Читать книгу Высота круга - Виктор Улин - Страница 11

Кто-то смаху упал в переднее кресло. Поворочался так и сяк. И резко опустил спинку. Рощин нехотя оторвался от иллюминатора. Севший тоже высунулся в проем. Рощин узнал парня, стоявшего перед ним на регистрацию. На розовой кепке сверкнул серебряный квадратик значка.

Ишь ты, – неприязненно подумал Рощин. – Значок нацепил! И кресло разложил. Разлегся. Хотя еще не взлетели!

Раздражение наливало его свинцом. Он вытянул свои длинные ноги. И даже вдавил колени в затянутую сеткой спинку. Парень заерзал, пытаясь пристроиться. Снова показался из-за подголовника. Уставился в упор. Кажется, что-то сказал. Рощин не отреагировал. Парень сник. И поднял спинку обратно.

Так-то тебе. Не рассиживайся. Как у себя на тусовке, – злорадно подумал Рощин. И зачем-то огляделся по сторонам.

Впереди наискосок виднелась женская щека. Обвисшая и чрезмерно напудренная. Над ней возвышалась затейливо накрученная прическа.

Через проход от деда сидел давешний кавказец. Между ног он как-то втиснул два ящика мандаринов. Он был в прекрасном расположении духа. И перстень сверкал, словно натуральный александрит. Видно, сумел пристроить часть багажа.

Рядом с кавказцем сидела усталая женщина. На коленях она держала маленького мальчика. Тот крепко вцепился в игрушечного зайца. Рощин улыбнулся. Сам не зная чему.

И тут же увидел давешнего бородатого мужика. Тот приближался по проходу. Вместе с овчаркой.

Точно, уже собак своих тащат в самолет, – Рощин почувствовал, как опять впадает в унылое раздражение.

Хотя собака в принципе не могла помешать ему. Сидящему у борта.

Будет теперь всю дорогу лаять…

Он опять отвернулся. Выглянул наружу. Толпа у трапа рассосалась. Лишь двое мужчин пререкались с дежурной. Один был, кажется, навеселе. Наконец она сдалась. Мужики радостно загремели по ступенькам. Оставшись без дел, дежурная поднялась следом. И тут же опять начала злобно собачиться. С кем-то невидимым. Уже внутри самолета.

Сколько же яда может содержаться в одной женщине? – почти с одобрением подумал Рощин. – Ни одна гюрза не сравнится.

Излив свое, дежурная сбежала вниз. Из-под крыла вынырнул долговязый летчик в форменном плаще. Посветил зачем-то фонариком под брюхо самолета. Потом исчез за трапом. И возник опять. Только уже не один. С невысоким парнем. Рощин различил темную спецовку и шлем с болтающимся ремешком. Они облокотились о перила трапа. И завели какой-то, явно беспечный разговор. Точно никуда не торопились. А ждали еще кого-то третьего.

Рощин бездумно наблюдал. Картина была непонятна. Но абсолютно его не интересовала. Просто так казалось легче отвлечься от своих мыслей. И погасить внутренне напряжение.

Затем парень вынул какую-то бумажку. Аккуратно развернул ее на мокром кузове трапа. Взял у летчика фонарь. На бумажке осветился золотистый кружок. Полусвет обрисовал худые скулы летчика. И черную ниточку усов под длинным носом. Он нагнулся. Сложился почти пополам. И принялся что-то писать. Потом дернул рукой, ставя подпись. Парень забрал бумажку обратно себе. Они обменялись коротким рукопожатием. И, наверное, добавили еще что-то терпкое. Поскольку летчик коротко хохотнул, откинув голову. Потом кивнул. Оттолкнулся от поручней и взлетел по трапу.

Было слышно, с каким шумом он ввалился в самолет. Что-то приказал стюардессе. Почти сразу мягко хлопнула дверь. И внешние звуки заглохли. Словно их покрыло ватой. Трап внизу откатился. Медленно и совершенно бесшумно.

–…Уважаемые пассажиры! – потолок затрещал и ожил голосом невидимой стюардессы. – Вас приветствует экипаж Петербургского управления гражданской авиации, командир корабля товарищ Дугарев Николай Степанович…

Начав, стюардесса не могла остановиться. И говорила долго. Просто не в меру долго. Разъясняла заповеди пассажира. Устройство самолета «Ту-134». Расположение всяких запасных выходов. Надувных трапов. Резиновых желобов и канатов. Будто в случае чего они действительно помогут. Все эти надувные канаты…

Рощин вздохнул. Возле самолета маячил все тот же парень в шлеме. Где-то что-то щелкнуло. И противно заныло внутри под полом.

Справа послышалась возня. Рощин обернулся. Его сосед пытался натянуть ремень на плечо. Как в автомобиле.

– Что вы делаете? – не удержался он.

– Сказала же: ремни застегнуть, – проворчал дед, силясь свести концы ремня. – Да вот не надевается. Вроде я не больно и толстый…

– Давайте помогу! – Рощин снял ремень с дедова плеча, перетянул пряжку и туго защелкнул на поясе. – Вот так надо.

– Спасибо, сынок! – радостно замельтешил дед. – Я ведь лечу-то в самый первый раз! К внуку на свадьбу, собрался на старости лет! А ты далёко?

Рощин сделал вид, что не расслышал. И снова отвернулся. Он ощутил потребность остаться одному. Замкнуться в тонкую скорлупу своих мыслей. А дед, судя по всему, попался словоохотливый. Наверняка от страха был готов болтать без удержу. Все три часа. Так, что голова распухнет от пустопорожней беседы.

Парень в шлеме принялся бормотать себе в кулак. Снаружи замигал пульсирующий свет. Крыло то делалось угольно черным в нижней подсветке. То вспыхивало сверху розовым сиянием. Что-то опять глухо щелкнуло. Теперь уже над самым ухом. Потом раздался свистящий вой. Точно где-то включили пылесос. Звук быстро нарастал. И вскоре достиг жаркого грома. Мелко завибрировали стекла. И какие-то другие. Невидимые самолетные железки.

Ну и местечко досталось, – Рощин поморщился.

И посмотрел назад. В метре от иллюминатора вспыхивал под мигалками круглый край двигателя. Обещая грохот над головой всю дорогу.

Черт возьми…

В проходе показалась стюардесса. Та самая девчонка, что стояла в тамбуре. Рощин машинально отметил, что личико у нее довольно приятное. Его не портили даже стоящие торчком волосы. И сверх меры намазанная косметика. Грудь ее, несоразмерно большая для тонкого тела, торчала вперед, как таран. Форменная юбка была короче кратчайшего предела. Лишь на пару сантиметров выступала из-под синего жакета. И пара хорошеньких, почти до трусов оголенных ног сверкала, притягивая взгляд.

Как ее зовут? Ведь звали на трапе… Зина, кажется, – зачем-то попытался вспомнить Рощин. И невольно усмехнулся.

Ну, Александр Сергеич! Не умер, не умер еще… Не довела еще жизнь до конца! Если стюардессины ножки в состоянии видеть…

– Гражданин, у вас ремень застегнут? – стюардесса строго уставила на Рощина выщипанные бровки.

– Так точно, – усмехнулся Рощин.

И неожиданно отметил маленькую свежую ссадину на ее правом колене.

– А вы мне… пакетик для авторучки дайте, пожалуйста.

Он сделал это не потому, что нуждался в пакетике. Такие существовали когда-то. Чтоб предохранить костюм от внезапно протекшей авторучки. Лет пятнадцать назад. Еще во времена «Аэрофлота». Когда он еще студентом летал на конференции. И, кстати, действительно писал обычной перьевой ручкой. Нет, конечно. Не нужен был ему никакой пакетик. И ручка в кармане лежала обычная шариковая. Просто… Просто он не хотел сознаваться даже себе. Впускать эмоции в свою аналитическую крепость. Но… Но убей его бог, если вдруг не возникло странное желание. Хоть на секунду дольше задержать около себя девушку. Эту – не слишком-то даже и хорошенькую – Зину…

– Никаких пакетов для ручек у нас нет! – звонко ответила она и повернулась к кавказцу.

Тот отреагировал моментально. Видимо, был на постоянном взводе. Схватил ее за талию. Девушка выскользнула вполне профессионально. Стало ясно, что она много чего знает. И умеет тоже. И вдруг она расплылась в совершенно детской улыбке. Делающей абсолютно другим ее размалеванное личико.

–…Ей же страшно! Вы бы хоть ее погладили!

Рощин повернулся. Она опустилась куда-то между кресел. Сквозь грохот турбин пробился другой звук. Слабое и очень жалкое повизгивание. В последнем ряду сидел бородатый мужик. Рядом на полу покорно распласталась собака. Стюардесса присела на корточки. И ворошила тоненьким пальчиками ее загривок. Собака скулила сквозь проволочный намордник. Большие уши ее были прижаты к лобастой голове.

Рощин никогда не испытывал любви к животным. Но сейчас ему тоже стало жалко эту собаку. Такую большую. И совершенно беспомощную. Не понимающую, что происходит сейчас с ней. В чужом мире чужих людей… Умную, но совершенно одинокую. Несмотря на присутствие хозяина. Который тоже не в силах был ей что-то объяснить…

Или это не собаку было жалко ему? А самого себя? Тоже совершенно одинокого. Хоть и не вполне беспомощного в злом мире.

Двигатели взревели еще сильней. Гром их был уже не слышен в онемевших ушах. Он ударил мурашками по коже. Собака дернулась. Затравленно повела слезящимися от ужаса карими глазами. И взвыла в полный голос. Мелко-мелко задрожав всей шкурой.

Почувствовав неожиданную боль в сердце, Рощин отвернулся.

Где-то впереди истерически заорал младенец.

Начинается концерт, – снова наливаясь раздражением подумал он.

Парень в шлеме опустил кулак. В его руке остро блеснул какой-то прибор. Потом запрокинул голову. Крикнул что-то кому-то невидимому. Поднял руку.

Из-под крыла ударила тугая струя света. Угловатая тень парня метнулась далеко вперед. Самолет вздрогнул. Заскрипел. Несерьезно. И даже страшновато. Словно ржавая тачка. И сверкающий пустыми лужами черный асфальт пополз назад.

Нехотя втягиваясь под розово пульсирующую кромку крыла.