Читать книгу Сказки летучего мыша - Виктор Точинов - Страница 2

13 июня, пятница, утро – 14 июня, суббота, день

1

Внешний облик человека угрожающего впечатления отнюдь не производил. Сухощавую фигуру не украшали гипертрофированные мускулы, руки не синели наколками. Не морщился свирепо мафиозно-бритый затылок – изрядно поседевшие волосы были подстрижены аккуратным ежиком. Речь пришельца звучала вполне корректно, а предъявленное удостоверение не имело ничего общего с нынешними конторами – наследницами некогда грозного КГБ. Охранно-розыскное агентство «Рапира» – эка невидаль, таких агентств расплодилось, как грибов после дождя…

И все же что-то не нравилось Савичеву в этом человеке. Было нечто в пластике движений, в выражении лица, во взгляде, – хищное, жесткое, опасное…

Хотелось побыстрее завершить разговор, побыстрее распрощаться. Но человек настойчиво гнул свое:

– Мне необходимо, чтобы мои люди постоянно находились в палате. Пострадавший владеет важнейшей информацией. К тому же не исключен вариант, что рубанувший его по затылку вернется – с целью завершить работу.

Савичев собрался было сказать, что старший дознаватель из РУВД здесь уже побывал, и не нашел никакой необходимости в охране без пяти минут трупа… Но не сказал. Пришелец (сам он не представился, а на быстро мелькнувшем удостоверении имя и фамилию Савичев разглядеть не успел) – пришелец никак не казался человеком, у которого аббревиатура РУВД вызывает опасливое уважение.

И заведующий реанимационным отделением сказал другое:

– Поймите, нет никакой надежды, что больной произнесет что-то осмысленное. Случайные слова, что у него порой вырываются – явный бред, причем на несуществующем языке. И добивать его ни малейшей необходимости нет. Уже сам факт, что он до сих пор жив – материал для научной статьи о неизвестных ранее резервах организма. Здесь реанимация, здесь жизни висят на тонкой нити, – и присутствие ваших… хм… людей может помешать моим… хм… людям сохранить эту нить.

Не убедил.

– Я все понимаю, – мягко начал человек. Но продолжил жестко, безапелляционно: – В палате будет находиться один мой сотрудник, с диктофоном. Двое других – в коридоре. Или вы хотите, чтобы к вам вновь и вновь поступал материал для научных статей о рубленых ранах?

После короткой паузы человек закончил вновь мягко, сочувственно:

– У вас ведь две дочери, Сергей Борисович: студентка и старшеклассница. Наверное, порой гуляют после заката… Я не хочу, чтобы им довелось встретиться с любителем бить по головам острыми предметами. А вы?

Слова, подсознательно ожидаемые Савичевым с начала разговора, прозвучали. Угроза. Завуалированная заботой угроза…

Губы врача дернулись, словно он хотел что-то сказать. Но не сказал ничего.

Человек внимательно всматривался в лицо собеседника. И добавил ровным спокойным тоном совершенно для того неожиданное:

– Сутки назад не так далеко от места обнаружения вашего больного был найден мой сын. Тоже с разрубленной головой. К сожалению, его организм не обладал феноменальным запасом живучести…

Спустя недолгое время седой человек давал последние инструкции остающемуся в палате сотруднику:

– Имей в виду, Гриша: судя по всему, именно этот Шляпников установил растяжку с гранатами на пути у кинологов. И кровь, найденная на его мотоцикле, совпадает по группе с кровью убитого охранника Ермаковых. Тип крайне опасный. Так что если эскулапы ошиблись насчет его состояния… В общем, будь готов ко всему.

– Не сомневайтесь, Юрий Константинович. Не впервой.

Больной, лежавший неподалеку на реанимационном столе, окруженном всевозможной аппаратурой, – казалось, не обратил внимания на этот диалог. Трудно обращать на что-либо внимание с разрубленным почти пополам мозжечком и не приходя в сознание. Но при последних словах молодого круглолицего Гриши губы бесчувственного слушателя скривились. Впрочем, покрывавшие лицо бинты разглядеть гримасу не позволяли…

2

Место было красивейшее: сосны-великаны, хрустальной прозрачности воздух, и столь же прозрачная вода озер – каждый камешек на дне виден аж на трехметровой глубине…

Семиозерье.

Именно здесь разворачивались драматичные и кровавые события – описанные в романе писателя Кравцова, пока не завершенном.

Но именно сюда – в Семиозерье, в детский лагерь «Авроровец» – Кравцов в нынешнем июне вывез детей на две смены. Рассудил он просто: два снаряда в одну воронку редко, но попадают. Но чтобы залп всей батареи угодил ровнехонько в одну точку – не бывает. Даже в теории… Если всё, описанное беллетристом, начнет вдруг сбываться – стоит сменить профессию. Податься в прорицатели, на манер Ванги…

Пресловутые рассуждения были не особо серьезные, с изрядным оттенком иронии. На самом деле Кравцов хотел одного: чтобы Танюшка и Сережка оказались подальше от Питера. И от Спасовки.

Отпрыски уже отдыхали здесь – прошлым летом. И освоились на удивление быстро. Танюшка о чем-то с важным видом шушукалась с барышнями, столь же юными и пытающимися столь же важно выглядеть, – похоже, в новом отряде обнаружились две-три подружки по прошлому лету. Сережка же с дикими воплями носился с другими пацанятами между сосен – играя в какую-то непонятную, но весьма азартную игру.

Можно было уезжать, прощание с ребятами завершилось, но воспитательница Танюшкиного отряда – полная молодая женщина с ослепительно-рыжими волосами – никак не могла закончить разговор с Кравцовым. Намекала открытым текстом, что не плохо бы господину писателю приехать в лагерь, и провести встречу с читаталями-почитателями – не с ребятней, а с вожатыми и воспитательницами – как-нибудь вечерком, в узком кругу…

Немедленно возникло подозрение, что виновник здешней популярности писателя Кравцова не кто иной, как Танюшка, – главная его имиджмейкерша и пиарщица. Дочь никогда и нигде не забывала упомянуть, какой у нее всем известный папа…

Честно говоря, большая часть слов рыжей воспитательницы пролетала мимо ушей, голова была занята иным.

Господин писатель чему-то кивнул, с чем-то согласился, что-то даже уклончиво пообещал – потом так и не вспомнил, что же именно. Наконец и с рыжей удалось распрощаться.

Кравцов направился к своей машине, оставленной за воротами лагеря. Под ноги, пересекая дорожку, метнулся здоровенный котище – зеленоглазый, одно ухо висело лохмотьями, свидетельствуя о немалом боевом опыте. А рыжая масть, странное дело, один к одному напоминала прическу недавней собеседницы… Кравцов подумал: наверняка их в лагере всего двое – обладателей такого насыщенного и естественного колера… И решил: вставлю куда-нибудь.

Впрочем, усаживаясь за руль «нивы» (бесконечно тянувшийся ремонт машины наконец завершился), – он уже позабыл и кота, и воспитательницу. Мысли вновь и вновь возвращались к Спасовке и «Графской Славянке»…

3

После двух суток, плотно набитых громоздящимися друг на друга происшествиями, – и завершившихся безумно-дикой ночью, проведенной с Аделиной на Чертовой Плешке, в жизни Кравцова наступила полоса мертвого штиля.

Не происходило НИЧЕГО. Вообще…

Нет, какие-то мелкие повседневные события случались. Но казались незначительными и… ненужными, что ли…

Он ощущал себя бегуном-стайером сразу после пересечения финишной ленточки. Тело еще рвется вперед, кровь кипит адреналином, – а бежать-то и некуда…

С Адой тоже творилось неладное. Держалась с Кравцовым отчужденно, как со знакомым, но отнюдь не близким человеком. Он знал причину. Провалы в памяти девушки увеличивались. Словно невидимый ластик стирал все воспоминания, связанные со старинным бронзовым предметом. С пентагононом. А с Кравцовым она познакомилась именно благодаря этой штуковине…

Сашок же после схватки на графских развалинах как в воду канул. Его искала милиция (Кравцов сделал-таки заявление про утреннее происшествие на руинах – решив, что данное седому человеку обещание молчать относится лишь к находке тела Костика) – но искала безуспешно. Его искали люди «седого» – сомнений в этом не было, шеф сей неведомой организации спустя сутки вновь приехал в Спасовку, и битых два часа расспрашивал писателя о самых мельчайших деталях последних событий. Более того – «седой» обещал позвонить, если поиски увенчаются успехом. Однако – до сих пор не позвонил…

Надо думать, Сашок залег на дно, зализывая раны. Наверняка имел надежное убежище, где и провел три года после побега из Саблино. И оставался постоянной угрозой, способной в любой момент возникнуть на горизонте.

«Седой» не позвонил – зато позвонила Наташа. Странная получилась с ней беседа… Скомканная… Сообщила коротко: с ней и с детьми все в порядке, местонахождение свое назвать вновь отказалась. Эмоциональный и сбивчивый рассказ Кравцова о последних похождениях Сашка выслушала с легким скепсисом – но комментировать никак не стала. Сказала, что рассталась с Сашком два дня назад и больше его не видела… От личной встречи с Кравцовым уклонилась, но еще раз попросила ничего не рассказывать мужу. Вернее, «бывшему мужу» – именно так она выразилась. Вот и весь разговор.

Кравцов «бывшему мужу» не мог бы ничего рассказать при всем желании. Завершив двухдневную пьянку, Козырь неведомо куда исчез из Спасовки – дом Ермаковых стоял пустой и запертый. Вялая попытка дозвониться и объясниться успеха не принесла: мобильник не отвечал, секретарша на работе проинформировала коротко, никак не конкретизируя: начальник в командировке, когда вернется – неизвестно. В общем, где и чем сейчас занимается Пашка-Козырь – оставалось тайной за семью печатями…

Господин писатель, не мудрствуя лукаво, воплотил в жизнь решение, спонтанно пришедшее после находки тела Костика – остался жить в сторожке «Графской Славянки». Благо с формальной точки зрения имел на это полное право – трудовой договор с ним никто не расторгал.

Казалось – здесь, рядом со старыми руинами, непременно вскоре что-то произойдет, отложенная схватка продолжится… Однако – не случалось ничего экстраординарного или просто необычного. Наваждение, посетившее Кравцова ранним утром после ночи на Чертовой Плешке: возродившийся в первозданном виде дворец и обращавшийся к писателю странный голос, – стало последним событием, которое можно назвать неординарным…

После наступил мертвый штиль.

Действительно все закончилось? Действительно они с Адой поставили на Плешке точку в чужой игре?

Или – наступило затишье перед бурей?

Кравцов склонялся ко второму варианту…

Позавчера он не выдержал – решил сам начать партию. Белые начинают и выигрывают… Имеющаяся информация (если говорить начистоту, большей частью состоявшая из смутных догадок) позволяла предпринять кое-какие шаги. Задуманные давно, но отложенные ввиду начавшейся свистопляски…

Но сначала стоило обезопасить тылы.

Кравцов поехал в город, забрал машину из тянувшегося три месяца ремонта, лихой кавалерийской атакой сломил сопротивление ошарашенной тещи – и увез Танюшку и Сережку на Карельский перешеек, в Семиозерье. Путевки купил на месте, на две смены подряд. Переплатить за срочность пришлось изрядно – но в деньгах недостатка не было, очень кстати подоспела пара гонораров…

И вот теперь он возвращался – напряженный, кипящий злым азартом, готовый к схватке.

Начну с Архивариуса, решил Кравцов. Именно так. Первым делом в Царское Село, к Архивариусу…

Свое решение он смог исполнить лишь на следующий день.

4

Ничего рассказывать Кравцову о себе не пришлось. Архивариус и без того все знал. И не преминул сей факт тут же продемонстрировать.

– Вы – писатель Кравцов, бывший офицер, автор книг… – Он перечислил все романы, в том числе пока неопубликованные, хотя ничего подобного ему о себе Кравцов не сообщал – даже не сказал, что писатель. – То-то мне показалось, что для студента-историка – коллеги Валентина – голос больно солидный.

Оперативно, ничего не скажешь. А ведь в архивах эти сведения пока не пылятся…

То, что Пинегин оказался студентом истфака, стало для Кравцова новостью. Подсознательно он считал – хотя Козырь в своем рассказе выбранный Валентином вуз никак не конкретизировал, – что парень учился на инженера.

Он коротко пояснил, что коллегами с Валей они были на другом поприще. И добавил:

– У меня о вас тоже сложилось несколько иное представление…

– Книжный червь, дистрофик в очках с линзами толщиной в палец? – улыбнулся Архивариус.

Улыбался он хорошо. Улыбка делала его лицо с волевыми скулами почти красивым.

«Несколько иное представление…» – это мягко сказано. Когда открылась дверь – несокрушимо-броневая, украшенная линзой видеокамеры – Кравцов поразился. Перед ним оказался мужчина с руками и плечами атлета – казалось, короткие рукава летней рубашки готовы вот-вот лопнуть от напора бицепсов. А кулаки… На обладание такими кулаками стоило бы получать лицензию, как на оружие самообороны повышенной мощности. Но – у Архивариуса не было ног. Обеих, выше колена. Встретил он Кравцова на инвалидном кресле-коляске.

Впрочем, оно оказалось не тем уродливым сооружением, в очереди за бесплатным получением которого неимущие инвалиды стоят годами – но суперсовременным, сверкающим хромом и никелем. И раскатывало по квартире своим ходом с мерным жужжанием. Кресло было оборудовано массой приспособлений – Кравцову даже показалось, что в подлокотник вмонтирован экранчик мини-компьютера. Сохранить же подобную осанку в инвалидном кресле мог лишь человек, много лет проносивший военную форму.

– Что делать, – продолжал Архивариус. – По не зависящим от меня обстоятельствам пришлось сменить работу. Мышцы – какие остались – стараюсь поддерживать в прежней форме. А зрение вот отчего-то не портится, так что уж извините за отсутствие очков…

– Где вы служили? – полюбопытствовал Кравцов. Он не сомневался, что еще много лет обрубки ног Архивариуса рефлекторно вздрагивали, если произнести командным голосом: «Товарищи офицеры!»

Архивариус внимательно взглянул на него и сказал после короткой паузы:

– Я служил в КГБ. Вы разделяете предубеждение многих ваших коллег против Конторы?

– Я всегда уважал и сейчас уважаю эту организацию, – ответил Кравцов.

Он ничуть не кривил душой. Сколько бы ни брызгали на КГБ ядовитой слюной молодые реформаторы и старые диссиденты, – по мнению Кравцова, уважения (не любви!) Комитет заслуживал по простой причине: туда отбирали лучших. Отовсюду. Например, задолго до выпуска в его институте пару-тройку самых толковых ребят на курсе приглашали по одному в кабинет проректора. А там вежливые люди в хороших костюмах предлагали после защиты диплома интересную и перспективную работу в вычислительном центре Большого дома на Лубянке (учился Кравцов в Москве). Предлагали лучшим. А на прокуренных кухнях диссиденствовали в основном неудачники и троечники…

Ну что же, кое-что стало ясным, подумал Кравцов. Отчего, например, телефонный номер Архивариуса отсутствует в базе. И как он успел почти мгновенно собрать всю информацию о госте.

Между вторым звонком Кравцова, извинившегося за срыв первой встречи, и визитом прошло не более двадцати минут…

Последнюю мысль визитера, впрочем, Архивариус тут же опроверг.

– Из Конторы я ушел давно, пятнадцать лет назад. После ельцинского погрома – всех реорганизаций, расформирований, дроблений – знакомых там практически не осталось. То есть многие знакомые живы-здоровы – кто за рубежом, дальним и ближним, кто в службах безопасности наших корпораций, кто еще где… Я это к тому: не стоит беспокоиться, что за последний час с вашего дела сдували пыль на Литейном. Все сведения о вас болтаются в Сети, ничего сложного, если знать, что и где искать… Я – знаю.

На вид Архивариус выглядел моложе. Явно ведь пятнадцать лет назад оставил службу не в звании лейтенанта – у лейтенантов такая манера держать себя еще не наработана. Тут не один год нужен…

– Значит, вы – архивариус компьютерный? Интернетный?

Это оказалось не совсем то, что ожидал Кравцов. Сам он Сеть как источник информации не жаловал, но знакомых «интернетчиков» у него хватало.

– Скорее универсальный… Многие вещи в Интернет еще не попали и не попадут никогда. Не стоит трудов переносить их на электронные носители – для одного-единственного исследователя, который может ими заинтересоваться в ближайшие десятилетия. А может и не заинтересоваться… Но все, что только возможно – стараюсь делать с помощью компьютера. Между иными архивными полками, знаете ли, на моем бронеходе порой и не протиснешься. Шучу. К полкам меня, понятно, не подпускают, выносят заказанное для изучения… Ладно, церемонию знакомства считаю законченной. Пора приступить к делу. Пройдемте в кабинет.

– По-моему, в упомянутой церемонии упущен один момент, – сказал Кравцов. – Как мне вас называть? У Пинегина в бумагах значилось лишь «Архивариус».

Собеседник удивленно приподнял брови:

– Так и называйте, Леонид Сергеевич, – Архивариусом. Меня почти все так зовут.

Ну и ну, подумал Кравцов. Конспиратор… Что значит старая закваска. В телефонной базе его номера нет, называй его по псевдониму… Если надо – можно ведь имя с фамилией и у соседей разузнать, и в жилконторе. Ладно, пусть будет Архивариус.

– Тогда и вы зовите меня по фамилии, без имени-отчества. Меня тоже почти все так зовут.

На этом церемония закончилась. Они пошли в кабинет. Вернее, пошел Кравцов, – Архивариус покатил.

Устроившись за столом, где центральное место, естественно, принадлежало громадному дисплею, Архивариус сказал неожиданное:

– Вы уверены, господин писатель, что действительно хотите разузнать всю подноготную о «Графской Славянке»? Валентин вот тоже хотел… Я сугубый рационалист и уверен, что никакое знание убить само но себе не может, убивают всегда люди… Но некоторых вещей, по-моему, лучше не знать.

Кравцов, честно говоря, не понял: к чему всё это сказано? К тому же бывшим гэбэшником, у которого скрытность и молчаливость должна, по идее, стать второй натурой… Равно как и подозрительность.

Словоохотливый же Архивариус не задал очевиднейшего вопроса: зачем Кравцову результаты изысканий, проведенных для человека, с которым они не были знакомы? Более того, какое вообще право имеет писатель получать результаты оплаченного другим труда Архивариуса? Нестыковка…

Разве что отношения бывшего чекиста и студента-историка были несколько иными, чем следовало из слов Архивариуса (только из них!).

Валентин мог быть не заказчиком. Мог сам выполнять (возможно, втемную) некое поручение в «Графской Славянке» – для выполнения которого необходим полный комплект конечностей. И что же – если принять эту версию – сделает Архивариус после смерти исполнителя? Станет искать нового? А может, уже нашел? Вернее, тот сам нашел его…

Ничего из своих подозрений Кравцов не озвучил.

Архивариус пожал плечами:

– Ну что же… Если вас, как и юношу Пинегина, интересуют какие-либо исторические загадки, связанные с дворцом Самойловой (Кравцов кивнул), – то особо порадовать не могу. Здание как здание, жила себе там тихо и мирно разошедшаяся с мужем графиня с приемными дочерьми… Никакого криминала. Никаких мистических легенд – они Пинегина тоже интересовали. Знаете, у меня ведь нет исторического образования… Самоучка. Но опыт прежней работы помогает увидеть свежим взглядом то, что историки-профессионалы не замечают. Нащупать связи между давно позабытыми фактами – пользуясь методами, которым на истфаках не учат. Так вот, заверяю: в истории дворца все чисто. По крайней мере в тех документах, что я поднял – ни единой зацепочки.

Кравцова такое заявление не смутило.

– Допустим… Тогда просветите, почему особняк считается «графини Самойловой»? А где был граф?

Архивариус улыбнулся.

– Тут тоже никакой загадки. Графиня Юлия Павловна по материнской линии происходила из известного рода графов Скавронских, по отцовской (официально) из не менее известного рода фон Паленов. Молодой девушкой она вышла замуж за флигель-адъютанта Императора Николая Первого, за графа Николая Самойлова, – но прожила с ним недолго, и вскоре разошлась, не разводясь… А некоторые непонятки в истории рода Самойловых связаны как раз с теми временами, когда Юлия Павловна еще не вошла в это семейство… К тому же все произошло задолго до строительства особняка в «Графской Славянке» и к делу отношения не имеет.

– Как знать, – протянул Кравцов. – С делами минувших дней всякое бывает. Может, пройдемся конспективно по этим непоняткам?

– Да ради Бога… Особой чертовщины и мистики я там не нашел – так, два момента, связанные с предками графини и ее мужа… Зато есть один криминальный сюжет, весьма громкий для своего времени. Но, повторюсь, он прогремел за тридцать лет до строительства «Графской Славянки». К тому же имение первоначально принадлежало не Самойловым, но Скавронским и досталось графине в качестве приданого.

– И все же?

– Ну, во-первых, есть легенда: Екатерина Вторая увидела знамение, предвещающее ее смерть, по пути именно на бал в особняке Самойловых – в их городском особняке, естественно. Не то метеор, не то падающую звезду – увидела и сказала, что точно такой знак видела перед самой своей кончиной императрица Елизавета – значит и ей, Екатерине, суждено жить недолго. Вскорости действительно умерла. Вот и вся мистика.

Кравцов вздохнул разочарованно. Действительно, не густо. Фантастический рассказик можно выжать, самое большее. И то если присочинить, что падающая звезда оказалась кораблем галактических пришельцев.

– Я предупреждал – ничего особенного, – сказал Архивариус.

– Но как я понял – Самойловы были придворными первого ряда? Не ездила же Екатерина на балы к кому попало, угоститься на дармовщинку?

– Да уж, – улыбнулся Архивариус. – Генерал-прокурора Сената – а именно этот пост занимал тогда граф Самойлов – «кем попало» назвать трудно…

– А второй эпизод? Подобного же рода? – Кравцов слушал внимательно, делая пометки в блокноте – дабы не запутаться в родственных связях графских родов восемнадцатого-девятнадцатого веков.

– Там скорее не эпизод… Некая смутная тенденция… Дело в том, что графиня Скавронская, мать Юлии Павловны Самойловой, в начале прошлого века… Отставить! Естественно, позапрошлого, – все никак не привыкну… Короче, в начале девятнадцатого столетия она засветилась среди поклонников Лабзина. И он, надо сказать, выделял ее среди толпы пресловутых поклонников. И – внимание! – неоднократно бывал в ее поместье, в «Графской Славянке». Но в старой, еще деревянной усадьбе…

– Простите мою серость – но кто такой Лабзин? Я, к сожалению, пишу не исторические романы.

– О, Александр Федорович Лабзин в свое время пользовался изрядной популярностью! По многим недоказанным подозрениям был он дьяволопоклонник; но совершенно бесспорно – мистик, масон, переводчик трудов западных чернокнижников, драматург, издатель журнала «Сионский вестник»…

Кравцов загрустил. Ну вот, думал он, появился на горизонте «Сионский вестник», а с ним и масоны, сейчас появятся продавшие Россию жиды, и последует призыв их бить, а Россию спасать… Старая песня о главном, до тошноты скучная.

Он ошибся. По словам Архивариуса, среди последователей Лабзина лиц иудейского вероисповедания как-то не наблюдалось. Наоборот: одни христиане, почти все русские, больше того – сплошь люди видные: придворные, высшие чиновники, военные в немалых чинах, богатые представители петербургской знати…

– И чем закончился интерес этого Лабзина к графине и ее усадьбе? – спросил Кравцов.

– По-моему, Лабзин просто не успел довести задуманное до конца. Им и его окружением заинтересовались. История малоизвестная. Дело было так…

Он устроился поудобнее в кресле и рассказал Кравцову действительно малоизвестную историю о деятельности спецслужб старых времен. История предварялась достаточно длинным вступлением, и лишь косвенно касалась графини Самойловой. Тем не менее впоследствии Кравцов изложил ее в письменном виде – вполне могла пригодиться для очередного романа (будут еще романы! обязательно будут!).

– Император Александр I, – начал Архивариус, – был либеральнейшим человеком. Терпимым до глупости…