Читать книгу Твари, в воде живущие (сборник) - Виктор Точинов - Страница 5

1

Телефонная связь приятно удивила.

Лукин по привычке ждал, что придется, надрывая связки, орать в трубку, прикрывая свободное ухо от воплей других граждан, пытающихся докричаться до далеких родственников. Что придется с трудом разбирать в ответ неразборчивое, как сигналы иных цивилизаций, бормотание собеседника.

Но слышимость оказалась идеальная, словно слегка удивленный голос Володи доносился по проводам не из Москвы, а из соседней комнаты, максимум – из соседнего с главпочтамптом дома… Володя Дземешкевич – старый знакомый, почти единственный из круга общения Лукина, бывший “на ты” со всякой сложной электрикой и электроникой…

В свое время Володя внес немалую лепту в развитие советской криптозоологии. Сам в экспедиции, впрочем, не выезжал. Но изобретенные и собранные им приборы обязаны были реагировать на всевозможные возмущения, вызываемые проплывающим (или проходящим) мимо монстром – и зафиксировать чудо природы на сверхчувствительной пленке…

Ничего сногсшибательного, конечно, техника Дземешкевича не запечатлела, но отнюдь не по его вине – аппаратура работала безупречно даже в руках далеких от техники гуманитариев… Импортные аналоги самоделок стоили десятки и даже сотни тысяч долларов, но Володя работал над темой на чистом энтузиазме и брал с небогатых криптозоологов лишь стоимость деталей…

Сейчас Лукин детально, не считаясь c набегающим временем и тарифами, объяснял Дземешкевичу, какой прибор он ждет от него на сей раз.

– Все понятно, ничего особо сложного, все схемы стандартные… но мощность ты просишь… хе-е… – Володя помолчал и наконец решился задать вопрос. – Игорь, слушай, неужели ты все-таки…

Он не договорил, но Лукин прекрасно понял, что он имел в виду.

– Да. Шанс большой… Но без твоей помощи мне его не зацепить. Когда будет готов аппарат?

– Ну-у-у… Сегодня суббота, если в понедельник начать… где-то к следующим выходным можно будет вам отгрузить… У вас там станция, грузобагаж принимающая, есть рядом?

Лукин закусил губу. О том, что сегодня суббота, он, напрочь выпавший на озере из обыденного хода времени, даже и не вспомнил.

– Послушай меня внимательно, Володя. Я никогда не давил по срокам, но сегодня вопрос стоит о жизни и смерти – в самом прямом смысле слова. И одна, как минимум, смерть уже была. Подумай, что тут можно сделать: радиотолкучки по выходным работают, и у вашего брата-технаря с деньгами зачастую не густо – найми помощников, сколько надо; если есть другие заказы – отложи, все неустойки я покрываю… Аппарат был позарез нужен еще сегодня утром. Поэтому не скупись, обещай людям любые надбавки за срочность. А теперь подумай и назови реальный срок.

Лукин говорил жестко, командным тоном. Он знал, что Володя человек мягкий и уступчивый, неспособный сопротивляться такому давлению; знал – и никогда этим не пользовался. До сегодняшнего разговора…

Теперь Дземешкевич молчал гораздо дольше, что-то про себя прикидывая и рассчитывая. Лукин ждал, нервно барабаня пальцами по стеклу телефонной кабины.

– Во вторник вечером, – ожила примолкшая трубка. – Раньше никак не справиться. И будет дорого – придется брать готовые импортные узлы, искать что подешевле некогда… И как вам пересылать при такой спешке?

– Не говори “вам”, Володя. Я сейчас один, совсем один… О пересылке не думай, прилечу и все заберу сам. Сколько это примерно будет весить?.. И стоить?..

Володя назвал две цифры.

– Отлично, – сказал Лукин, не выдавая неприятного удивления. – Значит договорились, днем во вторник я позвоню. До встречи.

«Да-а-а, тварь влетит в копеечку… – подумал Лукин. – Ладно, квартира есть, машина есть, дети взрослые и зарабатывают больше родителей… Ни к чему долларовые заначки по большому счету. А если прикинуть, сколько я истратил за всю жизнь на снасти, лодки, оружие, патроны, – получится в несколько раз больше. Незачем считать расходы, такой шанс выпадает раз в жизни…»

Так, теперь в гостиницу, переодеться и привести себя в порядок – некоторые запланированные встречи, пожалуй, требуют имиджа столичного журналиста, а не пропахшего костром таежного бродяги. Потом – в больницу к Паше.

2

– Игорь Евгеньевич! Игорь Евгеньевич!

Крик догнал Лукина, когда он пересекал небольшую площадь перед больницей, направляясь к уазику – теперь машина резко контрастировала со своим выбритым, чистым и подстриженным водителем в элегантном костюме. (К Паше его не пустили, коротко сообщив – состояние удовлетворительное.)

Вслед за криком послышался торопливый топот. Лукин, поначалу не реагировавший (не такие уж у него редкие имя с отчеством), не выдержал и обернулся. Бежавший по площади мужчина был невелик ростом, тщедушен и немолод, почти ровесник. Направление его забавной трусцы не позволяло усомниться, что имел он в виду именно Игоря Евгеньевича Лукина.

– Здравствуйте… едва успел… чисто случайно… мне сказали, что вы пошли к почте… думал, не успею…

Лукин поздоровался, недоуменно подняв бровь – лицо мужчины, обрамленное бородкой и очками в старомодной, под панцирь черепахи, пластмассовой оправе, казалось совершенно незнакомым. Джинсовую курточку неизвестного украшал круглый гринписовский значок, под мышкой он держал пухлую потрепанную папку на тесемках.

Незнакомец отрекомендовался Александром Завьяловым, местным экологом, тут же потребовал называть его Сашей, и продолжал не слишком связно тараторить, не давая Лукину вставить ни слова:

– Нам обязательно надо с вами поговорить… тут у меня такие материалы… я знаю, вы много писали на темы природы… да, да, я читал и статьи, и книги… Вы обязательно должны мне помочь… у нас тут заговор молчания… мафия, настоящая мафия… район на грани экологической катастрофы… никому не до чего нет дела, знают и молчат, все подкуплены… Случайно узнал про ваш приезд… сказали, что вы на почте… думал, не успею… Вам обязательно надо изучить эти материалы…

Лукин подумал, что стоя посередине площади, они с бурно жестикулирующим экологом (на голову его ниже и весящим в два раза меньше) выглядят довольно комично. И решительно направился к кафе, находившемуся тут же неподалеку. От нежданного собеседника надо избавиться, вопросы экологии мало сейчас интересовали Лукина, – и проще всего послушать, покивать и забрать папку, якобы для изучения.

В кафе Завьялов оживился еще больше; не слушая возражений, заказал две кружки пива, себе и Игорю Евгеньевичу, и начал засыпать его информацией: кто, где и чем отравляет мать-природу в ближайших окрестностях.

Поток слов, в котором мелькали залповые выбросы, предельно-допустимые концентрации и названия западных экологических фондов, скользил мимо сознания слушателя, механически кивавшего и вставлявшего утвердительные междометия.

Эколог-одиночка казался сдвинувшимся на больном вопросе. К тому же Лукин знал совершенно противоположную вещь – район в экологическом отношении один из самых благоприятных. Предприятий, способных хоть что-то отравить, – раз, два и обчелся.

И тут сторонник зеленого мира сказал слова, моментом согнавшие расслабленное благодушие и заставившие слушать самым внимательным образом.

– Теперь о радиации… – защитник природы сделал многозначительную паузу и затеребил свою козлиную бородку, казавшуюся делом рук бесталанного гримера. – АЭС никаких, слава Богу, у нас нет, но… (снова многозначительная пауза) в восемьдесят четвертом в Пелус-озеро упал спутник “Космос-954”… Взлетел в Плесецке и грохнулся через несколько минут… Да-да, я сам говорил с людьми… многие видели, как горящие обломки летели над тайгой… и взрыв от падения слышали… Но главное не в этом…

Он сделал еще более многозначительную паузу, округлил глаза и произнес драматическим полушепотом:

– НА БОРТУ СПУТНИКА БЫЛА ЯДЕРНАЯ УСТАНОВКА!

И снова зачастил:

– Звездные войны, помните? Тогда во всех газетах… про Рейгана и его звездные войны… А сами готовились потихоньку… всякую гадость на орбиту выводили…

«Неужели оно? Недостающий кусочек головоломки? Насколько можно доверять доморощенному экологу? Большая часть его рассказов – просто бред сивой кобылы… Но и самая глупая курица способна отыскать жемчужное зерно в навозной куче…»

А Завьялов взахлеб твердил о собранной в окрестной тайге морошке, светившейся по ночам; о переселенных под разными предлогами деревушках; о перелетных птицах, изменивших маршруты пролета и огибающих зараженное место.

Лукин решил сблефовать, проверив эколога, и спросил с видом знатока, помнящего все номера и даты запусков советских спутников:

– Но ведь вышло сообщение ТАСС об успешном выводе “Космоса– 954” на орбиту?

– Да-да, – закивал борец за экологию, обрадованный заинтересованностью собеседника. – Тогда сообщения появлялись только после успешных запусков… и тот “Космос” на самом-то деле – 955-й!

«Если совпадение, то весьма странное, – размышлял Лукин. – До Пелусозера от моего несколько километров, а визуально в тайге с приличного расстояния точнее место падения и не определить… Что радиация служит толчком для всяческих мутаций, известно и школьнику. Но гигантизм и вкус к человечине… хм… Видали мы мутантов, чаще всего это зрелище не страшное, скорее жалкое. Нарушены покровы, конечности недоразвиты… Но чем черт не шутит, я в конце концов не профессионал в генетике и мутациях…»

3

От навязчивого эколога он отделался, пообещав позвонить после изучения папки.

Труднее было отделаться от впечатления, что в рассказе про канувший в озеро спутник имеется какая-то несуразность, пока не замеченная… Или даже не в рассказе, а в попытке Лукина принять его за объяснение и причину всех загадок.

И еще один момент. Плесецк расположен от озера почти точно на восток… Ракеты, насколько знал Лукин, взлетают не вертикально и не произвольно, они все отклоняются в одну сторону… что-то там связано с вращением Земли… вот только куда: на восток или на запад?.. он не помнил… школьный курс, элементарщина, но все напрочь позабылось…

Лукин сидел в кабине уазика с неработающим двигателем и пытался восстановить в памяти основы космической баллистики; потом плюнул на безнадежную затею и поехал разыскивать районное общество рыболовов и охотников.

Разместившиеся в крохотной и обшарпанной одноэтажной халупе три комнаты охотобщества изнутри выглядели вполне прилично. Но их владельцы под прикрытием невинной вывески явно занимались бизнесом самого криминального плана – судя по реакции на появление Лукина симпатичной девушки лет двадцати с небольшим, из которой состоял весь наличествующий на данный момент штат администрации общества.

Девушка испугалась так, что сразу стало ясно: тут речь идет не о банальных “левых” путевках на охоту и не о растрате членских взносов… Охотничьи боссы, читалось в глазах девушки, по меньшей мере выписывали рекомендации для приобретение нарезных карабинов с оптикой на имя столетних пенсионеров, а поступали те стволы в арсеналы киллеров мафии. Вполне возможно, этим преступная деятельность местных охотников не ограничивалась, широко охватывая и другие статьи уголовного кодекса.

Лукин понял, что его костюм и дипломат сыграли роль, обратную задуманной. Гораздо больше сейчас пригодились бы сапоги и прожженная у костра ветровка – девушка приняла его за проверяющего из какой-то грозной конторы, мгновенно замкнулась и на вопросы отвечала почти односложно: председателя общества нет – в отпуске; и заместителя нет – в отъезде;. и бухгалтер тоже в отпуске; и вообще никого нет, она тут одна, но ничего не знает; а все документы и печать в сейфе, ключей от которого у нее тоже нет…

Лукин, импровизируя на ходу, изложил почти правдивую легенду: он – столичный писатель и журналист, пишет о реликтовых монстрах и хотел бы поговорить с кем-нибудь из знатоков здешних отдаленных озер о бытующих, по его сведениям, в народе рассказах про разных живущих в воде чудищ. Легенда не сработала – девушка ее, похоже, просто не услышала.

Писательское удостоверение Лукина тоже не произвело ни малейшего впечатления – его напуганная собеседница осталась в убеждении, что рядом в кармане может лежать и другая корочка… Налоговой полиции, например.

Все понятно – лето, межсезонье, разъехались кто куда, бросив дела на ничего не понимающую и боящуюся ответственности девчушку – помощи отсюда ему никакой не дождаться.

Распрощавшись и направившись к выходу, он остановился, привлеченный чучелом гигантской щучьей головы, висевшим над дверью.

Неизвестный таксидермист создал прямо-таки трагическую композицию: широко распахнутая пасть, усеянная огромными зубами, готова ухватить гуся-казарку (тоже, понятно, чучело); казарка навеки застыла в позе взлета – шея, голова, тело и лапы вытянуто в струнку, крылья напряженно раскинуты – и совершенно непонятно, успеет птица спастись или спустя долю секунды станет добычей алчного чудища…

Табличка под композицией сообщала, что чудо-щуку весом сорок шесть килограммов с какими-то граммами изловили четырнадцать лет назад в водах Порос-озера. О снасти табличка деликатно умалчивала – уж не удочка и не спиннинг, понятное дело…

«Вот так оно и было, – подумал Лукин. – Хап – и нету… Сорок шесть кило, почти три пуда. Для щуки не предел, есть исторические свидетельства и куда более крупных экземплярах… Щуки, как и все рыбы, растут всю жизнь… правда, с каждым прожитым годом все медленнее и медленнее… А если какой-то внешний толчок сломает природный регулятор роста? И рыбка будет прибавлять в весе и размере с той же скоростью, что и в первые годы жизни? Тогда, товарищ Лукин, можно спокойно перестать ломать голову, как здесь, на севере, мог оказаться сом-гигант, типичный для южных рек… Неужели все-таки спутник с ядерной начинкой?.. Или редчайшее, один шанс на миллион, проявление теории вероятности?»

Ладно, поймаем – посмотрим…

4

Говоря девице про легенды о местных озерных чудищах, Лукин не кривил душой.

Такие легенды в его архиве действительно хранились. Таинственные обитатели водных глубин (по одному на каждое озеро) именовались Водяными Хозяевами, в других вариантах – Чертушками.

Чертушка имел облик либо гигантской рыбы, либо человекообразного существа со многими рыбьими чертами и повадками. К обитателям суши Водяные Хозяева вражды не питали, больше заботясь о благоденствии рыбьего населения озер; но порой люди, слишком хищнически истреблявшие водных обитателей, в один злосчастный день не возвращались с рыбалки…

Старые рыбаки, чтящие традиции, старались на новом месте лова всегда бросить в воду какой-либо подарок – задобрить Чертушку. И сети их после этого всегда были полны…

У Лукина такие легенды проходили по пятому разряду – фольклор и откровенные байки, в своих построениях он их в расчет не принимал. Но теперь, в свете последних событий, подумал, что, может быть, зря поспешил отбросить старые сказки…

Теоретически, почему бы одной рыбине не избегнуть всевозможных превратностей жизни и не достигнуть мафусаиловых лет и, соответственно, невиданных размеров? В любой сказке, как известно, лишь доля сказки…

«Хватит копаться в рыбацких байках, – подумал Лукин. – Потому что в тех историях поймать Чертушку никому и никогда не удавалось. И даже любая попытка завершалась печально… А утренний эксперимент показал, что здесь просто животное – пусть огромное, пусть пока непонятное – но, безусловно, смертное и никак не сверхъестественное…»

Теперь предстояло отыскать Пашиного не то друга, не то коллегу… вроде по фамилии Ковалев… где-то лежал тут в бардачке блокнот с телефонами.

5

Слава К. – так он был обозначен в Пашиной записной книжке – действительно оказался тем самым коллегой Ковалевым, которого он искал; и спустя час после телефонного разговора Лукин сидел на крохотной кухоньке его двухкомнатной квартиры.

Разговор пошел легко, вопреки первоначальным опасениям – Слава оказался в курсе всего, что произошло с Ларисой, Валерой и Пашей – но почти сразу Лукин понял, что не пойдет с Ковалевым ни в горы, ни в разведку. Ни на охоту за ТВАРЬЮ.

Ковалев вполне годился Лукину в сыновья – лет тридцать, или даже чуть меньше – был умен и прагматичен, даже особо и не стараясь свой прагматизм замаскировать.

В озерного монстра он, насколько понял Лукин, абсолютно не верил, не стоило и стараться, приводя теоретические выкладки и практические доказательства – такое, надо понимать, лежало вне его представлений о жизни. Ларису, впрочем, он тоже ни в чем не обвинял, даже намеками не касался просшествия на озере…

Игорю Евгеньевичу был готов помочь всем, чем мог – и совершенно, с какой-то провинциальной непосредственностью, не скрывал, что ждет в свое время ответной помощи – оставаться звездой районного масштаба никак не соответствовало его планам на жизнь, а завоевывать столицу лучше всего, опираясь на связи таких людей, как Лукин.

«Ну что же, Слава К., все понятно… Отчего бы и не помочь тебе в Москве… у меня записная книжка ломится от телефонов людей, до которых самостоятельно ты бы добирался ой как долго. Но за это, дорогой друг, я постараюсь вытянуть из тебя все, что может иметь отношение к моему делу… а знаешь ты, похоже, немало…»

Действительно, в отсутствии Пашки Ковалев оказался бесценным источником информации о районе и, к тому же, хорошим рассказчиком – излагал конкретно и сжато, оставляя только необходимые подробности, а если чего-то не знал, то адресовал к безусловно компетентным в вопросе людям.

Первым делом Лукин постарался прояснить вопрос об экологе-одиночке Завьялове и таинственном спутнике, упавшем в озеро. И тут его подозрения полностью оправдались.

Завьялов слыл личностью в районе известной, можно сказать одиозной, питавшей не избалованную сенсациями местную прессу своими экзотичными выходками. То прикуется наручниками к проходной деревообрабатывающего комбината в знак протеста против сокращения зеленых легких планеты, то вообще изобразит фарс с самосожжением на площади перед администрацией.

Лет пятнадцать назад был он записным диссидентом и неоднократным клиентом областной психушки; потом старательно боролся за демократию, драл глотку на митингах и сжигал чучела гекачепистов; а не так давно подался в зеленое движение, благо представился удобный случай.

Года три назад защитники окружающей среды неожиданно резко атаковали Кандояжский ЦБК, тихо и мирно выпускавший картонные коробки да туалетную бумагу. Нет, понятное дело, комбинат экологическую обстановку в округе никак не улучшал, но и смертельной угрозы всему европейскому северу, как то изображали зеленые, тоже из себя не являл.

Достаточно было, по мнению Ковалева, вложить не такие уж великие суммы в модернизацию очистных сооружений. Но гринписовцы как с цепи сорвались – митинги, акции, листовки, сборы подписей о закрытии, постоянный палаточный лагерь у ворот, визиты столичных телевизионщиков…

В основном суетились активисты московских и питерских филиалов международных экологических организаций, но рекрутировались также местные кадры, среди них и Саша Завьялов, все как-то не находящий себе места в вожделенном обществе победившей демократии.

А закончилась невиданная шумиха просто: обанкротившийся комбинат по дешевке приобрела финская бумагопроизводящая корпорация; финны, за экологическую чистоту родной Суоми тоже весьма радеющие, перенесли в Кандоягу самые вредные производства; международные сторонники чистого мира как-то разом потеряли интерес к ЦБК.

Местные, правда, еще какое-то время пошумели – но быстро обнаружили, что пикетировать и жить в палаточных лагерях за свой счет довольно-таки накладно – и постепенно все отошли от зеленого движения. Все, кроме Завьялова. Он остановиться уже не смог и подался в экологи-партизаны…

Лукин не стал задерживаться на печальной судьбе Кандояжского комбината и задал неожиданный вопрос: о траектории запуска космических спутников.

– “Космос– 954”? – мгновенно сориентировался Ковалев, – приходил к нам Завьялов и с этим, есть у нас тут такая легенда, но автор явно не он, слухи давно бродят… В Плесецке все отрицают – так они там все и всегда отрицают, пока фактами к стенке не припрешь. Может, действительно рухнул где-то в тайге, мало ли случалось таких падений и здесь, и на Байконуре.

Но Лукина интересовала не сама вероятность падения злосчастного спутника, но то, мог ли тот с точки зрения баллистики рухнуть в его озеро.

Слава задумался, теребя мочку уха; потом отправился, извинившись, в детскую комнату (семья его отдыхала у родственников, под Ростовом). Вернулся через пять минут с большой, ярко раскрашенной книжкой. “Космос в картинках” – прочитал Лукин на обложке.

Гуманитарии, черт возьми… Ох, не тому на журфаках учат, если простейшие технические вопросы приходится прояснять по таким книжечкам…

Еще через десять минут два гуманитария, склонившись над книжечкой для младшего школьного возраста, выяснили главное: упасть к западу от Плесецка спутник никак не мог – траектории запуска направлены исключительно к востоку.

«Единственный вариант – ракета сошла с баллистической траектории сразу после старта, – понял Лукин. – Отклонилась на запад уже в неуправляемом полете… Ага, и умудрилась угодить именно в это озерцо. А на борту действительно оказалась ядерная силовая установка… И активировалась при падении… Не проще ли, товарищ Лукин, сделать всего одно предположение: в свое время люди в мундирах захоронили в озере, воспользовавшись большой глубиной и безлюдьем места, пару-тройку контейнеров с чем-нибудь био– или радиоктивным… Куда проще, чем такая цепочка маловероятных допущений…»

– А вот по таежным озерам я небольшой специалист… – сказал Слава К. с сожалением. – Все поверхностно: пикники-шашлыки, иногда рыбалка, один-два раза в год на охоту вырываюсь. Но есть у нас один колоритнейший тип, Маркелыч… Он, по-моему, может рассказать все про любое озеро в округе – с детских лет тут рыбным промыслом занимается. Завтра попробую с ним связаться и договорится о встрече; но ничего заранее не обещаю, тот еще Фигаро, по трем субъектам федерации мотается…. на редкость интересная личность.

6

Переночевал Лукин в гостинице.

Встал по привычке рано, на рассвете, и сразу поехал в аэропорт – проблем с билетами на вторник, равно как и очереди к кассам, не оказалось. Лукин послонялся по гулко-пустынному залу ожидания, позавтракал в открывшемся буфете, с трудом отвязался от бича, пытавшегося всучить за десятку обручальное кольцо, по виду явно латунное. И, дождавшись приличного для визитов часа, отправился в приткнувшуюся сбоку летного поля гостиницу летного состава – договориться о нестандартном багаже на обратный рейс.

Разговор с пилотами обнадежил – с полной загрузкой они из Москвы летали лишь в канун начала школьных занятий. А сейчас, неформально договорившись с экипажем, можно провезти хоть танк Т-80 в разобранном состоянии.

Дел в городе не осталось, и он решил вернуться до вторника на озеро – оно неодолимо притягивало Лукина, было что-то отчасти наркоманское в желании оказаться вновь на высоком берегу, под шуршащими кронами сосен и вглядываться таинственную прозрачную глубь…

Выруливая по узенькой бетонке, ведущей от шоссе к аэропорту, Лукин затормозил у одноэтажного красно-кирпичного здания – метеорологической станции, вспомнив вдруг про неразрешенную до сих пор загадку: непонятно как уцелевших аквалангистов.

Дежурившая по станции древняя старушка (а где найти молодых за такие мизерные деньги?) наверняка помнила времена повальной охоты за шпионами и взирала на Лукина крайне подозрительно. Но, не найдя в просьбе криминала и внимательнейшим образом изучив его документы, позволила просмотреть подробные сводки погоды за минувшие две недели.

Выстрел с завязанными глазами угодил в цель: накануне приезда на озеро следственной группы резко упало атмосферное давление – на сорок пять миллиметров и потом медленно повышалось, последние три дня стабилизировавшись на довольно высокой отметке…

«Вот и разгадка, – понял Лукин. – Не знаю как там у ящеров, но вот рыбы реагируют на такие скачки давления очень чутко… И чем крупней экземпляр, чем больше у него плавательный пузырь, – тем сильней реакция. Мелочь приспосабливается почти мгновенно, шныряет и кормится у берега, как обычно… А вот крупные напрочь теряют аппетит и подвижность, стоят два-три дня у дна в полной апатии. Похоже, на редкость повезло этим ребятам с аквалангами…»

В гостинице, куда он заскочил за вещами, администратор попросила как можно быстрее перезвонить Славе Ковалеву; Лукин позвонил прямо от ее стойки, выслушал несколько фраз невидимого собеседника, коротко поблагодарил и повесил трубку – поездка на озеро откладывалась.

Слава, к легкому удивлению Лукина, выполнил свое вчерашнее неуверенное полуобещание – разыскал Маркелыча, местного Дерсу Узала и договорился об их встрече – она должна была состояться спустя сорок минут в Пионерном (не то в окраинном районе города, не то в сросшемся с ним поселке).

7

Степан Викентьевич Парфёнов (с чего его все вокруг звали Маркелычем? – непонятно) по размерам личных сбережений и долям в различных предприятиях мог называться “новым русским”; по внешнему же виду походил на представителя малопочтенного сословия бичей, перебивающегося случайными заработками, чтобы с началом сезона завербоваться в экспедицию или в рыболовецкую артель…

Лукин, в общем, был подготовлен к такому вчерашним рассказом Славы К., но все равно удивился, когда распахнулась дверца остановившегося рядом с уазиком новенького “Лендровера-Дискавери”, зачем-то украшенного тарелкой спутниковой антенны. С водительского места вылез мужичок лет шестидесяти в ватнике с обрезанными рукавами, в засаленной кепке и в чем-то испачканных старинных военных галифе, заправленных в стоптанные кирзовые сапоги.

Лицо Маркелыча покрывал загар – не ровненький загар Анталии или солярия – нет, надо много времени проводить под нежарким северным солнышком и на режущем ветру (не брезгуя и народными внутренними согревающими средствами), чтобы кожа обрела такой кирпично-бурый цвет.

– Здорово! – ладонь, бугрящаяся каменно-твердыми мозолями, изрезанная шнурами снастей, стиснула как клещами протянутую для рукопожатия руку Лукина.

– Ты, что ли, приятель Паши-то будешь? – начал Маркелыч без долгих предисловий. – Я, знаешь, московских-то не больно жалую, тем более из газет-журналов – наврут с три короба, намутят воду… Но Иннокентьич мужик правильный; было дело – помог крепко мне, теперь и я чем могу, помогу… Ну пошли, присядем на свежем воздухе, в ногах-то правды нет… У меня времени час где-то, а рассказать про твое озерцо есть чего, так что ты не перебивай, будут вопросы – потом задашь…

Лукин согласно кивнул головой и они уселись на толстенный поваленный древесный ствол, служивший (судя по валявшимся вокруг многочисленным бычкам и пробкам от бутылок) вечерним клубом по интересам местным любителям крепких напитков…

Его собеседник был потомственный северный рыбак – и отец, и дед, и прадед, и все предки вплоть до самого легендарного Парфёна, бежавшего в северные дали еще от царя-реформатора Петра – все занимались рыбным промыслом. Ловили всегда по старинке, не оглядываясь на царские установления об охране рыбных запасов и, позднее, на декреты Совнаркома. Говоря проще – браконьерствовали.

Маркелыч вступил на тернистый наследственный путь, когда весьма ужесточились санкции за незаконный лов: штрафы и изъятия сетей сменились тюремными сроками. Степа Парфёнов слыл ловким и удачливым, да и с инспекторами умел договариваться, но и его не избежала чаша сия – получил в конце концов за злостное браконьерство пять лет, тогдашний максимум.

Рубил лес не так далеко, в соседней республике Коми, а когда вышел – в родных краях снова возрождали рыболовецкие артели; власти наконец осознали тот простой факт, что рыбсовхозам осваивать мелкие затерянные в тайге озера невыгодно, гораздо больше там наловит по заключенному договору ватага из пяти-шести человек, а то и одиночка с десятком сетей.

Получалось, что сидел Маркелыч вроде и не за что; но он на власть не обиделся, сколотил артель и занялся знакомым делом. Конечно, то была не вольготная жизнь старых времен – весь улов приходилось сдавать по фиксированным ценам, весьма и весьма заниженным…

Но в ватаге Парфёнова паи всегда выходили в конце сезона куда выше, чем у других – как никто знал он тайгу и озера; умел безошибочно определить, стоит или нет начинать лов на той или иной ламбе; и рыбьи стаи находил, казалось, верхним чутьем, без всякого эхолота. Соответственно и народ мог отбирать в артель придирчиво – многие к нему стремились, но пьяницы и лодыри получали от ворот поворот.

Когда задули-засвистели первые сквознячки перестройки и хорошо знакомое слово “кооперация” стало приобретать новый смысл, у Степана Викентьевича скопился уже изрядный капиталец.

В отличие от многих других, доставших деньги из дальних захоронок, в торговлю он не кинулся, «купи-продай» никогда особо не привлекало, не та наследственность – но когда внук писателя-комиссара объявил повальную приватизацию, несколько рыболовецких фирм Парфёнова уже более чем успешно конкурировали с загибающимися без дотаций рыбсовхозами.

И пока другие успешно прибирали к рукам магазины и фабрики, под контролем Маркелыча оказалась добыча и переработка рыбы на территории с пару европейских стран размером (ну а потом, заодно уж – и производство снастей да лодок, и кое-какое строительство, и пакет акций речного пароходства, и инвалютный рыболовный туризм).

Короче, император тайги и окрестностей.

8

– Я сам почти с тех краев-то, а вот как озеро называется – не знаю. Местные, что с деревни, просто говорили: Озеро. Щучьим еще звали, Светлоозером звали, за воду чистую… Одно время, недолго, Прошкиным озером стали звать – тракторист там утонул совхозный, Прохор…

Услышав про еще одну жертву озера, Лукин насторожился – Маркелыч оценил его реакцию и пояснил:

– По весне под лед провалился, с трактором… Пару километров по льду решил срезать, ну и… Не нашли, в общем, криминалу в истории той… Вот. А ловить-то на озере мне мало приходилось, оно лет тридцать тому людным местечком было… для наших дел… но бывал там часто. А потом, когда артели начались и промысловики-одиночки тоже, жил там один… писатель… Заключил договор, избушку подлатал, печь сушильную наладил – и давай озеро сетями чесать… А пока сети стоят – книжку корябал… Читал я потом, лажа сплошная… Он уж там, в книжке-то, такой чистый-благородный: рыбу поймает, пометит, обратно выпустит… Жизнь рыб он изучает, Жак-Ив Кусто, бля… Хрен он там что изучал – поймает и сушит; потом в мешок – и сдавать… Уж я думаю, теми денежками зимой и жил, с писанины своей давно ноги бы протянул… Фамилию вот запамятовал, что-то от озера известного… Ладогин, может? Хотя он той фамилией только книжонки свои подписывал, а в паспорте другая была, но назывался всегда Ладогиным… Или не Ладогиным? Ты, Евгеньич, его в Москве отыскать попробуй, не зря пять сезонов безвылазно просидел, может чего больше тебе расскажет… Вот книжка как называлась, я хорошо запомнил – “Водные тропинки”, в журнале каком-то печаталась… Может, по книжке-то фамилию уточнишь, ну да про ту рыбу ты лучше меня знаешь…

Парфёнов поерзал, устраиваясь поудобнее на лишенном коры, отполированном штанами многих сидельцев стволе, достал пачку сигарет и предложил Лукину.

– Спасибо, не курю. Пятнадцать лет как бросил, – отказался тот, успев заметить, что пачка на редкость интересная: с одной стороны виднелись угольные фильтры, вполне соответствующие дорогой марке, с другой торчали бумажные мундштуки дешевых папирос…

Маркелыч извлек как раз папиросу – вполне плебейскую беломорину и чиркнул зажигалкой. Зажигалка оказалась еще интереснее – стилизованная по моде, завезенной в эти края полвека с лишним назад вернувшимися фронтовиками: из желтой (золотой?) винтовочной гильзы, с отполированным колпачком на цепочке, с колесиком сбоку… По торцу колесика вилась надпись латиницей и, надо думать, стоила фирменная игрушка как несколько ящиков одноразовых турецких…

Старый браконьер глубоко затянулся и продолжил:

– Вот… А потом, через несколько лет, лов на озере запретили – настоящие ученые приехали, опыты какие-то ставили, рыб изучали… Сами, которые из науки, правда, катер с тралом вовсю гоняли… Но без толку все – тут невод нужен, трал медленно ползет, уходит рыба-то… только мелочь и попадалась. Тоже несколько лет там кантовались, базу на берегу западном построили… Не знаю, чего уж там они наизучали – мне не докладывались; но профессор их главный потом приезжал еще раза три, когда опыты они свои уже закруглили и съехали; говорил – нигде мест таких не видел, красота, мол, неописуемая… Рыбу ловил, охотился… Давно не видно, может помер… старый уже был… Так он, профессор-то, бывало, примет чарочку с улова удачного – и давай заливаться, как озеро через него прославится… Что-то он здесь, дескать, открыл-изобрел… Ему, значит, награды-степени полагаются, ну а нам, здешним, как бы за помощь тоже почет всенародный…

«Так-так, – подумал Лукин. – Значит, еще и ученые… Биологи, надо понимать. И что же, интересно, герр профессор тут наизобретал? Может, ускоритель роста для рыб? Ну и вылил бочку-другую в озеро по ошибке… Да нет, сумасшедшие гении, профессора-одиночки хороши в фантастических романах. Такое изобретение если на нобелевку и не тянет, то уж везде прогремело бы, это точно. Вернее всего, открыл пан профессор какую-нибудь новую зависимость роста рыбьей популяции от положительного изменения удельного веса зообентоса на кубометр воды, тиснул никому не нужную монографию тиражом в пятьсот экземпляров – и дело с концом…»

9

Нежная трель северного соловья – птички варакушки – прозвучала совершенно для августа месяца неожиданно, тем более неожиданно, что раздалась она из недр засаленного ватного жилета Маркелыча.

Он, хитро улыбнувшись, извлек из внутреннего кармана крохотную трубку мобильника и, тщательно нацелившись толстым, загрубелым пальцем, ткнул в нужную кнопку – отключил. Лукин изумился – свой сотовый он использовал в здешней глуши лишь в качестве будильника. И ни разу не видел, чтобы кто-то из местных пользовался мобильной связью.

– Нет покоя ни днем, ни ночью, – вздохнул старик отчасти лицемерно. – В самую глубь таежную заберешься – и то найдут, через спутник достанут… Эта игрушка только у меня тут и работает – вон какую дурынду возить с собой приходится.

Маркелыч кивнул на тарелку-антенну и продолжил:

– Так вот… В последние годы мы на озере твоем дважды ловили… Первый раз, года четыре тому, неплохо притонились – щуки здоровые, метра по полтора каждая, и много – знать, на яму-то зимовальную попали… А прошлой зимой послал бригаду, завели невод на том же месте. Ничего не поймали, только изорвали весь… видать, топляков нанесло по весне. Убыток сплошной получился – полдня майны рубили, да горючка для “Буранов”, да невод, считай, на списание пошел… Вот и все, что я про озеро твое знаю. А большего никто в наших краях тебе и не расскажет… Из деревни, Заозерья, кто съехал из старых – перемерли все, одна Андреевна осталась, так она на девятом десятке, с памятью неладно – лучше всего войну финскую помнит, считает, будто вчера кончилась; а годы-то недавние как корова языком слизнула…

– А летом вы там ловить не пробовали? Или, может, кто другой? Я имею в виду, в последнее время…

– Летом-то? Летом только нынешним добраться без вертолета можно, да и то налегке… Ты попробуй-ка, загрузи «козелок» свой рыбой под завязку – тут и застрянешь в болоте… А сигов, пеляди на озере нет, лосось не доходит, не с руки гонять вертолет-то.

– Скажите, так вот в клочья изорвать невод о топляки, на известной тоне – дело обычное?

Казалось, вопрос слегка смутил старого таежного волка; Маркелыч помолчал, достал еще одну папиросу, смял и бросил, не закурив. И заговорил о другом:

– Знаю я, что ты здесь ищешь… Ин-фор-ми-ро-ва-ли… – иностранное слово он произнес по слогам, но без ошибок и запинок. – Да вот не знаю, найдешь ли… В тайге много разного бывает, и странного, и страшного… Порой сам такие вещи видал – никому не рассказывал. И тебе не расскажу. Может, и не совсем сказки все, что про Водяного Хозяина говорят… не знаю… А невод о топляки изорвать недолго, особо не новый – если тащить напролом, дуром… Но деды говорили, что Чертушка именно так вот сети рвет, если кто его поймать вздумает. А ежели упорствовать будет – так и сам с ловли не вернется… Знаешь, я сам ни в чертей, ни в дьяволов никогда не верил, но если кошка черная дорогу перебежит – через плечо плюю. На всякий случай. И на Прошкином озере ловить больше никогда не собираюсь… береженого Бог бережет.

Парфёнов встал и вразвалку направился к “Дискавери”. Остановился и посмотрел на Лукина, сказал задумчиво:

– Даже и не знаю, что тебе пожелать: найти что ищешь или наоборот… А если дочке Иннокентьича адвокат хороший потребуются – позвони. Есть подходящий…

Он протянул визитную карточку. На ней наискосок, по диагонали, было вытеснено золотом единственное слово, стилизованное под торопливый и корявый почерк: “МАРКЕЛЫЧ ”. И длинный номер телефона снизу.

10

Тишина… Ни ветерка, ни плеска…. Как будто заманивает: ну давай, надувай лодку и приди ко мне, сыграем по маленькой – голова против головы… Приду, подожди еще чуть-чуть, я устал, я шел двадцать три года, но я приду…

Ну а что у нас тут? Тут жили те самые доценты с кандидатами, не ждущие, черт их дери, милостей от природы… Что же вы, голубчики, тут нахимичили? Да разве теперь поймешь… От причала одни столбики, крыши пообвалились, но навес держится над летней кухней – плитой да столом… А стол-то здоровенный, немало вас тут сиживало… Каких только умных разговоров эти почерневшие доски не наслушались… и смех девчонок-практиканток, и песни под гитару… Слыхали мы такое, и песни пели, и практиканток целовали… Р-романтика…

Ну а на той ржавой конструкции, надо думать, стоял у них ветряк, разобрали потом и вывезли… а вот здесь от него силовой кабель шел вон к той интересной площадке… хм, а канавка-то от кабеля осталась довольно свежая, года два-три назад выкопана… Неужели и в такие места охотники за металлами добираются?.. Что за аппаратура тут стояла, теперь уж не понять… Хоть бы профиль их работ определить приблизительно… я уж не ждал найти тут забытый лабораторный журнал с записями экспериментов, но могла бы какая табличка остаться: экспедиция, мол, такого-то НИИ… ничего… и как их теперь искать прикажете…

Короче, еще одна безрезультатная поездка. Молчит наука, как съели Кука…

11

Как всегда бывает при наборе высоты на Як-40, наступил тот неприятный момент, когда двигатели перестали тянуть на форсаже – и, казалось, отключились и смолкли, резанув тишиной по привыкшим к реву взлета ушам; а тело, только что притиснутое к спинке кресла пусть не космической, но все же перегрузкой – внезапно расслабилось в полуневесомости.

Лукин пережил сотни таких взлетов, но внутри что-то вздрогнуло и тревожно сжалось – вестибулярный аппарат существа, не предназначенного эволюцией для полетов, подавал мозгу сигнал опасности. И он подумал, что, наверное, такие же сигналы получил и на озере – наследство пещерно-древних времен, когда хруст в зарослях или плеск в близлежащей заводи означал близкую и смертельную опасность; получил – и отреагировал точно как далекий волосатый предок – копье или дубина стиснуты в бугрящихся мышцами руках и в крови закипает бесшабашный азарт последней схватки.

Какого черта, мы наследники победителей, слабаки давным-давно растерзаны и сожраны…

Но потом, на подлете к Быково, когда густые светящиеся пятна городов и поселков внизу слились в огромное, во весь горизонт, сверкающее зарево – все произошедшее показалось смешным и нелепым: кто-то утонул, жалко, но случается такое, и нередко; ну плеснула рыбина в тумане, кто сказал, что это охотник за человечиной?; лебеди чего-то испугались – эка невидаль; лещ рванул чуть посильнее и не выдержал подгнивший от долгого бездействия шнур; а старый дурак выходит на охоту за ветряными мельницами: уазик-росинант и вместо ржавого копья двустволка двенадцатого калибра…