Читать книгу Хрустальная сосна - Виктор Улин - Страница 2

К административному корпусу я приехал раньше необходимого: в этом году в первую, двухнедельную смену из нашей группы никто не поехал, и мне предстояло получить на складе спальный мешок. Но оказалось, что оба мешка – и себе, и мне – уже взял Саня Лавров. Я вышел к центральному подъезду, куда всегда подавали автобус – действительно, Лавров уже меланхолично покуривал там, развалившись на мешках.

– На себя оба записал? – спросил я.

– Ага, – кивнул он, выпуская из носа струйку дыма. – Какая разница? На вот, садись…

К девяти часам начал подтягиваться народ. Я страшно обрадовался, увидев издали кудрявую голову своего друга Славки. Это было истинным подарком судьбы. Он тоже замахал руками, разглядев меня. Мы обнялись при встрече, хотя не виделись максимум дней десять.

Компания понемногу собиралась. Я поморщился, узнав легендарную Тамару – слегка располневшую красотку, рассказы о достоинствах которой будоражили всю мужскую часть НИИ. Если в них содержалась хоть доля правды, то ее появление в колхозе было не самым приятным фактом. Потому что разврат на природе подобен эпидемии. Пока все ведут себя пристойно, можно жить. Но стоит кому-то одному начать загул, как поднимается общая волна, и команда распадается на пары, ищущие уединения, и не остается никакой общей компании. И такому как я, едущему не за приключениями, а просто отдохнуть и развеяться, становится очень скучно.

Я засмотрелся на Тамару – и не сразу заметил, как мне улыбается Катя из бухгалтерии.

Увидев ее, я почувствовал, что сердце забилось неверно и радостно. Катю я знал давно, с первых дней работы в НИИ. И она безумно, ненормально, просто фантастически мне нравилась. Я понимал, что это не красит женатого человека, но ничего не мог с собой поделать. Тем более, что в чувстве моем к ней не имелось мыслей об обладании ею как женщиной; я знал, она замужем, а это понятие было для меня свято – нет, она привлекала меня чисто платонически. Как красивая картина или нежный, только что распустившийся цветок… Или странная, не до конца ясная, но чем-то завораживающая песня. Меня влекло к этой Кате до такой степени, что приезжая в главный корпус, я всегда старался найти причину посетить расчетную группу бухгалтерии: даже не обязательно чтобы поговорить с нею, а тихо постоять у дверей, глядя, как она сосредоточенно перекладывает бумаги на своем столе… Иногда мы встречались на редких общеинститутских мероприятиях и даже общались при этом уже совершенно по-приятельски. Но Катя, конечно, ни сном ни духом не ведала, что за буря поднималась у меня в душе при звуках ее голоса или случайном прикосновении ее руки. И даже при виде ее фигурки где-нибудь в актовом зале… В колхоз мы поехали впервые. И вообще я вдруг понял, что не видел ее давно – и даже узнал не сразу. То есть узнал, конечно – но внутренне, своим непроходящим влечением к ней, а отнюдь не визуально. Катя состригла свои длинные черные волосы, сделав коротенькую мальчишескую прическу, которая, как ни странно, шла к ее небольшой плотной фигурке – хотя, впрочем, на мой взгляд ей пошло бы даже ходить обритой наголо… И если бы не очки, то она оказалась бы копией одной французской киноактрисы. Чьего имени я не помнил, но которая мне очень нравилась.

– Здравствуй, Катерина! – улыбнулся я. – А ты-то что тут делаешь?

Вроде замужем, а все равно в колхоз шлют?

– И не вроде уже… Но, видно, кадров не хватает. Я не одна– смотри, вон еще одна такая.

Я оглянулся – действительно, неподалеку прохаживалась высокая и стройная, какая-то напряженно подтянутая черноволосая молодая женщина, на правой руке которой сверкало под утренним солнцем обручальное кольцо.

Неподалеку стояла еще одна, красно-каштановая, почти рыжая, с идеально сложенной фигурой и пронзительными светло-зелеными глазами. А ноги у нее были такими, что оторвать от них взгляд мне удалось не с первой попытки. Пока я, стыдясь и укоряя себя, на них смотрел, то вспомнил, что хозяйку их откуда-то знаю. По крайней мере, я ее где-то уже видел – может, на демонстрации… Хоть в нашем НИИ работали три тысячи сотрудников, но за два года многие примелькались, а уж таких девушек у нас было не много. Причем она не отличалась ни чрезмерным размером бюста, ни длиной своих потрясающих ног, ни талией в тридцать сантиметров… Просто присутствовала в ее фигуре такая потрясающая соразмерность всех частей, величин и параметров, что она казалась символом полного совершенства.

Ну конечно, – вспомнил я наконец. – Не на демонстрации. В прошлом году, на выборах, где мы оба оказались агитаторами. Она, кажется, тоже была инженером, только работала в другом корпусе. И звали ее то ли Викой, то ли Ликой.

Еще среди отъезжающих была одна незнакомая, невысокая и довольно тощая девица, примечательная лишь тем, что ногти ее сверкали пронзительным перламутровым лаком с блестками, а на голове красовался немыслимой величины – и надо думать, неимоверной твердости – залакированный начес, точно собралась она не в колхоз, а на дискотеку. К тому же ей наверняка не исполнилось и двадцати лет.

Остальными были ребята.

В начале десятого, похоже, собрались уже все. Вскоре подошел автобус, и это означало хорошее предзнаменование: в прошлом году мы до половины второго ждали тут автобуса, который застрял где-то по пути из гаража. Мы быстро погрузили свои вещи, забаррикадировав ими наглухо всю заднюю площадку. Маленький толстый шофер принялся яростно материться, что мы перекрыли ему задний обзор, и велел перегружать.

– Найди место, и сам перегружай хоть до развязывания пупка, – спокойно ответил ему бывалого вида парень лет тридцати в выгоревшей до белизны штормовке и маленькой кепочке, сдвинутой на нос – судя по всему. старший нашей смены.

Шофер поругался еще немного, но понял, что спорить бесполезно. Инцидент был исчерпан; мы сели по местам и тронулись в путь.

Среди ребят, кроме нашего Саши Лаврова да моего друга Славки, никого знакомых не оказалось. Правда, двое сразу бросились в глаза.

Один крепкий, с торчащими, как у кота, рыжими усами и сверкающей из-под них золотой фиксой, понравился мне открытым лицом и каким-то приятным, дружеским взглядом.

Второй наоборот – сразу не понравился. Не знаю уж, и чем – просто не понравился, и все. То ли темными очками, как у итальянского молодого фашистика, то ли вызывающей прической под мушкетера и жиденькой бородкой, то ли какой-то неуловимой порочностью, проступавшей сразу во всех его чертах.

Его провожала девушка, вернее – молодая женщина с ребенком в сидячей коляске. Судя по тому, как он прощался с нею, жена. Однако этот факт не помешал ему сразу же, как автобус отъехал от корпуса, крепко облапить свою соседку, самую молоденькую из девчонок.

* * *

Мы уселись со Славкой. Я хорошо представлял район, куда нас везут. Езды туда было часов пять, если не больше. Славка быстро заснул, и я тоже начал придремывать, уткнувшись лбом в стекло.

Автобус не спеша выехал из города, миновал мост и покатился по гладкому шоссе, раскачиваясь, как корабль. Кто-то из парней включил магнитофон, но на него зашипели со всех сторон: в утренний час еще хотелось спать, а разнородность компании пока не располагала к общению.

Я все-таки старался бодрствовать: сон в трясущемся автобусе всегда плохо действовал на меня потом. Но спать хотелось ужасно. После аэропортовского поворота к аэропорту автобус свернул с асфальта и, трясясь каждым своим сочленением, запылил по грунтовке.

Такая дорога предстояла уже до самого конца.

Кругом тянулись спокойные, тихие поля, разделенные кое-где слабенькими перелесками. А слева, в синеющей дали, виднелись далекие горы…

Я не выдержал и закрыл глаза.

* * *

А когда проснулся, автобус уже не трясся. И даже не двигался. Он стоял на месте – и даже вроде бы на прежней дороге, среди тех же глубоко наезженных, глинистых колей.

Неужели мы так быстро добрались? И я не почувствовал ни разбитого переезда через железную дорогу, ни даже переправы на пароме?

– Что – приехали уже? – зевнув, спросил я у Славки.

После такого сна, как и следовало ожидать, я чувствовал себя рассыпанным на отдельные винтики.

– Да нет, похоже, приплыли, – покачал головой Славка. – Мотор заглох.

Протерев глаза, я выглянул наружу. Парень в кепочке и выгоревшей штормовке, которого я мысленно уже давно назначил командиром, ходил вокруг автобуса и о чем-то спорил с водителем. Я прислушался.

– Говорю же тебе – движок!! – очевидно, в десятый раз надрывно кричал коротышка-шофер. – Перегрелся карбюратор – и кранты!

– Так заводи его, – спокойно отвечал командир.

– Аккумулятор только посажу, а толку…

– А ты ручкой, ручкой его.

– Говорю же тебе, – шофер хватался за грудь, точно хотел вывернуть себя наизнанку. – Не заведется он. Ни ручкой, ни ножкой, ни хреном собачьим! Я же этот движок лучше, чем ты свою жену, знаю!

– Заведется, – упрямо настаивал командир. – Крутани пару раз – куда он денется.

– Не заведется!

– А мы попробуем… Ну-ка, ты вот, – обратился командир к Лаврову. – Сядь за руль и газуй, когда я буду крутить.

– Ну сейчас он даст жару, – усмехнулся Славка. – Интересно, заведется, или нет?

– Нет, конечно, – ответил я с неизвестно откуда взявшейся уверенностью.

– Кто бы ни был этот герой в кепке, шофер свою машину в самом деле лучше знает.

Хозяина оттеснили в сторону. За руль сел наш Саша, а командир принялся яростно крутить рукоятку.

Автобус сотрясался так, будто ехал по шпалам. Двигатель грохотал, звенел, журчал, иногда даже жалобно всхлипывал – но ни разу не подхватил.

Выругавшись и обтерев потное лицо кепкой, командир отшвырнул ручку.

– Ну что??!!! – набросился на него шофер. – Говорил же тебе, едрит-разъедрит: не трогай, не заведешь! Постоял немного и сам бы завелся. А вы, умники ученые, свечи залили! И теперь вообще ждать, пока обсохнут!

– Зачем ждать? Выверни да продуй, вот и вся недолга.

– Да ну его, неохота возиться… Воздухан снимать, руки пачкать, опять же ключ у меня не помню где, – как-то странно возразил водитель. – Сами обсохнут, пусть постоят немножко.

– Неохота? Мало ли что кому неохота. Бабушке тоже было неохота выходить за дедушку, потому как ей нравился молодой парень…Тебе неохота – сам выверну. Давай ищи ключ, быстро! – командир взялся за капот, намереваясь его открыть. – Ну-ка, отпусти защелку.

Шофер вздохнул.

– Это… Не надо открывать. Он того… не открывается у меня.

– Не понял?!

– Не открывается, – шофер смотрел себе под ноги.

– Гребнись, попа, об асфальт… То есть как – не открывается?!

– Обыкновенно. Заклинило его, и все… Я уже сам пробовал, пока ты спал…

– Так какого же хрена ты, сука, с таким капотом выехал?! – неожиданно заорал командир. – Ты что – на базар за картошкой собрался? Забыл, что нам двести километров пилить?!

– А мне… Да я… Когда утром в гараже смотрел, вроде бы не заклинетый еще был. А сейчас… От жары, наверное, повело…

– А с хрена у тебя еще не потекло? Ну-ка, отойди! – командир попытался засунуть под край капота заводную рукоятку. – Сейчас я его тебе мигом расклиню.

– Не трогай! – тонким голосом завопил шофер, раскинув руки. – Не дам ломать! Тебе-то как два пальца обласкать! Сейчас все изуродуваешь, а с меня вычтут.

– Я тебя сейчас самого изуродую. Как бог черепаху… Пусти по-хорошему!

– Не пущу-уу!!! – шофер вопил так, будто его собрались резать. – Товарищи, остановите его – он же народное добро портит!

Вся компания уже лежала на сиденьях от хохота. На трезвый взгляд, ситуация не казалась комичной: автобус, заглохший среди полей вдали от цивилизации; капот, который предстояло взламывать прямо на дороге… Случись это ночью, зимой или хотя бы в плохую погоду – тогда уж точно было бы не до веселья. Но сейчас день только начинался, и летнее солнце еще не палило, и возбужденное предчувствие поездки вырвалось всеобщим смехом.

Видя это, командир смаху швырнул заводную ручку в пыль.

– Ну и что теперь прикажешь делать, народный радетель? Ждать, пока твой капот сам раскроется? Может, помолиться над ним? Из мати в мать и через перемать?

– Зачем ждать, – серьезно возразил шофер. – Постоит движок, свечи обсохнут – горячие же цилиндры, испарится все со временем. Машина отдохнет немножко и заведется. Говорю же тебе – так уже не раз бывало. Если бы вы, хреноплеты, не начали крутить да газовать, давно бы уехали.

– И сколько же эти твои свечи будут обсыхать? – спросил командир. – Может, нам пешком идти, а ты нас потом с багажом догонишь, а?!

– А когда как. Когда минут пятнадцать, а когда и полчаса постоят, – водитель совершенно равнодушно пожал круглыми плечами. – Кто ж их знает, если залезть туда нельзя?

– Н-да… – командир смачно плюнул в пыль. – Дело было не в бобине – долбогрёб сидел в кабине…

Он вздохнул и полез обратно в автобус.

За эти несколько минут я успел по достоинству оценить его мастерский лексикон, в котором, похоже, к любой ситуации, имелось соответствующее красочное выражение.

* * *

Двигатель отдыхал три часа.

Сначала мы сидели на своих местах и пытались спать. Но незаметно поднявшееся солнце жарило уже так, что неподвижный салон превратился в духовку, и перед глазами начало дрожать знойное марево.

Мы потихоньку потянулись на волю. Под солнцем оказалось еще жарче, но вдоль дороги все-таки задувал ветерок.

Народ разбрелся кто куда. Мы со Славкой углубились в подрастающее кукурузное поле с намерением дойти до кромки леса и укрыться там – через минуту, догоняя, к нам присоединилась Катя. Однако на полпути нам послышались гудки, и мы повернули обратно.

Никаких гудков, конечно, не было; они нам просто померещились в знойном воздухе, плотном от жужжания слепней – автобус по-прежнему стоял посреди дороги грудой мертвого железа.

Но опять идти к лесу уже не было сил, и он казался слишком далеким. Мы просто спрятались в короткую автобусную тень и, как чукчи, опустились на корточки. Понемногу около нас сгруппировались и все остальные.

Командир опять не выдержал и в самых крепких выражениях потребовал, немедленно взломать замок и приняться за двигатель. Шофер упирался – кричал, что из-за помятого капота он потеряет тринадцатую зарплату. Командир угрожал, что по возвращении из колхоза напишет докладную об этих художествах, и он потеряет не только тринадцатую зарплату, но и все последующие. Тот божился, что буквально через десять минут автобус непременно заведется.

Минуты утекали прочь, шофер время от времени безрезультатно пробовал заводить автобус. Теперь аккумулятор действительно сел и, наверное, даже в нормальных условиях пуск двигателя стал бы проблемой. Уже давно никто не смеялся. Горячее солнце перевалило через зенит и потихоньку начало катиться к западу. Тень медленно обходила автобус, и следом за ней на корточках переползала по кругу наша разморенная компания.

Кто-то начал ругаться. А кто-то мрачно посетовал, что с утра ничего не ел, а припасов до завтра не хватит.

И тогда командир решительно погремел под сиденьями, нашел монтировку и молча подошел к капоту. Шофер больше не кричал – только смотрел, как кролик на удава. Неторопливым, точным движением командир засунул конец железки в щель. Его спокойствие действительно завораживало. Командир обвел нас взглядом и крякнул, собираясь налечь на рычаг.

– Обожди, Сань, – медленно поднявшись, остановил его один из парней – широкоплечий здоровяк в чересчур тесной для его торса тельняшке.

Командир вопросительно наклонил голову. «Моряк» неторопливо подошел и положил руку ему на плечо:

– Дай-ка я еще раз крутану напоследок, разломать ты всегда успеешь…

– Ну, попробуй, – устало согласился тот. – Только дохлое дело, все равно придется ломать на хрен и свечи выкручивать.

Моряк неторопливо поднял из пыли рукоятку, обтер ее о свои джинсы.

– А ты, – сказал он шоферу. – Садись в кабину. Если схватит хоть раз, подгазуй немного. Но не раньше.

Шофер молча полез за руль. «Моряк» сунул конец рукоятки в отверстие и начал рывками проворачивать коленвал. Крутые бицепсы его желваками перекатывались под тельняшкой. Автобус трясся, пытаясь взлететь на воздух. Казалось, еще немного – и моряк рухнет без сил, оставив машину непобежденной. Но случилось чудо: двигатель чихнул раз, два, потом взревел, пустив из-под автобуса струю сизого дыма – и спокойно, как ни в чем ни бывало, застучал на холостых оборотах.

– По машинам! – рявкнул командир, хотя это было понятно без слов.

Не веря удаче, мы быстро попрыгали внутрь. Шофер гнал, как бешеный, и мы мячиками подлетали на сиденьях. Но все равно сон уже давно пропал.