Читать книгу Визитер с севера - Виктор Правдин - Страница 2

После разговора с Ильиным Журавлевич немного успокоился, нервное напряжение уступило место желанию как можно скорее найти преступников и тем самым подтвердить свою правоту.

Минут через тридцать вернулся капитан.

– Всё в ажуре! – он удовлетворенно потер ладони. – Я официально уполномочен помочь тебе провести первое, как сказал Козельский, «возможно, уголовное дело». Соображаешь?.. Возможно, уголовное… Они хорошо умеют подгонять отчетность, выводить проценты нашей работы, но не больше. Итак, что мы имеем?

– Потерпевшего с тяжкими телесными повреждениями, одежду со следами очевидной борьбы, женскую шпильку и клок длинных белых волос, – быстро ответил Журавлевич.

– Правильно, пока только это, но, в сущности, не так и мало. Что думаешь делать?

– Во – первых, надо установить личность потерпевшего и опросить его. Во – вторых, провести экспертизу одежды, возможно, обнаружатся следы преступников, ведь была же борьба. Но больше всего беспокоит шпилька: мне кажется, что таксист, пока назовем его так, вырвал клок волос с головы нападавшего. Возможно, в деле замешана женщина.

– Ждать, пока таксист заговорит, не будем, – подвел итог сказанному Ильин. – Попытаемся собрать как можно больше материалов одновременно и по происшествию, и о пострадавшем. Поэтому ты отправляйся в частный сектор в Первомайский переулок, а я – в больницу, встретимся вечером. Меня не жди, попробую решить вопрос с экспертизой. Хорошо, если удастся установить, женские это волосы или мужские.

Журавлевич с благодарностью посмотрел на капитана. Утренние переживания показались теперь мелкими, незначительными. Начиналась работа, о которой мечтал, для которой столько лет учился.

На нужное место лейтенант добрался быстро и уже через полчаса постучал в первый дом. Потом был второй, третий, пятый, десятый, но все безрезультатно: никто ничего не слышал и не видел, парня в таксистской куртке никто не знал, он в переулке не проживал.

Вечером, выслушав лейтенанта, Ильин устало улыбнулся.

– Отсутствие результата – тоже результат, – он потер ладонями виски. – Что – то голова разболелась, наверное, от запаха медикаментов, целый день проторчал в больнице… Вот возьми фотографию нашего героя, у него закрыты глаза и перевязана голова, но узнать можно. А завтра с утра снова по знакомому маршруту и обрати внимание на детей, они замечают больше взрослых.

Журавлевич внимательно изучал фотографию.

– И лицо не разбито, – отметил он. – А медсестра говорила, что места живого нет…

– Все правильно, таксиста перед съемкой пришлось загримировать, привести в божеский вид. Иначе проснется человек, увидит себя такого… Жалобы пойдут, – улыбнулся капитан.

– Послушай, Михаил, а если дорисовать головной убор? – предложил Журавлевич. – Если человек носил куртку, почему бы не представить вместо бинтов на голове таксистскую фуражку?

– Одна голова хорошо, а две лучше, – поддержал идею Ильин, – только художник нужен хороший и снова перефотографировать. Поработаем сегодня попозже?

– Меня дома никто не ждет, Надя уехала погостить к родителям.

– А мои привыкли, – набирая номер телефона, с грустью вздохнул Ильин. – Звоню знакомому художнику, попрошу помочь… Алло, Виктор? – на французский манер назвал имя капитан. – Привет мастеру кисти и орлиному глазу. У меня тут проблема, без тебя никак не обойтись, горит синим пламенем уголовное дело… Точнее?.. Сейчас буду, и всё обговорим…

Фотография и в самом деле удалась, но Журавлевичу опять не повезло: никто в Первомайском переулке не узнал пострадавшего. Во второй половине дня он не выдержал и позвонил Ильину, надеясь, что коллеге больше повезло в таксомоторном парке. Капитан был на месте и, терпеливо выслушав Журавлевича, задал несколько ничего не значащих вопросов, после чего, словно между прочим, сообщил, что таксист пришел в сознание.

– Что ж ты сразу не сказал? – почти закричал в трубку Журавлевич.

– Не обижайся, – спокойно и, как почудилось лейтенанту, насмешливо ответил Ильин, – скажи тебе сразу, мог бы что – нибудь важное пропустить, а нам важно знать, случайно таксист попал в частный сектор или его туда привезли избитого… Одним словом, приезжай, я буду ждать. Дело, наконец, должно стронуться с мертвой точки.

Журавлевич, все еще мысленно поругивая Ильина, торопливо вышел из телефонной будки, но не сделал и трех шагов, как его окликнула невысокого роста старуха, опиравшаяся на деревянную палку. Она была одета в старое непонятного цвета пальто и огромный черный платок, завязанный крест – накрест на спине.

– Товарищ милиционер, – вцепилась она в рукав плаща, – я хочу с Вами поговорить. Соседи сказали, что Вы тут ищете какого – то спящего мужчину?

– Да, ищу, – насторожился лейтенант.

– Тогда и мне заодно помогите, – вытаскивая из полосатого мешка целлофановый пакет и протягивая его Журавлевичу, взмолилась старуха. – Беда у меня, на Вас вся надежда.

– Что это?

– Начальничек дорогой, обижают меня, в который раз парничок разбили, – запричитала старуха. – Я зарабатываю на жизнь цветочками, сама выращиваю, на базаре продаю, а неделю назад опять кто – то железякой запустил, чтоб им руки отсохли!

– Вам бы к участковому…

– Была. когда мотоциклист в забор врезался, не нашел участковый обидчика, а Вы найдете, люди говорят, что Вы, хоть и молодой, но на высокой должности. Вот посмотрите, какая железяка хитрая. Бог знает, может, даже убить хотели…

– Так уж и убить, – нервничая, посмотрел на часы Журавлевич, – кому это нужно? – но, встретившись взглядом со старухой, понял, что придется выслушать до конца и, чтобы сэкономить время, предложил: – Хорошо, давайте вашу железку, назовите фамилию. Я доложу начальнику, он специально к Вам пришлет человека.

– Вот – вот, милок, расскажи о моем горе, я и заявление написала, оно в пакете вместе с железкой.

Ильин ждал Журавлевича возле отдела в служебных «жигулях».

– Лейтенант, карета подана. Козельский расщедрился по случаю возвращения таксиста с того света.

Однако не успела машина тронуться с места, как ей наперерез, неуклюже махая руками, выбежал дежурный старшина.

– Стойте! Стойте!

– Ну что еще? – опустив стекло, спросил Ильин.

– Вас вызывает начальник отдела.

– Нас?

– Нет, только товарища капитана, лейтенанту приказано ехать в больницу.

– Что за срочность? – выходя из машины, проворчал Ильин. – Целый день никому не был нужен, а тут загорелось.

– Точно не знаю, но, говорят, на Вас какая – то жалоба, – ответил старшина и шепотом добавил: – Начальнику из райкома звонили…

– Хорошо, Петрович, сейчас буду.

Ильин обернулся к озабоченному Журавлевичу и, пытаясь скрыть растущее негодование, улыбнулся.

– Райком мной интересуется. Я, брат, параллельно веду еще одно уголовное дело, докопался до интересных фактов, наступил кое – кому на хвост, вот улей и зашевелился… А ты не волнуйся, езжай и сделай все как следует. Главное, разузнай у таксиста о человеке, чей клок волос и шпилька остались у него в руке. У меня сложилось впечатление, что он хорошо знаком со своими обидчиками. Прими заявление, подробно все запиши, я буду ждать в отделе. Твое первое дело мы должны провести на высшем уровне, со знаком качества, – он весело хлопнул Журавлевича по плечу и улыбнулся, но в глазах затаилась тревога. – Нет, меня они так просто не возьмут, я это предвидел… Ну, держись, Николай! – он подтолкнул Журавлевича к машине, резко повернулся и, слегка сутулясь, быстро направился к зданию милиции.

Журавлевичу вдруг захотелось поддержать капитана, сказать что – то хорошее, что он может на него рассчитывать, но именно в этот момент нужных слов не нашлось.

Журавлевичу не терпелось встретиться с таксистом, но словоохотливая санитарка долго искала лечащего врача, без ведома которого не разрешали посещения. Идя вслед за ней длинным больничным коридором, лейтенант узнал о любовных похождениях врача – терапевта, о том, что главврач новый больничный цветной телевизор отвез к себе на дачу, а привез старый, который невозможно смотреть, что импортные лекарства прямиком попадают в руки спекулянтов. Он несколько раз пытался перевести разговор в нужное русло, но санитарка считала своим долгом рассказать обо всех недостатках, будучи убежденной, что он, как работник милиции, должен принять меры.

– А вот и восьмая палата, – произнесла она. – Проходите, товарищ инспектор, Петя Вас уже три дня ждет.

Санитарка, не обращая внимания на удивление лейтенанта, заглянула в палату.

– Петя, к тебе гость, – и шепотом добавила: – Из милиции…

– Ждет уже три дня?.. А почему только сегодня сообщили? – наконец пришел в себя Журавлевич.

– Так распорядился лечащий врач.

Журавлевич надеялся первым поговорить с таксистом, он рассчитывал на откровенный разговор, но прошло три дня! Больничная палата не преграда для того, чтобы увидеться с кем угодно и десять раз изменить свои показания. Их глаза встретились, и Журавлевич по настороженности во взгляде потерпевшего понял, что откровенного разговора не получится. Некоторое время они не таясь изучали друг друга.

«А Ильин молодец, – отметил про себя лейтенант, – фотография получилась один к одному. И вовсе не похож он на человека, бывшего на волосок от смерти».

– Удивлены? – первым нарушил молчание таксист.

– Если честно, да, – подходя ближе и усаживаясь на табуретку, ответил Журавлевич. – Я Вас видел сразу после операции…

– А на мне как на собаке, – улыбнулся таксист и добавил: – Это я попросил лечащего врача Вас не беспокоить. Для такого разговора нужна хорошая голова, а у меня, сами знаете, с дыркой. Зато теперь могу и поговорить, и даже сделать заявление.

– Вы знаете тех, кто Вас избил?

Таксист неторопливо взял с тумбочки стакан с компотом, сделал несколько небольших глотков и тяжело вздохнул:

– Ну что Вы, наоборот, я хочу сказать, что милиция зря беспокоилась, – и, медленно поставив стакан на место, развел руками. – Перебрал я в тот вечер, где был и что делал, не могу сказать, помню только, что лил дождь.

В этот момент Журавлевич напоминал человека, которого окунули с головой в воду и, подержав там чуть больше допустимого, дали возможность вынырнуть и вдохнуть. Таксист, сдерживая смех, добавил:

– Вижу, Вы не рады, а мне так хотелось сделать милиции приятное. Одним словом, заявляю, что никаких претензий по поводу получения телесных повреждений ни к кому не имею, во всем виноват сам и «ауф видерзеен», как говорят немцы. А может, я в пьяном виде кого – то избил? Может, кто – то жалуется на меня? Тогда дело другое, допрашивайте, все, что припомню, расскажу.

Журавлевич не ответил. Он отрешенно перебирал бумаги в своей папке, а перед глазами стояло улыбающееся лицо Козельского. Первое дело, похоже, лопнуло, и начальник обязательно с издевкой спросит, что же он такое важное раскрыл за неделю работы.

– Писать можете? – протягивая чистый лист больному, спросил Журавлевич.

– Вот чего не могу, того не могу, – смутился таксист, – Вы бы сами или сестру позовите.

– А как девушкам письма писать, так мог? – послышался из дальнего угла хрипловатый старческий голос.

Журавлевич только теперь заметил, что в палате они не одни. В правом углу, ближе к окну, лежал человек с забинтованной головой, на которой выделялись только крючковатый нос да щель вместо рта.

– Дед, не вешай человеку лапшу на уши! – озабоченно, даже с испугом крикнул таксист, – Я тренировал руку, пальцы не слушаются, а заявление – это документ.

– Я сам напишу, – согласился лейтенант. – Как Ваша фамилия, имя, отчество?

– Петр Иванович Жук…

Когда заявление было написано и Жук поставил под ним неразборчивую подпись, Журавлевич с напускным равнодушием спросил:

– И все же на один конкретный вопрос я хочу получить ответ. Во время операции у Вас в руке нашли женскую шпильку и клок вырванных волос. При каких обстоятельствах они попали к Вам?

Журавлевич не ожидал, что этот вопрос настолько озадачит Жука. Его серые глазки вдруг испуганно забегали и, словно в ожидании чего – то ужасного, стали подкатываться под веки, лицо побелело, как полотно, правая щека задергалась в нервном тике.

– Ничего об этом не знаю, пьян был, – дрожащим голосом сказал он, потом закрыл глаза и некоторое время лежал молча, словно что – то вспоминая. – Нет, не помню, – наконец с трудом проговорил Жук и уже спокойнее добавил: – Вы мне покажите женщину, которую я в пьяном виде обидел, может, и вспомню.

– А почему именно женщину?

– Вы что, нарочно меня путаете?! – вскипел Жук. – Кто говорил про женскую шпильку? Начальник, конкретно, в чем моя вина?

В это время в палату вошел профессор Лещинский и сразу же замахал на Журавлевича руками:

– Нет – нет – нет, больше никаких вопросов. Больному нужен отдых, приходите завтра.

– А мы, кстати, уже поговорили, жаль только, что с опозданием на несколько дней.

– Это не имеет значения, сейчас больному нужен покой. Кстати, не припомню ни одного случая, чтобы после разговора с милицией состояние больных улучшалось, а мы должны как можно скорее поставить человека на ноги. А уж потом вы будете проводить свои допросы и психологические атаки.

Журавлевич хотел напомнить профессору об обязанности помогать следствию, но Лещинский замахал на него руками и заставил выйти из палаты.