Читать книгу Долг – Отечеству, честь – никому… - Виктор Сенча - Страница 4

18 июня 1833 года герой последней русско-турецкой войны капитан 1-го ранга и флигель-адъютант Александр Казарский скончался. Неожиданно для всех, в том числе – для Императорского двора.

После своей знаменательной победы над двумя турецкими флагманами Александр Казарский был назначен командиром фрегата «Поспешный», а ещё через какое-то время – возглавил новый фрегат «Тенедос». На последнем он продолжал участвовать в блокаде Босфора и отличился во взятии турецкой крепости Мессемврия.

В августе 1829 года султан Махмуд II запросил мира на условиях российской стороны. 2 (14) сентября был подписан так называемый Адрианопольский мирный договор 1829 года, завершивший русско-турецкую войну. Русская армия генерал-фельдмаршала Ивана Ивановича Дибича (ставшего «Забалканским») стояла у стен Константинополя – осталось лишь распахнуть ворота. Балканскому господству турок был нанесён непоправимый удар. Российская империя присоединила к своим территориям всё восточное побережье Чёрного моря, включая Анапу и Поти. Кроме того, Турция признавала переход к России Картли-Кахетинского царства, Имеретии, Мингрелии, Гурии, а также Эриванского и Нахичеванского ханств (переданных Ираном по Туркманчайскому миру). Отныне русским и иностранным торговым судам предоставлялось право беспрепятственного прохода через Босфор и Дарданеллы. В течение 18 месяцев Турция обязывалась выплатить России контрибуцию в размере 1,5 млн голландских червонцев. Были подтверждены автономные права Сербии, Молдавского и Валашского княжеств и пр. Бывшие союзнички – британцы и французы, – по обыкновению, плели интриги и кусали друг у друга локти…

Как известно, российский император Николай I любил окружать себя красивыми женщинами и отважными мужчинами. К последним, несомненно, относились гвардейцы и флигель-адъютанты.

После окончания русско-турецкой войны Государь отозвал в столицу двух молодых флотских офицеров, пожаловав их во флигель-адъютанты: Александра Казарского и Логина Гейдена. О подвиге командира «Меркурия» мы уже говорили. Теперь о капитане 2-го ранга Гейдене: во время последней русско-турецкой войны он командовал фрегатом «Беллона»; до этого отличился в Наваринском сражении, где действовал под началом своего именитого отца – адмирала Логина Петровича Гейдена. Именно такие офицеры – обожжённые войнами и проявившие храбрость в боях, – императору были необходимы для особых государственных поручений. Флигель-адъютант мог удостоиться личной аудиенции Государя, минуя все кордоны и препоны дворцового протокола.

Но было ещё одно, отличавшее этих офицеров от всех прочих: будучи уверен в личной преданности флигель-адъютантов, император им доверял. И это доверие дорогого стоило: любая ложь и даже неискренность могли стоить карьеры, а порой – свободы и даже жизни.

* * *

В феврале 1832 года начальником штаба Черноморского флота и портов был назначен контр-адмирал Михаил Лазарев, что для флота оказалось очень своевременным событием.

Осенью того же года Блистательная Порта в очередной раз едва не потеряла лицо: к стенам древнего Константинополя двинулись египетские войска под руководством мятежного Ибрагим-паши, приёмного сына правителя Египта Мухаммеда Али-паши (Мегмета-Али). Дело в том, что Египет в те годы считался неотъемлемой частью Турции, своего рода её вассалом, и за участие египтян в Наваринском сражении турецкий султан обещал своему египетскому наместнику (независимо от результатов баталии) Сирию. Чем закончилось Наваринское сражение – хорошо известно: полным разгромом объединённого турецко-египетского флота. Однако, как говорится, уговор – дороже денег: египетский наместник требовал Сирию! Но турки и слышать ни о чём не хотели: сначала потеряли флот – теперь ещё лишиться Сирии?!

Возмущённый такой наглостью турецкого султана, Ибрагим-паша собрал большое войско и двинулся к Константинополю. Обескровленная войной Порта не имела ни сильной армии, ни денег для сопротивления. Туркам ничего не оставалось, как вспомнить про вчерашних ненавистных друзей – Англию и Францию, – обратившись к ним за военной помощью. Однако французам на османов было глубоко наплевать, что они и продемонстрировали, проигнорировав слезливую депешу от султана. По-другому повели себя коварные британцы, мечтавшие вытеснить «лягушатников» из Египта руками местных сепаратистов. А потому англичане не спешили. (Восток – дело тонкое!) И тогда турецкий султан Махмуд II обратился за помощью… к русскому царю.

Император Николай турецкого султана, с которым приходилось постоянно конфликтовать, не переносил на дух. Но то был особый случай: азиатская змея сама приползла за помощью к русскому медведю. Змею, конечно, можно было просто-напросто растоптать, но, во-первых, она ещё была довольно сильна; а во-вторых, вокруг неё сновали падальщики – всё те же французы и британцы, жаждавшие раздела турецкого пирога. Не лучше ли, размышлял Николай, уподобившись флейтисту, заставить кобру плясать под свою дудочку…

В кратчайшие сроки было решено сформировать черноморскую эскадру и отправить её в помощь турецкому султану. 23 ноября 1832 года командиром эскадры был утверждён контр-адмирал Лазарев, на которого император возлагал большие надежды. В случае успеха операции Российская империя становилась полноправной хозяйкой Босфора и Дарданелл. А это – свободный выход к Средиземному морю и Атлантике. Правда, для этого сначала нужно было защитить турок. Именно поэтому адмиралу Лазареву поручалось «защита Константинополя от покушения египетских войск, преграждение им перехода на европейский берег и вообще вспомоществование турецкому правительству».¹

Однако к новой военной кампании оказались не готовы не только турки, но и русские. (И это понятно, ведь только что закончилась русско-турецкая война.) «Голова идёт кругом, – писал Лазарев своему другу Шестакову. – В командах большая часть рекруты, из коих 6 000 поступило в нынешнем году… Придётся учить тогда, когда надобно действовать…»²

Из другого письма: «Я попался в сети, крайне для меня неприятные, тем более что должность береговая, и черт знает, что ещё. Вот третий уже год, что флот здесь не ходил в море, и бог знает, от каких причин. А сегодня Севастополь вообще так пуст, что хоть шаром покати – ни одной сажени веревки, ни одного дерева, чтобы сделать стеньгу или марс-рей. Предвижу много преград, но бесполезным быть не хочу»³.

По замыслу Лазарева, в состав эскадры должны были войти три линейных корабля, столько же фрегатов, по одному корвету и бригу. Но это – на бумаге. На самом деле на Черноморском флоте при стареющем адмирале Грейге дела, как оказалось, были не ахти. Смотр кораблей на севастопольском рейде показал, что суда не готовы не только к дальнему походу, но и для крейсерской работы вдоль крымских берегов.

– Худые корыта! – говорил в сердцах Лазарев. – Куда только смотрел и на что надеялся адмирал Грейг?!

Однако Главный командир Черноморского флота и портов Алексей Самуилович Грейг, похоже, надеялся лишь на одно: как бы поаккуратнее сдать должность, занимаемую им семнадцать лет, не замарав при этом честь мундира и не угодив под суд. И на это имелись веские причины. Долгое сидение на высокой должности не только расслабляет, но и развращает. Избежать опасного головокружения, сидя на карьерном Олимпе, удаётся единицам, если вообще кому-то удаётся.

* * *

В своё время флотский офицер Алексей Грейг считался на Черноморском флоте одним из лучших. Будучи ближайшим помощником адмирала Сенявина, он зарекомендовал себя решительным, отчаянным и храбрым командиром. Да и организатором был отменным!

Став Главным командиром Черноморского флота и портов и военным губернатором Николаева и Севастополя, адмирал Грейг создал в Николаеве, превратившемся при нём в красивейший город империи, Морскую астрономическую обсерваторию, но, главное, заметно усилил боевую мощь флота. В 1820 году со стапелей Николаева был спущен на воду первый на Чёрном море военный пароход «Везувий» (потом этот список пополнят «Метеор», «Молния» и другие – всего будет построено пять). В Николаеве же с его лёгкой руки сошли со стапелей первый на Черноморье 120-пушечный корабль «Варшава», 60-пушечный фрегат «Штандарт» (всего подобных фрегатов потом будет семь). За первые 12 лет своего правления адмиралу Грейгу удалось сделать Черноморский флот по-настоящему боеспособным. С 1816 по 1828 гг. было построено: линейных кораблей (линкоров) – 11, фрегатов – 4, военных судов разного размера – 17, транспортов (больших средних и малых) – всего 27, пароходов – 3, канонерских лодок – 31⁴. И это далеко не полный список.

К 1825 году, когда после смерти Александра I на трон взошёл его брат Николай Павлович, из 15 наличных кораблей Балтийского флота к службе было пригодно только 5, а из 15 черноморских – 10⁵. Цифры говорят сами за себя.

Адмирал Грейг возродил на Чёрном море обшивку подводной части кораблей защитными медными листами, позволявшими значительно продлевать сроки эксплуатации судов. Вот что он писал в своём отчёте о состоянии Севастопольского порта: «…Со времени заведения порта морской червь размножился до того, что ныне все корабли и портовые гребные суда и барказы необходимостно сочтено обшивать медью»⁶. Обратив внимание, что на кораблях, обшитых медными листами, железные гвозди «съедаются медью», Грейг ввёл в обиход крепить листы только медными гвоздями, что повысило долговечность обшивки.

Главный командир флота впервые в мире предложил на кораблях Черноморского флота применять громоотводы, что спасло не одно судно и сотни человеческих жизней.

За свои заслуги в области астрономии, гидрографии, кораблестроения и экономики адмирал Грейг был удостоен высоких научных званий и наград: избран почётным академиком, почётным членом и вице-президентом Вольного экономического общества в Петербурге, членом Статистического общества в Англии, Астрономического общества в Копенгагене, Московского общества испытателей природы, Московского сельскохозяйственного общества; являлся членом трёх комитетов по улучшению русского флота, а в так называемом «комитете Грейга» – был его председателем. За научную работу по гидрографии Алексей Грейг был награжден золотой медалью Петербургской Академии наук.

И многое, многое, многое…

* * *

Но времена матушки-Екатерины, Павла и Александра давно миновали; впрочем, как и лихая молодость. Подай адмирал вовремя в отставку, и его имя навсегда осталось бы в истории российского флота незапятнанным. Но этого не произошло.

В 1832 году адмиралу Грейгу уже было под шестьдесят. Не так много, скажем, для написания мемуаров или научных изысканий. А вот чтобы командовать боевым флотом и одновременно руководить хозяйственной деятельностью крупнейших морских портов – возраст, пожалуй, запредельный. Главное же заключалось в другом: командующий флотом явно не справлялся с возложенными на него обязанностями. Было ещё одно: за спиной вконец запутавшегося в финансово-материальных делах адмирала активно орудовали предприимчивые дельцы, не последнюю роль среди которых играла его дражайшая супруга – Юлия Михайловна.

Долгое время Алексея Грейга друзья и знакомые называли неисправимым холостяком. Родившийся в семье Главного командира Кронштадтского порта адмирала Самуила Грейга, он всегда пользовался повышенным женским вниманием. Однако годы шли, а место рядом с Грейгом оставалось вакантным. Так продолжалось до тех пор, пока однажды он не встретил разбитную девицу – дочь могилёвского трактирщика, некую Лию Моисеевну Витман-Сталинскую, уже побывавшую замужем, и за которой тянулся шлейф её тёмного прошлого. Ничего удивительного, что адмирал-холостяк оказался для Лии (ставшей с какого-то времени почтенной Юлией Михайловной) просто-таки подарком судьбы. Скоро они стали жить вместе. (Я не пишу поженились, так как в 1831 году в своём формулярном списке адмирал Грейг, которому его гражданская жена Лея родила сына, писал: «Англ. нации и закона, холост»[34].)

Дочь трактирщика быстро освоилась в новой роли «адмиральши». В резиденции своего гражданского мужа в Николаеве она создала своего рода «великосветский салон» для именитых и влиятельных лиц.

Вот что по этому поводу писал в своих «Записках» мемуарист Филипп Вигель:

«В Новороссийском краю все знали, что у Грейга есть любовница и что мало-помалу, одна за другой все жены служащих в Черноморском флоте начали к ней ездить как бы к законной супруге адмирала… Так же как Потоцкая, была она сначала служанкой в еврейской корчме под именем Лии, или под простым названием Лейки. Она была красива, ловка и уменьем нравиться наживала деньги. Когда прелести стали удаляться и доставляемые ими доходы уменьшаться, имела она порядочный капитал, с которым и нашла себе жениха, прежних польских войск капитана Кульчинского[35]. Надо было переменить веру; с принятием Святого крещения к прежнему имени Лия прибавила она только литеру «Ю» и сделалась Юлией Михайловной. Через несколько времени, следуя польскому обычаю, она развелась с ним и под предлогом продажи какого-то строевого корабельного леса приехала в Николаев. Ни с кем кроме главного начальника не хотела она иметь дела, добилась до свидания с ним, потом до другого и до третьего. Как все люди с чрезмерным самолюбием, которые страшатся неудач в любовных делах, Грейг был ужасно застенчив; она на две трети сократила ему путь к успеху. Ей отменно хотелось высказать свое торжество; из угождения гордому адмиралу, который стыдился своей слабости, жила она сначала уединенно и ради скуки принимала у себя мелких чиновниц; но скоро весь город или, лучше сказать, весь флот пожелал с нею познакомиться. Она мастерски вела свое дело, не давала чувств оков ею наложенных и осторожно шла к цели своей, законному браку».⁷

Узнав о «падении» и «моральном разложении» адмирала в объятиях простолюдинки, император Александр I был очень раздосадован. Когда в 1820 году морской министр адмирал де Траверсе запросился было в отставку, монарх полагал назначить на его место именно Грейга. Но потом передумал: де Траверсе оставил в министерском кресле, а Грейга – в Николаеве. Видимо, тогда же заговорили и о злоупотреблениях на Черноморском флоте. А это уже было серьёзнее. Грейг являлся не только Главным командиром флота и портов, но и военным губернатором Николаева и Севастополя, со всеми вытекающими из этого обстоятельствами. В руках, по сути, одного человека, была сосредоточена хозяйственная деятельность не только военного, но и торгового флота: порты, причалы, склады, таможня, карантин – всё подчинялось адмиралу Грейгу. Нужно ли говорить, что в хозяйстве Грейга крутились не сотни и даже не тысячи – десятки оборотных миллионов! Достаточно сказать, что в середине 1830-х годов доход одного только одесского порта превышал выручку всех российских городов, за исключением двух столиц.

«…Мне известно положительно, что князь [Меншиков] горячо защищал Грейга у государя, когда он хотел даже удалить его, получив сведения, что он связался с простою, алчною женщиной — писал сенатор Фишер. – Я сам читал записку князя, писанную ещё до отъезда к Анапе, в которой он ручался государю, что благородный Грейг не изменит своих действий вследствие несчастной связи с жидовкою. Государь просил князя постараться разлучить его с этой женщиной, и князь, изъявляя сомнение, что успеет в этом, повторял, что это несчастное для частной жизни Грейга обстоятельство не может ни в каком случае иметь влияние на дела службы, для которых считал Грейга незаменимым»⁸.

Так вот. Лия Моисеевна впервые прибыла в Николаев отнюдь не в гости к сестре (как всех уверяла), а с конкретной целью – наладить поставки корабельного леса, которого где-нибудь под Могилёвом тьма-тьмущая, но только не в Крыму и Причерноморье. Женщина предприимчивая, став «женой» адмирала Грейга, Юлия Михайловна, что называется, развернулась по полной. Частные подрядчики, не без ведома супруги адмирала, набивали карманы золотом, щедро делясь и с Лией Моисеевной. На все вопросы из центра Главный командир отвечал, что для грандиозной программы строительства флота мощностей казённого Николаевского Адмиралтейства явно недостаточно. И где-то он был прав: частный подряд позволял работать быстрее и лучше. Но выгода заказчика в таком случае бывает только в единственном случае – если налажен надёжный контроль, способный не допустить злоупотреблений. В противном случае казнокрадство неизбежно.

Через Черноморский флот в те годы проходило до 12 миллионов рублей золотом, поэтому за военные поставки на Юге шла настоящая война. И многое в этой невидимой баталии за прибыль зависело как раз от «серого кардинала», каким стала при Главном командире флота его «жена». К началу тридцатых годов благодаря стараниям Лии-Юлии сформировались целые фамильные кланы, занимавшиеся флотскими поставками.

Где большие деньги – там серьёзные злоупотребления: хищения, так называемые «откаты», приписки, мздоимство… На выходе – дырявые днища кораблей, гнилые матросские сухари, никудышное обмундирование, убогие госпиталя и баланда вместо жирных щей…

* * *

Когда на Черноморский флот прибыл адмирал Лазарев, он быстро оценил чудовищный объём предстоящих работ. Понял и то, что сформировать в кратчайший срок Босфорскую эскадру не удастся. И даже не это больше всего удручало нового начальника штаба: как оказалось, здесь было кое-что пострашнее турок – свои же, тыловики, во главе с обер-интендантом Критским[36], которого во всём поддерживал правитель канцелярии Главного командира Иванов. Эти были опаснее османов. Как оснастить эскадру, если контр-адмирал Критский отказывался оплачивать устранение недостатков?! Обращения Лазарева к адмиралу Грейгу явились криком вопиющего в пустыне.

Тогда Михаил Петрович написал письмо начальнику Главного морского штаба адмиралу Меншикову. Заканчивая своё послание, он откровенно заявил: «…Я признаюсь Вашей светлости, что нахожусь здесь в весьма затруднительном положении, тем более что все отзывы на представления мои к главному командиру наполнены только одними оправданиями обер-интенданта, и хотя даётся мне знать, что ему то и другое предписано, но всё остаётся по-старому и ничего не делается».⁹

Однако ответа из Главного морского штаба не последовало.

Тогда он пишет снова, дополнительно сообщив, что Критский положил в Одесский банк украденные им из казны 100 000 рублей, после чего хотел подать в отставку. Своё письмо Лазарев закончил так: «…А хорошо бы, если бы Государю вздумалось прислать сюда генерала Горголи[37]или равного ему в способностях… многие бы тайны сделались тогда известными!»¹⁰

И вновь – молчание.

В очередном письме, которое Лазарев отправляет Меншикову спустя два месяца, адмирал уже не скрывает своего раздражения: «…Я не знаю, когда наступит то счастливое для Черноморского флота время, что мы избавимся от столь вредного для службы человека, каков во всех отношениях есть господин Критский»¹¹.

«…Странная, однако ж, моя участь, – писал Лазарев в письме к Шестакову. – Чем больше хлопот и желания довести нашу часть до совершенства, тем более встречаю злонамеренных людей, тому препятствующих, и когда это кончится?»¹²

Кончилось в августе 1833 года, когда адмирал Грейг был снят-таки с должности Главного командира Черноморского флота и портов. Но до этого Лазареву, его сменившего, пришлось и с Проливами разбираться, и с тыловиками-вредителями.

В Петербурге были прекрасно осведомлены о неблаговидных делах на Черноморском флоте, но изменить что-либо пока не могли. Хотя бы потому, что с именем адмирала Грейга были связаны блестящие морские победы флота в период минувшей русско-турецкой войны. Поэтому снимать с должности овеянного боевой славой адмирала императору Николаю было как-то «неудобно». Это следовало сделать деликатно, дабы не затронуть хрупкое реноме адмирала[38]. Тогда-то на Черноморском флоте и появился адмирал Лазарев. Пока – в качестве начальника штаба флота.

Вслед за ним на Чёрное море подтягивалась «лазаревская команда»: контр-адмирал Александр Авинов (шурин Лазарева, будущий командир Севастопольского порта); капитан-лейтенант Владимир Корнилов (кузен супруги Лазарева, будущий вице-адмирал и начальник штаба Черноморского флота), которого Лазарев сделает своим офицером для особых поручений; капитан 2-го ранга Павел Нахимов (друг, будущий адмирал и командир Севастопольского порта); лейтенант Владимир Истомин (будущий контр-адмирал и командир Севастопольского порта) и другие. Последние трое – будущие герои обороны Севастополя в 1854–1855 гг., сложившие там свои головы. То обстоятельство, что некоторые из них являлись адмиралу родственниками, ни о чём не говорит: Лазареву позарез были нужны преданные люди. А за свою честь он ничуть не боялся: что такое честь моряка, этот человек знал не понаслышке.

В качестве примера можно привести один случай, описанный его сослуживцем, морским офицером-декабристом Дмитрием Завалишиным, плававшим с Лазаревым «в кругосветку» на фрегате «Крейсер»:

«Раз поздно вечером, когда Лазарев уехал уже с работы… я увидел, что молния ударила в стрелу крана, служившего для подъёма мачт. Кран этот… стоил очень дорого. Но если бы допустить ему загореться, то, может быть, гибель гавани и всего флота была неотвратима… Я приказал… рубить канаты, поддерживающие кран… Лазарев страшно испугался за меня и, вообразив, что если он примет дело на себя, то во всяком случае подвергнется меньшей ответственности… Написал в рапорте, что кран срублен по его приказанию… В восемь часов отправлено было на пароходе донесение к государю, а в три часа пополудни с тем же возвратившимся пароходом Лазарев получил крест Владимира 4-й степени «за совершенный им подвиг». Лазарев был страшно сконфужен… Лазарев никогда не надевал этого креста, исключая только при посещении государя, и рад был, когда получил Владимира 3-й степени на шею и мог не носить 4-й степени, полученной за чужой подвиг».¹³

Всем было ясно, что в должности начальника штаба флота Лазареву ходить недолго…

* * *

Когда начальник Главного морского штаба князь Александр Меншиков доложил императору Николаю о том, что отправка русской эскадры к берегам Босфора затягивается, монарх не на шутку разгневался. Ещё бы! Во-первых, Николай Павлович не предполагал столь широкомасштабных злоупотреблений на флоте; и во-вторых, отправка эскадры не могла быть сорвана ни по какой причине!

– Мы должны быть на Босфоре любой ценой! – горячился Николай. – Грейг, Критский… Что это такое?! Разобраться! – выговаривал император Меншикову. – Мы не можем допустить беззастенчивого ограбления казны! Виновных – под суд! Пока мы тут боремся с казнокрадами, наши недруги оседлают Босфор!..

Николай Павлович был близок к истине. Никто, в том числе и российский император, тогда не знал, что коварные британцы (а за ними – и французы) уже заслали к турецкому султану гонцов, уверявших того о самых лучших намерениях своих монархов.

– К чему русские? – возмущались английские дипломаты. – Эти медведи только наломают дров! Обойдёмся без вмешательства Петербурга…

Султан Махмуд II заколебался. Тем более что и приближённые, подкупленные британцами, прожужжали все уши: не пора ли отозвать просьбу в адрес Петербурга прислать к Босфору русскую эскадру? Однако, когда российский посол Аполлинарий Бутенёв известил султана о выходе нашей эскадры в море, деваться было некуда. Турки притихли в мрачном ожидании.