Читать книгу Новая инквизиция - Александр Щёголев, Виктор Точинов - Страница 12

Два часа, отпущенные Фикусу на поиски и сбор команды, я использовал с толком.

Для начала установил, что из всех присутствующих в квартире Фагота являюсь самым большим идиотом. Классическим. Клиническим. Ладно хоть нерасчлененным…

Ручка!

Новый хахаль соседки Фагота протянул ей ручку – записать телефон. И была эта ручка точь-в-точь как у загадочного профессора Доуэля… Бля-а-а-а… И я его отпустил. Вместо того, чтобы выйти из квартиры и ненавязчиво расспросить: а кто он, собственно, такой? Ответил бы, никуда бы не делся. Когда я расспрашиваю, люди отвечают. Честно и правдиво.

А теперь только и остаётся, что строить импотентные дедукции…

В тоске и душевном расстройстве я рухнул на фаготовский диван. Нащупал рядом пульт управления, машинально надавил кнопку.

И тоску как рукой сняло.

На экране видеодвойки предстал Фагот в рабочей обстановке. Нет, не за музыкальным компьютером…

Я все понимаю.

И позитивную роль подобных записей – в том числе. Эта видеокустарщина, что ни говори, на рост поголовья молоденьких девушек влияет положительно. Посмотрит такой вот Фагот такую вот плёночку – глядишь, и не отправиться на очередную ночную охоту…

Я все понимаю. Но смотреть подобные вещи могу с трудом.

Девчонке было лет пятнадцать… И никогда уже не станет шестнадцать. После знакомства с ножом Фагота уже не станет. Нож, кстати, интересный… Хищный профиль, круглая цельнометаллическая рукоять с мелкой насечкой. Донельзя похож на «алжирца» – излюбленное холодное оружие французских парашютистов… Что-то Фагот не хвастался мне такой штучкой.

Но самое главное было не в этом. Не в ноже. И не в девчонке – хотя умирала она медленно и мучительно…

Точка съёмки.

Старина Фагот обходился без помощника-оператора. Снимал неподвижной, зафиксированной камерой… Что это значит, я понял, когда действие ублюдочного фильма переместилось в ванную. И тут все кончилось.

Провал.

Темнота.

Ничто.

Потом окружающее стало медленно появляться. Сначала ладони. Мои, окровавленные… Сломанные ногти… Больно… Рядом, в кафельной стене ванной, – глубокая воронка не меньше полуметра в диаметре. Скомканный металлический цилиндрик… Видеокамера.

С-с-сука!!!

Я метнулся в гостиную. Удар ногой, второй, третий…

Спокойно. Без лишних эмоций. Все под контролем. Под моим контролем… А эта гнида, что вздумала взять под контроль меня… На Страшный Суд Фагот поползёт с переломанными рёбрами. И с несколько асимметричной ухмылкой – челюсть сломана в двух местах, как минимум. Ну и черт с ней, зачем мёртвым челюсти? Мёртвые, как известно, не кусаются.

Но какая все-таки сука…

Год назад? Или раньше?

Весна… Точно, прошлая весна – капель, сосульки, возбуждённое и дебиловато-радостное чириканье воробьёв… Я заскочил к Фаготу – тоже возбуждённый. Бывает весной со мной такое… Заскочил за дозой.

Он: давай, мол, сам… Никак, мол, не могу, опаздываю на запись. Все в ванной, справишься уж как-нибудь.

Сволочь. Подловил. Сделал, как котёнка.

Подставил ровнёхонько под объектив. А я… Я человек не брезгливый. Взял нож, пилу и…

Маленький вопрос: где гадёныш держит запись?

…Около часа я рылся в его видеотеке, просматривая кассеты в ускоренном режиме. Ничего. Боевички и концерты маэстро. Значит? Должно быть некое хранилище записей особых.

Я переверну фаготовскую квартиру – точнее, обе смежных квартиры. Я выпотрошу – в прямом смысле – всех его многочисленных знакомых. И найду кассету.

А заодно – разберусь с мадам Жозефиной. И с хахалем этой придурочной соседки… И, чтоб дважды не ходить – с самой соседкой. «До свидания, товарищ лесник…» Дебилка, одно слово.

Стоп, стоп… Точно. Анна. Её зовут Анна. И придурок Фагот пытался бить к ней клинья… У него-то мы с ней и повстречались. Причём именно в тот вечер… Ерунда. Не может быть. Но если действительно…

Черт возьми… Тогда стоит жениться на малышке – наследственность у детишек будет интересная. А ведь согласится, куда денется. Ладно, поживём – увидим. Может, и женюсь… Если не убью раньше.

Не нравится мне её «товарищ лесник». Совсем не нравится. Явно из той же подозрительной компании, что и расчленённый Доуэль. И не стоит гадать, чем они тут занимаются. Известно, чем…

* * *

– Клиенты не звонили, – сообщил Игнат, не дожидаясь вопроса.

– Вода нагрета? – справилась Жозефина Генриховна.

Игнат кивнул.

Горячую воду отключили надолго, а мылась колдунья по несколько раз на дню.

Внутрь квартиры Жозефина Генриховна не пошла, сразу из прихожей – в ванную комнату. Осквернённое тело требовало чистоты. Такой же, какая царила в доме. Воздух улицы омерзительно грязен, и совершать омовение требовалось после каждого выхода в мир… Сбросив одежду, Де Лануа залезла в ванную, села на низенькую скамеечку и позвала:

– Иди, полей!

Игнат вошёл, глядя в пол…

…Вернее, чем Игнат, человека у Жозефины Генриховны не было за всю её долгую жизнь. Тупее, впрочем, тоже. Отданный колдунье в услужение собственной матерью – в качестве платы за чудесное излечение младшенького, – он стал незаменим. Здоровый как бык деревенский парень не только охранял Де Лануа – выполнял все, что бы ему ни приказали. Друзей и знакомых в городе у него не было, жены и детей тоже, родная деревня осталась полузабытым воспоминанием… Весь круг общения, да и вообще весь мир Игната состоял из Жозефины Генриховны. Преданный хозяйке как пёс, он годился для самых деликатных поручений. Относительно, конечно, годился – если растолковать все до мельчайших подробностей. Два года службы в десанте научили парня многому, но инициативы и сообразительности не прибавили…

Мысленно Де Лануа называла его слугой, но сама понимала, что это не совсем верно. Игнат был чем-то средним между рабом и домашним животным. Жозефина даже по-своему любила его – как любят верную собаку.

– Тут, это… о том пиджачке… ну, что третьего-то дня… – сказал Игнат, когда его хозяйка, вымытая и облачённая в новое кимоно, расчёсывала волосы у зеркала.

Жозефина Генриховна ненавидела армейский жаргон почти так же, как деревенский. Но не стала поправлять слугу, вопреки обыкновению. Жадно спросила:

– И что?

– Видали с Анчуткой-то… ну, его… у этой… ну, где… где она, значит…

– У библиотеки?

– Ну дак… в кафешке тоже… Поспрошать у её?

– Девчонку не трожь, – отозвалась Жозефина Генриховна резко. – Знаю, как ты спрашиваешь. Сама разберусь.

С Анной, подумала она… Лже-архитектор знаком с паршивкой…

– Тут новый тип возле нашей барышни объявился, с ним бы разобраться, – продолжила колдунья. – Видел?

Игнат кивнул.

– Кого-нибудь ещё заметил?

– Кого?

– Кого-нибудь постороннего. За мной следили на улице, взгляд чужой чувствовала, недобрый… А кто, откуда – не поняла.

– Виноват, не углядел…

– Ладно, поставь размораживаться материал и ступай. Будешь нужен – позову.

Она собрала волосы в узел на затылке, заколола длинными деревянными шпильками и пошла в свой кабинет.

Паркет в комнатах до блеска натёрт мастикой. Сделанные на заказ портьеры на окнах, обитая шёлком мебель… Стены обшиты деревянными панелями, затянуты драпировочной тканью – обоев Де Лануа не признавала. Антикварные безделушки, собранные с любовью за долгие годы.

Золтан встрепенулся, когда Жозефина Генриховна появилась в кабинете. Открыв один глаз, посмотрел на хозяйку и сказал:

– Nouvelles de fr-r-raiche date… mer-r-rdeuse![2]

Как истинный аристократ, он выражался исключительно по-французски.

Де Лануа машинально согнала птицу с кресла. Ворон обиженно захлопал крыльями, но погруженная в свои мысли колдунья не обратила на него внимания.

Отца Жозефины Генриховны не было в живых очень давно.

Но годы не стёрли её детских воспоминаний об осторожности отца, которую она считала мнительностью. Де Лануа-старший мог прервать выступление, увидев в зале человека, который ему чем-то не нравился – и не выйти в этот вечер на арену. Мог из-за какой-нибудь случайности или совпадения бросить запланированные гастроли и исчезнуть – на месяц, на два, на три… И появиться вновь в любой из сопредельных стран, примкнув к новой труппе – известный маг и чародей всегда обеспечивал полные сборы…

Лемберг.

Да, это было в Лемберге, за полгода до смерти отца…

Жози семь лет, и она уже научилась видеть не глазами, хотя зачастую не понимает, как истолковать увиденное… Жаркий летний день, до выступления несколько часов, окна гостиницы Рогальского широко распахнуты, они с отцом наблюдают за неспешно фланирующими прохожими, и он показывает и объясняет Жози – кто из гуляющих чем болен и когда, скорее всего, умрёт; потом пальцы отца жёстко, до синяков стискивают плечо дочери, и оттаскивают от окна, и срывающийся шёпот ввинчивается в ухо: беги! где и когда увидишь такого – беги! бросай все и беги! Жози осторожно смотрит сбоку, из-за гардины: невысокий, худощавый господин, молодой, в приличном костюме, трость, котелок… Она закрывает глаза и не понимает ничего – внутренней сущности человека нет, спрятана, закрыта непонятной серой завесой, и чувствуется из-под неё лишь опасность, и сила, и ищущий, рыскающий по сторонам взгляд – взгляд не глазами…

Выступление мага и престидижитатора Де Лануа в тот вечер не состоялось.

Жозефина Генриховна выполнила родительский завет лишь отчасти.

Два или три раза в жизни ей встречались люди, похожие на того, так напугавшего отца в Лемберге. Встречались случайно, в толпе… Она не бежала, бросив все, – тихо и незаметно отходила подальше. И никаких последствий от этих встреч не было.

Но позавчера…

Позавчера Де Лануа интереса ради решила посмотреть на импозантного мужчину лет сорока, пришедшего к ней… (Ухоженное, потрясающе сохранное для её лет тело Жозефины все ещё заставляло интересоваться мужчинами не только как денежными клиентами…) Да это был и не клиент – сотрудник городской администрации, озаботившейся вдруг сохранностью старого фонда. После она позвонила нужным людям, связей у Де Лануа хватало, – человек с указанной в удостоверении фамилией никогда не числился в штате ни архитектурно-планировочного, ни какого иного управления…

Но главное было не в этом.

По внутренней своей сущности лже-архитектор был точной копией человека из Лемберга – серая преграда, маскирующая и защищающая одновременно, – и ощущение угрожающей силы, из-за этой преграды исходящее…

Посланный проследить Игнат вернулся ни с чем – странный гость оторвался от него быстро и умело. Жозефина задействовала все связи – не миллионный город, в конце концов, – как-то и где-то должен был этот видный блондин засветиться.

Следующий сутки прошли без происшествий, и Жозефина Генриховна немного расслабилась, и успокаивала себя: мол, всякие бывают природные феномены, кто-то гвозди зубами перекусывает, кто-то шестизначные цифры быстрее ЭВМ перемножает… Может, и странный гость безобидный уникум, исключение из правил? С другой стороны, под личиной архитектора вполне мог прийти на разведку вор-домушник, прослышав, что Де Лануа весьма состоятельная дама. Пришёл – и убрался восвояси, оценив охранные системы квартиры и физические кондиции Игната… Спала колдунья почти спокойно.

Ночью вокруг дома появилась заряженная черта.

А днём – новый кавалер Анки. Внешне не похож, а внутренне – брат-близнец самозваного архитектора. За ним Игната ведунья не послала, говоря себе, что и этот оторвётся от слежки так же легко… На деле, не желая в том признаться, она боялась остаться без охраны… И решила даже во двор собственного дома не выходить в одиночестве. Бережёного… в общем, кто-то да бережёт.

И вот вам ещё новость – позавчерашний лже-архитектор тоже крутился возле Анны. Девчонка тут не при чем, – ясно, к кому ищут подходы пришельцы…

Жозефина не собиралась покидать уютное, обжитое гнездо и куда-то бежать из-за стародавней отцовской мании преследования. Но решила выяснить всё, что происходит вокруг неё, и в первую очередь – кто эти «серые», липнущие к девчонке, как мухи к меду. Пустить в ход своё главное оружие ведуньи, никогда не подводившее, – старинное, наследственное, применяемое лишь в особых случаях гадание…

Дело было за малым. Для гадания не хватало материала.

Пригодность размороженного оставалась под большим сомнением. Но попробовать стоит.

Нож вспорол кишку.

Вдоль, сильным и выверенным до миллиметров движением. На отполированную каменную поверхность вывалилась бурая жижа – и растеклась бесформенными пятнами.

– Спрашивай, – коротко скомандовала Де Лануа.

Огромная ширма из китайского шелка, обычно отделяющая колдунью от клиентов, сейчас стояла в углу – сложенная. Кадильница не курилась, не забивала своим резким ароматом запах требухи. Потому что на месте вопрошающего сидел Игнат.

Гадание по внутренностям – способ, проверенный веками и тысячелетиями. Ещё древнеримские жрецы-гарус-пики, всматриваясь в требуху жертвенных животных и птиц, уверенно предрекали консулам и диктаторам грядущие победы и обтекаемыми словами предупреждали о поражениях.

Но проблема Жозефины Генриховны состояла в том, что никакой прорицатель, никакая вещунья не может ничего предречь себе – такова, если угодно, плата за дар. Попробовать, конечно, можно, но истолкование увиденного никогда не даёт ясной картины.

Выход один – попытаться провидеть будущее или настоящее для кого-то, кто постоянно рядом, кто крепко привязан к тебе – социально, психологически и энергетически. Кроме Игната и Золтана, таковых у колдуньи не было. Ворон отпадал по техническим причинам – французским языком Де Лануа не владела, несмотря на звучную фамилию…

Игнат начал спрашивать, и Жозефина поморщилась. Стоило написать ему вопросы на бумажке, но тогда будет не то – все равно что вопрошаешь саму себя. Что её интересует, колдунья сообщила Игнату лишь в общих чертах.

– Ну, это… – мямлил Игнат, – что за шпак… ну, в общем… надысь-то, с Анчуткой… во дворе…

Надысь… Колдунья отрешилась от всего – исчезла комната, исчез Игнат. Исчез Золтан, с любопытством наблюдавший за процессом. Она всматривалась в бесформенные, зловонные пятна, пыталась увидеть «серого»… Ничего.

С тем же успехом можно пялиться в кляксы Роршаха.

Она попробовала ещё раз, выбрав из кучи лежавшего на столе материала кишку, на вид сохранившуюся лучше других…

Тот же результат.

Никакой.

Мерзкий запах терзал ноздри. Надо было все же зажечь курительницу, запоздало подумала колдунья.

…Владеющий научными терминами человек сказал бы, что все признаки: изменившийся, мутно-зелёный цвет брызжейки; гнилостный запах перитониальной жидкости; вздутие и белесые пузырьки по всей длине кишечника, – короче, всё свидетельствует, что небольшие отрицательные температуры лишь замедляют процесс гниения, не останавливая его совсем… И зашёл этот процесс далеко. Тем более, что за минувший месяц дважды отключалось электричество и размораживался холодильник.

Де Лануа подумала проще: материал протух.

Рука в резиновой перчатке смахнула зловонную груду в чан. Колдунья потянулась за печенью, внешний вид которой внушал больше надежд.

– Спрашивай о будущем!

По кишечнику узнают тайное настоящее, по сердцу и печени – будущее. Жозефина Генриховна взяла другой нож. Этот оказался подлиннее и пошире, но, как и первый, целиком – и ручка, и лезвие, – был из камня. Де Лануа уверенным движением располовинила печень. Игнат забормотал:

– Ну… дак… как, его, шпака… ну, в общем… как я его мочкану-то?

Колдунья злобно фыркнула, всматриваясь в срез. Звук относился и к идиотскому вопросу Игната, и к состоянию материала.

Через минуту остатки печени шлёпнулись в чан с отходами.

Все бесполезно…

Гаруспикам было легче. Послали за новым жертвенным бараном – и все дела. Жозефине Генриховне не помог бы даже визит на рынок, где в мясном ряду продавались свиные потроха – хотя подозрительные клиенты, заглядывавшие порой за ширму, были уверены: Де Лануа гадает именно по свиной требухе. Но на самом деле для стопроцентной точности старого фамильного прорицания требовались внутренности абсолютно свежие, идеальный вариант – тёплые, только что вынутые…

Человеческие.

– Прибери, – коротко бросила колдунья.

Игнат кивнул. Дело привычное. Удалять с алтаря все следы и приводить комнату в порядок после сеанса – было его обязанностью. Жижа, случайно брызнувшая на пол, покрытый керамической плиткой, обильно смывалось дезраствором – вдоль стены тянулся желобок водостока, по которому все уходило в канализацию. Потом вновь расстилался старинный ковёр, освежители воздуха заглушали запах требухи и кадильницы – и комната принимала обычный вид.

Де Лануа вышла, на ходу сдирая перчатки – тонкая резина рвалась. Ворон цокал коготками следом, внутри квартиры он редко пользовался крыльями.

Она опять сидела в своём кабинете, в кресле, – вернувшись в ту же точку в прямом и переносном смысле.

Резерв из морозилки протух, гадание не дало результата. Свежий материал, полученный неделю назад, полностью использован ранее. Нужен новый. Поставщиком редкого товара для ведуньи был Марат. Она вычислила его давно, и припёрла к стене железными доказательствами, и предупредила, что её смерть станет его концом. Концом быстрым и кошмарным, пусть не надеется на мораторий смертной казни – никакой психушки, никакого пожизненного. Улики получит не милиция – но родители и кавалеры девушек, пропавших и найденных по частям. На этом музыкант сломался… Впрочем, Жозефина Генриховна не беспредельничала, не гоняла Марата по любой мелочной надобности на охоту, и щедро платила за поставляемый товар.

Новая партия была обещана – и не отдана. Сегодня, когда нужда заставила, Де Лануа решила поторопить поставщика… Марат на звонки в дверь не открывал, телефон был постоянно занят. Запил, загулял, неожиданно сорвался с места? Бывало с ним такое и раньше, но сегодня все казалось ведунье странным и тревожащим.

Она не привыкла поддаваться обстоятельствам, она найдёт управу на «серых» кавалеров Анны… Для начала – осторожно расспросит девчонку.

Звонок в дверь заставил Де Лануа вскочить с кресла, хотя обычно посетителей встречал Игнат, а колдунья при этом не покидала кабинета.

Золтан, напуганный её резким движением, захлопал крыльями. И каркнул в удаляющуюся спину хозяйки: – Gr-riselle en gr-risaille…[3]