Читать книгу Тайные пси-войны России и Америки: от Второй мировой до наших дней - Виктор Рубель - Страница 7

Со времён начала моего участия в программе «Звёздные Врата» многие спрашивали и спрашивают меня, когда я в первый раз заметил у себя экстрасенсорные способности. Ответить на этот вопрос практически невозможно, потому что они были у меня изначально, по крайней мере, с того самого момента, как я начал себя осознавать, я уже ощущал их наличие в себе.

* * *

Детство

Я родился 10 января 1946 в Майами, штат Флорида, и, как говорила моя мать, это рождение не было лёгким. Я был одним из близнецов и первым, появившимся на свет. И я, и моя сестра Маргарет были недоношенными младенцами, пришедшими в мир семимесячными. В те времена шансы выжить у таких детей были весьма призрачными. Инкубаторы, помогающие выхаживать недоношенных детей, были тогда редкостью, и врачи ещё не знали, что излишек кислорода может вызывать полную слепоту ребенка.

Удивительно, что я был дома уже через несколько недель, в то время как моя сестра-близняшка, родившаяся на 18 минут позже, провела в больнице, борясь за свою жизнь, гораздо дольше. Но, в конечном счете, ей тоже разрешили присоединиться ко мне.

Мы росли вместе и всюду появлялись вдвоём, по крайней мере до того, как пойти в школу. Мы с сестрой были не разлей вода, понимали друг друга с полуслова и даже, казалось, без слов. Моя мать говорила, что временами ей казалось, будто мы сговорились свести её с ума. Я полагаю, что мы просто читали мысли друг друга.

Мы росли вместе и не могли не заметить, что оба обладаем некой уникальной способностью, которой не было у других людей, или же, обладая такой способностью, они просто не использовали её. Казалось, мы знали, что произойдёт прежде, чем это случалось. Эта наша особенность и мысленная связь между мной и сестрой были настолько примечательны, что учителя всегда пытались держать нас в классных комнатах разделёнными, никогда не сажали вместе. Я уверен, что они думали, будто мы их дурачим. Много раз получалось так, что мы набирали в тестах одинаковое количество баллов, причём отвечали правильно на одни и те же вопросы, и неправильные ответы у нас тоже были одинаковые.

Однажды, когда мы были ещё маленькими и спали в одной комнате, посреди ночи к нам пришла наша любимая тетя. Это была младшая сестра нашего отца, тетя Анна. Мы любили её, потому что она всегда была очень добра к нам во время наших приездов в гости. Мы никогда не слышали, чтобы тётя повышала на кого-то голос, своей добротой и мягкостью она походила на земного ангела. Так вот, однажды ночью, когда мы уже спали, она появилась перед нами. Её приход разбудил нас с сестрой, и мы увидели тётю во всём белом, с ног до головы окутанную мерцающим светом. Я никогда не видел, чтобы взгляд её был столь сияющим и прекрасным. Войдя, тётя села на край моей кровати и улыбнулась. Она выглядела очень счастливой, мы с сестрой сели перед ней, а тётя, гладя нас по волосам, спокойно сказала, что в скором времени мы услышим грустные новости о ней, но мы не должны волноваться: с ней всё будет хорошо. Люди будут говорить, что она умерла и ушла на небеса, все будут грустить и плакать, но мы не должны переживать, потому что она просто собирается присоединиться к ангелам, и будет следить за нами оттуда, сверху. Мы обрадовались её словам, и видно было, что она сама радовалась им. Именно этого ей и хотелось больше всего – быть среди ангелов.

На следующее утро мы решили рассказать об этом отцу, что я и сделал. Я просто сказал ему, что тетя Анна ушла, чтобы быть с ангелами.

Анна была любимой сестрой отца. Он всё время беспокоился о ней, и мы не могли понять почему. Когда я пересказал ему тётины слова, он очень рассердился и сильно ударил меня по лицу, так что я даже упал. Отец сказал, чтобы я никогда не смел больше так говорить о его сестре Анне. Я спрятался под кровать и прорыдал там целый час, но слова тёти твёрдо запечатлелись в моей памяти. Моя сестра пришла в комнату и тоже из солидарности со мной провела этот час под кроватью.

В тот же день моему отцу позвонили. Минувшей ночью его самая младшая сестра Анна умерла от рака легкого. Она только что отметила свой двадцать первый день рождения и никогда не курила. Отец так никогда и не извинился передо мной.

Много раз получалось так, что мы с сестрой знали, что произойдёт прежде, чем это случалось. Мы обсудили эту свою особенность и приняли решение никогда не говорить об этих вещах взрослым – это небезопасно. Довольно длительное время мы так и поступали, но в итоге моя сестра Маргарет, забыв наше соглашение, начала обсуждать эти вещи с матерью. Думаю, что это произошло, когда нам было лет по 14–15.

Наша мать была весьма обеспокоена происходящим, особенно когда сестра рассказывала о том, что мы всё время мысленно обмениваемся друг с другом информацией в школе или знаем заранее, что должно произойти. Но особенно встревожилась она после того, как Маргарет красочно описала, как она разговаривает с теми, кого уже больше с нами нет.

В результате мать начала водить мою сестру к психиатру. Маргарет попросила, чтобы я поддержал ее в некоторых вопросах, которые она обсуждала с матерью, но я побоялся и отказался сделать это. В течение долгого времени доктора настаивали на том, чтобы моя сестра принимала лекарства, помогающие взять под контроль её видения. Я помню, что в течение некоторого времени она боролась и отказывалась пить лекарства, но в итоге вынуждена была сдаться. С годами общаться с сестрой становилось всё труднее и труднее. Ее мысли были столь сумбурны, что я не мог её понять. В конечном счете, мы стали общаться, только когда она испытывала сильную боль, страх или отчаянно нуждалась во мне. Конечно, я должен был быть рядом с ней, но, будучи маленьким ребенком, просто боялся. Я скрывал свои способности и использовал их как средство самообороны.

Пройдёт немало лет, прежде чем я смогу спокойно разговаривать о своих необычных способностях с любым. Потом рядом со мной окажется другая любимая тётя. Я продолжал использовать свои навыки, чтобы не попадаться на пути моих родителей, когда они пили, избежать неприятностей в школе и получать хорошие экзаменационные отметки по всем предметам. Никто так и не смог понять, почему я никогда не брал учебники домой, чтобы делать домашние задания.

* * *

Вьетнам, 1967

На автомагистрали формировалась группа сопровождения, Маршрут 19, к востоку от Ахн Кхе, для прохода через горы к местечку Кьюи Нхон, Вьетнам. В горных районах, к северу от Маршрута 19, была значительная переброска вьетнамских войск между деревнями Тай-Сон и Нам-Тьюонг. Наша миссия состояла в том, чтобы переместиться в этот район с оборудованием, оснащённым чувствительными датчиками, и с максимальной точностью определить, где находится основная часть армии Северного Вьетнама (NVA). Все наше оборудование, как предполагалось, было портативным, но так как аккумуляторы были тяжёлыми, а большая часть оборудования очень чувствительной по своей природе, мы предпочли подвезти всё это хозяйство на джипе как можно ближе к району операции. Из той ситуации мы извлекли горький, но полезный урок: чем меньше подвергать оборудование тяжким испытаниям передвижения по джунглям Юго-Восточной Азии, тем эффективнее будет оно работать и прослужит дольше. Под тройным лиственным шатром, без малейшего движения воздуха, постоянной жаре в 42–43 градуса и 100 %-ной влажности мы продвигались по джунглям. И что бы ни говорили наши прославленные конструкторы, высокая температура и влажность, тяжело переносимые людьми, были совершенно непереносимыми и разрушительными для электроники.

Мы почти час просидели под палящими лучами солнца, ожидая, когда будут готовы двинуться в путь остальные грузовики колонны, и меня всё это время просто выворачивало наизнанку. Было необходимо ехать в конвое, потому что движущаяся в одиночку машина, особенно джип, в котором могут ехать сержанты или офицеры, – идеальная мишень для засады. Конвои с бронированными транспортными средствами и тяжелым оружием гарантировали защиту таким транспортным средствам-одиночкам, как наш. Был также большой риск, что одинокая машина, едущая по дороге, могла напороться на мину, и это сделало бы её пассажиров уязвимыми для нападения превосходящих сил противника, а то и привести к смерти от отсутствия необходимой медицинской помощи. И всё же тем утром в моей голове настойчиво звучал какой-то внутренний голос, который кричал мне: «Езжай один, не жди больше ни минуты!» Я поделился своими мыслями с двумя другими офицерами из моей команды, знающими меня достаточно хорошо, чтобы не спорить. Я завёл джип, выехал из колонны и, сорвавшись с места, подлетел к шлагбауму, где нас остановила Военная полиция. Я предъявил им удостоверения офицеров разведки и приказал поднять шлагбаум. Так мы возглавляли Маршрут 19 и целых двадцать минут ехали перед конвоем в клубах дорожной пыли.

Я хотел было сказать, что в тот день ничего не произошло, только тогда надо уточнить: с нами ничего не произошло, чего нельзя сказать о колонне, в составе которой мы должны были следовать. К востоку от Кхе, приблизительно в 13–14 километрах от него, там, где дорога петляет, напоминая американские горки, все транспортные средства, особенно большие грузовики, должны были замедлять ход до 10 километров в час и даже меньше, чтобы вписаться в повороты. К тому же дорога на продолжительных участках круто падала вниз как раз перед поворотами, а затем длительный промежуток пути резко взбиралась вверх, за чем немедленно следовал ряд поворотов. Северовьетнамские солдаты поставили в горах четыре тяжёлых миномета, жёстко контролируя дорогу в местах поворотов. Вся дорога возле горы была пристрелена: и верхние, и нижние её точки. Когда мы проезжали мимо на нашем одиноком джипе, вьетнамцы мудро не обнаруживали свою засаду, решив, что автомобиль-одиночка с тремя пассажирами – незавидная цель. Вместо того чтобы обстреливать нас, они поджидали конвой, который должен был проехать минут через двадцать после нас. Вьетнамцы позволили конвою продвинуться по серпантину, сделать поворот и начать крутой подъем. Но как только колонна достигла высшей точки подъема, которая была хорошо пристрелена, миномётный огонь поражает головную машину с реактивно управляемыми гранатами RPG, одновременно поражая едущие за ним транспортные средства, заманивая конвой в срединную ловушку, которую они и обстреляли тяжёлым миномётным огнём. Само собой разумеется, нам не понадобилась хитроумная электроника, чтобы понять, где сосредоточена основная часть армии Северного Вьетнама. Оставалось только оглянуться и увидеть клубы черного дыма. Это была смертельно опасная засада, и мы, конечно, попали бы в неё, если бы не голос, который я услышал.

Это только один пример из многочисленных случаев интуитивного знания. Их было так много, что более-менее близкие ко мне люди начали подражать мне в моих действиях. Если в базовом лагере мне хотелось в течение парочки ночей отсидеться в бункере, он тут же оказывался подозрительно переполненным людьми, идущими за мной следом.

Непосредственно перед моим приездом в Юго-Восточную Азию, я видел сон, в котором мне представилась моя смерть. В самый момент гибели возникла сияющая белая вспышка света, и я знал, что я мёртв, что я убит. Но смерть моя была достойной. Я умер, с честью выполнив свой долг. Почему-то смерть воспринималась мной как должное. Из этого сна я знал, что, вероятно, погибну от артиллерийского снаряда, гранаты или миномётного выстрела, разворотившего землю у меня под ногами. Кроме того, сон дал мне понять, что смерть на поле боя – правильная смерть, умереть солдатом не так уж плохо. Как бы то ни было, у меня не было плохого ощущения от этого сна. Я поделился им с самыми близкими своими друзьями и коллегами. В отличие от меня, они восприняли этот сон совсем не так благодушно, как я. Много раз посреди перестрелок, несмотря на свист пролетающих мимо пуль, я, не кланяясь, обходил позиции с приказом удерживать плацдарм. И все смотрели на меня не то как на отчаянного храбреца, не то как на окончательно спятившего человека. Я же не был ни тем, ни другим. Я точно знал, что от пули не погибну. В 1968 году во время наступления, совпавшего с вьетнамским Новым годом, один из моих друзей был ранен при попытке пересечь открытую местность. Я остановился, чтобы прикрыть его своим бронежилетом, а затем тянул его за бронетранспортёром APC. Это было подобно работе в улье, только вместо пчёл жужжали пули. Нет, в этом не было ничего от храбрости – просто я уже знал, как мне суждено умереть. А вот когда враг обстреливал нас миномётами или 122-миллиметровыми ракетами и гранатомётами, то вы бы не нашли около меня ни одного человека – я всегда находился в гордом одиночестве: никто не хотел стоять рядом со мной!

Когда я был совсем маленьким, казалось, я знал некоторые вещи, которые не мог знать. Моя бабушка говорила мне, что это называется чувство жучка. Она сказала так:

– Это точно так же, как жучки безошибочно находят воду и пищу, как насекомые находят тебя в темноте.

С другой стороны, моя мать говорила:

– Не слушай бабушку. Всё это глупости. Если люди услышат, что вы говорите о звучащих в голове голосах, то они будут думать, что вы просто сумасшедшие.

* * *

Дальновидящий 001, проект «Звёздные Врата»

Кто-то однажды сказал, что история всегда пишется победителями, но это не всегда верно в том случае, когда история пишется солдатом. Солдаты понимают, что в их службе главное не победа или поражение, а выбор необходимого или единственно правильного в возникающих обстоятельствах поведения. Солдаты иногда принимают решение, которое в определённый момент времени могло бы показаться неадекватным при сложившихся условиях, но абсолютно обоснованным их опытом и знаниями, накопленными за годы, когда опасность ходила за ними по пятам. Они просто знают, что поступить надо именно так, а не иначе и действуют в соответствии с этим внутренним убеждением.

Мне приходилось принимать подобное решение в конце 1977 года. Уверен, что в определённые моменты своей жизни, мои коллеги, пишущие эту книгу, сталкивались с такими ситуациями, когда им приходилось принимать решения, которые можно назвать интуитивными.

После десятилетней службы за границей – в Европе и на Дальнем Востоке, а также 27 месяцев работы в Юго-Восточной Азии, меня, как старшего ворент-офицера Армии Соединенных Штатов, назначили в штаб Разведывательного управления службы разведки и безопасности США, который находится в Эрлингтоне, штат Виргиния. Решение о моём переводе в штаб, где я служил и техническим консультантом, и по своей военной специальности, было принято главнокомандующим. В мои обязанности входило управление сбором разведывательной информации как с помощью людских ресурсов, так и автоматическими аппаратами на территории Континентальных Соединенных Штатов, а также за границей: в Европе и на Дальнем Востоке. В этой должности на меня была возложена ответственность за всё тактическое и стратегическое оборудование, включая авиацию и транспортные средства, развитие новых передовых технологий, апробацию текущей технологии, а также планирование, поддержка и обслуживание, финансирование и обучение персонала. Кроме того, меня попросили выполнять обязанности руководителя международных и внутренних переговоров по заключению соглашений в поддержку шести уровней национальных спецслужб и проводить прямые консультации с начальниками армейских штабов разведки в Пентагоне. Это была потрясающая должность и исключительная ответственность, в сравнении с которой мерк весь мой прежний послужной список – по крайней мере, я тогда думал именно так. До этого назначения я был консультантом Службы безопасности в одной из крупнейших в мире зарубежных разведок; участвовал в антитеррористических и контрразведывательных операциях в США и за границей; был командиром отряда в двух отдалённых разведывательных центрах; работал в службе спасения в воздухе и на море, служил в разведке большого диапазона, был руководителем Сил быстрого реагирования и снайпером в районе боевых действий, но чувствовал, что мне этого мало, главное – впереди.

Самый разгар холодной войны. Я только что возвратился из инспекционной заграничной поездки по многочисленным разведывательным центрам и был завален работой. Именно тогда я получил сообщение, в котором меня просили зайти на беседу в кабинет на третьем этаже штаба. Это произошло в не самый лучший для меня момент. Через четыре часа должна была состояться встреча по бюджетным вопросам, к которой я был недостаточно подготовлен. Так что перспектива незапланированной беседы непонятно с кем меня не осчастливила.

Когда я вошел в комнату, там меня уже поджидали двое мужчин в гражданской одежде. Они показали удостоверения агентов контрразведки и попросили, чтобы я присел. По личному опыту я знал, что это обычно означает неприятность. Я сел, настороженно глядя на моих собеседников. Они были слишком дружелюбны, и это усилило мою настороженность: я был на чеку в ожидании какого-то подвоха. Мужчины сказали, что они проводили анкетирование и разговаривали с элитой штаба. Моя кандидатура была названа Командующим и моим непосредственным начальником, человеком открытым и не боящимся высказывать своё мнение. Я только утвердительно кивнул. Помнится, меня заботил вопрос, не было ли в комнате спрятано записывающее устройство. Один из контрразведчиков спросил меня, что я думаю о теме, которую можно назвать «паранормальные явления»?

Вспоминается, что меня прошиб пот. Мысли унеслись в прошлое, и память высветила множество случаев из моей военной карьеры, особенно из Вьетнама, которые казались давно и навсегда забытыми. Никто никогда не называл их паранормальными, но, без сомнения, именно таковыми они и являлись. Может быть, как раз эти случаи и интересовали тех, кто пригласил меня на беседу?

Эти промелькнувшие в мозгу воспоминания и заставляли теперь меня, сидящего в комнате с этими двумя мужчинами из подразделения контрразведки Службы разведки и безопасности США, покрыться испариной. Поэтому я и кивнул утвердительно головой, когда они спросили меня, знаю ли я, что означает слово «паранормальное». Один из беседующих со мной слегка улыбнулся, и я занервничал. Мне не давал покоя вопрос: что они знают о моей жизни? Какие факты моей биографии им известны? Человек, сидящий справа от меня, лейтенант Фредерик Этуотер открыл свой портфель и, перевернув его вверх дном, вывалил на стол груду бумаг, разложив их передо мной. Часть этих бумаг представляла собой секретные материалы, полученные со спутников стран коммунистического блока. Много было газетных и журнальных вырезок, а также ксерокопий статей из книг. Все эти многочисленные материалы затрагивали во всех мыслимых и немыслимых аспектах тему паранормального: от Большой Ноги, отпечаток которой был найден на северо-западе Америки, до телепатии.

Другой человек, назвавшийся майором Скотти Уэттом, внешне демонстрировал ироническое отношение к предмету разговора и казался открыто враждебным ко мне. Усмехаясь, он спросил меня:

– Вы, конечно, не верите во все эти сказки, не так ли?

Я дал ему честный ответ: я не знаю, как относиться к содержанию всех этих бумаг, так как мало знаю о предмете. Он же предложил мне просмотреть лежащий передо мной материал, чтобы изучить его получше, а они тем временем сходят выпить по чашечке кофе. Когда они вышли из комнаты, я тщательно просмотрел бумаги. Это была очень старая подборка. Первая статья, которую я выудил из кучи бумаг, была публикация о Карле Николаеве, эксперимент с которым проводился, по-моему, в 1966 году. О нём много писали в России. «Передатчик» был в Москве, а сам Николаев, «приёмник», находился в Новосибирске, на расстоянии почти в три тысячи километров. Это был первый эксперимент из целого ряда опытов, в которых передатчик и приёмник располагались на расстояниях от нескольких километров до нескольких тысяч километров, и, в конечном счете, этот опыт вошёл в историю, так как ознаменовал собой огромный скачок интереса к вопросам парапсихологии в Советском Союзе. Николаев утверждал, что приобрёл свои способности, благодаря напряжённому обучению, и он был настолько убедителен в демонстрации своих возможностей, что получил исключительные привилегии от коммунистической партии – частный дом, большую зарплату, автомобиль, модную одежду и другие льготы, недоступные для обычного гражданина. Конечно же, из-за последнего предложения этот документ и был засекречен.