темник смотрел на него как на глупого мальчишку, неоперившегося птенца. Для себя Мамай решил, что поможет этому юнцу с едва устоявшимся голосом стать великим князем. Он глуп и восторжен, как все мальчишки, пусть пока поправит на Руси. А тому хитрому, но безденежному князю Твери объяснит, мол, я тебе и ярлык давал, и войско предлагал, но ты решил сам все сделать, вот и правь сам… чем сможешь.

Мамай с удовольствием думал о том, как приучит этого щенка есть с руки и лаять на других по его команде. Конечно, темник прекрасно понимал, что за Дмитрием стоит сила, иначе его давно уже заменили бы другим, и это тоже хорошо, слабая Москва ему не нужна, она не сможет собирать и возить большую дань, делать щедрые подарки. Пусть два князя – взрослый и юный – дерутся меж собой, пока они не вместе, Мамаю нечего бояться сильной Руси, а с Литвой он как-нибудь разберется! Сумел же этот щенок справиться с литовским князем Ольгердом, значит, и он, сильный темник, тоже сумеет. Вот тогда ляжет вся Русь под него, тогда можно будет и генуэзцам, что в Кафе хозяйничают, свою волю диктовать, а не их слушать.

Воюйте, русские князья, бейте друг дружку, жгите соседские уделы, разоряйте соседские земли! Только не сильно, чтобы и на дань Орде доставалось. Мамай усмехнулся: Русь богата, как никакая другая земля, ее на все хватит!

Осенний ветер без устали тащил по степи обрывки даже не желтой, а грязно-бурой травы, истоптанной тысячами ног и копыт. Он приносил запахи степных трав, горчил полынью и еще чем-то, чего князь не знал. Эта горечь приносила облегчение, потому что было уже невыносимо вдыхать скотский запах, вонь горящих кизяков, конского и людского пота.

Дон рядом, но ни одной бани на берегу, напротив, берег так загажен, перемешан множеством ног, что чистой воды близко не найдешь. Мыться поутру ходили далеко, Димитрий не мог обходиться поливанием из кувшина, ему хотелось вдоволь поплескаться, поплавать. Русские говорили, что в Сарае бани есть, да и сам князь вспоминал, что ходил мыться, когда там бывал. А здесь у Мамая все временно, деревьев почти нет, ни рубить не из чего, ни топить нечем будет. Не топить же баньку кизяками?!

От одной мысли, что вместо банного духа будет вот этот, горелых кизяков, становилось муторно, потому даже разговоров не заводили. И чего бы Мамаю не сделать ставку в более лесистом месте? Но ордынцы степняки, для них лес просто стена деревьев, им простор для глаза нужен. Когда ордынец вольно скачет или просто любуется бескрайним морем трав, нет его счастливей. А что другому не к душе, так езжай в свои леса и сиди там, как медведь в берлоге.

Иногда поутру, окинув взглядом голубое бескрайнее степное небо и вольный простор, уходящий за горизонт безо всяких помех, понаблюдав за парящей высоко в этом чистом небе какой-нибудь птицей, князь начинал понимать их страсть к этим местам. Но только понимать, сам он все равно такого не принимал душой. В дубраву бы или хотя бы в осинничек, с их запахом прошлогодних прелых листьев, каплями с веток, норовящими непременно попасть за шиворот, синей вышиной неба с плывущими рядками пушистыми белыми облаками и солнцем не тускло-желтым от жары или пыли, а ярким, веселым…

Русскому человеку никогда не понять степи, как и степняку лесных дубрав. Каждому хорошо на родине, там, где жили его деды-прадеды, где родился сам.

Дмитрий лежал, закинув руки за голову, и думал о Евдокии. Он очень тосковал по жене, по ее ласковым теплым рукам, волосам, пахнущим травами, нежной коже, упругой девичьей груди… Тосковал по ее зову «донюшка», по разумным речам. Тосковал по детишкам. Как хорошо вечером, забыв обо всех угрозах и заботах, играть на пушистом ковре с маленьким Данилкой и крохой Соней, слышать их радостный визг и видеть счастливые глаза Дуни!..

Евдокия всегда стеснялась, даже родив двух детей, осталась точно девочкой, нежной и пугливой. Дрожала, как тростинка на ветру. Всякий раз, с самой первой ночи брал ее и боялся поломать. А потому был особо нежен и бережен. И она отвечала тем же.

Дмитрий не раз мысленно поблагодарил Миколу Вельяминова за учебу перед свадьбой, он сумел не причинить боли любимой, а потому остался для нее желанным. Сначала смущалась, а потом откликалась всем сердцем, всем телом на его ласки и тайные нашептывания в маленькое ушко. Дмитрий давно почувствовал, что Дуне нравятся эти охальные слова, хотя и сильно смущают. Он в первые же ночи сказал, что раз они одни, то нечего друг дружку бояться, но она все равно отворачивалась от его наготы и закрывала глаза, когда он любовался ею, гладил крепкую грудь, небольшой живот, стройные ноги…

Сердце сжало от нежности и тоски, на глаза просились слезы. Здесь в Орде он многое понял, в первую очередь, что он не может без своей семьи и без Руси! Никогда бы не смог жить вдали от них.

А еще, конечно, многое понял из хитростей, которым не мог или не хотел научить Алексий. Кое-что подсказал Андрей Федорович, до чего-то догадался сам. И все равно его очень тяготило пребывание в Орде. Скоро ли Мамай отпустит обратно? Попроситься уехать Дмитрий не может, пока не получен ярлык, да и хозяин может обидеться. Смешно, Мамай темник, это вроде русского воеводы, а хозяин. Он зять бывшего хана Бердибека, с отцом которого Джанибеком дружил Иван Данилович Калита. Мамай не чингизид, ему не быть ханом Белой Орды, но его дети могут такими стать, потому что по матери чингизиды.

Мамай должен знать, что такое любить детей. Однажды Дмитрий это уже использовал, нужно повторить. Сообразив, как сделать, князь принялся жаловаться хатуням, как скучает по своим малым детям, тоскует по своей семье. О Евдокии вспоминать не стал, никакой женщине, даже если она чужая жена, не приятно, когда говорят о другой. И при хане тоже несколько раз повторил про детей. Кажется, Мамай понял, только как поступит?

В шатер заглянул боярин Андрей Федорович:

– Не спишь ли, Дмитрий?

Князь поднялся, опустил ноги с невысокого ложа:

– Нет, входи, Андрей Федорович. Скучно очень и по семье тоскую…

– Я к тебе по делу. – Приблизился, заговорил потише. – У хана гость один есть, то ли гость, то ли пленник, и не знаю как сказать, только для нас может стать очень полезным.

– Кто?

Боярин снова с опаской прислушался к звукам за стенкой шатра и еще тише добавил:

– Сын Михайлы Лександрыча Тверского Иван!

– Кто?! – взвился Дмитрий. – Как он сюда попал?!

– С отцом в прошлом году приехал.

У Дмитрия упало сердце. Мамай держит Ивана Тверского уже год! Может, и с ним так поступит?! Но незаметно, чтобы новость испугала Андрея Федоровича. К чему бы?

– Не просто так сидит княжич в Орде, отец его в залог оставил.

– Как это?

– А то ты не ведаешь, как в залог отдают? Вернет Михаил Александрович деньги, которые тут должен, поедет Иван домой.

– А нет?

– Тогда и будет здесь жить, сколько Мамай пожелает. А надоест, и прирежут как барана.

– Господи, сохрани и помилуй! – перекрестился Дмитрий, с ужасом косясь на выход из шатра. Все казалось, что сейчас и за ним придут забирать в полон. А боярин продолжал:

– Я разведал, сколько Михаил Лександрыч должен остался. Полтьмы серебром.

– Это ж огромные деньги! – ахнул князь.

– Вот то-то и оно! Откуда тверскому князю взять, коли он все на войну с тобой тратит?

– И что ж делать?

Дмитрий понимал, что уехать, оставив пусть и очень дальнего, но родича в Орде, он не сможет. Но и у самого таких деньжищ не было. Когда вспоминал о всех неприятностях, принесенных отцом пленного княжича, от злости сжимались кулаки. Посад по сей день не весь восстановлен, разора столько на Московской земле, обобрали с Ольгердом Московское княжество до нитки!

– Я с купцами поговорил, для тебя деньги найдутся.

Дмитрий сокрушенно покачал головой:

– А отдавать с чего? У меня дома тоже негусто, сам знаешь.

– Выкупишь у Мамайки княжича Ивана, привезешь в Москву, а там с отца и потребуешь, да с прибавой…

Князь уставился на боярина, широко раскрыв глаза. Вот как мыслят умные люди, не то что он, глупец! Как научиться так соображать? Или для этого век прожить надо? Но многие жизнь проживут, и вот такой хватки не имеют, а другие смолоду сообразительны.

Мамай необычной просьбе подивился, но по его лицу мало что можно понять. Дмитрий уже знал, что остановившийся внимательный взгляд означает то самое удивление. Ого, а этот русский щенок схватчив! Это даже хорошо, пусть покрепче сцепятся меж собой! Пусть подрастающий молодой волчонок схватит за горло одного за другим сильных волков в Твери и Литве. А он, Мамай, поможет хватке не ослабнуть! Темнику определенно нравился этот юнец!

Знал бы Мамай, что растит себе погибель, что юнец только выглядит глупым щенком, тычущимся в ноги хозяину, а в мыслях у него совсем другое, что его глаза уже давно высмотрели многое тайное в Орде, а голова придумала многое супротив «благодетеля». Как ни скрывал Мамай, а князь понял, чего больше всего боится всесильный темник. Единства русских князей он боится! Верно, волк собак стережется, знает, в чем погибель!

Но ни словом, ни взглядом молодой князь не показал хитроумному Мамаю, что понял его страхи, знает слабые места. Зачем выдавать, какой же охотник станет шуметь, выходя на медведя? Разбудить раньше времени можно, а особенно пока ты у него в берлоге. Вот и подтявкивал Дмитрий для вида, зато все вышло как задумал, даже лучше. Про Ивана и не ведали, а с собой забрали. Не в цепи закованным, но под охраной, чтоб не утек раньше времени. Будет чем с отцом торговаться.

Мамай цену заломил большую, чем отцу называл, но Андрей Федорович помог и такие деньги достать. И снова успокаивал:

– Ничего, князь Михайло больше даст, только чтобы сына у тебя не держать! С прибытком будешь.

Когда Дмитрий вернулся в Москву с ярлыком и таким пленником, даже у родовитых, опытных бояр рты раскрылись. Ай да князь! Ну и ухарь! Такого учить – только портить!

Самого Дмитрия интересовало совсем другое – зимой у Евдокии родился сын! Счастливый отец тискал маленького Василия до тех пор, пока тот не заревел во весь голос, едва потом успокоили. И Данилка заметно подрос, и Софья тоже.

Ночью, устав от горячих объятий, Дмитрий вдруг стал рассказывать жене, как тосковал по ней и детям, как мечтал обнять свою любушку, расцеловать малышей. Та в ответ, смущаясь, рассказала, как переживала, что найдет Митя там себе черноглазую красавицу и забудет свою Дуню…

– Да как ты могла только подумать такое?! Мне никто не нужен, одна ты! На всю жизнь одна!

– И ты у меня тоже! – жарко прижалась к мужу Евдокия. Он трепетной рукой крепче обнял такое родное и желанное тело. Никогда раньше сама не прижималась, на ласку отвечала, но первой не звала.

Евдокия родит мужу двенадцать детей, двое из них умрут – первенец Данила и еще один сын, Семен. Отцовским наследником станет тот самый Василий, что родился, пока отец Мамая перехитрить старался. Последнего ребенка княгиня родит за несколько дней до смерти мужа.

Вспоминая свою жизнь с Дмитрием Ивановичем, она скажет, что мало имела спокойных деньков. Верно, жизнь князя в XIV веке спокойствием не отличалась, и Евдокии пришлось хлебнуть рядом с мужем многое. Но одного она, похоже, не знала – супружеской измены и нелюбви. Как и обещал, Дмитрий Иванович, по отзывам современников, был хорошим и верным мужем и прекрасным отцом. А великую княгиню Евдокию всегда славили как лучшую мать и жену.

И через много веков после смерти великую княгиню Евдокию, ставшую в иночестве Ефросиньей Московской, потомки назовут женским лицом Москвы!

И еще одно приятное известие ждало Дмитрия Ивановича дома. Литовский князь Ольгерд видно и впрямь решил замириться с Москвой, предложил свою дочь Елену за Владимира Андреевича и слово свое сдержал.

Литовская княжна Елена даже крестилась, взяв имя Евпраксия. Дмитрий смотрел на брата и не мог поверить глазам: за время его отсутствия Владимир окреп окончательно, стал рослым красавцем с большими глазами, курчавой бородкой и благородной статью.

Вспомнив собственную свадьбу и учебу перед ней, он решил открыто поговорить с братом. Тот подивился:

– Учеба? Дмитрий, да я давно девок порчу, что ты! И с женой совладаю.

Князь развел руками:

– Я женился дурак дураком…

– Тебе сколько лет было? А мне сколько? Мне уж восемнадцать.

– Когда ты и повзрослел-то?

– А то некогда! – рассмеялся младший князь.

Он был первым, кому Дмитрий рассказал свои ордынские заметки. С Дуней не до Мамая, хотя та и спрашивала, а митрополиту почему-то не хотелось говорить все. Свежо еще в памяти, как стоял дураком, покраснев больше вареного рака, когда выпускали пленного Михаила Александровича. Конечно, не рассказывать не мог, но говорил не все, оставлял и себе.

А еще чаще стал поступать по-своему. Это быстро заметили и бояре, потому как князь на думе сидел, беседы вел, вроде прислушивался, но делал не всегда так, как советовали. Началось с мелочей, но все важное в жизни начинается с мелочей.

Прошел еще год, но князь Ольгерд успокаиваться не собирался, как и Михаил Тверской. И снова собиралась литовская рать, снова присоединялась к ней тверская. Тем паче что совсем недавно Михаил Александрович под Торжком разгромил наголову ушкуйников, пытавшихся защищать дружественный Новгороду город.

Но на сей раз беспокойных князей ждало неприятное открытие: молодой князь стал сообразительным не только в отношениях с Ордой, но и в делах ратных! Ольгерд не успел дойти до стен Кремля, московские войска остановили его далеко от Москвы. Мало того, Дмитрий не мешкая напал на сторожевой полк Ольгерда, заставив отступить за глубокий овраг. Они так и простояли несколько дней, но в бой так и не вступили, разошлись родичи-враги мирно, и больше Ольгерд в русские пределы не ходил. Грабил помаленьку граничные городки да веси, не без того, но о Москве забыл, ее стены остались для Литвы на несколько столетий запечатанными.

Жаль, что сыну Ягайле не наказал крепость русского соседа не испытывать. Этот князь родился в том же 1350 году, что и Дмитрий, и был ровесником не только ему, но и еще одному литовину, сыгравшему заметную роль в русской истории, – Витовту. Оба они не раз попробуют на зуб русские рубежи, будут то ратиться, то мириться с Москвой. Оба попытаются породниться, но свою дочь Софью Дмитрий не выдаст за сына Ягайло, а вот сын Василий женится на дочери Витовта, тоже Софье. И их внук Иван III Васильевич сбросит ордынское иго с Руси, а праправнук Иван IV Васильевич Грозный будет без конца воевать с Литвой. А потом наступит то самое Смутное время…

Это будет уже конец Великой Руси и начало не менее великой России.